УДК 82-15
ИЕРУСАЛИМ В ПОЭЗИИ АНДРЕЯ ГОЛОВА
Герасимова Светлана Валентиновна,
кандидат филологических наук, доцент
РГУ им. А.Н. Косыгина, Москва, Россия,
metanoik@gmail.com
Аннотация. В поэзии Андрея Голова град Иерусалим имеет четыре художественные модификации: земной Иерусалим, по которому ступал Христос; Новый Иерусалим Патриарха Никона; Иерусалим как метафора святых монастырей; Горний Иерусалим, то есть рай. Философская и богословская поэзия Андрея Голова обладает сюжетом, подчеркивающим динамичное развитие мысли поэта, судеб отдельных людей и целых эпох.
Ключевые слова: Святая Земля, Евангелие, Третий Рим, Византия, Свято-Троицкая Сергиева Лавра.
***
JERUSALEM IN THE POETRY OF ANDREY GOLOV
Gerasimova Svetlana Valentinovna,
PhD in Philology, Associate Professor,
The Kosygin State University of Russia, Moscow, Russia,
metanoik@gmail.com
Annotation. There are four artistic modifications of Jerusalem in the poetry of Andrey Golov: earthly Jerusalem, where Christ walked; New Jerusalem of Patriarch Nikon; Jerusalem as a metaphor for holy monasteries; Heavenly Jerusalem or paradise. The philosophical and theological poetry of Andrei Golov has a plot that emphasizes the dynamic development of both the poet's thoughts, and the fate of individuals, and entire eras.
Keywords: Holy Land, Gospel, Third Rome, Byzantium, Holy Trinity Sergius Lavra.
Андрей Голов (1908-1954) – поэт, спрессовавший в своем творчестве мотивы различных времен и культур. В его поэзии оживают минойские осьминоги, запечатленные на вазах, римские легионеры, японские нэцкэ, модернистские натюрморты, герои Достоевского, Джейн Остен и др. Чем плотнее поэт приближался к рождению в вечность, тем напряженнее он вел диалог с духовной культурой. Византия, православная икона и жития святых становятся стержнем его поэзии.
Цель статьи – рассказать о Иерусалиме в стихотворениях Андрея Голова.
Иерусалим появляется в его стихах в четырех основных ипостасях:
1. Святая Земля, по которой ходил Христос, то есть земной Иерусалим;
2. Новый Иерусалим Патриарха Никона;
3. Иерусалим как метафора святых монастырей, намоленных мест на земле и Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.
4. Горний Иерусалим, то есть рай, названный именно Иерусалимом.
Древнему Иерусалиму посвящен цикл «Назарянин, духовное стихословие на строки Четвероевангелия». Этот цикл – поэтическое переложение Евангелия. Христос ходит по земле, исцеляет, поучает народ и учеников. Один раз, в восьмом стихотворении цикла, состоящего из 12 произведений, упомянут град Иерусалим. Стихотворение написано на строки Евангелия от Матфея: «Он же сказал им: - Что вы так испугались, маловерные?» (Матфей, 8:26).
Произведение состоит из четырех строф-предложений, каждая из которых начинается почти дословным воспроизведением евангельской строки: «Чего ж вы испугались, маловерные?». Повтор стоки, или строфическая анафора, подчеркивает динамику стихотворного сюжета, ибо в контексте каждой из строф этот повторяющийся мотив приобретает свой неповторимый смысл и эмоциональное звучание.
Первый раз Спаситель обращается к апостолам и народу. Перед нами малый хронотоп, вмещающий в себя вселенское бытие Христа, пугающее «эвклидов разум» свидетелей чудес Христа.
VIII
Чего ж вы испугались, маловерные,
Когда Он по воде прошел, как посуху,
И усмирил смятенье волн неистовых,
И накормил пятью Своими хлЕбами
Пять тысяч истомившихся и алчущих,
И воскресил светящимся речением
И девочку, и Лазаря смердящего?
