Как ни старалась Лиза держать в себе знание о своей необыкновенной способности – вчера никому не открылась и сегодня целых полдня помалкивала, но оно рвалось из неё и, казалось, кричало: «Расскажи! Похвались, как ты умеешь!» И она всё же решилась поделиться тайной. Но не с Лёвушкой, как пить дать кому-нибудь разболтает. Лучше с Данечкой. Ему не обязательно говорить, можно только показать, а потом вместе порадоваться.
Жаль, что мысль показать Маньку младшему братику не пришла сразу после обеда. Тогда бы можно было что-то припасти из объедков. Нельзя же оставить мышку без награды, если всё получится. Хоть корочку хлеба, а раздобыть нужно.
Придётся на кухню наведаться. С кухаркой господской кухни Прасковьей у Лизы были очень хорошие отношения. Она единственная, кто знал, что хозяйская дочка умеет заживлять раны. Несколько раз девочка залечивала своими ладонями порезы пальцев Прасковьи.
С самого раннего детства у Лизы появилась лечебная способность.
– Какие ручки у тебя ласковые, деточка! – восхищалась нянюшка. – Враз голова болеть перестаёт.
Позднее подрастающая «деточка» своими руками заживляла себе сбитые коленки и синяки, чтобы не оправдываться, как она их получила, и чтобы не ругали и, не дай бог, не высекли для острастки на будущее.
Как-то заметила, что Прасковья, выйдя с кухни, судорожно прижимала к губам пораненный палец, с которого капала кровь, и предложила свою помощь.
А сейчас помощь была нужна Лизе. Вернее, кусочек лакомства для мышки. Можно было и самой стащить, но лучше попросить, как будто успела проголодаться.
На кухне, кроме кухарки, были ещё две девки. Они неспешно резали очищенные стебли ревеня. Похоже, Прасковья собиралась варить варенье или кисель.
– Прасковьюшка, пожалей, дай бутерброт.*[9] Только один. Кушать сильно хочется, а до ужина ещё долго, – умоляюще посмотрела Лиза на главную повариху.
– Ой, деточка, конечно, конечно. Наказали вас, сердешную, вчерась, слыхала...
– Да ничего страшного. Не так уж больно было.
Добрая женщина суетливо отрезала плоский кусочек утреннего пшеничного хлеба и задумалась, что положить на него:
– Маслицем помазать?
– Нет, с маслом не хочется.
– Ветшинки?
Лиза сморщилась, не любила ветчину:
– Можно тогда просто хлебушка?
– Погодите, барышня. Я вас сейчас кое-чем вкусненьким угощу, к завтрему с ле'дника* [10] принесли, – достала из шкафа и развернула пергамент, в котором лежал кусок купленного сыра. Свой сыр в усадьбе Голицыных пока не делали. Как раз в это лето на скотном дворе строилась сыроварня.
– Может, чайку? – отрезав ломтик и покрыв им поверхность хлеба, спросила кухарка.
– Благодарствую тебе, Прасковьюшка, не нужно, – Лиза схватила из её руки бутерброд и сразу же глубоко надкусила его, чтобы показать свой несуществующий голод.
Но и хлеб, и сыр оказались настолько вкусными, что девочка даже всухомятку съела его с удовольствием, пока шла по дому на выход, оставив для дела только крошку сыра и небольшую корочку хлебца. Запрятав их в кармашек, побежала звать Даньку, гулявшего в парке с Авдошей.
Вместе с ними прогуливалась Ираида Павловна, престарелая сестрица папеньки, обладавшая слабым умом и постоянно рассказывающая истории про кавалеров и балы, в которых когда-то участвовала.
Её отец возил Ираиду по балам в надежде найти ей супруга, а на свои приёмы приглашал не только дворян мужского полу, которые могли составить убогой дочери приличную партию, но и кого из купеческого сословия, и даже ветреных гусаров. Но Ираида так и осталась незамужней девой. Как старший из братьев, который по закону стал преемником родителя, Лизин отец позаботился о стареющей сестре, дав ей приют в своей семье.
Ираида Павловна частенько танцевала на аллеях парка вальс или мазурку, чтобы движения её любимых танцев не забылись. Наверное, она представляла рядом с собой кавалера и улетала мечтами в свою юность. Память о тех незабываемых днях никогда не оставляла её.
Вот и сейчас Ираида рассказывала о каком-то впечатлившем её некогда гусаре – как пламенело её сердце при его приближении, как трепетало тело от ощущения своих пальчиков в его пальцах, как подрагивала рука из-за галантного прикосновения губ и усов к тыльной стороне кисти.
Тётушка не осознавала своего возраста и прошедшего времени, и казалось, что та встреча произошла не далее, как вчера или на прошлой неделе.
