…Падают кровавые дожди, —
В смертной спит Германия истоме.
Лишь звероподобные вожди
Мечутся, как в сумасшедшем доме.
Вопли их нас гонят на убой,
Хлещут, словно плеть по нашим спинам.
Маршируй, забудь очаг родной,
Серая солдатская скотина…
Йозеф Гюмер, немецкий солдат
Майор Ашбах,
ефрейтор Хартманн
декабрь 1943 г.
Вчера собирались у Ашбаха отметить выпуск училища, опять вспоминали павших, потом друзей и, как всегда женщин. Много выпили и незаметно набрались: так всегда бывает «на свежем воздухе» и в какой-то норе, а не в землянке.
И не то, чтобы майору не было кому построить нормальную землянку. Некоторые и в меньшем звании выстроили почти что хоромы. Гюнтер перед подчинёнными играл роль «рубахи-парня и бесстрашной оторвы" но, на самом деле элементарно трусил. Скрывая ежедневные эти муки, грубо шутил: его узкая щель в земле на две персоны – трудная мишень для бомб, мин и снарядов. А, если всё-таки…, шутил он, то привыкать к земле нужно загодя, хоть бы и с сегодняшнего дня! Из-за этого стресса Ашбах перестал спать по ночам и делал это днём. Почему всегда и ходил заспанный, и сатанел от злобы, разглядывая опухшую свою «морду лица» в зеркальце насессера.
Маркус, не разглядел «метания» приятеля, потому, что сильно переживал за семейство, союзная авиация сильно бомбили Германию.
И беда таки случилась. Когда любимая жена Габриэла с девочками заехали в Берлин проведать больную тетку, союзная авиация разбомбила весь этот район столицы. Жена сообщала, что она и дети – Гизель, Гудрун, Грета (четыре Г, как их называл Маркус) почти не пострадали. Царапины, порезы и перелом руки у жены не в счёт.... Спасли всех двое русских пленных, работающих на расчистке завалов. Ещё бомбёжка не закончилась, а они уже искали детей. И вытащили. Когда Маркус в письме попросил жену что-то сделать для них в благодарность за спасение дочерей, то она лаконично ответила: «Эти люди работают на нас? Они лишь исполнили свой долг… И, потом, они все в этой полосатой тюремной робе на одно лицо!»
Девочки 8-ми и 10-ти лет погибли в другой раз, неделю спустя, вместе с Габриэлой. Старшая, пропала без вести. Маркус, не получивший «чёрной метки», пока пребывал в счастливом неведении о судьбе родных.
Толком не попрощавшись с камрадами, нарастающая канонада заставляла поторопиться, Хартманн, шатаясь, как речной камыш на степном ветру скоро растворился в снежной мгле. Где-то за спиной, там, откуда он только что ушёл, раздалось пять последовательных взрывов подряд. «122 мм. гаубицами садят… По площадям?» - подумал Маркус и поскольку больше русские не стреляли, развернул «оглобли» назад к Гюнтеру.
Фронтовой товарищ (ein Kampfgefihrte) лежал на бруствере окопа. Вернее лежала его нижняя часть, а за ней догорала щель из которой несколько минут назад выполз Маркус. В гаснущем зареве огня, сквозь остатки галифе виднелись тощие ноги в сапогах и грязные ягодицы. Маркус стоял и тупо смотрел на этот «апокалипсис во плоти», затем развернулся на каблуках и пошёл «своей дорогой».
Через несколько сотен метров наткнулся на танк. Хартманн не чувствовал холода на пронизывающем ледяном ветру. Он хотел выпить и немедленно идти в атаку! Для чего и начал барабанить сначала ладонью, а затем прикладом карабина по броне механика-водителя, хотя номер машины и опознавательные знаки ему ни о чём не говорили.
Это не его камрады?
Странно…
Пообещав наутро большую головомойку командиру машины, буквально: («eine Kopfwaschmaschine anrichten»), в отместку, плюнул на башню и помочился на крест железного монстра. Пришлось шевелить мослами (нем. Humor) до ротного опорного пункта… Зато в нём, пусть и построенном на скорую руку, было тепло. Маркус не хотел быть «чёрным вестником» и рассказывать о смерти Ашбаха. Пусть другие доложат…
Командир роты майор Зейдлиц сразу предложил поработать и наскоро просмотреть мешок писем найденных в полосе боевых порядков части – толи потеряли, толи подбросили. «Пометьте, что посчитаете нужным…» Маркус попросил разрешения исполнить приказ рядом со своим боевым расчётом и, получив благословение отбыл к своим «пушкарям», предусмотрительно и аккуратно сложив бумаги в сумку.
Дальше было то, что было. Утро, переполненное стонами и воплями погибающего боевого расчета орудия дополнились рёвом «Ил-2» - летающих танков, страшном оружии Советов. Они стреляли на бреющем по уходящему к русским немецкому танку и обломкам орудия из крупнокалиберных пулемётов. Первой же очередью отстрелили, вытянувшемуся за обломками орудия Хартманну, часть кисти правой и два пальца левой руки. От дикой боли капрал потерял сознание.
Когда очнулся, услышал приближающийся рёв моторов, как мог обмотал тряпьём руки и, подняв окровавленные культи над головой, падая и поднимаясь пошел на встречу русским танкам за которыми вставало тусклое зимнее солнце. Ровно в его середине, протягивая руки-лучики к небу, бежала навстречу рыжая, смешная, любимая Габриэла.