Часть 3 = 1826-1830
Пушкин в жизни и летописи Боратынского по А.М. Пескову
(серия Конспекты пушкинистики)
1826
ЯНВАРЬ, 4 (или ближайшие дни после 4). Михайловское. Пушкин начинает работу над V главой «Евгения Онегина» и в III строфе упоминает описания зимы в стихотворении Вяземского «Первый снег» и в «Эде» Боратынского. Пушкин не был еще знаком с полным текстом «Эды» и подразумевал фрагмент поэмы с описанием зимы, напечатанный в 4-й книге «Мнемозины» (см. 1825, окт.). Упоминание о Вяземском и Боратынском в одной строфе, вероятно, мотивировано известием об их сближении в декабре 1825 г. в Москве.
ЯНВАРЬ, после 7. Москва. Боратынский — Пушкину в Михайловское (письмо без даты): «Посылаю тебе «Уранию», милый Пушкин; не велико сокровище; но блажен, кто и малым доволен. Нам очень нужна философия. Однако ж позволь тебе указать на пиэсу под заглавием: «Я есмь». Сочинитель <Шевырев> мальчик лет осмнадцати и, кажется, подает надежду. Слог не всегда точен, но есть поэзия, особенно сначала. На конце метафизика, слишком темная для стихов. Надо тебе сказать, что московская молодежь помешана на трансцендентальной философии, не знаю, хорошо ли это или худо, я не читал Канта и признаюсь, не слишком понимаю новейших эстетиков. Галич выдал пиэтику на немецкий лад. В ней поновлены откровения Платоновы и с некоторыми прибавлениями приведены в систему. Не зная немецкого языка, я очень обрадовался случаю познакомиться с немецкой эстетикой. Нравится в ней собственная ее поэзия, но начала ее, мне кажется, можно опровергнуть философически. Впрочем, какое о том дело, особливо тебе. Твори прекрасное, и пусть другие ломают над ним голову. Что ты думаешь делать с Годуновым? Напечатаешь ли его, или попробуешь его прежде на театре? Смерть хочется его узнать. Прощай, милый Пушкин, не забывай меня»
ЯНВАРЬ, 8. Петербург. Дельвиг — Боратынскому в Москву: Сохрани тебя Бог и помилуй, не заразись! Носи в кармане чеснок и
читай поутру и ввечеру Пушкина. Ежели Плетнев не доставил тебе его мелких стихотворений, то на днях доставит. На свои деньги не покупай или покупай, только не для себя, а для других. Напиши мне об московском Парнасе, надеюсь, он не опустел, как петербургский. Наш погибает от низкого честолюбия.
ФЕВРАЛЬ, 6. Петербург. Плетнев — Пушкину в Михайловское: «<...> Эда и Пиры должны явиться на днях
ФЕВРАЛЬ, около 16. Петербург. Д. И. Хвостов записывает: получил в подарок от Евгения Абрамовича Баратынского стихотворение Эда — и другое Пиры. Сочинение прекрасное, делающее честь Питомцу Муз. Слог кроме некоторых простонародных выражений и чист и плавен. В поэме Эда признаться надобно, что менее чувствительности, нежели в Чернеце Козлова. А в Пирах не столько веселой игривости, сколько у Пушкина»
ФЕВРАЛЬ, 20. Михайловское. Пушкин посылает П. А. Осиповой в Тверь экземпляр «Эды» и «Пиров» с запиской: «Вот новая поэма Баратынского, только что присланная мне Дельвигом; это образец грациозности, изящества и чувства. Вы будете от нее в восторге» (перевод с фр.). — В тот же день Пушкин пишет Дельвигу в Петербург: «<...> что за прелесть эта Эда! Оригинальности рассказа
наши критики не поймут. Но какое разнообразие! Гусар, Эда и сам поэт, всякой говорит по-своему. А описания лифляндской природы! а утро после первой ночи! а сцена с отцом! — чудо!
ФЕВРАЛЬ, 20-е числа (?). Михайловское. Пушкин пишет эпиграмму в поддержку Боратынского против Булгарина:
Стих каждый в повести твоей
Звучит и блещет, как червонец.
Твоя чухоночка, ей-ей,
Гречанок Байрона милей,
А твой зоил прямой чухонец.
ФЕВРАЛЬ, 27. Петербург. Плетнев — Пушкину в Михайловское: «<...> Баратынский вышел в отставку и живет в Москве <...>».
