Тюремные университеты

От автора

Многое и многими написано о тюремной жизни. У каждого она своя: своя особенность дела, свой взгляд на происходящее вокруг, свои способы выживания. Но всё же мне хотелось бы, чтоб моё повествование о годах, проведённых в заключении, помогало гражданам выживать и как можно скорее освобождаться. А лучше всего   не попадать в тюрьму вовсе, при этом оставаясь честным и принципиальным человеком, не скрывающим своих взглядов.

Мы попали под каток так называемого «болотного дела». Уверен, власть не случайно выбрала именно нас с Удальцовым, выставив якобы организаторами массовых беспорядков 6-го мая 2012-го года (которых не было вообще с юридической точки зрения). То есть была какая-то потасовка каких-то граждан с сотрудниками правоохранительных органов. Но массовыми беспорядками, - с точки зрения статьи в Уголовном Кодексе РФ, - это назвать невозможно.

Конечно же, причина нашего ареста крылась не в этих однодневных и незначительных событиях, которые, скорее всего, были спровоцированы сотрудниками спецслужб. Причина в том, что протестное движение периода 2011-2012 годов начало сильно леветь. И в частности координатор нашего Левого Фронта Сергей Удальцов стал набирать значительную популярность в обществе. А для нашей власти самый страшный кошмар — это приход к власти левых. Так как, по сути дела, только левые могут потребовать у правящего класса вернуть народу награбленные у России, у всего советского народа, проживающего и за пределами РФ, богатства. Естественно, что даже у самых гуманных и «справедливых» околокремлёвских и даже отдалённых от Кремля олигархов, такая перспектива не вызывает восторга. Национализация в их повестку дня не входит.

Примерно через пару дней после митинга 15 сентября 2012 на проспекте Сахарова некоторыми социологическими службами был опубликован опрос, в котором более 50 процентов участников митинга назвали себя сторонниками левых, социалистических взглядов. Нам, координаторам Исполкома ЛФ, сразу стало ясно, что теперь власть сделает против нас любую провокацию и, сильно напуганные таким левым поворотом поднятой менее года назад волны протестов, кремлёвские олигархи даже могут нас посадить. Слишком мы были узнаваемы, заметны после наших выступлений на митингах и в прессе, включая сетевую. Таких уже нельзя «замолчать», их можно только упрятать за решётку, желательно ещё и «поучительно» для тех, кто за нами шёл на маршах миллионов, кто следил через интернет за августовским съездом Левого Фронта, где было решено сближать забастовочное и общегражданское движения в массовых акциях ненасильственного протеста режиму грабителей наших недр...
 
В итоге всё так именно и произошло. То есть с точки зрения тех негласных правил, установившихся в России, то, что с нами произошло, это вполне нормально и предсказуемо… Мол, знали, на что шли, крамольнички, борцы за справедливость – наследники большевиков, которые познали и что такое царская каторга, и ссылки. Другое дело, что в нормальном, здоровом обществе такого не должно происходить: убеждения должны конкурировать, за убеждения не должны сидеть. Но, наверное, нам ещё долго предстоит развиваться до уровня нормального общества. Более того, с сохранением нынешних порядков есть существенная опасность, что мы вообще так и не дорастём до этого нормального развития общества и канем в лету, как государство и как общность, обнаруживаемая при географическом понимании слова «Россия».

Надеюсь, что моя книга станет хотя бы робкой попыткой предотвращения такого сценария развития. Опять же, надеюсь воззвать и к совести тех, от кого зависит, будут ли в нашей стране происходить такие вещи, которые происходили со мной в момент нахождения в заключении. Воззвать к совести тех людей, особенно к сотрудникам спецслужб, которые выполняют преступные приказы абсолютно преступными методами. Уверен, именно от исполнения или отказа от исполнения преступных приказов зависит длительность существования этого абсурдного политического режима, ныне благополучно и морально устойчиво существующего в России.



Глава 1. Похищение и Арест.
В этой главе рассказывается, как я в Киеве пошёл за булочкой и оказался в заключении на четыре с половиной года, но уже в РФ. Спецслужбы России и Украины, тогда ещё дружившие, похитили меня и незаконно перевезли через границу.

                Вероятно, никому не требуется напоминать, что официально решение СК России о возбуждении уголовного дела по ст.30 ч.1 ст.212ч.1 УК РФ в отношении меня, Развозжаева Л.М, Удальцова С.С. и Лебедева К.В., было принято после показа на НТВ фильма «Анатомия протеста 2». Этот лживый фильм, скроенный в духе геббельсовской пропаганды, стал лично для меня началом ужасных испытаний. Вероятно, только широкая поддержка со стороны разных слоёв и представителей общества позволила мне остаться в живых. Между тем, мне в дальнейшем не хотелось бы подробно разбирать саму суть уголовного дела. А хотелось бы остановиться в книге в большей степени на социально-бытовых реалиях, в которых я оказался в заключении. 

                Итак, фильм «Анатомия протеста 2» был показан 5-го октября 2012 года. Честно говоря, в эфире НТВ я даже не стал его смотреть: уж настолько дурацким мне показался часто повторявшийся среди реклам анонс этого фильма, что очередной глупый «слив» газпромовской телекомпании НТВ представился мне недостойным внимания. Естественно, мы обсуждали анонс фильма с Лебедевым и Удальцовым, и, как говорится, ума не могли приложить, что же они хотят показать и рассказать о нас такого, что соотечественников повергло бы в шок. Однако путём монтажа, нарезок из каких-то разновременных диалогов совершенно непонятно кого с кем, НТВ удалось создать иллюзию заговора против государства. И даже многие мои знакомые и близкие люди сперва стали задавать мне вопросы: правда ли, что вы планировали подобные мероприятия «от Калининграда до Владивостока»?
 
После выхода фильма в эфир буквально через несколько дней СК России назначил доследственную проверку по «фактам», изложенным в «Анатомии протеста 2». 11 октября мы были вызваны на допрос, но в первый день я на допрос не попал, потому как никто из адвокатов не смог меня сопровождать. 12 октября вместе с адвокатом Виолеттой Волковой я сходил на доследственный опрос. Странная форма – то ли беседы, то ли допроса, разгадывающаяся почти как ребус: до[следственный]прос. На него вызывают не повесткой, а телефонным звонком, и потому опрос можно проигнорировать. Вёл этот опрос сам Габдулин, сейчас он уже генерал СК. Тогда, вероятно, он был полковником, но я лично до соприкосновения с ним никак не реагировал на звания и регалии. Как говорится, судил человека по уму. На допросе мне практически сразу бросилось в глаза, что опрашиваемый хитрит, постоянно подтасовывает факты, видоизменяет мои ответы... Если я постоянно вслух шутил над всем этим действом, то Габдулин был хитро напряжён. Однако мне удалось изложить всё, что от меня пытались услышать, как оно действительно было 6 мая.

Следователь явно разочарованно зафиксировал всё, что я сказал, я расписался в протоколе и ушёл домой. В принципе, после этого опроса мне стало ясно, что, скорее всего, нас будут арестовывать. Уж слишком явно провокационное поведение Габдулина говорило об этом.

При этом я искренне не понимал, за что нас могут арестовать с точки зрения юридического права. Однако, повторюсь, ещё примерно в середине сентября, изучив социологические опросы, опубликованные в открытых источниках, мы для себя просчитали, что власть предпримет какую-то провокацию против нас, так как по опросам разных социологов, левые стали пользоваться большой популярностью. И личная популярность пролетарского политика Сергея Удальцова практически сравнялась с популярностью политика буржуазного, Алексея Навального(признан экстремистом в РФ).  Для нас было ясно, что буржуазная власть не потерпит такого роста популярности левых в протестной среде, перехода повестки протеста к левым. И тогда-то ещё, до «Анатомии», посовещавшись с Сергеем, я принял решение поехать отдохнуть на Украину, в ожидании решающих битв.

Тем более, в тот период у меня были сложности с деньгами, а на Украине знакомые ребята политтехнологи, в том числе из  Исполкома Левого Фронта работали на выборах в Верховную раду, и пообещали мне дать возможность немножко заработать. Но собирался я долго: всё же в Москве оставалась семья, требовалось многое тут довести до ума и жизнеспособного состояния. 
На Украине я в итоге оказался 15-го октября. Проведя пару дней со знакомыми, не так результативно, как того ожидал в плане заработков, я где-то 17 октября узнал, что в РФ в отношении нас завели уголовное дела по фактам, изложенным в фильме «Анатомия протеста 2».

Сперва это всё звучало довольно забавно и не более того. Но всё же практически сразу по совету ребят, прежде всего товарища по Левому Фронту Максима Фирсова и координатора «Боротьбы», известного левого публициста Андрея Манчука, я принял решение просить политического убежища на Украине. На самом-то деле я не хотел в прямом смысле получить статус беженца, мне нужен был по большому счёту статус просителя. Этот важный статус гарантирует в случае официального запроса со стороны российских властей довольно длительную процедуру экстрадиции, и часто РФ получает отказ в выдаче того или иного гражданина, так как он уже признан соискателем убежища по политическим мотивам. То есть я исходил из того, что в случае официального запроса даже пророссийская, как её считали тогда, Украина при Януковиче - не посмеет меня выдать по такому абсурдному обвинению.

Естественно, мой оптимизм по этому вопросу основывался на моей полной невиновности, я ведь был в этом уверен, я ещё верил в остатки советской законности и соблюдения права в России!
 
Какое-то время прошло в переговорах с разными людьми, которые уже не раз помогали получить статус соискателя убежища разным гражданам экс-республик СССР, и не только гражданам РФ. К сожалению, нерасторопность этих людей, да и моя собственная беспечность (напоминающая поведение профессора Плейшнера в Берне в телефильме «17 мгновений весны») сыграли со мной злейшую, в итоге, шутку.
 
Примерно 17 октября ближе к вечеру член Левого Фронта Максим Фирсов сообщил мне, что мной интересовались, и что мне не нужно приходить к ним в офис. А накануне мы договорились встретиться в офисе украинской левой организации «Боротьба», где планировали обговорить дальнейший алгоритм действий.

Уже 18-го в офисе «Боротьбы» на Владимирской улице (в центре Киева, напротив Театра оперы, где был эсэром застрелен верный сатрап царизма Столыпин), побывали какие-то странные люди,  их видел её лидер и на тот момент кандидат в депутаты Верховной Рады от «Боротьбы» Сергей Киричук. Однако, после появления тех странных визитёров, мне предложили остаться в офисе «Боротьбы», чтобы с утра я мог пойти в УВКБ ООН в г. Киев. Вернее сказать, мне дали адрес организации партнёра управления верховного комиссара ООН «ХИАС». Практика ночёвок в офисе «Боротьбы» имела место и ранее – в сентябре там ночевал пару ночей в одиночестве мой товарищ по ЛФ, с августовского съезда координатор нашего Культотдела, писатель Дмитрий Чёрный. Офис на правах коллективного хозяйства с другой киевской студенческой организацией располагался в пятикомнатной квартире 8-этажного панельного жилого дома, каких в центре Киева не так много («Боротьба» занимала лишь пару комнат – курительный деревянный балкон, кухня и вполне элитная на вид ванная в совмещённом санузле были общими)…

Когда все активисты «Боротьбы» поздно вечером покинули офис, я позвонил знакомому, Дмитрию Галкину (это наш левофронтовец из Москвы). Отличный, востребованный политтехнолог. Мы решили с ним встретиться. Договорились, где.
 
Я вышел из офиса, вызвал лифт. Он пришёл быстро, при этом я заметил, что второй лифт идёт наверх. Хотя время было уже позднее! Выйдя на улицу, у входа (там ещё уличный ресторан – как зовут в просторечье «стеклопакет», бордовый) я встретил какого-то странного человека, не особо приметного, но всё же…
 
Дойдя до метро «Театральная», это рядом, только Владимирскую перейти наискось, я заметил, что этот человек движется за мной. В метро я поступил нестандартно: дождавшись прихода поезда, вошёл в вагон и сразу же вышел. Человек, шедший за мной, стоял на платформе в нескольких вагонах от меня. Он зашёл и уехал.
 
В итоге я дождался следующего поезда и поехал на встречу с политтехнологом Галкиным. Сейчас уж не помню все те станции, что пришлось проехать, но это где-то не так всё далеко от центра города. У «Макдональдса» меня поджидал Дмитрий, мы поздоровались, я ему сказал о своих опасениях, и мы двинулись к нему на квартиру. Не доходя буквально сотни метров, я заметил, что человек, - вероятно, тот же самый, - идёт за нами. Обсудив этот момент с Дмитрием, мы решили, что мне нужно уходить. Я предложил встать с Дмитрием на углу дома таким образом, чтобы человек, шедший за нами, видел только Дмитрия со спины, а я как бы был закрыт углом дома. Попросил, чтобы Дмитрий постоял так пять минут, имитируя разговор со мной. Так и сделали, Дмитрий встал на углу, человек встал на расстоянии от нас, а я ушёл.
 
Сверив всю накопившуюся информацию, я предположил, что меня хотели взять прямо в офисе «Боротьбы». И, наверное, лифт, который шёл тогда наверх, шёл за мной уже с группой захвата.

Ехать было некуда, я решил залечь на дно: совершенно понятно, что светить документами было нельзя. На улице стояла страшно холодная для холёного Киева погода, квартиры нет, в гостиницу не сунешься: денег-то почти нет. Хлещет ледяной дождь, наступает ночь. Поехал на вокзал, там люди предлагают комнаты. Решил рискнуть, познакомился с женщиной, пошли к ней, снял комнату, не ахти какая, но всё-таки крыша над головой, и по карману…
 
Утром сказал хозяйке, куда мне надо, оказалось, что офис «ХИАС» совсем рядом с её домом, она вызвалась меня проводить. Шли пешком километра два-три. Ничего подозрительного не было. Хозяйка комнаты не дошла до офиса пару десятков метров, туда я вошёл один.

Меня приняли, подробно расспросили, кто я и откуда. В интернете к тому моменту уже было полно информации о заведённом на нас уголовном деле, Лебедев уже был арестован. Меня объявили в розыск, по-моему, 17 октября. С юридической точки зрения это очень важный момент, так как я уехал ранее заведения уголовного дела, а значит, от следствия не скрывался. Но позже на всех судах по мере пресечения мне вменялось то, что я якобы скрывался от следствия и был объявлен в розыск.

В «ХИАС» на меня довольно быстро завели анкету соискателя убежища, с того момента и, вероятно, по сей день с точки зрения международного права я нахожусь под защитой УВКБ ООН.  Правда, в последствии, во время заключения я защитного действия этого статуса так на себе и не ощутил… Заведя анкету, сотрудники предложили какое-то время подождать в холле, что-то им нужно было с кем-то согласовать.

Я спросил, сколько у меня есть времени пока они будут согласовывать дальнейшие действия по моей анкете. Ответили: примерно полчаса. По-моему, уже в холле я попросил у сотрудницы пароль к вай-фаю, чтобы зайти в интернет с ноутбука. Но сотрудница в вежливой форме отказала мне. Поэтому я решил сходить куда-нибудь «позавтракать с вай-фаем», так как вдобавок с утра ещё ничего не ел. Завтрак в услуги съёмных квартир не входит. Узнал, что столовая в этом же здании, за углом. Туда и пошёл. Дом там Г-образный, и на противоположном углу я действительно нашёл простенькую столовую. Но в ней оказалась такая прорва народу!

Какие-то украинские солдаты, по виду срочники, просто праздный народ. В общем, наверное, обед был в разгаре. Думаю, застряну в очереди тут надолго, пойду-ка лучше, пройдусь вдоль широкой улицы, найду какой-нибудь киоск, куплю хотя бы булочку. Ну, вот так я и сходил за булочкой…
 
Обойдя дом уже с другой стороны, фактически сделав полный круг, я стал двигаться в сторону проезжей части. И тут почувствовал, что в моём направлении движется микроавтобус, в голове почти сразу мелькнула мысль, что это по мою душу. Вспомнил, что на секундочку в офисе «ХИАС» включал телефон, так же включал там свой ноутбук, правда, без входа в интернет. Всё это промелькнуло за доли секунд, а между тем автомобиль подъехал ко мне совсем близко, шагов десять оставалось, и оттуда выскочил здоровенный хлопец в камуфляже. Держа телефон у уха, он вдруг произнес: «А вот он, я вижу его!» и буквально в два длинных шага оказался вплотную ко мне, сгрёб меня в объятия.

Я стал вырываться, из машины выскочили ещё, зажав мне рот, схватив очень крепкими руками, затащили в микроавтобус. Кто они были, так и осталось неизвестно по сей день, но я думаю, что это сотрудники украинских спецслужб, уровня СБУ времён Януковича. Они тогда ещё дружили с ФСБ.
 
В авто мне на голову натянули чёрную, очень дурно пахнущую шапку, так что закрыли глаза да, наверное, и рот. Сам рот забили какой-то тряпкой, руки и ноги скрутили скотчем. В машине играл тяжёлый рок, какой-то жуткий, чёрный металл.

При этом буквально через несколько минут, робко перекрикивая украино-язычный блэк-металл, у меня зазвонил телефон. Но похитители его сперва не услышали. После первого неудачного вызова через минуту телефон зазвонил опять, тогда похитители поняли, что у меня есть телефон, обшарили меня достали и отключили его. 

Позже я узнал, что мне звонили сотрудники «ХИАС» так как они в окно видели моё похищение и практически сразу отреагировали на него. Свой телефонный номер я им указал в анкете только что. После они обратились в милицию и заявили о похищении человека.

В машине со мной никто не разговаривал, на любые даже незначительные телодвижения, похитители реагировали грубо. Причем, так как рот у меня был закрыт, я фактически начал задыхаться. Я пытался как-то сигнализировать об этом похитителям, но в ответ получал оплеухи. В конце концов, мне удалось установить с ними какой-то контакт, я дал им понять, что мне тяжело дышать. Кто-то из них проинструктировал меня, что сейчас уберут изо рта тряпку, но я должен молчать. При моей попытке кричать, тряпку опять вставят в рот. Я показал глазами, что согласен. Всё это время микроавтобус продвигался по городу, вероятно, с хорошей скоростью.

После я попросил воды, при этом, возможно, прошло уже какое-то количество времени, может час, может два. Я всё время лежал на спине, на полу автомобиля с натянутой на голову шапкой, от которой всё так же исходил какой-то мерзкий трупный запах.
Мне дали попить воды из пластиковой бутылки, при этом меня не подняли, а начали заливать воду из бутылки в меня как в воронку в лежачем положении. В результате я стал захлёбываться. После этого они сообразили и посадили меня так же на полу, но в положение сидя. Сделав ещё пару глотков, я наконец напился и стал пробовать с ними разговаривать.

Я негромко стал им объяснять, что являюсь невиновным человеком, что возможно это какая-то ошибка, что занимаюсь законной общественно-политической деятельностью и меня незаконно преследуют российские власти по политическим мотивам. В ответ лишь громче стал играть тяжёлый рок. И всё же я не прекращал рассказывать о происходящих политических процессах в России и в мире, о системе своих взглядов и т.д.
Вероятно, через несколько часов я впал в полудрёмное состояние, авто всё ехало, мышцы тела затекли и, вероятно, поэтому моё сознание выключалось. Через несколько часов мне показалось, что мы подъехали к какому-то аэропорту, были слышны специфические звуки моторов самолёта. Подумал: вот сейчас меня загрузят и увезут в Россию. Автобус простоял у этого места, наверное, минут двадцать и тронулся опять в путь по дороге. Ещё через несколько часов, автобус остановился, и началась какая-то суета. Начался поиск моих документов. Я предположил, что мы подъехали к границе.

И вдруг в мой адрес последовала команда вставать, мне обрезали скотч на ногах, а позже и на руках и даже сменили шапку! На голову натянули другую, уже не пахнущую.
 
Мне помогли подняться и под руки вывели из микроавтобуса, сразу впихнув в другой, подъехавший вплотную дверями к двери. Так что. перебираясь в него. я даже не касался земли. В этом микроавтобусе явно были другие люди, тут иногда происходили диалоги, на явно русском языке. В предыдущей машине очень редко слышались реплики на русском, но с украинскими интонациями. Насколько я помню, именно во второй машине шла какая-то суета с документами, что-то у них пошло не так.

Позже уже от адвокатов и из материалов уголовного дела, да и из СМИ я узнал, что меня перевозили через украинский пограничный пункт «Гоптевка», это Харьковская область.  При этом они поставили штамп в мой загранпаспорт, что я покинул территорию Украины, а при въезде на территорию России они штамп ставить не стали! Российский пункт пропуска «Нехотеевка», Белгородская область. Между двумя этими пограничными пунктами буквально 200 метров, примерно за год до ареста я бывал там и даже проходил между пунктами пешком! Там совершенно невозможно уйти куда-то в сторону, это на редкость охраняемый объект с высоким забором, колючей проволокой и прочими атрибутами режимного объекта.

Вот и возникает вопрос, как и почему меня провезли через российский погранпост, не поставив отметку! А ответ простой:
17 октября я уже был объявлен во всероссийский розыск и при нормальном переходе этого пункта пограничники обязаны были бы меня задержать, оформить как следует, и сдать правоохранительным органам. Но, разумеется, в планы похитителей это не входило. Им нужно было допросить меня с пристрастием без свидетелей. Оттого-то я остался в паспорте с одним штампом. Но об этом всём я догадался гораздо позже…

А пока автомобиль везёт меня по Белгородской области. То, что это именно Белгородская область, я понял, услышав белгородское радио. Уж не помню, какие включались волны, но помню, что меня удивило, что в этом автобусе ребята либо менее профессиональны, либо более самоуверенны, раз позволяют себе оставлять в моей памяти такие следы.

На какой-то момент я успокоился: ну, думаю, Россия-матушка, везут, значит, в тюрьму, тут уж не пропаду, да и, как говорится, на миру и смерть красна. Через несколько часов под колёсами стала биться дорога, сложенная из плит. Исходя из маршрута, я понял, что мы уже едем в Брянской области: дело в том, что летом 2012-го с Удальцовым мы много раз проезжали в этом направлении. Разъезжая с агитационными мероприятиями по разным регионам России не впервые, причём часто я сам был за рулём. И больше нигде мне не попадалась такая плиточная дорога, только в Брянской области, а то что я перед этим слышал белгородское радио, вообще не оставляло сомнений, где я нахожусь.
Со мной по-прежнему никто не общался, а я в свою очередь так же упрямо рассказывал своим похитителям о системе своих политических взглядов и методах нашей борьбы. Невольно агитировал своих похитителей даже в таком, казалось бы, безвыходном и незавидном положении жертвы.
 
Позже, уже в подвале дома, где чуть более суток меня держали и пытали до официального ареста, один из присутствующих сказал, что я, мол, хорошо подготовился к аресту и убедительно говорил, но они мне не верят, потому что им сказали, что я враг Родины. Вообще, нужно подметить, что у этих ребят постоянно проскакивали какие-то примитивные, но довольно честные понятия о патриотизме и т.д. Но, к сожалению, они явно были не философы, и достучаться до их рассудка мне не удалось. Увы, в нашей правоохранительной системе пока ещё могут появляться, и даже наиболее востребованы люди, мыслящие от общества отдельно, фрагментарно – отталкиваясь от пользы лишь своей корпорации в целом. Уж очень высок там пресловутый корпоративный дух.

Наверное, это и не плохо: мол, приказы не обсуждают, с нас начинается государство. Но с другой стороны, люди в такой системе явно превращаются в роботов и не могут отличить преступные приказы от законных. Да и важно, какое это государство, кому на пользу работает система, какому правящему классу служат роботы-патриоты. Это я считаю очень плохим явлением: наверное, это и есть та самая рабская психология, о которой так часто говорят российские либеральные мудрецы.

После не очень продолжительной поездки по плиточной дороге, машина вдруг сошла на просёлочную дорогу и явно сбавила скорость. Естественно, это моя догадка, опять же, подтверждённая многолетним водительским стажем. Доехали до какого-то дома. Меня выгружают и ведут в подвал, этого я не ожидал, скажу прямо.
 
Если в авто мои похитители иногда довольно доброжелательно реагировали на какие-то мои минимальные просьбы, то в подвале почти сразу начались грубые, скотские разговоры. Вообще, позже я столкнулся с такой особенностью практически всех людей в погонах, как солдафонство. Теперь я понимаю, что это не какая-то притча, а реальная черта характера почти всех служивых людей. То есть даже в быту, в обиходе, не на службе. Это полное отсутствие чувства такта, примитивные шутки, грубый, невоспитанный лексикон. В общем, дерьмо и кровь.

В принципе, наверное, ничего удивительного в этом нет, при соприкосновении, допустим, сотрудников ФСИН со своими подопечными, сотрудники вынуждены переходить с ними на один язык, на «блатную музыку». При этом, будучи и сами не богаты в образовании и духовном развитии, они не способны повлиять своим интеллектуальным авторитетом на зэков, поэтому подстраивают среду зоны под себя только «буталом» и погоном, одновременно подстраиваясь под атмосферу зоны и сами.

Так и в других сферах работы людей в погонах: они, на мой взгляд, идут по более лёгкому пути и оказываются морально на том же уровне, что и те, кого они обязаны не только содержать под стражей, но и перевоспитывать. Однако этот романтизм и гуманизм остался далеко в СССР вместе с лагерным транспарантом «На свободу с чистой совестью», с идеей перековки трудом и перевоспитания самых отъявленных изгоев коллективом, который всегда умнее и культурнее, чем индивид…
 
Хотя, естественно, в моём случае специфика политической ситуации, наверное, и диктовала подобный подход. 
В общем, в подвале мне практически сразу стали угрожать расправой, убийством меня, членов моей семьи и т.д. Меня заковали в наручники по рукам и ногам, а между ними кинули цепь, так что я постоянно сидел в сгорбленном состоянии. Обувь зачем-то сняли, и я остался в лёгких носках на холодном бетонном полу. Вообще с момента похищения прошло уже, наверное, часов 12-15, я ничего так и не поел, не спал, не ходил в туалет, да и пил-то пару раз, совсем чуть-чуть.

Сперва мне толком не объяснили, что от меня хотят. По сути, просто читали какую-то устную импровизированную лекцию о том, что я враг России, что я перешёл Рубикон и что у них теперь есть все моральные права меня уничтожить физически. Конечно, какие-либо мои аргументы о том, что у власти находятся жулики и воры, во внимание не принимались и грубо одёргивались. То есть мне просто приходилось сидеть и слушать какую-то муть о патриотизме, и непонятно, в чём этот патриотизм должен был выражаться. Вероятно, по версии похитителей, я должен беззаветно любить грабителей и разрушителей СССР и России, и просто признать себя их частной собственностью.
 
Через какое-то время меня спросили, не слабое ли у меня сердце, прямо сказали, что мне поставят укол, так называемую сыворотку правды и если сердце слабое, то оно может не выдержать, либо я могу остаться дураком. У меня действительно с детства были какие-то проблемы с сердцем, о чём я им и сказал.

В итоге они решили пока мне укол не ставить, а дали попить какой-то мутноватой, чуть солёной воды. Убрали из-под ног таз, так как думали, что, если поставят укол, я могу начать блевать...
Потом потекли задушевные беседы. Я по их просьбе рассказал, какой деятельностью занимался в последний год, в том числе при участии Удальцова. Где и в каких вопросах пересекался с Алексеем Навальным (признан экстремистом в РФ)и Ильёй Пономарёвым (признан иноагентом и экстремистом в РФ). В принципе, я рассказывал им действительно практически обо всей нашей деятельности, но они лишь начинали злиться от моих рассказов и становились всё грубее. Так как получалось, что меня не за что вот так вот держать в подвале и уж тем более заводить на меня уголовное дело.

В конце концов, с их стороны стали поступать предложения написать явку с повинной по составленному ими сценарию…

Время, описанное мною, только на бумаге читается быстро. Описанные мною лишь на пару страниц события можно прочесть за пять минут, но на самом деле туда вместилось более десяти часов панических эмоций, угроз, оплеух, физических неудобств, скрюченности и даже отчаяния. Они повторяли постоянно: парень, не дури, никто не знает, где ты, тебя уже в принципе для мира не существует, твой единственный шанс спастись - это пойти нам на встречу и сделать, так как мы просим. При этом постоянно повторялось, что то, что мы напишем, ещё должен будет посмотреть какой-то суперважный человек, и этот человек в конечном итоге должен будет принять решение, буду я далее жить или нет. 

В итоге я согласился написать то, что они от меня требовали, при этом подумав, что потом мне удастся отказаться от того, что меня заставили написать. Так как это в любом случае, во-первых, не будет иметь под собой никаких доказательств и, во-вторых, я исходил из того, что суды не должны принимать к сведению подобные материалы, добытые без присутствия адвоката, и тем более, если человек отказывается от них. В общем, под угрозами, примерно на вторые сутки похищения, не спавши всё это время, я начал писать под их диктовку.

Писанина шла трудно, они всё-время пытались диктовать какую-то ахинею, потом созванивались с какими-то людьми, подгоняли текст, потом расспрашивали меня о реальных наших некриминальных действиях и под эти абсолютно законные действия подгоняли какие-то свои тезисы и якобы наши планы и дела криминального характера. Их аппетит разрастался с каждым предложением. Мне стали предлагать написать, что мы хотели совершить государственный переворот, устроить теракты и т.д. От этого я стал отказываться в категорической форме.

Посовещавшись, они решили сбавить аппетиты и сделали упор в тексте на так называемых массовых беспорядках. В итоге после третьего варианта так называемой «явки с повинной» они отстали от меня. При этом практически всё это время, всё что в ней написано, мне надиктовал человек в прозрачной маске. Маска была сделана из какого-то материала чуть толще женских капроновых чулок, он сидел ко мне вполоборота, и мне хорошо был виден профиль его лица. Он почему-то часто повторял слово «позабористей», либо «поубористей», вероятно, считая, что я пишу слишком размашисто. И постоянно предлагал начать какое-то предложение с красной строки. В конечном итоге через несколько часов текст был написан.

И мне предложили зачитать этот текст на видеокамеру. Мне вручили «явку» в руки, посадили на стул и, не расстёгивая наручников, стали делать видеозапись чтения текста. В какой-то момент мне показалось, что человека, делающего запись я где-то уже видел. Правда, он был в маске, но глаза мне показались похожи. И тут у меня мелькнула мысль, что его надбровные дуги и глаза, похожи на глаза Габдулина, того самого, который брал у меня доследственные показания 12-го октября на «опросе» в Следственном комитете. Читая бумажки, я постоянно бренчал своими цепями, вероятно, этот звон попадал в аудиодорожку, и меня попросили заново зачитать тот же текст. Всего сделали два дубля. Честно говоря, я не знаю, почему эта запись так нигде и не появилась, вероятно, мой вид был настолько плох (так как я не спал уже фактически двое суток), что они просто не стали показывать такой позор, ведь там совершенно понятно, что человек зачитывает текст по бумажке находясь явно в нестандартном состоянии.

После этого меня предупредили, что скоро приедет очень авторитетный человек, от которого будет зависеть, буду ли я дальше жить и, чтобы для меня всё прошло нормально и человек распорядился оставить меня в живых, я должен подтвердить ему всё, что было написано в явке и не пытаться говорить другую версию событий. По сути, мне был поставлен ультиматум.

В общих чертах в явке было написано, что мы с Удальцовым, Лебедевым, совместно с грузинским политиком Таргамадзе и его сообщниками подготовили ряд мероприятий, направленных на проведение в России массовых беспорядков с целью смены власти незаконным способом. Так же определённую роль в наших действиях якобы должны были сыграть А. Навальный(признан экстремистом в РФ), И. Пономарёв(признан иноагентом и экстремистом в РФ) и другие, хорошо известные уже не только в РФ, а и за её пределами общественно-политические деятели. По версии написанной «явки», именно политические активисты левых организаций и особенно члены Левого Фронта должны были играть ведущую роль в деле дестабилизации политической обстановки в России.

На какое-то время от меня все отстали и дали возможность вздремнуть перед приездом важного человека. Думаю, в дрёме прошло часа два, не больше.

Наконец, дождались большого начальника, меня посадили на узкую железную кровать с матрасом, теперь лицом в угол комнаты. Пришедший человек находился постоянно у меня за спиной, его я не видел, а только слышал его голос. Мне показалось, что он чуть причмокивает, когда говорит слова. Представился Иванычем, начал меня расспрашивать, мне пришлось ему говорить всё так, как написано в явке. Хотя, позже в процессе беседы я пытался с помощью отвлечённых тем дать понять ему, что мы, мягко говоря, невиновны, никаких беспорядков устраивать нам просто не выгодно. Но, по-моему, его тоже особо не интересовал вопрос моей виновности или не виновности, вероятно, он просто любовался результатом работы людей, учинивших мне подвальный допрос с пристрастием. При этом я был удивлён, что «Иваныч» знал какие-то подробности политических раскладов внутри различных политических групп и движений России. Даже свободно дискутировал о левом движении, назывались не очень-то известные имена: например, Денис Зоммер, Сергей Довгаль и другие.

Возможно, это была умелая импровизация «Иваныча» и он каким-то образом подыграл мне. А, возможно, данный человек был действительно специалистом из каких-то тайных влиятельных ведомств Российской системы госустройства высшего уровня.
Иваныч, в принципе, повторил мне пожелания, которые я уже слышал от силовиков в масках. Не отказываться от «явки». Тогда я, по их обещаниям, должен был получить пару лет колонии и стать их другом по жизни, при этом мне были обещаны даже преференции в дальнейшей общественно-политической деятельности. 

Конечно, для меня даже после стольких часов голода, запугиваний и неудобств это были идиотские посулы, однако с того момента я хотя бы мог рассчитывать, что меня довезут до каких-то официальных структур: повезут в суд и огласят для общественности моё место нахождения. Это давало хоть какую-то надежду.
 
Вскоре «Иваныч» покинул подвал и люди, находившиеся рядом, стали собираться в поездку. О чём оповестили и меня.
В Москву ехали на том же микроавтобусе, который вёз меня в подвал. При этом всё время в подвале и в микроавтобусе я находился в тёмной шапке, натянутой мне чуть ли не до рта и полностью скрывавшей глаза. Но всё же снизу я кое-что мог видеть и, без всяких сомнений, авто было то же самое. Ну и, вероятней всего, мои похитители уже не менялись, по голосам я уже начинал их узнавать. Друг друга они обычно называли «командир», но пару раз, правда, промелькнули какие-то имена. Сейчас их уж и не вспомню, а фантазировать, думаю, незачем.
 
Кому-то может показаться что ничего существенного в подвале не произошло: мол, можно было попытаться держаться до предела и вообще ни на что не соглашаться. Но поверьте, психологическое состояние человека в такой момент, безусловно, паническое, угрозы мне не казались шуточными, физическое воздействие, путём легких тычков, содержания в одной позе фактически связанным по рукам и ногам, бессонные часы. Всё это, безусловно, повлияло на меня. К тому же, повторюсь, что я исходил из того, что в судах и даже на следствии со своим адвокатом мне удастся чисто логически объяснить, что явка это всего лишь фантазия моих похитителей.

Конечно, в книге можно было для острастки написать, что меня пытали током, ставили обещанный укол... Но мне по большому счёту хватило и тех издевательств, которые со мной проделали, для того чтобы я стал более сговорчивым. Тем более, скорее всего, если бы я не пошёл им навстречу, то они не заставили бы себя ждать с током и уколами и ещё чёрт знает с чем. Слишком высокий был «заказ» и уполномоченный этот «Иваныч», слишком большими были политические ставки в этой игре, которая 6 мая действительно выглядела для правящего класса пугающей, инугурация была под угрозой срыва. Торжественный проезд президента в бронированном «мерседесе» и его чёрного кортежа в Кремль на фоне лагеря протестующих или, не дай бог, транспарантов и беспорядков? Это же немыслимо! Вот и выглядела Москва на следующий день пустой, зачищенной, как после взрыва нейтронной бомбы. Зато инаугурация состоялась, преемственность воровской власти не пошатнулась, сверхприбыли правящего класса вышли из зоны угроз: «Россия была спасена»…

Уверен, в нашей стране арсенал пыточных устройств у спецслужб огромный, об этом впоследствии я слышал гигантское количество историй от своих сокамерников и прочих соседей по тюрьмам и лагерям.  Опять же, тут нужно брать во внимание и тот факт, что мы ведь не вели какой-то жёсткой и непримиримой борьбы против власти, в смысле вооружённого восстания и т.д. Не случайно же Сергей Удальцов ходил на встречу с тогдашним президентом Дмитрием Медведевым, когда власть решила пообщаться с «болотными» оппонентами. Мы реально, а не «анатомически», по лживой версии НТВ, занимались лишь законной протестной деятельностью, ничего выходящего за рамки открытых и доступных политтехнологий и обыкновенной агитаторской работы мы не делали, и, соответственно, психологически я вообще был не готов к такому к себе отношению. Более того, я до появления в суде думал, что мной занимаются какие-то отморозки, типа чоповцев, то есть никак не мог поверить, что эти люди имеют отношение к законным структурам. То есть в моей стройной картине мира никак не мог уложится тот факт, что люди, имеющие отношение к правоохранительным структурам, способны совершать такие преступления...
 
