2 июля 1834 года, понедельник. Раздосадованная Лиза уже второй час стояла наказанная у входной двери в углу детской, которую занимала одна.
Мальчишки делили свою детскую на двоих. С младшим братом-погодком Лёвушкой она дружила. А Даньке всего пять лет, и большую часть времени он проводил с няней. Играть с ним на равных было пока неинтересно, хотя иногда забавно ему подыгрывать, чтобы он радовался. Лиза уже хорошо понимала в свои девять, что дети растут и когда-то становятся взрослыми, и что к этому моменту нужно многому научиться. К учёбе она относилась серьёзно и в свободное время много читала.
В усадьбу они выезжали на лето всей семьёй и жили здесь до поздней осени. Поместье Голицыно досталось отцу, титулованному дворянину графу Голицыну Алексею Павловичу, в наследство от его отца как старшему сыну – родовая вотчина в Подмосковии. Крепостных душ во владении было чуть ли не пять тысяч, несколько деревень.
Лизу не просвещали об особенностях землевладения, и реального количества крепостных она тоже не знала. Слышала, что душами считались только мужики, а бабы и дети – нет. И в деревне она лишь в одной бывала, селе Святорусском, куда каждое воскресное утро и по праздникам семья ходила в храм Рождества Богородицы. Там же проживали и Лёвушкины деревенские приятели: Сенька, Лёшка и Петька.
Его главный приятель из дворовых – Васька, сын плотника – жил тут же, в имении. С ним Лёва больше всего общался, даже когда был загружен учёбой. Он Ваську буквам и арифметике учил, но чаще просто играл в какие-нибудь пёрышки или камешки и бегал по аллеям парка. Когда приходили приятели из села, то их в компании было уже пятеро. А если вдруг и Лиза с ними куда собиралась, то такая внушительная ватага могла даже путников напугать.
Бывало им и взаправду пугать приходилось, это когда сельские подростки собирались побить ребят из другой деревни стенка на стенку, чтоб те не зазнавались. Не только умением брали, но и количеством – даже маленьких в ватагу собирали. В такие чисто мальчишечьи забавы Лиза не играла, хотя что-то другое – жмурки, прятанки, по грибы сходить, лошадей купать, на собак смотреть – это всегда с радостью.
Она себе подружек на селе так и не заимела. И как это у брата получалось находить друзей для игр, не понимала. Не станешь же у всех девочек своего возраста спрашивать: «Будешь со мной водиться?» Все они казались маленькими и глуповатыми, держались за своих мамок и смотрели исподлобья.
Хотя было заметно, что им интересно разглядывать городскую девочку, да ещё господскую дочку. Они-то сплошь в лаптях, а то и босые, а она, Лиза, в красивых ботиночках. И платье у неё всегда нарядное для посещения храма, и шляпка на голове, и бант атласный в волосах.
Когда надоедало сидеть с куклами или книжками у себя в детской и бродить одной возле дома, заглядывая в хозяйственные дворы, то она и мальчишек не чуралась. Вот и на псарню сегодня с ними ходила. Никто из ребят ничего не понял, а взрослые псари всполошились, и как это у них, взрослых, водится – сплетню пустили, пока до матушки не дошло. Очень быстро дошло...
Как раз сегодня был первый день настоящего летнего отдыха! Вчера уже начались grandes vacances*,[1] но воскресенье не считается. Маменька освободила их с братом от учёбы почти на всё оставшееся лето! И Лиза столько времени потеряла от такого праздничного дня.
В другие дни по утрам до обеденной трапезы и у неё, и у Лёвушки были занятия. Обычно раздельно, или сразу на двоих, когда их проводили маменька или папенька. А потом нужно было сделать уроки, да старательно, чтобы не получить наказания от гувернантки, а Лёве – от гувернёра.
Отец постоянно был занят какими-то делами вне дома и редко отдыхал вместе с детьми, но находил время для обучения – регулярно преподавал им историю и проверял арифметику, добавляя знаний по геометрии. Зато маменька находилась дома постоянно, оказывая материнское внимание, несмотря на няню и персональных воспитателей. Она ещё учила детей пейзажной живописи и рисованию карандашом и часто разговаривала с ними по-французски.
Телесно детей наказывали только за очень серьёзные провинности. Матушка сегодня отчего-то сильно испугалась, когда ей доложили о том происшествии, что даже высечь приказала. Обычно Лизу не секли, это Лёве частенько доставалось. Вот в углу стоять это привычно. Хорошо, что не на коленях.
