Жрец 11

11.

Большая вышла группа – человек пятьдесят. Но никакого столпотворения. Жрецы разобрались по два-три-пять человек, перешептывались о чем-то, смеялись, жали друг другу руки, готовясь к дальним дорогам. У скалистой стены в несколько рядов были сложены внушительных размеров рюкзаки.
Смешняга был на седьмом небе от счастья. Он обожал такие мероприятия всей своей добродушной рыбоведческой душой. Никого не обошел своим вниманием, в один прыжок перекатывался от одной группы Жрецов к другой, охватывал всех разом могучими лапами, оставляя бурые шерстинки на сутанах, и тут же с довольным рыком катился дальше.
Всех обняв, со всеми попрощавшись, Смешняга закосолапил к «пологу Гекаты». По пути вежливо поздоровался с Гелертером, шедшим навстречу. Верховный Жрец издалека поприветствовал всех рукой и приблизился к первой группе. Началось тихое общение, Жрецы, пожав руку Гелертеру, получив новые имена, потянулись к походным рюкзакам, помогали друг другу взваливать их на спины, кивали остающимся и вытягивались змейкой по тропе, вниз от плато. Они уходили в дальние и ближние селения Глашатаями, Почтальонами, Миротворцами.
Бывший Трубадур провел за «пологом Гекаты» пять лет и сегодня впервые покидал Последний Храм. Годы не были «долгими», время в ущельях текло иначе и порой вообще не имело значения. Жреца снова ждала равнина, только теперь Жрец смотрел на мир иными глазами. Внутренняя сила, дарованная богами, собственно, не была силой внутренней. Это было удивительное ощущение многообразия питательных источников, губительных воронок, стремительных потоков, опасных порогов, омутов и плавных, раздольных перемещений мировых потенций.
Суровый мир равнины перестал быть суровым. Жрец видел весь генеральный пеший тракт – от шахтерского поселка добытчиков серебряной руды, что притаился под самым носом Дракона, до Города и Радужной Стены, рассекающей равнину на две части: обитаемую ойкумену и каменистую бесконечность, что волной нависает над загадочной Пирамидой.
Он видел Лысый край, что на целые дни безлюдья протянулся между последним шахтерским поселком и первым фермерским селением, где трудолюбивые Пастухи выращивают мохоедов. Он видел Столицу, некогда блиставшую роскошью и манившую всех Купцов и Набобов, обладателей золотых монет, а теперь серую, грязную, малолюдную россыпь полуразрушенных домов. Он видел Гнусные болота и покинутую людьми Мертвую деревню. Видел деревню Диких псов, которой сам некогда дал название, откуда еле живым почти дополз до сказочного Города. Видел Анкетную башню, сквоты черей, трактир Ворчуна (забавно, что Трактирщик и лучший храмовый рыбовед-элевар носили одно имя) – весь тот мир, где рос, пел истории, любил, мечтал, страдал, сражался, голодал…
Вот только теперь равнина была иной. Даже смертоносные тени за Радужной Стеной не излучали былой угрозы. Жрец принял равнину такой, какой она стала после Большого Несчастья, принял такой, какой она была, есть и будет. Три времени слились в одно и стали моментом жизни. А жизнь нужно жить – никак иначе. Жить от начала до конца, жить, как идти по тракту вдоль Немого хребта от носа Дракона до кончика его хвоста. Тот, кто не принимает смерти, не понимает жизни, как и тот, кто не принимает расставаний, не достоин любви. Любы.
Жрец знал, с кем, куда и зачем он отправится от «полога Гекаты». Можно было бы уже взваливать рюкзак на плечи и выдвигаться в путь. Но существовал ритуал. Нельзя было жить в новой профессии, не обретя новое имя. Таковы были законы равнины. И законы Последнего Храма.
Наконец Гелертер приблизился к их группе. Он с улыбкой пожал руку каждому, и каждый Жрец обрел новое имя. Это была традиционная по количеству и составу участников почтовая партия: три Почтальона, одним из которых и нарекли Жреца, и четверо Охранников.