Во второй раз Спаситель обращается к очевидцам Его Славного Входа в Иерусалим и Его Крестных Страданий. Свидетели, видимо, трепещут от ужаса и бессильного сострадания, потому и названы маловерными. В этой строфе хронотоп расширяется от малого до вселенского. Именно здесь звучит имя Иерусалима, о котором говорится, что из земного города он стал небесным градом:
Чего ж вы испугались, маловерные,
Когда Он в Иерусалим ликующий
Вошел царем небесного Израиля,
И предал плоть свою на поругание,
Подставив щеку под уста Иудины,
И Сам испил до капли муку крестную?
В третьей строфе автор обращается к свидетелям мученической кончины апостолов, не испугавшихся умереть за Христа, но приводящих свой смертью в трепет всех, кто только собирается стать христианином и последовать примеру апостолов:
Чего ж вы испугались, маловерные,
Когда учеников Его возлюбленных
Синедрион спешит предать проклятию
И люд в лицо смеется им на торжищах,
И вновь от них лукаво отрекаются
Те, кто внимали им и приносили им
Лепешки, рыбу, миро и ассарии?
В четвертой строфе автор, он же лирический герой стихотворения, обращается к каждому из нас, испытуя, готовы ли мы умереть за Христа, сделал ли опыт веков нас дерзновенными и самоотверженными, или мы по-прежнему малодушествуем и трепещем от страха:
Чего ж вы испугались, маловерные,
Когда за имя светлое Спасителя
Или за ковш воды, который поутру
Вы поднесли усталому апостолу,
Над вашей шеей легионы римские
Заносят меч, похожий на распятие
Того, Кто обещал, что все зачтется вам,
За все вас ждет благое воздаяние:
За ковш воды, за вашу кровь и головы,
И с вами в скорби до конца пребудет Он.
Чего ж вы испугались, маловерные?
Во всех четырех строфах речь идет о встрече со Христом, которая может совершаться в разных хронотопах: среди прихотливых вод Иордана, в Иерусалиме или в собственном сердце, но всегда эта встреча вызывает страх и трепет.
В стихотворении «Патриарх Никон» речь идет уже не о земном граде, но о Горнем и Новом Иерусалиме. Образы стихотворения выстроены так, чтобы выразить динамику жизненного пути Патриарха Никона. Он, как солнце, переживает рассвет, достигает зенита и клонится к закату. Первые строки стихотворения насыщены образами, создающими впечатление начала жизненного пути Патриарха: здесь и росы, выпадающие во время восхода, и Москва, которая взошла среди росы вместо солнца.
Затем начинается расцвет духовных сил. Находясь в зените славы, Патриарх простирает над Москвой руку, целованную царем с царицей. Эта рука, сама подобная солнцу, возвышается над Третьим Римом, в котором Патриарх хочет видеть Иерусалим, хотя бы играючи, по-детски, слепо доверяя мгновению и не прозревая будущего. Выбирая между честью жить в Третьем Риме или во Втором Иерусалиме, Патриарх явно выбирает Иерусалим. Однако Горний Иерусалим зенита сменяется Новым Иерусалимом заката в жизни Патриарха. А его личный закат символически приуготовляет закат династии Романовых, представитель которой – царь Алексей Михайлович – так не долго празднует свою победу над расколом. В стихотворении поэт реконструирует жизненный путь Патриарха Никона, прообразующий исторический путь Романовской России, с самого начала устремленной к революционному закату за изначальный грех против Патриарха Никона, во многом спровоцированный им самим:
Душою в иерусалимских росах,
А сердцем к анзерским лесам приник он.
О чём он опирается на посох -
Великолепный Никон?
О том ли, что недаром воссияла
Звезда Москвы из греческого мрака,
А чаду, Богом взысканному, мало
Аскезы, митры, брака,
Как мало быть борцом необоримым
И ноги мыть убогим и юродам,
И править самовластно Третьим Римом,
Как бы своим приходом,
И простирать над плачущей столицей,
Запомнившей суровую науку,
Свою, не раз царями и царицей
Целованную, руку,
И в горний Иерусалим, как дети,
Играть, творя трехперстное сложенье,
И расстилать апостольские сети
На берегу гоненья,
Чтоб вновь в виссон облечься, умирая,
И двинуться страдальцем и тираном
К бессчетнокупольной иконе рая
Над Истрой-Иорданом,
И там, где долы благостью согреты,
Всех искренних встречая благодатью,
С Романовых не снять хвостом кометы
Пророчество-заклятье.