Скучающая Лиза настроилась на звуки за окном, стараясь определить, что за птица сейчас поёт. Она даже голоса воробьёв узнавала, которые пели, сидя на деревьях. А где-то высоко раздавались радостные посвистывания и трели жаворонков. Музыку нежных чив-чиррвиканий и чириканий вдруг перебили отрывистые карканья подлетевшей к дому вороны и вспорх воробьиной стаи...
Из-за двери доносились голоса. Лиза прислушалась, и её острый слух начал улавливать суть разговора.
– Разве можно девочку так наказывать? Гаврила её цельных четыре раза розгами приложил, – это нянечка.
Авдоша сердобольная, любит Лизу и всегда скрывает её шалости. В этот раз няни рядом не было, а других свидетелей оказалось предостаточно...
– Правильно Её Сиятельство распорядились! Чтобы неповадно было! Это же собака! Хищник! А она у неё еду из пасти вырвала. Как не побоялась-то!
Толстая Софья по своей привычке злорадствует, вредина! Ей бы всё поучать, да наказывать. Сама-то и не видела ничего. Софья Петровна была дальней родственницей маменьки из мелких дворян. С неплохим образованием, что давало ей убеждение кичиться своим происхождением и значимостью перед крепостными слугами, а с Лизой разговаривать только нравоучительным тоном.
Лучше бы papa'[2] нанял в гувернантки француженку, как в других московских домах. Лиза, случалось, подслушивала об этом из разговоров родителей, которые почему-то отрицательно относились к такому домашнему образованию. А почему? Матушкино обучение не позволило бы оконфузиться перед иностранкой. Правда, как бы заграничная гувернантка преподавала географию и Закон Божий? Да и русский язык она вряд ли бы знала, как это нужно для учителя...
– А в угол-то ещё зачем? Лизанька и так расстроилась, – похоже, что Авдоша сама плакала там, за дверью.
Да ничего Лиза не расстроилась. Наоборот, рада, что птичку спасла. Она даже улыбнулась, вспоминая, каким трогательным было ощущение её пёрышек. Как почти невесомый и тёплый раненый воробушек сначала трупиком лежал у неё в ладонях, а потом ожил. Лизу переполняло горе из-за того, что он умирает, но птиц начал шевелиться и улетел почти здоровым.
Но стоять в углу comme il ne faut pas...*[3] Порка по мягкому месту была унизительной, но уже ничего не болело. Гаврила, дворовый, только вид делал, что лупил. А вот от стояния на одном месте спина уже разламывалась, и ноги, словно деревянными стали, да животик раздулся, посылая недвусмысленные позывы. Девочка переступала с одной ноги на другую и про себя призывала матушку: «Я уже всё осознала. Не могу больше стоять... Неужели она про меня забыла?»
– Меня тоже в строгости воспитывали, даже за слова наказывали, а уж если натворила чего, то и пороли, и стоять часами заставляли.
– Вы уж простите, Софья Петровна, но из-за того вы такой суровой и выросли. А Лизанька нежная девочка, нельзя так с нею, – заступничество нянечки радовало.
– Это что за дежурство? – за дверью послышался ещё один голос. Наконец-то! – Авдотья, вытри слёзы. На сей раз Лиза не просто ослушалась. Собака могла откусить руку или перегрызть горло!
Mama'* [4] зашла решительно:
– Елизавета Алексеевна, повернитесь ко мне! – такое официальное обращение не сулило ничего хорошего. Лиза развернулась и виновато посмотрела на мать, но её красивые глаза уже не метали молнии, а в мимике сохранялась лишь напускная суровость. Провинившаяся дочь опустила взгляд:
– Простите, матушка. Я больше не буду, – а про себя добавила: «на виду у всех».
– Ты хоть понимаешь, что собака могла лишить тебя жизни?
– Она сама открыла пасть и отдала мне птичку.
– Не выдумывай! Чтобы я больше не слышала о твоих посещениях псарни! Девочке нечего там делать. Я разрешаю вам с Лёвушкой ездить на лошадях и играть с деревенскими детьми, а не с собаками. Они же охотничьи, признают только своих хозяев. Да ещё прислугу, которая их кормит! У них совсем другое сознание, нежели у людей. Не хочу, чтобы ты стала инвалидом или пищей для животных! Свободна! Но помни, что ты нам с papa' дорога.
Мать даже не обняла прощённую дочку – в назидание на будущее. Но Лиза не обиделась, она знала, что родительница у них добрая, лишь иногда проявляла строгость, когда проделки детей могли закончиться бедой.
– Merci,* [5] mama', – она сорвалась с места и поспешила в нужник. На сегодня у неё намечался важнейший план, который был отложен из-за наказания.