Традиция эта возникла еще в Эпоху Руин, когда разрушенный мир собирали по кусочкам, когда путник и помыслить бы не смел в одиночку добраться до места назначения. Табуны горных крабов и броневепрей, коварные могильщики, дикие псы, темные рои мокши, суровые рыбоведы, мягколапые сфинксы – равнина таила множество опасностей. И, конечно же, самой страшной угрозой для человека, как до, так и после Большого Несчастья, всегда оставался сам человек.
Уже тогда, задолго до Эпохи Торговли, поселенцы, что отправлялись на поиски чистых рек и плодородных земель, стали формировать караваны и нанимать в охрану ребят с крепкими мускулами и быстрой реакцией. А Жрецы, не обладавшие еще в те времена необходимыми умениями и навыками, передвигались по равнине вот такими партиями: трое несли груз, а четверо зорко прикрывали носильщиков со всех сторон.
Сегодня, когда связь с богами была налажена, когда Последний Храм предоставлял адептам мастерство, немыслимое ни для кого из обычных поселенцев, один Жрец мог осторожно, но без опаски преодолеть любой путь в пределах обитаемой равнины. Ни зверь, ни человек, ни в одиночку, ни стаей не справились бы с носителем кадуцея. Но традиция осталась. А боги любят традиции – об этом знал каждый Жрец.
Одно отличие имела нынешняя партия: в путь отправлялись восемь человек. Охранники помогли Почтальонам справиться с рюкзаками, группа растянулась на спуске редкой цепью. Они уходили последними. Почтальон оглянулся. Гелертер одиноко стоял на плато. Не дожидаясь, пока партия скроется за уклоном, Верховный Жрец развернулся и зашагал к «пологу Гекаты». Никаких прощальных жестов. Наставник, шедший следом налегке, понимающе улыбнулся.
- Странное чувство, не правда ли? – сказал он. – Когда впервые покидаешь Храм, словно рождаешься для мира снова.
- Мои мысли больше заняты не Храмом, который покидаем, а Городом, в который направляемся, - признался Почтальон.
Чтобы не кричать в спину, Наставник сравнялся со своим подопечным и зашагал рядом.
- Она? – спросил тихо.
- Не уверен. Все вместе: лавка Стервятника, Анкетная башня, трактир Ворчуна, Стена, Люба, чери, даже Химик этот – память рисует историю, словно я опять стал Трубадуром и бреду к мечте по пешему тракту.
Некоторое время шли молча, пока не выбрались на ровный широкий участок дороги. Где-то на пределе зрения в разные стороны удалялись Миротворцы, Глашатаи, Почтальоны, Охранники. Они направлялись в другие селения – у каждого своя задача, свой путь, свое имя. Партия из восьми человек на равнине следовала походным порядком: Почтальоны в центре, Охранники квадратом.
Наставник шагал рядом со своим подопечным. С видимым удовольствием подставлял лицо западному ветру. Он так же провел пять лет в Храме, поскольку Наставнику должно находиться рядом со своим учеником, и теперь с радостью давал работу ногам, плечам, бедрам, рукам. Маршевый размашистый шаг, единый ритм, походное дыхание, дорога, цель – все эти забытые ощущения явно наполняли тело и душу Наставника здоровой веселящей бодростью. Почтальон переживал те же самые ощущения.
- Что знаешь о ней? – наконец не вытерпел молчания Почтальон.
- Немного, - признался Наставник. – Люба не поддерживает ментальную связь с Последним Храмом. Люба не обычный Бухгалтер. Она – Хранительница. Ей не нужны договоры с богами. Кому-то понимание приходит через разум, кому-то – через чувства. Ей не нужно ловить ветер и чувствовать направление течения. Она сама – первичная материя, единая сила. Сама течение, сама ветер.
- Теперь в Анкетной башне нет Бухгалтера?
- Почему же? Хранительница лучше любого Жреца осознает необходимость соблюдения ритуала, сохранения традиций. Новичков принимает, вопросы задает, анкеты заполняет. Непременно ночью. Даже защиту Пана на тропе сохранила. Хотя могла свою установить, значительно более мощную.
