18+
Данная история, уважаемые, заметно мрачна и жестока. Рекомендую, если и внимать, то только в нормальном расположении духа, не в пору тревоги и не для поднятия настроения. Вообще, речь пойдет о любви.
Ночь. Ночь поздней осенью, к тому же. То есть, еще темнее. Без пяти минут зима, на улице неслабо холодно. Я в куртке и даже в шапке. Иду в круглосутку за… Знаете, за чем я шел? Хотел бутылку молока. А что? Иногда просто хочется молока, сил нет. А еще, захотелось пройтись. Совсем немного, магазин буквально под домом. Бывает, выкатишься на улицу минут на пять, и мысли в голове как-то перетасовываются, и становится полегче с ними. Молоко, улица, медитация. Пушкинская не особенно и спит, хотя уже половина второго и холодно как зимой. Того и глядишь, с неба начнет падать снег. Думал – закуривать или нет. Я тогда бросал, но в то же время оставался курящим. Это такое – пока не бросишь совсем, не бросишь никак. Думал об интрижке с одной сокурсницей, о том, как бы в этот семестр не запороть свое будущее окончательно, как бы не запутаться в отношениях с некоторыми другими сокурсницами и заставить себя учиться, может найти подработку, сверху той, что уже есть, чтобы хоть квартиру оплатить. Голова пульсирует. А вот и яркая подсветка магазина. Из него выходит два мужика крайне мрачного вида, один бросает на меня свинцовый взгляд, но у нас нет проблем. Как-то зябко и сонно для того, чтобы покачать что-то, да и я, видимо, не показался им перспективным в любом из смыслов. Они мне тоже. Я подхватываю еще не закрывшуюся дверь, искоса оглядываюсь на этих ребят и проникаю в магазин, проникаю из тьмы холодной улицы в свет скупых витрин. Всего один вид молока! Пара йогуртов – киви и сливки с клубникой. Натуральный сливочный вкус, говорили они. Любимой молочной марки нет. Ну а что ты хотел в два часа ночи, парень, от мелкой круглосутки? М? Бери и проваливай. Купил этого самого молока, поразмышляв немного над датой на крышке. Ага, пара дней у него еще была, у молока, но я расправлюсь с ним сегодня же, сейчас же. Дай только до дома дойти. Говорят, что молоко переваривают не все и вообще не так оно и полезно. Но лично у меня с ним выстроились на тот момент отличные отношения. С холодным, без добавок. В детстве мне давали горячее, с омерзительной пенкой, как теленку. Когда теленок стал старше и оброс везде шерстью, как-то он наткнулся в холодильнике друзей на молоко и глотнул. Да, это было то молоко, которое нам не давали взрослые, боясь за горлышко и сопли.
Холодное. Сливочное. Мама, im coming home!
Я выходил из магазина, решив, все же, закурить. Почему-то мысли о молоке, телятах, детстве, как-то закрутились и вывели меня на образ груди моей подружки, которую я вот этими губами и вот этими вот замерзающими пальцами, довольно жадно ласкал не далее как вчера. И вот, ее соски каплют молоком, а я приникаю к ним, и там то самое, ледяное, по ГОСТУ. И над нами белая луна. Или красная. Ночь – это вообще время, когда в голову приходят неожиданные вещи. А потом я присматриваюсь, и понимаю, что грудь, вроде бы, ее, а вот голова – нет. Голова другой подруги. И решаю, что надо бы закурить, да. Извлекаю сигарету. Мое внимание притягивает тусклый фонарь. А точнее – то, что под ним, около него. И звук. Силуэт. Кто-то не очень высокий, в черной куртке с капюшоном, капюшон надвинут. Под ногами у него... Звук, визг. Бывает проходишь мимо каких-то событий и не вмешиваешься. Вроде и хочется глянуть, но ты уже идешь дальше. И идешь, как бы, подобру и поздорову. У меня это всегда отлично получалось, но тут что-то во мне буквально вцепилось в этот квадрат улицы, в звук. Я приблизился, всматриваясь. Бутылка молока неприятно морозила руку, зажигалку с сижкой я спрятал обратно в карман. Знаешь, всё, что происходило внутри меня сейчас, напоминало нарастающую сирену, напоминало экстренный подъем всех спящих и даже мертвых. Тревога нарастала сама собой. Буквально спинной мозг говорил – творится что-то плохое. Я все ближе. Фигура продолжает стоять спиной и делать односложные движения ногой. Нога поднимается и опускается куда-то вперед или