МАРТ. Петербург. Дельвиг — Боратынскому в Москву: Настоящий издатель твоих сочинений тот же, кто и Пушкина: Плетнев. Лучше корректора трудно найти. В Петербурге она живее идет, но появление полных сочинений даст ей настоящий ход. «Монах» и «Смерть Андре Шенье» перебесили нашу цензуру
АПРЕЛЬ, 1. Москва. Вышел «Московский телеграф» (1826. Ч. 8. № 5; ценз, разр. 22 марта) с рецензией Н. А. Полевого на издание «Эды» и «Пиров» (С. 62—76): «Имя Баратынского принадлежит к числу почетнейших имен нового поколения русских поэтов. В романтической поэзии русской он самостоятельный поэт, не подражатель, но творец, и в том роде, в котором он пишет, доныне никто с ним не сравнялся. Область Баратынского в русской поэзии есть элегия, и оттенок ее наведен на все его сочинения; о самых не-элегиях Баратынского можно сказать, что оне есть улыбка меланхолии. Если должно согласиться, что романтическая поэма введена в нашу поэзию Пушкиным, то надобно прибавить, что поэма Баратынского есть творение, написанное не в подражание Пушкину. Два сии поэта совершенно различны между собою. Характер Баратынского, о котором мы говорили выше, самобытно отразился в новой его поэме. —
АПРЕЛЬ, 7. Петербург. Дельвиг посылает Пушкину в Михайловское «Северные цветы» и пишет: «<...> К будущему году надеюсь на тебя, как на каменную стену, надеюсь лично от тебя получить лучшие цветы для моего парника или теплицы. От Баратынского тоже. <...> я купил у Баратынского «Эду» и его «Сочинителя», и «Эда», продаваясь, в скором времени погасит совершенно мой долг»
АПРЕЛЬ, 14. Петербург. Плетнев — Пушкину в Михайловское: «<...> К Баратынскому ты слишком пристрастен. Он любит еще играть словами; в слоге есть кокетство; во многом француз, хоть и люблю его до смерти
МАЙ, после 4. Петербург. Л. С. Пушкин, узнавший, видимо, от Дельвигов о предстоящей женитьбе Боратынского, пишет Соболевскому в Москву: «<...> все это время я проклинал тебя, Москву, московских, судьбу и Баратынского. Нужно было вам, олухам и сводникам, женить его! Чему вы обрадовались? Для того чтобы заняться сватовством, весьма похвальным препровождением времени, вы ни за грош погубили порядочного человека. Баратынский в течение трех лет был тридцать раз на шаг от женитьбы; тридцать раз она ему не удавалась; en ;tait-il plus malheureux? <и что? он был от этого несчастлив?> Он ни минуты, никогда не жил без любви и, отлюбивши женщину, она ему становилась противна. Я все это говорю в доказательство непостоянного характера Баратынского, которого молодость не должна бы быть обречена семейной жизни. Ты скажешь, что он счастлив. Верю, mais attendons la Гш<подождем, чем кончится>, говорит басня, а тяжело заплатить целым веком скуки и отвращения много, много за год благополучия. Баратынского вечно преследовала мысль, что жениться ему необходимо; но кто же из порядочных верил ему? Не говоря об характере Баратынского, спрашиваю тебя, обстоятельства его допускали ли его до этой глупости. Какую он выбрал себе дорогу? Как он хочет себя устроить? Я не разумею под этим денежных его обстоятельств: он может быть Шереметевым, но должен на чем-нибудь утвердиться. Для поэзии он умер; его род, т. е. эротический, не к лицу мужу; а теперь из издаваемого собрания своих сочинений он выкидывает лучшие пьесы по этой самой причине, а исключить Баратынского из области поэзии это шутка Эрострата, и тебе подобает слава сия — радуйся! Что ж ему остается? Быть помещиком, и в этом случае
нужно было очень подождать вступать в брак. Да черт возьми, дело или безделье (но не безделка) сделано, и говорить нечего <...>».
МАЙ, 10. Москва. Вяземский — Пушкину в Михайловское о предстоящей женитьбе Баратынского: «<...> Ты знаешь, что твой Евгений захотел продолжиться и женится на соседке моей Энгельгардт, девушке любезной, умной и доброй, но не элегиаческой по наружности. Я сердечно полюбил и уважил Баратынского. Чем более растираешь его, тем он лучше и сильнее пахнет. В нем, кроме дарования, и основа плотная и прекрасная <...>»
МАЙ, до 24. Михайловское. Пушкин — Вяземскому: «<...> Правда ли, что Баратынский женится? боюсь за его ум. Законная <------> род теплой шапки с ушами. Голова вся в нее уходит <...>»
ИЮ НЬ, вторая половина. Петербург. Дельвиг — Пушкину в Михайловское: «<...> Плетнев тебе кланяется <...>. Его здоровье очень плохо <...>. Баратынский другим образом плох, женился и замолчал, вообрази, даже не уведомляет о своей свадьбе! <...>»
СЕНТЯБРЬ, 8. В Москву привезен Пушкин, возвращенный из Михайловской ссылки
СЕНТЯБРЬ, 10. Москва. Боратынский — у Соболевского (дом Ринкевича, выходивший одной стороной на Собачью площадку, другой — на Молчановку); здесь Пушкин читает «Бориса Годунова». Присутствуют также П. А. Вяземский, Д. В. Веневитинов, М. Ю. Виельгорский, И. В. Киреевский, П. Я. Чаадаев
СЕНТЯБРЬ, после 10 — ОКТЯБРЬ, до 20. Москва. Пушкин читает отдельно для Боратынского «Бориса Годунова»
ОКТЯБРЬ, 12, 13. Москва. 12-го Пушкин читает у Веневитинова «Бориса Годунова», 13-го А. С. Хомяков читает свою трагедию «Ермак». Боратынский мог присутствовать на обоих чтениях (точных сведений нет)
ОКТЯБРЬ, около 20 (?). Москва. Боратынский — Александру Муханову в Тульчин: Пушкин здесь, читал
мне Годунова: чудесное произведение, которое составит эпоху в нашей словесности.
ОКТЯБРЬ, 24. Москва. Боратынский на обеде у Хомяковых, устроенном в честь издания со следующего года журнала «Московский вестник». Присутствуют также Пушкин, Мицкевич, братья А. В. и Д. В. Веневитиновы, И. В. и П. В. Киреевские, И. С. Мальцов, М. П. Погодин, В. И. Оболенский, С. Е. Раич, А. В. Рихтер, М. П. Розберг, С. А. Соболевский, В. П. Титов, С. П. Шевырев.
