Глеб, зная точно, что здесь не будет никому мешать в поздний час, занял место в угловом подъезде ломанной девятиэтажки, ждал.
Лиана, как тому предстояло, торопилась куда-то. Выждав немного, он отправился за ней.
Не торопилась. Вышагивая каждое своё продвижение, соединяла как всегда, все вокруг: объявилось лёгкое дуновение ветерка, деревья кронами перешёптываются друг с другом, - он ясно ощущал это. Тайный вечер огромного муравейника, залёгшего, казалось веками на одном и том же месте, который не трогал никто, чудилось, засветился изнутри перламутровым цветом.
Глеб пытался вытрясти все причины, что искусили его пойти на этот поступок, и оборонял себя тем, что он просто обязан, был сделать это, - обязан, - в целях предотвращения какого-то будущего несчастья, которое могло случиться с ним, с его любимой женщиной.
Она направлялась к конечной остановке. Глеб не имел планов насчёт, каким образом вдруг станет невидимым для неё: вместе взойдёт в маршрут, вместе – в одной кабине. Упорно преследовал ее. Он надеялся на ее натуру, - чаще всего она такой растерянной была.
«И в том беспомощность, опрокинутость ее, чем легко кто-то посторонний мог воспользоваться: ею и нашей историей»
Однажды она назвала странное имя: Мордред. Мордред - в контексте обращения с ним:
- Не будь же Мордредом!
Он не понимал значение этому обращению, сказанному эмоционально, с затухающими идеями в глазах, не желающей более возвращаться к данному имени. Но он понимал, как налегке и крепко эмоционально оно было применено.
«Мордред»? И рылся в Интернете.
Все, что было – это история про какого-то предателя какого-то короля Артура, который на смерть себе послушал племянника, рыцаря безупречного этикета, и… Все это шло из тринадцатого века.
Остановку Лиана прошла, не задерживаясь. За кольцом отстаивающихся маршруток - пройти пустырь - частный сектор, она - направилась туда.
Вечер сгущал краски. Солнце пряталось за горизонтом.
Регулярно теряя девушку из виду, Глеб различал лишь тонкую светлую фигуру.
Позади - микрорайон, зачинавший покрываться переменчивой рябью света окон. Густая линия чёрной туши, смешанной бордо резко расчерчивала небо пополам, утоньшаясь с одной стороны и, разведённой кистью, утолщаясь – с другой.
Вышли на пересечённую местность. Вот – дома, один за другим.
Глеб видел, как фигура повернула в переулок, и поспешил. Но, оказавшись там, потерял девушку из виду. Он прошёл всю улицу, и - даром.
Темень покрыла жилища. Собаки давали знать о своём присутствии и верности хозяинам. Повсюду раздавался лай.
Из одной металлической двери, гремя замком, вышел человек.
- Вы ищите что-то? – Спросил мужской голос.
- Я…, - подумал Глеб и направился к размашистой фигуре. Сурово глядели два ярких глаза под хмурыми бровями и нахлобученной добротно изношенной кепкой, надетой чуть набекрень.
- Ну? – Повторил вопрос местный.
- Я, - продолжил Глеб, обдумывая обращение, - тут одну молодую девушку…
- В такое-то время?
Глеб пожал плечами, улыбнулся. Все-равно это никто не различил.
Мужчина поднял тяжёлую руку в ту сторону, откуда Глеб пришёл сюда:
- Вон там, если надо, все девчата. Каждую ночь – бардак полный!
С теми словами, развернулся и, исчезая за дверью, тщательно, в несколько приёмов, запер за собой засов.
Глеб, не имея понятия, отправился вспять, раздумывая, что Лиану ему сегодня не найти, наверное, а в следующий раз как-то приноровиться надо б и ожидать ее вот прямо здесь.
Посреди улицы оказался огромный пёс. Глеб наткнулся на него всего в нескольких шагах. По силуэту - чёрный лабрадор. Он лежал на проходном месте, где днём гоняли местные авто, но сейчас было тихо.
Собака поднялась и медленно поволоклась, потрясывая холкой, к парню.
