Новелла
Как-то зимой я вышла с дачи рано утром, был снегопад и пронзительный холодный ветер. Мела легкая метель. Я шла… то ли на железнодорожную станцию, до которой полтора километра, то ли на стоянку автобуса №24… Почему-то у меня была уверенность, что именно на станцию, хотя я знала, что никакой железной дороги здесь и в помине нету, только автомобильные трассы. Но нет, я шла именно к железнодорожной станции – маленькой, заброшенной в далекой российской провинции, где обычно можно увидеть только рельсы, небольшое здание вокзала да одинокую собаку, от скуки встречающую и провожающую составы замутненным сном взглядом из-за обросших шерстью бровей.
Я шла, метель все усиливалась, я попыталась было осмыслить, куда же все-таки иду… разве не на остановку общественного транспорта, чтобы пригородным автобусом уехать в центр города, где находился девятиэтажный дом с моей квартирой?.. Однако я так и не смогла определиться; вдруг пришло желание увидеть именно вокзал, станцию, после этого и мыслей об автобусе не осталось. Одета я была тепло, шагалось легко, дорога была в удовольствие. Шла я долго, казалось, полтора километра уже давно позади, но огни станции все не показывались, железнодорожное полотно бежало и бежало вперед. Снежная дорога казалась бесконечной – без домов, без признаков хоть какой-то жизни. Деревья стояли холодными и не притягивали взор, как обычно летом, наоборот – отталкивали. Они были ледяными. Мой взгляд пробегал по ним и соскальзывал снова на безжизненную снежную равнину. Сколько я шла? Долго, наверное, с утра и до легких вечерних сумерек.
Мой путь близился к концу, я подходила к зданию вокзала, от которого… должна была уехать по железной дороге в крупный город, к людям, в светлую и теплую свою квартиру. Одно только было странно: от моей дачи до остановки… ну, пусть до вокзала… идти ровно полчаса, а шла я весь день до сумерек. Или снег продлил мой путь, или расстояние решило со мной поиграть, от зимней скуки, видимо. Так бывает с человеком долгими зимними вечерами, когда заскучает он и ну придумывать истории-небылицы про себя, рассказывая их с удовольствием своим домочадцам, пугая их, впрочем, тем и развлекаясь. Возможно, так и со мной поступило снежное пространство, повторяя уже пройденные километры, снова выкладывая их предо мной. Но я прошла их; был уже поздний вечер, причем, огни вокзала часов пять дразнили меня и не подпускали к себе. Игра с расстоянием затягивалась, мне становилось зябко. Метель усиливалась, ветер пробирал до косточек. Когда я уже совсем отчаялась, впереди сквозь белую пелену наконец-то проступили реальные огни вокзала. Они манили, у меня открылось второе дыхание, и я ускорила шаг. Здание вокзала приближалось, и мне даже сделалось теплее. Полчаса спустя я стояла у двери вокзала.
Было чувство удовлетворения и преодоления себя. Хотелось побыстрее купить билет и уехать в свою городскую квартиру. Я открыла дверь и шагнула за порог железнодорожной станции. Прошла через коробку детектора, что-то запищало, но сотрудник охраны не обратил на меня внимания. Я прошла в зал и направилась к окошкам касс, за стеклами которых не было видно никого.
Что-то произошло. Мне стало зябко, хотя я была тепло одета, но в зале вокзала словно дохнул вдруг северный ветер. От этого люди вокруг меня стали восприниматься как-то острее, глубже, резче. Пассажиры были каждый сам по себе, с вещами, упакованными в сумки, чемоданы, рюкзаки, которые отягощали их; они переносили поклажу на свободное место и ставили аккуратно, рядком, а легкие вещи укладывали сверху. Хозяин вещей усаживался рядом и смотрел на часы, что висели над расписанием поездов в строгой рамочке.
Я вдруг сразу разделила людей на «своих» и «чужих». Разных по вере, национальности, цвету глаз, месту проживания? Нет. Они были просто: «своими» и «чужими». Я почувствовала особенную простоту, может, даже наивность, душевную чистоту, искренность «своих». А чужие для меня были закрыты, я видела просто людей, пассажиров, которые пришли на вокзал, чтобы уехать. Но я их не чувствовала. Они выглядели просто как темные силуэты в пространстве зала. Нет, эти люди были живыми, их кровь пульсировала в телах, а мозг работал неустанно, но…
«Своих» на вокзале было мало, всего три человека – мужчина, женщина и девушка. Мужчина разговаривал по сотовому, подробно рассказывал собеседнику о своей поездке и о том, что он будет делать дальше, когда приедет в город. Он был в командировке, потому уделял много внимания обустройству своего быта там, куда он направлялся. Женщина была странноватая, в меру своего среднего возраста рассеянна и очень мила. У нее были чуть растрепанные волосы, густая челка завивалась во все стороны и просто летала, когда она шла, а особенно – когда торопилась. Волосы вообще жили своей жизнью, и им не было никакого дела до хозяйки и до ее планов и передвижений. Челка то падала на брови и ресницы, то вдруг взлетала, и каждый волос был по отдельности. Обладательница непокорной челки думала о том, что опять забыла множество нужных вещей. Столько, что даже и не перечислишь. Думала о каждой вещи в отдельности, о ее важности. Третья же из «своих» - девушка – с любопытством смотрела на пассажиров, на вокзал, волновалась, думала о предстоящей дороге как о приключении, полном неожиданных встреч и открытий. Она была готова к новой жизни, к новым впечатлениям.
