УДК 821.161.1 2023
ОБРАЗ СВЯТОЙ МАРИИ МАГДАЛИНЫ В ПОЭЗИИ
АНДРЕЯ ГОЛОВА
Герасимова Светлана Валентиновна
кандидат филологических наук, доцент, Российский государственный уни-верситета им. А.Н.Косыгина, Москва, Россия, metanoik@gmail.com
Аннотация. в контексте стихов из западноевропейских циклов А. Голова св. Мария предстает чаще либо блудницей, либо женой, оплакивающей свои грехи. В стихах из православных циклов она удостаивается знать, что Христос Воскрес. Западная традиция чаще изображает святую до встречи со Христом, словно, по мысли поэта, и для самой культуры этой встречи еще не произошло.
Ключевые слова: иконопись, Грюневальд, Рабле, Фрагонар, Сонечка Мар-меладова.
THE IMAGE OF THE HOLY MARY MAGDALENE IN THE POETRY OF ANDREY GOLOV
Gerasimova Svetlana Valentinovna
PhD in Philology, Associate Professor, The Kosygin State University of Russia, Moscow, Russia, metanoik@gmail.com
Abstract. St. Mary appears as either a harlot or a wife mourning her sins in the context of poems from Western European cycles by A. Golov. In verses from Orthodox cycles, she is hon-ored to know that Christ is Risen. The Western tradition more often depicts the saint before the meeting with Christ, as if, according to the poet, this meeting has not yet happened for the cul-ture itself.
Keywords: icon painting, Grunewald, Rabelais, Fragonard, Sonya Marmeladova.
В поэзии Андрея Голова живут как самостоятельные сущности Право-славная Мария Магдалина и католическая.
Православная святая проходит сквозь лирику А. Голова как кающаяся грешница. Такой мы встречаем ее в стихотворении «Иокнное умозрение», в котором святая, являя раскаяние и смирение, целует Спаса в стопы и в кото-ром так же появляются святые жены: Преподобная Параскева и Великомученица Екатерина. Интересно, что не женщины обращаются к ним за помощью, а святые сами приходят, чувствуя, что нужны мирским труженицам и роженицам. Словом, святые жены ведут себя как юродивые, живущие в шуме города и готовые откликнуться на каждую молитвенную нужду, даже если у молящегося нет сил дойти до красного угла в доме, храма в своем селенье или монастыря в городе.
Иллюстрация 1. Христос с Богородицей и св. Марией Магдалиной. Икона.
ИКОННОЕ УМОЗРЕНИЕ
Не спрашивай пробившийся левкас,
Сквозь темперу пробившийся на ране,
В каком пределе и в который час
Труба Суда архангельская грянет.
И не проси сусальный лепесток,
Над взлобьем Павла рдеющий сурово,
Назвать итог, когда настанет срок
Реченьям Иоанна Богослова...
Он знает только то, что у креста
Цветет аримафейская маслина,
И воздает в стопы, но не в уста
Лобзание Мария Магдалина.
Цветущий неотмирный вертоград
Почти вместив в земную плоть и раму,
Три Юноши за трапезой сидят
И крылья преклоняют к Аврааму.
И Стефан чашу искупленья пьет,
Скорбящих утешает Приснодева,
И уберечь рожениц от невзгод
Пришли с Екатериной Параскева.
И Спас Нерукотворный долгий взор
Струит в простор распавшийся российский,
Которому целебный омофор
Протягивает пастырь Мирликийский,
Чьи пальцы упраздняют право зла
Врываться в мир в пурпурном ореоле
Над временем, вбирающем тела
В звенящую лампаду горней Воли (курсив мой. – С.Г.) [1].
Стихотворение обладает не кольцевой, но спиральной структурой. Его первые и последние строки едины в описании непосредственной встречи со Христом (но встречи эти разные: сначала в апостасии, приуготовляющей Страшный Суд, - а в конце в полноте Божественной Благодати) и противопоставлены средней части, повествующей о необходимости свято жить в истории и не вопрошать о временах и сроках ее окончания и перехода в вечность. Святые православных икон – наши помощники в бытии во времени, судьбе и истории, но это время переходит из состояния профанной текучести в форму сакрального благодатного пребывания. Время на иконах и в бытии верующих становится не формой протекания, а формой пребывания. Подлинное бытие явлено, а не является. Оно вечно, а не текуче и запечатлевается на иконе при помощи клейм, изображающих разнесенные во времени события, как одновременные, а в стихах – при помощи имен. На иконе текучая парадигма времен (прошлое, настоящее, будущее) преображается в синтагму их одновременности, выражающую полноту бытия в благодати. Имена – словесные аналоги клейм. Особенно четко переход из времени в вечность явлен в строках о святой равноапостольной Марии Магдалине. Из шести знаменательных слов, посвященных ей в стихотворении, пять имен и один глагол, то есть она не целует, а воздает целованье, выражающее ее глубокое раскаяние и смирение. Ее движение стало вечностью. Однако для стихов Андрея Голо-ва в целом присуще чувство пути, развитие по спирали, поэтому даже не-движное бытие святых на иконах поэт изображает выделенными курсивом глаголами действия и движения, а не только состояния. Зла в мире стихотворения мало, но оно динамично и энергично, оно врывается. Добро и святость разлиты в космосе стихотворения, но добро, отзываясь на молитвы, не навязывает себя, не рекламирует. Оставляет человеку свободу.
