Он проснулся, дрожа от холода, с разламывающей головной болью, и долго не мог пошевелиться. Словно скованный параличом, пытался понять, где он и что с ним. Наконец, на ресницы упало что-то белое, быстро обернувшееся обжигающе холодной капелькой.
- Снег, - понял Катуан, и это открытие вернуло ему власть над собой. Он с напряжением потянулся, изгоняя дрожь, и осторожно поднялся. Голову рвануло новой волной боли.
Стояла глухая ночь, расчерченная тихим снегопадом. Катуан зачерпнул горсть снега и приложил к затылку. Подержал, пока не начало таять, снова зачерпнул и растёр лицо. И по мере того, как разгонялась по жилам кровь, а глаза выхватывали детали окружения, в душу закрадывалась тревога. Он оборвал свои экзорциции и позвал Микля. Тот не отозвался. Катуан испытал приступ паники, повернулся и, различив тёмные вытянутые очертания закутанного с головой тела, рванул одеяло. Ноги. Блин поминальный. Он рванул с другой стороны и с облегчением увидел рябую рожу сладко сопящего товарища. Катуан выругался и неделикатно ткнул того ногой под рёбра.
- А, что, куда? Хрубень скузый!
Вышибала сел и остервенело затёр глаза.
- Не спорю, но ты в городе совсем берега потерял, рамсы попутал. Сожрут тебя на малой родине, будешь так дрыхнуть. Вставай, у нас проблемы. Сам не разберу, какие. Нужен эксперт.
Микль кряхтя поднялся, постоял минуту мордой в сторону, сливая накопившееся, потом подошёл к Катуану, и они застыли рядом, осматриваясь. Толку от этого было немного: тьма и белые хлопья. Но перед ними вниз стелился крутой спуск, а позади угадывалась плотная стена деревьев и подлеска. Ничего угрожающего, если не считать, что ложились они в глухой чаще, выбрав укромный овражек и укрытую толстым слоем листвы яму под корнями сильно накренившегося мёртвого гиганта.
- Давай-ка собираться, - подытожил Микль. – Стоять столбом себе дороже.
Они быстро свернули пожитки. Соваться в чащу смысла не было. Оставаться на месте и ждать – кто поручится, что что-то вообще изменится? Что они не останутся в снежной тьме на незнакомой вершине у кромки неизвестного леса навечно? Здесь, в Пустоши - да за милую душу… Поэтому они двинулись по пути наименьшего сопротивления – вниз.
Стало сереть. И серело с каждым шагом. Большие пушистые хлопья сменились отдельными снежинками, потом крупой, а затем мелкой липкой моросью. Жухлая трава под ногами вдруг оттаяла и отсырела. Они шли на восток. Уже совсем рассвело, но солнца не было: небо сплошь затянуло тяжёлым низким пологом. Перед ними стелилась плоская, как стол, равнина со странными тёмными пятнами, нерегулярно рассеянными и вроде бы подвижными. Сумрак пасмурного утра играл со зрением. Катуан оглянулся: холма позади не было, и это не было игрой освещения. Он ткнул Микля. Тот обернулся, присвистнул и наддал шагу. Почва стала вязкой, местами топкой. То тут, то там куртинки травы торчали прямо из воды. Справа раздался трубный рёв, пахнуло тяжёлым звериным запахом. То, что издалека казалось тёмным подвижным пятном, оказалось стадом. Животные были огромными, покрытыми бурой шерстью, с высоко поставленными головами, веерообразными ушами и длинным подвижным носом, по обе стороны которого из нижней челюсти вниз торчала пара лопатообразных бивней. Они не обращали внимания на людей, мелких тварей, семенящих с подветренной стороны. У животных были куда более насущные заботы. Похоже было, что у самцов гон: стадо рассеялось, то тут, то там вспыхивали драки, трубный рёв разносился далеко по равнине. Здесь же, на безопасном от суматохи расстоянии, паслись небольшие изящные антилопы с короткими рожками на три веточки и непропорционально большими мясистыми носами. В стороне одиноко щипал траву длинный приземистый зверь с косматой грязно-жёлтой шерстью и длинным рогом на кончике носа длинной головы с маленькими круглыми ушками и маленькими глазками. Путешественники едва не налетели на это чудовище, приняв его в неверном свете за одинокий валун с копной жухлой травы на вершине. И только когда животное повернулось к ним, заревело и замотало своей странной башкой, размахивая рогом и роя землю передними ногами, глаза выхвали очертания, а мозг осознал опасность. Они замерли. Тварь бросилась. Катуан оглянулся на Микля, но того словно парализовало зрелище летящей прямо на них мохнатой туши. Тогда рыцарь с силой дёрнул товарища на себя, и они оба покатились по траве вниз, в какую-то ложбинку между камней. Грузно протопало и