Три огромных белых пиона горделиво красовались в вазе из резного бордового стекла, стоящей на овальном столе в центре нашей маленькой гостиной, которую мы, неискушенные советские люди, гордо именовали «залом». Вне себя от восторга, я бросилась к цветам и засунула нос в глубь их атласных, покрытых тонкими розовыми прожилками лепестков, жадно втягивая ноздрями пряный аромат. Голова тут же закружилась, а воображение перенесло меня в заоблачное царство Фата Моргана, где я, лишенная веса, легко шагала по облакам, сотканным из миллионов пышных цветочных головок. Прикоснувшись губами к прохладным лепесткам, я поблагодарила пионы за сказочную прогулку. Такие цветы дарили только моей маме! Кроме пионов, благодарные люди несли ей в подарок невероятно красивую сирень, махровый жасмин и фрукты из собственного сада. В Воронеже это чаще всего были бело-розовые яблоки сорта бельфлёр, а когда мы переехали в Рязань, то им на смену пришли румяные, словно зацелованные зарёй плоды любимицы местных садоводов мельбы.
Моя красивая и умная мама работала в самой большой аптеке Рязани провизором. Думаю, что каждому из нас хоть раз в жизни приходилась заказывать в аптеках микстуры, болтушки или мази, прописанные докторами. Правильность рецептов, выписанных врачами, проверяют провизоры-технологи. Это очень ответственная работа, от которой зависит здоровье, а подчас, и жизнь человека. Но мама не просто проверяла рецепты, она внимательно выслушивала посетителей и советовала, какие лекарства им лучше применять для лечения. Люди приезжали к ней со всего города за консультацией и помощью, она пользовалась доверием и любовью. Вот почему к её окошку в аптеке всегда стояла длинная очередь.
Мне очень нравилось наблюдать, как она работает. Я становилась в хвост очереди и медленно продвигалась к прилавку, над которым возвышалась мамина голова, увенчанная, словно короной, накрахмаленной до хруста и отглаженной до зеркального блеска медицинской шапочкой-колпаком. Когда подходила моя очередь, мама, продолжая делать необходимые по протоколу записи, высовывала из окошка руку за рецептом. И только после этого поднимала на меня свои удивительные мозаичные глаза, словно сложенные из полупрозрачных пластинок многоцветного оникса. Приходилось врать, что я забыла дома ключ или придумывать какую-нибудь другую правдоподобную причину своего визита, отнимающего у мамы её драгоценное время, чтобы не получить публичный нагоняй. Но мне никогда не приходилось видеть, как ей дарят цветы. Это было совершенно необходимо исправить!
«Вот сегодня как раз и пойду!» – решила я. И в самом деле: разве не заслужила я прогулку после успешной сдачи экзамена по русскому языку? Как ни как - пятерку получила! Тут и выдумать ничего не надо, представляю, как она обрадуется!
Выбежав на балкон, я оглядела двор, в надежде увидеть маминого любимца - сиамского кота Мальвина. Кошачье имя было следствием ошибки, допущенной при идентификации пола крошечного создания, неожиданно ставшего членом нашей семьи. Предоставив нам выросшее доказательство своей мужественности, Мальвин категорически отказался принять другое имя, полностью проигнорировав даже схожие по звучанию варианты. Приглядевшись, я заметила кота на клумбе у подъезда, где он с упоением обнюхивал лиловые колокольчики водосбора. Такого я за ним раньше не наблюдала, всем запахам на свете наш эстет предпочитал благоухающий лекарствами мамин медицинский халат, который она приносила для стирки домой после смены. Тут уж Мальвин впадал в полный экстаз и начинал в восторге кататься по полу, сопровождая свои курбеты низким грудным мурлыканьем.
