Глава 120
Стаффорд принял свою судьбу с необычайным мужеством. Стоя на эшафоте, он обратился к народу со словами о том, что кровавая расправа – не лучшее начало для обновлённой Англии.
Его мужество и страшная смерть потрясли многих. Некоторые члены парламента стали высказывать в частных беседах сомнение в целесообразности свершившейся казни, и всех их тут же препровождали в Тауэр.
Оставшиеся видели, к чему идёт процесс, и становились более радикальными сторонниками решительной борьбы с Королём. Кромвель стал всё более утверждаться в роли неформального лидера оппозиции Карлу I, фактической главой победителей. Мордаунт по обоюдному согласию занял при нём должность порученца по особо важным делам, исполнителем наиболее деликатных и рискованных миссий.
Власть в стране полностью принадлежала парламенту, который принял закон о том, что распустить его Король не может, он может лишь сам принять решение о своём роспуске. Король утвердил этот закон. Таким образом, пока парламент существовал, власть Короля была ничтожной в сравнении с решениями парламента, но если бы этот парламент прекратил своё существование, то власть полностью вернулась бы к Королю, который мог бы отменить все указы парламента и вернуть все отменённые парламентом законы, а также мог бы отомстить за своего любимца и верного слугу каждому члену парламента лично. Парламент же не мог существовать вечно, поэтому его члены искали пути лишить Короля возможности возврата его абсолютизма и расправы над всеми, кто проявил неповиновение к нему.
Среди членов парламента не было никого, кроме Кромвеля, кто имел бы внятный план дальнейших действий. У Кромвеля это план был, и во многом благодаря тому бесценному для него опыту по управлению мнением большинства, по манипулированию коллегиальным органом через запугивания и посредством привлечения возбуждённых толп граждан.
Через некоторое время против пуританского парламента взбунтовалась Ирландия. Разгорелась нешуточная гражданская война с двумя сотнями тысяч жертв. Король втайне радовался, но делал вид, что также считает эти события неприятностями, которые, вероятно, скоро закончатся. Кроме того, Карл попытался сговориться с лидерами парламента, предлагая им самые высокие министерские посты, надеясь, таким образом, разрушить ненавистный ему парламент. Но те, с кем он пытался договориться, слишком хорошо убедились, что слово Короля ничего не стоит, а министерские должности легко могут быть упразднены, или лица, их занимающие, могут быть устранены и заменены, как только Король вернёт себе всю полноту власти. Они предпочитали оставаться в рядах парламента, где чувствовали себя более защищёнными от самых неожиданных поворотов судьбы.
Наконец, Король решился покинуть Лондон вместе со своей семьёй. Но ни в каком городе, ни в какой крепости он не чувствовал себя в безопасности. В довершение его несчастий, в город-крепость Гулль его попросту не пустил комендант, что одновременно было и оскорблением, и глубочайшим несчастьем для Карла I, который осознал, что ему уже негде скрыться от сограждан, недовольных его правлением и возглавляемых парламентом, которому он сам собственным указам уступил на время полноту власти в королевстве. Сколько будет продолжаться эта временная ситуация, он уже не мог предсказать. Ему пришлось на собственном опыте убедиться, что временное может оказаться постоянным и окончательным, тогда как его неограниченная власть и всё связанное с ней, что ему казалось незыблемым, держалось на Бог весть каком слабом основании. Он не осознавал, что совершил огромное количество ошибок, считая каждое своё действие правильным, обоснованным и единственно верным. Он критиковал всех и вся, упрекал своих немногих и наиболее верных друзей, слуг и сторонников, срывая на них своё разочарование, причиной которого было его неумелое управление государством, которое поначалу возбудило всю нацию против него, а затем не смогло принять действенных мер для установления мира или подавления мятежа силой. Так, где следовало применить силу, он колебался, так же, где следовало проявить гибкость, он был непреклонен. Если существовал способ руководить страной хуже, чем это делал Карл I, то мне он неизвестен. Если существовал поведение, которое оттолкнуло бы от Короля больше друзей, дальше и быстрее, чем поведения Карла I, то и такое поведение мне не известно. Он совершил все ошибки, какие только можно было совершить, выбирая из двух зол оба, а иногда и все три.
Но при всём этом Карл был настолько убеждён в собственной правоте, в благородстве своих целей и средств, что когда он выступал, ему ещё удавалось произвести на слушателей впечатление, но лишь до тех пор, пока они видели и слышали его. Реальность возвращала всё на свои места. Глянец благородства был тончайшей ширмой, едва прикрывающей бездарность государственного деятеля и нерешительность монарха, которая стоила жизни уже многим из его бывших друзей и преданнейших слуг.
Я напомню, что Атос, наш доблестный граф де Ла Фер, предпринял всё возможное для спасения этого Короля, а также увлёк меня этой идеей. Признаюсь, я до сих пор сожалею, что нам не удалось это сделать. Но если не вдаваться в мечтательность и самообман, спасение этого монарха имело бы смысл лишь как спасение человека – супруга и отца, спасение ради тех, кто умолял нас это сделать. Мы не могли не уважить просьбу сестры нашего Людовика XIII, короля, при котором мы начинали свою мушкетёрскую карьеру. Каковым бы ни было наше отношение к недостаткам этого монарха, это был наш Король, отец нынешнего Короля Людовика XIV, и мы не могли оставить без помощи его сестру. Если понадобилось, мы отдали бы свои жизни за спасение её супруга, отца племянников нашего Короля. Но спасать Карла I для Англии, спасать его в качестве её монарха было чистейшим безумием. Дважды этому Королю его слуги и друзья устраивали побег, и дважды он снова оказывался в руках своих врагов. Только такой человек как Атос мог посвятить этому делу всего себя и вовлечь в него всех нас, только такой человек, как д’Артаньян мог придумывать один за другим планы по его спасению, реализации которых мешала всякий раз такая малость, что я склонен думать, что сама Судьба ополчилась против Карла I.
Но если мне скажут, что Судьба избрала своим орудием такое чудовище, как Мордаунт, то я отвечу, что горд тем, что всеми силами противостоял этой судьбе, и весьма доволен тем, что мы смогли вырвать ядовитые зубы этой змее, ублюдку Миледи.
(Продолжение следует)