затихло. Стремительное падение здорово намяло бока, и боль привела Микля в чувство. Выглянув из своего так удачно подвернувшегося укрытия, они увидели, что зверь как ни в чём не бывало мирно щиплет траву. Стараясь не попадать в поле его зрения, мужчины ползком выбрались из ложбинки, пригибаясь отошли на расстояние, показавшееся безопасным, и снова припустили на восток. Почва под ногами с каждым шагом становилась всё суше. Ландшафт менялся. Вместо заболоченных низин вокруг расстилалась плавными складками сухая степь с редкими группами валунов и сухими речными ложами. Они наткнулись на бьющий родник, напились и двинулись дальше. Родники вдруг стали попадаться чаще, трава зазеленела, а всё вокруг, насколько хватает глаз, оказалось усыпано цветами. Больше всего было маленьких степных ирисов: жёлтых, фиолетовых, кремовых… кое-где на южных склонах жёлтые тюльпаны были густо пересыпаны лиловыми гиацинтами, а в укромных уголках с подветренной стороны поднимала головки сон-трава. Обрывы и осыпи становились всё круче, одинокие валуны всё огромнее. И вот перед ними уже гряда заросших зелёнкой скалистых холмов, а с вершины одного из них раздаётся рёв. Оба не сговариваясь нырнули под прикрытие кучи камней, и осторожно выглянули. На фоне неба, где сквозь рваную пелену облаков колоннами света падали лучи высоко стоящего солнца, на скалу венчала фигура здоровенной зверюги, которую Катуан не смог бы представить даже в белой горячке. Не то огромная птица, не то гигантская ящерица, существо стояло на двух сильных задних ногах, прижав к груди две коротенькие передние лапки, которые показались бы смехотворными, если бы не были размером с человека каждая. И это не считая блестящих и с виду довольно острых когтей на двух вполне рабочих пальцах. Тяжёлый длинный хвост поддерживал равновесие массивной головы с нереально мощными и полными кинжаловидных зубов челюстями. Довольно большие близко посаженные глаза, сверкающая чешуя и пышный султан огненно-красных перьев на темени.
- Омут времён, - простонал Микль, - попали, как кур в ощип!
- Что с сезонами кавардак, даже я понял. Да и зверьё забавное. Делать-то что?
- Молиться!
- Что, совсем безвыход?
- Выход есть, но в него нужно попасть.
Зверюга замолчала и задрала морду. Похоже, она принюхивалась. Они тоже замолчали. Как назло, на это раз они оказались с наветренной стороны. На холме затрещало и воцарилась тишина, нарушаемая только посвистыванием ветра в каменном лабиринте. Путешественники осторожно выглянули. Зверя на вершине не было.
- Думаешь, ушёл?
- Вижу, что ушёл, вопрос в том – куда? Не по нашу ли душу?
- Давай убираться.
- И снова тот же вопрос: куда убираться? Мы, похоже, заходим всё глубже в то, что ты назвал омутом. Если живность на болотах я хотя бы приблизительно узнавал, тех же антилоп, то вот это с зубами - это же нечто! Если судить по солнцу, мы с тобой бежали полдня. Судя по моему желудку, едва добежали до завтрака. А судя по тому, как менялись места и сезоны, пробежали тридевять царств и полгода. Снова на восток? Забежим к Единому на начало творения, а кто знает, как он на это посмотрит.
- На запад? Думаешь, вернёмся назад?
- Кто здесь местный?
- Я в омут ни разу не попадал. Только слышал, что выбираются оттуда чудом. Будто омут иных сам выплёвывал.
- Сидим и ждём, пока выплюнет? Давай назад, на запад, что мы теряем?
Микль с сомнением на рябой роже покачал головой, но с земли встал и котомку поднял. И тут недалеко затрещало. Фантастическая тварь спустилась с холма и продиралась через подлесок в их сторону. Они побежали. Отчаянно петляя под прикрытием разбросанных там и сям валунов и лихорадочно ища глазами какую-нибудь достаточно узкую и глубокую щель, куда можно было бы нырнуть… А позади трещало и топало, всё ближе и ближе…
Вдруг каменный лабиринт расступился, земля оборвалась, и в глаза им плеснуло глубокой искрящейся синевой водной глади под ослепительным полуденным солнцем. А далеко внизу, прямо на воде тонкая фигурка с развевающимися по ветру льняными волосами в парусящем светлом платье призывно машущая обеими руками. Микль отшатнулся и попятился от обрыва. Катуан обернулся и увидел надвигающийся на них сверху частокол слегка загнутых ножей; дохнуло жаром и смрадом открытой пасти. Схватив Микля за пояс, он рванулся вперёд. Тот закричал и попытался вырваться, но рыцарь оказался тяжелее, к тому же не притормаживал и не терял импульса, и они оба камнем ухнули вниз.