- В пенсне и нарукавниках? – усмехнулся Почтальон.
- Не поверишь – да. Лампа, пенсне, нарукавники, карандаш за ухом, бокал вина или виски на зеленом сукне стола – все атрибуты в полном комплекте. Говорю же: ритуал. Первый Бухгалтер его завел, не Любе его отменять. Пусть она и Хранительница. Все в этом мире происходит не просто так. У Радужной Стены свои законы, именно их Люба и хранит.
- В моем рюкзаке обычный груз?
- Алкоголь, сигары, бумага, золотые монеты, целебные таблетки и мазь. Все, что нужно для работы Бухгалтера. Ну, теперь эти функции выполняет Люба. Назад понесем заполненные анкеты и книги.
- Книги?
- Да. Хранительница любезно разрешила перенести часть библиотеки в Последний Храм. В Городе отличная библиотека. В каждом доме можно найти по нескольку томов.
- У Любы целая комната была завалена книгами. И в нашей лавке их тоже было немало.
- Подарки Радужной Стены? – понимающе кивнул Наставник.
- Радужная Стена лишь отсекает все материальное, что люди пытаются перетащить в свои уютные индивидуальные миры. У каждого свой рай, и рай этот соткан из тех камней и камушков, которые мы начинаем перебирать с самого детства. Чем старше становимся, тем больше камней в наших карманах. И мы уверены, что наша мечта – это они и есть, камни в наших карманах. А Стена попросту выбрасывает их вместе с рюкзаком, курткой и штанами, вместе со всем тем, куда мы эти камни пораспихали.
- Ты ли это, мой юный ученик? – спросил Наставник с ироничной гордостью.
- Юный, - усмехнулся Почтальон. – Пятьдесят семь.
- И это говорит человек, который пять лет провел в разговорах с Деметрой, Велесом и Дионисом.
- Были и другие боги.
- Не сомневаюсь. Иначе я не принес бы тебе кадуцей и сутану Жреца в одно прекрасное утро.
Два других Почтальона вели оживленную беседу. Они уже бывали в совместных походах, им было что вспомнить. Сейчас говорили о том, как попали однажды под схождение селя по горному склону. Тогда весь хрупкий груз в рюкзаках был уничтожен, партии пришлось возвращаться в Храм за новыми запасами.
Охранники шли молча – они гнали перед почтовой партией невидимых коней ужаса Деймоса и Фобоса, меж которыми полз могучий змей Апоп. Могильщики в страхе зарывали свои воронки, дикие псы, скуля, неслись прочь, равнинные блохи врассыпную разлетались пушистыми комками, целые стаи рогачей с клекотом торопились очистить небо и даже рои мокши мурмурировали вдаль, рисуя по синеве замысловатые узоры. По равнине шли Жрецы, и не было им соперников в этом полном опасностей мире.
- Даже не думай об этом, - вдруг сказал Наставник.
Почтальон действительно уже час шагал молча. Он не думал ни о чем особом, просто каждый шаг его звенел двумя мыслеобразами: «Люба. Город. Люба. Город. Люба…» Конечно, Наставник не мог не услышать эхо этого звона. И поспешил отвлечь своего подопечного.
- А что, если я действительно решу остаться? – в душе Почтальона пробудилась дерзость. – Или жизнь Жреца до конца принадлежит Последнему Храму?
- Вовсе нет, - просто ответил Наставник. – Это равнина, тут каждый волен выбирать себе имя. Думаешь, Гелертер отправил тебя в Город почту доставить? Не в Столицу, не в любое другое селение вдоль Немого хребта, а именно в Город? Ты был Неофитом, потом стал Жрецом, но твоя инициация на этом не окончена. Она никогда не будет окончена. Все мы живем, делая выбор. Ежедневный, ежеминутный выбор. Это и есть наша инициация. Все мы – Неофиты на пути становления Жрецами, и путь этот – длинною в жизнь. Пафосно получилось?
- Есть такое. Значит, при желании я могу остаться?