            Микроавтобус опять загружен, и мчит по дороге: почти сразу по плиточной. Возможно, в этот раз даже промелькнула какая-то брянская радиоволна в колонках. Далее шоссе пошло спокойнее, без тряски и поворотов, возможно, поэтому я даже уснул в относительном комфорте, по сравнению с недавним ледяным полом подвала, спал долго. И вот уже Москва, где-то на МКАД меня попросили позвонить с моего сотового в СК РФ в кабинет Габдулину и сказать, что я, мол, хочу встретиться с ним. Подробностей уж не помню, настолько был измождён. На первый звонок никто не ответил, они начали суетиться, что-то выяснять, в итоге я позвонил опять, кто-то взял трубку, я сказал человеку требуемые от меня слова, и мы поехали. 

Через полчаса оказываемся в лесу, но явно в городском. Рядом две машины, наш микроавтобус и какая-то легковая машина представительского класса, тёмный цвет, вероятно BMW, хотя может быть и Ford. В принципе я ещё плохо после голодных часов и «аварийного» сна в скованном состоянии воспринимаю реальность, мне предлагают пересесть в легковой автомобиль, и только тут я понимаю, что в нём Габдулин. Авто трогается, у меня в руках мои вещи, возможно, в сумке даже мобильный телефон. Мы не разговариваем, в авто Габдулин, я и водитель. Мелькает мысль, на каком-то перекрёстке, на светофоре выскочить из машины: я же один на заднем кресле, двери не заблокированы. Выскочить и бежать в ближайшие дворы стремглав, без остановки, они же не такие спортивные оба, чтоб сразу понять, что произошло, и догнать меня? Сердце волнительно стучит, думаю: а вдруг всё же дверь заблокирована, да и сил-то уж нет на такой кросс после двух суток кошмара. Опять же, Габдулин не грубит, не угрожает, думаю: может, и правда недоразумение, может, удастся всё объяснить?

Едем в СК России, это здание мне уже знакомо. Авто пропускают на территорию, всё, тут уже бежать некуда, это уже закрытая зона. Я и не знаю, какое нынче число, мне кажется, что моя поездка из Киева длится трое суток. В кабинете у следователя узнаю, что сегодня всё-таки 21, а меня похитили 19-го. Почти сразу прошу звонка адвокату, стараюсь действовать по примерам из кинофильмов. Ведь опыта общения со следователями практически нет!

Кроме Габдулина, который периодически куда-то уходит, есть два или три других следователя, потом я их и не видел, только Тимофеева да Галкина. Просят меня дать показания под протокол и подтвердить «явку с повинной», я отказываюсь.

Они удивлены, какой-то нерусский по поведению и говору следователь пытается надавить на меня, потом начинает напоминать мне про подвал, мол, ты же там обо всём договорился. Я объясняю, что я не виновен, а те люди, что держали мен я в подвале явные преступники. Следак, похоже, не знает, что делать, я понимаю, что по какой-то причине они уже не могут на меня грубо давить, и тут я полностью отказываюсь от общения с ними, ссылаясь на 51-ю статью конституции. 

Так проходит несколько часов, со мной периодически общаются по каким-то праздным, ничтожным вопросам. При этом составили протокол об изъятии вещей. Пригласили понятыми каких-то солдат. Я солдатам объясняю, кто я такой, с надеждой, что они догадаются сообщить кому-нибудь обо мне. Но мои надежды, похоже, не оправдались, более того, эти солдаты потом появлялись в каких-то следственных действиях в качестве понятых ещё несколько раз при других обстоятельствах. В протоколах я видел их фамилии по разным поводам. Как я понял уже позже, у представителей следствия, как правило, есть свои ручные понятые, которых часто используют в различных делах. Уж и не знаю, за какие шанежки следствие их прикручивает к себе...
 
В какой-то момент я прошусь в туалет, мне показывают, где он находится, я иду туда один, коридоры пустые, руки и ноги у меня свободны. Наверное, можно было и вовсе тихо уйти из СК, лишь где-то через минуту к двери подбегает кто-то из младших следователей и, переговариваясь с кем-то, говорит: «да вот он, в туалете, никуда не ушёл, не бойся». Думаю, значит, можно было и уйти! Конечно, на проходных человек с автоматом, но как-то можно было, наверное, его перехитрить, да и вообще можно и через забор сигануть.

Эта мысль потом крутилась у меня в голове множество раз: почему я так спокойно пошёл в туалет, когда никто меня не контролировал и арестован я ещё не был? Объяснение одно: проклятая вера в законность, в свою невиновность, ведь судьи и прочее начальство обязательно разберутся. Наивный, ещё не понимаю, с кем имею дело, что это обыкновенная политическая расправа, а впереди столько мучений и горя!

В туалете достаю телефон, где-то кто-то мне его передал, а эти следаки так и не нашли его, там украинская симка, трубка новая, пытаюсь звонить на память, приходит на ум номер Ильи Пономарёва(признан иноагентом и экстремистом в РФ), пытаюсь набрать. Туалет приоткрыт, иначе нельзя, следователь замечает, бежит ко мне, требует отдать телефон, пришлось подчиниться. В общем-то, мне множество раз помогала удача, но моя несообразительность и нерасторопность не дали мне воспользоваться подарками судьбы. Лишь иногда я как-то брал удачу за рога, но об этом позже.

Всё, надежд нет, адвокату позвонить не дают, родным тоже, я официально задержан, составлен протокол, я отказываюсь от подписи. Вскоре везут в суд. Возможно, приезжает конвой. Едем в Бассманный суд, о нём я наслышан: «басманное» правосудие или, точнее, кривосудие. Уже поздно, выходной день. По-моему, в суде мне навязывают адвоката, фамилия толи Квасов то ли Басов. Явно их человек, я отказываюсь от его услуг, прошу, чтобы судья вызвал адвоката Фейгина (признан иноагентом в РФ), даю ей его телефон, судья Солопова, председатель суда приехала в выходной день. Для приличия звонит Фейгину (признано иноагентом в РФ) , задаёт ему дурацкий, вопрос есть ли у него со мной соглашение. Он вроде как отвечает «нет», ну, судья на этом и прерывает диалог с ним. Объявляет мне, что Фейгин (признан иноагентом в РФ)-  не мой адвокат, так как у меня нет с ним соглашения. Я в шоке, злюсь и на Фейгина (признан иноагентом в РФ)и на всё вокруг, но злость наружу не выплёскиваю. Если бы судья спросила, может ли он сейчас приехать, чтобы осуществлять мою защиту, уверен, Фейгин(признан иноагентом в РФ) бы приехал, но судья явно хитрит, задаёт такой вопрос, который не даёт возможности ответить адвокату двусмысленно. В итоге соблюдены все юридические формальности, но, по сути, мои права явно нарушены.

Пробую добиться, чтобы нашли ещё одного адвоката, на которого возлагаю надежду, называю Дмитрия Аграновского, судья спрашивает, есть ли у меня его телефон. Нет, его номера у меня не было. Говорю про Виолетту Волкову, но следователь её отводит якобы на том основании, что она защищает Лебедева, а он вину не признаёт, а я, мол, явку написал, значит, наши позиции противоречат друг другу, на этом основании адвокат не может быть у нас обоих.

Объясняю судье, что меня похитили на Украине, что меня пытали, заставили написать под их диктовку «явку с повинной», я невиновный человек, преследуют по политическим мотивам. Говорю, что уже оформил статус соискателя убежища. Судья от этого чуть напряглась, даже переспросила об этом. Следователь несёт какую-то пургу о достаточном основании полагать, что я преступник, требует моего ареста на два месяца. Прокурор поддерживает следователя, адвокат что-то мычит, я особо его и не слушаю, понимая, кто он такой.
 
Объявляется перерыв, после перерыва в зал заходит какая-то девица с камерой, я ей начинаю объяснять, что меня похитили, что весь этот суд провокация, не дают связаться с адвокатами и т.д.
Девушка что-то мне пытается сказать как-то маякнуть, но я ничего не понимаю, всё очень тихо, а я практически третьи сутки не сплю. Судья прерывает диалог, выносит решение, арестовать на два месяца. Я ещё что-то говорю девушке с камерой. Меня уводят, надевают наручники, идём во двор суда к автозаку. За заборчиком вижу камеру, кричу, что меня похитили, меня пытали, полицейские ускоряют шаг, сажают в автозак.

Едем, ночная дорога, казённое железо на руках, двери, стены автозака, всё железно, лязг шум, в автозаке я один и полицейский. Я пытаюсь с ним заговорить, объяснить ему, что меня незаконно арестовали, диктую ему телефон Ильи Пономарёва(признан иноагентом и экстремистом в РФ), объясняю, что это депутат Госдумы, нужно чтобы он вмешался. Полицейский с каменным лицом. Думаю, скорее всего, он никому не позвонит и ничего не передаст. Не знаю, наверное, так всё и было. Через минут двадцать мы подъехали к какому-то зданию и довольно долго около него простояли. Это была ФСБшная, бывшая КГБшная тюрьма «Лефортово». И вот автозак въехал на территорию тюрьмы, теперь я уж точно в заключении.




Глава 2. «Лефортово».

Глава повествует о первых впечатлениях в тюрьме. Случайные встречи с моджахедом Магасом, холёным столичным наркодилером Лёшей, полковником Квачковым и неслучайные угрозы со стороны сотрудников спецслужб.



В «Лефортово» всё чётко, по-военному, но не грубо. Раздеться, вещи сюда, казённые вещи получить тут, анкетные данные, душ, фото, медосмотр. Почти сразу начинает работать опер, но вопросы задаёт, скорее связанные с бытовыми пристрастиями, привычками и т.д. Если некурящий, то будешь сидеть в некурящей камере, это практически единственная тюрьма в России, где соблюдается это правило. В Москве точно везде сидят курящие с некурящими и даже с больными, которым находиться с курящими просто смертельно опасно.

Стараюсь отвечать по минимуму, ссылаюсь на усталость, объясняю, что более двух суток не спал.

Меня обряжают в казённую одежду, выдают всё, включая трусы и тапочки, майку и обувь. Ну, и хит сезона «осень-2012», спецкостюм синего цвета. Всё странно обвисает на мне, хотя в принципе вроде всё по размеру, но смотрится всё же смешно. Через пару часов досмотров, опросов, заполнения анкет, приводят в камеру.

В камере никого, я заношу матрас, стелю постель, бегло осматриваю камеру. Всё аскетично: высокий, 4-5 метров, сводчатый потолок, две железных, очень узких и коротких кровати. Один железный столик, прикрученный к стене, к нему же прикручена лавка на двоих человек. Сверху, над столиком, железный короб с ячейками, своеобразный шкафчик для продуктов и прочей утвари. Одна переносная деревянная тумбочка. Окно под потолок, с матовым или закрещенным стеклом. Чтобы открыть форточку мне моего роста не хватает. При входе, сразу у дверей, конусообразное сооружение, если я на него сажусь, то мои ноги свисают и не касаются земли, это знаменитый лефортовский туалет. Больше нигде я не видел ничего подобного: чудо человеческой мысли, конус железный из нержавейки, верх его отделан деревом. Туалет практически ничем не отделён от остального пространства. Лишь небольшой стеночкой, мне по пояс высотой, и то, с одной стороны. То есть, если смотреть по порядку, то при входе в камеру, справа конус-туалет, потом низенькая стеночка, сразу к ней примыкает раковина и через 40 сантиметров от неё стол для приёма пищи.
Говорят, когда лётчика Руста спросили, как ему сиделось в тюрьме в СССР, он сказал, что сидел всё время в туалете. Этот полуанекдот не так далёк от реальности. Комната, наверное, квадратов десять не больше. Но сейчас я радуюсь и этому, мне уже безразлично, арестован я или нет, осудят или через пару дней отпустят, я просто валюсь спать…
 
Поутру подъём в 6 утра, дежурный открывает небольшой квадрат в двери и напоминает, что требуется заправить кровать. Потом спрашивает, есть ли у меня «письма, жалобы, предложения, ходатайства». Этот порядок слов я потом слышал каждое утро, как заученную речь, впрочем, как и почти всё остальное, что там произносится и делается сотрудниками. Ведь за годы работы в тюрьме их действия стали отточенными до автоматизма и они, по сути, превращаются в механизм исполнения своей службы. Вполне вероятно, что эта машинальность у них присутствует и в быту.
 
Я пытаюсь объяснить, что у меня нет ни бумаги, ни ручки и что я не знаю, куда писать жалобы. Сотрудник объясняет, что я должен написать заявление на приём к начальнику, где мне всё объяснят. Мне выдают бумагу, ручку и я пишу заявление на приём.
Но сейчас только 6:00, а начальник придёт в 9:00 и вызовет в течении дня.

Я укладываюсь на заправленную кровать, без одеяла прохладно, а заправку в дневном режиме нарушать нельзя. Минут через двадцать приносят завтрак. На завтрак у «лефортовских» неплохая каша. Да мне всё сейчас вкусно, я ведь более двух суток не ел!

Всё это как во сне: вот я вроде бы уже и нормально поспал, и поел, но в голове бушует психологический протест. Где я, что я, почему эта дурацкая камера, реально ли это всё, может, это вообще сон? А, может, попробовать вылететь в окно? Если получится, то это точно сон. Но летать я не умею.

В камере нет телевизора, нет вообще никакой бытовой техники, даже чайника. Правда, над дверью орёт радио, его можно убавить и прибавить, но полностью отключить невозможно. Радио, конечно, какое-то наиглупейшее. Вспоминаются книги Лимонова, он много описывал тюремное радио, репертуар попсы, который льётся на головы зэков. Хожу по камере, думаю, хожу, лежу, так проходит всё время примерно до прогулки. Иду с радостью, ведь помещение уже надоело. Прогулка — это только название.

Прогулка — это камера, «боксик» один из нескольких расположенных в коридоре. Боксики без крыш, но наверху решётки. На прогулке дико орёт музыка, а убавить её может только сотрудник. Позже узнал, что так громко музыку на прогулках включают для того, чтобы зэки из соседних боксиков не переговаривались друг с другом. Так делается практически во всех тюрьмах.
На прогулке всё же можно размяться и вдоволь надышаться свежим воздухом, я ведь так и не смог открыть форточку в камере, она очень высоко и нет никакого приспособления для её открывания для людей, не умеющих летать. Про себя думаю, что мне, наверное, придётся посидеть пару недель, либо даже пару месяцев, ведь бюрократия пока разберутся, наверняка будет скандал, когда появится адвокат, узнает президент, он-то, конечно, не допустит такого безобразия. У меня тогда отношение к Путину было в целом терпимое. То есть иллюзия веры в доброго царя ещё сохранялась.
Но, думаю, всё же есть помимо него и бюрократы-бояре плохие, так что пару месяцев точно посижу. Решаю чаще разминаться: и на прогулках, и в камере, отжимания, приседания, бой с тенью, растяжка. Я довольно долго занимался спортом, преимущественно боксом, в общей сложности практически 10 лет без больших перерывов. Так что сразу взялся за старое.
В камере по возвращении из боксика практически сразу подали обед, а сразу после обеда пришёл охранник и сказал собираться, кто-то ко мне пришёл. Я спросил, кто, тайно надеясь, что адвокат.  Охранник, там его официальное название «инспектор», неофициальное «продольный», - говорит, что им не сообщают, кто приходит, поэтому он мне не может этого сказать.

Вообще пока обращение со стороны ФСИНовцев в целом достаточно вежливое. Более того, они постоянно подчёркивают, что их дело нас охранять, во всякие оперативные дела, допросы они не лезут. Отчасти в «Лефортово» так и есть, но «Лефортово» это не весь ФСИН России.
 
И вот меня уже ведут по каким-то помещениям, коридорам… Конструкция тюрьмы явно старая и довольно странная. Есть, например, коридор, который пересекается крест-накрест как Андреевский флаг. В итоге добираемся до каких-то помещений, где коридор с несколькими дверями. В одну из них заводят меня, в комнате уже находится следователь и адвокат Квасов.

Это пришли мне предъявлять официальное обвинение. Следователь ещё раз попытался уговорить меня подтвердить явку с повинной, я ещё раз отказался. Адвокат, по сути, встав на сторону следователя, начал мне излагать какую-то версию о том, что я, мол, сам приехал в СК. На что я ему заметил, что он вроде бы тут присутствует как адвокат, а ведёт себя как обвинитель. Он умолк, на этом мы и разошлись. Вернее, адвокат и следователь ушли, а я ещё какое-то время ждал конвоира.

Назад шли так же, причём всё время движения конвоира по «переулкам» лефортовской тюрьмы, конвоир либо стучит пальцами, либо специальной крышечкой (допустим, из-под сока для детского питания, которая при изгибе издаёт сильный звук), либо стучит ключами по попадающимся железным поверхностям. Как я понял позже, тем самым конвоир даёт понять встречным, что он ведёт арестанта. Соответственно, встречный так же подаёт сигналы и если вдруг они приближаются друг к другу, то предпринимают меры, чтобы арестанты не увидели друг друга. Чаще всего, заводя одного из арестантов в какое-нибудь помещение. В других СИЗО людей иногда просто ставят лицом к стене, а встречных в это время проводят мимо. Но где режим не такой строгий, там вообще арестанты могут попасть навстречу друг другу и даже поздороваться.

Кстати говоря, за границей вроде бы уже сейчас арестант на вызов ходит один, то есть его ведёт автоматика, видеонаблюдение устроено таким образом, что оператор просто открывает нужную дверь, когда к ней подходит арестант и он так продвигается далее к пункту назначения. Сотрудник вообще никак не контактирует с заключённым. Но мы пока не заграница.  Хотя, безусловно, и Российская пенитенциарная система идёт к электронному дистанционному контролю, роботизируется всё в большей степени. Машина буржуазно-государственного контроля и наказания (попробуйте-ка тут вспомнить перестроечные песенки про «тоталитаризм» и «винтики»!), таким образом, становится всё больше машиной в самом конкретном понимании, человеческий фактор изживается.
 
Находясь в СИЗО я почти сразу стал просить книги, но в Лефортово их получить не так-то просто, нужно написать заявление, чтобы пришёл библиотекарь. На всё это уходит очень много грустного времени.

Наверное, в первые дни к арестанту обязательно должен приходить психолог, потому что шок от заключения настолько велик, что всё, окружающее тебя, воспринимается как иная реальность. Разум отказывается верить в происходящее, тем более, когда ты уверен в своей полной невиновности. Позже я встречал такие случаи, когда люди буквально чуть не сходили с ума в первые дни заключения. И часто эти люди действительно оказывались невиновными. Через какое-то время некоторых даже выпускали без всякого суда, но возвращалось ли душевное спокойствие к этим людям, я не уверен. Возможно, лишь через годы.
 
Где-то на день третий или четвёртый я пошёл на прогулку, и там по радио услышал выпуск новостей. Давал интервью Илья Пономарёв(признан иноагентом и экстремистом в РФ), он довольно подробно рассказал о моём похищении в Киеве, о своём возмущении на этот счёт, и о том, что он и другие люди предпринимают усилия для того, чтобы меня как можно скорее освободить. Для меня эти слова были первой радостной вестью со свободы. Я буквально воспарил. Ведь я по-прежнему содержался в одиночке, ко мне до сих пор не пришёл никто из адвокатов. А тут такие известия, меня не забыли и, более того, мой вопиющий случай похищения и заключения приобрёл большой общественный резонанс.
Наверное, в этот же день ко мне в камеру пришёл «общественник», некий Цветков, со значком «Офицеры России». У меня, наверное, ещё по-прежнему были какие-то остатки уважения к самому слову «офицеры». Я подробно рассказал ему о похищении, о пытках и моральных издевательствах, то есть о преступлениях, совершённых в отношении меня в подвале какого-то дома, о том, как заставили написать явку с повинной. Даже рассказал, что наручники надевали поверх одежды, предварительно намотав скотч на запястья и на штаны: те места, куда надевали наручники. Подчеркнул, что на одежде ещё остался скотч. Он это всё внимательно выслушал, спросил, где моя одежда, я сказал, что изъята при поступлении в СИЗО. Позже, когда я получу свою одежду места, где были следы скотча, были довольно тщательно очищены. Лишь на кофте ещё несколько месяцев можно было разглядеть его следы. 

Ближе к вечеру меня опять повели в помещение, где я встречался со следователем. Там меня ждал Владимир Петрович Лукин, уполномоченный по правам человека в РФ, со своей помощницей. Я и им подробно рассказал обо всём, что со мной произошло с момента похищения. Только я, вероятно, спутал какие-то даты. Так как я и на Украине особо не следил за календарём, а из-за стресса мне показалось, что в подвале меня держали более двух суток.

Владимир Петрович всё выслушал и написал мне свой адрес, куда я смогу, если что, писать письма, жалобы. Листок с его записью у меня сохранился до сих пор. При этом я и ему, и Цветкову, естественно, рассказал, что в СИЗО меня никто не пытает и особых проблем, кроме некоторых бытовых и отсутствия адвоката, у меня нет.

Но как оказалось позже, Лукин не совсем меня понял (о времени, проведённом мною в подвале), а может что-то «забыл» сознательно. А Цветков, как мне передали, просто переврал все мои слова, вот такой представитель организации «Офицеры России». Наверное, на следующий день ко мне пришли члены московской ОНК, в составе: Борщёв, Каретникова, Волкова, Светова, Дубикова.
Они довольно внимательно и с сочувствием выслушали меня, поинтересовались, нет ли у меня проблем в СИЗО и подробно расспросили о моём похищении и пытках после.
В итоге они составили акт посещения, который я решил опубликовать, так как он наиболее приближён к истине. Тем более, за 4,5 года какие-то моменты я уже и сам могу подзабыть. Хотя, конечно, кое-что они всё же уловили не так, как я им говорил, однако этот акт был большим рывком в попытке общественности пролить свет на тайну моего похищения и написания явки.

Акт о посещении членами ОНК Москвы в СИЗО «Лефортово» арестованного Леонида Михайловича Развозжаева

Адрес: Москва, Лучников пер., д. 4, подъезд 3, комната 22 Факс: (495) 621-15-94
Председатель Комиссии: Борщев Валерий Васильевич
 
АКТ
О посещении членами ОНК Москвы в СИЗО «Лефортово» арестованного Леонида Михайловича Развозжаева
Дата: 23 октября 2012 года
Время проверки: с 13-30 до 20-00.
 
Состав комиссии:
Валерий Борщев, председатель ОНК
Любовь Волкова, заместитель председателя ОНК
Анна Каретникова, заместитель председателя ОНК
Зоя Светова, ответственный секретарь ОНК
Лидия Дубикова, член ОНК
 
В СИЗО «Лефортово» в составе группы из пяти человек мы, члены ОНК Москвы Валерий Борщев, Любовь Волкова, Анна Каретникова, Зоя Светова, Лидия Дубикова, пришли к 13-30. Члены ОНК отмечают факт воспрепятствования, посещению воспрепятствовали с момента прихода. На проходной дежурный охранник не принимал документы членов комиссии, говоря, что не знает, что это за комиссия и цель ее визита. А между тем Общественная наблюдательная комиссия работает уже пять лет и во всех СИЗО данные членов ОНК помещены на стендах всех учреждений, в соответствии с федеральным законом №76 «Об общественном контроле по обеспечению прав, заключенных в местах принудительного содержания». Закон дает право членам ОНК Москвы по мандатам и паспортам входить в любое учреждение Федеральной службы исполнения наказаний в Москве и в любой отдел полиции столицы без разрешения, а только по уведомлению. Когда через проходную прошел Уполномоченный по правам человека в РФ Владимир Петрович Лукин, который посещал Леонида Развозжаева, членов ОНК пропустили, но заместитель начальника СИЗО по оперативной части (недавно назначенный) Зайцев Сергей Иванович сообщил, что Леонид Развозжаев и Константин Лебедев находятся на следственных действиях. Члены ОНК стали проводить проверку других заключенных СИЗО. Комиссии предоставили возможность проверить условия содержания и обеспечение прав человека всех заключенных, которые входили в план проверки, даже обвиняемых в самых страшных преступлениях: организатора бандформирований на Северном Кавказе Тазиева Али,по кличке Магас, обвиняемого в гибели десятков людей, в том числе и покушении на президента Ингушетии Евкурова, Владимира Квачкова, Александра Киселева, Дмитрия Барановского, Никиту Тихонова, переведенного из колонии пожизненного содержания в Харпе (Ямало-Ненецкий округ), где он отбывает пожизненный срок за убийство адвоката Маркелова и журналистки «Новой газеты» Насти Бабуровой. Но встреча членов ОНК с Леонидом Развозжаевым и другим участником протестных акций Константином Лебедевым все откладывалась под предлогом следственных действий. Когда члены ОНК осмотрели то, что было намечено по программе осмотра на этот день, оставались только эти две встречи и комиссия стала ждать, когда приведут в камеры этих заключенных. В ожидании члены ОНК просидели в актовом зале изолятора 5 часов, и все это время сотрудники отвечали, что их пока не привезли. Комиссия приняла решение ждать и сообщила сотрудникам, что не уйдут, пока не посетят Леонида Развозжаева и Константина Лебедева.
В 18-30 сообщили, что привели только что обвиняемых и провели в камеры. Однако в ходе беседы с заключенными выяснилось, что все это время их прятали в соседних камерах под предлогом замены розеток в камерах, что беседа Развозжаева со следователем длилась не более 20 минут, причем, еще до прихода Лукина, еще до 13-30 часов (по словам Развозжаева). То есть, с 13-30, со времени прихода членов ОНК в СИЗО, в нарушение ФЗ-76 «Об общественном контроле» сотрудники препятствовали встрече членов ОНК с Леонидом Развозжаевым.
Его рассказ каждый из членов комиссии конспектировал, поскольку диктофоном пользоваться в СИЗО запрещено.
Условия содержания. В камере № 19, куда он помещен на время карантина (10 дней), две кровати. Размер камеры соответствует нормам. Жалоб на условия содержания Леонид Развозжаев не предъявлял. Сказал, что передач пока не было, но передача от жены уже стояла у двери камеры и ее передали при комиссии. На вопрос членов комиссии, были ли пытки, он подтвердил, что пыток в СИЗО не было, но пытали его при похищении.
Его рассказ записан в присутствии сотрудников СИЗО «Лефортово».
На вопрос одного из членов ОНК: «То, что вы говорите, можно предать гласности?» Он ответил: «Да, конечно, для этого я все вам и рассказываю». 

Вот его рассказ:
«Из России я уехал 15 октября. А уголовное дело против меня было возбуждено 16 октября. Я пришел в отделение ООН по беженцам, чтобы просить политического убежища, но я не скрывался от следствия. Меня похитили 18 октября в Киеве. Около 13 часов я вышел из ХИАСа (организация, которая занимается предоставлением политического убежища беженцам). Я успел увидеть, что у входа стоит микроавтобус с украинскими номерами. Рядом стояли четверо мужчин, один был без маски. Я бы смог его узнать, если бы снова увидел. Они затолкали меня в микроавтобус. Я сам занимался боксом, не боюсь физической боли, я сопротивлялся, но ребята очень здоровые и чуть повернешься, тебе как следует наподдают. Надели мне на голову черную плотную шапку, чтобы я не мог ничего видеть, ноги и руки слепили скотчем. И мы поехали. На одежде, которую забрали у меня в СИЗО остались следы скотча. Я уже несколько раз просил, чтобы мою одежду не стирали, потому что это вещественное доказательство. В микроавтобусе вместе со мной было человека четыре. Я думаю, это были украинцы: они почти все время молчали. Мы доехали до границы и там меня пересадили в другой микроавтобус — прямо дверь в дверь — я не выходил на улицу. Мы отъехали от границы и через полтора-два часа приехали на место. Ноги мне перемотали скотчем, надели наручники на руки и завели меня в подвал.
Двое суток меня не водили в туалет. Один из тех, кто там со мной был, издевался надо мной, спрашивая, не хожу ли я под себя. Все это время я ничего не ел и не пил.
Это был какой-то полуразрушенный частный дом. На руки мне надели наручники, скрепили их цепью с наручниками, которые надели на ноги. У меня под брюками была одета пижама (в Киеве было довольно холодно), и поэтому наручники одетые на брюки, а не на голое тело, не оставили следов на ногах. Также нет следов наручников и на руках. Я сидел в таком положении трое суток. Все допросы проходили в подвале. Я был в маске, в шапке без прорезей и мои похитители тоже были в масках. Мне кажется, что у меня даже было две маски, тоненькая и толстая. Вот так я и сидел в скованном положении. Они говорили мне: если ты не ответишь на наши вопросы, то твои дети будут убиты. Основная цель — я должен был дать показания. Первые сутки они делали акцент на том, что я нахожусь на Украине и обо мне никто не узнает. Они говорили, что меня нет в правовом поле и со мной может произойти все, что угодно. Мне говорили: «либо ты говоришь что-то интересное, либо не говоришь и тогда тебя уже нет. Мы знаем, что твоей дочке 8 лет, а сыну уже 16 лет и он на митинг ходил, мы знаем, где работает твоя жена, так что думай…» 
Вопрос членов ОНК: Представлялись ли они?
«Они никак не представлялись. Несколько раз звучала фраза: «Ты перешел Рубикон, нам за то, что мы здесь, деньги платят». Они требовали, чтобы я что-то им рассказал. Когда я говорил им, что Удальцов не такой, как они хотят показать, и Навальный(признан экстремистом в РФ) не такой, как они говорят, их это не устраивало. Я понял, что из Константина Лебедева (соратник Сергея Удальцова, также содержится в СИЗО «Лефортово», беседует со следователями и оперативниками без адвоката, обвиняется по статье 30, 212 УК РФ,ч.1 («приготовление к организации массовых беспорядков» — прим. ОНК) хотят сделать главного обвиняемого. Когда я заходил в тупик и не соглашался говорить то, что они хотели от меня услышать, они говорили, что сделают мне укол «сыворотки правды». Они сказали, что после этого укола я все расскажу, но могу остаться дураком на всю жизнь и даже принесли мне таз, если вдруг после укола я буду блевать. Я подумал, что даже, если они берут меня на понт, то все-таки лучше не рисковать, потому что это не шутки. И согласился сказать то, что они хотели.
Вот так продолжалось около полутора суток. Потом приехал человек. Он не представился. Но мне показалось, что он — этакий аналитик, который очень хорошо ориентируется в проблеме, знает имена всех. Он спрашивал меня о создании левой партии, о том, способны ли мы работать в легальном поле. Потом говорил о сотрудничестве с западными спецслужбами. И я был вынужден это сказать в явке с повинной, хотя это неправда, потому что я бы иначе оттуда не вышел. Мне открыли левый глаз (приподняли шапку), дали бумагу, и я в наручниках написал явку с повинной. Там было о том, что я работаю с иностранными спецслужбами. Я заметил, что там, где я сидел, на стене было какое-то черное полотно. Самым страшным было то, когда мне говорили, что мою жену и моих детей могут убить.
Все эти три дня я не спал и не ел. Те, кто со мной работали, менялись. Ждали, что приедет какой-то человек, которого называли «главным». Он приехал, просмотрел мой текст. Два часа отсутствовал, потом приехал, и мы записали видеообращение. Я читал видеообращение в наручниках. Потом мне дали бутерброд. Впервые за эти два дня я смог поспать, все так же со связанными руками и ногами. Чуть прикорнул. Ноги в носках были очень холодными, мозги не работали. Я говорил им, что мы куда-то ездили, что обсуждали проведение акций протеста, а они говорили мне: лучше напиши про взрывы железных дорог. Я немного отстоял свое право написать не о взрывах, а о перекрытии дорог. В целом все, что я написал в этой так называемой явке с повинной, было написано под давлением. Я действительно был в Минске, но не с теми людьми, о которых я там написал. Я был в Курске, Воронеже, но не с теми целями, о которых я в явке с повинной сказал. После того, как мы записали мою явку с повинной, мы поехали в Москву. Ехали 4-5 часов, так что я думаю, что подвал в частном доме находится где-то в Брянской области. Когда мы приехали в Москву, договорились, что я позвоню в Следственный комитет следователю Габдуллину. Они дали мне телефон, я позвонил, но следователя не было на месте. Меня попросили перезвонить через десять минут. Через десять минут следователю позвонил кто-то из охраняющих меня. Мы приехали в Измайловский парк. Я сидел в микроавтобусе, а они вышли и минут десять разговаривали со следователем и передали ему мою явку с повинной. Потом меня пересадили в машину к следователю — это был то ли черный «Мерседес», то ли БМВ. То есть, понимаете, я не сам пришел в Следственный комитет, люди, которые меня похитили, передали меня следователю! Из рук в руки! Потом мы приехали в Следственный комитет. Мне предъявили какое-то обвинение. Я сразу сказал, что мне нужен адвокат. Я сказал, что хочу Дмитрия Аграновского или Виолетту Волкову. Следователь сказал, что мне назначат государственного адвоката по фамилии Квасов. Он-то и был у меня на суде по мере пресечения. Басманный суд 21 октября вынес решение о моем аресте в присутствии этого адвоката.
Теперь, когда я говорю, что я отказываюсь от явки с повинной, помощник следователя говорит мне: «Как же так! У вас ведь была договоренность». Мне срочно нужен адвокат. Адвоката Виолетту Волкову следователь ко мне не пускает под тем предлогом, что она уже ведет дела других подследственных по этому делу. Я хочу письменно отказаться от явки с повинной. Я хочу написать заявление о моем похищении. Для этого мне нужен адвокат. Пусть придет адвокат Марк Фейгин (признан иноагентом в РФ)или Дмитрий Аграновский. Я должен находиться под защитой международной структуры. Сегодня утром я написал заявление о том, что объявляю голодовку, начальник СИЗО пришел ко мне и сказал, что не надо этого делать. Тогда я решил не голодать. Мне страшно в одиночной камере. Прошлую ночь я не мог спать. Боялся, что они снова придут ко мне сюда. Кто они? Те люди, которые меня похитили и пытали…
 
Мы, члены ОНК, заверили Леонида Развозжаева, что здесь в СИЗО он в безопасности, что ситуация под контролем.
В самом начале беседы мы отметили, что речь заключенного заторможена, сам он выглядел подавленным, чрезмерно усталым.
При внешнем визуальном осмотре мы увидели крупное красное пятно на костяшке указательного пальца руки, Леонид считает, что это реакция на грязь и пыль в подвале дома, где его держали похитители.
Мы также выяснили, где находился Леонид с 13-30 до 18-30, пока члены комиссии ждали. Он ответил, что в соседней камере, куда его перевели в связи с ремонтом розетки в его камере. Следственных действий в это время не проводилось.
 
Леонид Развозжаев обратился к ОНК с просьбой:

• содействовать о предоставлении ему адвоката Фегина или Аграновского с тем, чтобы официально оформить отказ от показаний, данных под давлением похитителей.
• Содействовать в организации официальной подачи заявления о подаче заявления.
• Содействовать в том, чтобы не были уничтожены вещественные доказательства по обстоятельствам его похищения, в частности, чтобы его личная одежда, в которой его пытали, не была подвергнута чистке.
• Содействовать в организации помощи психолога.
 
Была также предоставлена возможность посещения Константина Лебедева. Но в ходе беседы с ним жалоб он не высказал, в помощи членов ОНК он не нуждался (на момент посещения).
 
Валерий Борщев, председатель ОНК
Любовь Волкова, заместитель председателя ОНК
Анна Каретникова, заместитель председателя ОНК
Зоя Светова, ответственный секретарь ОНК
Лидия Дубикова, член ОНК



А через пару дней ко мне пришли сразу три адвоката! Аграновский и Денисов, а потом и Фейгин (признан иноагентом в РФ). Хотя последовательность их прихода я уже не помню. При всём моём уважении ко всем защитникам, для меня важно было, чтоб в дело вступил мой старый знакомый Дмитрий Аграновский. Дело в том, что я точно знал, что Дмитрий уже занимался делами по так называемым массовым беспорядкам, это касалось, событий на Манежной площади в 2010 году, «захват приёмной президента» 2004-м членами НБП. А также он занимался другими политическими делами в огромном количестве. Но для меня важен был не только его юридический опыт, а то, что Аграновский является признанным и стопроцентным патриотом. Я был уверен, что, если бы он думал, что мы виновны в том, в чём нас обвиняют, он бы никогда не стал нас защищать из моральных побуждений. И мне казалось, что моя уверенность в безупречной репутации Аграновского именно с этой, патриотической точки зрения даст нам наибольшую защиту в глазах широкого круга общественности. 

Конечно, нас в итоге не освободили «под чистую», но всё же думаю, авторитет Аграновского во многом сыграл свою роль. Хотя, конечно, были моменты очень тяжёлого времени. Но всё же я уверен, что сотни тысяч патриотов, следивших за делом, понимают, что мы не виновны и тому порука - Аграновский, который знает все явные и тайные подробности нашего дела.

С приходом адвокатов начала меняться и моя бытовая ситуация, меня перевели в камеру к уже ранее в ней находившемуся человеку. Это был Дмитрий Исаенко, он называл себя генерал-майором казачьих войск, сидел он по 159 ст. УК РФ мошенничество в особо крупных размерах.  По версии следствия, у него была своя «прачечная» по отмыву денег. Его дело вело ФСБ.