Авдоша привычно не перебивала хозяйскую родственницу, не смея перечить, что не раз уже слышала эту историю, не забывая поглядывать за своим подопечным и отвечать на его вопросы.
Лиза сообразила, что оставляет няню один на один с выжившей из ума старухой, но лишь посочувствовала ей мысленно, присев на корточки перед Данечкой и заведя с ним вполголоса секретный разговор:
– Пойдём со мной, я чего тебе покажу?
– А куда? – полюбопытствовал братик.
– Ко мне в детскую. Там есть сюрприз для тебя, но это большой секрет! – не мешало сразу настроить малыша на особенность прогулки. – Обещай, что никому не расскажешь.
– Обещаю. А какой сюрприз?
– Сейчас увидишь, – Лиза встала и, взяв брата за руку, спросила, – Авдоша, я заберу Данечку с собой?
– Вы где будете?
– В доме, не волнуйся. Хочу там с ним поиграть.
– Ну, хорошо. Ступайте. Только одного его не оставляй.
– Когда наскучит, я его назад приведу, – сказала Лиза, взяв Даню за руку и отправившись к дому.
Данька шёл вприпрыжку, чтобы поспевать за сестрой. Чего уж он там себе напридумывал, но на лице у него блуждала мечтательная улыбка.
– Только тихо! – зайдя в детскую, предупредила Лиза. – Не кричать и не визжать от радости.
Посадила братика на свою кровать:
– Сиди и жди!
А сама занялась приготовлениями. На сей раз она задумала выманить мышку из угла ближе к середине комнаты. Сразу чашечкой закрепила в нужном положении плинтус, чтобы не придерживать его. Поднесла, как и вчера, открытую ладонь ближе к показавшейся норке, положив на неё тот самый крошечный кусочек сыра, оставшийся от бутерброда, и начала призывать Маньку.
Данечка не понимал, что там делает сестра, и любопытство пересилило наказ сидеть и ждать. Он подошёл и присел рядом на корточки, как и Лиза:
– А чего ты делаешь?
– Не разговаривай, – прошептала Лиза, – спугнёшь. Ты просто смотри и старайся не шуметь. – А сама послала мышке приказ «выйди ко мне», не говоря этих слов, но облекая своё желание в ту форму мысли, которую уже хорошо запомнила, и которая давала возможность воздействовать на разум животного.
Манька оправдала надежды девочки и ожидания её братика. Не только вылезла из норки на запах лакомства, но оставалась на ладони, когда Лиза привстала и пятилась задом, чтобы перейти в другое место, и снова присесть.
Данька всё-таки спугнул мышку своим восторженным визгом, и Манька чуть не сбежала назад, но по Лизиной команде вернулась, снова залезла на ладонь опущенной к полу руки и начала выполнять команды.
Повинуясь мысленным приказам, перелезла на палец другой руки, уцепившись за него всеми лапками, перевернулась вниз головой, покачалась, затем снова вернулась по этому пальцу на ладонь, постояла на задних лапках, и, наконец, подошла к привлекавшему её запахом кусочку сыра, проигнорировав лежащую рядом хлебную корочку.
О цирках дети ещё не слышали, но понимали, что сейчас происходило что-то вроде театрального представления, и оба были в восторге. Данька стоял и смотрел на выкрутасы мышки с открытым ртом.
– Ой, как она умеет!.. – всё-таки начал он шептать, наклонясь к уху Лизы, а потом и хихикать. – Хи-хи-хи! Смотри, смотри, опять повисла! Хи-хи-хи... – пока девочка не сказала:
– Давай, Данечка, отпустим её, Манька устала.
– Ну-у-у, ещё немножко...
– Хватит. Мы к ней в другой раз придём, – Лиза опустила ладонь к полу и мысленно поблагодарила маленькую «артистку».
Только «артистка» перед уходом не раскланялась своим зрителям, а юрко ретировалась, захватив с собой недоеденную корочку.
Братишка никак не мог успокоиться. Распластавшись на полу и оттянув плинтус, от которого Лиза уже убрала чашечку, всё пытался увидеть в отверстии так поразившую его живую игрушку.
Дети Голицыных сами напоминали игрушки – идеально гладкой здоровой кожей лица и светло-русыми с золотистым оттенком кудрявыми волосами. Мальчиков даже подстригали только слегка, сохраняя природную красоту, однако не давая перерастать кудрям ниже плеч. А Лизины волосы, которые спускались до ключиц спереди и до середины спины сзади, и вовсе лишь подравнивали. Приходившие к ним гости часто называли девочку куколкой из-за крупных зелёных глаз на её будто фарфоровом личике. Такие же глаза были у маменьки, но той доставались совсем другие комплименты.