– Обрадовалась! К трапезе явиться не забудь! – вдогонку успела выкрикнуть мать, хотя ей было несвойственно повышать голос, тем более в присутствии слуг.
Между тем, на выпуске* [6] тоже шёл разговор о хозяйской дочке.
– Как беды не случилось? Утешай – не щенок неразумный, ндрав у яво суровый. И чужого-то к себе не подпустит, и добычу, покуда жива, нипочём не уступит! А тут отдал, да дитю ведь! И не скалился, не рычал, – говорил, став свидетелем того утреннего события, псарь Василий навестившему его конюху Сидору, удивляясь.
– Я давеча тоже заметил – Воструха, кобыла, што её возит, ластится к ней. Может, и собаки доброту чуют?
– Какая доброта? Она ж орала: «Отдай! Отдай птичку!» – продолжал удивляться Василий.
– Хочешь сказать, испугался Утешай? Али собаки отроков не трогают?
– Да нет. Могут и порвать, ежели те задразнивать начнут. В позапрошлом годе, перед охотой было дело, насилу отбили чадо неразумное.
– Штоб охотничья собака, да свою законную добычу из зубов живой выпустила... бесовщина прям, – Сидор перекрестился.
Псарня была надёжно огорожена каменным забором и дубовыми воротами. Собачкам жилось, пожалуй, лучше, чем крестьянам из ближайшей деревни. Их кормили, за ними ухаживали, обучали охотничьей дисциплине, отдельно воспитывали потомство. Недавно ощенившихся сук держали в изолированном лазарете.
Общим числом гончих и борзых было с десяток дюжин. Лиза с Лёвой иногда приходили к щенкам, наблюдая за самыми маленькими, брали их на руки. Обслуга не гоняла господских детей, но на всякий случай присматривала за ними. Деревенских мальчишек тоже привечали, кто знает, может смена подрастает, но баловать щенков им не позволяли.
Иногда дети выходили посмотреть на кормёжку, внутренний выгул, испытание собак в охотничьих навыках. Стояли в сторонке гурьбой и наблюдали, переговариваясь.
Лиза была среди них единственной девочкой. Высокая ростом, она в свои девять не выделялась бы из команды десяти-двенадцати-летних мальчишек, если бы не девичье платье и не кукольное личико. Там же были и её с Лёвушкой приятели, с которыми господские отпрыски играли под открытым небом до глубоких сумерек, ежели крестьянских детей не забирали их родители на сезонные полевые работы.
После обеда Лиза, наконец, могла проверить свою догадку. Она ясно видела, что пёс сам открыл пасть и сам позволил достать из неё полупридушенного воробья. Сам! Но она ему приказала это сделать! Не только словами. Лиза отправила мощный мысленный посыл подчиниться её воле. И собака подчинилась. Значит, можно сделать подвластным и другое животное, а проверить это нужно на котах.
Котов в поместье хватало. В амбарах постоянно шла охота на мышей и крыс. Возле особняка крутились не меньше дюжины разновозрастных котов и кошек. Они не орали, попрошайничая, как будто понимали, что бесполезно. Их не гоняли по той же причине, что и в амбарах – чтобы мышей ловили, да в подвалы тех не пускали.
А внутри дома проживал всего один кот на два этажа – старый и жирный Феликс, длинношерстный, красивого серебристого окраса. Давно никто не видел в нём охотника. Кормили с хозяйского стола, а мыши между тем нет-нет, да скреблись то в одной комнате, то в другой. Не лишали кота довольствия, потому что привыкли к нему, как к члену семьи, и жалели. Но скоро маменька подселит к нему парочку сородичей, а то мыши по полу пешком ходить начали.
– Кис-кис... кис-кис-кис... Феликс! – безрезультатно звала Лиза, не зная, в каком месте большого дома улёгся после кормёжки семейный баловень. – Где же он запропастился?
Кот нашёлся спящим в маменькиной комнате. Он не был голоден, и кусочек жареной рыбы, который девочка утаила с обеденного стола, не соблазнил лежебоку. Феликс лениво взглянул на Лизу полуприкрытыми глазами и снова закрыл их, задрёмывая. Даже ни капельки не шевельнулся телом, как бы показывая: «Не видишь – я отдыхаю? Нечего заслуженного кота беспокоить». Заходить без спроса в комнату Лиза остереглась, а от двери этот лодырь не чуял ни рыбу, ни посылаемый девочкой мысленный приказ. Или приказать не получилось...