Дмитрий рассказывал, что брали его жестко, где-то в центре Москвы уложив лицом в асфальт, когда он у своего знакомого принял кейс, по-моему, с пятью миллионами рублей. Дмитрий -высокий, весёлый и чуть заполошный человек. По вечерам громко молился, истово верующий православный. Он своеобразно обходился с сотрудниками, ставя им на вид, например, что он в звании генерал-майора казачьих войск, а они даже не офицеры, а даже если и офицеры, то всё равно ниже его званием. Хотя сейчас, читая в интернете про него и про его дело, я вижу: многие пишут, что эти казачьи войска, в которых он генерал-майор, являются не настоящими.

Конечно, не знаю, кто прав в этой дискуссии, но могу сказать, что с Исаенко находиться было весело. При нём я написал первые стихи в заточении, он всё время подбивал меня писать какие-нибудь жалобы, куда угодно, рекомендовал молиться. Единственно напрягало то, что он постоянно расспрашивал о предъявленном мне обвинении, на мой взгляд, задавал очень много вопросов, тем более, я и ответов-то на них не знал. Как я могу знать то, что родилось в голове у российских спецслужб, либо режиссёров компании НТВ? Примерно в таком ключе я ему и объяснял суть дела.

Однажды с ним пошли на прогулку: нужно отдать ему должное, на прогулке он постоянно занимался спортом, я тоже, но чуть поменьше его. Помимо этого, он частенько пробовал общаться с соседями, гуляющими в соседних двориках. И, хоть это строго запрещено и пресекалось сотрудниками, да и музыка кричала так, что редко что-то можно было услышать, но ему удавалось невозможное. Как-то раз рядом гуляли какие-то девушки, и он полюбезничал с ними, что в тюрьме считается высшим шиком! Правда, охранник одёрнул Дмитрия за разговор, сказав, что напишет на нас рапорт. Но так и не написал.

В другой раз Дмитрий стал общаться с каким-то восточным парнем, при этом мне попутно рассказывая, что он уже с ним встречался в автозаке, что как бы означает по тюремным меркам, что они уже знакомы. Он начал расписывать меня, его собеседник знал обо мне, видел по телевизору, и мне пришлось пообщаться с ним на какие-то околополитические темы. В конце беседы мы пришли к выводу, что скоро оппозиция победит и всем станет в России жить легче. На что собеседник добавил что-то типа «на всё воля Аллаха». Собственно говоря, я лишь после прогулки узнал от Исаенко, что наш недавний собеседник - глава ингушского террористического подполья, так называемый Магас, Али Тазиев(признан экстремистом в РФ).

Потом, уже через пару лет, я прочёл, что он получил два пожизненных срока и теперь находится в «чёрном дельфине».
Ещё раз о нём я слышал из уст Никиты Тихонова(признан экстремистом в РФ), с которым мы встретились в автозаке во время моих судебных процессов по существу дела. Никита, оказывается, сидел с этим Магасом, и тот ему рассказывал о нашем разговоре на прогулке. При этом Магас как-то так разговор наш пересказал, что Никита решиил, что я чуть ли не его, националиста, сторонник. Хотя это конечно, мягко говоря, не так, и беседовал с Магасом в основном Исаенко. Но, как говорится, каждый человек слышит то, что ему хочется и это никто ему не может запретить.
 
Однажды Дмитрий пошёл в уборную, в это время охранник посмотрел в глазок, Дмитрий попросил его более не смотреть, так как глазок на двери был в 50-ти сантиметрах от лица заключённого, сидящего на конусе. Но охранник буквально через пару минут заглянул опять, тогда Дмитрий отреагировал очень бурно, потребовав, чтобы охранник «более не смотрел» и назвал его извращенцем. Буквально через пять минут в камеру прибежала толпа сотрудников во главе с местным начальством. Потребовали от генерала казачьих войск объяснений, почему он оскорбляет сотрудника. Дмитрий рассказал свою версию событий, допустив, что охранник, и в самом деле, извращенец. На что начальство сказало, что ему дана задача наблюдать за камерой как можно чаще, и он выполняет это приказание. Вроде бы на этом разошлись. Но где-то через дней десять казаку объявили, что его везут на обследование в психушку. Дмитрию дали время собраться, мы попрощались и больше не виделись.  Этот человек во многом так и остался для меня загадкой.
 
После прихода адвокатов я стал ждать апелляции на меру пресечения, мне принесли свои версии апелляций Денисов и Аграновский. Адвокатам я сказал, что вины не признаю, что явку отрицаю. Этой линии я так и придерживался до конца срока. Но, к сожалению, Александр Денисов ещё до встречи со мной отослал в Мосгорсуд свою версию апелляции, где обозначил в качестве аргумента изменения мне меры пресечения на более мягкую форму, тот факт, что я написал явку с повинной.

Честно говоря, я очень рассердился из-за этого на Денисова, но он мотивировал это решение тем, что не мог попасть ко мне в СИЗО, а время поджимало и с юридической точки зрения, тут есть хоть какая-то зацепка. На это я ответил, что мне такие зацепки не нужны. Я невиновный человек, меня и так должны отпустить!
 
7 ноября назначили апелляцию, я «присутствовал» на суде по видео-конференции и довольно подробно рассказал судьям о факте своего похищения. Правда, судья пытался меня прерывать. Но перед судом от Исаенко я получил наставления, что если судья будет прерывать, то нужно с ним согласиться, мол, хорошо, буду делать как надо, а потом продолжать говорить то, что говорил ранее, и так до бесконечности. Во многом этой тактики я так и придерживался на всех судебных заседаниях, так как, по большому счёту, судьи тут нарушают закон, не давая высказаться человеку, как бы сбивая его мысли, оказывают психологическое давление. Наверное, так было всегда и будет в странах, где судебная система находится под контролем у исполнительной власти.
 
Вообще, перед судом я на 90% был уверен, что меня отпустят, ведь у меня теперь были адвокаты, они, аргументированно ссылаясь на закон, доказали в своих жалобах, что я невиновен и содержусь под стражей незаконно.  Казалось, какие контраргументы можно предоставить на такие доводы? Никаких! Вот именно никаких контраргументов судьи и не предоставляли, они просто произнесли в финальной стадии слушания три слова «оставить без изменения», то есть оставить меня под стражей.

Это, попавшее в словарь тюремного сленга, слово «БЕЗизмен» или без изменений, самый частый ответ на жалобы арестантов в суды. Как известно, процент оправдательных приговоров в современной России в десятки раз меньше, чем при Сталине в СССР, конкретно – даже чем при пресловутом наркоме Берии в «ужасном» 1939-м. А ещё часто судьи произносят какое-то бормотание типа «абракадабра» и убегают из зала, ничего и никак не объясняя, почему они приняли то или иное решение. Ведут себя как последние трусы, роняя статус судьи, то есть Гласа Закона ниже плинтуса. Хотя, по закону-то они должны внятно обосновать и аргументировать своё решение.

Но что поделаешь, если в современной России судебная система растёт из той же шеи (или другой части тела российского государства), что и исполнительная и законодательная власть. Потому и решения буквально делаются под копирку ходатайств следователей. Что у них написано в обосновании ареста, то судья и просто копирует в своём решении. А это, по сути, прямое нарушение закона. Так что современным заключённым рекомендую обращать на это внимание. Эти действия могут послужить основанием для отмены решения судов либо в вышестоящих инстанциях, либо в Европейском Суде по Правам человека.

Ну а тем, кто будет читать эти строки через десятки лет, хочется передать пожелание не допускать такого безобразия в нашей стране в будущем. Хотя, может, наша страна РФ, обрубочек СССР — это вообще понятие не для будущего, а лишь для нашего настоящего. А в будущем весь мир будет одна общая страна, единая республика...

В общем, я остался под стражей до середины декабря 2012-го, ну, это только формулировки: конечно, никто никого отпускать не собирался. Тучи вокруг меня сгущались.

Я начинал обустраиваться, в нашей камере с Исаенко были телевизор и холодильник, чайник и своя посуда. Было достаточно много продуктов, мне уже начали приходить передачки и деньги для закупки в магазине. В камере были книги, библиотекарь стал заглядывать почаще.  Сразу попалась хорошая книга Пименова о Февральской и Октябрьской революциях 1917 года. На мой взгляд, очень объективное произведение. В котором описываются и преступные деяния обеих сторон и сумбур, и абсурд того времени. Но всё же большевики взяли власть по объективным причинам. И по-другому ситуация вряд ли могла развиваться.
 
В «Лефортово» тогда попадались мне книги ещё 1950-х годов с печатями МГБ, КГБ СССР. Думал: вот, наверное, читали ведь эти книги, те, кто потом оканчивал жизнь тут же, в этих подвалах, либо в других, где производился расстрел...
 
В «Лефортово» от нечего делать я начал писать стихи на злобу дня. Я в детстве упражнялся в стихосложении, да и перед арестом в течение лет десяти тоже было написано несколько стихов. Но серьёзно заниматься этим творчеством у меня не было возможности. А тут, вероятно на стрессе, да и в связи с невозможностью по-другому выразить свои чувства, меня прорвало. Вообще стихи в тюрьме пишут многие, Исаенко глядя на меня, тоже стал писать стихи. В основном о своих чувствах к близким людям.  Думаю, это не самое плохое занятие для арестанта.
 
После апелляционных слушаний в Мосгорсуде моё настроение чуть ухудшилось, но буквально через пару дней я получил казённую газету, в которой обнаружилась статья, которая меня очень сильно морально поддержала. Хочется предоставить её на суд читателям, как говорится, без купюр. Вот она, «Московская Правда», где я прочёл статью Сергея Баймухаметова.
 
Попытка-65
Судя по всему, готовился и готовится не просто громкий процесс, но желательно процесс с РАСКАЯНИЕМ. Это была бы морально-политическая победа.

Оппозиционная пресса пишет, что Россия менее чем за год проделала путь от косметической либерализации времен Медведева к разгулу политических репрессий, что уголовное дело против Сергея Удальцова, Константина Лебедева и Леонида Развозжаева становится символом новой откровенно реакционной эпохи.
В принципе верно, спорить можно по частностям. На самом деле переломным моментом был арест группы Pussy Riot, произошедший 3 марта, накануне дня президентских выборов 4 марта. И, соответственно, суд. Он был окружен дымовой завесой из слов о кощунстве, вере, церкви и т.п., за которыми затерялось, осталось почти незамеченным и неотмеченным оппозицией выступление панк-группы на Красной площади в январе. Оно было развязно-хулиганским по форме и содержанию песни, но по сути — политическим, направленным персонально против главного кандидата в президенты. Не будь его, хулиганок за акцию в Храме Христа Спасителя оштрафовали бы или дали заслуженные 15 суток — и на том исчерпали инцидент. Если бы не та песня на Лобном месте и не снятый по ней клип. Непомерно жестоким подходом к глупой выходке девиц в ХХС всем дали понять: отныне никому не будет позволено...
И еще один момент, также оставшийся слабо отмеченным — от них требовали раскаяния. Не получилось.
Но мысль, идея, сверхзадача, по всей видимости, осталась. Ее пытались добиться и в деле Сергея Удальцова, Константина Лебедева и Леонида Развозжаева.
Речь прежде всего о явке с повинной Развозжаева, о его «признании на десяти листах», — как сообщил Следственный комитет. После официального заявления Верховного комиссара ООН по делам беженцев, что российский оппозиционер Леонид Развозжаев был похищен в Киеве в ходе оформления статуса политического беженца, кое-что встало на свои места. А то ведь у рядового россиянина голова кругом шла: кому и чему верить? Спецфильм «Анатомия протеста-2», показанный по НТВ, вызывал определенные сомнения: какие-то смутные фигуры, смутно на кого-то похожие, планируют, как лучше устроить теракты, свергнуть существующую власть в России. Главным там был человек, про которого дикторский голос за кадром сказал, что это специалист по устройству «цветных революций» в республиках бывшего СССР, председатель парламентского комитета Грузии по обороне и безопасности Гиви Таргамадзе. Он якобы давал активистам «Левого фронта» Сергею Удальцову, Константину Лебедеву и Леониду Развозжаеву деньги на организацию массовых беспорядков. Таргамадзе рекомендовал «националистов подтягивать» к митингам, а начать революцию с захвата власти в Калининграде, потому что в анклав сложно перебросить на подавление войска из России: Литва — территория НАТО. Ну, а потом — устроить бунт в Приморье, в беспокойном Владивостоке. Авторы «Анатомии...» также утверждали, что есть летние лагеря «Левого фронта», в которых работают инструкторы из Литвы и Румынии. Редактор журнала «Национальная оборона» Игорь Коротченко сказал, что там могут готовить боевиков для «жесткого клинча со спецслужбами».
Когда в таких спецпередачах говорят «могут», то предположение читается как констатация факта. Приводилась якобы телефонная беседа якобы Удальцова с якобы Таргамадзе, Удальцов говорил, что хочет устроить провокацию на колокольне «Иван Великий» и преподнести «сюрприз» ко дню рождения Путина.
Но тут есть психологические нюансы. Да, мы ко многому потихоньку привыкаем, но вооруженное восстание на западе и востоке страны — это чересчур. И потому фантастичность планов вступала в диссонанс с расплывчатостью изображения и звука. Для успеха в массах, для полного доверия таким видео-аудио-обвинениям необходима полная четкость. Так редко бывает, может, вообще не бывает, но мы ведь не работники спецслужб, у нас другая психология. К тому же обязательно кто-нибудь захочет увидеть еще и заключение независимых экспертов о подлинности записи.
Вот тут более чем кстати и была явка с повинной Леонида Развозжаева.
А весь план (если он был, или родился в ходе дела) представляется более широким, масштабным.
Видимо, в подготовке процесса по событиям на Болотной площади 6 мая 2012 года возникли затруднения. Во-первых, с юридической стороны. Ведь демонстранты следовали по маршруту, утвержденному московской властью, а полиция перекрыла им дорогу, устроив столпотворение и создав почву для недовольства, беспорядков. Тут положение стороны обвинения очень уязвимо. Во-вторых, если применять в политических целях статью 212 УК «Массовые беспорядки», то предполагается их «организация» (срок — от 4 до 10 лет), выявление организаторов. А заключенные под стражу демонстранты таковыми не являются при любом варианте. Не случайно с первых арестов ходили упорные слухи, что на эту роль «готовят» Сергея Удальцова. Но никаких фактов, видеосъемок, где бы он призывал идти на штурм ОМОНа, Кремля или телецентра Останкино (как это было в случае с вице-президентом РФ Александром Руцким, октябрь 1993 г.) в распоряжении следствия нет.
И тут появилось «неизвестное лицо грузинской национальности». В суде, который принимал решение об аресте Константина Лебедева, руководитель программы НТВ Алексей Малков так и сказал: на выходе из дома к нему «подошло неизвестное лицо грузинской национальности» и вручило диск с видеозаписью встречи Удальцова, Лебедева и Развозжаева с грузинским деятелем Таргамадзе в городе Минске. Так и возник спецфильм «Анатомия протеста-2». По нему возбудили и уголовное дело против трех оппозиционеров. Как уже известил Следственный комитет, есть данные «о причастности указанных лиц к массовым беспорядкам, произошедшим 6 мая 2012 года на Болотной площади в Москве».
Все сложили! На всякий случай могут добавить «исламский терроризм». В Челябинске, в региональном комитете по выборам в координационный совет оппозиции, сотрудники ФСБ обнаружили литературу организации Хизб ут-Тахрир, объявленной в России и постсоветских государствах Средней Азии террористической. Пресс-служба сообщила, что материалы принадлежат женщине, которая появляется в фильме «Анатомия протеста-2», что она — знакомая Сергея Удальцова и Бориса Немцова: «Политическая близорукость и неразборчивость оппозиционеров позволили женщине войти в число активных участников либерального движения, чьи цели в части изменения сложившейся в России политической системы, вероятно, являются очень близкими».
Исламский терроризм в союзниках российской оппозиции, называющей себя демократической! Это пострашнее туннеля от Бомбея до Лондона!
И явка с повинной Развозжаева в этом контексте читалась бы не просто как осознанный поступок, а нечто большее — раскаяние. Конечно, признаниям такого рода россияне знают цену из недавней истории. Но ведь на дворе нынче другие времена, можно скрыться в сопредельных странах, а там и в дальнее зарубежье перебраться. А если не скрылся и явился — значит, что-то есть. В крайнем случае — засланный агент. Типа наш Штирлиц в логове оппозиции. Если так, то все равно — будет что послушать. Штирлицу ведь мы верим.
Но потом Развозжаев отказался. Когда его выводили из здания Басманного районного суда Москвы, он успел крикнуть: «Меня пытали!.. Двое суток пытали!».
Нет, время трудно повернуть вспять, что бы ни говорили. Ну, какие журналисты стояли бы у суда и распространяли выкрики «врага народа» в 37-53 годах? Или диссидента — в 60-70-х? А тут и правозащитники подключились. Затем последовало официальное заявление Развозжаева об отказе.
Разумеется, проводятся параллели с 37-м годом, даже с 33-м годом в Германии, с поджогом рейхстага, который действительно совершил член компартии, после чего компартия обвинила Гитлера в провокации.
На мой взгляд, если проводить аналогии, то ближе к нам и по времени, и по деталям — 1965 год. В октябре 1964-го свергли Хрущева — разоблачителя сталинизма. Время его правления осталось в истории как эпоха оттепели. Уже через год, осенью 65-го, начался суд над Юлием Даниэлем и Андреем Синявским. За то, что писали не те книги и к тому же издавали их на Западе. В День Конституции, 5 декабря 1965 года, на Пушкинской площади Москвы прошел митинг в их поддержку. Демонстранты развернули плакаты «Уважайте Советскую Конституцию» и «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем!» Организаторы митинга — Александр Есенин-Вольпин, Юрий Титов, Елена Строева-Титова, Юрий Галансков, Владимир Буковский.
Сразу же бросили в психушку Владимира Буковского (потом — 3 и 7 лет лагерей), затем — Есенина-Вольпина. В его биографии уже было принудительное лечение в Ленинградской психбольнице в 1949 году, ссылка на 5 лет и снова психушка в 1959-1961 годах.
Не один раз заключали в больницу имени Кащенко супругов Титовых. Они эмигрировали, но психическое здоровье было непоправимо подорвано: Елена покончила с собой, Юрий до старости — пациент психиатрических клиник, живет в доме престарелых.
Юрия Галанскова арестовали в 67-м, приговорили к 7 годам, умер в лагерной больнице от заражения крови.
Никто из них не покаялся. Но через несколько лет КГБ отмечал самую большую победу над диссидентским движением. Двух видных деятелей тогдашней оппозиции, Виктора Красина и Петра Якира... сломали. Петр Якир — сын военачальника, героя Гражданской войны Ионы Якира, расстрелянного в 37-м году — первый лагерный срок получил в 14 лет (1938-1942). Затем еще два срока: 1944-1952, 1972-1974.
Виктор Красин в 21 год от роду, в 1949-м, был приговорен к 8 годам заключения за критику марксизма-ленинизма. Затем еще два срока: 1969-1971, 1972-1974.
В 1973 году им пригрозили переквалификацией их дел с 70-й статьи УК (антисоветская агитация и пропаганда, от 6 месяцев до 10 лет) на статью 64 (измена родине, от 10 до 15 лет или расстрел).
Виктор Красин впоследствии вспоминал: «Александровский (следователь. — С.Б.) сказал: «Советская конституция и все прочее — это не для вас, это годится для Паши и для Лары, он всех по именам называл... (Следователь имел в виду Павла Литвинова и Ларису Богораз — участников демонстрации семерых на Красной площади 25 августа 1968 года. Богораз отбыла 4 года ссылки в Иркутской области, Литвинов — полгода тюрьмы и 4 года ссылки, работы в читинских урановых шахтах. — С.Б.) Вы вступили в связь с НТС (Народно-Трудовой союз, политическая организация первой русской эмиграции. — С.Б.), распространяли их документы, в том числе те, которые говорят о необходимости свержения советской власти вооруженным путем. Вы получали от них деньги. Это не 70-я — это 64-я. И в вашем случае это расстрел... Вы хотите нести знамя, что вас не сломали? Несите! Расплата, вы знаете, будет какая. Только признание своей вины перед советским народом и искреннее раскаяние могут спасти вас...» Это продолжалось два месяца примерно с регулярностью раз-два в неделю. Обработка, которой я подвергался в кабинете Александровского, продолжалась и в камере... Моим сокамерником был Игорь Ефройкин. Он уже отбыл в лагерях несколько лет за валюту... убеждал меня: «Дай им что-то. Но и возьми с них. Они выпустят тебя на волю»... Я дал им не «что-то». Я отдал им свою совесть и честь. Они выпустили меня на волю».
Потом была пресс-конференция для советских и иностранных журналистов. Газета «Правда» писала: «В связи с тем, что буржуазная печать на Западе изображает дело так, будто в Советском Союзе существует некая «оппозиция», Красин в своем выступлении заявил: «Мы представляли только самих себя — маленькую группку, оторванную от советской общественности, выступающую против ее интересов... Мы вводили в заблуждение мировую общественность, создавая у нее превратное представление о Советском Союзе, о жизни советских людей...» Назвал смехотворными утверждения некоторых западных органов печати, будто признания в виновности и раскаяние он и Якир сделали под давлением. «Наше поведение на следствии и на суде является результатом переоценки наших прошлых заблуждений, которые привели нас к преступлению», — заявил он. Выступавший на пресс-конференции Якир сказал, что он пришел к выводу признать свою вину, «осознав вредность совершенных проступков».
Такие были признания, такие раскаяния, такие пресс-конференции…
http://old.mospravda.ru/issue/2012/11/08/article33678

Ну, как говорится, комментарии излишни. Во многом сценарий, спрогнозированный Баймухаметовым в данной статье, на мой взгляд, власти действительно и попытались реализовать. Отсюда, наверное, и мои приключения, как в Иркутске, так и позже в Красноярском крае.
В день, когда мой первый сокамерник уехал в психушку, в камеру завели другого человека, это был Алексей Аксинин, москвич лет 27, загремел по статье 228 (распространение наркотиков). Как это ни странно, его дело расследовали ФСБшники. А дело тут в том, что он по юридическим понятиям был представитель международного наркокартеля, которые распространяли наркоту в больших объёмах и использовали различные зашифрованные схемы, включая высокие технологии. Я подробно у него не расспрашивал, но поверхностно знал, что распространялась наркота с использованием интернета. Алексей был «досудебщиком», это значит, что он пошёл на сделку со следствием, сдавал всех и всё. что он делал со своими друзьями-партнёрами. А за это должен был получить срок меньше меньшего. Например, статья УК начинается от 8-ми лет, судья если даже захочет, то меньше 8-ми дать не может. Но в случае, если у тебя заключено досудебное соглашение тогда, тебе могут дать гораздо меньше, хоть 5 лет хоть два года. Везде бизнес – вот и тут сделки, торг, как на рынке, сколько скостят… Аксинин очень переживал, как он будет существовать в «зоне», он знал, что досудебщиков зэки не любят. И на самом деле, позже я узнал, что у некоторых из «сдельщиков» всё же проблемы там были. 

Алексей заехал в камеру в шортах с огромным изображением смерти с косой (в тюрьме обычно говорят не приехал, а заехал, хотя человек реально-то в камеру зашёл, может быть, из соседней камеры). А в этот день мне принесли странную открытку от незнакомого адресата, который подписался «Иваныч». Содержание открытки было примерно таким, на обложке была нарисована обезьянка, которая сидела верхом на земном шаре, рядом надпись примерно такого содержания: «Где бы ты ни был, мы всегда помним о тебе». Далее на развороте в чёрной рамочке, больше похожей на траурную, была надпись примерно такого содержания
«Леонид, знай, друзья помнят о тебе. Привет от Иваныча. Надеемся, что скоро сможем крепко обнять товарища, держись!».

Сами понимаете, о каком Иваныче я подумал. Разумеется, я и до сих пор уверен, что эта открытка была послана силовиками с провокационной целью, чтобы попробовать оказать на меня давление ещё раз.

А тут ещё этот Аксинин с шортами-смертью. К тому же я раньше не слышал о статье 228, слышал только о статье УК 282, это экстремистская статья и по ней чаще всего закрывают националистов, фашистов и пр., и я так и подумал, что ко мне подсадили какого-то провокатора-фашиста, что у нас сейчас начнутся горячие денёчки. Но, к счастью, Алексей в быту оказался очень удобным и спокойным человеком, он искренне раскаивался в содеянном преступлении, много молился, но не вслух, не как Дмитрий. Он очень скучал по своей жене и ребёнку. В принципе, довольно образованный и эрудированный человек, с неплохим социальным статусом. Зачем он пошёл на такие преступления, для меня загадка. Как он сам говорил, до того Алексей часто посещал всякого рода оупенэйры, вплоть до «Казантипа». Там и набрался опыта потребления каких-то лёгких наркотиков. Но в большей степени на его деятельность повлиял тот факт, что он лично познакомился на этих мероприятиях с крупными наркодилерами, с которыми потом был связан в этом грязном бизнесе.

В скором времени ко мне без адвоката пришёл следователь Стрижёв, он рассказал мне, что против меня в Иркутской Области в г. Ангарск, на моей родине возбужденно ранее закрытое уголовное дело по ст.162 ч.3 «разбой».  Я воспринял это известие как далеко не шутку, а явную угрозу со стороны следствия, «Иваныча» и тех людей, которые меня содержали в подвале. Тем более, Стрижёв ещё начал стращать какими-то угрозами от незнакомого мне криминального авторитета из Сибири, который якобы имеет ко мне претензии. Из-за этого разговора мне сделалось плохо, поднялось давление. Вызвали врача, Стрижёв тем временем постоянно подшучивал над моей якобы симуляцией. В итоге врач, измерив, моё давление, отменил допрос. Чему всемогущий следователь очень сильно удивился. Следователь, вероятно, не знал, что на тот момент врачи «Лефортово» обследовали меня повторно и поставили диагноз артериальной гипертензии. Так же мне было назначено томографическое обследование на внутричерепное давление, потому что предварительное исследование показало, что есть какие-то проблемы.

Вообще мне показалось, что врачи в «Лефортово» более ответственные, чем где-либо в других заведениях ФСИН, где мне приходилось бывать. А побывал я за весь срок в 12-ти заведениях.
Но, возможно, это только поверхностное впечатление, так как довольно скоро меня увезли из «Лефортово» и все планы по обследованию головы так и не осуществились, до самого конца срока.

После, когда ко мне приходили адвокаты, я настоятельно просил их спрогнозировать ситуацию по ст. 162, так как уже фактически получил прямые угрозы, что на меня будет оказываться давление в Иркутской области, если меня туда повезут.
 
У нас была возможность написать ходатайство на закрытие дела за сроком давности, так как в начале декабря 2012 года истекал срок факта данного преступления. При этом я действительно не имел к нему никакого отношения. Более того, когда в 1997 году я узнал, что сотрудники МВД ищут меня из-за этого «разбоя», я поехал в отделение милиции разбираться, где они и умудрились меня арестовать чуть ли не с радостными возгласами что, мол, поймали особо разыскиваемого преступника.

Мне чудом удалось позвонить знакомому адвокату, она приехала, когда следователи уже начали допрос. Вмешалась в дело, но всё же меня арестовали на трое суток, а потом прокурор довёл арест до десяти. В 1997 году такой срок ареста мог выписать прокурор без судебного заседания. Но в итоге через 10 суток меня выпустили за отсутствием каких-либо доказательств моей причастности к этому событию. Юридически я тогда был только подозреваемым, даже не обвиняемым.

Однако через 15 лет у следствия вдруг нашлось куча доказательств моей причастности к этому преступлению. Было бы смешно, если б не было так грустно. Мои адвокаты очень возмутились этим провокационным фактом. И предложили мне избрать тактику жёсткого клинча, мол, не будем писать ходатайства на закрытие уголовного дела за сроком давности, в Иркутск, мол, они вряд ли повезут. А в ЕСПЧ для нас будет не очень хорошо, если мы напишем ходатайство о закрытии дела за сроком давности, потому как это является не реабилитирующим обстоятельством. То есть с юридической точки зрения для европейцев это равносильно тому, что я признаю свою вину.

Ума не приложу, знают ли в ЕСПЧ, что у нас вообще-то юридическая наука отсутствует, когда дело касается политики.  Короче, мы приняли окончательное решение, что не пойдём к СК на поклон: как они открывали безнадёжное дело, так пусть его и закрывают. Это их проблема!

Конечно, будь я чуть опытнее, я бы настоял на написании ходатайства на закрытие дела в связи со сроком давности даже ценой своих имиджевых потерь. Потому что для меня эта осторожность и юридическое чистоплюйство обернулись серьёзными проблемами и потерей здоровья.
 
 Где-то в начале декабря я передал Аграновскому открытое письмо «Иванычу» так как к тому времени я пришёл к выводу, что возможно всё, что со мной происходило в подвале после похищения, - это частная инициатива тех людей кто меня похитил. Мне показалось, что, возможно, им просто захотелось выслужиться и повесить себе очередную медальку. Поэтому я решил воззвать, так сказать, к арбитру, кем я считал на тот момент таинственного «Иваныча». 

Тут я публикую текст очень близкий к «Письму Иванычу».
 
Открытое Письмо. В интерпретации «Новой газеты»

Адвокат Дмитрий Аграновский передал «Новой газете» открытое письмо Леонида Развозжаева из СИЗО. В нем активист «Левого фронта», обвиняемый в приготовлении к организации массовых беспорядков, обращается к неизвестному ему сотруднику правоохранительных органов, который беседовал с ним «поздно вечером 20 октября либо в ночь с 20 на 21 октября» в подвале дома, где Леонида содержали неизвестные, предположительно, сотрудники спецслужб.
Развозжаев утверждает, что в результате испытанного психологического давления он, очевидно, неверно истолковал цель визита неизвестного правоохранителя и изложил ему ту версию событий, которая фигурировала в написанной под давлением явке с повинной, в то время как имел возможность сказать правду. И таким образом оговорил себя и товарищей. Вот полный текст письма.
«Открытое письмо. Уважаемый сотрудник органов государственной власти, беседовавший со мной примерно поздно вечером 20 октября, либо в ночь с 20 на 21 октября 2012г, в подвале неизвестного мне дома, где меня содержали неизвестные мне люди, вероятно, сотрудники спецслужб. Обращаюсь к Вам с открытым письмом в связи с тем, что ко мне пришло понимание, что именно Вы во многом можете повлиять на мою судьбу. Дело в том, что наша с Вами беседа во многом проходила по заранее запланированному шаблону. Ведь люди, державшие меня в месте, где мы с Вами беседовали, за долгие часы моего заточения «помогли» мне составить «правильную явку с повинной» и заставили максимально точно заучить их версию событий моей причастности к якобы имевшей место преступной деятельности, изложенной в данной явке. Они мне говорили, что, если я хочу покинуть данный подвал живым, то должен точно следовать их версии событий, написанной мной в «явке» под их диктовку. Также с их стороны были угрозы в адрес моих родных и близких. В итоге я все сделал, как они просили, в беседе с Вами.
И лишь теперь я понял, что совершил фатальную ошибку. Теперь я полностью уверен, что Вы приезжали, чтобы выяснить правду от меня лично. И сделать выводы на основе нашей беседы, как для себя, так, вероятно, и для руководства России. В общем, получается, что мне судьба давала шанс в виде Вашего визита. А я, изможденный и запуганный, оговорил сам себя, да еще и множество своих товарищей. Но чисто по-человечески войдите в мое положение, я находился там почти двое суток без сна, еды и даже воды, держа ноги без обуви на холодном цементном полу (ботинки одели только перед Вашим приездом), закованный по рукам и ногам в наручники, между которыми проходила цепь. Подвергаясь постоянному моральному давлению, угрозам и тумакам. В этом состоянии я уже почти полностью был подчинен воле своих похитителей.
Из беседы с Вами я сделал вывод, что вы в высокой степени профессионал, разбирающийся в политических процессах, происходящих в нашей стране. И как же мне сейчас тяжело осознавать то, что Вы, вероятней всего, сделали категоричный вывод о моей персоне и моей дальнейшей судьбе на основе нашей с Вами беседы. Которая, как я уже писал ранее, строилась мною на основе сценария, оговоренного мною с людьми, содержавшими меня в данном подвале. И что самое страшное – это то, что, наверное, резюме нашей беседы Вы, вероятней всего, подали наверх, наверное, оно даже дошло до руководства России.
Сейчас думаю, что именно из-за этого на меня по-прежнему идет давление и прессинг со стороны следственных органов. В этой связи я настоятельно прошу Вас провести более подробное расследование, пожалуйста, опросите сотрудников спецслужб, с которыми я там был до вашего приезда и говорил о своей невиновности. Они мне говорили, что делают аудиозаписи моих допросов, если Вам удастся прослушать их целиком, то Вы, безусловно, убедитесь в моей невиновности. Я не знаю, для чего сотрудники «силовой структуры» заставили меня говорить Вам неправду. Но, похоже, тем самым они ввели Вас, а, возможно, и руководство страны в заблуждение. Надеюсь, что Вы еще раз попытаетесь разобраться в моем деле, и поймете, что мое заточение в тюрьме и обвинение меня и моих товарищей в этих преступлениях, это досадная ошибка, а, возможно, и тщательно спланированная провокация сил, заинтересованных в дестабилизации политических процессов, происходящих в России.
С уважением и надеждой на справедливость. Развозжаев Л.М.   25.11.2012»


           Примерно 6-го декабря пришли следователи и адвокаты, помимо прочего коснулись вопроса закрытия дела. Мы дружно отказались. Следователи довольно заулыбались.

12.12.12. в 12:00 был назначен суд по продлению мне меры пресечения. Я уже был более-менее готов к основному действу, заготовил речь о политическом преследовании меня и других фигурантов «болотного» дела, событий которые власти сами же и спровоцировали.

В зале суда было очень много журналистов и простых граждан, люди были и в коридорах Басманного суда. Многие аплодировали мне, кода меня вёл конвой. Хочу сказать, что такое отношение публики обязывает арестанта, политического арестанта, отвечать как бы не только за себя, но и за всех тех, кто оказывает эту поддержку. На самом деле, при всей благодарности всем людям, кто нас поддерживал, я всё-таки всегда чувствовал особую тяжесть и ответственность от такой поддержки. Я понимал, что я тут нахожусь не за себя, но и за тех, кто пока не арестован, кто пока в зале в качестве зрителя, за тех, кто приходит на митинги, кто болеет за нас, сидя за экраном компьютера где-нибудь в московском офисе либо в любом другом городе нашей страны и даже мира.
 
Суд довольно долго не начинался, я разглядывал зал, и вдруг у окна где-то за спиной следователя Грачёва я увидел человека, который мне показался знакомым, я стал приглядываться к нему. Он был в гражданской одежде, рядом сидели ещё какие-то люди. Но он определённо кого-то мне напоминал. Вдруг он повернулся ко мне анфас и так просидел довольно долгое время.

В этот момент я и понял, что он очень сильно похож на того самого человека, который по сути дела вёл допрос в подвале, как я полагаю, дома находящегося в Брянской области.  Я бы его не заподозрил если бы он не повернулся ко мне боком, точно так же как тот человек в подвале, сидевший около меня несколько часов к ряду. И хоть он был в тёмной маске, но маска была довольно тонкой, а главное профиль его головы, повёрнутой ко мне в определённом положении, навёл меня на явное к нему подозрение. Я подозвал адвокатов и сообщил им свои впечатления. И сказал, что хотел бы сделать заявление на эту тему, прямо тут. Адвокаты ответили, что это моё право.
 
В итоге, когда началось заседание суда, я почти сразу попросил у судьи слова и сказал, что мне нужно сделать заявление. Судья разрешил.

Я сказал, что в зале находится человек, которого я подозреваю в том, что он участвовал в проведении в отношении меня после похищения в Киеве. Дословно уж не помню, но что-то в этом роде, так же я попросил судью выяснить у данного человека его данные, кто он и т.д. Судья очень сильно разнервничался и начал молоть какую-то чушь, мол, узнавать фамилии присутствующих в зале зрителей он не может, у него нет таких полномочий. В свою очередь я обратился к присутствующим полицейским, сказав, что я заявляю о совершении против меня преступления, похищении, незаконного лишения свободы, пытках, и что показываю, что вот сидящий у окна человек может быть причастен к данным преступлениям. И прошу сотрудников полиции проверить документы у данного гражданина и выяснить его личность.

Сам этот незнакомец заметно нервничал, но явного вида не подавал, старался держаться, лишь его глаза засуетились, забегали по сторонам. Зал возмущённо гудел, публика требовала, чтобы судья принял меры. Ну, судья и принял, он объявил перерыв и опознанный мною человек скрылся из зала суда.
 
Лично я до сих пор уверен, что судья имел все права и полномочия выяснить на месте, кто этот гражданин, которого я заподозрил в совершении в отношении меня особо тяжкого преступления.
Между тем, суд продолжался, следователь обосновал своё ходатайство о продлении мне меры пресечения, на том основании, что я теперь обвиняюсь по особо тяжкой статья 162 УК РФ (Разбой). В некотором смысле это был для меня первый сюрприз, далее следователь сказал, что планирует отправить меня на следственные действия в Иркутск. Также он заявил, что там нужно найти орудия преступления и похищенные вещи.