- Конечно. И тогда почтовая партия назад вернется в традиционном составе. Потеряв ученика, я займу твое место и стану Почтальоном. Когда я говорил «даже не думай об этом», я имел в виду другое. Не твое решение, а ее статус. Ты не найдешь там Любу, с которой делил постель. Ты встретишь Хранительницу.
- В чем различие? Нет, я понимаю: сила, всякое-разное. Но, обретя статус Хранительницы, Люба не перестала быть женщиной.
- Что ты! Она нынче еще больше женщина, чем была, если возможно быть больше или меньше женщиной, – рассмеялся Наставник, сбил походное дыхание и закашлялся. – Вы же говорили с Гелертером о функциях? Так вот, Люба привязана к месту. Радужная Стена, Ворота, Люба – сейчас это одно целое. В древности на дорогах устанавливали шлагбаумы. Такая поперечная перекладина, которая перегораживала путь…
- Зачем?
- По разным причинам. Чтобы не шастали те, кому не надо, или чтобы плату взымать за проход. Если шлагбаум оторвать, снять с места, то он превратится в простую перекладину. Обычная палка, ничего более. Понимаешь разницу? Важная деталь на пути, от которой зависит, идти страннику дальше или выбрать другую дорогу. И просто палка. Сейчас Люба – это вот такой шлагбаум у Ворот.
- Не собираюсь я «отрывать» Любу от Ворот.
- А и не выйдет. Вот ты спрашивал, принадлежит ли жизнь Жреца Последнему Храму. Нет, не принадлежит. Принадлежит ли жизнь Хранительницы тому распутью, которое она хранит? Да, принадлежит. До самого конца.
- Разберемся, - нахмурился Почтальон.
- Имеешь право, - согласился Наставник. – Я не отговариваю, я берегу от разочарований.
- Не так уж я и очарован. Мы вместе были считанные дни.
Наставник замолчал, оставляя подопечного наедине со временем - памятью и будущим. Через два дневных перехода, с темнотой, восемь Жрецов прибудут в Город, оставят груз, переночуют в Анкетной башне и отправятся в обратный путь. Наставник понимал, что партия может потерять одного человека. Но это был неизбежный, запланированный риск. Гелертер для того и дал такое поручение бывшему Трубадуру – пусть Трубадур борется со Жрецом. Время покажет, какое из имен одержит победу.
В Город Жрецы никогда не заходили. Такова была традиция. Миротворцев можно было встретить в любом селении вдоль генерального пешего тракта, но не в Городе. Город – для тех, кто ищет себя, цели, мечту. Последний Храм избавлял Жрецов от подобных поисков.
В Анкетной башне хватало места для ночлега всей партии. Почтальон поднимался по знакомым ступеням с некоторым трепетом. Но, очутившись в знакомой круглой комнате с дверями, ведущими в каморки для ночлега, и окнами-амбразурами по периметру, как-то сразу успокоился.
Люба сидела за тем же столом, за которым некогда Трубадура встретил Бухгалтер. На Любе действительно были нарукавники, она протирала мягким платком мутные (даже это оставалось неизменным) стекла в золотой оправе. Волосы собраны в хвост, за изящным ушком «золотой карандашик». Все атрибуты в соответствии с должностью.
За эти пять лет Люба весьма изменилась. Не постарела, нет, наоборот – словно помолодела на эти же пять лет. Поднялась навстречу почтовой партии с юным задором. В свете настольной лампы (и она по-прежнему тут) Почтальон увидел, как утончились черты Любиного лица, какой нежной стала ее кожа. И снова влюбился.
О составе партии Люба знала: глаза ее выхватили из восьми человек именно его. И вот эти глаза… Глаза стали другими. В них словно простиралась вся равнина от носа Дракона до самого кончика его хвоста. И дальше, дальше – до бесконечности. Люба стала еще краше, но красота ее была не той, которой наделяла любвеобильная Афродита, а той, что прилетала и садилась на плечо совой Афины Паллады. Женская красота без намека на мужское вожделение. С такой женщиной хотелось говорить – долгими вечерами, призвав Диониса с его винными дарами, до самого утра. К этой женщине хотелось прикоснуться и держать долго, но не за грудь, а за руку.
