1
Много тайн и чудес хранят Ледяные Горы, отделяющие Северную Империю от Белой Пустыни, где властвует нескончаемая стужа. Много диковинных существ обитает под сенью обледенелых и заснеженных каменных громад. Жил там и дракон. Был он золотистый, словно летнее полуденное солнце, и часто парил в небесах, распростёрши перепончатые крылья да изгибая длинный хвост. Парил не только над горами, но и над близлежащими городами и деревнями.
Звероящер никому не причинял вреда, однако люди, завидев его, пугались. Большинство из них пряталось. Остальные хватались за оружие. В горы то и дело отправлялись рыцари, дабы отыскать и убить дракона. Но одни возвращались, не сумев найти звероящера. Другие получали различные ранения, сражаясь с иными бестиями. Третьи пропадали без вести.
Так прошёл без малого век. А потом ранней осенью тридцатилетний барон по имени ГИльфар, обнаружил в горной пещере лиловый искрящийся цветок размером с человека. Растение походило на тюльпан. Оно распространяло благоухание и тепло. Внутри же, в объятиях лепестков покоилось золотое яйцо. Барон догадался, что оно драконье, и попробовал разбить его. Не удалось. Камни, равно как и сталь меча даже слегка не поцарапали скорлупу. Тогда Гильфар зарыл яйцо в землю, и решил ждать звероящера возле пещеры.
Но дождаться вельможе было не суждено. Сменялись дни и ночи, а чудище не объявлялось. И когда запас пищи стал заканчиваться, барон пустился домой. Яйцо он, конечно же, взял себе. «Коль гадина вылупится из него, то я с ней расправлюсь», - подумал вельможа.
Жилищем Гильфара был старинный замок, высившийся неподалёку от Ледяных Гор. Барон запер добычу в сокровищнице донжона и на две седмицы забыл о драконе. Да, через две седмицы звероящер прилетел за яйцом. Хлопая крыльями, он сел во дворе и обвил хвостом когтистые лапы. Сверкая раскосыми смарагдовыми глазами, огляделся и с рёвом изверг из клыкастой пасти поток чёрного пламени. Оно пронеслось по увядающему осеннему саду и… не сожгло ни единого листа, ни единой травинки. Наоборот, сад вмиг обновился, зазеленел и зацвёл, будто весной.
Гильфар, наспех облачившись в доспехи, вышел из донжона. В левой руке барон держал треугольный щит, а в правой – обоюдоострый меч.
- Ныне ты прекратишь наводить ужас на земли Севера! – прокричал вельможа. – Ныне я отсеку твою голову! Она украсит мой замок! Я повешу её над камином! И потомки будут вечно чтить меня!
Дракон внимательно посмотрел на орущего Гильфара, отвернулся и обдал своим необыкновенным огнём Чертог Молитвы, где обитатели замка поклонялись Пресветлому Творцу. И строение преобразилось как сад. Гранитные стены и черепичная кровля избавились от моха и трещин. Выцветшие оконные витражи обрели былую яркость. Деревянные части чертога посветлели.
Жена Гильфара выбежала из донжона и умоляла мужа не сражаться с драконом.
- Он добрый, и пламя его благотворно! – говорила она. – Отдай ему яйцо, его дитя!
Но вельможа не послушал супругу. Он бросился на звероящера и вонзил меч ему в шею. Следующим ударом хотел перерубить её, да не успел – из раны вырвалось чёрное пламя и окутало дракона. Мгновение и он сгорел, стал серебристым пеплом, усеявшим двор.
Так что голова звероящера не украсила жилище Гильфара. Правда, весть о случившемся прокатилась по Северу, и барон сполна вкусил вожделенной славы. А над камином в Оружейном зале донжона он повесил меч, коим сразил дракона. Повесил и провозгласил:
- Если в грядущем я или кто-либо иной возьмёт сие оружие, то непременно должен будет свершить им подвиг, равноценный убийству звероящера! Если же сей меч послужит не столь значительному деянию, то смертоносное проклятие постигнет человека, прикоснувшегося к рукояти моего клинка!