Парадоксальность звучания стихотворения определяется тем, что лишенный чувства исторического пути Патриарх Никон прообразует своей судьбой смысл русской истории и будущее России. Осмысление образа Никона в стихотворении Андрея Голова опирается на традицию русской религиозной философии. Одной из любимых книг Андрея Голова был труд прот. Г.В. Флоровского (1893-1979) «Пути русского богословия» (1937). Поэт особо выделял мысль Флоровского о Патриархе Никоне как о деятеле, лишенном «исторической прозорливости» [1, с. 90]. Называя раскол социально-апокалиптической утопией, прот. Георгий Флоровский предлагает идею двойного виденья будущего старообрядцами. Они живут в хронотопе несбывшейся утопии и надвигающегося апокалипсиса. Степень остроты апокалипсических ожиданий определяется мерой разочарования в царе и в возможности утопического русского царства на земле. Выброшенные из времени и истории на «берег гоненья» и апокалипсических ожиданий, старообрядцы наравне с их гонителем Патриархом Никоном становятся для поэта первопроходцами на путях русского безвременья, устремленного к революционному апокалипсису. Никон предстает в стихах как тираничный творец истории и как ее жертва, ставшая таковой из-за нечувствительности к смыслу истории и вынесенная из нее в Новый Иерусалим – в монастырь на Истрее-Иордане, прообразующий рай и потому пребывающий вне потока времени. Патриарх Никон, живший в Белозерском (Ферапонтовом, затем – Кирилловом) монастыре как в месте заточения [2, c. 138], открывает, в понимании поэта, бесчисленный список новомучеников из числа духовенства, пострадавшего в монастырских стенах в ХХ веке.
Традиция свидетельствует о пророческом даре Патриарха. Пророчеством становится и сама жизнь Патриарха, и его слово. Так, «выходя из Успенского собора московского Кремля, перед своим удалением в Воскресенский монастырь, Патриарх увидел на небе комету и сказал» [3], что «разметет вас метла, явившаяся на небеси, хвостоватая звезда» [4, с. 55]. Поэт воспринимает это пророчество в контексте грядущих страданий царского рода, закончившихся революцией.
Любовь Андрея Голова к семье царя-страстотерпца Николая II была основана на глубоком знании биографического и агиографического материала, в который поэт погрузился, работая над переводом книги Грег Кинг и Пенни Вильсон «Романовы. Судьба царской династии» [5]. Стихи о Никоне написаны раньше работы над этой книгой, но и прежде поэту были характерны монархические взгляды, однако для его поэзии свойственен особый полифонизм: всякий раз, творчески погружаясь в различные судьбы и эпохи, поэт исповедует смысл истории голосом своего героя – в данном случае Патриарха Никона.
На смену сюжетной синусоиде, описывающей путь героя от взлета к падению, в творчество поэта приходят стихи, повествующие о динамике угасания. Таковы произведения «Исход Византии» и «В Лавре».
Поэт тонко чувствовал благодать и трагизм бытия, связанный с тем, что небесные энергии утрачиваются в лабиринтах исторического пути, которым шла Византия. Историческая апостасия униатсва привела к падению великой Православной державы. Униатсво не упоминается, но поэт размышлял о нем. Оно немой тенью стоит за стихами, объясняя суть происходящего. Динамика стихотворного сюжета задана метаморфозой византийского хронотопа, который хотел стать Горним Иерусалимом, призывая к себе многие народы: Ассуров, коптов, самаритян, - а стал безблагодатным мусульманским континуумом, который продолжает освящать только храм Святой Софии.
Исход Византии
Вот Византия - вязь и виза на взъезд
В горний Иерусалим на колеснице Ильи.