А может, показалось, и собака сама пасть раскрыла, просто Лиза ей глянулась? Ну, нет! Она же слышала разговоры крестьян, что при псарне служат – собака не может никому уступить свою добычу, пока не придушит её. Вот потом – за милу душу отдаст. И на охоте так – пёс загоняет животное, придушит, а потом хозяину отдаёт, ему мёртвый зверь уже не интересен.
– Вот ведь какой противный! Феликс, если не подойдёшь, я тогда рыбкой мышей покормлю! Тебе мышь нужно поймать, чтобы ты внимание обратил? Раз сам ленишься их ловить. «А и правда... попробую мышку приманить, да ухватить покрепче», – и она побежала к себе в детскую, где в одном углу часто слышалось шуршание. Придётся наперёд проводить эксперимент не с котом, а с мышами. Лиза мышей не боялась, даже удивлялась, когда кто-то из служанок взвизгивал, увидев юркого зверька, но считала неправильным, что мыши поселяются в доме. Их место там, где живут другие животные – в парке, в лесу, в земляных норах.
Сначала девочка затаилась в подозрительном уголке, чтобы понять – там сейчас мышка или нет, и слух уловил тихие бултыхающиеся звуки. Старый дощатый плинтус заметно отходил от стены, а за ним виднелась приличного размера щель, вполне подходящая для входа в мышиную норку. Лиза не чувствовала мышь, но постаралась представить её где-то там, внутри, придерживая и оттягивая на себя плинтус левой рукой, а правую повернула ладонью вверх, положив туда кусочек рыбки, и подставила ближе к щели. Приготовившись, начала мысленно призывать, без слов, но со смыслом: «Иди ко мне. Не бойся».
Прошло совсем немного времени, и из норки показалась тёмно-серая мордочка с бусинками чёрных глазок. Запах еды её привлёк или Лизин призыв, но мышка вылезла целиком и перешла на ладонь, опустив хвостик между пальцами. Прихватив передними лапками кусочек, начала его есть. Девочке было щекотно, но радостно. «Получилось! – восхищалась Лиза, а мышь настолько понравилась, что она передумала её ловить для подношения зажравшемуся Феликсу. – Пусть так устроено природой, что коты едят мышей, но я не могу отдать живое существо на съедение».
– Теперь ты – Манька, – не переставая мысленно приручать мышь, тихо заговорила Лиза, – не бойся меня. Я буду тебя вызывать, приходи.
Позволив доесть рыбу, девочка отпустила мышку.
Как бы освободить обе руки? Нужен небольшой деревянный брусок, чтобы вставить его между плинтусом и стеной. Девочка придумала поискать подходящий предмет в своих игрушках. Деревянные бирюльки, хранящиеся в коробке, слишком маленькие... Шкатулки чересчур большие... А вот замечательная кукольная фарфоровая чашка подошла – Лиза аккуратно вставила её боком в щель ручкой кверху, чтобы не разбилась.
Теперь Лиза была готова повторить опыт и снова позвала:
– Манька, иди ко мне, – подставив ладонь и призывая мысленно. Теперь она представляла конкретную мышь, и эффект получился сильнее, или так показалось, но Манька снова вышла из норки и повторно залезла на ладошку.
Рыбный запах, видимо, ещё оставался – мышка водила носом по ладони, слегка царапая зубками, но есть там было уже нечего. Лиза осторожно подвела вторую руку и начала пальцем гладить свою гостью, мысленно успокаивая её, а потом отпустила. Хокус-покус удался! Теперь она точно знала, что не показалось. Не показалось! И собака и мышь послушно выполнили её, Лизино, желание.
Из-за двери послышался топот бегущих ног. Это, конечно, бежал Лёва. В такую жаркую погоду все взрослые гуляли в парке, даже какие-то свои дела делали на свежем воздухе в беседках, никто его не останавливал и строго не отчитывал. Лёва заглянул к Лизе:
– Лиз, пойдёшь лошадей купать? Я нас уже у маменьки отпросил.
– Нет, сегодня не хочется.
В любое другое время Лиза с удовольствием согласилась бы, и сама, как Лёвушка, побежала, не чуя под собой ног. Но не сегодня... Слишком много уже свалилось на неё впечатлений. Можно было бы и лошадью попробовать покомандовать, да только много свидетелей опять, как на псарне. Она обязательно постарается внушить лошади свои мысли и чего-то ей приказать, только не сейчас. Надо подумать, как жить дальше с такой замечательной способностью. Это ведь настоящее чудо – заставлять животных понимать себя без слов и совершать несвойственные им поступки!