Судья делал вид, что он относится к этой информации серьёзно: найти похищенные 15 лет назад «500 сурковых шапок»! Я уже просто не сдерживаясь смеялся. В своём слове я сказал, что не признаю себя виновным в совершении хоть какого-либо преступления. А что касается дела 1997 года, так срок давности его прошёл несколько дней назад, и оно должно быть закрыто. На что судья возмущённо обратился к следователю с вопросом, правда ли это. Я возликовал. Но следователь сказал, что я не захотел закрывать дело за сроком данности, поэтому оно не закрыто. Я парировал, что готов его закрыть и заявляю об этом сейчас, судья отреагировал в том смысле, что этот вопрос не предмет настоящего заседания. В принципе формально судья был прав в этом вопросе. Если не считать вообще абсурдности этих уголовных дел и особенно дела 1997 года.
В итоге, конечно же, было принято решение о продлении мне меры пресечения до начала апреля 2013 года, то есть почти на 4 месяца, что само по себе является довольно редким явлением.

Через пару часов меня вывели из подвала Басманного суда и загрузили в автозак. В автозаке были те же самые мои попутчики, с которыми я ехал из «Лефортово»: В. Квачков, некий член РРП Смирнов и убийца полковника Ю. Буданова, вроде бы Тамерханов.
И туда, и обратно едучи, я в основном общался с Квачковым, заочно мы с ним были давно знакомы.

Я даже как-то помогал его семье, знакомил, по-моему, его жену с Дмитрием Рогозиным, когда работал в «Родине», организовывал их деловую встречу, примерно в 2005-м году, когда Квачков и судился по делу о покушении на Чубайса. Естественно, и о нашем деле Квачков был прекрасно наслышан, во многом он поддерживал наш порыв, при этом ни в какую не хотел верить, что мы невиновны. Для него, по-моему, вообще мерило эффективности — это как можно жёстче выступить против власти. Вот, мол, подгонят они БТРы, а вы что, с плакатами будете стоять? – ехидно щурясь спрашивал он. Да, отвечаю, у нас мирные методы, мы идём другим путём и т.д.

В общем, с Квачковым мы кардинально разошлись в методах борьбы. Ну, а кто прав, рассудит нас, наверное, история. Но я действительно тогда так считал, да и сейчас тоже считаю, что потенциал мирных акций протеста ещё не исчерпан. И во многом нас с Удальцовым закрыли из-за очень эффективных мирных акций, которые набирали всё большую популярность в широких слоях населения. И втягивали в них всё больше народу, самого разного и прежде аполитичного.

Верю, что при правильной организации протеста, при участии огромных масс населения, мы абсолютно законным способом можем добиваться любых поставленных задач. Главный наш враг — это лень многих граждан, не желающих участвовать в решении проблем общества и вникать в детали протестной культуры и культуры защиты своих прав!
По бытовым вопросам мне понравилось то, что Квачков добился, что его содержали одного. Для кого-то одиночка — это сложно, а я вот часто мечтал посидеть один. Одному думается и пишется легче.  Но, к сожалению, меня одного содержали очень мало.
 
Но всё же понемногу я стал писать стихи, какие-то статьи и вообще вести дневник. Так же почти что сразу я стал писать письма самым близким товарищам и разумеется, домой. Одним из таких близких был и остаётся С. Шаргунов, Дмитрий Аграновский принёс мне его адрес практически с первого прихода. Чему я был несказанно рад. И вот я отослал ему письмо, но через пару недель узнал от Аграновского, что Сергей письмо так и не получил, а ещё, наверное, через неделю мне пришло уведомление из СК России, что моё письмо Шаргунову они изъяли, так как заподозрили в нём какую-то крамолу. В итоге это письмо до адресата так и не дошло, и лишь через длительное время я увидел его в материалах уголовного дела. Что оно дало следствию, совершенно непонятно, но морально по мне эта история ударила. Ну, собственно говоря, потом на примере других арестантов я сотни раз видел, что следствие ломает заключённых разного рода способами морального давления и, разумеется, меня не обошла чаша сия.

Через пару дней после суда из СМИ я всё же узнал фамилию человека, которого я в суде опознал как человека, возможно участвовавшего в незаконных подвальных действиях против меня. Его узнали многие посетители того судебного заседания, в т.ч. журналисты. Им оказался следователь СК России из следственной группы, ведущей «болотное дело», по фамилии Плешивцев. Прикомандирован он был, кстати, в СК России из Брянской области. Об этом уже писали все газеты.
 
Прочитав эти материалы, я решил написать заявление в прокуратуру с просьбой провести проверку причастности следователя Плешивцева к совершению преступлений против меня.
По-моему, это был вечер 17 декабря, с вечера заявление не забрали, сказали, что заберут завтра. Проведя в камере обычный вечер, гораздо позже отбоя мы легли спать. Вдруг в ночи открывается входная дверь, я просыпаюсь, вижу несколько сотрудников, один из них говорит: «Развозжаев, собирайся с вещами!» На что я отвечаю: это должно быть какая-то шутка? Ведь сейчас глубокая ночь, а ведь мне говорили, что после 22:00 камера блокируется и до подъёма никто не имеет права её открыть. На это мне отвечают, мол, это особый случай.

Я не понимаю, куда и для чего собираться. Думаю, переводят тут в тюрьме в какую-нибудь нехорошую камеру. Смотрю время, 03:00, самое время для сна. Собираю все вещи, даже упаковку бутилированной воды. Через минуты двадцать я собран, сосед тоже в шоке, говорит, за 8 месяцев которые он тут, о таком переводе слышит впервые.
 
Меня выводят, всё в полной безызвестности, в коридоре мне вручают какие-то письма. Ведут, в какие-то комнаты. Предлагают достать все вещи из сумок и раздеваться самому и, наконец, объявляют, что это этап. Правда, не говорят этап куда. Но я догадываюсь, что меня отправляют в Иркутск.

По правилам, установленным во ФСИН, меня должны были предупредить об этапе за сутки. Во всяком случае, об этом мне говорили многие правозащитники уже на этапе и потом в Москве. Ведь у арестанта могут быть постираны вещи. Лично у меня вообще не оказалось нормальных тёплых вещей, тем более для зимней поездки в Сибирь. Обыск провели тщательно, но быстро. А упаковку воды мне пришлось бросить в комнате обыска, так как тащиться с ней по этапам было нереально, да и тяжело.
 
Правда, хорошо, что я всё-таки взял с собой бутылочку воды.
Примерно часов в семь утра мы были на платформе какого-то вокзала, вероятно Ярославского, автозак подошёл вплотную к вагону, и я прямо из него перешёл в вагон со своей сумкой и пакетами...


Глава 3. Этапы - Иркутск - Этапы.
Этапирование - всегда очень трудный процесс, особенно если ты едешь в «столыпинском» вагоне через всю Россию с запада на восток. Читатель много для себя на этом пути откроет нового, в том числе, что тюремный мир не без добрых людей. Первый вор в законе на моём пути и его общение со мной, «политическим». Меня везут в Иркутск разбираться с делом 15-летней давности, юридический срок ответственности за которое уже истёк. Но везли меня туда вовсе не для разбирательств, а для разборок: по факту меня бросили в пресс-хату СИЗО-1 г. Иркутска. В легендарно-жуткий Иркутский централ.

        Поезд от платформы тронулся только уже ближе к полудню. Уж точно не помню, где нас загружали, в тупике или прямо на платформе. Обычно загружают в тупике, но бывает и на платформе. В вагоне были зэки и кроме меня. Практически все, кто ехал, были уже осужденные. Я думал, поэтому меня и посадили отдельно от всех. Там по категориям рассадка довольно строгая, так почти во всех регионах ФСИН России. Осужденные впервые едут с такими же. Осужденные вторично на общий режим едут с такими же. Женщины с женщинами, подследственные отдельно и т.д.

Меня держали одного как бы в половинке купе. Эта половинка имела три полки. Вот та самая полка, которая в гражданских поездах используется для багажа, здесь это официальное место для перемещаемого заключённого. Но на самом деле, это купе по нормам рассчитано на 5 человек. Типа трое могут сесть внизу, а двое лечь на второй и третей полке. И так действительно возят. Более того, в цельных «купе» норма вообще 12 человек!

Это официально. А могут напихать гораздо больше. Единственное, что там есть, это перегородка на второй полке, которая раскладывается между двумя полками и делается сплошная поверхность. То есть 4 человека могут лежать в принципе спокойно. Но всё же 12 человек, как официальная норма, - это явный перебор. Причём вроде бы российские власти доказали в ЕСПЧ, что это очень даже хорошие условия транспортировки зэков!

Уж не знаю, возможно, в Европе не знают, что у нас от края до края страны можно ехать на скором поезде неделю, а на «столыпине» люди едут месяцами. Правда, сами этапы более трёх суток очень редки.

Поезд медленно постукивал, мне с моей трёшки было видно многое. Вообще, конструкция купе в «столыпинском» вагоне такая: само помещение по квадратным метрам примерно сходное со стандартным отсеком, хоть в купейном, хоть в плацкартном вагоне. Но, разумеется, внутри отдела гораздо скромнее, полки сделаны из очень твёрдой фанеры, без каких-либо мягких покрытий. Дверь открывается так же, как и в купейном вагоне, вот только сама дверь состоит полностью из железа, до половины плотно зашитая, а чуть выше пояса начинается решетчатая часть. Но это, собственно, не решётка как таковая, а лист железа с распущенными полосками, таким образом, что и арестанту видно, что происходит у входа в купе и конвоиру видно всё купе.

Всё это казённое добро выкрашено в какой-то мерзкий голубо-салатово-бирюзовый цвет. Естественно, условия антисанитарные. Туалеты, как правило, на ладан дышат. А умывальники, как правило, не работают вообще. Поэтому мне очень сильно пригодилась бутылочка с водой, я из неё пил, из неё умывался, мыл руки, чистил зубы. Без неё я превратился бы за три дня в бомжа.

Так что мой практический совет для современников: если вы отправляетесь на этап, обязательно берите с собой пластиковую бутылочку, желательно чтобы в ней была вода, тогда при обыске есть большой шанс, что её не изымут. Пустую, скорее всего, заставят выбросить.

Воду кипячёную там выдают три раза, как правило, это происходит вместе с приёмом пищи. То есть тебе при этапировании выдают сухой паёк, там есть несколько пенопластовых стаканчиков, для заваривания в них различных концентрированных каш, супов, чая, киселя и т.д. Пластиковая ложка, сахар. Говорят, сейчас в пайке даже есть какие-то мясные консервы.

В этот момент воды можно набрать сколько угодно, я разливал её по стаканчикам, и через минут 10, когда она остывала, сливал её в бутылку. Таким образом, у меня всегда была вода, для любых нужд. Простите, уважаемый читатель, за такое отступление, если вы сидите дома и на диване читаете эти строки, то они вам покажутся, наверное, не самыми важными и даже не очень-то нужными. Но если эти строки читает человек, находящийся в заключении, которому грозит долгий этап, то такие советы будут ему очень важны. И существенно облегчат его жизнь в таком странствовании.

В вагоне было страшно холодно. Начальник конвоя, наверное, неплохой человек, очень сильно переживал за то, что в вагоне холодно. И даже сказал, что напишет жалобу на РЖД, что подсунули ему такой «бракованный» вагон. Чуть позже, когда он осмотрел поверхностно моё личное дело, он подошёл ко мне и сказал:

- Парень, крепись. То, что они тут тебе понаписали, это всё туфта, я 20 лет проработал в милиции. В Иркутск они везут тебя явно для других целей.

Конечно, меня это не успокоило, но хоть вооружило.

В вагоне я замёрз, одежды нормальной сибирской не было. В итоге в Челябинск и приехал с промороженным седалищным нервом и обострившимся остеохондрозом. Что происходило при приезде в Челябинск, наверное, лучше уже не расскажешь, чем я написал в одном своём очерке, который хочу вставить сюда. Так что не удивляйтесь, если уже где-то читали эти строки.


«У меня есть волшебный ключик»

О тюремных талисманах и обитателях

В «Лефортово» никак не разрешалось хранить его в камере. При поступлении у меня его сразу изъяли, и сколько я не просил, так и не выдали. В других СИЗО страны оказалось — можно. Да и в самом деле, какая уж тут может быть от него угроза — маленький керамический ключик с магнитиком, пять сантиметров в длину, не больше. Зато красота какая: на нем фотографическим способом изображен комплекс церковных зданий, под ними голубое озеро, а сверху белоснежные облака на фоне ясного неба. И во всю длину — надпись «Селигер»…
В общем, такая вещь любому арестанту может принести лишь радость и покой. А мне — так и подавно, потому что дорог он мне не только тем, что красив, а прежде всего тем, что это подарок. Один из двух талисманов.
Холодно. Я хоть и надел две куртки с тремя парами штанов, все равно простудился и приобрел новые болячки.
Помещение тюрьмы, куда нас завели, — это такой своеобразный комплекс из разного рода комнат и коридоров, который, по всей видимости, выполняет функцию накопителя и фильтра. Темные синие стены, много лампочек, но из-за отсутствия окон тут все равно полумрак.
Вдоль стен уже стоят арестанты. Те, кого вывели раньше меня. Не успел я сделать и пары шагов, как почти одновременно несколько сотрудников СИЗО произносят: «А вот и московская знаменитость!», показывая на меня. И начинают обсуждать какие-то подробности моего уголовного дела. Кто-то произносит фамилии оппозиционеров, мол, митинги против Путина они проводят, Удальцов, Навальный(признан экстремистом в РФ) и Собчак.
Честно говоря, мне дела нет до этих разговоров. Я наслаждаюсь теплом и стараюсь встать с другими арестантами в один ряд у стенки. Но тут же следует команда: «Так, всех быстро развести, а он путь пока тут постоит». В течение пары минут всех завели в камеры, я остаюсь в коридоре один. Но тут из самой тюрьмы ведут группу арестантов, наверное, на выезд. Следует команда: «Завести его в камеру!». Меня заводят, а там два местных арестанта. По виду — люди бывалые.
Арестанты принимают у меня записки с телефонами моих адвокатов и близких. И на очень серьезном настрое обещают в кратчайшие сроки сообщить на волю, что меня тайно вывезли из Москвы в Иркутск, и что я уже на пересылке в Челябинске. Буквально через пять минут меня выводят из этого помещения — мол, нечего тут болтать с заключенными. Ведут на обыск…
Вообще, обыски при этапировании происходят буквально на каждом шагу. Выходишь из вагона — обыск, заходишь в помещении тюрьмы — опять обыск, хотя интервал между ними мог быть минут десять-пятнадцать. Даже если везли в железном «стакане», как меня, — все равно обыск. Дело в том, что до Челябинска доставили одни, а приняли другие. Вот и обыскивают, вероятно, из-за недоверия к коллегам. Оно понятно: никому не хочется нести личную ответственность.
В комнате для обыска стояло человек десять сотрудников СИЗО. Как зашел, меня сразу начали расспрашивать: ну что, мол, рассказывай, чего в Москве бунтуете. Говорю, что не нравятся нам «жулики и воры» во власти, вот и бунтуем. Выходим на мирные митинги, имеем по закону полное право. Многие одобряют — мол, во власти нечестных людей очень много, и с этим нужно что-то делать. А как уж тут без митингов, так ведь во всех странах происходит.
Кто-то говорит — а что там с вами делает Ксения Собчак? И правда, что ты ее друг? Говорю, что она приходит на митинги и акции протеста и выражает свою точку зрения. Лично я виделся с ней пару раз, но хорошо знаю ее друга Илью Яшина (признан иноагентом в РФ). Но тут же задается еще несколько вопросов, и все они так или иначе связаны с Ксенией Собчак. Мол, «а не тебя ли поймали у нее дома с 1,5 миллионами евро, полученными из Грузии?». Да нет же, говорю, у Собчак дома никогда не был. А меня спецслужбы похитили в Киеве и почти что без денег.
Эх, кто-то произносит, жил бы в Москве, тоже пошел бы с Собчак на митинг. Надоел, мол, этот бардак во власти.
Обыск заканчивается, мне разрешают сложить вещи в сумку и предлагают проследовать в камеру. Пока идем по бесконечным лабиринтам коридоров СИЗО, попадается еще несколько человек, которые спрашивают у конвоиров — «это и есть друг Собчак?..».
Завели в пустую камеру, выдали постель, сводили в душ. От горячей воды я окончательно разомлел, пришел «до хаты», а там уже ужин, суп. Ну, думаю, жить можно.
У дверей невдалеке совсем молоденькая девушка — охранница, вероятно — башкирка или казашка по национальности. Справился у нее по парочке бытовых вопросов, поел, немного прибрался в камере. И принялся писать письма. Сперва Владимиру Петровичу Лукину, с «шапкой», официально, из того места, где я нахожусь. На половине письма к двери подбегают сотрудники СИЗО, говорят — собирайся, поедешь в другое СИЗО для VIP, а сюда ты попал по ошибке.
Конечно, камера этого СИЗО, да и вообще внутренний вид изолятора после «Лефортово» заметно проигрывал. Но после нескольких ледяных суток в поезде, после нескольких часов обысков и устройства в этом СИЗО мне, конечно, никуда не хотелось ехать. Но делать нечего, тут у тебя нет права голоса, ты не на митинге.
Минут через пятнадцать я уже был почти собран, когда к двери подошла молодая охранница со словами «жаль, что вы уже уезжаете, я хотела ночью поговорить с вами про Ксению Собчак». У меня уже не было сил на ответ. Улыбнувшись, я ответил: «Он улетел, но обещал вернуться».
Опять обыск на выходе, опять автозак, опять «стакан». Примерно через час я — в коридоре другого СИЗО. Тут принимают чуть холодней, но опять вышла встречать целая делегация, во главе с каким-то подполковником в папахе. Тот строго спрашивает — что против власти идете? Отвечаю, что люди, укравшие голоса на выборах, для меня не власть, а самозванцы.
Опять обыск, но тут транспортер, сумку просматривают на мониторе сразу всю. Начальник уходит, и сотрудники начинают задавать все тот же вопрос про Ксению. У меня уже совсем нет сил, в полусонном состоянии я лишь отвечаю — всё правда. Всё, что говорят…
Новая камера оказалась немногим лучше предыдущей. Да к тому же с курящим соседом, молодым парнем 27 лет, попавшимся то ли за наркотики, то ли за квартирные кражи. А может быть, за то и другое вместе.
Добравшись до подушки, почти мгновенно засыпаю.
Утром — завтрак. Примерно в 7:00 сквозь сон слышу гул телеги и разговор баландера с охранником: «Собчак, Собчак… Этот вот Развозжаев, который вот тут сидит. Политический»…
Открывают кормушку, я подаю тарелку. И как бы промежду прочим спрашиваю — а когда у вас принимают передачки? А то Ксения Анатольевна должна передачку привезти. Охранник ответственно обещает, что ежели передачку вам передадут, то ее обязательно доставят в камеру. Тут с этим строго.
Конечно, никаких передачек не было еще почти неделю, так как власти скрывали, что меня вывезли. Но все же, людская молва и кто-то из десятка тех людей, кому мне удалось рассказать о своей ситуации, все же сообщили на свободу о том, где я нахожусь.
Как знать, возможно, именно кем-то запущенная «утка» о моей дружбе с Ксенией Собчак стала птицей удачи, разнесшей весть о моем местонахождении в Челябинске. И в буквальном смысле слова спасла мне жизнь.
Ну, а я теперь всерьез думаю обратиться в Координационный Совет оппозиции для того, чтобы мои коллеги обязали Ксению выслать мне открытку с собственноручно написанным приветствием. И может быть, раз уж имя Собчак действует магически на сотрудников и обитателей российских следственных изоляторов, такой талисман спасет меня еще не раз…
Пожалуйста, отдайте этот рассказ через моих адвокатов или через родственников Сергею Шаргунову для опубликования в «Свободной прессе».
07.01.2013. СИЗО-1, г. Челябинск
http://svpressa.ru/blogs/article/64333

Этот текст и был опубликован на сайте «Свободная Пресса», где главредом был и пока есть Сергей Шаргунов. На самом деле, всё описанное так и было. И я, честно говоря, так и не понял, почему именно в Челябинске меня посчитали близким знакомым К. Собчак. 
Кстати говоря, единственно, что меня сближало с ней, так это моя публичная поддержка её выступления в декабре 2011 года со сцены митинга на пр. Сахарова. Свои впечатления я опубликовал у себя в Живом Журнале (ЖЖ) 28.12.2011 г., хочется опубликовать и их. Вот этот текст.

Путин, Левый Фронт и перспективы Революции

Многие товарищи из левого спектра искренне считают, что коммунисты не должны участвовать в общегражданских митингах. Самые ортодоксальные левые патриоты-державники, примкнули к Кургиняну и блюдут свою "идейную чистоту", при этом даже готовы присягнуть на верность Путину, а по сути дела Партии жуликов и воров. Левый Фронт всегда придерживался той точки зрения, что мы допускаем возможность взаимодействия с широким политическим спектром политических сил, особенно с демократами в деле отстаивания общегражданских прав, например, таких прав как свободные и честные выборы! Более того, Левый Фронт, в ряде дискуссий допускал даже взаимодействие с умеренными националистами, если этот тактический союз будет служить делу демократизации общества, смене власти в стране.

И это не наша какая-то хитрость, вот, дескать, мы обхитрим либералов, нацистов и будем первыми! Просто, на мой взгляд, в Левом Фронте есть чёткое понимание того, что на свободных и честных выборах граждане России проголосуют именно за левых. Скажу больше, либералам на свободных выборах уж точно ничего не светит, в лучшем случае их электоральный урожай возьмут «яблочники»!

Опять же, нужно признать, что какой-то процент могут получить националисты, но в любом случае, лично я уверен, что в ходе прямой демократической дискуссии их лозунги типа "хватит кормить Москву" и прочие аналогичные не будут востребованы. Конечно, я пытаюсь прогнозировать лишь такой вариант, когда наш общегражданский протест будет проходить честным способом и решения всех заинтересованных сторон будут приниматься по-честному. А не так, как это делалось на митинге 10 и 24 декабря, когда часть vip-либералов просто-напросто кинула всех остальных по многим вопросам.

На митинге 24-го я мотался по оргвопросам, так и не услышав выступление Алексея Навального(признан экстремистом в РФ). То, что я слышал на следующий день по радио, вырезки его "да или нет", это мне всё напомнило слово американского религиозного миссионера, не хватало в конце только слов «аллилуйя», ну, это лирика. В целом я считаю, митинг был на высоком уровне, хотя Кудрин там был явно лишним элементом, и это главная вина Рыжкова, Немцова, Пархоменко.

Кстати сказать, выступление Собчак мне понравилось, если бы выступал, сам бы сказал многое из того, что сказала она. Я, конечно же, во многом противник той гламурной культуры, которую она проповедовала много лет. Я не в восторге от деятельности её отца (хотя, говорят, он до последнего старался демократизировать именно коммунистическую идеологию в СССР, а не рушить всё до основания), но это не значит, что я не могу не соглашаться с тем, что она говорит. Контроль граждан за деятельностью властей, новые механизмы, поиск и утверждение их это сейчас важнее, возможно, даже самих итогов выборов и т.д. Хотя, конечно же, перевыборы необходимы, и в первую очередь даже с эмоциональной точки зрения.

У сцены долго общались с Машей Гайдар, давно не виделись, шутили, но шутили как противники. Но вот странная штука: оказывается, она за неделю до митинга написала статью о том, что Путин вполне себе может стать инициатором демократических процессов и даже творцом их.
При этом она не является фанатом ВВП. Всё дело в том, что и я написал такую же статью у себя в ЖЖ. И суть там всё та же.

Мне не важно, кто будет править страной: Навальный(признан экстремистом в РФ), Подвальный, Овальный, Путин или Удальцов. Важно, чтобы были механизмы контроля граждан за деятельностью власти! Сейчас этих механизмов нету ВООБЩЕ!

Как только эти механизмы появятся, например, выборность судей, увеличение полномочий депутатов муниципальных собраний, в том числе избрание ими глав районов и т.д. Отход от президентской республики преобразование России в парламентскую, кардинальное преобразование и демократизация избирательного законодательства. Реальная уголовная ответственность за манипуляции на выборах, злоупотребление служебными полномочиями, в том числе в вопросах присвоения финансовых средств, расширение полномочий депутатов областных и республиканского парламента и ещё ряд мер.

Так, лично мне совершенно фиолетово, кто будет премьер-министром в парламентской республике, если он будет находиться на крючке у избранных депутатов! А депутаты будут находиться под реальным страхом отзыва своих полномочий.

В этой связи я вообще считаю, что для Путина сейчас единственный шанс остаться у власти ещё на долгие годы это согласиться со всеми требованиями участников декабрьских протестов. Изменить избирательное законодательство, назначить новые выборы парламента без всякого поста президента и на волне им проведённых инициатив стать первым премьер-министром. Разумеется, за этот год до выборов самому идти в авангарде демократических реформ, попутно пересажать коррупционеров и решить ряд остросоциальных проблем. Которые, конечно же, для большей части граждан России гораздо ближе, чем нарушения на выборах. И тогда, вполне возможно, я впервые проголосую за Путина, и это сделает большая часть граждан России.

В противном же случае, лично я уверен, что народные массы снесут Путина уже в конце апреля, максимум в начале июня! И тут дело даже не в чьём-то конкретном желании, а в первую очередь в психологии масс. Сейчас в революционном процессе реально участвуют сотни тысяч человек по всей стране, каждый день в это втягиваются всё новые тысячи и десятки тысяч граждан России, снежный ком растёт. И активность некоторых самоорганизованных гражданских групп просто поражает.

Опять же, даже многим ветеранам политического фронта, кто занимается политикой много лет, элементарно тяжело оставаться «в адеквате». А люди, раньше находившиеся вне политики, не привыкли вопросы решать очень долго, они хотят все решить как можно быстрее, их раздражает неуклюжесть властей и даже неуклюжесть деятелей оппозиции. То есть сегодня авангардом протеста чаще вступают сами массы.

В целом мы, Левый Фронт, не должны этого бояться, так как действуют массы предельно честно и открыто, но суть от этого не изменится. Если сейчас не сделать паузы в виде выполнения всех требований митинга 10 и 24 декабря, то массы просто сметут всё на своём пути, так как у масс слабо развита политическая культура. К тому же реальных демократических механизмов доведения воли народа до власти и получения быстрого результата пока просто нет, эти механизмы как раз и нужно выработать как можно скорее.

Итак, сегодня как никогда важно, чтобы в Кремле услышали народ, это важно как для спасения страны в целом, так, возможно, и для физического спасения многих из тех, от кого пока зависит принятие решения по новым выборам и изменению политической и избирательной конструкции в РФ.
Очень сильно надеюсь, что нынешние кремлёвцы и все активные граждане нашей страны найдут выход из осложнившегося кризиса, и Россия наконец-то будет развиваться как нормальное, цивилизованное, социально развитое и социально справедливое государство.

http://lokomotiv.livejournal.com/682489.html

Конечно, многое из написанного не сбылось. Да практически всё получилось совсем не так. Власть не пошла навстречу гражданам, а граждане не восстали против порядка вещей. Хотя, активная фаза противостояния власти и масс пришлась как раз на обозначенный мною временной период.

При этом я, как и прежде полагаю, что не важно, кто находится у власти, а важно, как общество осуществляет свой контроль за действием властей. Вот за эти механизмы контроля мы и должны бороться, а добившись их внедрения, общество должно контролировать, чтобы эти механизмы не ослабевали. Так как, на мой взгляд, именно среда обитания меняет человека, а не наоборот…

В Челябинске меня в основном содержали в двухместной камере. Сперва ко мне подсадили какого-то странного пассажира. Явно подсадного, вероятно, даже штатного сотрудника. Он курил буквально сутками, а вентиляция там отсутствовала вовсе, и даже ручка от пластиковой форточки была снята, так что её невозможно было открыть.

Однако через пару дней ко мне пришёл начальник СИЗО, спросил, какие есть проблемы. В первую очередь я указал на факт того, что помещение не проветривается.  Начальник распорядился и мне выдали ручку, наконец-то я вдохнул хоть чуть-чуть свежего воздуха!

Вообще моя камера была где-то в явно старом здании, там тоже были куполообразные потолки, как в «Лефортово», это признак старой тюрьмы екатерининской эпохи. К тому же, камера была откровенно грязноватой, стены давно небеленые, да и пол грязный.

Что смог, я вымыл. Я вообще был сторонник уборки, даже если приезжал в камеру хоть на пару дней. Чистота - это явно залог здоровья.

Наверное, на третий день пребывания в Челябинске меня попросили собрать вещи и перейти в камеру буквально по соседству, эта камера была относительно чистой. Светлый потолок, хороший шкафчик, покрашены стены и т.д. Я сразу понял, что ждут какую-то проверку. И не ошибся. Через пару часов в камеру пришёл уполномоченный по правам человека в Челябинской области Алексей Севостьянов.

Я не очень доверяю людям такой должности. Всё же это чиновник. С ним общался сперва осторожно, но потом увидел, что человек искренне хочет поспособствовать решению тех или иных моих проблем. У него с собой была видеокамера, и он даже записал небольшое интервью со мной, и мои стихи в моём же прочтении.

Вероятно, это было стихотворение «Декабристы России 21-го века», которое я написал буквально перед отъездом из Москвы.  Так же я сказал ему, что отправил своё заявление в прокуратуру с просьбой проверить на причастность к преступлению в отношении меня следователя Плешивцева.

Вероятно, в этот же день в камеру пришли члены Челябинского ОНК во главе с Валерией Приходькиной. Это явление меня вообще очень поразило. Меня уже перевели в мою грязную камеру, и Приходькиной очень не понравились мои условия содержания, отчего она устроила нагоняй руководству СИЗО. По всей реакции сотрудников было видно, что они очень боятся Челябинских общественников. Такого я не видел даже в Москве.
 
Валерии Приходькиной я так же дал видеоинтервью, и прочёл своё стихотворение «В камере я и Путин».  Челябинские общественники оказались не суровыми, они очень быстро сориентировались, узнав, что я на этапе замёрз и еду без продуктов. Они сделали мне огромную передачку, где была новая хорошая тёплая одежда и множество нужных продуктов. Особо меня порадовали пуховик, тёплые болоньевые штаны и валенки на громадной резиновой подошве.

В конце декабря ко мне пришёл адвокат (имени я его не помню), сказал, что послан моими адвокатами и родственниками, назвал какие-то кодовые слова и т.д. Но я ему всё равно не доверял, по-моему, даже отказался писать какое-то ходатайство. Так же он поведал мне, что на воле поднят страшный шум из-за моего неожиданного этапирования. Но в принципе, я это уже понимал со слов Приходькиной и Савельева.
И вот наступили праздничные дни, моего соседа-куряку вывели из камеры, наверное, 30 декабря, больше я его не видел. Этот факт меня ещё в большей степени навёл на мысль, что это подсадной чувак, а сейчас он уже дома справляет новогодние праздники в кругу семьи.

Праздники я просидел в камере один. Мне принесли какие-то примитивные книги, названия их я уже и не помню, одна была про какого-то лётчика-испытателя. А вторая книга какого-то сербского писателя. А так же прекрасный сборник рассказов Александра Серафимовича. Ряд его рассказов мне показались очень актуальными и для нашего времени.

Где-то ближе к рождеству я стал общаться с соседями, проходило это через форточку. Сосед Сергей подробно интересовался, кто я и откуда, практически сразу он, в принципе, понял, кто я такой, и стал высказывать всякого рода положительные суждения о нашей деятельности. Как-то не сразу он предложил мне организовать телефон, чтобы позвонить родным. В принципе, я был не против.

В таких тюрьмах, в который порядок контролируется авторитетами криминального мира, подобные вещи возможны. Этим и отличаются для арестанта в положительном смысле чёрные тюрьмы и лагеря от красных. Красные контролируются администрацией исправительного учреждения, а чёрные нет.
 
Хотя, для многих людей, не имеющих никакого отношения к миру «криминальных правил жизни», ещё не ясно, какой лагерь лучше.
При этом беспредел с точки зрения закона, да и с точки зрения понятий может быть как на красном, так и на чёрном лагере или централе (СИЗО). То есть во многом это просто ширма для того, чтобы проделывать делишки выгодные, как авторитетам, так и начальству исправительного учреждения.  В общем, тут, как везде в России, у многих всё зависит от твоих личных качеств и отношений с нужными людьми.

Но Челябинское СИЗО-3 в тот период времени, как мне показалось, действительно соответствовало неким идеальным представлениям арестанта о тюрьме.

В общем, в канун рождества мне «зашёл» телефон. Сосед сидел с телефоном в соседней камере, он мне не захотел давать свой телефон, но договорился, что мне отправят арестанты с верхней камеры. В итоге в назначенное время к моей решётке на верёвочке спустили телефон, который я смог подцепить специальной палочкой, она в свою очередь была в тайнике в моей камере.

И вот через 2,5 месяца после ареста я, наконец, набираю телефон своей жены, она, разумеется, очень удивилась, но и обрадовалась. Я поговорил и дочерью и с сыном. Потом поговорил с адвокатом, узнал какие-то новости, рассказал, как у меня дела. Договорились, что если до определённого времени не увезут далее в Иркутск, то позвоню ещё раз. Но сразу после рождества меня заказали на этап.

На этот раз сотрудники ФСИН даже предупредили заранее, что на следующее утро меня повезут дальше. Я попросил соседа Сергея, чтобы он связался с моей женой и передал ей, что меня увозят в Иркутск.

В автозак загрузили рано утром, вся та же самая процедура обыска. Вот только не обыскивали те вещи, которые были на каптёрке, это внутритюремная камера хранения.

Автозак был пустой. Через несколько минут в него завели ещё одного человека, но в другой отсек. Мы поздоровались друг с другом. И принялись знакомиться, он начал с того, что он вор, я в свою очередь спросил у него, что он своровал, а он в свою очередь пояснил мне, что он вор в законе. Для меня, честно говоря, это практически ничего не значило. В «Лефортово» я не сталкивался с реальным миром криминала и понятий. Конечно, я что-то читал о ворах в книгах, слышал о них в молодости, смотрел фильмы. Но, честно говоря, думал, что этого понятия уже как такового не существует, что это всё во многом миф времён перестройки и тогдашнего кинематографа. А тут - на тебе, живой вор в законе, Рокко Тбилисский. Я, наконец, издал какой-то удивлённый возглас, и мы стали общаться.

Собственно, мне не пришлось долго объяснять, кто я и за что сижу. Рокко ехал из Москвы, из «Матросской Тишины» и он прекрасно был осведомлён о нашем «болотном деле». Поэтому наша беседа в человеческом смысле сразу же пошла, на мой взгляд, по доверительному пути. Ну, разумеется, насколько это возможно между политическим и уголовным авторитетом.
 
В вагоне нас поместили по соседству: его в первый «тройник», меня во второй, где и я, и он ехали в одиночестве. Арестанты в вагоне довольно быстро узнали, что в вагоне находится вор в законе, и начали его приветствовать.

Сейчас среди арестантов есть основное приветствие, оно звучит так:

- Жизнь ворам! -  произносит входящий.

- Вечно! - отвечают арестанты. 

Это обозначает примерно следующее: пусть здравствует жизнь по понятиям, пусть всё обустраивается по воровской справедливости всегда. Ну, и, разумеется, пусть здравствуют криминальные авторитеты, то есть воры в законе. Конечно, это наивные ценности, но для многих арестантов правила криминального мира, как я понял, позже являются реальным ориентиром, путеводной звездой не только в местах заключения, но и в обычной жизни на свободе.  По большому счёту, многие люди находятся в кругу этих понятий - по сути, они живут и действуют, как сектанты, по своему «катехизису».

Поезд тронулся… Рокко объяснил мне ещё в актозаке, что его постоянно на всех этапах сопровождает опер, от одного места пересылки до другого. То есть сотрудник ФСИН как бы сдаёт вора в законе с рук на руки другому оперуполномоченному ФСИН того региона, куда вора довезли по этапу. Тоже почёт!
Он мне показал этого опера, но этот же опер обхаживал и меня. Более того, в вагоне он вообще не отходил от меня, постоянно приставая с какими-то расспросами. В общем лишь потом я понял, что меня тоже всегда сопровождают опера, так же: от одного этапа до другого. Также возят одного в купе «столыпинского» вагона и держат преимущественно одного в камерах пересыльных тюрем. 

С Рокко чуть поговорили о политике, о каких-то светских новостях. Потом я у него поинтересовался по поводу того, что слышал сам о том, что арестанты подразделяют друг друга на разные категории:  есть «мужики», есть «красные», а я-то кто?

На это вор мне ответил: «Вообще-то, ты политический». Ничего не менялось тут в понятиях с царских времён и ссылок. Я в принципе такого ответа и ожидал, так как и в фильмах и в книгах читал что, например, в период репрессий 1930-50 годов было много политических, да и в 70-е они, хоть и в небольшом количестве, но были. Единственное, что я не спросил: в чём проявляется с точки зрения криминального мира такая особенность как политический заключенный? Как человеку существовать в заключении, будучи политическим?
 
Для людей далёких от тюремных реалий, вероятно, непонятно, о чём я пишу, почему я вообще упоминаю об этом эпизоде. Между тем, это очень важное обстоятельство, которое может облегчить жизнь для большинства политических арестантов в заключении.  Далее я буду возвращаться к этой теме, и пытаться объяснять, почему это важно.

