Затянувшееся на год путешествие по Европе закончилось; Опье вернулся в родной Нью-Йорк в конце лета. Поездка пришлась молодому физику по душе; Роберт не только обзавёлся парой публикаций и прозвищем, которое нравилось ему куда больше, чем длинная фамилия, но и с новыми знакомствами. Опье — так называли Роберта европейские приятели — не только упрочил свой авторитет среди таких именитых коллег, как Гейзенберг и Паули которые даже упомянули его в своей совместной статье, но и нашёл себе друга в Цюрихе; им стал Исидор Раби. Общение их не всегда проходило гладко; Исидор, тоже выросший в еврейской семье, не понимал, почему Роберт игнорирует культуру своих родственников.
— Веды? Охота тебе в это лезть? — недоумевал Раби, заметив в руках Опье книгу с причудливыми символами на обложке.
— Оно прекрасно, — Роберт пожал плечами. — Не только как философия, но и как поэзия — хотя тут перевод мог исказить... — уже тише произнёс Опье, задумавшись. — Может, самому заняться...
— Лучше Тора, она ближе, — упрямо настаивал Раби; Роберт лишь отмахивался, так что вскоре Исидор отстал. Какое его дело?.. Сам уж разберётся в своей жизни.
Но всё же споры с Исидором, хоть иногда и проходили на повышенных тонах, не тяготили обоих. Интересный он... Надо будет потом написать ему, как с университетами возня закончится. Роберт проверил бумаги — и с облегчением обнаружил, что и Калифорнийский университет в Беркли, и Калифорнийский технологический в Пасадене всё ещё ждут его как преподавателя. До переезда в Беркли оставалась пара недель, так что молодой человек успел приехать в Нью-Йорк, к Френку — младшему брату. Френк собирался выбирать университет на будущий год; но когда подросток спросил про Беркли, старший брат покачал головой.
— Нет, в Беркли к нам не надо... — усмехнулся Роберт.
— А что так?
— Да нет там толком ничего, ни физики, ни... Гарвард лучше, или хотя бы Пасадена — если конечно их университет не просто так называется «технологическим», — Роберт начал объяснять Фрэнку. — Хотя... Зачем торопиться, может тебе и вовсе не захочется потом возиться с этими приборами...
Фрэнк пожал плечами. Брат всегда говорил умно, и он уже стал полноправным профессором — но отказываться от увлечения электроникой подросток не хотел.
— Может, и не захочу... — фыркнул Фрэнк, но ответа не дождался — Роберт разглядывал одну из картин.
— А я уж думал, что тебе оно не интересно... — протянул подросток, проследив за взглядом брата. Тот тут же покраснел:
— Оно красиво, вот и смотрю!
— Угу, угу, — Фрэнк улыбнулся, тоже посмотрев на картину, где группа девушек плескалась в реке. — У тебя ведь ещё ни одной не было?
— Иди ты... К своим приборам, — огрызнулся Роберт — впрочем, Фрэнк бы и так к ним пошёл, ещё и с огромным удовольствием; подросток обожал электронику, провода и все эти инструменты, для которых Роберт не помнил даже названий. А что до картины... «Тоже мне... Не было и не было...»
...Осенью братьям пришлось расстаться; лекции, общение со студентами занимали все дни Роберта. И почему они так медленно учатся и так трудно всё понимают? Он, Роберт, ведь всё быстро понимал, да и Дирак и остальные товарищи по учёбе ни в чём не уступали Опье...
Но здешние студенты — не те. Эти не слышали ни про волновое уравнение Шредингера, ни про концепцию неопределённости Гейзенберга — и объясняй им, как первокурсникам, все эти основы! В итоге весь семестр работа шла так медленно, что, кажется, вообще остановилась. И уж конечно не до статей... А ведь и к брату надо бы приехать...
Задумавшись так, Роберт мельком слушал болтовню студентов, шагавших перед ним.
— ...Везёт тебе, нам бы такого препода! — Джейми Белл, работавший над докторской работой по теоретической физике, тоскливо вздохнул.
— А что, не повезло? — Льюис Сейбер, его друг с биологического, озадаченно склонил голову.
— Ужасный; точно зверь какой. Представь, ему — как и мне — двадцать пять; а строит из себя самого умного; профессор, видите ли!
— Оппе... Как-то там? Слышал, он что-то вроде вундеркинда из Гарварда.
— Может и вундеркинд, но лекции ужасны. Или бормочет неразборчиво, или ругает почём зря.
— Да уж... Ну а объясняет как?
— Говорю ж, ужасно. Не спрашивай. Ещё «лучше», — фыркнул Белл при этом слове. — чем его манеры. Я как-то спросил у него книгу, чтоб глубже вникнуть — так лучше бы не спрашивал...
— Не дал?
— Если бы, лично вручил. «Рад, что вам это интересно». Только читать невозможно; а он такой, «этот голландский же такой лёгкий, справитесь».
— И как, справился?
— Куда там... Уже третью неделю бьюсь над первой главой. А ведь ещё потом наверняка спросит, «Ну как?»
— Сурово...
Молодые люди, увлечённые беседой, не смотрели, как мимо них прошагал долговязый парень, скрыв лицо тенью шляпы.