Но Константином восставленный животворящий крест
Лишь надписанием являет себя в бытии,
А древом купается в быте. Безмолвствующий Афон,
Как слепок стопы Пречистой, исцеляет время от ран
И альвеолой пещер сзывает в бодрственный сон
Ассуров, коптов, самаритян
И - отстраняется от странников и маври-
танских преданий об Исе бен Мириам,
Ибо на каждой бренной душе и двери
Написано, что и с них начинается путь в храм,
Который Византия строит двенадцатый век,
Но - никогда не войдет в него, как Моисей -
В землю обетованную. Вскрытые вены рек
Кровоточат виденьями подступающих дней;
И тщетно Андрей воздевает дух свой и взгляд
И свет Фаворский вбирает преображенным лицом:
Пречистая воистину держит Покров, но - не над
Влахернской базиликой и комниновским дворцом.
И только София, прервав благословенный бред,
Как сумма сводов и смальт, останется в яви земной,
К которой осман пристроит свой минарет,
Чтоб докричаться до Бога безблагодатной сурОй,
Пока Византия накинет дорожный гиматий на
Аналойные спины Василиев и Алексиев своих,
И побредет догонять языки и времена,
Чтоб настоятелем храма на паперти встретить их.
Одной из причин деструктивной метаморфозы становится победа быта над бытием. Эта тема объединяет оба стихотворения и особенно четко звучит в стихах «В Лавре»:
В Лавре
Ах, Сергиев Посад! Над куполами
Клубятся облака, как ностальгия
По истинной прародине Руси
Святой – по граду Иерусалиму
И Цареграду. Легкие стрижи
И ласточки расчерчивают высь,
На парусах и сводах синевы
Мистическую прорись размечая
Для сонма новоправедников. Стены,
Незыблемые, словно «Типикон»,
Взирают на притекшее пространство,
Как праведник на оглашенных, сиречь
С гордынею смирения. Кресты,
Отпили благодати, как иссоп,
И дол, и лавру кротко окропили
Осьмиконечным золотом. Овраг
Тому уж шесть веков разинул зев
И, изумлен величием святыни,
Забыл его закрыть. Без «Мерседеса»
Не сразу и представишь новых русских –
Но в этот раз их прикатил сюда
Мышиный «Опель». Чинные монахи
Улыбчивым датчанкам предлагают
Свой семинарский English и персты,
Указкою скользящие по главам,
Чугунным пушкам и векам. Вода
Из Сергиева родника – бежит
В бутылки из-под «Колы» и канистры,
И бабушки в кобедничных платочках
Ей чают исцелитися от всех
Последствий трудовых энтузиазмов
И откровенной дурости вождей.
А горстка голубей перед собором
Душистый хлеб клюет лишь у двоих
Из рук: у отрока Варфоломея
И старца Сергия.
Поэту свойственно двойное видение реальности. Свято-Троицкая Сергиева Лавра – это воплощение ностальгии Руси по граду Иерусалиму. Но, включенная в земную историю, в ее реалии, среди которых и различные марки машин – «Опель», «Мерсидес» - и характерные для данного времени сорта напитков, Лавра утрачивает полноту благодати, так что голуби клюют хлеб только из рук святых на ее вратах, а мир шумит, удовлетворяя телесные нужды, и распугивает птиц, явившихся некогда в свете в видении прп. Сергию. Если Патриарх Никон ностальгировал по Иерусалиму деятельно, то Лавра – созерцательна и чужда житейской суеты.
В поэзии Андрея Голова есть стихи, которые описывают духовный взлет. Стихотворение «Столпник» написано от лица лирического героя, равного автору, что в поэзии Андрея Голова случается не часто. Поэт сетует, что написал стихи о всех временах и странах, но не посвятил их главному – встрече души с Богом. Особым хронотом этой встречи поэт называет Небесный Иерусалим - НЕБО, то есть пребывание перед лицом Божьим, то есть под небом, опрокинувшимся над Святой Русью и зовущим к себе всех – а особенно столпников. Поэт часто говорил: все под Богом ходим. Небо, Небесный Иерусалим, Святая Русь – это разные имена одного и того же хронотопа, то есть места встречи души с Богом, к которой в образе столпника стремится поэт:
Столпник
Всем временам стихи понаписал,
О главном не промолвив ни полслова.