1827
Боратынский живет в Москве до конца мая; с июня — вместе с женой и дочерью в Маре; в декабре возвращается в Москву. Круг общения в Москве: Пушкин, Вяземский, Соболевский, Н. А. и К. А. Полевые, 3. А. Волконская и посетители ее салона, Погодин и круг «Московского вестника». Мицкевич и др.филареты находились под надзором полиции, да и сам Пушкин с Баратынским были не совсем еще обелены. «Когда приехал в Москву Пушкин и начали появляться одно за другим сочинения его (Цыганы, 2-я глава Онегина и много лирических стихотворений), поговорить было о чем, и Баратынский судил об этих явлениях с удивительною верностью, с любовью, но строго и основательно
ЯНВАРЬ, 2. Петербург. Плетнев — Пушкину в Москву: «<...> Правду сказать, что я в любви самый несчастный человек. Кого ни выберу для страсти, всякой меня бросит. Баратынский, которого я, право, больше любил всегда, нежели теперь кто-нибудь любит его, уехавши в Москву, не хотел мне ни строчкой плюнуть. Сам Дельвиг скоро променяет меня на гранпасьянс <
ФЕВРАЛЬ, 8—14 (масленица) или АПРЕЛЬ, после 3 (Пасха). Москва. Гулянье под Новинским, во время которого, видимо, произошел случай с Пушкиным, описанный Баратынским в стих. «Новинское» («Она поэту подарила...») (опубл. в 1842 г. в «Сумерках» с посвящением: А. С. Пушкину; вероятная героиня стихотворения — Е. А. Тимашева)
ЕВРАЛЬ, 19. Москва. Боратынский на вечере у Н. А. Полевого; кроме него — Вяземский, И. И. Дмитриев, Малевский, Мицкевич, Пушкин, Соболевский. Пушкин рассказывает свой замысел поэмы об Агасфере и драмы о Павле I.
ФЕВРАЛЬ, 25 — МАРТ, 12. Москва. Вяземский и Боратынский — Жуковскому и А. И. Тургеневу. Рукой Вяземского: И, конечно, досадно, что мы <т. е. Вяземский и «Московский телеграф»> не соединились с Пушкиным и Баратынским. Да с Пушкиным никак не сговоришься. <...> Он говорит, что только раз в году, а именно осенью, бывает в поэтической расходке, а остальное время ничего писать не может <...>»
МАРТ, начало месяца. Москва. Эпиграммы Боратынского и Пушкина на А. Н. Муравьева. Боратынский: «Убог умом, но не убог здоровьем...»; Пушкин: Эпиграмма. (Из Антологии): «Лук звенит, стрела трепещет...»; эпиграмма Боратынского распространилась устно (впервые опубл.: Изд. 1936)
АПРЕЛЬ, 12. Одесса. В. И. Туманский, прочитав в «Северной пчеле» рецензию на «Северные цветы» (см. выше: март, 31), замечает в письме к Пушкину в Москву: «<...> Что за идея пришла Баратынскому писать столь негодными стихами, каковы напечатаны в «Северной пчеле» из его послания к Богдановичу. Мара-
ки, задумчивые враки и пр. похоже на лай собаки, а не на напев его сладкогласной лиры. Да и что за водевильные мысли во всей пьесе! Словно шуточки «Благонамеренного»! Я его уважаю и люблю, а потому прошу ему попенять за эти проступки <...>»
МАЙ, 5. Москва. Ценз. разр. «Московскому телеграфу» (1827. Ч. 15. N9 9; вышел 6 июня), где напечатана эпиграмма Боратынского (написана совместно с Пушкиным — см. далее: май, 16) на Булгарина «Журналист Фиглярин н Истина» («Он точно, он бесспорно...») (С. 5; без подписи). — Повод для эпиграммы — виньетка на титульном листе 1-го тома «Сочинений Фаддея Булгарина» (СПб.,1827),
изображающая Истину, сошедшую в кабинет автора
МАЙ, 15. Москва. Завтрак у Погодина, на котором Боратынский и Пушкин сочиняют эпиграмму на Шаликова: «Князь Шаликов, газетчик наш печальный...»
МАЙ, 16. Москва. Вечер у Н. А. Полевого, на котором Боратынский и Пушкин цитируют эпиграмму на Булгарина «Журналист Фиглярин и Истина» («Он точно, он бесспорно...»)
МАЙ, 18. Москва. Боратынский (?) дарит Пушкину чистый альбом для записей с надписью на первом листе: «1824—1827. Москва 18 Ма<я>». Позднее Пушкин вписывает рядом с этой датой эпиграф к собственным записям в альбоме, взятый из «Пиров» Боратынского («Собранье пламенных замет...» и следующие 4 строки)
ИЮНЬ—ИЮЛЬ (?). Поездка Боратынского в Петербург (??). Обосн. такого предположения — упоминание имени Боратынского в числе лиц, общающихся с Пушкиным в Петербурге
ИЮЛЬ, 13. Петербург. Донесение директора канцелярии III отделения М. Я. фон Фока начальнику III отделения А. X. Бенкендорфу: «<...> Пушкин, сочинитель, <...> живет в гостинице Демута, где его обыкновенно посещают: полковник <Н. М.> Безобразов, поэт Баратанский, литератор <Б. М.> Федоров и игроки Шихмаков и Остолопов»
АВГУСТ, Михайловское. Пушкин набрасывает статью о Боратанском «Наконец появилось собрание стихотворений Боратынского...» (традиционное редакторское загл.: «Стихотворения Евгения Баратынского») — видимо, Пушкин собирался приготовить ко времени выхода Изд. 1827: «<...> Первые произведения Баратынского обратили на него внимание. Знатоки с
удивлением увидели в первых опытах стройность и зрелость необыкновенную. — <...> Первые произведения Баратынского были элегии, и в этом роде он первенствует <...>». — Видимо, тогда же среди эпиграфов, выписанных Пушкиным для начатого исторического романа («Арап Петра Великого»), двустишие из «Пиров»: «Уж стол накрыт, уж он рядами // Несчетных блюд отягощен». — Тогда же вчерне написано послание Дельвигу «Прими сей череп, Дельвиг, он ...», в финале которого упомянут Боратынский:
<...> Прими ж сей череп, Дельвиг; он
Принадлежит тебе по праву.
