Лед вокруг, ничего, кроме льда, даже незамерзшее море, казалось, вот-вот обратится в монолитную глыбу, в которой навеки вмерзнет корабль со всем экипажем.
По дороге сюда Алексею снились сны — странные, пугающие, но в то же время завораживающие. Ему снилась белая гладь, сверкающий на солнце снег и голубое небо. Он думал, что такой она и будет, таинственная Антарктида, но он ошибался. Вместо глади повсюду вздыбленные холмы льда, неровные, острые, негостеприимные. Вместо солнца и неба — тяжелые, низкие облака. А вместо радости открытия — таинственная тоска, которая охватила весь экипаж, и которая мешала не то что плыть дальше или возвратиться домой, а даже сделать пару шагов.
Алексей лежал в своей каюте и чувствовал, как пронзительный холод завоевывает по сантиметру, по крупице, все пространство корабля, подбирается к людям. От него не спасали ни меховые одежды, ни огонь в печи, ни крепкий самогон. Холод сковывал душу, забирал из нее всю радость.
«Зачем все это?» — думал Алексей. «Зачем мы плыли сюда, тратили столько сил? Не лучше было бы остаться, лежать, не шевелясь, отдаться судьбе?»
— Вставайте! Я вам приказываю! Всем встать! Немедленно!
Капитан напрасно кричал, пытаясь пробудить свой экипаж от странного безразличия, напавшего на всех. Он один почему-то мог сопротивляться ему. Алексей, который еще пару дней назад дрожал даже от случайного строгого взгляда капитана, и не думал подчиниться. «Как глупо кричать, когда можно просто ничего не делать», — думал он. Ни одного ответа он не услышал, ни звука шагов.
Вдруг раздался выстрел.
— Это бунт! — закричал капитан. — Любой, кто ослушается приказа, будет наказан! Всем встать!
И даже после этого продолжалась тишина.
«Так даже лучше», - подумал Алексей, - «Скорей бы… Наверное, так хорошо совсем ничего не делать, даже не думать, даже не дышать… Какое, должно быть, это блаженство! Не надо беспокоиться о приказах, о деньгах, о долгах, о больной сестрице, не надо писать матушке длинные письма. Ничего не надо будет!»
И он чуть улыбнулся в ожидании этого полнейшего спокойствия, и холод постепенно поднимался к его сердцу, пока не сковал его своей жестокой рукой.