Она стояла у самой обочины дороги, слово давно ещё сделала шаг вперёд из дружной шеренги, да так и осталась одна-одинёшенька. Позади неё толпа подобных - то шумно раскачивалась, подпевая ветру, то кутаясь в снега, сиротливо жалась друг к другу.
И лишь она в своём одиноком и гордом смирении так и стояла у обочины. Со временем стройность её нарушилась. Вписываясь в поворот, обочина как будто увлекла за собой взор некогда стройного создания. Согнувшись и перекосившись, закрывая своей летней кудрявостью обзор поворота, не раз принимала она возмущённые слова тех, кто мчался на железных конях мимо. Под теми конями дорога была в ямах, и каждый, изловчившись их объезжать, то переваливался на первой скорости по обочине, то выскакивал на третьей, а то и на четвёртой прямо на встречную полосу. В этом месте однажды и встретились два таких коня.
Преклонив колено, желтеет и сохнет сломанная берёза, теперь уже не виноватая в том, что когда-то сделала шаг вперёд. Коней тех эвакуировали, одного из ездовых схоронили, а на месте аварии веночек привязали. К той самой берёзе.
Стоит позади шеренга дружная, шумят кроны:
- Венки бы на каждую яму уложить...
- И на головы ездовых, которые на встречку норовят...
Всё видят, всё знают немые свидетели обочин.