В тот же зал было перенесено и драконье яйцо, для которого изготовили хрустальный сундук с двумя позолоченными замками. Гильфар любил созерцать его и меч. Барон гордился собой. Чувствовал себя истинным героем.
А средь мощёного булыжниками двора, где испепелился дракон, слуги на исходе осени вдруг заметили молодое деревце в три локтя высотой. Его листья, почему-то не опавшие и не замёрзшие, напоминали ромбовидную чешую звероящера.
Все дивились неизвестному растению, а пожилой лекарь Гильфара устрашился.
- Господин! – обратился он к барону. – Прикажи выкорчевать его и спалить вместе с яйцом! Истреби зло крылатой гадины до конца! Иначе быть беде!
Вельможа подошёл к деревцу, потрогал его зелёные бархатистые листья и гладкую бурую кору.
- Нет, оно, как и остывшее, омертвевшее яйцо, ничем не угрожает нам, - сказал Гильфар. – Пускай растёт. Пускай тоже будет памятником свершению моему!
И деревце огородили, дабы ненароком не сломать. Зимой и в первую половину весны его листва была зелёной, а затем пожелтела и постепенно будто бы растаяла. Новая появилась в чернотроп, когда землю сковали морозы. И всё повторилось. И повторялось ещё десятки лет. И обитатели замка нарекли странное растение Драконьим Древом.
2
Гильфар и его супруга, пресыщенные благом, умерли в глубокой старости, а Драконье Древо выросло вровень с донжоном, у коего было семь этажей. Ладная крона дерева качалась лишь под напором северного ветра и почти касалась ветвями стен главной башни. Зимой в густой листве гнездились безмолвные чёрные птицы вроде воронов, но с белыми клювами и без лап. Никто из живущих в замке не видел, чтобы они садились на землю или какие-нибудь строения. Никто не знал, чем птицы питаются и куда улетают весной. Листья же независимо от погоды нередко издавали приятный, можно сказать, музыкальный шелест. И ежели, слыша его, человек засыпал, то окунался в добрые радужные сны, дарующие радость.
Тем не менее спустя три года после кончины Гильфара предречение лекаря сбылось. Внезапно в разгар весны Драконье Древо принялось разрушать замок. Сотни корней проникни в стены, перекрытия и кровли зданий. Сперва корни были тонкими, как нити, а потом стали стремительно утолщаться, раздвигая камни, кирпичи и доски, отчего сооружения начали разваливаться. Не пострадал только донжон. Там в Оружейном зале из пола выползли всего двенадцать корней и сплелись вокруг хрустального сундука в подобие клетки.
Конечно же, обитатели замка пытались уничтожить эти щупальца и само Древо. Пытались рассечь их, раздробить и сжечь. Но выяснилось, что металлу и огню Древо не поддаётся. Не помогла и разная отрава, которую в избытке лили на него.
Тогда барон ХрОдвин, старший сын Гильфара, снял со стены меч, оборвавший жизнь дракона. Вельможа не сомневался, что легендарный клинок, направляемый его рукой, сразит коварное растение, и сие будет поистине великим подвигом. Однако меч отскакивал от корней, ствола и ветвей, не нанося им ни малейшего урона. Не тупилось и лезвие.
Хродвин рубил и колол Драконье Древо, пока не обессилел, но желаемого не добился. Он вернул оружие на место, лёг рядом и забылся тревожным сном…
За трое суток Древо разрушило замок, веками отражавший атаки врагов и стихий. Увы, богатые чертоги, статные башни, зубчатые крепостные стены с бастионами, кухня и кузница, конюшня и псарня… все они были превращены в руины расползшимися по ним корнями. Оба колодца твердыни пересохли.