Когда у неё не было модных кукол, Лиза завёртывала в пелёнки голыша с восковой головой, ухаживала за его набивным тряпичным тельцем, как это делала маменька или нянюшка с маленьким Данечкой.
Позднее старательно причёсывала воображаемые волосики фарфоровых локонов куклам-барышням с нарисованными глазками и изящными ручками и ножками. Одну такую хрупкую красавицу с приклеенным париком и нерусским именем Мадлен, с коробкой-чемоданом бальных платьев, ботиночек, шляпок, сумочек в приданое pap; привёз из Германии.
Он часто ездил то в Германию, то во Францию. Оттуда привозил разные диковинные мелочи: позолоченные щётки для зубов, замечательные французские складные зонтики: от дождя – для Лизы, а от солнца – для маменьки и сестры Ираиды. Дамские аксессуары супруге – веера, перчатки, золотые браслеты или модные броши, коралловые бусы или парадные гребни для волос.
Мальчикам – цельнолитые оловянные пистолеты без патронов, внешне похожие на действующее оружие, оловянных солдатиков французской армии, игрушечных лошадок и собак, ни дать ни взять, как настоящие.
Заказывал в Москве российских солдатиков такого же роста, что и французские, чтобы можно было устраивать сражения.
Дворовый столяр изготовил по его рисункам целую гвардию деревянных солдатиков, которые в точности копировали чинов русской армии – формой и регалиями, целый короб получился.
А Лизу баловал музыкальными шкатулками и куклами с кукольными принадлежностями. Её комната изобиловала изящной мебелью под рост кукол и миленькой посудой.
Игры с куклами были самым замечательным провождением времени! Но сейчас, когда понравилось играть с живой мышкой, куклы потеряли свою прежнюю ценность...
После созерцания мышиных проделок девочка пошла с Даней назад в парк, где они оставили Авдошу, но ни её, ни Ираиды Павловны на старом месте не оказалось. Наверное, няня нашла причину сбежать от историй тётушки. Тогда Лиза решила сама погулять с братом – вместе побегать по парку и прятаться за кустами смородины. В начале июля день длинный, можно было дольше резвиться на приволье.
Лёвушка после обеда звал её на рыбалку, но Лиза, как и вчера, отказалась от мальчишеской компании. Ребята сегодня собирались только места разведать, да удочки мастерить. Ничего, ей в другой раз сделают.
Ужин летом обычно был поздним – ждали отца. Погода стояла замечательная. Дневная жара ушла, но было тепло. Тени деревьев удлинялись. Хор кузнечиков ласкал слух. Назавтра снова ожидался целый день замечательного отдыха. Можно будет и на рыбалку сходить, а можно и в лес. Или побегать вволю. Да мало ли найдётся интересных занятий, когда свободное время не ограничивают!
Данька разыгрался, но уже начал зевать, пора было его укладывать. Вон и нянечка появилась. Странно, что она бежала, могла бы спокойно до них пройтись, время ещё позволяло.
– Пойдём, Данечка, навстречу Авдоше. Покушаешь – и баиньки.
Авдоша даже запыхалась, так спешила:
– Лизанька, Её Сиятельству госпоже Наталье Даниловне плохо. Лекарь сегодня с вашим батюшкой уехали. Помоги ей, детонька.
Лиза испугалась. Mama' знала о способности дочки к лечению руками, но как будто боялась признать её. Никогда не просила помощи. Наверное, ей очень плохо.
Даня еле плёлся, пришлось взять его с двух сторон за руки и разыграть весёлый бег в связке. Девочка смеялась, а у самой на душе кошки скребли: «Что же такое случилось, что матушка за мной прислала?» Няня пошла кормить Даню и укладывать его спать, а Лиза побежала в маменькину комнату.
Mama' лежала на боку поверх покрывала, скрючившись. Балдахин кровати был откинут. На голове стараньями Авдоши – сложенная в несколько слоёв мокрая тряпочка, в ногах безмятежно развалился дремлющий Феликс. Няня уже сказала, что у матушки сильно заболела голова. Не теряя времени, Лиза приложила ладони к её волосам и начала поглаживать, даже не спрашивая, в каком месте болит.
Минут через десять зашла Авдоша, сообщить, что Данечка не кушал и мгновенно уснул, как только она довела его до кроватки, и проведать, какое самочувствие у хозяйки.
– Благодарю тебя, Солнышко, – матушка облегчённо вздохнула и спросила не понятно у кого, – что же теперь делать? Страшусь я... Вдруг кто узнает, что ты так можешь? – она посмотрела на дочку, а потом перевела взгляд на няню. – Авдоша, только никому не говори! Боюсь я за Лизу.