Обделай ты его, барон,
В благопристойную оправу.
Изделье гроба преврати
В увеселительную чашу,
Вином кипящим освяти
Да запивай уху да кашу <...>
Или, как Гамлет — Баратынский
Над ним задумчиво мечтай <...>
СЕНТЯБРЬ, вторая половина — ОКТЯБРЬ, первая половина. Михайловское.Пушкин делает черновой набросок стих., обращенного, видимо, к Боратынскому: «О ты, который сочетал...»
ЕКАБРЬ, 22. Петербург. Вышли «Северные цветы» на 1828 год (ценз. разр.
3 дек.) с «Отрывком из поэмы: Бальный вечер» и стих. «Последняя смерть». — Здесь же в стих. Пушкина «Череп» упомянут Гамлет — Баратынский (см. выше: август); здесь же — рецензия Плетнева на «Стихотворения Евгения Баратынского»
1828
ЯНВАРЬ, 24. Москва. Боратынский принят на службу в Межевую канцелярию (директор Б. А. Гермес). В канцелярии он только числится, никакой действительной службы не исполняя.
ФЕВРАЛЬ, 19. Петербург. Пушкин — Погодину в Москву о шевыревской критике Боратынского (см. выше: янв., 9): «<...> Шевыреву пишу особо. Грех ему не чувствовать Баратынского <...>»
ФЕВРАЛЬ, около 23. Москва. Вяземский отъезжает в Петербург. Видимо, с ним Боратынский передает свое письмо (без даты) для Пушкина: «Давно бы я писал к тебе, милый Пушкин, ежели бы знал твой адрес Неужели, Пушкин, короче прежнего познакомясь в Москве, мы стали с тех пор более чуждыми друг другу? — Я, по крайней мере, люблю в тебе по-старому и человека, и поэта. — Вышли у нас еще две песни Онегина. Каждый о них толкует по-своему: одни хвалят, другие бранят, и все читают. Я очень люблю обширный план твоего Онегина; но большее число его не понимает. Ищут романической завязки, ищут обыкновенного и разумеется не находят. Высокая поэтическая простота твоего создания кажется им бедностию вымысла, они не замечают, что старая и новая Россия, жизнь во всех ее изменениях, проходит перед их глазами, mais que le diable les emporte et que Dieu les b;nisse! <но чтоб их черт побрал, а Бог благословил!> Я думаю, что у нас в России поэт только в первых, незрелых своих опытах может надеяться на большой успех. За него все молодые люди, находящие в нем почти свои чувства, почти свои мысли, облеченные в блистательные краски. Поэт развивается, пишет с большею обдуманностью, с большим глубокомыслием: он скучен офицерам, а бригадиры с ним не мирятся, потому что стихи его все-таки не проза.
СЕНТЯБРЬ, между 18 и 25. Москва. Вяземский — Пушкину в Петербург:«<...> Мы на днях занимались текущей словесностью у Полевого с Дельвигом и Баратынским. Тут был цензор <С. Н.> Глинка, который уморителен и стоит Снегирева, отказывается от Минина, Пожарского и Гермогена и говорит: «Черт знает,
за что наклепали на меня какую-то любовь к отечеству: черт бы ее взял!» и тому подобное. Он нас смешил чрезвычайно <...>»
ОКТЯБРЬ, между 8 и 19. Петербург. Дельвиг показывает Пушкину беловую рукопись «Бала», и тот, может быть, именно в это время делает новый набросок статьи о Боратынском (неосуществленная рецензия): «Наши поэты не могут пожаловаться...» (принятое редакторское название: «“Бал” Баратынского»):
«<...> Из наших поэтов Баратынский всех менее пользуется обычной благое клонностию журналов. Оттого ли, что верность ума, чувства, точность выражения, вкус, ясность и стройность менее действует на толпу, чем преувеличение <...> модной поэзии, потому ли, что наш поэт некоторыми эпиграммами заслужил негодование братии, не всегда смиренной, — как бы то ни было, критики изъявляли в отношении к нему или недобросовестное равнодушие, или даже неприязненное расположение. Не упоминая уже об известных шуточках покойного «Благонамеренного», известного весельчака, заметим, для назидания молодых писателей, что появление «Эды», произведения столь замечательного оригинальной своей простотой, прелестью рассказа, живостью красок и очерком характеров, слегка, но мастерски означенных, — появление «Эды» подало только повод к неприличной статейке в «Северной пчеле» и слабому возражению, кажется, в «Московском телеграфе». Как отозвался «Московский вестник» об собрании стихотворений нашего первого элегического поэта Между тем Баратынский спокойно усовершенствовался — последние его произведения являются плодами зрелого таланта. Пора Баратынскому занять на русском Парнасе место, давно ему принадлежащее. — Его последняя поэма «Бал», напечатанная в «Северных цветах», подтверждает наше мнение. Сие блестящее произведение исполнено красот и прелести необыкновенной. Поэт с удивительным искусством соединяет в быстром рассказе тон шутливый и страстный, метафизику и поэзию <...>»