Уцелел, как уже говорилось, один донжон. Братья и сёстры Хродвина уехали в столицу. Барон же со своими женой и детьми остались в башне. Слуги носили для них воду из реки, а крестьяне окрестных деревень по-прежнему обеспечивали семейство вельможи пищей. Он же изыскивал средства одолеть Драконье Древо.
Но, потерпев неудачу, Хродвин прожил четыре седмицы. Проклятие Гильфара настигло барона, он тяжко занедужил и в расцвете лет преставился. Его вдове пришлось тоже переселиться в город.
Окружённый развалинами донжон впредь был необитаем. И никакой мародёр не осмелился похитить из башни меч драконоборца. Люди страшились проклятия и гигантского дерева, чьи корни змеились по руинам. А сказания о нём с годами делались всё кошмарнее…
Однако надо признать, что башня и Древо являли собой весьма привлекательное, завораживающее зрелище. Четырёхугольный гранитный донжон с узкими стрельчатыми окнами, плоской крышей и бойницами был выдающимся творением древних зодчих. А бурое, ветвистое дерево-исполин, ствол которого, взявшись за руки, не объяли бы и тридцать мужчин, было чудом природы. Но всякий, кто внимательно пригляделся к башне и Древу, отчётливо ощущал, что они друг другу не чужие, а, наоборот, родные, словно близнецы…
3
Через восемьдесят шесть лет по смерти Хродвина Северная Империя, как бывало в прошлом, подверглась нашествию несметных полчищ южан. Темнокожие коренастые воины с костяными луками, круглыми щитами да изогнутыми, будто полумесяц, мечами, заполонили те края, едва наступило благоприятное время для посева. Четыре города не выдержали осады, десятки деревень сгорели, а тысячи северян погибли.
Вождём захватчиков был сорокалетний воитель ВиргарАд. Его почитали непобедимым, ибо он уже в отрочестве показал себя искусным ратником и сражался мечом, что именовался Пожирателем Плоти. Сей клинок при помощи колдовства выковали из осколков шести кинжалов, которые сломались, убивая. Его закалили в болотном огне и крови мертвецов. Если он сразу отнимал жизнь у человека или зверя, то тело павшего бесследно исчезало до того как остыть. А если Пожиратель Плоти наносил рану, даже пустяковую, то в течение восемнадцати дней раненый неизбежно умирал. Он болел и чахнул. Вылечиться несчастный мог единственным способом – нужно было собственноручно убить близкого родственника и омыть его кровью свою рану. Но не многие ведали об этом, и не каждому совесть позволила бы спасти себя столь дорогой ценой.
И вот, когда южане готовились штурмовать столицу, молодой барон Анхольм, праправнук драконоборца Гильфара, покинул её да на резвом коне поскакал к развалинам замка предков и чудовищному дереву, накануне лишившемуся листвы. Анхольм с детства мечтал прославить себя незабвенным подвигом. И теперь ему представилась возможность. Заслужив на рыцарском турнире звание Первого Мечника Севера, он вознамерился забрать из донжона заветный клинок и сразить им Виргарада.
А донжон остался таким же, как встарь, хотя могучие корни Драконьего Древа оплели его от основания до самой крыши. Они, словно решётки, закрыли входную дверь и все окна, кроме одного на втором этаже. Самоуверенный Анхольм беспрепятственно влез туда по корням, выбил грязные стёкла и проник в башню.
Корней внутри было не меньше, чем снаружи. Образовывая велелепные узоры, они вились по стенам, полам, колоннам, лестницам и потолкам. Некоторые, поскрипывая, медленно-медленно двигались. Некоторые вросли в доски лестниц и деревянную мебель, не увезённую вдовой Хродвина. Но ступени и перила, столы и скамьи, кровати и стулья, полки и лари смотрелись превосходно. И мнилось, будто их из лучших материалов недавно смастерили талантливые плотники.