Теперь мой выбор - хижина средь скал
И рубище отшельника. До зова
Трубы архангельской осталось лишь
Воспеть молитвы, вычитать каноны
И - выйти духом из-под книг и крыш
Пред лик нерукотворенной иконы
Небесного Иерусалима, си-
речь вверенной метафорам природы
Явленный образ той Святой Руси,
Что виделась избранникам. Восходы
Сменяются закатами. Ветра
Сдуваю время с циферблатов веры
И просят сотворённых из ребра
Покрыться плотью кротости. От эры
До эры с этих скал - рукой подать
В лучах неостывающего лета.
И остаётся только благодать
И царственная близость Параклета -
И чувство столпника, что, град и дол
Повергнув к иномирному порогу,
Весь век свой созерцательно провёл
Пусть на полста локтей, но - ближе к Богу.
Иерусалим предстает в стихах Андрея Голова в различных ипостасях. Во-первых, мы видим земной град Иерусалим, по которому ходил Христос. Описывая в стихах различные времена и эпохи, поэт стремится к предельной фактологической точности, поэтому отметим, что Земной Иерусалим остается в его стихах духовной сущностью, минимально отягощенной бытовой конкретикой. Поэт упоминает и торжища со смеющимся людом, и миро, и ассарии. Но над всем этим бытовым шумом возвышается голос Христа, вопрошающий: «Чего ж вы испугались, маловерные?» Стихотворение подчинено чувству пути, призывающему читателей к духовному возрастанию, и взращиванию в себе бесстрашия во все более устрашающих ситуациях: от детского страха перед Христом, идущим по водам Генисаретского озера, - до трепета перед лицом собственной смерти за Христа.
Новый Иерусалим Патриарха Никона предстает в стихотворении Андрея Голова земным раем, в котором стремится укрыться Патриарх от любых предзнаменований, и обнадеживающих и апокалипсических, таких как звезда восходящей Москвы в начале стихотворения и хвост роковой кометы в его конце, ибо Патриарх вкусил всех земных радостей – и жаждет только небесных. История отступает от него. Патриарх кажется не ведающим и не чувствующим историю, ибо он душой живет уже не во времени, а в вечности Нового Иерусалима.
Однако не только Новый Иерусалим, но и Свято-Троицкая Сергиева Лавра, и Византия в целом становятся в стихах Андрея Голова метафорой и воспоминанием о земном и небесном граде Иерусалиме. Земля осолена памятью о Иерусалиме и стремится возрастить ее, как семя, во всех своих уголках, в святых монастырях, принося плод созерцанием, молитвой и святостью.
И даже рай в стихах Андрея Голова может появляться под именем Иерусалима, что соответствует культурной традиции, в которой земной Иерусалим преображается в Небесный, то есть в рай, а райский сад становится райским градом, свидетельствуя о восхождении культуры от ветхозаветных символов – к новозаветным; от Ветхого Адама, жившего в райском саду, - к Новому Адаму, освятившему своей жизнью стогна града, который появляется в Ветхом Завете как изобретение Каина, как знак отгораживания и ограждения от Творца, от Воли Божьей. Историю культуры можно представить как процесс борьбы за символы. Духовная культура постепенно отвоевывает у цивилизации и язычества их символы, и знаком такой победы Благодати над теневыми сторонами человеческой культуры и цивилизации становится формирование символического образа Небесного Града Иерусалима.
Л И Т Е Р А Т У Р А
1. Религиозно-философский трактат
Флоровский Г.В., прот. Пути русского богословия. М.: Институт русской цивилизации, 2009. 848 с.
2. Статья в журнале
Шмидт В.В. Патриарх Никон: наследие // Государство, религия, Церковь в России и за рубежом. 2008. Т. 26. № 1-2. С. 59-211.
3. Монография
Патриарх Никон. Жизнь и смерть за Святую Русь URL: http://ierusalem.ru/?p=20982 (дата обращения: 01.06.2023)
4. Монография
Андреев В.В. Раскол и его значение в народной русской истории. Исторический очерк. СПб., 1870.
5. Монография
Грэг Кинг. Пенни Вильсон. Романовы. Судьба царской династии. М.: Эксмо, 2005. 976 с.
© Герасимова С.В., 2023