Уже довольно давно в моей голове засела, словно заноза, одна ядовитая мысль. Она не давала покоя и ныла, твердила мне сделай же что-нибудь, сделай… Мысль сводилась к следующему: убить ненавистного человека и сбежать. Бежать, ускользая от мнимой погони, передвигаясь исключительно электричками и рейсовыми автобусами. Стать никем и одновременно обрести новую жизнь. Ненавистным же человеком была собственная жена. Можно сказать, единственный близкий родственник. Проще всего было продумать план побега, изучить расписание электричек, автобусов, паромов; найти на карте тот самый край земли, куда практически не ступала нога человека. А вот спланировать само преступление — для этого пока кишка была тонка.
Из чего, из какого семени вырос росток такой жгучей ненависти- я и сам не мог для себя ответить. Ненависть была скрытой, но необузданной и всепоглощающей. Будто кто-то сидел в моём мозгу и пилил денно и нощно, убей её, убей, избавься от неё, так надо…
Поэтому жизнь была серой, изо дня в день один и тот же скучный мем: дом-работа, работа-дом. И дома та, которую так хочется убить.
От любви до ненависти — один шаг. Иногда и того меньше. Но у такого труса, как я, шажочки крошечные, можно даже сказать игрушечные. Почему бы просто взять и не развестись. Это же самое простое. Ведь любовь — это не развод. Можно развестись с человеком, но продолжать любить и быть преданным. Страсть проходит, поэтому разводятся, но любовь вообще не о страсти в данном случае. Любовь — это когда тебе не безразлично как человек живет. Не надо из этого делать какие-то сложности. В любви всё как раз просто. И пусть живёт как она хочет, а я буду жить так, как я хочу. Но наши отношения — это боксёрский клинч. Поэтому только в её убийстве я видел единственный выход.
Было прочитано множество детективных романов, от классиков жанра, до современных пустомель. Просмотрено десятки фильмов и сериалов. Но, тот единственно верный способ, чтобы комар не подточил носа, чтобы ни один Шерлок не смог найти убийцу, так и не был найден. Жизнь сама по себе становилась всё более серой и бессмысленной. Дни сливались в один, луна от остроконечного серпа переходила в блиноподобную толстуху. Остальное было вообще неважно.
Возможен был и второй вариант — самоубийство. Но его я отвергал, как слишком исчерпывающий и сложный. В конце концов, убивать самого себя было жалко.
И, вот, в один по истине прекрасный день, судьба подкинула идею, простую и быструю. После её осуществления даже спасаться бегством не придётся. Нужно было всего то спуститься вместе с женой в метро и случайно столкнуть её под пребывающий поезд. Тем более она сама любила стоять у самого края платформы, всем своим существованием намекая, мне не страшно, я не боюсь. Ну-ну.
Настал тот день, когда сам Господь решил отдохнуть, а мы решили поехать на очередную выставку очередного кого-то там, который что-то где-то и ему рукоплескал весь европейский мир. Я был готов. Она была прекрасна. Идеальный день, чтобы убить её, красивую и ненавистную.
Мы спустились в метро, людей было немного, и стали ждать поезд. Она, как всегда, опасно прогуливалась по краю платформы, у меня чесались руки и пересохло в горле. Наконец-то, из тоннеля показался свет, она что-то говорила, но я её уже не слышал, потому что у неё надломился каблук и она полетела вниз, под поезд, сама… И всё.
Следователь, пришедший ко мне брать показания, был максимально корректен и постоянно извинялся. Я же был в настолько подавленном состоянии, что не мог произнести ни слова. Следователь сказал, это ничего, это понятно, зайдете через пару дней подписать протокол. Обычная формальность, несчастный случай.
Через пару дней я пришёл к следователю и написал явку с повинной, что я, ФИО, давно вынашивал план убийства собственной жены. И, видимо, план каким-то образом материализовался в действие без моего участия. Но я раскаиваюсь и готов понести наказание.
Следователь, сочувственно, показал мне видео со станции, где отчётливо видно, как моя жена сама падает под поезд. И сказал, что это у меня оо стресса. Подпишите протокол и можете быть свободны.
Но я не хотел быть свободным. Я хотел наказания за преступление. Только так.
И я стал думать, как же доказать следователю мою версию. В голову ничего не приходило, кроме как попросить его прийти на место преступления. И, он, согласился. Как в последствии выяснится, зря.
Мы спустились в вестибюль злополучной станции и пошли вдоль платформы. Я всё время что-то говорил, не переставая, следователь сочувственно кивал. И вот мы оказались у того самого места. Из тоннеля показался свет, сперва не яркий, как-будто всколыхнулась заря, а потом он стал нарастать и казалось, что вот-вот и он поглотит всё вокруг, и мы все исчезнем, растворимся в этом холодном, дышащим смертью свете. И я толкнул следователя, как когда-то должен был толкнуть свою жену.
Поезд перемолол тело молодого следователя, сделав красную ветку и ещё более красной. Такая антиреклама. Я никуда не ушёл, напротив, стоял и ждал когда меня наконец арестуют. Преступление и наказание. Хоть и не по плану.
Пришлось сдаваться самому, потому что никто ничего не видел. Когда же мы привыкли так жить? Это же ужасно. Я убил человека и никто ничего не видел. Спускайся я сюда каждый день и толкай хотя бы по одному человеку ежедневно, всё равно никто ничего не заметит. Наоборот, скажут, что наконец-то стало свободнее стоять, дышать, жить.
В отделении мне дали бумагу и ручку и я быстро, стараясь без особых ошибок, написал о том, как столкнул следователя, ФИО, с платформы под поезд. Указал также как до этого хотел столкнуть свою жену, ныне покойную, но она упала сама, случайно, но я готов был понести наказание, а мне не поверили. Пожалели. Зря.
************************************************
Поезда сменяли друг друга, лай собак, приказы, громкие и острые, они будто иглы протыкали мои ушные перепонки. Я — не я, только номер, статья, срок. Одинаковые люди рядом со мной, лишь разные номера, статьи, срокА. Небо стало чужим, в клеточку, дни потянулись в сонном мареве, неразличимые, неласковые. А голос в моей голове затих. Пилы и топоры смолкли. Я стал спокоен и безразличен ко всему. Делал что говорили, никуда не лез, сидел и ждал, когда настанет для меня тот час, тот срок.