уходит назад и возвращается. Врезается во что-то, что глухо и неприятно булькает, отзывается. И визг. Теперь я достаточно близко, и мои глаза открываются очень широко. Это стоит кто-то и методично, медленно и с оттяжкой, ногой забивает собаку. Черный дворняг, не самый мелкий, лежит на боку и обреченно взвизгивает после каждого удара или даже чуть загодя. Таким измотавшимся, замогильным визгом в духе – прими уже мою душу кто-нибудь, кто там есть в мире мертвых собак, мне конец. Тоска в этом собачьем голосе… это непередаваемо, и я не хотел бы, чтобы вы услышали что-то подобное. Мое нутро всхлипывало вместе с этим псом. Меня берет такая злость! Злость кипит, как то молоко в детстве, на старой газовой плитке. Я не так, чтобы любитель животных, но эта сцена, это зверство… Удар, удар, снова. Я слышу, ребят, слышу хруст костей, я вижу, что пес не может сделать ничего, возможно у него наглухо поврежден позвоночник. Не уползти, не защититься. Человек, делающий это, получает от процесса удовольствие, я уже это знаю. Внутри успеваю разрыдаться, закричать, осудить и испепелить целый мир, наполниться зашкаливающим градусом гнева… Под глухо хлюпающие и хрустящие звуки. И я делаю последний шаг, подхожу к этому человеку вплотную. Я что-то рычу, как уже не сможет прорычать распластавшийся пес, хватаю незнакомца за плечо и резко поворачиваю к себе, занося кулак возмездия. Молоко падает, деть его некуда, ударяется о каменную Пушкинскую, и пластик в районе горлышка лопается, крышка катится дальше. Пык. Белое молоко льется мне под ноги и льется под ноги этому уроду и льется прямо к собаке, лежащей в темной луже крови. Я разворачиваю человека, и тут мир берет паузу, идет курить. Фигура речи. Но как еще описать это, когда ты в настолько глубоком ах*е, проваливаешься под все уровни ада сразу. Не помню уже фильм, где был такой монолог, о том, как человек смотрит на своего убийцу, когда тот его решает. Удивление, непонимание, застывают в его глазах. Так и я. Я был убит в это мгновение. Я не понимал, как такое может быть. Как? Модные кроссовки – они измазаны кровью, но явно новенькие. Брюки в обтяжку, вполне милая дутая курточка, шарфик повязан… У нее, я заметил, средней длины ногти, розовые, с какими-то стразами, ухоженные ногти, такими можно открыть банку газировки, сыграть на гитаре, практичные и красивые ногти. Будь она работницей в офисе, от нее было бы приятно получать бумаги на подпись и все такое. Но главное – лицо. И пора сказать слушателю, что передо мной стояла девушка. И это не всё. Ну и что, что девушка, да? Забить до смерти другое существо могут мальчики, а могут и девочки, ведь у нас равные возможности в плане жестокости и бесчеловечности. Здесь не каждая инстанция со мной будет согласна, но такое у меня мнение. И вообще мы же за равноправие, да? Передо мной стояла потрясающе красивая, обворожительная девушка. Чуть старше меня, пожалуй. Мне тогда было почти двадцать. Ей, вероятно, ближе к двадцати трем, наверное, так. Загляденье. Небольшой носик, немного вздернутый, большие голубые глаза, пухлые губы. Лицо длинное, худенькое, всё выточенное. Легкая, мастерски нанесенная косметика. Капюшон скрывал русые волосы, наверное, длинные. Она, и я говорю чистую правду, улыбалась. Улыбалась! На ее лице сияла счастливая улыбка, в глазах плясало счастье и упоение радостным делом, доброй игрой. Как же она была прекрасна… Дух захватывало. И как дико резонировала с тем, что творила. У нее под ногами доживала последние мучительные минуты забитая ей же собака, а она стояла и улыбалась. Казалось, сейчас запоет жизнеутверждающую песню как в мюзикле. И кто-то, да, я вас вижу, привстает, поднимает ручку и говорит. Что? Громче! А, вы хотите сказать, что она ножкой проверяла, как там собачка? Еще есть варианты? Ну, вы. Она нашла смертельно раненную собачку и решила добить, но не знала, как? Фантазия у вас работает, дружище! Но я еще раз подчеркну, пока я подходил, она ударила пса раз десять. Точными движениями и такими, чтобы причинить боль, страдание, но не убить. Она упивалась процессом, смаковала. Слушайте дальше.