Таковы были «свои», может, они были в чем-то и хуже «чужих», но в чем – этого не узнать… Ведь чужие – кто они? Мне хотелось к ним присмотреться, но темная завеса и густой, почти непрозрачный воздух, не давали подойти к ним, чтобы рассмотреть вблизи. Чужие оставались для меня чужими, непознанными.
Я подошла к открывшейся кассе, купила билет до города, после чего вернулась в зал ожидания и присела на скамейку в ожидании своего поезда. Время тянулось медленно, до прибытия поезда оставался час и сорок минут, и это время казалось бесконечным. Время снова играло со мной. Я услышала негромкий разговор пассажиров из тех, кто был «своими».
– Вы знаете, с этим временем просто беда, оно делает что хочет, то замирает, и приходится, ему подчиняясь, размышлять, уходить в прошлое, вспоминать былое, а то вдруг начинает бежать так стремительно, что жизнь утекает неудержимо, и за один день можно прожить целую жизнь…
– Время… его невозможно ненавидеть, это бесполезно, мне приходится подчиняться ему… Но кто-то должен с ним сладить, победить его, это беспощадное время. Его необходимо упорядочить, чтобы вся жизнь, которая полагается, была прожита полностью и в естественном течении времени, без обмана. Потому что жизни так мало… старость приходит так быстро…
– Времени можно иногда и останавливаться, чтобы продлить какие-то особенно приятные минуты или отдохнуть немного, просто отдохнуть от жизни и даже некоторое время не жить, а просто быть, чтобы потом с новыми силами вернуться в жизнь и отдохнувшим жить дальше. Увы, так нельзя.
– Оно с нами делает что хочет, это время, и мы бессильны перед ним…
Завершал разговор шумный вздох, полный сожаления о чем-то невысказанном. Но и этот диалог потонул в потоке времени и быстро забылся.
Пассажиры в зале ожидания как-то оживились, и пространство стало раскачиваться, будто на корабле при сильной качке. И там, где находились «свои» люди, было светло, как днем, и было понятно, что это люди, они сидели и ждали электрички, а рядом находились их вещи, чемоданы, сумки, даже рюкзачки. Остальное же пространство, где, по моему представлению, должны находиться «чужие», казалось темным и каким-то вязким, будто там не было людей, а только сырой холодный воздух… но они все-таки были видны, если присмотреться: глаза, волчий оскал, к ним нельзя приближаться, от этих «чужих» людей нельзя и ожидать ничего хорошего и доброго. Глаза светятся, а взгляды готовы пронзить и сделать очень больно, так, что ничто уже не будет радовать. Так бывает, когда человек приближает тебя до самого близкого расстояния, при котором уже невозможно жить без него, когда о нем думаешь постоянно, идешь куда-то – и вдруг останавливаешься, медленно поворачиваешься и ждешь его, все ждешь… А когда ждешь так долго, что это уже становится неприлично для порядочных людей, то мир вокруг теряет краски и люди вокруг вдруг становятся мало различимы, теряется интерес к ним ко всем, они кажутся чужими, именно такими, которые готовы тебе сделать больно. Сначала приблизить до самого близкого дыхания, а потом, объевшись и обпившись, будто за обильным столом, вставая и сыто отрыгивая, грубо оттолкнуть и безразлично смотреть, что ты будешь делать, как сможешь подняться, выживешь ли ты вообще после этого. Значит, эти чужие люди, толстые, с пустыми взглядами, короткими жирными пальцами, покрытыми белесыми волосками, коротконогие, с кривой улыбкой на одну сторону лица… кто они? Это чужие люди, те самые, которые могут в любой момент сделать зло мне и моей семье, обидеть, оболгать. Они и есть чужие люди, с которыми не просто нельзя общаться, к которым даже приближаться нельзя. Ни к ним, ни к их детям, родственникам, друзьям, соседям, даже к тем людям, которые живут с ними в одном городе.