Лёвины шаги за дверью уже затихли, когда Лиза надумала, что грешно сидеть в детской в такую теплынь и прекрасную погоду. До темноты нескоро, летние вечера длинные и светлые. Она пошла из дому обдумывать свои недетские проблемы под уходящим в горизонт солнышком.
Дом, в котором проживала Лизина семья большую часть года, представлял собой деревянный двухэтажный особняк с большими окнами, вход к которому украшал портик*[7] с четырьмя белёнными известью колоннами, увенчанными треугольным фронтоном. Окна первого этажа на зиму закрывались ставнями.
По обе стороны от дома стояли два одноэтажных флигеля, соединённых с основным зданием крытыми переходами, сложенными из камня. Со стороны наблюдателя, смотрящего на фасад, правый флигель служил жильём для челяди. Самое большое помещение – людская: днём застольная, а ночью спальня. Другое, поменьше – девичья, где жили одни девки разных возрастов. Там же были комнаты для управляющего хозяйством, дворецкого, садовника, и некоторых слуг, которые не прислуживали в доме или служили за жалование.
Прочие людские флигели и избы перемежались с хозяйственными дворами дальше вправо до самой реки и в сторону к конюшне и каретной. Второй флигель, что слева от главного фасада, большей частью пустовал, он предназначался для гостей, которые не баловали своим посещением чету Голицыных.
А когда-то, у прежнего хозяина, гости не выводились. Два, а то и три раза в год проводились балы. Приглашались как дворяне из Москвы, не имевшие собственных поместий, так и соседские помещики со своими семьями. И ночевали, бывало, по нескольку дней кряду. Порой собирались одни мужчины – отметить удачную охоту, поиграть в карты или бильярд. Кто-то из соседей мог приехать даже на завтрак, чтобы поговорить о совместных делах или просто так. Гостей принимали радушно и в любое время.
На память о тех увеселительных годах по всей приусадебной территории стояли изваяния в античном стиле и высокие, в пояс взрослому, скульптурные вазоны с розами и подставки для горшков с цветами, которые на зиму переносили в дом. За радующими глаз вазонами следила матушка, а руководил посадками царственных кустиков Фёдор Николаевич – почтенного возраста садовник из вольных.
Перед домом по центру площади каждое лето услаждала взгляды огромная клумба. На ней в художественном порядке росли всевозможные цветы с разными сроками цветения, которые украшали парадный двор до поздней осени. По центру стрелами возвышалась нарядная мальва – красная, белая, розовая, в которую Лиза раньше любила играть, представляя, что сорванные и перевёрнутые вниз крупные цветки – это куколки в бальных платьицах.
Следующим кольцом стояли пышные кусты модных георгин, которые только на днях зацвели. За ними круглой полосой – белые ромашки. Ближе к краю густо раскрасили клумбу тёплым желто-оранжевым цветом ноготки.* [8] Остальных названий цветов девочка не знала, но с удовольствием вдыхала как нежные, так и островато-перечные ароматы.
Она ещё немного прошлась по кругу клумбы, приседая на корточки, и аккуратно трогая цветочные венчики, удивляясь их природной красоте и изяществу, и не переставая думала, что ей теперь делать – держать в себе свалившуюся на неё чудо-способность или всё же поделиться с кем-то из близких. И просто похвалиться ведь нельзя! Кому можно о таком поведать?
Маменька не верит Лизе и даже выслушать не захочет. Авдоша, пожалуй, испугается, а к чему это приведёт – неизвестно. Будет ещё переживать, ничем при этом не помогая. Софье Петровне рассказать? Даже не смешно... Позлорадствует и родителям нажалуется на нездоровые фантазии их дочери. Папенька весь в своих проблемах, даже если выслушает, то вряд ли вникнет всерьёз. Если бы ещё зима была, и он чаще находился дома... Остаётся Лёвушка. Ему понравятся чудеса, только подсказать чего-нибудь разумного он не сможет.
«Но ведь это так здорово! У меня же теперь целых две чудесных способности!» – восхитилась, наконец, Лиза.
=========================
[1] grandes vacances (фр.) – большие каникулы
[2] papa' (фр.) – папа, папочка
[3] comme il ne faut pas (фр.) – не комильфо, буквально «как не должно»
[4] mama' (фр.) – от maman (фр.), мама
[5] merci (фр.) – спасибо
[6] выпуск – двор при псарне
[7] портиком называют архитектурный элемент, который состоит из ряда колонн, подпирающий треугольную крышу (фронтон) и ограждающий крыльцо или галерею у входа
[8] ноготки – народное название растения календула