Постепенно поезд дотянул нас до Иркутска. Вообще этап от Москвы до Челябинска идёт около трёх суток, и от Челябинска до Иркутска чуть более трёх суток. В этот раз вагон был потеплее, да и у меня было гораздо больше одежды и продуктов. Так что я ехал в относительном комфорте.
Вагон разгружали в каком-то тупике. Сперва вывели вора. Потом стали выгружать всех остальных арестантов. В конце концов, я остался один. Лишь через пару десятков минут пришли и за мной.
Меня вывели в какую-то ФСИНовскую газель, небольшой автозак. И усадили там одного, в салоне ехало несколько человек. Один, парень огромного роста с правильными чертами большого лица (с таким лицом реально можно, что-то рекламировать на обложках глянцевых журналов) и с огромным автоматом, сидел напротив меня.
 
«Газель» поехала, и, ожидая, что меня повезут в Иркутское СИЗО, я вдруг начал беспокоиться, что мы едем, куда-то не туда. Я начал перебирать в голове различные маршруты, вспоминать, что тут построили какую-то новую объездную дорогу, по которой я естественно не ездил, так как уже давно уехал жить в Москву.
 
Но вот мы уже мчимся по дороге, явно ведущей в Ангарск. Тут меня осеняет мысль: ведь дело 1997 года по эпизоду в Ангарске, значит, меня везут в 205 квартал на ИВС. Я там был 10 суток в 1997 году.

Автозак опять сворачивает явно не в ту сторону, едем по старой дороге, а в 205 квартал ближе по объездной. Ну, думаю, ФСИНовцы путают следы, работа у них такая. Пытаюсь заговорить с охранниками, они строги, иногда отвечают, что-то типа «да» или  «нет». Не более того. В Москве, кстати, сотрудники разговаривают довольно охотно.

Всматриваюсь в перекрёстки, ведь не был в Ангарске уже около 15 лет, что-то поменялось, что-то мог подзабыть. Странно: на нужном повороте не повернули, остаётся ещё один справа. Уже проехали ст. Южную, слева должен быть поворот на улицу Чайковского, там считай прямая дорога через весь город до 205 квартала. Нет, авто не поворачивает, мчит дальше.

Охранники молчат, я начинаю паниковать, расспрашивать: «Куда вы меня везёте?». За окошком какая-то позёмка или даже метель. Ничего не понимаю: поворачиваем в сторону комбината, там же и городская свалка чуть дальше и всякого рода пустыри и берег Ангары недалеко.

- Что, - говорю, - решили меня ликвидировать? Не думайте, что вам не придётся за это отвечать! Что бы там ни случилось, куда вы меня везете, я всё равно обо всём буду рассказывать общественности.

По-моему, охранники уже и сами начинают волноваться, не понимая, куда мы едем. В итоге подъезжаем к исправительным колониям. Думаю, неужели меня везут сразу в ИК, что за бред? Может там, какие-то помещения для ломки и пыток? В голове тысячи вопросов. Психологические следы пыток при похищении еще сильны.

Авто въезжает в какие-то ворота, меня выгружают. Спрашиваю, где мы. Отвечают: «СИЗО-6 г. Ангарска». Оказывается, в середине двухтысячных в Ангарске на территории, какой-то колонии построили СИЗО, а я этого не знал. Вот, думаю, столько страха натерпелся, а всё зря.

В Ангарске жёсткий шмон, поведение сотрудников подчёркнуто враждебное. Опер, по-моему, психически нездоровый человек, всё снимает на видео даже то, как я моюсь в душе.
 
В валенках в подошве находят огромные желязяки, супинаторы. Из таких запросто можно сделать огромную заточку. Чуть ли не составили на меня протокол. А я и знать не знаю про них, валенки мне ведь подарили в Челябинске, новые.

Вроде всё обошлось, но опер начинает мне зачитывать на камеру под запись правила внутреннего распорядка ПВР. Я подумал, что он так шутит. Говорит: нет, это не шутки а ты, мол, теперь обязан их знать чуть ли не наизусть. Чуть не посылаю его к чёрту.
 
Совсем поздно приходят члены ОНК Иркутской области, начинают задавать явно провокационные вопросы. Передают мне какие-то приветы от криминальных деятелей, которые находятся в заключении. Собственно, этих людей я и раньше-то практически не знал: так, на уровне «здравствуйте, до свидания». А тут член ОНК чуть ли не выясняет, в каких делишках я с ними замешан. Ну, думаю, началась идиотская ментовская работа. Вежливо расстаюсь с членами ОНК и даю им понять, что мне их разговоры об их же знакомых представителях криминала не интересны.

Ведут в камеру. В камере уже спят двое. Явно молодые люди. Поздоровались, решили пообщаться завтра, ведь на часах уже время далеко от команды «отбой».

Утром встаём по команде, всё строго. Я заправил кровать и сел на неё. Парни говорят: «Ты что, это запрещено!».

Как, говорю, я вот в «Лефортово» был, там хоть целый день лежи на кровати спи, только нужно чтобы заправленная она была.

«Нет, ты что? Тут не так!» За это, мол, следует наказание, тебя же с ПВР знакомили. Странно, говорю, а я с простуженной спиной и седалищным нервом. В общем, решил потерпеть и поговорить с сотрудниками на проверке, чтобы мне дали разрешение.
 
Сотрудники ничего не ответили: «обратись к врачу». К врачу обратился, врач говорит: «У нас такие вопросы опер решает, обратись к оперу». Вызвал опера, он говорит: «У нас такие вопросы врач решает». Ну, думаю, понятно. Предупредил, что при первой возможности буду жаловаться на бесчеловечное обращение.

Позже врач провёл тщательный осмотр, сделали даже рентген и поставили диагноз: остеохондроз в нескольких местах. Но разрешения лежать на кровати так и не дали. То есть сидеть мне тяжело, так как проморозил нерв, и вообще остеохондроз позвоночника очень обострился. А лежать мне запрещают.

Вообще чувствую себя неважнецки. Меряют давление: 160, такое впервые, говорят, может из-за перепада погоды. Дают таблетку. Погода и вправду прыгает, ночью минус 30, днём минус 10. Вдруг понимаю, что я, оказывается, метеозависимый. Раньше такого не было.

Меня вызывают, кто-то пришёл, оказывается, иркутский уполномоченный по правам человека, фамилия такая же, как у федерального, Лукин. Ему жалуюсь на условия содержания. Он передаёт мне правила внутреннего распорядка и уходит. Внешне вполне добрый человек. Но по сути бесполезный и явно бесхарактерный. Одним словом, чиновник! Позже узнаю, что он так ничего и не довёл до общественности из того, что я ему передал. Наверное, побоялся.

В этот же день приходит адвокат Вячеслав Иванец. Мы с ним давно были в переписке по интернету, летом 12-го года он приезжал в Москву, и мы с ним познакомились очно. Он показался мне вполне дееспособным и адекватным человеком. И на каком-то этапе я с Аграновским, а может быть и с адвокатом Денисовым, договорился, что если меня увезут в Иркутск, то нужно будет привлечь к моей защите В. Иванца. И в принципе, я не ошибся. Слава очень много сделал для меня и сам чуть ли не пострадал и не потерял адвокатский статус из-за провокаций спецслужб. Опять же из-за своей принципиальной позиции по моему делу. 

Иванцу пожаловался на условия содержания, на ухудшение самочувствия. Слава сразу же устраивает дикий скандал в СМИ, всё это раздувается и опять приобретает какие-то мегамасштабы. Поздно вечером ко мне прибегают два прокурора из Ангарска, начинают расспрашивать, жалуюсь, подтверждаю, что мне, больному человеку, запрещено ложиться на кровать. Обещают вмешаться.

На следующий день ко мне допускают Удоденко, журналиста интернет-газеты «Байкальские вести», он какой-то член совета при каких-то силовых структурах. Пожилой человек, на вид инвалид. Задаёт вполне нормальные вопросы, похоже, не провокатор.
Обещает перед опубликованием дать свой текст мне на подпись. Заканчиваем общаться, он уезжает, сам он из Иркутска. Его материал публикуется 21 января 2013 года. В принципе все мои основные проблемы он передал правильно, вот только в своих комментариях явно попытался смягчить ситуацию.
 
И в тот же день меня поздно вечером увозят в СИЗО-1 г. Иркутска. Иркутский централ - это уже серьёзная старая тюрьма с огромной историей, тут сиживали и декабристы, и политические ссыльные разных мастей царского периода, и советские диссиденты, и просто невиновные, попавшие под маховик репрессий. Тут последние денёчки доживал и возлюбленный нынешней властью и примыкающими к ней реакционерами А. Колчак. На мой взгляд, наделавший много злых дел именно в сибирском регионе. А вообще-то и везде, где он прошёлся со своей «освободительной армией» и её союзниками, белочехами. Подлинные памятники ему – едва ли не в каждой деревне от Иркутска до Омска, где помнят колчаковский террор, передают правду из поколения в поколение, однако столичным неомонархистам и гламурным белячкам этот эпос неведом.
 
Иркутский централ меня принимает строго, чинно. Очередной обыск, хотя я только что час назад обыскивался при отъезде из Ангарского СИЗО. Эта процедура очень муторная, а у меня вещей много, так что обыск длится реально долго.
 
В Иркутске при поступлении обязательно стригут и моют. Душу я обрадовался, а вот стрижке не очень. Но нечего делать: древнейшие традиции! Ощутишь и тут себя ссыльным большевиком или левым эсэром – небось, волосы их так же падали на этот же пол век назад…
 
После помывки меня наконец-то ведут в камеру. В камере четверо относительно молодых человек: Коля Никульшин, 19 лет ст.105 (убийство), Алексей Фёдоров, 22 года, статья 111 ч.4. (избили человека он впоследствии умер), и два Сергея. Один Сергей постарше, ему более тридцати. Сергей помладше сидит за угон, Сергей постарше сидит за разбой и ещё им шьют ОПС ст.210.
На самом деле, эти ребята во многом случайные люди в СИЗО.

Особенно Сергей Старший. Он работал в каком-то леспромхозе под Усть-Кутом, был женат, имелся ребёнок. Денег получал совсем мало, буквально тысяч 10. Жена не выдержала такой тяжёлой жизни её сманил какой-то богатый мужчина, и она ушла от Сергея. Сергей очень сильно переживал, попытался найти счастье с другой женщиной. Что-то шло не так, и он решил зарабатывать деньги, чтобы вернуть жену. Познакомился с какими-то начинающими бандитами, преимущественно с такими же работягами. Сколотили банду лесных братьев-угонщиков (по-моему, их по делу шло 4 человека). И начали отбирать в тайге большегрузную технику у лесорубов. Поджидали, когда людей станет поменьше. Врывались в бытовку, связывали охранника, грузили трактора и прочую технику на тягачи и увозили их в город на продажу. Так им удалось завладеть некоторыми тракторами и прочими машинами. Но в итоге они попались, так и не успев продать ни одного трактора, да и крупноват, заметен такой товар на чёрном рынке (будь это всё, как раньше, колхозное – преступление было бы невозможно в принципе, но теперь-то это частная собственность, можно и воровать). Позже я узнал, что Сергей получил срок 12 лет. При этом он был досудебщик, то есть у него была большая скидка. Особо хочу отметить, что в их преступлении нет трупов и даже тяжких травм, одно лишь отчаяние нищеты.
 
Преступления совершать, конечно же, плохо, и я противник такого способа решения своих проблем. Но почему в нашей стране не судят тех, кто создал простым людям, по сути дела тем, на ком всё держится - работягам, наёмным работникам, - такую жизнь, из-за которой они вынуждены совершать подобные преступления? Почему судят не их, а жертв их продуманной экономической политики, позволяющей частному собственнику держать на таких зарплатах крепких, молодых, готовых профессионально расти сибиряков?! 

Коля Никульшин был молодой человек, родом из Иркутского района «Синюшина гора». Он в каком-то кафе разодрался с каким-то авторитетом, тоже молодым человеком, после знакомые этого авторитета налетели на него толпой на кухне этого кафе. Он взял нож и наотмашь, - когда стоял у умывальника, а на него налетели сзади, - саданул ножом данному авторитету. Попал в какой-то орган от удара и тот скончался на месте. Николаю дали 9 лет. С другой стороны, он явно интересовался ещё на воле разного рода тюремными правилами жизни в заключении. И хоть был из религиозной семьи протестантов, однако, по сути, был уже специалистом по криминальным понятиям. В свои 19 лет он разъяснял мне многие правила этого потустороннего для меня мира.

Алексей Фёдоров загремел по-дурацки, в каком-то супермаркете он с другом повздорил с каким-то узбеком. Узбек на улице решил с ними разобраться. Возможно, узбек был под наркотой. В итоге ребята побили его, и узбек умер в больнице. Лёша получил за это 8 лет. Он работал на авиазаводе, был токарем большого разряда, регулярно играл в футбол за какие-то полупрофессиональные команды. Мастер спорта по футболу. И вот - на тебе, жизнь наперекосяк. Узбек был ранее судим за распространение наркотиков и в целом действительно был дебошир, мог быть зачинщиком драки.

Четвёртый, молодой Сергей, был осужден на пару лет за угон, какого-то авто. И собирался остаться отбывать наказание в СИЗО, по тюремным меркам это не очень хорошо.  Он всегда как-то подозрительно молчал.

Почти с первого дня мне стали намекать, что от меня требуется в  Иркутске дать признательные показания по так называемым беспорядкам 6-го мая на Болотной площади в г. Москве.  Уже на следующий день меня вызвал начальник СИЗО, мы с ним побеседовали довольно миролюбиво. В результате беседы он даже сказал типа того, что вот побольше бы таких арестантов... Вероятно, он имел ввиду относительно интеллигентных и политически активных. Вот уж, думаю, почему у силовиков такая жажда видеть интеллигента обязательно в тюрьме?
 
В первые же жни в СИЗО появился ещё один местный адвокат, Дмитрий Дмитриев, сам он из Иркутска, так же он представлял организацию «За Права человека». Дмитриев знаменит тем, что является автором фильма «Иркутская тюрьма, территория пыток».
Этот фильм я почти случайно отсмотрел, где-то в 2011-м году. Сказать, что картина производит страшное впечатление, значит вообще ничего не сказать. От просмотра этой картины волосы встают дыбом.  И вот теперь я находился в этих самых стенах.

Примерно 14 января в Иркутск прилетели следователи из центрального аппарата СК России и мои адвокаты Аграновский и Денисов. Следователи рассмотрели моё ходатайство о закрытии дела по ст.162 ч.3 в связи с истечением срока давности. Отправлено оно было мною, кажется, из Челябинского СИЗО-3 ещё 20 декабря.
 
В итоге было принято решение о закрытии дела. Тем самым юридических оснований для моего дальнейшего содержания в Иркутском СИЗО более не было. Мои адвокаты из Москвы со спокойной душой улетели обратно. С ними прилетала и моя жена, она, тоже послав передачку и положив дополнительно денег на расчётный счёт мне, улетела в Москву. Так как их уверили, что меня скоро повезут назад!

Но мои приключения только начинались. Начальник, СИЗО узнав, что у меня проблемы со здоровьем, распорядился, чтобы меня осмотрели мед работники. Они выявили ряд проблем и рекомендовали мне лечение в больнице. Я сказал, что лучше потихоньку поеду в Москву, но начальник сказал, что быстро уехать вряд ли получится, уж слишком сложная эта штука этапирование с точки зрения ФСИНовской бюрократии. В общем, он мне рекомендовал пока погостить у них в больнице а оттуда уже уезжать на этап, так, мол, будет удобней. В общем, я очередной раз доверился человеку в погонах, который так радушно принял меня в самом начале.

Перед переводом в больницу меня посетил иркутский следователь СК России. Он принёс мне какие-то экспертизы на подпись. Мне уже была знакома эта процедура. Там экспертизы, которые вообще меня не касались, они преимущественно отнеслись к кому-то из фигурантов «болотного дела». Но так как наше дело соединили с «болотным», нам приходилось «ознакамливаться» с огромным объёмом материала, в том числе с экспертизами других обвиняемых, проходящих по этому делу. Чаще всего мы даже не знали друг друга и знакомились со своими «подельниками» по вот таким экспертизам. 

Честно говоря, непонятно, в каком статусе приходил этот следователь. Он явно не входил в группу «болотных» следаков. Как он сказал мне, пришёл по просьбе руководства СК России. А так-то, он якобы должен был вести моё уже закрытое дело по разбою. Мне это стало интересно, я стал его расспрашивать, как же это возможно расследовать закрытое и уничтоженное дело о разбое? Ведь дело-то было уничтожено, по-моему, летом 2012 года.

Как я понял позже, уже в начале лета на меня собирали материал для фабрикации всего, что только можно прилепить к негативному образу сибирского смутьяна и посягателя на власть «питерских»: 6 мая заставило кремлёвцев засуетиться и засуетить охранку в поиске любого компромата на лидеров «болотной оппозиции». Разбойники посягали на трон, Емельяшки какие-то, шапок наворовавшие! А уничтожили из этого «разбойного» дела 15-летней давности как раз те документы, которые доказывали мою непричастность к данному разбою 1997 года. Так как в момент этого самого разбоя я был совершенно в другой части г. Ангарска, под окнами отделения милиции, разогревал свой автомобиль, в сибирский декабрьский мороз... И свидетелями данного обстоятельства было множество сотрудников данного отделения милиции. Вообще, поставить там авто мне удалось по договорённости одного знакомого с начальником отделения и, соответственно, все сотрудники знали меня в лицо и знали моё авто!
 
Собственно говоря, помимо того, что у меня не нашли никаких вещей ограбленного человека и т.д. - показания этих милиционеров и стали в 1997 году основаниям к тому, чтобы снять с меня подозрения. Между тем, иркутский следователь как бы между делом начал хвалиться тем, что он бы с лёгкостью доказал мою причастность к данному разбою, так как я, мол, по показаниям потерпевшего, какое-то время держал его связанного в комнате и нервно курил, пока мои «подельники» производили само ограбление. И якобы у следствия сохранились даже эти окурки, из которых можно получить ДНК. 

И вот тут мне стало по-настоящему смешно и радостно. Я говорю: если у вас есть такая возможность, проверьте, пожалуйста, эти окурки на ДНК и найдите преступника, ведь я никогда в жизни не курил, вообще ни одной сигареты! На что смущённый следовать давай мне рассказывать, что есть косвенные показания моих знакомых. И назвал их имена. Тут мне действительно стало неприятно. Один из них теперь депутат горсовета, крупный предприниматель, а раньше мы действительно были знакомы, и за ним всегда была странная репутация. Всех партнёров, с кем он имел дела, обворовывали. И, оказывается, с этим потерпевшим он тоже имел какие-то дела. Помимо этого, негативно характеризующие меня показания дали мои бывшие друзья. Они показали, что в тот день мы с ними были в другом месте (алиби). Но в принципе я мог быть к этому ограблению и курению как-то причастен (!). Это меня, конечно, обескуражило.

Дело в том, что мы в 1998 году расстались с ними плохо. Я думаю, что они в этом виноваты, они же, наверное, в чём-то винят меня. Но это чистая бизнес-ссора, не более того. Мы прогорели на одном деле, куда вложили по тем временам для нас немалые деньги. Но зачем им было через 15 лет фактически подставлять человека, хоть и косвенно, под уголовную статью, мне лично не вполне понятно. Эх, любят у нас затоптать человека споткнувшегося! Сибирские ницшеанцы…

К сожалению, это тоже черта нашего рационального характера. Хотя, возможно, я ошибаюсь, и ребят банально запугали, и они дали такие подлые показания.

Меня перевели в больничную камеру, в ней было два человека, примерно моего возраста. Камера была довольно уютной, примерно 15 кв. метров, в ней не было режима, можно было днём лежать на кровати. Единственно, мы должны были ходить в больничных пижамах.

Мой новый сокамерник Андрей Молчанов, профессиональный киллер, действовавший в Иркутской области в составе какой-то группировки и находившийся под опекой какого-то крутого бизнесмена Иркутска. У него они, киллеры, были на зарплате как штатные сотрудники. В свободное от киллерской работы время он со своими близкими промышлял разбоями. Так же в их списке есть вполне бытовые убийства, и даже случайные. Когда они перепутали человека и убили совершенно не того. При этом убивали его ножами, таков был заказ...
 
Так же был мошенник из Питера, по-моему, по фамилии Киселёв, он сидел за какие-то кредитные мошенничества. И особо мне ничем был не интересен, так как у него на лице было написано, что он мошенник.
 
Вернёмся к Андрею, он внешне очень спокойный и часто правильно молящийся человек. От него постоянно исходила некая умиротворённость. Между тем, у него лично более десяти убийств и в составе группы лиц ещё столько же. Насколько я знаю, они фактически брались за любые заказы, убивали как ментов, так и воров, крупных бизнесменов. А однажды у Андрея осложнились отношения из-за какого-то долга с его хорошим знакомым. Андрей подозревал, что этот человек и сам занимается чем-то таким же. И вот их отношения перешли в острую фазу. Кредитор поставил Андрею условие, чтобы тот отдал деньги до определённого дня. И Андрей решил действовать, его близкие обрядились в милицейскую форму и как-то ранним утром пришли к кредитору. Тот вышел и беспрекословно по требованию сотрудников проследовал с ними. Домой он уже не вернулся.

Андрей рассказывал, как где-то в лесу возле вырытой ямы, он просил подъехавшего Андрея пощадить его. На что Андрей хладнокровно поднёс ствол к его голове и, сказав «извини, но ты сделал бы то же самое», выстрелил ему в голову. Человек умер мгновенно. Андрей был уверен, что оставь он его живым, этот человек поступит с ним в скором времени по-другому. Так как бригада, к которой принадлежал кредитор, и сама, по сведениям Андрея, занималась заказными убийствами.

           До развала Советского Союза Андрей успел отслужить в армии, поработать геологом, даже где-то в Монголии. В 90-е женился, две дочери. Во всё время своей преступной детальности почти у всех членов их преступной группы была традиция посещать церковь. И он действительно кающийся верующий. По-моему, молясь, он не врёт, хоть и не рвёт на себе волосы.
 
По его словам, у него есть мечта, освободиться, уехать куда-нибудь в глухие таёжные места, развести хозяйство и пасеку и жить в этом глухом краю. Вот, говорит, внучков бы я взял на воспитание.
У него дочери-подростки, он получил 19 лет. Когда я с ним виделся, он отбыл уже 7 или 8 лет. Так что действительно, когда он будет свободен у него уже, наверное, будут внуки.
 
Позже я слышал, что на Андрея и его подельников злы представители криминала, так как они причастны к убийству вора в законе. А в криминальном мире такой поступок наказывается смертью.  К тому же, на него злы родственники какого-то очень крупного иркутского предпринимателя, которого он тоже убил. И родные готовы заплатить любые деньги, чтобы отомстить за это. Плюс к этому Андрей досудебщик. А по его делу один или два соучастника получили пожизненные сроки, в криминальной среде это тоже не очень хороший поступок.
          
Второй сокамерник был какой-то скользкий человек. Он постоянно ехидно интересовался моим делом, как будто работал на подслушивающее устройство. Вообще, моё относительно спокойное пребывание в этой камере закончилось через пару дней. Допускаю, что в это время мои сокамерники получали какие-то инструкции от оперов или других силовиков, так как их подозрительно часто выводили на какие-то медицинские процедуры, а я в камере оставался один.

Через пару дней ребята стали настойчиво внушать мне, что лучше бы мне пойти на сотрудничество со следствием, что так проще жить в заключении, что дадут меньше срок. Вся эта обработка шла довольно мирными, но в тоже время чересчур настойчивыми способами. Андрей вёл себя в человеческом смысле довольно прилично, как бы давая мудрые советы человека бывалого. Киселев же явно переходил грань дозволенного, он пытался вывести меня из себя, вот, мол, ты тут сидишь, а твоя жена сейчас со следователем кувыркается! Я воспринимал это как провокацию. Вступал с ним в словесные перепалки, но, правда, в драку не втягивался, хотя Киселев под конец уже начал вызывать меня на кулачный бой.

Я забыл упомянуть о том, что в Ангарске в СИЗО ко мне приезжал из Москвы следователь СК России Никитин. Он якобы вёл доследственную проверку по факту моего заявления в адрес человека, которого я заподозрил в причастности к пыткам и увидел в суде 12.12.12. Я сперва вообще не хотел давать никаких показаний, мотивируя это тем, что уже отослал официальное заявление в прокуратуру. Но, в конце концов, в присутствии Иванца и, по-моему, ещё была ангарская защитница, И. Савчук, он провёл допрос таким образом, что этот допрос, по сути, стал основанием для заведения против меня уголовного дела по ст.306 ч.2. УК.Р.Ф.   

Дело было примерно так. Он меня спросил, правда ли, что я на заседании суда по мере пресечения увидел следователя Плешивцева и опознал в нём человека, который причастен к пыткам против меня? Мне не понравилась такая формулировка, я обратил на это его внимание и внимание адвокатов. Он что-то чуть смягчил. И высказал такую мысль: ну, ты же потом узнал, что его фамилия Плешивцев и что он следователь? Вот, мол, это я и имею ввиду, когда пишу эти сведения в протокол. Уж не знаю почему, может, моё болезненное состояние, может, в психологическом смысле открытость следователя... В общем, я подписал протокол фактически с формулировками, предоставленными Никитиным.

Собственно, это и явилось помимо всего прочего якобы основанием для заведения против меня уголовного дела за якобы «ложный донос». В этой связи я особо обращаю внимание читателей, находящихся под стражей, или чей образ жизни может повлечь попадание в заключение. Ни в коем случае никогда напрямую не заявляйте, что вы уверены, что такой-то человек причастен к такому-то преступлению. Даже если у вас есть тысяча свидетелей, видеодоказательства, то всё равно лучше заявить, что вы подозреваете, что такой-то человек причастен к такому-то преступлению! Естественно, тут речь идёт в основном о таких случаях, допустим, когда вас пытали сотрудники спецслужб или избивали прессовщики в пресс-хатах СИЗО и т.д.

Так как система силовиков практически никогда не сдаёт своих людей, даже если это законченные подонки, маньяки и садисты, но так как они выполняли преступный приказ сверху, то наказаны они не будут! Потому что за них будет стоять вся система, а вот вас наказать могут! И наказывают, в итоге, людей и так-то подвергшихся пыткам, издевательствам, против них же ещё заводят уголовные дела и набавляют срок. Таких примеров массы! 

Будьте осторожны и помните об этом. Лично я просто не знал, что даже если ты уверенно говоришь, что такой-то человек преступник, то пострадать может не преступник, а ты сам.
 
Находясь в больнице Иркутской тюрьмы, я уже знал, что против меня завели ещё одно дело за так называемый «ложный донос», поэтому я уже не кидался ни в бой, ни в драку, предпочитал особо не писать жалоб. Чтобы не нарваться на очередную статью либо чтобы вообще не дать повода для каких-то разборок в Иркутске. Так как хотелось просто скорее уехать отсюда.
 
Ко мне в СИЗО довольно часто приходили адвокаты Иванец и Дмитриев, я держал их в курсе всего, что происходит в камере. Однажды я передал им своё письмо, так как чувствовал, что тучи сгущаются и на меня начали оказывать давление уже не только сокамерники, но и сотрудники. В этом письме я кратко написал о том, что происходит со мной в СИЗО, и о том, чтобы люди не верили информации, если вдруг в результате какого-то воздействия я признаю явку с повинной и вообще якобы сознаюсь в совершении инкриминируемых мне преступлений.

Это письмо имело огромный резонанс. Помимо этого, по инициативе адвокатов, была опубликована статья, довольно подробно описывающая мою внутрикамерную ситуацию и конфликты. В которой были упомянуты фамилии моих сокамерников, при этом Дмитриев прекрасно наслышан о Молчанове. 

В общем, в результате постоянно нарастающих конфликтов в камере и в результате поднятой шумихи в СМИ, меня перевели в другую камеру. Но если вы думаете, что мне там стало легче, то ошибаетесь. Система очень не любит, когда на неё попадает свет. Под лучами правды система начинает превращаться в ещё большего монстра!
 
В камере через одну от предыдущей сидела целая компания, 5 человек, я стал шестым. Почти сразу я понял, что эта сборная солянка единомышленников, псевдобольных, находились в камере исключительно из-за моей персоны.
 
Заводила у них был некий Комар, фамилия его, кажется, Фиалковский, второй по рангу был некий Жидкевич. Двое других, их имён уже и не помню, выполняли роль некой рабочей силы, так же в камере был ещё один «петух». Это категория заключённого с пониженным статусом. Это может быть как гомосексуалист, так и просто в тюремном смысле этого слова опущенный. В камере, да и в колонии у них есть определённые правила поведения. Например, он не может сесть за общий стол с заключёнными не его касты. Ты не можешь у него взять ничего съестного и даже сигарет. Ты не можешь с ним попить из одной кружки, поесть из одной чашки, одной ложкой и т.д. С ним нельзя здороваться за руку. По-блатному это называется «зашквариться». Но почему-то ему можно давать стирать свою одежду. Чаще всего он выполняет самую грязную работу, подметает, убирает туалет, моет пол и т.д. Конечно, эту работу могут делать и другие заключённые, но не «мужики» и уж тем более не блатные.  Хотя в красных лагерях через избиения «мужиков» заставляют брать тряпки и мыть полы в бараках, тем самым считается, что они сломались. Но это я забегаю чуть вперёд.

Кстати сказать, если в камере сидят все равные или много «мужиков», то полы моют все, включая туалет! Чистота вообще очень важный фактор в тюрьме, где есть постоянный риск заразиться какой-нибудь страшной болезнью. Все это понимают и обычно в этом деле лентяев нет. Во всяком случае, я редко видел таких людей.

В данной камере, наверно, это была 319 или 320 камера, убирались как «петух», так и двое подручных Комара. Он буквально каждый день давал им какие-то распоряжения мыть стены, полы и т.д. Я убрался всего один раз, помыл полы в день своего дежурства. Не знаю, почему, но меня вежливо попросили это сделать. Хотя больше эту тему не поднимали.

Тем не менее, в камере в целом была тяжёлая обстановка. Почти с порога Фиалковский дал мне понять, что я нахожусь в камере «красных», и что тут нужно максимально исполнять ПВР. Администрация, по сути, лишила меня постельного режима, оставив мне всего пару часов отдыха в обеденное время. То есть от подъёма в 6:00 до отбоя в 22:00 я мог прилечь отдохнуть только с 12:00 до 14:00. Всё остальное время должен был сидеть сиднем, несмотря на мой больной позвоночник. В библиотеке я взял «Братьев Карамазовых» и проглотил их с огромным удовольствием. Вероятно, читал, что-то ещё. Написал несколько стихов, вёл дневник.

Тем временем положение в камере становилось довольно сложным, сокамерники начали вести со мной беседы, что я должен договориваться со следствием, сотрудничать с ФСБ, иначе мне не выжить, что меня всё равно закатают на большой срок. Пошли слухи, что сидящие в СИЗО группировщики, бандиты 90-х, получившие пожизненные сроки уже наперегонки дают на меня показания о якобы моей причастности к их преступлениям, по которым мне может светить срок в полть до пожизненного. Ежеминутно приводились в пример какие-то истории, как невиновные люди получали тут в Иркутске совершенно дикие сроки.

В принципе, я скорее соглашался с ними, что такое может быть, но однозначно стоял на своём, что ни на какие сделки со следствием я не пойду, потому что невиновен. Их это откровенно бесило и злило. Постепенно Комар стал угрожать, используя имена каких-то авторитетов и даже вора в законе, мол, они ко мне имеют какие-то претензии. При том я этих людей даже не знал лично, либо о них вообще не слышал. В камеру кто-то из сотрудников принёс газету, в которой была помещена статья якобы о моей причастности к разбойному нападению, что якобы я это проделал всё совместно с представителями какой-то ангарской группировки, которые уже все схвачены, осуждены и отбывают длительные сроки наказания.  Понятно, что это был полный бред, но тогда казалось, что определяется какой-то контур, некий сценарий привязки меня к какой-то криминальной группировки Ангарск образца 90-х годов.
При этом я уехал из Ангарска 1998 году и практически, если бы даже был причастен к каким-то преступлениям, то уголовную ответственность бы всё равно не нёс. Значит, им нужно было на меня вешать какое-нибудь убийство. По которому срок давности судья определяет на своё усмотрение.  Все эти бредовые идеи в грубой форме до меня доводились и в камере в основном Фиалковским и Жидкевичем.

О личности этих персонажей. Комар Фиалковский, наркоман со стажем, сидел очередной срок за распространение наркотиков, давно является разработчиком в СИЗО Иркутска. Об этом я узнал из уст Дмитрия Дмитриева, который буквально поимённо знал всех подобных персонажей в СИЗО. Комар на тот момент был ещё не осужден, но ему грозило 8 лет.

Жидкевич загремел в первый раз и сразу надолго. Житель Иркутска, страшно скучавший по своей молодой жене и ребёнку, убил где-то в Бодайбо местного жителя, занимавшегося какими-то делами, связанными с золотыми приисками. В общем, он с подельником убил этого бодайбинца, расчленил труп и куда-то спрятал тело. Хотели забрать золото. Но найти не смогли. Потом, когда их «приняли», полицейские нашли и труп, и это золото. Жидкевич получил 19 лет. И обозлился на весь мир. И, по-моему, готов был всеми возможными, как ему казалось, доступными путями сотрудничать хоть с чёртом хоть с дьяволом, чтобы поскорее выйти на волю или хоть как-то облегчить своё существование в тюрьме. Уверен, что ради какой-нибудь поблажки от администрации он готов был пойти хоть на убийство хоть на любой другой грех. 

По сути дела, морально это сломленные люди, продавшие свои души дьяволу.  Где-то в глубине души всегда было очень жаль таких. Но на тот момент мне нужно было как-то избавиться от их общества. Потому что моральное давление уже становилось не шуточное, начались угрозы. Тем временем адвокатам приходить ко мне стало проблематично. Их либо не впускали вообще, либо запускали без пятнадцати пять. То есть за 10 – 15 минут до закрытия комнат свидания. Я буквально только успевал с ними поздороваться и свидание прекращали. При этом в тюрьму они приезжали рано утром, но им постоянно врали: говорили, что я якобы на медицинских процедурах, то на прогулках, то на обеде и т.д. 

Но однажды я всё-таки успел поговорить с Дмитриевым, рассказал ему, что происходит в камере, и с кем я там сижу. Уже в этот же вечер Дмитриев запустил всю эту информацию в СМИ. При этом я действительно уже так был затюкан, что не хотел опубликования данной информации. Но Дмитриев, оказывается, хорошо знал, кто такой Комар и рассказал об этом многим журналистам.

Уже с утра меня повели на встречу с начальником, в этот раз он был не столь интеллигентен, как в предыдущие разы. По сути, он тоже стал мне угрожать разного рода ужесточениями и даже криминальными формами давления. Он в резкой форме выдвинул мне претензии: что я, мол, оскорбил Комара, что я дал Дмитриеву такую информацию негативного свойства об этом уважаемом в арестантском мире человеке. Мол, теперь у меня везде будут большие проблемы от людей, для кого авторитет Комара незыблем.
 
Я, конечно, плохо разбирался в криминальных порядках, но всё- таки даже я понимал, что это бред. Потому что Комар сам сказал, что он красный, а соответственно за красного мне никто не мог предъявить претензии по понятиям. Тем более, по сути, на тот момент я и сам считался мужиком! То, что я политический, это я уже доказал в Красноярске! И это очень важно для политзаключённого. 

Придя в камеру, я нашёл там уже очень озлобленного Комара и других сокамерников, все они буквально кидались на меня в драку, мол, я их подставил и т.д. Так продолжалось несколько дней. В итоге я решил пойти на хитрость. Написал заявление на имя руководителя следственной группы, а заодно и старшего следователя при Председателе СК России, Габдулина, что, мол, хочу дать показания по делу. Я надеялся, что, получив данное ходатайство, они быстро привезут меня в Москву, а там я им расскажу всё то же самое, что рассказывал на доследственной проверке 12 октября 2012 года. Но, вероятно, моё заявление было истолковано администрацией СИЗО в другом ключе, и Габдулин сам прилетел в Иркутск, буквально чрез пару дней, взяв с собой ещё и видеокамеру.
 
Я не ожидал такого оборота событий, нужно было как-то реагировать на всё это. Габдулин пригласил на беседу Дмитриева, в принципе мы с ним обговорили тактику поведения и договорились, что я вежливо отошлю гостей обратно в Москву.

В общем, так и произошло, но всё же я поговорил с Габдулиным, в приватной беседе он дал мне понять, что в принципе понимает, что мы не делали того, что на нас вешают. Более того, он уверил меня, что ему не нужна информация, выбитая из меня и не соответствующая действительности. 

Мы общались довольно холодно, наверное, более часа. В конце концов, я ему сказал, что завтра готов дать показания, но они будут идентичными тем, что я давал 12 октября. Вроде бы на том и расстались. На обратном пути, ведя меня по коридору сотрудник попросил завести руки за спину. В этот момент нам на встречу двигался другой сотрудник с человеком, похожим на следственно арестованного. Когда мы поравнялись, арестант мне нанёс удар по животу при этом выкрикнув, мол, привет мне от криминального авторитета.