А Лиза удивлялась: «Что в этом умении такого? – не особо она и скрывала его. – Вон, Прасковья как радуется, что я так могу – руками лечить». Но сама уже начинала понимать, раз у других нет такой способности, то следует помалкивать. Почему – не знала, просто чувствовала.
Когда все успокоились, девочка посмотрела на Феликса и с вредностью подумала: «Не хотел ко мне подойти, когда просила, вот теперь послужишь по-другому», – и дала ему мысленную команду уйти с кровати на стул у другой стенки, а по пути встать на задние лапы и потянуться.
Кот посмотрел на Лизу удивлённо. Понял что ли, что это её прихоть вынудила его расставаться с нагретым местом? Но противиться не стал. Спрыгнул на пол, дошёл до середины комнаты и приподнялся на задние лапы, хлопнув вверху передними, как будто комара ловил, потом опустился на все четыре ноги и величаво прошествовал до стула, запрыгнув на его холодное по сравнению с кроватью сиденье. Похоже, что смена лежанки его не огорчила.
«Вот так-то! Значит, ты мне тоже поддаёшься!» – довольная Лиза пожелала маменьке и Авдоше, не заметившим, что она повелевала котом, доброго вечера и отправилась в детскую дожидаться трапезы.
За окнами ещё было светло, но гулять уже не хотелось. Вообще ничего не хотелось. За эти два дня столько всего произошло, что затмило приключения целого года. Откуда вдруг появилась новая чудесная способность? Что следует ждать от неё в будущем? Чем она может улучшить жизнь Лизину и близких ей людей? Или придётся только неприятностей ожидать?
Перед сном она снова думала, почему это взрослые слишком серьёзно реагируют на необычное поведение. Не только маменька с нянюшкой, но и на псарне вон как всполошились из-за птички. Правда, никто не узнал, что Лиза её вылечила, прежде чем отпустить! На этой жизнерадостной ноте она и уснула.
А Наталье Даниловне не спалось. Она понимала, что с ней происходит – почему болит голова, тошнит по утрам, легко проявляется вспыльчивость. Признаки были хорошо знакомыми. Она не боялась родить ещё одного ребёнка. Да хоть нескольких! Они с супругом имели возможность вырастить и тех детей, что уже имели, и ещё столько же. Конечно, и проблем добавится, но у неё есть Авдоша, которой Наталья Даниловна привыкла заслуженно доверять, и вообще, челяди хватает. Заботы не страшили, есть с кем их разделить.
Хозяйка поместья досадовала на свою несдержанность и страдала, что вчера наказала Лизу розгами. Понимала, что это было из-за сильного испуга за неё, но никак не могла себя простить. Девочку так наказали в первый раз, да ещё по требованию матери. Постаралась не показать своих моральных терзаний и сохранить строгость, но сама ещё и сегодня испытывала угрызения совести...
Как дочь тайного советника Российской империи, юная графиня Наталья Даниловна получила добротное высшее образование в Смольном институте благородных девиц. Конечно, это образование своеобразное, только для девушек, юноши получали от учёбы гораздо больше.
Воспоминания о первых годах в Смольном остались самыми тяжёлыми – она сильно тосковала по родным и своему дому. Отец был жёсткого характера и не уступил матери в просьбе подождать отдавать дочь на учёбу хотя бы до десяти лет. Его амбиции требовали – раз институт, то самый лучший. А в Смольный зачисляли девочек с шести лет. Наталью оторвали от семьи на целых девять лет! Хорошо, что на третий год обучения отца перевели в Петербург, и родители, или одна мамаша, или няня навещали её по выходным.
В её памяти сохранилось как полезное, так и отрицательное. Учениц розгами не наказывали, но ставили на колени при каждой провинности или за компанию с провинившимися, лишали обеда или ужина, встреч с родителями, находили и другие унизительные наказания за каждую шалость и даже невольную ошибку. Слишком часто унижали морально, как наставники, так и ученицы.
Из того периода Наталья Даниловна вынесла ещё одно знание – сложно жить в среде учениц тем, кто имел особенности, которых не было у других. Этих девочек подвергали гонениям, высмеивали и издевались. А у Лизоньки такая редкая способность! Несмотря на поразительный эффект лечения руками, она будет там чужой.
В следующем августе они с супругом собирались отдать её девочку в Московский институт благородных девиц. Наталья Даниловна предпочла бы недавно открытый в Москве филиал Императорской академии художеств, но туда принимали только мальчиков. Она чувствовала, что сама была способна дать дочери недостающее образование, кроме высшего художественного, конечно. Надо лишь уговорить Алексея Павловича.
==============================
[9] бутерброт – так в начале 19 века называли бутерброд, новое слово, пришедшее из немецкого языка
[10] ле'дник – погреб со специально заложенным льдом для сохранения продуктов