ОКТЯБРЬ, около 9 (?). Петербург. Пушкин переписывает набело 2-ю песнь «Полтавы»; в черновой рукописи сделан рисунок профиля Баратынского
ОКТЯБРЬ, 14. Петербург. А. Н. Вульф: «<...> вечер провел с Дельвигом и Пушкиным. Говорили об том и другом, а в особенности об Баратынском и Грибоедова комедии «Горе от ума» <...>»
ОКТЯБРЬ, 14. Петербург. А. Н. Вульф: «<...> вечер провел с Дельвигом и Пушкиным. Говорили об том и другом, а в особенности об Баратынском и Грибоедова комедии «Горе от ума» <...>»
ДЕКАБРЬ, 3. Петербург. Дельвиг — Пушкину в Москву или в Малинники: «<...> желаю тебя поскорее увидеть и вместе с Баратынским, который, если согласится ехать в Петербург, найдет меня в оном. <...> «Бал» отпечатан, в пятницу <7декабря> будет продаваться <...>»
ДЕКАБРЬ, до 4. Москва. Боратынский получает от Дельвига письмо: Я получил письмо от Пушкина, в котором он мне говорит несколько слов о моем «Бале». Ему, как тебе, не нравится речь мамушки. Не защищаю ее; но желал бы знать, почему именно она не хороша, ибо, чтобы поправить ее, надобно знать, чем грешит она. Ты мне хорошо растолковал комический эффект моей поэмы и утешил меня. Мне бы
очень было досадно, ежели б в «Бале» видели одну шутку, но таково должно быть непременно первое впечатление.
ДЕКАБРЬ, между 7 и 14. Петербург. Поступили в продажу «Две повести в стихах» (СПб., 1828) — переплетенные под одной обложкой «Бал. Повесть, сочинение Евгения Баратынского. СПб., 1828» и «Граф Нулин. Сочинение Александра Пушкина. СПб., 1827»
1829
ЯНВАРЬ, 4. Москва. Вышел «Московский вестник» (1829. Ч. 1) со стих. Боратынского «Смерть» («О смерть! Твое именованье...»). — В этом же номере журнала — стих. Пушкина, адресованное Боратынскому
ЯНВАРЬ, 5 или 7. Утро. Москва. Пушкин перед отъездом в Старицу завтракает с Боратынским и посылает записку к Вяземскому: «Баратынский у меня — я еду часа через 3. Обеда не дождусь, а будет у нас завтрак в роде en petit courag; <в роде маленького поощрения; а по-другому: немного навеселе — игра слов>. Постараемся напиться не en grand cordonnier, как сапожники — а так, чтоб быть en petit courag;, под куражем. Приезжай, мой ангел»
ЯНВАРЬ, около 25. Петербург. Пушкин в письме к Вяземскому цитирует строки из стих. Боратынского «Мне с упоением заметным...»: «Я захожу в ваш милый дом, / / Как вольнодумец в храм заходит» (сказано в связи с ироническим сопоставлением похода в бордель с намерением Вяземского вступить в службу)
ФЕВРАЛЬ, 23. Мещерское Пензенской губ. Вяземский — Пушкину в Петербург о московской жизни в январе: «<...> А мы, то есть я и Баратынский, танцовали в Москве с Олениною, и кажется, у них были элегические выходки <Из дневника А. Н. Олениной: «Познакомилась с Баратынским и восхитила его своей любезностью. Ого, ого, ого!»>
МАРТ, 14. Дрезден. H. М. Рожалин — А. А. Елагину в Москву: «<...> у вас теперь Пушкин, Баратынский и Вяземский<...>. Вы пишете, что они все любят и меня, особенно Баратынский. Позвольте вам отвечать на это одно, что я очень знаю, как они меня любят, особенно Баратынский. Знаю, что ежели он иногда
поминает обо мне, то из лести вам, и потому не оскорбитесь, ежели я прошу вас никогда не поминать обо мне при нем; я имею на это причины и, будучи совершенно доволен одной вашею дружбою, не хочу, чтобы она отзывалась в таких людях, как Баратынский»
МАРТ, середина месяца. Москва. Боратынский пишет очередную эпиграмму на Булгарина («Поверьте мне, Фиглярин - моралист... »), которая скоро становится известна в Москве
МАРТ, 20. Москва. Боратынский и Пушкин избраны в члены московского Английского клуба
МАРТ, 27. Москва. Ценз. разр. «Московскому телеграфу» (1829. Ч. 26. N§ 7; вышел 10 апр.), где напечатаны эпиграммы Боратынского и Пушкина на Каченовского (С. 257—258; вместо подписи — звездочка: *). Боратынский: «Устор1ческая еп!грамма» («Хвала, маститый наш ЗоЬгь!..»); Пушкин: «Эпиграмма» («Журналами обиженный жестоко...»)