Мне было не очень больно, просто удар был неожиданный и произвёл на меня скорее психологическое действие. Это всё случилось как бы на ходу и я, как шёл, так по инерции продолжил свой путь. В свою очередь инспектор, сопровождавший ударившего меня, сделал вид, что как-то отреагировал на другого заключённого и сделал ему какие-то нравоучения…
 
Практически не задерживаясь, я дошёл со своим инспектором. На самом деле чаще всего меня водил по коридорам помощник начальника сСИзо или по-другому ДПНСИ (дежурный помощник начальника СИЗО). И в этот раз был именно он, майор, человек бурятской национальности. Явно безразличен к какой-то патетике и патриотизму. Например, однажды между нами состоялась такая беседа. Я говорю: у нас нет союзников кроме армии и флота.
ДПНСИ мурлычет типа «а Китай?» Говорю: Китай спит и видит, как бы у нас оттяпать территории. И вообще, по сути, Китай сейчас занимает экономическое место по доле мирового ВВП, которое раньше занимал СССР. И им в принципе не выгодно развитие России как мощной державы. Скорее, КНР нас оккупирует в случае глобального противостояния с другими странами, и неудач в этом противостоянии. На что майор мне отвечает: «ну и пусть оккупируют, я за своего сойду». Спрашиваю: в каком смысле? Отвечает, мол, лицо как у китайца. 

Уж и не знаю, шутил ли этот майор или и вправду ему всё равно. Ведя меня в камеру после удара незнакомца, майор осведомился, не болит ли у меня чего-нибудь и не хочу ли я написать жалобу по поводу этого инцидента. Я сказал, что мне нужно подумать.
В принципе я не собирался ничего писать, так как действительно боялся, что это послужит основанием, чтобы я остался в Иркутском СИЗО.  Ведь в Москве силовики в тот момент не могли бы мне устроить такую же камеру, «пресс-хату»... Постоянный контроль общественников и адвокатов не давал им ни малейшего шанса оказывать на меня давление. 

Зайдя в камеру, я увидел там странные глаза у Комара и Жидкевича, они явно были под наркотическим воздействием. Почти сразу начали задавать мне разного рода провокационные вопросы. К тому же Комар узнал о выходе статей в различных СМИ, которые обнародовал Дмитриев. Начали мне предъявлять претензии якобы по понятиям. Тут я уже не выдержал и сказал всё, что о них думаю.

Типа, какие вам понятия? Вы псы безродные и суки! Жидкевич двинулся на меня с кулаками, все остальные сокамерники встали и смотрели на меня. Я взял со стола железную литровую кружку и приготовился ударить ей первого, кто рискнёт приблизиться ко мне. По всей вероятности, это должен был быть Жидкевич. 

Он подбирался ко мне с какими-то бранными словами, с руками, сжатыми в кулаки, готовый вот-вот нанести мне удары. Но тут Комар рявкнул что-то нечленораздельное, в большей степени обращённое к Жидкевичу. Мол, остынь, видишь он тебя специально провоцирует. Жидкевич остановился и поплёлся на свою «шконку».

Все начали успокаиваться, лишь через несколько минут Жидкевич стал угрожать мне, что обязательно со мной расправится. И вообще-то предметы, мол, в руки брать нельзя в тюрьме в случае конфликтов и т.д. Странно было слышать от прессовщика нравоучения о блатных понятиях, ведь по сути прессовщики (если доказано что он прессовщик) в арестантском мире не имеют слова. И в лучшем случае их определят в «шерсть», это масть изгоев, на которых висит печать позора, и нет места среди людей. По большому счёту другим зэкам с ними вообще запрещено общаться, они хуже «петухов».
 
Я кратко объяснил им, что мне абсолютно безразлично, что они обо мне говорят и думают, так как я их не считаю за нормальных арестантов, и готов объяснить это любым людям. В общем, на том и расстались. Больше мы ни с Комаром, ни с Жидкевичем особо не общались. На следующий день мы все вышли на прогулку. Особо никто ни с кем не разговаривал, хотя и Жидкевич, и другие пытались делать мне какие-то более уважительные знаки внимания.
 
Вообще, прогулки в Сибири - это довольно экстремальное дело. Мороз тогда стоял под 30 градусов, а прогулка длится около часа. Меня спасали валенки и другая одежда, подаренная мне в Челябинске. А сокамерники в целом были одеты достаточно легко.
Они часто быстро замерзали и начинали тарабанить в железную дверь, вызывая инспектора, чтобы уводил обратно в камеру.
Мне было в целом тепло, но я как-то задыхался на морозе.
 
Что касается вообще атмосферы в камере, то тут нужно понимать, что даже сидя в пресс-хате, тебе приходится общаться с этими людьми и вполне в нормальном тоне. То есть бывает, возникают разговоры о политике, о жизненных ценностях, о высоком искусстве и поэзии. Тот же Комар достаточно начитанный и опытный в жизни человек. Тогда ему уже, наверное, было лет 55, за спиной несколько сроков. Множество прочитанных книг, и неплохое по советским меркам образование. В пресс-хате всегда есть хотя бы один человек, способный отличить Гоголя от Гегеля.

Для тех, кому режет слух, что я находился с ранее судимыми, а это в принципе запрещено, тут нужно понимать, что в принципе, когда администрация какого-то учреждения того ФСИН хочет, она идёт на любые нарушения нормативных актов, тем более если её просят какие-то ведомства каких-то крутых силовиков. Более того, в моём случае я находился официально на медобследовании, а в больнице все режимы сидят в вперемешку, хоть колония-поселение, хоть особый.  Так что в данном конкретном случае, формально эта норма закона нарушена не была.
 
При этом, конечно же, как такового обследования не проводилось. Мне лишь ставили уколы диклофинака, чем в принципе облегчили боль в позвоночнике и других частях тела. Я стал более настойчиво проситься на выписку. Но тут однажды меня вызвал врач и сказал, что по предварительным данным анализ крови показал, что у меня гепатит. Я был очень удивлён этой новости, ведь в Москве у меня брали анализы и никаких особых проблем в крови не обнаружили. На что врач сказал: нужно бы ещё сдать кровь и дальше обследоваться.

Я расценил его предложение как попытку оставить меня в Иркутском СИЗО хотя бы под таким предлогом.  Обо всё этом я постоянно говорил адвокатам, а они соответственно подымали шум. Так случилось и в тот раз, когда меня ударили в коридоре, и когда мне сказали о гепатите. В итоге Иванец и Дмитриев подняли неимоверный шум в СМИ, и позже я узнал, что в разных городах России проходили пикеты и прочие акции протеста и солидарности со мной. Люди требовали прекратить издевательства надо мной. Пикеты поддержки прошли и в городах Иркутской области и в самом Иркутске, тут в мою поддержку выходили даже представители КПРФ, обычно считающиеся более осторожными и умеренными оппонентами власти.  Мне начали приходить письма поддержки в значительно большем количестве, чем прежде.

В один из этих дней меня вдруг вызвали на медобследование. Повели в неплохо оборудованные кабинеты, начали снимать какие- то кардиограммы расспрашивать о каких-то болячках и симптомах. Ну, думаю, вероятно, ждут какую-то проверку и, наконец, взялись за дело. Потом обследование явно стало затягиваться и в конце концов превратилось в бесплодную беседу с врачами, как говорится, ни о чём.

В общей сложности меня продержали в этих кабинетах, наверное, часа 4.  Я понял: что-то не так, они зачем-то тянут время. Позже, наверное, уже на следующий день, я узнал, что ко мне в СИЗО приезжал депутат Госдумы И. Пономарёв(признан иноагентом и экстремистом в РФ) и пытался со мной встретиться. По статусу депутата Госдумы он имеет право войти в любое исправительное учреждение ФСИН России без предупреждения и согласования, и посетить, кого желает.
 
В итоге он побывал в камерах, где я содержался. В том числе попил чая с Андреем-киллером. Потом ему показали пустую камеру, где я был с прессовщиками. Но мня ему так и не показали, сославшись, что я якобы прохожу какие-то важнейшие медицинские процедуры. При этом меня, естественно, не оповестили о его приходе.

Сейчас я могу спутать последовательность каких-то дней. Что произошло раньше, что позже. В конце концов, я никогда не вёл подробной хронологии, да и важно ли это. Мне кажется, главное - суть. А суть заключается в том, что всё время пребывания в Иркутском больничном корпусе СИЗО-1 на мне испытывались способы психологического давления, вперемешку с угрозами унижения, убийства и избиений. И всё это было известно администрации СИЗО и конкретно начальнику Иркутского СИЗО. И всё это является сутью и сущностью ФСИН России и совершенно не ясно, как исправить эту ненормальную ситуацию в «России сидящей».  Хотя, некоторые рецепты у меня есть: надеюсь, изложить и их по ходу написания данной книги. 

После того, как Габдулин улетел обратно в Москву не солоно хлебавши, отношение ко мне со стороны администрации резко ухудшилось. Вместе с тем, мои постоянные жалобы адвокатам о том, что я содержусь в камере, где мне круглосуточно угрожают, наверное, возымели своё действие. В итоге меня перевили, как мне сказали, в тихую камеру, где мне никто угрожать не будет.

Меня спустили в подвал, угловая камера, двухместка. Наверное, квадратов 8 не больше. Туалет открытый, как в Лефортово. Маленький столик у оконного проёма, две кровати по бокам стен. Слева от двери раковина, справа уборная без дверей.
 
В камере содержался сумасшедший человек. Юридически он с ума не сошел, на него ещё не были оформлены все медицинские документы. Но фактически он был растением. Он гнил от пролежней, ходил под себя по большому и маленькому, в камере стояла страшная вонь.

Правда, раз в несколько дней приходили всё же санитары из числа осужденных, уводили его в душ и там каким-то образом отмывали. А так сутками он был брошен на произвол судьбы. Говорят, сел он вполне нормальным человеком, по какой-то лёгкой статье. В тюрьме загрустил и на глазах сокамерников стал сходить с ума, заговариваться, ходить под себя и заживо гнить...
 
Мне иногда удавалось его разговорить, на короткое время он как бы приходил в себя, вспоминал, что у него есть мама, жена и ребёнок. Сам он из какого-то посёлка под Иркутском. Украл какой- то велосипед или скутер. То есть, я думаю это не тот случай, чтобы врачи так долго принимали решение о его вменяемости или нет. По сути, срок у него уже был отбыт примерно более чем наполовину.
Человек больше не представлял никакой опасности для общества, фактически превратившись в овощ. Да к тому же явно загнивающий, потому что язвы на его пролежнях кровоточили и зловонили.
 
В этой камере я почти сразу заработал два выговора, которые меня привели в ШИЗО. Почти сразу, как я зашёл в камеру, я услышал какой-то голос. К тому времени я уже знал, что между камерами существуют разные способы общения. А тут голос был как из трубы. Я было кинулся к туалету, это довольно обычный способ общения. Но из туалета явно ничего не доносилось. А меж тем нас кто-то вызывал всё более настойчиво. Я начал проверять, есть ли какие-то дыры в стенах. Окно как вариант я даже не рассматривал, потому что окна как такового не было. Мы находились ниже уровня земли, окно было с несколькими рядами решёток, и форточка не открывалась вообще. Но и отверстия в стене тоже не было. Кстати, такое отверстие чаще всего в тюрьме почему-то называется «кабура». Бывают между стенами сверлят такие кабуры, что реально ходят друг к другу в гости. При этом администрация иной раз даже не может обнаружить эти дыры, так умело, зэки маскируют эти кабуры.

Я сел на «шконку», а голос всё звучал. И тут я почувствовал, что в железной трубе на моей кровати кто-то чем-то скребёт. Наконец-то я догадался, что именно из этой трубы, на которой держится вся моя кровать и доносятся звуки. Я пригнулся и взглянул внутрь, на том конце на меня смотрел чей-то глаз!
 
Глаз представился каким-то мусульманским именем, мы познакомились, чуть рассказали друг другу о себе. В соседней камере сидел какой-то молодой дагестанец, вроде бы по не очень хорошей статье. Поэтому его держали отдельно от других арестантов. 

Он попросил передать ему чай и кипятильник. Я ещё не знал всяких тюремных хитростей, поэтому «дорогу» стал мастерить молодой дагестанец на том конце трубы.  Он прикрутил нитку к ручке, вложил ручку в трубу и плашмя ладошкой послал ручку ко мне. Поймав ручку, я привязал к нитке кипятильник. Отослал по трубе ему ту же ручку с ниткой, и сосед затянул к себе кипятильник.

Человек-овощ всё это время просто сидел и улыбался. Ему было, наверное, всё равно, хотя в принципе он, наверное, был в чём-то счастлив. Тем более, что я привёз с собой конфеты. А как оказалось, Максим (таково имя гнилого овоща) очень любил конфеты.
 
На следующее утро на проверке мне вручили уже готовый протокол моего нарушения, так как межкамерное общение было запрещено. А мои действия по пересылке чая и кипятильника засняли на видео камеру, которая там висела прямо над сортиром и снимала всю комнату без исключения, включая туалет со всеми подробностями. 

В эти подвальные дни ко мне не допускали адвокатов, сотрудники ходили, какие-то особо хмурые и нервозные. Следующим вечером я решил завязать на ночь дверь. Так как боялся, что ночью могут прийти какие-нибудь местные «молотобойцы» и исполнить свои обещания убить меня. 

В камере помимо сплошной железной двери была ещё дверь из железных прутьев. Так называемый отсекатель. А частью косяка этого отсекателя была труба, через которую можно было протянуть тряпку. У меня под рукой оказались какие-то старые больничные штаны, вот я и решил связать эту трубу с решёткой. Чтобы, если кто-то откроет дверь, я мог хоть несколько минут кричать, дабы услышали соседи. Тем самым я надеялся сорвать им тихое убийство, так как думал, что они планируют именно это...
 
Но в итоге у них что-то пошло не так, и в камеру прибежала  толпа ФСИНОвцев, по видео они увидели, что я что-то делаю у этой решётки и решили проверить. Открыв дверь, они были очень сильно удивлены моей конструкцией и составили на меня очередной протокол. В котором свои действия я объяснил боязнью убийства, так как в СИЗО-1 г. Иркутска мне неоднократно угрожали расправой.

Через несколько дней меня отправили в ШИЗО, назначив мне 5 суток. ШИЗО почему-то располагалось в женском корпусе. Было вполне опрятным помещением площадью примерно 2 на 1,5 метра. Кровать после подъёма пристёгивалась к стене, и опустить её было невозможно до отбоя. Но в принципе, так как тут был чистый пол, который я ещё и помыл (к тому же у меня были кое-какие газеты) я мог лежать на этом полу и при желании даже вздремнуть.

Собственно говоря, тут мне было спокойней и уютней.
Были кое-какие книги. Прогулка в относительно чистом помещении. Кормили блюдами на выбор, так как женский корпус. Не было ни курящих, ни криминальных, ни зловонных соседей.
Через три дня пришёл ДПНСИ и вдруг говорит: погорячились, давай, выходи из ШИЗО! Я удивлён: как это сделать, ещё же двое суток? Есть, говорит, такая возможность. Ты пишешь заявление на Условно Досрочное Освобождение из ШИЗО, и начальник тебя выпускает. Говорю: идёт! Написал заявление и через пару часов ДПНСИ пришёл за мной. Я с вещами иду. Но странно: меня ведут в помещение, где хранятся мои основные вещи, дорожная сумка. Мне предлагают её забрать. Тут же стоят несколько сотрудников и чуть ли не всем строем говорят мне: «до свидания, Леонид Михайлович, наконец-то ты от нас уезжаешь, наконец-то в Москву!».

У меня удивление и радость, всё вперемешку. Отвечаю им теми же добрыми словами. Мол, погостил и хватит. Заводят в боксик, где содержатся арестанты перед приходом конвоя. Там сидят, какие-то мордовороты. Сразу дают понять, что знают, кто я такой. Начинают угрожать, мол, не трепись нигде про условия содержания в Иркутске. Отвечаю-обещаю: конечно, конечно.
 
Минут через двадцать приходят сотрудники, традиционный шмон, наконец, выводят и сажают в автозак. Я ликую: наконец-то я покидаю этот дурдом, ура! Сижу, жду. Прошло около часа, автомобиль стоит на месте, уже начинаю подмерзать. Вдруг к авто приходит ДПНСИ и командует, чтобы я выгружался обратно. Из Москвы, мол, позвонили, сказали, чтобы меня оставили, что сегодня я никуда не еду… Я, конечно, шокирован, но виду не подаю.

В помещении отбираю нужные для камеры вещи, сортирую по разным сумкам. Ведут, куда? Опять, в какой-то боксик. Там уже несколько человек, захожу, дверь закрывается, в место «здравствуй» начинают бить по животу. Загибаюсь, колотят по спине, я в одежде, не так-то уж и больно, но неприятно от непонятности ситуации, что за люди, чего хотят?! Начинают говорить, что-то про убийства в Ангарске в середине 90-х. Угрожают опустить. Думаю: ну, неужели действительно найдут какого-нибудь бедолагу, предложат ему какую-нибудь сделку, скостят срок?  А тот взамен подтвердит, что я якобы к чему-нибудь причастен.

Минут через десять в боксик врываются сотрудники с криками: «Что тут происходит, что за безобразие?!» У меня явно от всего происходящего шок. Вероятно, психика не выдерживает, и я уже едва понимаю, что со мной происходит, бреду вслед за сотрудниками, теперь ведущими меня в ту же самую камеру, в которой я был сначала, когда приехал в СИЗО-1.

Заводят в камеру, там те же самые ребята, только нет Сергея-угонщика. Захожу, закрываетеся дверь и я буквально сползаю по стенке, ни о чём ни с кем не говорю, сижу так, молча закрыв руками лицо, наверное, минут пять. Ребята оторопели, висит тяжёлая минута безмолвия.

Начинают расспрашивать, что произошло. Я кратко отвечаю, но оказывается, что говорить-то и не могу, вероятно, из-за эмоционального шока повредились какие-то функции речи. Уже на свободе я узнал, что мне нужно делать операцию на сонных артериях, они у меня от рождения какие-то неправильные. И, по мнению врачей, могли привести к инсульту, в том числе из-за эмоциональных стрессов. 

Но во ФСИН России такими сантиментами не маются. Для них было главное получить от меня требуемый сверху результат, «чистуху», которую я им до суда так и не предоставил…

С ребятами стали постепенно обсуждать ситуацию, я стал им рассказывать, где был почти полтора месяца, с кем сидел. Практически всех моих сокамерников они знали, и выражали мне сочувствие.  Разве что были удивлены, что и Молчанов так или иначе засветился в попытке заставить меня дать признательные показания.  При этом Сергей спросил, как выглядели те подонки, что меня избили в боксике, и я их описал. Он мне ответил, что скорее всего их сегодня видел, так как его возили в отделение к операм и при возвращении в СИЗО у ментов произошла какая-то заминка. Одни его завели, а вторые стали выталкивать за дверь с дикими криками, в итоге сошлись на том, чтобы он встал лицом к стене. Но краем глаза он увидел, что под защитой нескольких сотрудников в сторону боксиков повели известных прессовщиков. На которых, в том числе, числятся убийства арестантов.
 
И теперь, выслушав мой рассказ, он был уверен, что их как раз и вели ко мне. Поначалу ребята держались как-то не совсем естественно, они натыкались на явные временные провалы в своих рассказах друг другу. Потом кто-то всё же не выдержал и рассказал мне, что вообще-то они из разных камер. И, вероятно, их специально приводят сюда, в эту камеру, из-за меня.

И в прошлый раз, когда меня от них увели, их вернули в свои камеры. А сегодня экстренно собрали и привели опять сюда. При этом зачем-то наказали сказать, что они тут и сидят. А камера, нужно сказать, была глухая, внизу сидели какие-то девушки, ждавшие этапа, а по соседству находились какие-то малолетки. И тоже недавно. А за теми камерами шли ремонты и никого больше не было.

То есть было всё сделано, чтобы информация обо мне не дошла до обитателей тюрьмы.  Ну, собственно, и мои сокамерники просили меня особо не светиться, так как за это их могут наказать менты. Признаться, я особо и не хотел с кем-либо общаться.

На тот момент я уже понимал: если в тюрьме есть пресс-хаты, то любой так называемый смотрящий, поставленный от криминала, по сути, ничего не стоит и играет лишь формальную роль. Да и по большому счёту кто я им, представителям этого криминального мира? Я явно для них не свой, а сиюминутные симпатии мне особо были не нужны.

Через пару дней появились адвокаты, их ко мне не пускали уже много дней. Я им рассказал всё, что со мной произошло. Они опять устроили скандал в СМИ. Знаю, что это вызвало широкий резонанс, политические авторитеты от оппозиции предлагали даже создать отдельный «список Разозжаева» чтобы туда вносить лиц, причастный к издевательствам надо мной, и что бы на них каким-то образом были возложены санкции в странах западной демократии!
В этот же период приходил член ОНК Иркутской области из г. Братска, фамилию его уж и не вспомню, возможно, Дьяков. Представился, сказал, что знаком с Эдуардом Рудыком (это мой старый знакомый, ещё с 2001-го, со времён Авангарда Красной молодёжи и Трудовой России). Я в принципе был не прочь с ним пообщаться, однако же полностью ему не стал рассказывать обо всех своих проблемах. Потому как до конца всё-таки не мог быть уверен в чистоте совести данного гражданина. Хотя потом узнал, что он человек в ОНК Иркутской области чуть ли не единственный нормальный и вменяемый. Чуть позже я узнал, что и сам Эдуард Рудык, член левой оппозиции со стажем, стал членом ОНК в Московской области. И действительно хоть как-то пытался мне помочь через товарища.

Тем временем в Сибири уже разыгрывалась ранняя весна. Солнце нагромоздило огромных сосулек, под окнами всё хлюпало и капало. На прогулке стало жарко гулять в валенках и тёплых штанах. Уже начало марта!

От меня уже все отстали, даже на прогулки стали водить не под видеокамеру, а так же, как всех. И часто уже не ДПНСИ, а практически любой инспектор. Но правда выводили нашу камеру всегда отдельно от других. Что бы мы ни с кем не могли поговорить из тех, кто гуляет по соседству.
И всё же явно чувствовалось, что скорее всего меня скоро увезут. Тем временем Николай подарил мне свою чуть подраненную библию. Там куда-то делось несколько псалмов. Он мне показал самые на его взгляд хорошие псалмы и рекомендовал их читать в грустные минуты. Я воспользовался его советом и потом практически до конца срока по вечерам практически каждый день читал два-три псалма либо коротких молитвы. А его подраненную библию я там и привёз с собой домой.  И мне действительно в психологическом смысле стало легче переносить тюремные тягости, читая псалмы и молитвы, хоть и очень редко.
Как-то в пятницу я спросил можно ли мне перелечь на другую кровать, так как моё спальное место было крайне неудобно расположено. Оно фактически стояло по среди комнаты, а я располагался на втором ярусе! Ни с одной из сторон не было стены, то есть я реально мог свалиться. Меня напрягало то, что нет опоры, стены и по ночам я часто просыпался, чтобы не упасть. А днём тут так же спать мне не давали, якобы это запрещено ПВР!
И вот я решил попросить, чтобы мне разрешили лечь на другую кровать-шконку, которая располагалась у стены и была пустая.
Сотрудник сперва даже как-то начал соглашаться, а потом говорит: «Давай так если за выходные твои проблемы не решатся. то в понедельник решим этот вопрос».
В принципе я уже начал понимать иносказательный язык сотрудников ФСИН и для меня это означало примерно следующее: Не парься, в выходные мы тебя выпнем из СИЗО в дальний путь, и меняй там какие хочешь кровати и выноси мозг кому хочешь.
Собственно, так и произошло, на завтра меня вызвали на этап. Дали на сборы пару часов. Я попрощался с ребятами, даже сделал им какие-то небольшие презенты. 
В сборном боксике сидели какие-то ребята, оказалось, они тоже едут до Челябинска. При этом утверждали они об этом как-то не уверенно, говорят, что даже толком не предупредили. Ну, для меня это было не удивительно.
В вагоне, нас загрузили всех четверых в тройник! Конечно, норма во ФСИН в таком тройнике 5 человек может ехать, хоть спальных мест всего три! Но для меня это всё было как-то необычно, ведь меня обычно везли одного. Так же в вагоне оказался опер, как я подозреваю, извращенец, из Ангарского СИЗО, который снимал на видео через специальный глазок, как я моюсь в душе.
Странно, что меня сопровождал опер из Ангарска, хотя потом я всё-таки подумал, что я из Москвы отправлялся в СИЗО-6, то есть в Ангарск, а содержался в СИЗО-1. Значит, скорее всего, в Иркутск меня привезли в нарушении каких-либо норм закона. Лишь для того, чтобы устроить мне там все эти издевательства, которые со мной были.
С первых же километров пути, ребята, ехавшие со мной, стали себя вести как-то странно. Попросту борзеть, общаться со мной невежественно. И при этом при любом удобном и неудобном случае начали восхвалять начальника СИЗО-1. Далее они мне начали намекать, что, когда меня осудят, я наказание буду отбывать в Иркутской области и, мол, поэтому мне лучше молчать о том, что происходило со мной в СИЗО-1, чтобы потом ещё хуже не стало.
То есть, по сути, мне начали поступать от них не особо прикрытые угрозы. Я особо не обращал внимание на это, ведь в поезде они вряд ли на что-то могли бы решиться. Но всё-таки нужно признать, что моя психика была изрядно подорвана и я уже начал думать, что возможно всё это фейковая поездка и нас просто везут до какой-нибудь ближайшей станции, где выгрузят и отправят обратно. чтобы таким образом воздействовать на мня психологически ещё сильнее. Эти мои подозрения ещё усиливались, когда моих соседей начали расспрашивать другие арестанты, сидящие в соседних купе. Мол, кто они и откуда, а главное, куда едут. С этим вообще была, какая-то беда они не могли точно сказать, куда они едут, зачем и т.д. Арестанты очень сильно удивлялись, а я делал вывод, что эти персонажи, специально подсаженные ко мне, явно едут не далеко.
Тем временем поезд всё-таки отстукивал свои вёрсты. И мы начали обустраиваться на отдых, ночлег и пр., мои попутчики делали всё возможное, чтобы мне удавалось полежать как можно меньше.
Где-то чрез 1,5 суток мы прибыли в Новосибирск и тут нас обрадовали, что, оказывается, по инструкции этот этап на сутки останавливается в Новосибирске. При этом мы опять должны собрать все свои вещи, пройти обыск, а завтра проделать ту же процедуру, причём в общей сложности три раза. Это всегда долгая процедура, особенно неприятно это делается в СИЗО, и самое неприятное - это не сам обыск, а его ожидание, когда людей держат в ужасно грязных, заплёванных, закуренных, замусоренных боксиках. Иногда набивая в помещение в 10-20 кв. метров по 20-40 человек. Которые разве что не лезут друг другу на головы и почти все безбожно, не переставая, курят. А вентиляции, как правило, нет!
И вот мы прошли этот ад в новосибирской тюрьме и даже приняли душ. У меня было несколько таблеток со снотворными «атаракс», я решил выпить пару, чтобы забыться. Мои попутчики всегда были со мной и всё так же промывали мне мозги. Разумеется, только тогда, когда не было других арестантов. Перед сном они, видать, принялись опять за своё, но я им сказал, что выпил снотворное и уже их не слышу. Они очень удивились, что я не предложил им таблетки.  Но, тем не менее, оставшись с носом, стали попивать свой чифир, который они, кстати, пили каждые полчаса. А я мгновенно уснул.
Когда мы проснулись, нас накормили неплохой кашей и велели собираться. Через несколько часов мы уже опять сидели в своём столыпинском тройнике и слушали стук колёс.
Через пару суток, мы всё-таки добрались до Челябинска. В СИЗО-3 нас начали всех раскидывать, меня посадили в камеру с одним из моих попутчиков. А две других определили в другое место. Мы начали прибираться в камере, отмывать всё с мылом и хлоркой. Это почти обязательная процедура для каждого арестанта, если ты не хочешь подцепить какую-нибудь страшную болезнь, которых по тюрьмам ходит великое множество.
Но через часа полтора, пришли сотрудники и забрали моего сокамерника, который один на один стал говорить языком, похожим на человеческий. В итоге в камере я стался один. О дальнейших событиях я уже повествовал в одном своё рассказе, назвав его «молитва». Хочется опубликовать его прямо в этой главе. Хоть там и будут некие факты, уже изложенные выше, всё же думаю сюжет будет интересен в полном виде.
Вот он этот рассказ.

Заповеди покоя
Леонид Развозжаев о Боге, Библии и молитве

…Я всегда считал себя атеистом. Да и теперь, наверное, не могу в полной мере назвать себя верующим. Но все же в моей жизни, как, впрочем, наверное, и в жизни многих людей были случаи, малообъяснимые с точки зрения материалиста. Предчувствия и интуиция, цепочки неожиданных случайностей и даже спасение жизни в таких случаях, когда, казалось бы, это было невозможно. Но сейчас я хотел бы рассказать о молитвах, вернее, об обращении к Богу, и как все это «работало» в реальности.
До попадания в тюрьму я не только не знал ни одной молитвы наизусть, но, наверное, никогда в жизни даже не читал текст ни одной. Первый мой сокамерник в «Лефортово» был очень набожным человеком. Каждый вечер он читал молитвы, наверное, на старославянском церковном языке. Мне становилось как-то спокойней, часто я просто засыпал под них. Наверное, спокойствие — это было как раз то, что мне нужно. Дмитрий меня буквально заставил записать «Отче наш» и «Иисуса молитву». Сам молитвы в «Лефортово» я практически не читал. А, нет — вру. Начал читать примерно через месяц, как раз когда сменился сокамерник. Алексей тоже читал молитвы, хотя делал это как-то более интимно, не вслух. Я тоже читал про себя.
Сидя в «Лефортово», я совершенно был уверен, что мой суд будет 12.12.2012, суд о продлении срока. Конечно, тут молитвы не причем, я думаю, просто вышло интуитивно. И, в результате, как многие знают, это рядовое событие, продление срока, стало судом-сенсацией. Вполне возможно, что именно из-за этой сенсации меня и решили упрятать подальше в Сибирь, увезли в Иркутск. По дороге в «столыпине» и в Челябинском СИЗО я уже каждый день читал «Отче наш». Вполне возможно, в Челябинске все хорошо складывалось только из-за этого. Во всяком случае, я там не терял бодрость духа, перестал пить успокоительные и меня стали посещать добрые люди: местные представители ОНК и Севастьянов — представитель президента по правам человека по Челябинской области. И хоть позже, в праздники, мне почти две недели пришлось сидеть в одиночной камере, вынести это было гораздо легче.
В Иркутске все было сложнее и серьезнее. Издевательства, угрозы, давление, а потом и побои… Пришлось пить в больших количествах успокоительные лекарства, но и это плохо помогало. Да и молитва как-то уж совсем слабо давала надежду. Хотя кто знает, какие ставились ими планы и почему они не реализовывались в полном объеме, может быть и тут помогла молитва. И вот однажды у меня фактически украли мою записную книжку, это большая тетрадь, формата А-4, более 100 страниц, в которой я вел свой дневник. В нем были записаны разные адреса, в том числе родных и близких мне людей, и где были две молитвы. В общем, я остался без них. Меня бросили в подвал, в камеру с умалишенным человеком. Я, конечно, молился как мог, к тому же я читал «Братьев Карамазовых» и многие тексты и диалоги Достоевского были как раз кстати. Отчасти, заботу об умалишенном человеке я для себя воспринял как большую награду, как то, что в этих условиях могу сделать хоть что-то, хоть для кого-то полезное.
Искренне уверен, что я не пытался торговаться с Богом — вот, мол, я сейчас сделаю доброе дело, а ты мне помоги. Я просто был счастлив от этого испытания. Награда испытанием. Одна сотрудница СИЗО, однажды, отдавая мне какой-то документ, как мне показалось, искренне прошептала, что совсем дела плохи и что, возможно, мне поможет только молитва. Но правильно молиться я не мог, ни одного текста не осталось. И все же я пытался обращаться к Богу какими-то своими словами, отчаяния и надежды. Честно сказать, как-то интуитивно я чувствовал, что меня отправят из Иркутска в Москву 21 февраля, но, правда, разумом я подсчитал, что должны отправить 10 марта.
Примерно 19 февраля меня бросили в карцер, а 21 числа, после обеда, повели в сборочный пункт на этап, в Москву. В итоге меня даже вывели из СИЗО, усадили в авто, правда, перед этим поместили на профилактическую беседу, в маленькую камеру к «разработчикам». В итоге в этот день меня так никуда и не отправили. Продержав около часа в автозаке. Опять завели в Иркутское СИЗО-1. В этот же «боксик» к уголовникам, но в этот раз меня просто избили. При этом пытаясь от меня добиться каких-то сведений, о каких-то убийствах, каких-то людей многолетней давности. В итоге, еле живого, в первую очередь из-за эмоционального состояния, меня привели в камеру №;656. Фактически единственная камера, где люди с тяжкими статьями разговаривали нормальным человеческим языком. Это были обыкновенные нормальные люди, почто такие же, как и на свободе, но оступившиеся. Я ранее уже был с ними знаком. Поэтому, как только за мной закрылась дверь, я буквально тут же сполз на корточки по стенке и просидел так минут пять, ничего им не говоря и не шевелясь. Они молча стояли и смотрели на меня. Мы не виделись с ними месяц, но они сказали, что за это время я изменился и постарел.
В нормальное состояние я пришел лишь через несколько дней. Ребята в камере всячески способствовали моему возвращению в реальность. У Николая, одного из сокамерников, была Библия, а, вернее сказать, Новый Завет. Я несколько лет назад читал Библию, но эта мне показалась какой-то другой. Слог более адаптирован к современному языку. Я спросил у Николая, он сказал, что, возможно, это протестантская Библия, так как он из баптистской семьи и сам тоже баптист. В итоге я погрузился в чтение: послание апостолов, деяния апостолов и т. д. В конце концов, Николай посоветовал мне прочесть мне молитвы из Псалтыря. Даже подсказал самые подходящие для меня. С Библией стало спокойнее.
Режим содержания в этой камере был очень строгий. Подъем в шесть утра, заправка кроватей и до десяти вечера на кровать нельзя даже сесть и уж тем более лечь. Нарушение фиксировалось видеонаблюдением, и факт сидения на кровати мог грозить серьезными проблемами, в том числе водворением в карцер. Иногда я в задумчивости приседал на кровать, чтобы почитать или написать стихи, и тут же вездесущий глас возвещал мне, что я нарушаю режим. Но теперь с Библией все стало протекать легче, тем более в Псалтыре я нашел очень много молитв, как будто о себе, о той ситуации, в которой оказался сам. В итоге я решил прочесть весь Псалтырь и загадать — как только я его прочитаю, то сразу же меня увезут из Иркутска. Сейчас как-то странно все это вспоминается, если бы я хотел, то, наверное, смог бы прочесть на много раньше, чем вышло на самом деле. Но факт остается фактом. Как только я прочел Псалтырь, на следующее утро, ближе к обеду, мне велели собираться с вещами, правда, не сказали, куда везут. Сокамерники помогли, чем смогли, собрали в дорогу, а Николай, видя, что я не расстаюсь с Библией, сказал — возьми ее с собой. Я очень обрадовался этому, у меня даже чуть-чуть выступили слезы. Пожав на прощание добрые руки трех арестантов, я под конвоем вышел из СИЗО. Как оказалось — это был этап на Москву, но через Челябинск. Было 9 марта 2013.
До Челябинска ехали муторно и долго. В попутчики мне дали «подсадных» из Иркутска, которые несколько суток рассказывали мне, что в Иркутском СИЗО хорошее начальство, и я должен молчать о том, что там со мной происходило. А в Челябинске меня кинули в подвальную одиночку — место глухое и практически без окон. За весь день я не мог услышать ни единого шороха или шагов, кроме того времени, когда приходили покормить, либо вывести на прогулку. Обычно в тюрьмах ты в течение дня часто слышишь хоть какие-нибудь признаки жизни, там, за дверьми, в коридорах. Наверное, на третьи сутки я уже был в отчаянии. Начал читать вслух полюбившиеся мне псалмы, возможно, что даже и вперемежку со слезами. Длилось это чтение около часа, может, больше, но, по окончании, буквально через минут двадцать ко мне буквально влетели охранники. Велели очень быстро собраться. Чуть не галопом увели меня в камеру, где рядом много соседних помещений. А со мной оказался и вовсе бывший мичман, да к тому же уральский старовер. В общем, мужик не бестолковый, рассудительный и, к тому же, неплохо разбирающийся в христианстве.
Сама камера была намного чище и более приспособлена к жизни, к тому же на дверях у камеры за решеткой большое оргстекло, сквозь которое видно, что происходит как минимум еще в трех камерах. Говорят, это какие-то новшества под евростандарт. Но чудеса на этом не закончились. Через пару часов нас вместе с сокамерником перевели, опять же, очень спешно, в еще лучшую камеру, которая блистала после ремонта. В ней было огромное окно и много дневного света. Тут же пришли сотрудники и осужденные арестанты, работающие в СИЗО, и стали что-то сверлить и монтировать. Как результат, в кратчайшие сроки у нас появились шкафчики и тумбочки, радио, полочки, тряпочки, тазики. Все, что должно быть, но прежде не было. Старовер, хоть и не так много просидевший в тюрьме и попавший сюда первый раз за браконьерство, диву давался, всему, что происходило в нашей камере. К сожалению, я не запомнил имени этого спокойного, мудрого и порядочного человека. Мы много общались на разные темы: о политике, о жизни, но особенно ценные разговоры для меня были о религии. Ведь он старовер и даже правильней сказать из «края староверов», а это особый мир, особая культура, особая философия. Но беседы с ним — эта уже другая история. Возможно, когда-то я напишу и об этом, а сейчас мне хочется просто подметить, что неважно, какая у тебя Библия — протестантов, староверов или православных. Главное, что если ты просишь Бога в своих молитвах искренне и с открытым сердцем, то это обязательно будет услышано им. Я в этом убедился.
Через пару дней меня опять погрузили в поезд и повезли в Москву.
12.05.2012 СИЗО-1 «Матросская тишина». Развозжаев Л.М.
Опубликовано в Свободной Прессе.

https://svpressa.ru/blogs/article/68642


Собственно говоря, этим рассказом мне и хотелось бы завершить эту главу. Так как моих попутчиков я больше не видел, далее в тройнике до Москвы опять ехал один. И, в конце концов, оказался в таком страшном месте для московских арестантов, как 6-й корпус Матросской тишины…………


Глава 4. «Матроска», полгода.
Жизнь в спецтюрьме. Соседи и сокамерники – интересные и авторитетные личности. Начало моих юридических опытов.