Анхольм осторожно поднялся на седьмой этаж, в Оружейный зал. Барон боялся, что меча там нет, но тот висел над чёрным зевом камина и поблёскивал. За минувшие годы он и пылью не покрылся. Никуда не делся и хрустальный сундук с драконьим яйцом.
Здесь было четырнадцать корней. Дюжина защищала сундук. Ещё два довольно крупных, проломив мраморные плиты пола, покачивались перед камином. Они выглядели точь-в-точь как люди, как пара крепких мужчин, прижавших ногу к ноге и воздевших руки. Анхольм опасался, что они нападут на него, но этого не случилось, и он, с мечом Гильфара, свободно выбрался из башни.
Вельможа поскакал обратно в столицу. Оттуда он с благословения императора послал гонца к Виргараду, велев передать предводителю южан следующие слова: «Ныне я, барон Анхольм, потомок барона Гильфара, великого воителя, одолевшего в бою золотого дракона, извергавшего чёрное пламя, вызываю тебя, Виргарад, на честный поединок! Сразись же со мною, если отважишься! Пусть клинок, пронзивший звероящера, встретится с Пожирателем Плоти!»
Выслушав гонца, Виргарад расхохотался.
- Я принимаю вызов, - сказал он. – В канун летнего солнцеворота жители столицы узрят на южном горизонте моё воинство. Тогда барон Анхольм, ежели отважится, пусть едет к нам. Я сражусь с ним на распутье близ реки. Мы будем биться один на один. И я клянусь Нудосом и прочими богами Юга, что поединок будет честным. Клянусь, что мои воины тотчас вернутся на родину, ежели Анхольм победит меня! Клянусь, что я и мои воины как свиней перережем в стольном граде всех от младенца до старика, ежели Анхольм не справится!
На том и порешили. Поединок свершился в условленном месте в самый большой день года.
Барон был высоким и широкоплечим. Его густые рыжие волосы блестели не хуже отполированной бронзы. Его кожа белела, как свежий снег, а глаза сверкали, будто граненые сапфиры.
Вождь южан шириной плеч не уступал противнику, но ростом был ниже, с короткими ногами да длинными руками. Его бритую голову пересекали уродливые шрамы. Его кожа была темна, как осенняя дорожная грязь, а по-жабьи выпученные глаза налились кровью.
Вертясь и подпрыгивая, словно обезьяна, Виргарад неистово рубил Анхольма своим кривым клинком. Быстрота, с которой действовал южанин, изумляла. Однако барон уклонялся от ударов, парировал их и делал ответные. Мечи, скрещиваясь, лязгали и рассыпали алые искры. Анхольм верил, что ему предначертан триумф. Он задумал измотать врага, улучить момент и нанести смертельный удар.
Но в пылу битвы вельможа и Виргарад сошли с перепутья двух широких трактов и очутились на обрывистом речном берегу. Анхольм оступился, Пожиратель Плоти рассёк ему щеку, и он свалился в воду. Поток понёс барона прочь, а победитель не погнался за ним. Виргараду была безразлична дальнейшая судьба вельможи. Предводитель южан желал безотлагательно приступить к осаде северной столицы.
Анхольм предал себя бурной холодной реке. Он не боялся утонуть. Он знал, что так или иначе вскоре умрёт. Но меч из руки не выпустил. Сжимал крепко…
А вечером волны выбросили вельможу на пологий берег возле донжона и Драконьего Древа. Барон лежал и смотрел, как потускневшее солнце опускается меж ними к земле. И мерещилось Анхольму, что закатное светило это он, раненый несостоявшийся герой, обречённый кануть в бездну безвестности…
Потом барон встал и, не обращая внимания на боль в окровавленной щеке, устало побрёл к башне, дабы повесить меч Гильфара над камином Оружейного зала. Пошатываясь, вельможа миновал руины, поглядел вверх и прошипел ругательство. Окно, коим он воспользовался неделю назад, сейчас было забрано сетью корней. Анхольм не смог сместить их, не сдюжил. Он закинул меч в помещение второго этажа, в Трапезный зал, а сам подошёл к загадочному Драконьему Древу. Собрался проклясть его, но почему-то не проклял. Протянул десницу и погладил гладкую кору. Сел, прислонился спиной к необъятному стволу и уснул…
4
Сон Анхольма был мёртвым, без каких-либо видений, мыслей и чувств. Поэтому, когда барон пробудился, ему почудилось, что спал он всего миг. Тем не менее солнце лучилось в лазурных небесах, и, судя по его положению, наступил полдень.