Глебу ничего не оставалось, как только ждать, затаив дыхание.
Собака приблизилась вплотную, подняла морду и парень ощутил на руке мокрый нос. Лабрадор громко недовольно фыркнул. Ему что-то явно не нравилось.
Глеб сделал полшага назад, собака настойчиво преследовала, - шагнула за ним: обнюхала, решительно и с интересом, обойдя его по кругу.
Парень ожидал вот-вот глухой громовой лай, который поднимет все, всех, - все население. Огляделся.
В высокой ближайшей ограде – раскрытые ворота. Он повернулся и направился туда с целью, - просить о помощи. Пройдя в дверь, краем глаза заметил – пёс остановился на некотором расстоянии от ворот, успокоился, присел, жарко дыша. Глеб аккуратно за собой запер дверь.
Большой дом в два этажа.
Окна источали свет сквозь полупрозрачные жаккардовые занавески. Если вглядеться – можно было рассмотреть, что происходило за ними.
И его потянуло не к крыльцу, а именно к тем занавескам, - к первому же низко расположенному окошку, за коим мелькали тени, шло представление. Теней было много.
Действительно, некие действия.
Помещение большое и практически без мебели. Раскидистая пятиместная кровать.
Он видел женские фигуры, манкими движениями, которые ласкали друг друга.
Он нашёл щёлку в сомкнутых занавесках и наблюдал уже оттуда.
Молодые женщины, обнажённые, на некоторых - кружевные колготки, едва прикрывающие бедра. Сакральные места.
Он видел множество их, ублажающих одного мужчину.
Из экономии средств, иные ласкали сами себя, наслаждаясь искусственно, водя гибкими кистями по изгибам тела, замирая от эгоистического искушения. Ближе всего к мужчине, закатившего глаза, находилась - Лиана.
«Лиана»!
Глеб долго отказывался узнать ее. Он не мог верить глазам, но это - она. Гибкий стан, временами, подёргивающий длинными мышцами спины, особенный разворот бедра, так знакомый ему… Когда она запрокидывала ногу на интимное место мужчины, она чуть подрагивала. Ее запрокидывание головы и макушка причёски, рассыпалась в стане страсти.
«Это – она».
Он ощущал зыбкое дыхание своё. Казалось, сердце остановится от знакомой чуткой боли.
«Обида ли?»
«Притязание: кто же я был для неё?»
«И кем я сейчас есть?»
Бросив точку наблюдения, спотыкаясь каждым шагом, отправился на выход. Не обращая внимания на пса, разместившего роскошное жирное тело, Глеб переступил его, не думая о последствиях.
Пёс не преследовал беглеца.
Парень пересёк пустырь, не помня себя. Не помня себя, долго бродил по пустынным улицам микрорайона, размышляя ни о чем.
Мысли грубели и упирались в чёрное небо, нежное, рассыпавшееся бархатом тоже необычного состояния.
Ему хотелось бы плакать, рыдать, то смеяться, кричать на помощь.
Броситься под какие-нибудь кусты и замереть там до утра. Замереть побитым животным, брошенным щенком. И так – до конца всей длинной бесконечной тьмы.
«Если есть на свете правда, - лейтмотивом - мысль, - то тревожное состояние всегда сильной доброй волей преследует ее. И мы просто не замечаем всякую секунду, насколько героически держимся на сим шатком круглом мире, повсюду которого острые углы смятения и не системности, не образности, а проклятий и безобразия.
Вязкий торф безусловной веры – ничто по сравнению с той настоящей правдой, о которой только мечтать… И никакой оскоминой не найдёшь подлинный урок фантастических происшествий жизни, - этой жизни, проявляемой ловкой ежедневностью своею во всякую притворную минуту. Только гиблом осознанием, только там что-то происходит, - все…
Все, что происходит, давно обязано было быть подвергнуто Святой Смерти, чтобы хоть как, хоть как, чтобы: все, все «благоприятное» развитие существования по-настоящему живого существования уловило хоть йоту какого-либо смысла…»
***