В СИЗО-1 г. Москвы или «Матросскую тишину» меня привезли ближе к обеду.
Завели в какое-то сборочное отделение, где были различные арестанты, как вновь прибывшие, так и уезжавшие на местные этапа, то есть суды.
Опер, ехавший со мной из Челябинска, суетился, чтобы скорее сдать меня с рук. И возможно, это спасло меня от ожидания в общей прокуренной сборке слишком долго.
Я успел перекинуться с несколькими арестантами, какими-то дежурными приветствиями. Часто на арестантском языке люди приветствуют друг друга словами «здорово были», уж не знаю, кем и когда было придумано это приветствие, но он применяется практически во всех местах, где я бывал в России и видел арестантов. Так приветствуют, мужики, воры, бродяги и т.д.
После оформления каких-то документов, меня повели по бесконечным подвальным переходам, узкие, плохо освещённые коридоры, повороты то в одну сторону, то в другую, захочешь убежать, так, наверное не сможешь, уж столько тут различных закоулков и всё это под землёй.
Вот добрались до какого-то относительно небольшого корпуса, поднялись на второй этаж. Меня быстро обыскали, довольно вежливо, но со знанием дела.  И завели в камеру. Номер 621.
В ней находились два человека, москвич Александр Бутузов, лет 27-ми, засевший за коррупцию. И пожилой осетин Кантемир, мошенник 60-ти лет, с высшим образование, лет 30 назад уже отбывавший небольшой срок где-то в Красноярском крае.
В камере было 4 спальных места, окно было на большой высоте, метра три от пола, но с верхней кровати в него можно было посмотреть и увидеть часть Москвы примерно электрозаводский район.
В камере был душ, это очень большая редкость. Во всех других СИЗО в душ водят 1 раз в неделю, и помывка длится всего 15 минут. Поэтому часто в камерах люди приспосабливаются мыться при помощи каких-нибудь тазиков, бутылочек и т.д. 
Посреди камеры длинный стол с лавками, вся эта мебель приварена к полу. Обычно ни кровати, ни столы, лавки - ничего нельзя сдвинуть с места.  Иногда, кстати, это служит предметом шуток над новичками. Вновь прибывшим предлагается помочь с перестановкой мебели, человек берется с одного краю, новичок с другого и…Тужится, а ничего не выходит. Ну конечно, он потом понимает, что вокруг уже все смеются и догадывается, что мебель прикреплена к полу намертво.
После моей поездки в Иркутск, можно было сказать, что я попал в рай. Уже на следующий день меня вызвали к адвокату, оказывается, Денисов приходил к своему клиенту и случайно узнал, что я уже в «Матроске», ну, и заодно вызвал меня.  В итоге через него и все узнали, что я уже в Москве. И тут началось: мне стали поступать многочисленные письма поддержки по электронной почте и в конвертах, передачки от родственников и «комитета  6 мая». Стали приходить члены ОНК и всё подробно расспрашивать о моих приключениях в Иркутске. В общем, началась жизнь чуть ли не звёздного арестанта. Конечно, это всё очень бодрило меня. Я начал чаще писать стихи, вести второй дневник. Ведь первый у меня украли прессовщики в Иркутске, когда меня переводили от них в подвал к сумасшедшему зэку.  В тот период довольно часто приходили адвокаты, так как следователи всё время проводили со мной различные следственные действия, причём уже по разным статьям УК, по отдельности по ст. 212 и по отдельности по делу о «ложном доносе» ст. 306. Причём по поводу последней следователь Никитин явно намекал что, скорее всего, меняя будут судить по этому делу не в Москве, по закону, мол, имеют право судить по месту преступления, а оно у меня длящаяся. Мол, когда я заявил, что подозреваю Плешивцева в причастности к преступлению в Басманном суде, это я начал совершать преступление, когда я отослал заявление в прокуратуру из Челябинского СИЗО, это я продолжил, а когда дал показания в СИЗО Ангарска, то значит, там закончил совершать преступление. При этом следователь напрочь забыл, что сам такой вариант показаний мне и предложил подписать. В общем, по нашему закону меня могли отправить судиться в Ангарск либо в Челябинск. И мы с адвокатами всерьез опасались, что меня опять отправят в Иркутск.
Тут дело всё в юридических тонкостях.  У нас в России хоть и полнейшее беззакония, особенно с моральной точки зрения. но судьи и пр. братия в погонах, из обсуживающего персонала власти часто вынуждены следовать хоть каким-то минимальным нормам, особенно, если дело стоит на контроле общественности, адвокатов и тем более ЕСПЧ.  Поэтому они вынуждены соблюдать эти минимальные стандарты. И из Иркутска они вынуждены были меня вернуть в Москву, потому что в конце марта 2013 года у меня заканчивалась мера пресечения, назначенная мне Басманным судом 12.12.12. И нигде, кроме как в Москве новую меру пресечения без уважительной причины они мне назначить не могли. И я всё сделал для того, чтобы у них не нашлось такой причины! 
29.03.2013 меня привезли в Басманный суд, идя из подвальных боксов по коридорам здания суда до зала мне с полицейскими приходилось буквально протискиваться через толпу, народу было очень много. Люди выражали горячую поддержку! Я уж сейчас не могу вспомнить, кто был точно. Но из близких ко мне на суд приходили мои родственники: жена Юлия, сын Дмитрий, братья Виктор и Александр, племянник Игорь, члены «Левого Фронта» Сергей Удальцов (пока его не посадили на домашний арест), Анастасия Удальцова, Алексей Сахнин, Вера Барковская, Василий Кузьмин, Алексей Кондаков, Константин Русаков, Константин Бакулев, Виталий Булдаков и многие другие. Приходили многие известные политики, часто присутствовал Геннадий Гудков(признан иноагентом в РФ). В общем, всех и не упомнишь.
На суде по новой мере пресечения у меня уже не было ст.162 ч.3, она считается особо тяжкой и являлась юридическим основанием, чтобы меня закрыть, чуть ли не больше, чем ст. 212 ч.1 по Болотному делу! Но хитрость-то в том, что мне ведь пока предъявили только эпизод о том, что я готовил массовые беспорядки, то есть полностью сфабрикованный из провокационного фильма НТВ о якобы наших встречах с Таргамадзе и ещё какими-то грузинами. Конечно же, никаких встреч с Таргамадзе никогда не было, но разве это интересует наши суды. И уж тем более никто из нас не занимался подготовкой, каких-то преступлений, но это для наших судов тоже в расчёт не идёт. 
В общем, следующая мера пресечения для меня с юридической точки зрения основывалась на ст.30 ч.1., ст.212 ч.1. Это означает, что наказание по этому эпизоду не могло превысить 5 лет. Так как максимальная санкция по ст.212 ч.1 от 4 до 10 лет, а если через ч.1 ст.30, то не более половины от максимального срока наказания.
То есть, по сути, этот эпизод хоть и формально тянул на категорию тяжких преступлений, но, по факту, по нему могли дать лишь как за преступление средней тяжести! Для любого юриста из этого следует, что существенных оснований оставлять меня под стражей у следствия нет. Вернее, так: этих оснований существенно поубавилось. Правда, в качество нового у следствия появился аргумент, что я, мол, совершил новое преступление по ст.306 ч.2 «ложный донос».  Формально это стало дополнительным поводом для судьи Карпова. Тут ещё нужно сказать, что судья не преминул упомянуть тот факт, что я написал ходатайство о закрытии уголовного дела по статье 162 ук Р.Ф. за сроком давности и тем самым фактически подтвердил свою причастность к тому преступлению. На все мои аргументы, что я это сделал вынужденно, так как в Иркутске ко мне применялись недозволенные методы давления с целью склонить меня к даче ложных показаний против лидеров оппозиции, в частности Удальцова, Навального(признан экстремистом в РФ), Пономарёва(признан иноагентом и экстремистом в РФ) и пр., у судьи нашёлся дежурный вопрос, обращался ли я в правоохранительные органы по данным фактам, я стал объяснять, что не делал этого, потому что боялся, что силовики используют это в качестве повода для того, чтобы оставить меня в Иркутске, где я считал для себя находиться опасным для жизни. В итоге судья промолвил, что-то типа: раз нет документально зафиксированных фактов о нарушении моих прав, значит, никто ничего не нарушал. Вот такой святой человек этот судья.
Я всё же ещё раз более настойчиво попытался высказать свою позицию, но судья стал меня грубо прерывать и в конце концов вообще удалил из зала суда, якобы за то, что я препирался с судьёй. Но особенность меры пресечения заключается в том, что она не может избираться в отсутствии обвиняемого, только в случае, предусмотренном законом, такого, как если человек болен и если он находится в розыске. Всё! Тем самым судья Карпов грубо нарушил закон, и последующие инстанции российских судов не приняли во внимание мои сведения об этом нарушении со стороны судьи.
…В итоге меня оставили под стражей до 6 августа 2013 года.  Люди, находившиеся в зале, отреагировали на данное решение очень бурно, чуть не подняв бунт прямо в зале суда. Тут нужно добавить, что на само оглашения постановления суда меня всё-таки привели, и я его заслушал в наручниках!
Такой длительный срок ничего хорошего мне не обещал, и моя повторная отправка в Иркутск казалась мне решённым вопросом.
Кстати, лишь приехав в СИЗО я понял, что мы совершили юридическую ошибку. Ведь официально дело о разбое было закрыто ещё в средине января, а меня в Иркутске держали, так как мера пресечения у меня была до начала апреля 2013. Но ведь закрытие дела по особо тяжкой статье - это серьёзные обстоятельства, вновь появившиеся в силу! В этой связи мне и моим адвокатам нужно было выйти в суд с ходатайством, об отмене решения по мере пресечения в связи с новыми обстоятельствами. Конечно же, мне меру пресечения не поменяли бы, но суд обязан был рассмотреть такое ходатайство, и вызвал бы меня из Иркутска гораздо быстрее! Но, увы, мы об этом не догадались.
Вот ещё об интересном факте. На одной из встреч со следователями я передал им ходатайство о том, что хочу дать показания по болотному делу с применением технического средства «полиграф». Тут нужно сразу оговориться, что эта процедура, на сколько я знаю, не является обязательной и нашими судами принимается на усмотрения судьи. Более того, специалисты, проводящие проверку на полиграфе очень сильно разняться в своей профессиональной подготовленности. Поэтому в наши планы в принципе входило пройти проверку у своего специалиста. Отказавшись от специалиста, предоставленного СК, России, если бы они его рекомендовали.  Моё ходатайство было полностью удовлетворено. В части того, что СК согласно провести мне подобный допрос. Более того, согласно ст.173 п.4 УПК РФ., повторный допрос обвиняемого по тому же обвинению в случае его отказа от дачи показаний на первом допросе может проводиться только по просьбе самого обвиняемого. Данная просьба должна быть выражена в форме ходатайства и может носить как устный, так и письменный характер, и подлежит обязательному удовлетворению. При этом в ходе допроса допускается использование технических средств. То есть формально я полностью соблюдал процедуру. И мне, по сути, не имели право отказать в подобном ходатайстве.
По большому счёту я мог тянуть с дачей показаний на полиграфе огромное количество времени, так как мог подбирать нужного эксперта и аппаратуру. Если бы мне нужно было это, то я бы, наверное, этим воспользовался.  Но самое интересное заключается в том, что после удовлетворения моего ходатайства никакого движения в этом вопросе со стороны следователей не последовало! То есть они абсолютно незаконно лишили меня права дать показания по делу. Я об этом напомнил им уже в конце периода, когда ознакамливался с материалами дела, но в ответ пришли какие-то отписки. Так меня и судили не допрошенного. Безусловно, лично я считаю, что это грубейшее нарушение. Я пытался поднять эту тему и на заседании суда, мол, нарушены нормы УПК. Но куда там. Постановление от Габдулина я получил 10 апреля 2013, а датировано оно 01 апреля. 
А вот ещё одно нарушение, обнаруженное мною, нам всё же удалось частично повернуть в свою пользу. Дело было так: после мартовской меры пресечения я стал изучать документы постановления суда и пр. И пришёл к странному выводу, что цифры, на каком-то этапе сошли с ума и не стыкуются.
Дело в том, что по постановлению Басманного суда от 12.12.12. мне была продлена мера пресечения в общей сложности на 5 месяцев 21 сутки с датой окончания 1 апреля 2013 года. Время отчёта шло с 21 октября 2012 года, день моего официального ареста. Но простой математически подсчёт давал совершенно другую дату, у меня выходило, что мера пресечения должна была быть до 11 апреля 2013 г.  Я стал изучать, в чём тут нестыковка и может ли это быть простой технической ошибкой или что-то другое. В это время у меня на руках были три тома дела по ст. 306, и там я нашёл интересный документ. Это постановление следователя СК от 06 декабря 2012 о продлении мне меры пресечения. В данном постановлении было сказано, что в соответствии со ст.109 ч.12, при соединении и выделении уг. дела сроки проведения под стражей в качестве подозреваемого, обвиняемого, засчитываются. То есть Габдулин предложил приплюсовать мне мои 10 суток, проведённых в 1997 году в ИВС Ангарска и разумеется судья это сделал, так как этого требует законодательство. Поэтому моя мера пресечения заканчивалась не 11 апреля, а 1-го. Причём все эти документы были утверждены на тот момент, как судьёй первой инстанции, так и апелляционной, а само постановлению в добавок ко всему было подписано и главой ГСУСК генерал-майором, Щукиным.
Но 29 марта Басманный суд продляет мне меру пресечения в общей сложности на 9 месяцев 16 суток с датой окончания 06 августа 2013 годы.
Простой подсчёт даёт показатель, что эта дата является нормальной, если не учитывать 10 суток с 1997 года! Но они уже мои по закону и этого невозможно исключить! То есть в моём случае 9 месяцев 16 суток должны закончится примерно 26 июля.  Любое дальнейшее моё содержание под стражей без решения суда было незаконно.
Более того, в соответствии со ст. 153 ч.4 и сроки следствия из-за этого существенно сдвигались, так как старое дело в отношении меня расследовалось 2 месяца, то эти 2 месяца должны были мне прибавить. Тогда получалось, что многие постановления ГСУ СК России прерывались и со мной проводили следственные действия фактически незаконно!
В общем, обо всём этом я решил рассказать адвокатам. Но наши встречи с ними стали не столь часты, и свою позицию до них у меня получилось донести гораздо позже.
Ну, а в свою очередь для меня данная ситуация как бы явилась стимулом для того, чтобы изучать УК, УПК и по возможности другие законы и разного рода судебные прецеденты.
Я особо хочу отметить, что до заключения под стражу я юридической литературы вообще в руках не держал. Более того, у меня вообще было настороженное отношение к юридической науке. Теперь я понимаю, что не так-то уж она и страшна и, если уж ты оказался в тюрьме, то тут уж обязательно нужно садиться и изучать и УК и УПК и постановления различных судов, прежде всего В.С. и КС России. А также различные постановления ЕСПЧ и вообще нормы международного права, например, минимальные стандарты пенитенциарной системы членов совета Европы и Европейскую Декларацию Прав Человека.
Уверен, что человеку, ведущему серьёзные тяжбы не помешает и периодическая литература, типа «вестник следователя» различная судейская периодика, и т.д. Ведь помимо УК и УПК существует гигантское количество различных нормативных актов, которые существенно могут изменить ситуацию в деле арестанта.
Самое главное, на мой взгляд, не сидеть сложа руки, не надеяться на то, что адвокаты сделают за тебя всё работу. Постоянно барахтаться, для этого не обязательно скандалить. На мой взгляд, достаточно постоянно прощупывать их слабые места. Я вот писал, например, массу ходатайств в прокуратуру и СК. Иногда эти ходатайства просто терялись, иногда я получал довольно нервные и бестолковые ответы. Всё это может быть полезно, если иметь намерение по любому поводу судить с этой человеконенавистнической системой.  Единственно, что я рекомендую, это не выходить за рамки закона и моральных приличий!
Из самых интересных ответов на мои ходатайства могу привести такие примеры, что следователями мне много раз отказывалось в предоставлении свиданий, телефонных звонков супруге, медицинском обследовании. Это является грубейшим нарушением моих прав. И несколько раз они даже умудрились отказать мне во встречи с представителями УВКБ ООН. При этом я, по сути дела, являлся и являюсь соискателем убежища и, по нормам международного права, они не имели права отказывать мне в такой встрече.  Я не знаю, будет ли как-то отражен данный факт в решении ЕСПЧ, но в любом случае человек оказавшийся в подобной ситуации должен знать об этом и предпринимать более активные действия для достижения свои законных прав.
Кстати, тут ещё не нужно забывать, что по некоторым делам писать жалобы в прокуратуру может быть очень эффективным делом, так как ведомства не всегда находят общий язык и если ваше дело действительно сфабриковано на каком-то местном уровне то, например, областная или генеральная прокуратура может вмешаться в этот беспредел.
Опять же, не стоит забывать и такой институт, как «Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации». Конечно, как и весь российский официоз, это ведомство не особо расторопное и его сотрудники, в общем-то, не очень хотят работать. Но всё же в редких случаях, и они могут оказать серьёзное воздействие и повлиять на вашу судьбу. Причём тут нужно чётко разграничивать, реальные полномочия есть только у уполномоченного по РФ. Этот человек, например, может написать ходатайство, о пересмотре, вашего приговора, в Верховный Суд России и тогда фактически суд обязан отправить ваше дело на пересмотр! При этом, например, региональные уполномоченные не имеют таких полномочий, они, по сути, лишь могут обратить внимание надзирающие органы на нарушения ваших прав.
1 апреля, меня опять повезли ещё на один суд, я уже запутался в этих заседаниях. При выходе из автозака во дворе Басманного суда я вдруг лицом к лицу встретился с Сергеем Удальцовым. Мы не виделись уже почти полгода, и конечно, я рад был такой случайной встрече. Оказывается, у него тут же проходило заседание по мере пресечения. Мы успели только поздороваться, и нас развели сотрудники конвойной службы полиции, не дав поговорить.
Лишь по приезде я узнал, что суть дела данного суда заключается в том, что мы обжалуем постановление СК России об отказе в возбуждении уголовного дела по факту моего похищения. Дело в том, что ещё с конца октября возможно с начала ноября, следователь СК полковник Стадников проводил доследственную проверку по этим событиям. Стадников прочитал написанный мной текст так называемой явки с повинной, прочитав и переписав оттуда всё, что там было сочинено оперативниками в масках и пришёл к выводу что меня никто не похищал.
И в итоге Стадников, не нашёл причин для возбуждения уголовного дела. При этом я могу сказать, что, по моему мнению, по Стадникову было видно, что его мучает совесть из-за того, что ему приходиться заниматься такими грязными делишками. Его не смутил тот факт, что у моих адвокатов на руках уже были копии показаний сотрудников УВКБ ООН в г. Киев, которые видели факт моего похищения и заявили об этом в милицию города Киева.
Вот часть доводов, приведённых моими адвокатами на судебном заседании по данному вопросу:



В апелляционной жалобе адвокат Аграновский Д.В. в интересах Развозжаева Л.М. выражает несогласие с принятым решением, поскольку постановление об отказе в возбуждении уголовного дела от 21 ноября 2012 года является незаконным и необоснованным, так как проверка проведена по неполным данным и завершена преждевременно. При этом права Развозжаева Л.М. и его защиты на предоставление доказательств были ограничены. Отмечает, что в ходе проверки им было заявлено ходатайство о приобщении ряда документов, подтверждающих нахождение Развозжаева Л.М. на Украине и его похищении с территории Украины, которые следователем учтены не были. В жалобе приведены объяснения Развозжаева Л.М. по поводу заполнения необходимых документов в УВКБ ООН, а также по обстоятельствам его похищения, написания явки с повинной, сведения об объявлении в розыск Развозжаева Л.М. Кроме того, не получена видеозапись с камер наблюдения на границе, данные материалы не запрашивались. Считает, что проверка является неполной. В жалобе адвокат ссылается на заявление Сотрудника Представительства ХАЙЕС Инкорпорейтед в Украине в Соломенское РУГУ МВД Украины в г. Киеве Б. о возбуждении уголовного дела по факту похищения Развозжаева Л.М., показания Рожок А.А., адвокатский опрос С. Представительства УВКБ ООН. По мнению адвоката, действиями должностных лиц СК России причинен ущерб конституционным правам Развозжаева Л.М. и затруднен его доступ к правосудию. Просит постановление суда отменить, постановление Ж. от 17.01.2013 года признать незаконным, обязав его признать незаконным и необоснованным постановление об отказе в возбуждении уголовного дела от 21 ноября 2012 года, обязать старшего следователя С. проверку возобновить.
А ниже я привожу примерную позицию официальных сотрудников международной организации «ХИАС» партнёра УВКБ ООН.
“18 октября мне позвонил Леонид Развозжаев, - рассказал Ноэль Калхун, офицер по правовым вопросам Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев в Украине. - Мы решили выделить ему адвоката для работы по предоставлению статуса беженца, дали адрес офиса правозащитной организации, назначили ему встречу на 10 часов утра в пятницу.
Развозжаев пришел в назначенное время и на протяжении нескольких часов работал с представителем ООН Садеком Али Шарифом: заполнил анкету, прошел регистрацию, подписал документы, в которых заявил, что хотел бы получить статус беженца, и приложил бумаги, свидетельствующие о его участии в оппозиционных мероприятиях. Когда Садек Али Шариф пошел созваниваться с руководством в УВКБ ООН, чтобы прояснить дальнейшие шаги, Леонид решил пообедать - в соседнем подъезде того же здания расположена столовая.
Развозжаев не собирался надолго покидать офис и даже оставил пакет с личными вещами в кабинете, который покинул примерно в 13.40.
Две-три минуты спустя Али Шариф услышал крики о помощи и доложил о странной ситуации своему руководителю, они начали звонить Леониду на телефон, но он был выключен, в столовой Развозжаева тоже не оказалось. Было принято решение вызвать милицию”.
При этом официальное заявление сделал и руководитель УВКБ ООН.
Верховный комиссар ООН по делам беженцев Антониу Гутерреш высказал "крайнюю обеспокоенность" судьбой российского оппозиционера Леонида Развозжаева. Информация об этом содержится в официальном заявлении органа международной организации.
В заявлении указано, что 19 октября 2012 г. Л.Развозжаев обратился в киевское отделение управления верховного комиссара ООН по делам беженцев по поводу получения защиты. Далее во время перерыва в процессе решения организационных вопросов оппозиционер оставил свои вещи в офисе и покинул учреждение для посещения ближайшего кафе. В связи с тем, что обратно он так и не вернулся, сотрудники отделения обратились в полицию. Согласно международным нормам, соблюдение всех прав и безопасность человека, обращающегося в международную организацию, должна гарантироваться страной, в которой он находится. В комиссариате ожидают, что украинские власти приложат все усилия для расследования инцидента.
Вот что об этом всём писала спецкор «Новой Газеты» и моя будущая защитница на суде Юлия Полухина:

18:46 11 декабря 2012
Репортер «Новой» попытался попасть на территорию России так, как это описывает в «явке с повинной» похищенный в Украине Леонид Развозжаев. И вот что из этого вышло
В отношении героя «Анатомии протеста-2» Леонида Развозжаева на данный момент возбуждено уже три уголовных дела: по обвинению в приготовлении к организации массовых беспорядков, разбойном нападении (совершенном 15 лет назад) и за незаконное пересечение российско-украинской границы 15 октября этого года. Но ни в России, ни в Украине не возбуждены уголовные дела по факту похищения Развозжаева в Киеве 19 октября 2012 года, хотя были поданы официальные заявления, подкрепленные показаниями свидетелей.
Власти обеих стран предпочитают руководствоваться версией о «самоприводе», изложенной в пресловутой «явке с повинной», от которой Развозжаев уже отказался в суде, поскольку утверждает, что признание было добыто под давлением.
Вопрос: кому больше верить? — здесь не стоит. Верить нужно фактам. Поэтому я внимательно изучила текст «явки с повинной» и официальные заявления правоохранителей, а потом попыталась проверить их на соответствие действительности экспериментальным путем, повторив (вместе с адвокатом Леонида Русланом Чанидзе) путь предполагаемого путешествия Развозжаева из Киева в Россию.
Итак, сам Развозжаев детально описывает историю своего похищения и утверждает, что его вывезли на микроавтобусе и он может опознать как минимум одного из причастных к этому людей. Версия с похищением подтверждается показаниями свидетеля: сотрудника правозащитной организации ХИАС, партнера Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев, куда 19 октября и обратился Развозжаев в поисках политического убежища.
По словам этого свидетеля, копия опроса которого есть в распоряжении редакции, Развозжаев вышел из их офиса ХИАС примерно в 13.40. Сотрудник организации, заполнявший документы вместе с Леонидом, услышал крики о помощи и увидел из окна, как двое запихивают в микроавтобус человека, похожего на Леонида Развозжаева. Заявление о похищении в украинскую милицию было подано адвокатом ХИАС Галиной Бочевой.
Однако начальник главного следственного управления МВД Украины Василий Фаринник выдвинул альтернативную версию. По его данным, Развозжаев пересек границу Украины с Россией… пешком: «В возбуждении дела отказано, поскольку есть данные с пограничной службы, что он (Развозжаев) пересек границу в Харьковской области, прошел пешеходный контроль. Были допрошены сотрудники офиса, которые заявляют о том, что видели, как он (Развозжаев) вышел. А потом к нему подошли люди, с которыми он пошел дальше».
Российские власти еще менее конкретны. Старший следователь по особо важным делам Главного следственного управления СК РФ подполковник Стадников попросту отказался приобщать к материалам проверки  сообщения, распространенные СМИ и содержащиеся в заявлении Развозжаева Л.М. о его похищении (огласил его в суде), и копии документов, представленных УВКБ ООН одному из адвокатов. Сделал это следователь на том основании, что проверить «достоверность их содержания не представляется возможным». Хотя практически в каждом из документов указаны адресные данные, по которым легко определить их достоверность и допросить людей, дававших показания. Но проверка была проведена без учета этих сведений — «фактов похищения не выявлено».
А вот «явка с повинной» приобщена к уголовному делу и потому считается процессуальным документом. Если верить этому тексту (написанному, по словам самого активиста, в каком-то подвале на территории России), то Развозжаев, выйдя из офиса ХИАС, увидел человека, как ему показалось следившего за ним. Он постарался уйти от него, прошел через двор и поймал «Форд» синего цвета. Далее цитируем оригинал:
«Я сказал водителю ехать на вокзал, по дороге понял, что не смогу уехать из России навсегда и бросить близких мне людей. Опасаясь слежки, я сказал водителю ехать в сторону России и, подумав, решил вернуться в Москву и там спрятаться. По дороге (договорились за 20 тыс. рублей) я решил, что, приехав в Москву, переночую на вокзале, но там увидел женщину, предлагавшую квартиру в найм. Я снял однокомнатную квартиру за 3000 рублей. В районе улицы Подбельского. Сейчас я принял решение о явке с повинной, потому что понял, что совершил преступление по заказу грузинской политической элиты, а я считаю себя патриотом».
Явка с повинной стала для меня дорожной картой. Следуя ей, мы с Чанидзе, выйдя из офиса ХИАС, расположенного по адресу Дашавская, 22 (а это типичный спальный район Киева), прошли через двор и оказались на улице Борщаговоской, на спуске с Индустриального моста, где и принялись ловить попутку. За целый час так и не нашлось желающих везти нас в Москву.
Далее. В явке с повинной Развозжаев говорит о синем «Форде», а в заявлении адвоката Бочевой указано, что его запихали в микроавтобус. Так вот, синий микроавтобус «Форд Транзит» — это «штатные автомобили» Следственного комитета. Они всегда дежурят на крупных митингах (с тонированными стеклами и без опознавательных знаков), а иногда встречаются на улицах Москвы с мигалками и в «боевой раскраске».
И вот еще что важно: Развозжаев при всем желании не смог бы определить цвет машины, которую он поймал. У него с детства диагноз «цветоаномалия», поэтому он не отличает оттенки и путает цвета, синий от зеленого, например, отличить не сможет. Если, конечно, не подскажут.
Впрочем, вернемся в Киев. Оттуда Развозжаев должен был отправиться в Харьков, поскольку в его загранпаспорте стоит отметка о прохождении пункта пограничного контроля «Гоптовка», на границе Харьковской (Украина) и Белгородской (Россия) областей.
Мы взяли билеты до Харькова, на экспресс. От Киева до Харькова 450 км на поезде и 483 км на машине. Ехали со скоростью от 100 до 150 км/ч примерно четыре часа, на выходе с харьковского вокзала взяли такси до Белгорода — до пограничного пункта ехать около часа.
Добравшись до Гоптовки, мы разделились, чтобы узнать, чем отличается процедура прохождения пограничного и таможенного контроля в зависимости от того, как человек пересекает границу — на автомобиле или пешком. Пешком пошла я.
Дорога вдоль погранпоста плюс очередь к паспортному контролю заняла примерно 15 минут, и мне поставили штамп в загранпаспорт. Столько же времени заняли процедуры на российском участке границы.
Руслану Чанидзе пришлось сложнее: его лицо почему-то оказалось знакомым сотруднику украинской погранслужбы. Он даже уточнил, давно ли Руслан проходил здесь контроль. Для Чанидзе это был первый подобный опыт. На российском паспортном контроле девушка минут пять листала загранпаспорт Руслана, затем предложила ему предоставить паспорт российский, чтобы не пачкать «загран» лишними печатями. Книжечку с «двуглавым» российские пограничники отксерокопировали. Еще примерно 2 часа проходил границу наш таксист. Мы доехали до ближайшего торгового центра Белгорода и вернулись обратно.
Теперь решили ехать уже на машине вдвоем. Чанидзе снова не повезло: нашим пограничникам показалось, что в его российском паспорте надорвана одна из страниц. Его уже было развернули обратно, но он предоставил «загран». У таксиста дважды проверили техпаспорт. А на украинской стороне нас встретили загадочной фразой: «Это опять они», — и тоже долго «пытали»: зачем нам в Харьков?
Между тем водитель рассказал, что такси от Харькова до Москвы стоит 400 долларов. А в Харькове есть огромный рынок «Барабаш», поэтому на этом участке границы — самое большое количество «контрабандных дорог»: вывезти можно все что угодно (и кого угодно).
А в аэропорту нас подвергли тщательному досмотру и опросу:
— С какой целью прилетали?
— Я адвокат, по своим адвокатским делам. А в чем проблема? — отвечал Чанидзе.
— Вы у нас тут в базу внесены….
На вопрос, в какую именно базу, не ответили, просто поставили печати.
По итогам этого эксперимента можно сделать несколько важных выводов.
Если Развозжаев и мог пройти Гоптовку 19 октября (именно это число стоит на штампе в его загранпаспорте), то это случилось бы лишь поздно вечером (см. затраченное нами время на дорогу). Но практически в спальном районе Киева невозможно поймать машину до Москвы, при этом уговорив водителя ехать через Харьков. Один случай из нескольких тысяч, быть может.
Если Развозжаев прошел Гоптовку пешком, это много упрощает расследование: данный пропускной пункт оборудован видеокамерами под завязку (сделано к Евро-2012). Запросите видео — и все.
Далее. В паспорте Развозжаева есть отметка о прохождении украинской границы с надписью «Гоптiвка», а вот штампа о прохождении российской границы с наименованием населенного пункта «Нехотеевка» нет. Есть два варианта. Первый: на паспортном контроле ему могли предложить не марать паспорт печатью, а дать российский паспорт. Второй вариант: Развозжаева вывезли по одной из "контрабандных дорог". Чтобы не было проблем, силовики поставили в Гоптовке отметку о пересечении границы, а с нашими уже не церемонились — сразу материализовали Развозжаева в кабинете следователя Габдулина.
И главное: версия Следственного комитета о добровольном пересечении Развозжаевым границы несостоятельна уже потому, что на суде по мере пресечения среди документов, приложенных к делу, был назван и тот, согласно которому он был объявлен в федеральный розыск, дата — 17 октября 2012 года (за два дня до пересечения границы). Я проверила на себе: на погранпостах в Гоптовке и в Нехотеевке очень тщательно изучают паспорта, сверяя с базой данных. И уж, естественно, российские пограничники не могли бы не заметить, что человек, который пытается попасть в Россию, уже два дня как в федеральном розыске. Его бы попросту задержали и доставили безо всякого такси в отделение полиции. А сбежать невозможно: охрана, высокие заборы и везде видеокамеры.
Может быть, именно поэтому российские правоохранители и не хотят проводить реальную проверку обстоятельств появления Развозжаева в Москве, отказываясь приобщать копии документов, которые уже принял вместе с жалобой адвокатов Страсбургский суд.
«Новой газете» же ФСБ (в ведении которой находится и пограничная служба) по поводу похищения или задержания Развозжаева ответила одним предложением: «ФСБ России информацией в отношении задержания Л. Развозжаева в г. Киеве не располагает».
 