Погода для этих краёв была на редкость жаркой. Волосы и одежда Анхольма высохли, но его бил озноб. Отдых не прибавил барону сил. Щека продолжала кровоточить. Всё лицо болело.
- Мне надо в город, - прошептал он и с трудом поднялся на дрожащие ноги. Шагнул в сторону реки, запнулся и обернулся. У него возникло ощущение, что позади кто-то есть, совсем рядом.
Но там стояло лишь Драконье Древо. Правда, пока вельможа пребывал в забытьи, у диковинного растения появилось тёмное дупло, куда легко пролез бы взрослый медведь. И барон готов был поклясться, что некто таращится оттуда.
- Кто ты? – спросил Анхольм. – Немедля покажись.
В ответ из дерева донёсся тихий шелест.
- Покажись! – повторил барон громче и вытащил из ножен кинжал. – Покажись! Или пожалеешь!
Снова шелест. Едва различимый.
Анхольм вогнал кинжал во мрак дупла. В пустой мрак, ибо оружие не вонзилось ни во что хоть мало-мальски твёрдое. Барон подвигал клинком туда-сюда. Внутри действительно было пусто.
«Значит, само Древо таращится на меня, - подумал Анхольм. – Ну и ладно. Мне плевать. Пора идти».
Но кто-то дёрнул за кинжал, втягивая оный в дупло. Барон разжал пальцы, отпустил рукоять… да поздно. Он споткнулся, перевалился через край дупла и полетел во тьму.
Низвержение в неведомые глубины было чрезмерно долгим. Анхольм смирился с тем, что разобьётся, и счёл сей исход более предпочтительным, чем смерть от проклятия Гильфара и чар Пожирателя Плоти…
Однако барон упал на огромную кучу мягчайших древесных листьев. Жёлтые, светящиеся, ромбовые, они лежали посреди круглого зала с пористыми земляными стенами, полом и сводом. Стены были укреплены легионом корней. Самые толстые выстроились в колоннаду и поддерживали свод. Окон и дверей не имелось, если не считать окном или дверью овальную дыру в потолке.
Анхольм хотел вскочить и сражаться, но, оглядев подземелье, никого не заметил. А листва источала приятное, особенное тепло. Иное, нежели от солнца или огня. И барон перевернулся на спину, раскинув руки. Листья всколыхнулись и накрыли человека, будто одеяло. Накрыли с головой. Боль тут же унялась. Стало уютно, словно в детстве, когда можно было ни о чём не заботиться, не тревожиться и никуда не торопиться. Когда можно было целыми днями лежать в кровати, читать легенды и грезить, грезить, грезить…
Анхольм смежил веки, улыбнулся и опять уснул.
Теперь барону приснилось, что все листья, шелестя, взлетели, бережно вынесли его из подземелья и помчали по небу на восток. То и дело Анхольму встречались клубящиеся иссиня-чёрные грозовые тучи. Они оглашали пространство раскатистым громом и метко метали в жёлтую листву ветвистые лиловые молнии. От этого она не загорелась, но её шелест изменился, уподобившись согласному, благозвучному звону арф, лютен и цимбал. И тогда барон испытал такое кристально чистое счастье, такую добрую, даже святую свободу, что запел. Запел, не понимая о чём, не понимая слов собственной новорождённой песни…
5
Анхольм очнулся с уверенностью, что облетел во сне весь мир. И барон проснулся не в подземелье, а в Трапезном зале на втором этаже донжона. Раненый воин растянулся на жёлтых листьях, которые здесь были повсюду, не только на полу. Притом они не валялись как попало. Кто-то собрал из них мозаики, букеты и гирлянды. Они гармонично украсили просторное помещение, дополнили замысловатые узоры корней и служили настоящей усладой для глаз.