Роберт ускорил шаг. Надо же было услышать это... Неужели он и правда так пугает студентов?
Юный преподаватель не заметил, как невольно ссутулился, как тонкие побледневшие пальцы нервно поднесли ко рту очередную сигарету, и как свободная дрогнувшая рука дёрнула шляпу ещё ниже, чтобы никто точно не видел — хотя в сторону Роберта никто и не глядел. В Калтехе будет так же?..
Звон голосов затихал, отдаляясь, оставляя только мутный осадок на душе начинающего предпринимателя. «Строит из себя...» Калтех явно лёгким не будет...
Чем дальше шел Роберт от университета, тем более тихой казалась улица и тем громче казались собственные шаги по потемневшему и мокрому от дождя асфальту. Эрнест, его коллега, примерно того же возраста, что и Роберт, говорил, зима здесь холодная, одеваться теплее надо... Сказал тоже, «холодная» — десять градусов тепла, и это когда уже ночь почти и солнце село! Холодная... Даже снега нет — а ведь почти новый год!
Новый год... Роберт со вздохом посмотрел в хмурое серое небо, поджёг сигарету. В прошлом году в Голландии Поль Эренфест, наставник и друг, устроил целый праздник, и брат тоже поздравил — а в этом...
В этом году Роберт, который в двадцать пять лет впервые пришел в университет не как студент, но как профессор, с докторской степенью, совсем не думал о празднике. Лекции давались тяжело; студенты — ровесники юного преподавателя, Оппи, как его называли, — совсем не понимали его рассказы и жаловались, что ничего не понятно; но куда понятнее? И так приходится всё объяснять медленно, нет, слишком медленно... Неужели матричная механика Гейзенберга для них такая сложная?..
Юный физик покачал головой, скомкал сигарету. Общение со студентами давалось слишком тяжело — но оно не так удручало, как размолвка с братом. В суете Роберт совсем забыл про обещание Френку приехать на рождественские каникулы; конечно, он написал письмо младшему брату, но тот так и не ответил — наверно, и читать не стал... Сам виноват — обещал ведь приехать...
Погрузившись в свои мысли, Роберт не сразу заметил, как оказался у порога арендованной квартиры. Привычно щёлкнул замок; пальто и шляпу юноша небрежно бросил на диван, сам он устало опустился в кресло. Праздники и праздники; кончились бы уже быстрее; но сегодня только канун Рождества, ещё недели две праздников...
Глаза слипались. Пейзаж сменялся другим, неуловимым, дымчатым. Да и квартира больше походила на ту, где он вырос в Нью-Йорке; и где-то в соседней, кажется, комнате били часы. Или не часы?
Сон рассеялся. Перед глазами вновь оказалась квартира в Беркли; однако стук всё ещё слышался — да, кто-то очень хотел в эту квартиру. Гости? Но Эрнест сказал, что он с семьёй?
Зевнув, Роберт слез с кресла, открыл замок.
— Привет... — молодой человек вновь зевнул и, подняв взгляд, удивлённо замер.
— Привет, брат, — Френк неловко улыбнулся. — Тепло у вас в Беркли... А я вот... Приехал...
— А... Но... Я ведь обещал... Извини, что не смог...
— Да ладно, — Френк улыбнулся шире. — У тебя работы много, я читал... Так, где тут можно еду сложить?
— То есть?
— Ты ж наверно как всегда, вот я и взял с собой, — торопливо объяснил Френк, выкладывая из пакетов коробки. — Тут мясо, тут овощи, тут пироги... Остыло, конечно, наверно...
— Все в порядке и... Я разложу!
Вдвоем накрыть на стол братья смогли быстро. И овощи, и мясо, и пироги успели в самом деле остыть; но возиться с плитой ни Роберт, ни Френк не хотели; да и есть и так можно...
— Ёлку, наверно, уж не успеем найти... — пробормотал младший из братьев, отложив в сторону пустую тарелку. — Но просто украсить успеем...
— Ты и украшения взял? — Роберт помотал головой.
— А то, все любимые, — подтвердил Френк. — А то как, Рождество завтра ведь!
— Да, завтра... — Роберт тихо улыбнулся. — Тогда поможешь?
— ...Ну знаешь... Вроде не так уж плохо, — Френк, критически глядя, обошел квартиру. Игрушки, которые дома висели на ёлке, хаотично устроились в книжном шкафу, на полках, на столах; вешалку и чахлый цветок в горшке, который Роберт иногда поливал, обвивали гирлянды; рождественские носки, которые дома висели над камином, устроили над плитой — там же тоже огонь. Одним словом, Рождество пришло и сюда.
— Вроде успели... Ого, уже полночь... — Роберт глянул на настенные часы.
— Да... С Рождеством! — Френк наконец протянул коробку, которую так осторожно вёз сюда, в Беркли.
— И тебя! — старший из братьев неловко вручил свой подарок. — Ещё раз извини, что...
— Да брось уже...- Френк отмахнулся, открыл коробку. — Ого, Моне! У меня таких ещё не было!
— Рад, что понравилось, — Роберт удивлённо повертел в руках том стихов. Вийон... Ещё и на французском, а не в ненужном переводе...
— С Рождеством?
— С Рождеством... — Опье наконец улыбнулся. — И спасибо, что пришёл!