Я позвала кота, но норовистое животное на мой зов не обратило ни малейшего внимания, не подарив мне даже отсвета своих голубовато-льдистых глаз. Ясное дело, вот если бы это была мама, пропевшая своим чудным голосом: «Мальвин, иди домой, сынок!», то он тут же бы примчался на пятый этаж к нашей двери. «Ну и ладно! Лишь бы только не увязался за мной к маме в аптеку», - подумала я, уже спускаясь во двор. Убедившись в том, что четвероногий ботаник не следует за мной, я пустилась в путь, тщательно обходя лужи, стремительно мелеющие под жаркими лучами июньского солнца.
В аптеке, как всегда, было полно народа. Пристроившись в самый хвост змеистой очереди к маминому окошку, я повела носом. Запах, исходивший от стоящей передо мной приземистой тётки, накрыл меня удушливым куполом, словно жука в банке с хлороформом. Невообразимый аромат этот исходил не от её одежды, а словно сочился из нутра, накрывая меня волнами каждый раз, когда пахучая особа открывала рот. Принюхавшись, я определила запах как вонь «Тройного одеколона», горячо любимого алкашами за убойную крепость. Понятное дело, что дама не «освежилась» одеколоном, а приняла его вовнутрь. Подвыпившая тетка всё ещё довольно твёрдо стояла на ногах, и, загибая пальцы, вела какие-то сложные арифметические подсчёты. Я догадалась, что особа эта была никем иным, как делегаткой от группы выпивох, собирающихся во дворе дома по соседству с аптекой. «Замучили просто алкаши проклятые! – жаловалась нам мама, - Раскупили всю настойку боярышника. Она ведь крепкая, в двухсотграммовой бутылочке 35 миллилитров чистого спирта содержится. Вот они и наводят пойло, чтобы буркалы свои заливать. Слава Богу, что наконец-то указ о запрете продажи настоек без рецепта приняли!». Но тётка, подсчитывающая, сколько же бутылочек настойки ей потребуется купить, чтобы скрасить день поджидающих её приятелей, очевидно об этом указе ещё не знала.
Тем временем, подошла тёткина очередь к маминому окошку. «Сейчас начнёт настойку просить!» - подумала я, прячась за широкой спиной пахучей покупательницы, чтобы раньше времени не обнаружить своего присутствия. И точно, громко икнув и прикрыв рот ладонью, подвыпившая дама просительным тоном произнесла: «Милка, мне бы десять пузырьков настойки боярышника!». Вслед за этим она просунула в окошко смятую трёхрублёвую бумажку и горстку мелочи. «Настойка боярышника продаётся в соседнем отделе при наличии медицинского рецепта», - ответила ей мама. Тёткины надежды на счастливый день разбились вдребезги, а осколки их со звоном рассыпались по выложенному мраморной плиткой полу образцово-показательной аптеки. Горечь разочарования несостоявшейся покупательницы мгновенно трансформировалась в кипящую ненависть, которую срочно надо было выплеснуть на окружающих, чтобы не спалить ею собственное нутро. Поджав губы, тётка всмотрелась в мамино лицо, а затем выплюнула: «Губы накрасила!».
«Скажи ещё: шляпу надела!» - усмехнувшись, посоветовала ей мама. «Шляпу надела!» - взвизгнула, словно запрограммированная ею тётка, со злостью метнув в маму слово-камень. Мама камень перехватила, испепелив его взглядом ониксовых глаз. А затем, с усмешкой глядя на выпивоху, изящным жестом поправила медицинскую шапочку, ловко сидящую на её красивой голове. В очереди раздался смех, а высокий мужчина с посеребрёнными сединой висками решительно отодвинул тётку от окошка. Открыв большой портфель, блеснувший металлическими замками, он достал из его пахнущей кожей глубины букет поздних белых тюльпанов, тщательно упакованных в нежно-розовую гофрированную бумагу. Тяжёлые полураскрытые бутоны тюльпанов отсвечивали янтарём, притаившимся в глубине каждого цветка. Прижав руку к груди жестом благодарности, мужчина вручил белоснежный букет маме, а люди, стоящие в очереди, зааплодировали ему.