Анхольм сел. В деснице он держал… Нет, не кинжал, а меч Гильфара. Щека не болела, но в теле, в каждой мышце ощущалась нездоровая слабость. Дух же барона ликовал, сохранив счастье, обретённое во сне. И вельможа не вспоминал о неудачной битве с Виргарадом, его колдовстве и проклятии своего предка.
Анхольм встал и, опираясь на меч, словно на клюку, побрёл к лестнице. Взошёл по ней на третий этаж, где некогда располагалась библиотека. Ныне книжные полки были заняты не фолиантами и свитками, а листвой Драконьего Древа.
На четвёртом этаже, отведённом под сокровищницу, листья лежали исключительно в сундуках. В неподъёмных кованных громадинах, вмурованных в каменный пол. И сперва барону показалось, что они набиты золотыми монетами.
Господские покои пятого и шестого этажей листва украшала так же, как трапезную.
А в Оружейном зале седьмого этажа листья тремя горками были насыпаны в камине и походили на языки пламени.
Больше не опасаясь покачивающихся человекоподобных корней, Анхольм стал меж ними и взял меч обеими руками, чтобы повесить его на место. Но восхождение отняло у барона остаток сил. Руки безвольно опустились, и клинок впился остриём в потрескавшийся мрамор пола. Сердце Анхольма прекратило биться, он пошатнулся и умер. Корни склонились к нему и, точно добрые друзья, обняли, дабы он не повалился.
6
Осада столицы началась и обещала затянуться на недели, а то и на месяцы. Посему Виргарад возжелал прогуляться в Ледяные Горы, удивительные предания о коих доходили и до его знойной родины. Вождь южан в сопровождении шестидесяти отборных воинов поехал вдоль реки на северо-восток. И утром третьего дня пути узрел одесную высокий каменный донжон и не менее высокое безлистое дерево, чьи корни выползли из-под земли да опутали строение.
- Это ещё что? – проговорил Виргарад. Он остановил коня и наблюдал, как между башней и Древом всходит свежее золотое солнце. И мерещилось темнокожему воителю, будто сие не просто очередной восход, а возрождение чего-то невероятно могущественного.
С южанами был пленный северянин-проводник. Он поведал им о деяниях Гильфара, появлении Драконьего Древа и разрушении замка. История понравилась Виргараду, и он, ухмыляясь, приблизился к дереву. Спрыгнул с коня, обнажил Пожирателя Плоти да рубанул им по стволу. Рубанул дважды: слева направо и справа налево. Потом вложил колдовской меч в ножны, отошёл к башне и сел на ступени. Воины спешились.
- Подождём, – сказал Виргарад. – Возможно, сегодня слава моя возрастёт.
Ожидание было кратким. Драконье Древо оглушительно затрещало и переломилось там, куда ударил предводитель южан. Оно с грохотом рухнуло на руины да исчезло. Пень и корни остались. Причём верхушка пня была плоской и гладкой, словно дерево спилили, а спил отполировали. Годовые кольца заменяла угольно-чёрная многовитковая спираль.
Виргарад испустил победный клич. Хотел взобраться на пень и воткнуть меч в его сердцевину, но тут все корни разом содрогнулись. Вновь раздался громкий треск и… донжон стал стремительно уменьшаться. Люди не сделали и десяти вздохов, а твердыня истаяла. Пропала как ствол и ветви Драконьего Древа. Корни, которые опутывали башню и пребывали внутри неё, теперь мягко легли на землю. Они бесшумно протянулись через руины и за ними.
