"Ленинградцы, дети мои,
Ленинградцы, гордость моя!"
(Поэт-акын Джамбул Джамбаев)
Ленинградский двор - колодец. Мальчишки и девчонки, разного возраста живущие в нашем доме и проводящие здесь, в своём дворе, всё свободное время. 1961 год.
Тринадцатилетний Валерка вбегает во двор, поддавая что-то ногами: "Пацаны, смотрите, какой я мяч клёвый нашёл!"
В углу двора, группа старших парней, сидящих на ящиках из-под картошки, играющих в карты в "Буру" на деньги. Один из игравших, высокий тощий парень в кепке, надвинутой до самой переносицы, с "Беломориной" в зубах, в тельняшке и в накинутом на плечи пиджачке, поднялся с ящика и направился в сторону вбежавшего во двор мальчишки. Высоким парнем был местный бандюган по кличке Сявка - гроза всего нашего района, только что вышедший из детской колонии, где он отбывал срок за то, что кому-то воткнул в зад и обломал "перо" - заточенный тонкий напильник. Подойдя к Валерке, Сявка зло процедил сквозь зубы: "Подними, сука!"
Маленький Серёжка, соседский шкет - дошколёнок в вельветовых коротких штанишках с лямками крест-накрест и торчащими внизу из-под штанишек резинками, держащими чулки, сощурив глаза, прокартавил: "Паазит ты Ваелка, вот мой папка узнает, он тебя набьёт!"
К ним подбежала веснушчатая второклашка Ленка Бекмурзина из третьего подъезда, дочка дворничихи Фаизы. Она замахнулась на Валерку скакалкой, но не ударила, а лишь со злостью прокричала: "У меня нет папки, но мамка, если я ей всё расскажу, тебя крепко метлой отдубасит."
В это время, во двор въехал пристёгнутый ремнём к своей тележке, грохоча колёсами - подшипниками, безногий инвалид войны, вечно пьяный, дядя Саша. Он, увидев валяющуюся на мостовой двора, буханку хлеба, подъехал к ней. Сашка нежно, как младенца, поднял хлеб и заплетающимся, пьяным языком, смотря на мальчишек снизу вверх, тихо произнёс: " Пацаны, что же это вы делаете? Вы же ленинградцы. Как же вы забыли то это. В блокаду "черняшки" давали людям по 125 граммов на день. Нельзя гордиться воевавшими отцами и быть при этом подлецами." Инвалид замолчал. Он сидел на своей тележке, держа одной рукой буханку, гладя её другой ладонью. В глазах его стояли слёзы.
Все ребята, находящиеся теперь во дворе, притихли, глядя себе под ноги. Всем было сейчас стыдно, словно это они, а не этот Валерка, только что поддавали ногами эту буханку хлеба по булыжникам двора.
Эпилог.
Я родился в Ленинграде в 1952 году.
Мы жили тогда в коммунальной квартире на Васильевском острове. Это район Ленинграда. На всю жизнь запомнил, как мой отец (получивший на фронте ранение в руку и сильную контузию), влепил мне крепкую оплеуху только за то, что я, принеся из булочной буханку черного круглого хлеба, положил её на стол не плоской, а круглой стороной. Я, заныв, обратился к маме за справедливой, как мне казалось тогда, защитой. Моя добрая, добрая мамочка, всегда защищавшая меня, на это раз, сделав строгое лицо, ответила: "Сынок, нельзя издеваться над едой. Никогда не выбрасывай даже кусочка хлеба. Нам, пережившим блокаду в Ленинграде, на это очень больно смотреть."
Эпилог в эпилоге.
Наследие Марины Цветаевой.
‹ЗИМА 1937/38 ГОДА.›
[ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО ПРЕДНАЗНАЧЕННОЕ ДЛЯ ДЕТСКОГО ЖУРНАЛА НА РУССКОМ ЯЗЫКЕ]
Детям
Милые дети!
— Никогда не лейте зря воды, потому что в эту же секунду из-за отсутствия ее погибает в пустыне человек.
— Но оттого, что я не пролью этой воды, ведь он ее не получит!
— Не получит, но на свете станет одним бессмысленным преступлением меньше.
Потому же никогда не бросайте хлеба, а увидите на улице, под ногами, поднимите и положите на ближний забор, ибо есть не только пустыни, где умирают без воды, но и трущобы, где умирают без хлеба. Может быть, этот хлеб заметит голодный, и ему менее совестно будет его взять так, чем с земли...
Дополнение.
В портах Одессы и Черноморска, подвергшихся ударам 19.07.23, хранился миллион тонн зерна...
Примечание: Если кому-то интересна убитая судьба инвалида, поднявшего хлеб, прочтите это http://www.proza.ru/2016/05/28/1458