МАРТ, 29. Петербург. Плетнев — Пушкину в Москву об эпиграмме Боратынского (вероятно: «Поверьте мне, Фиглярин-моралист...»): «<...> Элегическая эпиграмма Баратынского очень мила. Поцелуй его от меня
МАРТ, конец месяца. Петербург. Дельвиг — Боратынскому в Москву: «Душа моя Евгений. Пушкин, верно, сказал тебе, что я не имел силы писать к тебе, так занемог и трудно поправляюсь. Жду погоды — и не дождуся
АПРЕЛЬ, 2 или 5. Москва. Пушкин и Боратынский присутствуют в Благородном собрании на концерте виолончелиста Бернара Ромберга
АПРЕЛЬ, 7. Москва. Пушкин дарит Боратынскому экземпляр «Полтавы» (СПб., 1829) (29 марта Плетнев послал Пушкину в Москву 10 экз. только что вышедшей поэмы)
АПРЕЛЬ, 28. Москва. Погодин — Шевыреву в Рим: «Булгарин почитает себе соперником теперь одного Пушкина <...> Баратынский написал презлую эпиграмму на него: «Б<улгарин> уверяет нас, что красть грешно, лгать стыдно». <...> Баратынский едет в деревню. Третьего дня дал нам (Веневитинову, Киреевскому и мне) блистательный обед у Яра»
МАЙ, 1. Из Москвы в Грузию уезжает Пушкин
МАЙ. Москва. Боратынский — Вяземскому в Мещерское: Пушкин уехал в Грузию. Когда я получил письмо ваше, в котором вы
у него просите «Полтаву», его уже не было в Москве. «Полтава» вообще менее нравится, чем другие поэмы Пушкина: ее критикуют вкривь и вкось. Странно! Я говорю это не потому, чтобы чрезмерно уважал суждения публики и удивлялся, что на этот раз оно оказалось погрешительным; но «Полтава», независимо от настоящего ее достоинства, кажется, имеет то, что доставляет успех: почтенный титул, занимательность содержания, новость и надобность предмета. Я, право, уже не знаю, чего надобно нашей публике? Кажется, Выжигиных!
МАЙ, начало месяца (?). Москва. Боратынский с семейством отъезжает в подмосковную — Мураново. Накануне отъезда Боратынский получает от Вяземского из Мещерского письмо (не сохранилось) и спешно на него отвечает: Посылаю вам вашу пьесу «К ним», перемеченную Пушкиным. Признаюсь, что и я согласен с его замечаниями. Ради Бога, переправьте ее: она высокого лирического достоинства. В первом письме
моем из деревни я постараюсь вам доказать, почему вы несправедливо защищаете стих: новорожденному дар на зубок бш нужен, упоминая об иронии.
МАЙ, конец месяца — ИЮ НЬ (?). Мураново. Боратынский — Вяземскому в Мещерское (без даты): «С нетерпением жду, любезный князь, вашего мнения о замечаниях Пушкина на стихи ваши «К ним» <см. предыдущее письмо к Вяземскому >. Мне кажется, что мы разно думаем о лирической иронии. По мне лирическая поэзия исключает все похожее на остроумие, потому что лукавство его совершенно противусвойственно ее увлеченности. Сердитесь, но не шутите. Пусть будет ирония горькая, но не затейливая. Вот почему мне не нравится: дар на зубок был нужен. Стих этот слишком весел. Вспомним, что те из нас, которые говорят по-русски, говорят языком Жуковского, Пушкина и вашим, языком поэтов, из чего следует, что не публика нас учит, а нам учить публику
ИЮНЬ, вторая половина ИЮЛЬ, до 18. Москва или Мураново. Боратынский — Вяземскому в Мещерское:
О Пушкине нет ни слуху, ни духу. Я ничего бы о нем не знал, ежели б не прочел в тифлисских газетах о приезде его в Тифлис
ИЮ НЬ, 28. Москва. Ценз. разр. «Московскому телеграфу» (1829. N9 12) с критической рецензией Н. А. Полевого на «Историю государства Российского» H. М. Карамзина (С. 467—500), послужившей одним из поводов для прекращения сотрудничества с «Московским телеграфом» со стороны Пушкина и полного раз
рыва с Полевым со стороны Боратынского и Вяземского
НОЯБРЬ, 18. Петербург. Запись в дневнике К. С. Сербиновича: «Еду к Сомову, он сообщает мне мысль свою и Дельвига об издании журнала, в коем участвовали бы Пушкин, Баратынский, Языков etc. Говорил, что ждут Вяземского из Москвы»
ДЕКАБРЬ, 12. Москва. Ценз. разр. альманаху М. А. Максимовича «Денница» на 1830 г. (вышел в январе 1830) с «Отрывком из поэмы» <«Наложница»> (С. 136—138; подпись Е. Баратынскш; напечатан фрагмент 1-й главы от слов «...Поздно, господа...» — до «Уже бледнеющих свечей...»). — Здесь же «Обозрение русской словесности за 1829 год» И. В. Киреевского, где о Боратынском сказано: многие утверждают, что французское направление господствует также и в произведениях Баратынского <выше в той же статье Киреевский, оценивая поэзию Вяземского, писал: «Следуя преимущественно направлению французскому, он умеет острые стрелы насмешки закалять в оригинальных мыслях и согревать чувством всегда умную, всегда счастливую игру ума»>; но, по нашему мнению, он столько же принадлежит к школе французской, сколько Ламартин, сколько сочинитель «Сен-Марса» <А. де Виньи>, сочинитель «Заговора Малета» <0. Каве и А. Дитмер>, сколько наш Пушкин и все те писатели, которые, начав свое развитие мнениями французскими, довершили его направление европейским, сохранив французского одну доконченность внешней отделки. — Поэзия собственно французская, как утреннее солнце, золотит одни вершины. <...> Но муза Баратынского, обняв всю жизнь поэтическим взором, льет равный свет вдохновенья на все ее минуты и самое обыкновенное возводит в поэзию посредством осветительного прикосновения с целою жизнью, с господствующею мечтою. Оттого, чтобы дослышать все оттенки лиры Баратынского, надобно иметь и тоньше слух, и больше внимания, нежели для других поэтов.