Воины Виргарада не были робкими, но увиденное вселило в них дурное предчувствие и трепет. Озираясь, они заговорили о том, что нужно убираться из этих проклятых развалин.
- Молчать, недоноски! – рявкнул вождь. – Я всегда побеждаю именно потому, что никогда не отступаю!
И он, взмахнув Пожирателем Плоти, опять шагнул к исполинскому пню. Шагнул и замер, ибо на краях пня один за другим принялись из ниоткуда возникать обтёсанные бурые камни. Они быстро складывались в ладные стены.
Вскоре перед Виргарадом, зиждясь на пне, возвысилась новая Башня, круглая и островерхая, с единственной дверью и единственным окном. Дверь была овальной и к ней вели несколько изогнутых корней, похожих на лестницу с перилами. Окно было стрельчатым. Не застеклённое, оно темнело под самой крышей, конус которой поблескивал золотистой ромбической черепицей и хрустальным игловидным шпилем.
Корни средь развалин, весьма укрупнившись, тоже сложились в стены. Но это были стены не башни, а замысловатого лабиринта с узкими коридорами и плетёными арками.
Воины зароптали пуще прежнего. Грязно обругав их, Виргарад вперил взор в полумрак незакрытой двери.
- Думаешь, тебя спасут этакие проделки?! – прорычал вождь. – Нет, не спасут!
И он потребовал у воинов дать ему зажжённый факел. Получив его, переступил порог неведомой нерукотворной Башни и огляделся. Он попал в круглый зал, чьи стены и пол были обтянуты светлой кожей вроде человеческой. Под ней пульсировали извилистые синие вены. Потолок сплошь зарос рыжими волосами. Они свисали с него длинными колышущимися прядями.
Никакой мебели, никаких вещей не было. Но в центре зала на следующий этаж поднималась деревянная винтовая лестница. Чёрная, будто обугленная.
Виргарад ударил мечом по коже на полу, желая рассечь её и самые заметные вены. Однако Пожиратель Плоти даже не оцарапал кожу, а лезвие своё затупил. Тогда южанин постарался факелом прожечь её и подпалить волосы. Тоже безуспешно. Обычный огонь был столь же бесполезен, сколь отточенный чародейский металл.
- Ты не можешь убить нас ещё раз, - отчётливо прошептал чей-то знакомый голос.
Виргарад проклял Башню именем Нудоса и, скрежеща зубами, поспешил наверх. На втором этаже он обнаружил такой же зал, как на первом. Такими же были помещения третьего, четвёртого, пятого и шестого этажей. Но на седьмом зал отличался овальной формой. Это здесь находилось окно. Смотрело оно на север, на величественные и таинственные Ледяные Горы.
Рядом с последней ступенью лестницы лежало чёрное чешуйчатое яйцо, величиной с мельничный жернов. На нём стоял хрустальный шпиль, пронзавший свод, чьи волосы были заплетены в косы о трёх прядях каждая.
- Понятно, - сказал Виргарад и кивнул, хотя не понимал ровным счётом ничего, а лишь кое о чём догадывался.
Он присел и, широко размахнувшись, горизонтально рубанул Пожирателем Плоти по яйцу. Оно зазвенело, словно колокол, потрескалось и развалилось. Изнутри высыпались дюжины две жёлтых искрящихся плодов, напоминавших гранаты. Отскочив от пола, они подлетели к неподвижным косам и прилипли к ним.
Шпиль не шелохнулся, но тоже заискрился. Виргарад собирался разбить и его. Южанин отшвырнул факел, обеими руками сжал рукоять меча и… Пожиратель Плоти раскрошился, как иструхлявевшая ветка.
Виргарад остолбенел. Колдовской меч был для него дороже всех сокровищ мира, дороже отца и матери. С ним вождь снискал славу и власть. С ним способен был покорить любое королевство, любую империю. И вдруг… Вдруг оружие, достойное богов, достойное самого Нудоса, обратилось в никчёмный прах, припорошивший сапоги южанина и пол перед ним.