Но как же жить, если вокруг только чужие люди? Просто жить и знать, что вокруг чужие люди, и с ними нельзя общаться, нельзя разговаривать, в их сторону даже нельзя смотреть. Это как враждебная территория. Только, чтобы разобраться, кто свои, а кто чужие, необходимо прожить половину своей жизни. И чтобы научиться не доверять людям, тоже нужно прожить половину жизни. Чтобы потом остальные годы прожить спокойно, для себя, в радость и удовольствие, и чужих людей воспринимать как просто затемненное пространство рядом с собой. Держать расстояние, дистанцию, чтобы они не смогли больше нанести вред. Бывшие любимые – это чужие люди, которые больше не смогут сделать больно, потому что они превратились просто в затемненное пространство, где вроде должны быть люди, но их там на самом деле вовсе нет, потому что я смогла от них избавиться в душе. Я смогла, я сломала себя и вновь восстановила, но уже без них. Получается такая маленькая смерть. И жизнь после смерти – только моя.
В зале ожидания были и «свои» люди, они сидели и спокойно ожидали электрички так же, как и чужие люди. Только чужих я не видела, завеса, которую создал мой внутренний инстинкт самосохранения, спасал меня от них. Там было что-то жуткое, не мое, а может, даже чуждое жизни вообще. От чужих можно было ожидать всего, они организовывали ночные мучительные звонки и непонятные встречи. Незнакомые люди вдруг начинали рассказывать про мою жизнь и про людей, которые мне встречались в жизни. Они слишком много знали обо мне. А встретившись, они давали мне какие-то странные советы, которые вели, несомненно, к моей гибели. Зачем мне были нужны эти встречи? Это было мне непонятно.
Все закончилось, как только я прекратила отношения, которые давно хотела и не могла прекратить. С возрастом сильные чувства очень глубоко поражают нервную систему, они врастают и живут вместе с нами. Они становятся частью нас, и разве можно часть себя уничтожить, чтобы сохранить всю себя? Зачем он позволял своей жене издеваться надо мной, я не могла понять. Возможно, это было развлечением сытого богатого человека, – доведение того, кто неравнодушен к нему, доведение до суицида. Та самая отрыжка после обильного стола. Похоже, издевательство над живыми людьми приносит некоторым особенное удовольствие: сначала приручить, а потом издеваться. И смотреть с любопытством, как человек гибнет. И даже короткими пальцами можно пошевелить человека, жив ли еще или уже умер? А потом уйти и уже не думать. Просто некоторым людям не дано испытывать тончайшие душевные переживания, им доступны только чувство сытости, обжорство за обильным столом, да ещё самодовольство тем, что он состоятельный человек. А значит, у него больше денег, недвижимости, возможностей, чем у его соседа. И его законная жена ходит в бриллиантах и норковой шубе. А сын ездит на иномарке. Всего этого для него достаточно, чтобы чувствовать себя абсолютно счастливым человеком. А как же душа? А зачем она ему? Деньги – они разбросаны по всей его квартире, именно они приносят ему удовольствие. Как хорошо, что он стал для меня «чужим», и уже не сможет принести мне вреда. Потому что я даже не смогу его увидеть, а только затемненное пространство, к которому меня не подпустит мое чувство самосохранения. Пусть это все живет, но не касается меня. Причина? Чтобы не принесло мне зло. Общаться только со «своими» людьми. А «чужие»? Пусть живут богато и счастливо. Я еще раз окинула взглядом помещение вокзала, сгустки темноты тут и там и тяжелые злые взгляды. Но они мне уже не принесут вреда. Я была благодарна Создателю. Мои размышления нарушил голос диктора, который объявил прибытие пригородного поезда. Я встала, и вдруг из репродукторов оглушительно обрушилась мелодия – на вокзал, на всех пассажиров. Мелодию было не разобрать, потому что состояла она большею частью из шипения.
Я покидала этот вокзал. Скорее всего, он не был настоящим, он был придуман мной, нарисован в воображении. Но мне здесь было хорошо, ведь я видела и ощущала только своих людей, а чужие оставались недоступны моему восприятию. Значит, они не могли мне принести боль и разочарование. Мне хотелось бы вернуться на этот вокзал еще раз. Но для того, чтобы придумать реальность, мне нужны: стечение обстоятельств, сильное желание и помощь такой стихии как природа. Пусть она и была придумана мной, эта станция, тем не менее, на электричке я доехала до города, вышла на вокзале №-Главный и поехала на троллейбусе до улицы, где стоял дом, в котором была моя квартира. И на всём пути вокруг были люди, чужие люди, а своих не было, я бы их почувствовала, своих людей, которые никогда не смогут меня обидеть, потому что принимают меня такой, какая я есть. Но где же эти свои люди?.. Они остались на вокзале, придуманном мной, и этот вокзал ждет меня.
Ярославль - Яр-Сале, 2014-2015 г.