ДЕКАБРЬ, 23. Москва. На заседании Общества любителей российской словесности при Московском университете Боратынский заочно избран в члены общества (наряду с Пушкиным, Булгариным и Верстовским).
1830
ЯНВАРЬ, 1. Москва. Объявление в «Московских ведомостях» «об избрании <20 дек. 1829> в члены общества <любителей российской словесности при Московском университете> Корифеев Словесности нашей: А. С. Пушкина, Е. А. Баратынского, Ф. В. Булгарина и отечественного Композитора Музыки А. Н. Береговского»
ЯНВАРЬ, 2. Москва. Вяземский — Пушкину в Петербург: «Сделай милость, откажись от постыдного членства Общества любителей русского слова. Мне и то было досадно <...>, что тебя и Баратынского выбрали вместе с Верстовским, а вчерашние «Московские ведомости» довершили мою досаду: тут увидишь: Пред
ложение об избрании <...>
ФЕВРАЛЬ, 1. Москва. А. П. Елагина — С. А. Соболевскому: «<...> Недавно Полевой сказал при многих, что Пушкин, Вяземский и Баратынский одним им стали так известны и что он втопчет их опять в ту грязь, из которой вынул
МАРТ, 20. Петербург. Вяземский пишет к жене в Москву и среди прочего спрашивает о готовности Боратынского сотрудничать с «Литературной газетой»: «<...> Что слышно о Баратынском? Пушкину надобно написать к нему и заставить его непременно работать прозою для газеты. Нужно нам поддержать ее плечами нашими
АПРЕЛЬ, 14. Москва. Боратынский повышен на службе: произведен из коллежских регистраторов в губернские секретари
МАЙ, начало месяца. Москва. В приложении к «Московскому телеграфу» — «Новом живописце» (1830. Ne 8) — «Эпиграмма» Н. А. Полевого (С. 135; подпись: Обезьяний), пародирующая пушкинское «Собрание насекомых»; кроме Пушкина задеты Дельвиг, Вяземский, Языков, Боратынский («И Финский наш
чертополох)
ИЮЛЬ, 12. Москва. Пушкин читает Погодину эпиграмму Боратынского — видимо, «Хотя ты малый молодой...» (опубл.: авг., 19), которую Погодин принял на свой счет; см. запись в его дневнике 12 июля: «<...> К Пушкину. — «Еда я есмь», — подумал я, выслушав эпиграмму Баратынского, к которому не лежит мое сердце
АВГУСТ, 23. Москва. Похороны В. Л. Пушкина. — «Все литераторы, находящиеся в Москве, провожали тело его в Донской монастырь» (H. М. Языков —А. М. Языкову, 28 авг. 1830). — Боратынский, видимо, отсутствовал, будучи в Муранове
СЕНТЯБРЬ, 29. Болдино. Пушкин - Плетневу в связи со своей предстоящей женитьбой: « Баратынский говорит, что в женихах счастлив только дурак; а человек мыслящий беспокоен и волнуем будущим»
ОКТЯБРЬ — НОЯБРЬ. Болдино. Пушкин делает набросок новой статьи о Боратынском (ныне печатается под редакторским загл. «Баратынский»):
«Баратынский принадлежит к числу отличных наших поэтов. Он у нас оригинален, ибо мыслит. Он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо, между тем как чувствует сильно и глубоко. Гармония его стихов, свежесть слога, живость и точность выражения должны поразить всякого хотя несколько одаренного вкусом и чувством. Кроме прелестных элегий и мелких стихотворений, знаемых всеми наизусть и поминутно столь неудачно подражаемых, Баратынский написал две повести, которые в Европе доставили бы ему славу, а у нас были замечены одними знатоками. Первые, юношеские произведения Баратынского были некогда приняты с восторгом. Последние, более зрелые, более близкие к совершенству, в публике имели меньший успех. Постараемся объяснить причины. — Первой должно почесть самое сие усовершенствование и зрелость его произведений. Понятия, чувства 18-летнего поэта еще близки и сродни всякому; молодые читатели понимают его и с восхищением в его произведениях узнают собственные чувства и мысли, выраженные ясно, живо и гармонически. Но лета идут, юный поэт мужает, талант его растет, понятия становятся выше, чувства изменяются. Песни его уже не те. А читатели те же и разве только сделались холоднее сердцем и равнодушнее к поэзии жизни. Поэт отделяется от их и мало-помалу уединяется совершенно. Он творит для самого себя и если изредка еще обнародывает свои произведения, то встречает холодность, невнимание и находит отголосок своим звукам только в сердцах некоторых поклонников поэзии, как он, уединенных, затерянных в свете. Вторая причина есть отсутствие критики и общего мнения. У нас литература не есть потребность народная. Писатели получают известность посторонними обстоятельствами. Публика мало ими занимается. Класс читателей ограничен, и им управляют журналы, которые судят о литературе как о политической экономии, о политической экономии как о музыке, т. е. наобум, понаслышке, безо всяких основательных правил и сведений, а большею частию по личным расчетам. Будучи предметом их неблагосклонности, Баратынский никогда за себя не вступался, не отвечал ни на одну журнальную статью. Правда, что довольно трудно оправдываться там, где не было обвинения, и что, с другой стороны, довольно легко презирать ребяческую злость и площадные насмешки, тем не менее их приговоры имеют решительное влияние. — Третья причина — эпиграммы Баратынского, сии мастерские, образцовые эпиграммы не щадили правителей русского Пар