- Нет! – взвыл Виргарад и мотнул головой. – Нет!
Зашумел сильный северный ветер, слетевший с вершин Ледяных Гор. Ворвавшись в зал сквозь окно, он под сводом закружил человека, скорлупу и прах. Вождь попытался ухватиться за косы, но опоздал. Чешуйчатые обломки соединились, мгновенно срослись и опять стали яйцом, а Виргарад и частицы колдовского меча оказались в нём. Южанин вдохнул стальную пыль, закашлялся и потерял сознание.
Ветер утих. Яйцо упало на лестницу, но не разбилось. Оно взметнуло фонтан смарагдовых искр, сделалось белоснежным и покатилось по ступеням. При этом не раздавалось ни стука, ни звона и вообще никаких звуков.
Спустившись на первый этаж, яйцо не остановилось, а покинуло Башню и споро двинулось к темнокожим воинам. Они встретили его стрелами, копьями да мечами. Они не промахнулись, но и цель не поразили. Яйцо не сокрушилось от их ударов, не замедлилось и не свернуло. Оно врезалось в толпу, и те, кого оно касалось, будь то люди или кони, валились на землю мёртвыми.
- Бежим! – крикнул кто-то, и все побежали.
Шестеро южан укрылись в Башне, где рассчитывали найти вождя. Прочие рассеялись по коридорам лабиринта. И там яйцо поочерёдно их настигало. Сначала тех, что выбрали верный путь, ведущий к выходу, а затем тех, что угодили в тупики. Какой-то воин влез на стену, целиком состоявшую из корней. Они заскрипели, проворно обвили человека с ног до головы и раздавили, будто спелую сливу. Затрещали кости, брызнула кровь.
В Башне южане позвали предводителя, но Виргарад не ответил. Они пошли по лестнице и добрались до зала с хрустальным шпилем. Позвали вождя снова, и снизу стальным лязгом откликнулось яйцо. Зазвенел и шпиль, выстрелив слепящей белой молнией. Она вкруговую промчалась по залу, насмерть опалила воинов и угасла промеж кос.
После этого в Башне и лабиринте воцарилась тишина. Яйцо закатилось в дверной проём, да в нём и осталось.
7
В урочный час Виргарад не возвратился к своему воинству, и на поиски вождя порознь отправились восемь следопытов. Спустя седмицу один из них принёс южанам плохие вести. Он рассказал о Башне с хрустальным шпилем, которая вздымается посреди циклопического лабиринта из бессчетных корней. Войдя в него, следопыт наткнулся на бездыханные тела воинов, уехавших с предводителем. А потом из-за угла появилось внушительное яйцо, покрытое белой чешуёй. Следопыт попятился и ударил его мечом. Клинок разлетелся на осколки, рука вспыхнула жгучей болью и повисла парализованной. В будущем ей предстояло усохнуть. Что же до яйца, то оно как ни в чём не бывало катилось на незваного гостя, и он пустился наутёк.
Сочтя Виргарада погибшим, южане начали терпеть поражение за поражением. Осада столицы не заладилась, и северяне, воспрянув духом, перешли от обороны к наступлению. Они погнали врагов на Юг. Однако лишь две-три сотни захватчиков сподобились достичь родного края, где соплеменники наградили их презрением.
Так Север вновь обрёл мир. И отныне никто, ни человек, ни зверь, не тревожил окружённую лабиринтом Башню. Она тоже никому не вредила. Наоборот, её шпиль нередко метал чёрные молнии в кучевые облака, отчего те принимали вид животных, строений и кораблей. Чаще всего облака превращались в драконов с распростёртыми крылами и зАмки со множеством башен. Облака долго не меняли облика и парили над миром. А люди, глядя на них, мечтали, радовались и становились добрее…