В следующем стихотворении «Царь Иудейский» припадать к стопам Христа будут, повторяя иероглиф плоти Марии Магдалины, православные народы и царства. Перед нами апокрифическое дополнение к Евангельской вести, в котором святая Мария Магдалина получает от ангела наставление искать Христа среди живых и приветствовать его акафистным «Радуйся». В результате стихи становятся полифоничными: «Радуйся» произносится четырежды четырьмя совершенно различными голосами. Важно не то, что сказано, а какой смысл вложен в сказанное. Лирический герой стихотворения произносит это приветствие, цитируя Евангелие (Ин. 19:1-3): он сам живет в Евангельском времени, которое скорее уже вечность. В голосе распинателей слышатся ирония и злорадство – это голос безвременья, апостасии и мрака. Равноапростольная Мария Магдалина исполняет поручение Ангела, признавая Христа подлинным Царем Иудейским, призывая Его радоваться – она озвучивает Истину в малом времени истории, в той реке времен, в которую вошел Христос. В последний раз те же слова произносят народы из потока истории, из массива текущих времен. Это акафистное радование всей Церкви.
ЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ
Радуйся, царь Иудейский!
Предреченное Тебе - совершилось:
Ты за цену оцененного продан,
Приведен к неправедным судьям
И стоишь безмолвно перед ними.
И в претории стражники и сотник
Заушают Тебя и бичуют,
В багряницу и венец облачают
И кричат, глумясь над Тобою:
- Радуйся, царь Иудейский!
А когда в третий день по распятьи
К Твоему оплаканному гробу
Миро принесет Магдалина,
Ангел на отваленном камне
Повелит ей повсюду в Галилее
Средь живых искать Тебя, Сладчайший,
И к Тебе при встрече обращаться:
- Радуйся, царь Иудейский!
И когда вслед за нею и Кифой,
И апостолами, и иными,
Знавшими Твое Воскресенье
Глазами, и перстами, и верой,
Притекут к Тебе народы и царства,
И к стопам припадут Твоим воскресшим,
И воскреснут вместе с Тобою -
Радуйся, Спасе Вседержитель,
Радуйся, царь Иудейский! (курсив мой. – С.Г.) [1].
Святая Мария Магдалина первой преобразила ироничный призыв ра-доваться в акафистное восклицание, ставшее выражением ее бесстрашия (поскольку из апостолов осмелился остаться у Креста один Иоанн Богослов), любви и веры. Стихотворение написано белым тонических стихом, так как стихи Евангелия также не рифмованы. Принесение мира св. Магдалиной – исполнение пророчества волхвов, подаривших Богомладенцу смирну как человеку, обреченному на смерть. Вместо золота как царю и ладана как Богу, святая Мария преподносит Спасителю как царю и Богу именно приветствие: «Радуйся». Любящие Христа оплакали Его и принесли Ему миро как человеку, а теперь радуются Его Воскресению и обретают веру в Него как в Бога.
В западном цикле стихотворений настроение совершенно изменяется. Магдалина превращается в блудницу, даже в стихах, посвященных любимо-му экспрессионистами немецкому художнику-иконописцу Готхарту Нит-хардту, вошедшему в историю живописи как Маттиас Грюневальд (1470/1475–1528) и оставшемуся католиком в протестантской Германии.
Иллюстрация 2. Грюневальд. Изенгеймский алтарь (1506-1515). Распятие.
МОТИВ ГРЮНЕВАЛЬДА
Прелат и архипастырь без тиары
Тонзурами прообразуют нимбы
И на людской покорный бестиарий
Глядят сквозь пестрые очки Вульгаты
И россыпь бенефиций. Нежеланье
Заржавленной пружины арбалета
Безжалостной стрелою унижать
Достоинство толедского доспеха
И горло коннетабля – вызывает
Упрек и благодарность. Эфиоп,
Готовый к роли местного святого,
Еще не стал венецианским мавром,
Но Дездемону плотских вожделений
Постами задушил. Глаза прелестниц,
Идущих магдалининым путем,
Обращены зрачками внутрь. Калека
В когда-то пышном бархатном берете,
Из третьего Крестового похода
Принесший рану под шестым ребром
И верхний зуб святого Себастьяна,
Присел на край подъемного моста
И продает тоску по Палестине
Недорого – за право умереть
В лечебнице святого Бенедикта
От снадобья несчастного врача,
Столб для костра которому уже
Готовит плотник, радуясь расправе
И заработку. А его коллега,
Распятый на Голгофе при Пилате,
Глядит на мир, искупленный страданьем,
И – хочет и не может отвернуться (курсив мой. – С.Г.) [1].