наса. Поэт наш не только никогда не снисходил к журнальной полемике и ни разу не состязался с нашими Аристархами, несмотря на необыкновенную силу своей диалектики, но и не мог удержаться, чтоб сильно не выразить своего мнения в этих маленьких сатирах, столь забавных и язвительных. Не смеем упрекать его за них. Слишком было бы жаль, если б они не существовали <Сноска Пушкина: «<...> в эпиграмме Баратынского <...> сатирическая мысль приемлет оборот то сказочный, то драматический <...>. Улыбнувшись ей как острому слову, мы с наслаждением перечитываем ее как произведение искусства»>. — Сия беспечность о судьбе своих произведений, сие неизменное равнодушие к успеху И похвалам, не только в отношении к журналистам, но и в отношении публики, очень замечательны. Никогда не
старался он малодушно угождать господствующему вкусу и требованиям мгновенной моды, никогда не прибегал к шарлатанству, преувеличению для произведения большею эффекта, никогда не пренебрегал трудом неблагодарным, редко замеченным, трудом отделки и отчетливости, никогда не тащился по пятам свой век увлекающего гения, подбирая им оброненные колосья; он шел своей дорогой один и независим. Время ему занять степень, ему принадлежащую, и стать подле Жуковского и выше певца Пенатов и Тавриды <т. е. Батюшкова>». — В рукописи этого наброска — профиль Боратынского
ОКТЯБРЬ, 4. Москва. H. М. Языков — А. М. Языкову: «<...> посылаю список новой поэмы Баратынского <«Наложница»>, она всем понравится; есть много истинно прекрасного <...>»
ОКТЯБРЬ, 14. Петербург. Донесение управляющего III отделением М. Я. фон Фока начальнику III отделения А. X. Бенкендорфу с сообщением о публикации в «Литературной газете» стихотворения «Утешитель» — в честь приезда в Москву Николая I: «<...> прелестное четверостишие на императора, должно быть — Пуш
кина или Баратынского. <...> эти стихи являются первою похвалою, которую сие сообщество молодых людей напечатало в знак внимания к императору». — Атрибуция фон Фока ошибочна
ДЕКАБРЬ, после 5. Москва. Интенсивное общение Боратынского с Пушкиным: Пушкин читает Боратынскому «Повести Белкина» («Выстрел» — с эпиграфом из «Бала»: «Стрелялись мы», а также сообщает Боратынскому о том, что написал в Болдине четыре трагедии («Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Каменный гость», «Пир во время чумы»), поэму «Домик в Коломне», последнюю главу «Онегина»— может быть, какие-то из этих произведений Пушкин также читал Боратынскому; в свою очередь Боратынский знакомит Пушкина с завершенной им поэмой «Наложница»; Пушкин и Боратынский говорят о необходимости начать издание своего журнала в Москве отдают Максимовичу для «Денницы» свои эпиграммы; вероятно, соревнуя Пушкину, Боратынский и Киреевский заключают между собой пари, по условию которого каждый должен написать повесть
ДЕКАБРЬ, 9. Москва. Пушкин — Плетневу в Петербург: «<...> написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется
ДЕКАБРЬ, 10-е числа (?). Москва. Боратынский — Д. Н. Свербееву: Деревенское уединение было ему полезно; он написал очень много, равно как и Пушкин, проведший это грозное время в своей нижегородской деревне. Он теперь здесь и привез с собой 4 трагедии, поэму, последние две главы Онегина и целую папку прозы. Деятельность его неимоверна
ДЕКАБРЬ, 10-е числа — ЯНВАРЬ, 1831 г., первая половина. Москва. Записка Боратынского Киреевскому (без даты): «Я буду у тебя завтра. Давно с тобою не виделся от того, что занят был Пушкиным
ДЕКАБРЬ, вторая половина - ЯНВАРЬ 1831 г., первая половина. Москва.
Боратынский — Вяземскому в Остафьево (ответ на несохранившееся письмо — без даты): «Отвечаю наскоро на письмо ваше, ибо люди ваши сей час едут. С Пушкиным еще не успел поговорить о письме, но думаю, что он будет согласен. Мы думали было издавать журнал здесь в Москве. Эпиграмма <«Булгарин — вот поляк примерный...»> удивительно хороша: я не знаю лучше, не знаю обиднее. Завтра же порадую ею Пушкина и у него вместе с ним буду подробно отвечать вам. Преданный вам душевно — Е. Боратынский»
ДЕКАБРЬ, 31. Москва. Вышел «Московский телеграф» (1831. Ч. 37. № 1) с окончанием статьи Н. А. Полевого «Взгляд на некоторые журналы и газеты русские», направленной против «Литературной газеты» и содержащей, помимо прочего, следующий пассаж: «<...> есть ли какое-нибудь отношение между пиитическими дарованиями гг. Жуковского и Воейкова, Пушкина и кн. Вяземского или Баратынского? Пушкин, Жуковский — поэты, в полном смысле сего слова, а все другие — стихотворцы, пишущие более или менее гладкие стишки