Двери пансионата распахнулись в большой и новый мир ранней весной. Она вышла на крыльцо старого особняка и солнце горячо и нежно поцеловало ее в лоб и обе щеки. Желто-белый свет ослепил девушку, она улыбнулась широко, свободно и прикрыла глаза ладонью. Весь мир пел и дышал, казалось, только для нее. Все осталось позади: белые палаты, окна размером в стену, железные кровати на колесах, формы, в которые их, словно кукол, укладывали после «горячих процедур», куски ткани с веревками, которыми их привязывали к этим самым формам. Что еще? Конечно, медсестра с квадратным лицом и тяжелым взглядом, чьи черные, как смоль, кудри тряслись, когда она драла волосы маленьких пациентов и била их крапивой, конечно, «за дело». Ничего не забыла? Как можно забыть издевательство сверстников, жесткость старших детей и всеобщее, поглотившее пансионат и всех его печальных обитателей, равнодушие. Лишь одна медсестра проявляла что-то похожее на человечность, к сожалению, она больно ставила уколы, но она хотя бы иногда улыбалась скудной, но, как казалось, искренней улыбкой.
Она вынула из кармана свое единственное сокровище – маленькое граненое стеклышко, возможно, даже хрустальное, поднесла его к глазу и покрутила туда-сюда… солнечные лучи рассеялись сквозь грани безделушки всеми цветами радуги…
Весенний ветер озорно трепал ее волосы и подол легкого платья, белые, тщательно выстиранные кеды, надетые на босу ногу, выглядели празднично.
Она стянула с себя синий свитер, поправила рюкзак со сменной одеждой, и… сделала первый шаг в большой мир.