Магдалины-распутницы в работах Грюневальда нет. Наобо-рот, на Распятии Изенгеймского алтаря св. Мария Магдалина, упав на колени, в молитвенном экстазе воздевает руки. Напряженную эмоциональность работ Грюневальда подчеркивает также Е.А. Забродина: « … в “Распятии” из Базеля и на первой развертке Изенгеймского алтаря свои эмоции очень ярко проявляет и Мария Магдалина: на одном алтаре рот ее полуоткрыт, на втором она выразительно наклоняется вперед, протягивая молитвенно сложенные руки вверх, к распятому Христу» [2, с. 69] Не только поза и алое облачение, но и ее выбившиеся из-под платка длинные вьющиеся волосы символизируют высшую точку духовного напряжения, молитвенного порыва и трагического эмоционального экстаза. Мария Магдалина обнажила волосы не потому, что она блудница, но потому, что она вне себя от горя и даже не замечает в духовном порыве, что нарушает средневековые обычаи. О бережном отношении средневековой женщины к платку, который должен был полностью скрывать ее волосы, свидетельствует и М.Ю.Лермонтов в «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова».
Иллюстрация 3. Грюневальд. Алтарь Геллера (1507-1511).
Прелестницы с глазами, обращенными зрачками внутрь, - ав-торская ирония, так как речь идет не о зрачках, а о бельмах на гла-зах, что не совместимо со статусом «прелестницы». В этой строке содержится также отсылка к образу Бродского: « …глаза их полны заката, сердца их полны рассвета…» («Пилигриммы») [3, с. 24]. Яблоки глаз калек-пилигримов закатились, как Солнце, поэтому они слепы, но зрячи и полны света их сердца. Аскетический взгляд на женщину выражается на картинах Грюневальда в том, что даже святые жены на его картинах бывают подчеркнуто некрасивы и словно подслеповаты, или, как отмечает поэт, со зрачками вовнутрь. Таковы они, например, в алтаре Геллера, расписанном Дюрером, но также и Грюневальдом, исполнившим четыре работы в монохромной технике гризайлью, создающей эффект скульптурной лепки на полотне.
Итак, Андрей Голов связывает образ Марии Магдалины с блудницей в контексте творчества Грюневальда не потому, что этот образ отражает его виденье этой святой, но потому, что это общая тенденция духовной живописи католических художников. Особенно показательны образы св. Антония. Если на русской иконе он предстает победителем искушений, то на картинах католических художников, он пребывает в пылу искушений.
Поэт починяет частное и конкретное, то есть работы Грюне-вальда, общей тенденции Запада – его традиции изображать духов-ную брань святого. Православие показывает результаты духовной брани – святость. Католицизм – саму духовную брань.
Подобные мотивы звучат и в других стихах западного цикла, в которых упоминается св. Мария Магдалина: в стихах «Раблезианский смех» и «Фрагонар “Поцелуй украдкой”». В контексте раблезианской смеховой культуры святой Марии даже нет, есть камелия-блудница, которая в третий день воскресла вместе со святой Марией – имеется в виду воскресла духовно, после всеобщего мрака недоумения и отчаяния – воскресла, то есть со смехом оставила и свое греховное ремесло, и Панурга:
Ослиные уши торчат из отречённых книг,
Августин с Христофором кивают готике остроколонной -
И понурый Панург покорно застёгивает гульфик,
Камелией на спор посрамлённый.
Она к бровям прицепила мордочку рыжей лисы,
На третье утро с Магдалиной вместе воскресла
И с полусмехом оставила от копчёной его колбасы
Лоскуток для обтирки кресла. (курсив мой. – С.Г.) [1].
Иллюстрация 4. Жан-Оноре Фрагонар. Поцелуй украдкой (1787).
В стихотворении, посвященном Фрагонару, св. Мария Магдалина вновь предстает блудницей, неудержимо влекомой к падению, к переступа-нию граней и запретов:
Глупенькая посуда грянет в кимвалы спустя
Миг, грохнувшись о пол, но целый миг – он их,
И Магдалиной из куколки выпархивающее дитя
Не в силах оторвать неумелость губок своих
От сладостной тайны, капающей с зеркал
И так манящей за грань, за дверь, за край. (курсив мой. – С.Г.) [1].
Итак, в контексте западных стихов св. Мария предстает чаще либо блудницей, либо оплакивающей свои грехи грешницей. В православной традиции она удостаивается знать, что Христос Воскрес. Западная традиция чаще изображает святую до встречи со Христом, словно и для самой культуры, с точки зрения поэта, этой встречи еще не произошло. Отметим, наконец, что аналогичную точку зрения выражает О. Шпенглер в философском трактате «Закат Европы».
Л И Т Е Р А Т У Р А
1. Собрание сочинений
Андрей Голов. Собрание сочинений. URL: https://stihi.ru/avtor/20715152&book=1#1 (дата обращения: 16.07.023)
2. Статья в журнале
Забродина Е.А. Визуальные проявления гнева, страха и некоторых других трагических эмоций в алтарной живописи Нидерландов и Германии XV - начала XVI вв. // Артикульт. 2020. № 3 (39). С. 65-72.
3. Собрание сочинений
Бродский Иосиф. Сочинения в 4 тт. Т. 1. СПб.: КПО «Пушкинский фонд», 1992. 480 с.
© Герасимова С.В., 2023