Девушку абсолютно не смутило, что я сурово оторвал ее от занятия. Она улыбалась мне, смотрела в глаза. Я в жизни видел не так много людей под каким-либо кайфом, кроме алкогольного, но тут уверен – она была трезва и не походила на наркоманку. Сияющее здоровьем лицо. У девчонки буквально Новый год и подарки. Она улыбается и разглядывает меня, всматривается. И улыбается. И всматривается. Повисшая пауза тянулась и приобретала страшные признаки вечности. Никогда не был под гипнозом, слышал, что нельзя загипнотизировать человека без его на то волевого согласия, но тут, я надежно погружался в таз с цементом. Кажется, я отпустил ее плечо. Мы стояли в молочной луже. Молоко встретилось с кровью собаки и оплело ее тело как криминалисты бы сделали на месте преступления мелком. Молоко розовело. Клубника со сливками, натуральный вкус – пронеслось в голове, и меня, ко всему прочему, затошнило. Заметил, что щека у нее испачкана кровью. Что я? Чувствовал, что мне отрубили голову, сделали так, чтобы она жила без тела и оставили наслаждаться шоу. Девушка долго всматривалась в меня, как будто бы пыталась понять, что я думаю, понять, что я такое. Ее глаза медленно поползли в сторону собаки, а потом она резко перевела их снова на меня, что испугало до чертиков. Я хотел бы что-то сказать, даже, наверное, глупо дергал губами, но всё зря. Какая же она была красивая, господи. Неземная. И какой ледяной дух жестокости жил в ней. Она глянула под ноги, сделала пару шагов по молочному полу. С интересом похлюпала подошвой в получившейся массе. Наклонилась, обмакнула пальцы и с наслаждением облизала их. Хихикнула. Пес водил, а скорее дергал, глазами, видя перед собой, наверное, далекие дали вечной охоты. Она снова воззрилась на меня, с той же счастливой улыбкой и спросила, вот так мягко, тепло и радостно: «Хочешь?». Указала на пса. Ее дыхание было теплым, пахло... Молоком и клубникой? Хочу ли я? Нет… Нет? Хочу? Чего? Мое дыхание закончилось. Нет… Я сказал это или подумал? Она как будто удивилась. А потом, чуть заметно пожав плечами, повернулась к псу и подняв ногу, опустила ее. Пес, казалось уже ушедший, закряхтел и заскулил снова. Нет… Снова она подняла ногу и снова опустила. Нет! В голове нерешительно маякнула мысль о том, что неплохо бы позвать на помощь. Но мысль тонула в бессилии. Красавица буквально искрилась. Она была крайне сосредоточена и каждый свой удар выверяла. Ее лицо чуть искажалось усилием, когда она била, но потом расцветало наслаждением от эффекта – от мучительного визга. Она поглядывала на меня мол – а, как тебе, здорово, здорово же получается? Я стоял и смотрел. Не знаю, сколько прошло времени. Молока уже не было видно на тротуаре. Все оно смешалось с грязью и кровью. Собака была мертва. Я искренне скорбел, что она так долго, так долго мучилась. Девушка вздохнула – ах, как жаль, что все закончилось. Она обернулась и посмотрела на меня. Так страшно мне не было никогда в жизни. Она приблизилась ко мне вплотную и сказала: «Я люблю тебя. Я очень люблю тебя». Запах молока и клубники... А потом, как ни в чем не бывало, пошла по Пушкинской куда-то. Просто беззаботно двинулась дальше по жизни. Шаги ее удалялись где-то за моей спиной. С той самой минуты я могу говорить о двух Я.