Люба в единое мгновение приняла и постигла весь порыв чувств-ветров, что пропели-простонали в глазах Почтальона, а значит, в его душе. И пока Жрецы распаковывали рюкзаки, пока Наставник с улыбкой занялся сумой своего подопечного, Люба взяла Почтальона под руку и вывела из башни на лунную желтую тропу.
- Здравствуй, Трубадур, - только теперь скала она.
- Почтальон.
- Нет, Дмитрий, для меня ты – Трубадур. Навсегда.
Почтальон вздрогнул. Его впервые так назвали по древнему имени – просто, словно это имя и теперь принадлежало ему по праву. Знает, все она знает. Как иначе? Хранительница.
- Ничего не помню, кроме этого имени, - признался Дмитрий.
- Оно помогло тебе стать Жрецом, - улыбнулась Люба. – Деметра – могучая сила. Через нее ты дотянешься до самых уголков потенций, чувствований и пониманий.
- Мне бы понять, как я это имя получил.
- Расскажу тебе. Но не сейчас. Ты еще недостаточно привязан к богам равнины, чтобы напоминать тебе о богах другого мира.
- Тебе лучше знать. Ты же Хранительница, - бросил Дмитрий-Трубадур-Почтальон с такой горькой обидной грустью, которая удивила его самого.
Люба нашла его взгляд лунными глубокими глазами, погрузила в эту глубину, дала почувствовать одновременно прохладу ночи и тепло домашнего очага, у которого грелись они пять лет назад. И подарила улыбку.
- Не ерничай, - сказала она, и Дмитрию стало стыдно. 
- Мобиль все еще на ходу? – попытался он сменить тему.
- На ходу. Но мне теперь не нужен. Стоит возле нашего дома бесполезным экспонатом. Думала вернуть его к Пирамиде, на Кладбище, там его место. Только мне к Пирамиде путь заказан.
Как же тепло стало Дмитрию от «нашего дома». И только теперь он понял, как далеко это все, как невозвратно.
- Опасно? Тени? – спросил он. – Хочешь, я отгоню мобиль на Кладбище?
- Тени мне не страшны, - сказала Люба так просто, что Дмитрий понял: тени Хранительнице действительно не страшны, хотя даже Жрецы опасаются ночных встреч с невидимой смертью. – Тени – это меньшее из зол. Главная опасность таится в самой Пирамиде.
- Мы же были там. Пирамида нас ничем не напугала, кроме манекенов в арсенале, - усмехнулся Дмитрий, но в опасность поверил сразу.
- В Пирамиде живут люди, - сказала Люба тихо. – Древние люди. Новый мир им чужд и непонятен. Им нужен старый. Они хотят возродить старый и привести его к тому же финалу.
- В Последнем Храме знают?
- Гелертер знает. Знает о людях в Пирамиде, не знает о планах древних людей. Догадывается, но надеется на помощь богов. Боги помогут, я помогу, но ты видел Кладбище. Если оно оживет, этой помощи будет недостаточно. Расскажи ему. Последний Храм должен снарядить две партии.
- Две партии?
- Пусть пришлет в Город ученых – Филологов и Теологов. Пора Последнему Храму знакомиться с черями. Они стали частью равнины.
- Я буду в этой партии.
- Нет.
- Неужели бывший Трубадур не сможет помочь Филологам?
- Говорю же: ты для меня навсегда Трубадур. Но твой путь лежит не в Город. Ты отправишься со второй партией.
- Куда?
- На Юг. Через гребень Дракона.
- Оттуда же никто не возвращался.
- Ты вернешься. Должен вернуться. По ту сторону Немого хребта – Лес. Именно в нем спасение этого мира. Вам нужен Лес и все то, что Лес может дать. Пирамида – прошлое. Равнина – настоящее. Лес – будущее. И Последнему Храму нужно связать три времени воедино. Иначе грядет новое Большое Несчастье.