Один я ринулся за ней, в темноту ночи, потому что она ведь такая красивая, и она меня любит. Я очень хотел быть рядом. Я шел за ней вначале неуверенно и ноги мои заплетались, но потом я стал помогать им руками, пошел на четвереньках. Я высуну язык и побежал радостно за своей хозяйкой, она радостно смотрела на меня и звала по имени. У меня было новое имя. Теперь я отзывался только на него.
Другой же я торчал над мертвым псом и приходил в себя. Дышать было тяжело, дрожь била тело. Кроме всего прочего, я очень замерз, стоя на одном месте. Я стал встряхиваться, стараясь не смотреть вниз. Потом меня стошнило. На глаза попалась бутылку молока. С тех пор я, если что, не пью молоко и даже думать о нем мне физически тяжело. Я стал бить по фонарному столбу кулаками. Бил и бил. И, кажется, выл что-то. Буквально. Потом услышал, что кто-то идет. Еще далеко. Но что будет, если они меня увидят? Что я скажу? И я, дергаясь и пошатываясь, побрел домой. Не помню, как я добрался. Первым делом я снял и сунул всю одежду, забрызганную кровью с молоком, в мусорный пакет и сидел, возможно до утра, под душем. Мысли еще долгое время буквально не двигались, они оставались рядом с тем фонарем. Я видел девушку, то со спины, то снова ее радостное лицо. Как? Как она могла, что с ней такое? Я видел ее без одежды, зовущую меня к своей груди. Слышал хруст костей. Слышал ее страшный вопрос: Хочешь? Визг пса. Тоскующего животного. Во снах, позже, я принимал ее предложение и тоже бил. И на лице моем вспыхивала улыбка, я был так рад и так захвачен процессом. Я просыпался и кричал, и плакал, и все вот это. Испытывал ужасную боль. В последующие дни, отсчитывая с той ночи, я серьезно боялся выходить на улицу. А вдруг я снова встречу ее? Что я ей пролаю? Это был и остается мой самый большой страх в жизни – выйти на улицу и встретить эту девушку, готовую радостно топтать живое и доверчивое, смешивая кровь с молоком и грязью.
Прошло немало лет, и вот я рассказываю вам эту историю. С тех пор я многое прочел о богинях, демонах, сумасшедших, я немало выпил и скурил. Нет, я не стал бездомным алкоголиком или овощем. Как видите, я выступаю перед вами в приличной одежде, подороже, чем у многих из вас, между прочим. Да. Да пошел ты сам. Так вот, нет, я не канул. Своя квартира, своя машина. Вот ключи. Вот кольцо на пальце. Но внутри… Знаете, внутри я ловлю себя на мысли… Я скажу, а вы просто послушайте, а потом уходите и закройте дверь за собой. И пох*р, какие вы сделаете выводы обо мне. Я скажу, что мне, на самом деле, хочется встретить эту девушку. Да. Постоянно думаю о ней. И я искал ее годами, на улицах, высматривал в толпе, читал новостные сводки. Я искал ее, чтобы сказать, чтобы провыть, как сильно она нужна мне. И пока я искал ее, скольким же я сделал больно... И скольким еще сделаю… Но можно ли искать любовь как-то по-другому? Саму любовь. И можем ли мы, люди, любит иначе? Хм…
Теперь ведь ночь, да? А значит, где-то там, далеко, в других городах или странах, другой я хриплю поломанными костями под ее ударами, кряхтя на своем собачьем, что люблю ее. А она радостно смотрит на меня, такая же красивая и молодая, как всегда. И опускает на меня тяжелую подошву.
ЦВ (Цененко Виктор)
Все события и персонажи вымышлены. Не обижайте живых существ.