Адвокат Дмитрий Аграновский изложил все вышеописанные доводы довольно в красноречивой форме, зал был полон, и люди буквально ревели от возмущения. Но судья Мушникова приняла ожидаемое решение, оправдав действия СК России, полностью поддержав позицию Стадникова. В итоге единственной инстанцией, где мы могли добиться справедливости, для нас оставался ЕСПЧ. Куда мы отослали жалобу, в том числе и на это решения суда.
Тут нужно упомянуть, что ещё 30 ноября ЕСПЧ принял мою жалобу на незаконный арест. При этом включив процедуру статьи 40 регламента, это принятие мер экстренного реагирования. На сколько я понимаю, это очень редкое явление для ЕСПЧ и, по сути, они должны были в ускоренной и более тщательной форме реагировать и контролировать действия Российских властей в вопросах, связанных с моим содержанием под стражей и вообще в вопросе расследования заведённого против меня уголовного дела. Меня это по началу очень вдохновило, но как показала практика даже, такое решение ЕСПЧ не гарантировало мне полной защиты от издевательств в Российских тюрьмах. К тому же, когда я пишу эти строки, по мне до сих пор ЕСПЧ не приняло никакого решения.
При этом говорят оно ожидается вот-вот, но также мне говорили и год назад 4 года, и 4,5 года назад. Мне кажется, что ЕСПЧ всё же должно как-то понимать, что Россия — это не Европа, и тут такое промедление может реально грозить человеку потерей не только здоровья, но и жизни!   
Говорят, теперь в ЕСПЧ приняли решение по ряду жалоб не рассматривать их по существу, а просто штамповать и штрафовать Россию, так как наша страна злостно не выполняет ряд требований по содержанию заключённых для стран, входящих в совет Европы.
Вот отгремели все основные весенние суды, на суды апелляционной инстанции у нас никогда не было надежды, хоть и их мы не пропускали и всегда я лично писал свою жалобу и по возможности выступал хотя бы по видеомосту из СИЗО.
В общем, теперь самое главное было решать вопрос со ст. 306. И готовиться к возможной поездке из Москвы. 
И тут кто-то из адвокатов, возможно, Денисов или Чанидзе, передали мне информацию что журналист «Новой Газеты» раскопала много интересной информации на следователя Плешивцева. И что если будет суд по ст.306 то всё это так шарахнет в СМИ, что СК вряд ли сможет отмыться от своей причастности к этому грязному делу.
Помимо этого из материалов дела я понимал, что у самого Плешивцева алиби мягко говоря не железные, разного рода технические устройства явно сопротивлялись его версии событий. Билинг, проходная в СК фиксировали, что в период от 19 по 21 октября он не заходил в здание СК. Показания его родственников и знакомых явно противоречили билингу и т.д.  А у нас уже на руках были показания сотрудников УВКБ ООН «ХИАС», которые видели, как меня похитили в Киеве.
То есть на суд по этому делу мы выходили хорошо подготовленные даже и без информации Полухиной.  В общем. когда я подписал ст.217 УПК Р.Ф, «завершение ознакомления с материалами уголовного дела». Для меня стало понятно, что им по этому делу ничего не светит кроме крупного скандала. В принципе я не стал скрывать это от следователя. Никитин к тому времени, наверное, и сам уже понимал, что тут дело провалено и невозможно на меня что-то повещать, конечно у нас всё могут судьи, но возмущение после такого решения явно будет вселенским. Вообще Никитин стал производить довольно приятное впечатление, он в принципе понимал, что у нас чисто политический процесс и все дела, которые нам штампуют, не имеют под собой никакого юридического основания. Кстати говоря, примерно в таком ключе мне высказался и сам Габдулин, который приезжал ко мне в Иркутск.
Я призвал Никитина уйти от этого дела, он сказал примерно так: ну, вот я сделаю этот шаг, наживу себе проблем, к тебе поставят другого следователя и тот всё сделает как надо. Так что это проблем не решит. Но мне показалось, даже более того я уверен, что он, узнав мою точку зрения о предстоящем процессе, сделал всё возможное, чтобы этого процесса не было. С одной стороны, конечно, я ему благодарен, если он приложил к этому свою так сказать руку и мне не пришлось куда-то ехать. С другой стороны, сорвалось такое шоу, которое могло серьёзно пошатнуть оставшееся доверие у населения в честные расследования нашего дела сотрудниками СК России.
В общем, после 217-й, окончание ознакомления с материалами уголовного дела, уже прошло недели две три, к середине мая стало понятно, что, скорее всего пока по 306 ст. суда не будет. Появились слухи, что дело прокуратура вернула на доследование. Между тем в конце мая стало ясно, что расследование по-нашему «болотному» делу, выделенному из основного близиться к завершению и в скором времени нам будут предъявлять обвинение в окончательной редакции.
Но всё же это были пока слухи, вообще описываемое время я могу уже восстанавливать, опираясь на хронологию, так как с этого периода времени я уже начал вести дневник, который мне удалось вынести из заключения, целым и невредимым. Вероятно, мне это удалось, во-первых, потому что особо о нарушении своих и чужих прав я в тут не фиксировал. А в Красноярске я вообще фактически записывал только рецензии на прочтённые книги. Об этом, разумеется, знали опера, поэтому при выходе они пропустили дневник. Хотя, может быть, для них это уже всё так безразлично, потому как, что бы сотрудники не делали, судебная система и другие ведомства фактически никогда не реагируют на их преступления и уж тем более, если эти преступления совершенны в отношении политических активистов.
Первая моя запись в дневнике сделана 20.03.2013. Вести каждый день, конечно же. не было смысла. Но несколько раз в месяц я записи делал. Правда в 2014 – 15 годах были перерывы и месяцами.
Записи в дневнике на самом деле для меня были довольно важными зарубками последовательности тех или иных действий. Когда у тебя дело имеет такой объём материала, столько судов и процессуальных действий то конечно записи вести нужно. Всё бросать на адвокатов нельзя, даже если вы очень богатый человек и у вас десятки адвокатов, вёс равно всё нужно держать под контролем. Ну я думаю так и в любом деле.
Запись из дневника 21.03.2013.
«Сегодня были Аграновский и Денисов, пришёл следователь Никитин, провёл допрос про ложный донос. Так же был Грачёв (это тоже следователь, но уже по ст. 212), и двое понятых. Уведомили меня об аресте моих денег, изъятых у меня в октябре 2012 при аресте……
Арестовали 25 000 руб. и какие-то юани». 
(На этом запись в дневнике заканчивается)
В принципе, это были часто вот такие короткие сообщения. Вообще с этими деньгами как-то всё выглядело смешно, у меня действительно были с собой 3 300 долларов США, 25 000 руб., 15 евро (просто 15 евро) и, наверное, юаней 50-70. Эта мелочевка болталась в кармане я всё хотел сдать юани и евро в обменнике, да так и не успел, зато потом по всем документам они проходили как чуть и не важнейший факт доказывающий мою вину. Судьи особенно как бы зажёвывали суммы, но зато громко произносили названия этих валют. Вероятно, тем самым создавая больший эффект сопричастности нас и нашей деятельности к иностранному следу.
При этом мои 3 300 долларов так и не арестовали, а признали их вещественными доказательствами! Это очень серьёзная разница в юридическом смысле. И в итоге по решению суда, рубли евро и юани остались на моём счету в счёт возможного погашения долгов, если потерпевшие предъявят мне претензии. И через три года после вынесения приговора апелляционной инстанцией мне их гипотетически могут вернуть. А доллары должны оставаться, вещдоками до конца расследования «болотного дела», а так как в нём есть люди в находящиеся в розыске, то дело может не закрыться никогда, а значит, и вернуть их торопиться никто не будет.
Запись в дневнике 22.03.2013.
«Сегодня с утра сдал кровь, сказали на гепатит. Сдавал интересным образом, высунул руку через кормушку и не открывая дверь, таким образом врач сделал забор крови.
Так же с утра сходил на флюорографию.
Вчера получил вторую передачку, опять не очень большая.  Так же вчера отправил ответ по интернет почте в Аргентину и росузник. Надеюсь, люди правильно понимают мои ответы. Сегодня, наконец-то пришла большая передача от моих. И что теперь делать с этим счастьем;»
Запись из дневника. 24.03.2013.
«Вчера суббота прошла, как всегда проходит выходной день. Проснулись, завтракали, гуляли, кушали, и т.д. Правда, в прогулочной гулял сосед, один из тех, кого осудили за невский экспресс – теракт. Говорит, что не виновен.
Вчера сломался кран в туалете, всю ночь спали со звуком «водопада». Сокамерник Кантемир возмущён, по проверке о проблеме сказали охранникам, те обещали вызвать сантехника».
Уж не помню, как решили вопрос с туалетным краном, но вот то, что рядом со мной в соседних камерах находились очень сложные преступники, вернее, с очень сложными и запутанными делами, это да. Тут было несколько бродяг, два или три вора в законе. Вообще в разный период я сидел рядом где-то с пятью ворами в законе. Тут были крупные чиновники и мошенники, представители организованной преступности, известные киллеры и лидеры преступных группировок. Тут сидел Лом-Али Гатукаев, обвинённый и в последствии осужденный за убийство Анны Политковской к пожизненному сроку заключения.
В общем, наш корпус был небольшой да не простой.
Особенность этих арестантов бросалась в глаза и, особенно на прогулках, в уши. Иногда охранники ленились и не включали музыку, а иногда у них ломалась аппаратура, и тогда все соседи по прогулки начинали общение.  Тут можно было услышать, например, такие диалоги:
- Привет, сосед! Как прошёл твой суд по апелляции?
- Нормально, скинули два месяца.
- А сколько осталось-то?
- Ещё 24 года.
Либо на вопрос, какая у тебя беда, сосед начинал рассказывать о своей статье, тут так было принято.  Тут в соседних двориках прогуливались представители различных группировок, которые на свободе могли воевать друг с другом, а тут мирно беседовали. Иногда попадались политические, преимущественно националисты, у которых по делу тоже проходили многочисленные трупы, в основном людей нерусской национальности. Но здесь в камерах они прекрасно уживались с нерусскими и часто действительно становились тюремными друзьями.  Более того, я заметил, что националисты часто перенимали законы криминального мира и довольно быстро переходили на жизнь по понятиям. И почти всегда криминальные авторитеты как бы брали их в своё сообщество, прощая прегрешения прошлой жизни, ведь по понятиям убийство на национальной почве считается нехорошим поступком. 
Здесь была, так сказать, элита преступного мира, каких-либо людей с замаранной репутацией тут точно не встречалось. Я имею ввиду с точки зрения криминальных понятий. Если выяснялось, что за каким-то человеком числиться какой-то нехороший поступок, например, то что кто-то, например, является досудебщиком, сдаёт подельников по своему делу и люди из-за него садятся в тюрьму, то такого человека с нашего корпуса прогоняли.  Фактически, это делалось по просьбе воров, и чтобы лишний раз не ухудшать обстановку на корпусе, сотрудники почти всегда шли на встречу таким просьбам.
Корпус строгий, но на самом деле он спокойный, хоть и нету связи с внешним миром, а лично мне сидеть там было легче. Я уже привык, что мне не дают свиданий, что связь с родственниками и другими осуществляется только по переписке, и психологически изменений в лучшую сторону не ожидал. 
 Персонал, работающий на этом корпусе, резко отличается своим профессионализмом. Это я могу сказать, сравнив с 12-тью заведениями, где мне пришлось побывать за 4,5 года.  Особо хочется повторить, что никаких особых послаблений зэкам тут нет, тут, на мой взгляд, просто максимально корректное отношение, знание норм ПВР, УИК и правильная их интерпретация.
Допустим, тут не было такого идиотизма, как запрет на сидение и даже лежание на кровати, человек даже мог лечь под одеяло днём.
При этом, допустим, просмотр телепередач ночью не разрешался, как и везде, а вот если ты читаешь книгу, то тебе никто слова против не скажет. Одним из самых важных преимуществ этого корпуса являлся тот факт, что на суды и из судов, как и на любой внутригородской выезд, тебя, увозили и подвозили прямо к 6-му корпусу, минуя общую сборку, где люди ждут в кошмарно прокуренных «боксиках» иногда по 5 -6 часов.
Тут можно было раздобыть относительно неплохие книги, так как сидело много небедных людей и им их родственники регулярно передавали либо через адвокатов, либо по почте интересные книги.
Газеты тут тоже многие выписывали, почти у всех в камерах были телевизоры. В моей опять, кстати говоря, не было, как и весь 2013 год, где я появлялся оттуда сразу уносили телевизор. Хотели, наверное, мне сделать хуже, на самом деле только привили мне хорошую привычку, и я теперь даже на свободе особо его не смотрю.
В общем, люди тут были просвещённые и довольно правильно оценили обстановку в стране. Меня тут, конечно, сразу признали, потому что наше дело тогда было на слуху.  На прогулках мне, конечно, приходилось многим объяснять, что, правда, а что вымышлено в нашем деле. Но, ещё раз говорю, особо тут никто не сомневался в нашей невиновности, даже большинство сотрудников вполне подробно отмечали несостыковки в ходе расследования нашего дела и довольно искренне сочувствовали нашей деятельности.
Где-то в середине мая мне наконец-то стали приходить газеты и журналы, выписанные мне «комитетом-6-го мая». После этого периода я почти постоянно до конца освобождения получал «Новую Газету» «NEW TIMES», «Профиль», «Коммерсант» и чуть позже «Советскую Россию».
Как я уже писал, мне начали приходить письма по электронной почте, на которые я с радостью стал отвечать, в том числе отсылая политические послания, комментируя те или иные события, произошедшие в тот период. И тут, в один прекрасный день, меня вызывали в оперативный отдел, опер Вячеслав попытался убедить меня в том, что я не должен писать письма политического содержания. Я, мягко говоря, удивился и объяснил ему, что, насколько я понимаю, я там не пишу ничего противозаконного, а значит, никто мне не имеет права запрещать писать подобные письма. Вячеслав на что ответил, что якобы существует какой-то приказ на этот счет, и я должен его выполнять. На что я ему ответит, что я не являюсь сотрудником ФСИН и никаких приказов выполнять не обязан. Тут же попросил, чтобы он показал мне этот приказ, закон и т.д. Вячеслав пообещал это сделать. Но более мы к этому вопросу не возвращались, и я стал писать, кому хочу и что хочу, но в рамках закона. При этом я подозреваю, что если подобный приказ и существует, то он наверняка датируется 30-ми года прошлого века. Об этой истории я, кстати говоря, рассказал и адвокатам, и членам ОНК. У них это требования вызвало одинаковую реакцию, мол, если и дальше будут ограничивать мои права таким способом, то будем писать жалобы во все инстанции.
       Тем временем в камере жизнь шла неспешно, иногда у нас было всё дружно иногда мы ругались по разного рода бытовым поводам. В камере ещё появился Дмитрий Овчинников, мошенник из Подмосковья, заядлый охотник. Который, по сути дела, был предпринимателям, но следственные органы в борьбе с местной администрацией записали его в мошенники, ну и заодно, как я понял, начали отжимать бизнес.
Вообще меня почти сразу на прогулках соседи предупредили, что камеры очень сильно прослушиваются, поэтому ничего особо говорить не нужно. В нашей же камере, на мой взгляд, этот закон соблюдался как-то не очень. С одной стороны, все мои сокамерники относительно недавно были переведены в этот строгий корпус с других более вальяжных корпусов. Ходили слухи, что на нашем корпусе всё равно очень много людей являются стукачами.  Поэтому я призывал сокамерников не подымать разного рода тем, так или иначе связанных с их уголовными делами. Тут важно понимать, что мне, в принципе, нечего было бояться, но наученный горьким опытом с разного рода фильмами, где из голосов можно нарезать чёрт знает что, я предпочитал вообще не произносить каких-то фамилий, которые, так или иначе, проходили по нашему делу.
Тем ни менее ребята, а особенно Кантемир частенько задавали мне вопросы по делу, втягивали в эти беседы, от которых я, как можно вежливее, уклонялся, но иногда посылал его куда-нибудь подальше объясняя, что его поведение подозрительно.
У Кантемира был огромный жизненный опят, он имел высшее образование, несколько браков с несколькими детьми и срок в далёкой молодости. С одной стороны, к нему стоило прислушиваться, но его постоянные походу в оперчасть для решения каких-то своих вопросов порядком напрягали.
В принципе, основное время, в этот период для меня, проходило в беседах, чтении газет, написании книг и каких-то статей, которые публиковались на разных сайтах. Из книг я прочёл «Отверженные» В. Гюго. Нужно ли говорить, что этот роман оставил неизгладимое впечатление. Я его рекомендую читать всем арестантам, да и всем гражданам, кто хочет стать настоящим благородным человеком.
Где-то 18.04.2013 я написал стихотворение «Бег по кругу», в камере это стихотворение всем понравилось. Мне кажется, это очень актуальное стихотворение, в котором я попытался объяснить взаимоотношения власти и народа на протяжении многих столетий. Речь там шла не только о том, что власть виновата в бедах России, но и само общество, сами люди во многом ведут себя таким образом, что иной власти у нас просто быть не может. Лично и вправду так и считаю. Нельзя всё валить на власть, если сами люди не предпринимают усилий для того что бы жизнь общества была организованна по-другому.
Но приходившая Анна Каретникова, член ОНК, почему-то его не оценила, она вообще, как мне показалось не очень положительно относилась к моему стихоплётству.  Более того, мне всегда казалось, что она со мной очень строга. Обычно члены ОНК как-то были ко мне добрее.
Что касается стихов, то они у меня получались разные, я и сам это чувствовал и знал. Но всё же часть из них, на мой взгляд, были очень интересные и нравились людям.
Мне вот уже более 7-ми месяцев не давали краткосрочных свиданий. Часто отказ от свиданий с женой мотивировали тем, что у нас гражданский брак, а Юлия давала свидетельские показания по моему делу. Это, конечно, идиотская отписка, потому что у нас по гражданскому кодексу гражданский брак признаётся фактически равноправным, более того Юлия не давала и не могла дать против меня каких-либо изобличающих показаний, соответственно никаких юридических препятствий для предоставления свиданий у следователя не было. Была, на мой взгляд, какая-то античеловеческая паскудная вредность и попытка таким образом оказать на меня психологическое давление.
Правда, один раз следователь Габдулин дал разрешение на свидание, оно должно было быть в «Лефортово», но к тому времени пока жена получила разрешение на руки, меня уже отправили в Иркутск. Думаю, это разрешение и было дано таким образом специально, чтобы как можно сильнее воздействовать на нервную систему близких мне людей. Замечу, что таким примитивным давлением занимается человек в ранге генерала, чуть ли не заместитель председателя СК России. Наверное, это многое говорит о моральном облике этого ведомства.
В ответ мы решили зарегистрировать официальный брак. В гражданском браке к тому времени мы уже прожили 18 лет. У нас двое детей. Мы никогда особо не испытывали каких-либо трудностей. Но, столкнувшись с тюремно-правоохранительной системой, я понял, что надо жениться.
Свадьба была намечена на 3 июля 2013 года. При этом дата регистрации несколько раз откладывалась, в том числе из-за различных проволочек со стороны следователей и ФСИН России.
Так что если вам вдруг кто-то скажет, что жениться в заключении невозможно, то не верьте этому. Если один из бракосочетающихся находится на свободе, то всю процедуру сделать возможно, и даже достаточно легко. Просто нужно оплатить какую-то дополнительную пошлину за выезд сотрудника ЗАГС в СИЗО.
Между тем, в тюрьме жизнь шла своим чередом. У 6-го корпуса «матросской тишины» с одной стороны чуть ли не в притык растёт несколько деревьев, штуки три берёзки и тополь. Всё это создает, какую-то иллюзию близости к природе. Когда ты несколько месяцев содержишься в бетонных стенах, с непродолжительными прогулками около часа, чуть больше чуть меньше. Тогда ты начинаешь ценить любое проявление природы, будь то деревце, кустик, травка и т.д. Даже постоять на земле с травой это уже большое счастье.  А тут у тебя за окном чуть ли не целый лес. Но самое приятное было то, что тут по утрам пели настоящие соловьи. Они заводились рано и часто будили своими трелями, но ради этого стоило прервать свой сон. Соловьи пели о многом, в том числе о наших мыслях про свободу. Они никогда мне не мешали и не надоедали. Лишь к середине лета они как-то смолкали, и их не было слышно до следующей весны.
Я часто на прогулке попадал в 12-й дворик, сотрудники говорили, что тут любил гулять Платон Лебедев. Пока судился, он тоже сидел на 6-м корпусе. Из этого дворика особо хорошо было видно наши деревья, и солнечный свет с приятной зелёной пастой проникал своими лучами на наши глаза и другие части тела, которыми мы пытались поймать хоть какую-то часть лучиков.
На этих прогулках я частенько разминался, довольно усилено. Разминка, растяжка и приседание - это был мой основной комплекс упражнений. Отжиматься от пола дома мне становилось почему-то тяжело и я чувствовал, что у меня от приседаний и отжиманий начинает подыматься давление. Но врачи не видели в этом ничего опасного. Врачи вообще ничего тут никогда не видят. Только если у тебя рак 3-4 степени, тогда они могут что-то разглядеть. Нужно понимать, что в системе ФСИН нет докторов типа Ф. П. Гааза. Это доктор, живший и работавший в России в 19 веке, слыл чуть ли не чудаком, занимавшись помощью заключенным, делая всё возможное и невозможно для облегчения участи арестантов содержавшихся, по сути, в пыточных условиях, при этом, многие из них были безнадежно больны. Позже я узнал, что, оказывается, во ФСИН есть медаль им. Гааза и ей даже награждают кого-то из сотрудников медицинской службы ФСИН России. Но на своём пути я не встретил ни одного врача из этой системы, который хоть чуть-чуть бы был близок по своим моральным качествам с Гаазом.
Ну, как говорится, бог им судья.
06.06.2013 меня перевели в другую камеру, в 616-ю, почти напротив прежней, по обустройству она была практически такая же, как 21-я, но чуть по светлее стены. Плохо было то, что окна из этой камеры выходили на больничный корпус, а он был фактически впритык, от нашего окна метров 10 не больше. В результате я был лишён обзора, вида на деревья, пение соловьёв тут было слышно хуже, а вот крики из больницы были слышны чуть ли не круглые сутки. Но это не крики какой-то боли, а постоянные возгласы общения, приветствия между камерами. Тут постоянно кипела жизнь. У арестантов в больнице было не столь много решеток, как у нас, они вполне могли налаживать связь между камерами при помощи разного рода приспособлений. Преимущественно верёвочек, канатиков и пр. В больнице находились как мужчины, так и женщины, это усугубляло ситуацию, так как половое различие уж очень притягивало друг к другу соскучившихся по общению арестантов. Смех, рассказы и расспросы о себе и о тебе, и даже серенады - всё это в изобилии слышалось на этой стороне корпуса.
Иногда тут даже давали импровизированные концерты. Преимущественно девушки пели какие-нибудь романтические песни и тогда тюрьма, как правило, замолкала. После того как кто-то споёт, из многих окон тотчас кричали «бис», «браво», в общем, всё как в театре. По первости это было занимательно, но в конце концов эти бессонные ночи мне начали надоедать.
В этой новой камере я сперва находился с неким Владимиром Левашовым. Лет 35-ти, неплохой московский юрист, отец, по-моему, пяти детей. Загремел по явно сфабрикованному делу, якобы за коррупционное преступление, но ему довольно быстро удалось выйти на домашний арест. Так как его жена должна была родить снова.  Он был довольно воинствующий либерал по своим взглядам. Он буквально от корки до корки читал все мои газеты и не очень жаловал «Советскую Россию», да и меня пытался критиковать за мою излишнюю левизну, на его взгляд. Владимир говорил, что и сам собирался пойти на Болотную Площадь 6-го мая да вот жена отослала его в какой-то оптовый магазин сделать продуктовые закупки для семьи. А так как семья большая, то и закупок много, то и он после этого проминада уже не в силах был куда-то ехать. При этом Владимир честно признавался, что если бы он туда попал, то наверняка сейчас сидел бы, как участник массовых беспорядков. Потому что тот беспредел, который он увидел потом в интернете и по ТВ, который творили в его понимании сотрудники силовых структур, явно не вкладывался ни в какие юридические рамки, и он как честный человек должен был бы защищать мирных граждан от избиения и пр. нарушений со стороны данных сотрудников, явно превысивших свои полномочия. Я, кстати говоря, охотно верил Владимиру, потому что степень его психического состояния у меня вообще вызывала много вопросов уж иногда он был очень агрессивен.
Наверное, уже при нём я написал стихотворение «Это ждёт каждого» суть его заключается в том, что вот кто-то по какой-то причине не был тогда на Болотной площади и как бы остался на свободе. Но пусть он не обольщается, потому что в нашей стране своя «болотная история» ждёт каждого. Силовики в любой момент могут нагрянуть к любому гражданину и предъявить ему фактически любое обвинение. И никому невозможно отсидеться в стороне! Беспредел может коснуться каждого в любом месте в независимости от статуса данного лица.
12 июня мне исполнилось 40 лет, говорят, такую дату не справляют, ну, у меня особо и не было возможности. Но всё же мне пришла куча писем от знакомых и незнакомых людей, в том числе из-за границы.  Потом несколько дней я занимался тем, что отвечал на эти письма.
19 июня меня возили в ГСУ СК, на Технический Переулок.  Мне предъявили обвинения в окончательной редакции в нём уже фигурировало то, что это именно мы организовали «массовые беспорядки» 6-го мая 2012, а значит, виновны мы уже по двум статьям. За этот эпизод уже без ст. 30, нам предъявлялось обвинение по ст.212 ч.1. то есть только за эту статью нам могли дать срок от 4-х до 10-ти лет лишения свободы. Меньше 4-х нам дать не могли, так как ни Удальцов, ни я свою вину не признавали, и уж тем более не соглашались на досудебное соглашение. Как это сделал Константин Лебедев, получивший в итоге меньше меньшего. Где-то в конце апреля ему назначили наказание 2.5 года общего режима и с домашнего ареста опять определили в «Лефортово». Хотя позже из материалов дела я получил массу оснований полагать, что Лебедев с самого начала взаимоотношений с нами был к нам приставлен для проведения провокации, в результате которой нас и посадили.  В принципе, у нас и раньше от некоторых соратников поступали такие сигналы. Я уж не помню ставил ли я в курс об этом Сергея, но лично я исходил из того, что пусть уж спецслужбы смотрят, что мы ничего противоправного не делаем, чем будут чрез какие-нибудь другие механизмы постоянно мешать нашей деятельности.
В общем, после предъявления обвинения мне оставалось только ждать начала процедуры ознакомления с материалами уголовного дела.  На тот момент я уже знал, что в нашем деле, выделенном из основного «болотного» в отдельное производство, более 80 томов. Плюс к этому нужно было отсмотреть и прослушать более 500 часов аудио и видео файлов.  И фактически, всё это нужно было сделать в ручном режиме и в присутствии следователя. Опять же, следователи в одном из ходатайств умудрились мне ответить, что они запрещают предавать мне ксерокопии из дела. Это конечно. прямое нарушение закона, плюс это очень тормозило ознакомление.
Однако всё это чуть позже. А сперва о свадьбе, она прошла в назначенное время 03.07.2013, мою жену завели в здание СИЗО в какой-то административный кабинет, где в присутствии сотрудника ЗАГС и сотрудника СИЗО, мы обменялись кольцами и расписались в каких-то бракосочетающихся документах. 
Так же мы успели поговорить о каких-то пустяковых вещах, пока сотрудница довольно медленно заполняла какие-то документы. Лишь позже я узнал, что сотрудница ЗАГС, узнав, кто сочетается браком, пообещала жене, что будет составлять документы медленно, чтобы мы могли как можно больше пообщаться.  И всё-таки всё когда-нибудь заканчивается, и вот нам сказали прощаться. Бурных эмоцией не было, лишь небольшие слезинки на лице моей жены.  Меня увели. Но сейчас же повели на краткосрочное свидание, так положено.
И вот я опять увиделся с женой, но на этот раз уже через стекло и общались мы по телефонной трубке. Свидание длилось 40 минут и тут мы уж успели поговорить о многом. Я дал Юле пару просьб, поручений, которые мои адвокаты всё забывали выполнить. Юля решила эти вопросы довольно быстро. Эта была моя первая встреча с женой с момента ареста. Обычно следователи дают свидания гораздо раньше, а по закону вообще не имеют права как-то препятствовать свиданиям, положенным по закону два раза в месяц. Но, как известно закон и наше уголовное дело - это вещи совершенно разного порядка.  Юля рассказала, что у СИЗО её ждут большое количество журналистов, мои братья, много знакомых по политической деятельности и вообще много народу пожелавших поддержать нас в этой непростой ситуации. Я был безмерно благодарен всем этим людям, которые не опускали рук и делали всё, что могли, чтобы хоть как-то облегчить нашу участь.
08.07.2013 у меня началось ознакомление с материалами уголовного дела. Я написал ходатайство, что буду ознакамливаться, как в присутствии адвоката, так и без. Это давало определённый оперативный простор. Хотя, конечно, по первости для меня было многое непонятно: на что лучше обращать внимание, на что нет. И я старался записывать в своей тетради, как можно больше, как мне показалось интересных веще из показаний свидетелей и т.д.
Вообще если взять мои тетради и опубликовать все показания разного рода свидетелей, в том числе сотрудников МВД, то всем станет совершенно понятно, что события на Болотной площади, во-первых, не являются массовыми беспорядками, во-вторых, спровоцированы сотрудниками спецслужб, в-третьих, уж Удальцов и я точно не имеем к ним никакого отношения в смысле организации какого-либо противодействия сотрудникам со стороны участников «марша миллионов» 6-го мая 2012 г!
Когда я буду описывать судебный процесс, если это действо можно так вообще назвать, то я постараюсь более подробно остановиться на этих фактах.
Почти с самого начала я понял, что быстро ознакомиться с материалами мне не удастся. Уже через несколько дней я стал сильно утомляться. В кабинете, где проходило ознакомление, было душно, форточки открывать запрещено. При чем нельзя было открывать те, которые выходили на улицу. А в «матросской тишине» есть несколько комнат, которые окнами выходят на улицу и в принципе, если повезёт, то можно даже помахать своим родственникам, ну, а если знать язык жестов то даже, наверное, и поговорить. А если бы там открывались форточки, то передать что-то в них вообще не проблема. От оружия до наркотиков. И тут я, как говорится, администрацию СИЗО понимаю, но почему нельзя было открыть форточку во внутренний дворик, мне было не понятно. Вероятно, администрация боялась, что кто-то из сотрудников либо из зэков, оставленных на работе при СИЗО, тоже могут что-то передать. Но это всё, как говорится, из области теории и касается далеко не каждого арестанта.  А на практике мне становилось всё хуже и хуже кислорода не хватало, я быстро утомлялся, следователи это тоже видели. В результате я стал ходатайствовать, чтобы мне открывали форточку. Сперва мои просьбы игнорировали, но потом я стал жаловаться правозащитникам. Да и следователи, наверное, видели, что дело совсем туго. Плюс к этому у меня стало скакать давление. Однажды повысившись до 120 на 160. Лично для меня это было высокое давление. И врач, видя моё состояние, запретил дальнейшие следственные действия.  В итоге мне стали открывать форточку, фактически закрепив за мной кабинет с окнами во внутренний тюремный дворик. Наверное, я один единственный арестант, кому позволили открывать форточку в комнате для беседы с адвокатом и проведения следственных действий.
Жизнь в тюрьме шла своим чередом, у меня появились новые сокамерники: Денис, помощник машиниста, что-то стянувший на железной дороги. Он родом с Липецкой области там и жил, там же и работал, там же и совершил кражу. За это ему грозило до 8 лет по ст.158 ч.3 УК РФ.  Он несколько месяцев сидел на липецком централе и вот вдруг его решили сдёрнуть с места и привести в Москву вместе со своим подельником.  С точки зрения закона это было вообще абсолютно незаконно, так как дела должны расследоваться по месту преступления, тем более никаких эпизодов в Москве у него не было вообще. Но хитрость заключалась в том, что ими занимался какой-то следственный отдел МВД на транспорте и молодая девушка-следователь была в командировке в их регионе, когда ей поручили это дело. А сама она из Москвы и вроде бы родственница какого-то большого генерала. Ну вот кончилась у ней командировка, и нет чтобы передать своё дело кому-то из местных следователей, она поступила проще, просто взяла ребят, как какую-то вещь и отправила в московское СИЗО.
В итоге существенно затруднив им возможность осуществлять свою защиту. Ну где взять простым работягам деньги на оплату командировок для адвокатов, как получать передачки от родственников, как жене приезжать на свидание. Всё это не интересует наши внутренние органы.
В общем, ребята попали хуже некуда. А ведь это не какие-то террористы, убийцы и т.д. Это простые работяги и их вина ещё не доказана судом, однако им уже приходилось терпеть столь значительные моральные терзания.
К тому же Дениса вообще определили на наш спец.корпус, на котором не было ни телефонов, ни других благ оперативно-коррупционного вида.  Делать нечего, телевизора нет, одни газеты и книги. И Денис решил попробовать прочитать свою первую в жизни книгу, это была Анна Карениана. О, сколько эмоций было по ходу чтения.  Более того, помимо семейных драм и всякого рода выкрутасов Анны, Денис подмечал вполне себе прогрессивные вещи. Он, например, заметил, что в книге есть эпизод описания форм хозяйственной деятельности, которые примерно соответствует народным предприятиям. Ему нравился такой подход в экономике. Вероятно, как человек, реально являющийся рабочим, он довольно близко примерял на себя подобный вариант. Когда рабочие сами управляли предприятием, делегировав полномочия кому-то из своего трудового коллектива, наняв менеджмент по своему вкусу и потребностям.
Мы довольно часто беседовали о классовой сущности противоречий в обществе с древнейших времён. Денис стал читать газеты, ему почему-то сразу больше понравилась «Советская Россия». И вот однажды. прочитав доклад Зюганова к какому-то очередному пленуму партии, он буквально взбесился. И повышенным голосом стал бранить власть, так уж его зацепила та оценка, коотрую давал лидер КПРФ текущему моменту. Мне стоило больших усилий успокоить Дениса.
На его примере бросалась в глаза действительно великая разница между восприятием мира с относительно интеллигентным человеком Владимиром, который, имея хорошие заработки за счёт юридической практики и слышать ничего не хотел о какой-либо рабочей солидарности и социальной справедливости в том смысле как её трактуют левые. Хотя, кстати говоря, у Владимира, по его рассказам дедушка, прославленный ветеран, несколько раз горел в танке, до конца жизни был сталинистом советским человеком, и перед смертью проклинал Ельцина и Горбачёва за то, что они разрушили СССР.  И вроде как в моральном плане дедушка был для Владимира авторитет. Но вот политических взглядов его он не перенял.
А вот рабочему Денису всё левое пришлось сразу по душе. Из этого я мог сделать только вывод, что воистину бытие определяет сознание. Хотя, конечно же, бывают и исключения.
Тюрьма особенно наша настраивает определённую публику на всякие разные пробы в экстриме.
Саша Сизов, русский парень из Узбекистана со специфической внешностью метиса, был второй сокамерник, у него такая же статья, как у осетина Кантемира. Мошенничество при получении кредита. На сколько я понимаю. там схема такая: они как-то подделывали какие-то справки для получения кредита на определённых лиц, преимущественно бомжей и получали на них кредиты. В т.ч. брали в кредит автомобили. Потом естественно так называемы «танкист» получал бутылку водки, кусок колбасы, а мошенники забирали себе все средства. Причём если это был автомобиль, то и его умудрялись каким-то образом продать, тут уж я подробностей данной схемы не знаю.
Но в итоге служба безопасности банка их вычислила и вот они были в СИЗО. Саша человек без гражданства, человек, который врал постоянно, особенно в мелочах. Он какой-то типичный Ходжа Насреддин. Его руки постоянно куда-то залазили, что-то откуда-то выдёргивали, ломали, превращали в убожество. Так почти сразу. как он появился в камере, он разломал радио. Попытавшись его сделать лучше.
И вот у Саши и Дениса созрела идея поставить бражку. При этом, как это делается, они особо не знали. У меня был жизненный опыт по этой части. Так как мои родители довольно часто гнали самогон для хозяйственных нужд, в том числе в период сухого закона.
В общем, я им подсказал, и даже подкинул ингредиентов. К тому времени у меня скопилось несколько пакетиков явно забродивших сухофруктов. Так же ребята положили хлеб чуть во влажном виде, который в скором времени покрылся плесенью. Сахара у нас всегда было в избытке. Так же были пятилитровые емкости из под воды. В итоге процесс запустили. Дня чрез четыре маскировки и бережного подхода, и конечно же, стравливания газов из бутыля, от браги стало значительно пахнуть спиртом.
Я пришёл с ознакомления и мне в этот день сделалось необычно плохо. Между тем ребята предложили попробовать что получилось. Я разумеется отказался, чуть погодя лёг спать. Ребята стали пробовать бражку. В плане стояло попробовать по чуть-чуть, по паре глотков не более. В итоге через часа 4, уже в ночь. я проснулся от диких криков: в камере стоял страшный шум, Саша и Денис, пели какие-то примитивные уголовные песни. С соседних камер ребята спрашивали, что у вас происходит. На что мои горемыки отвечали весьма в оригинальном стиле типа: «Ты меня уважаешь?»
К двери камеры постоянно подбегал инспектор и был, мягко говоря в шоке от происходящего. Помимо этого, ребята стали залазить на второй ярус надо мной и общаться с больницей. Причём в разговоре их слышался мат через мат. Больница была в шоке, во-первых, в тюрьме не принято такое общение, во-вторых, там конечно поняли, что люди с 6-го корпуса пьяны. Это была новость, наверное, для всей Матроски. Ведь считалось, что у нас достать спиртное невозможно.  Однако эта теория была опровергнута практикой.
Правда позже я узнал, что в некоторых камерах не только ставят бражку, но даже и самогон гонят, позже я и сам это увидел.
В итоге на следующий день в камере был грандиозный обыск, перевернули буквально всё. Естественно никаких следов браги уже и быть не могло. Помимо сотрудников претензии нам предъявили и соседи. Но меня это не коснулось, так как я реально был болен и во всякого рода общении не участвовал. В общем, ребятам поставили, как говорится на вид, предупредив их, что если будут так себя вести, то нарвутся на серьёзные проблемы.
После проверки нас стал тянуть опер и допрашивать о происшествии. Я казал, что чувствовал себя плохо, ничего не знаю. В принципе так оно всё и было. За исключением того, что я разумеется знал, что бражка стоит и бродит.  При этом сотрудник, дежуривший в ту ночь подтвердил, что я действительно спал. К тому же в камере видеться круглосуточное наблюдения, которое подтверждало мою непричастность к инциденту. В итоге, меня никак не коснулась данная ситуация. А вот с ребятами поступили наверное, как должны были поступить. Денису дали ШИЗО, а вот Александру только обещали дать его. В итоге с Александром мы остались одни.
Между тем, уполномоченный по правам предпринимателя выбил амнистию для предпринимателей. И под эту амнистию, почему-то попадали в первую очередь реальные мошенники, Сизов и Кантемир уже получили информацию, что следователи готовят их к освобождению.
Между тем подходило время моей новой меры пресечения. Я пару раз начинал заговаривать с адвокатами об этой проблеме, но каждый раз у нас не доходило дело до выработки стратегии. Более того, у меня создавалось впечатление. что адвокаты каждый раз не совсем понимают, о чём я хочу сними поговорить.
В итоге вот уже прошло 26 июля. По моим подсчётам 9 месяцев и 16 дней назначенных мне судом в качестве меры пресечения с учётом 10 суток от 1997 года к этому числу уже подошли. А я получил уведомление из суда, что моя новая мера пресечения будет рассматриваться только 2 августа. Тем самым. как я полагал, произошёл разрыв в моей мере пресечения. 2-го августа в Басманном суде я опять шепнул адвокатам: «Что будем делать с этим вопросом?» В ответ мне лишь покивали. Я подумал, что это какая-то хитрая тактика. На этот раз меня оставили под стражей, где-то на 2.5 - 3 месяца.  Я же воспринимал реальность чуть по-другому. Надеялся, что в суде апелляционной инстанции мы выплеснем эту сенсационную новость, что меня нужно было выпускать 26 июля. Что дальнейшее моё нахождение было незаконным и если уж мне хотели дать новый арест, то это нужно было сделать заново в соответствии с нормами УПК.
В общем, я решил набраться терпения и ждать суда апелляционной инстанции. Между тем адвокаты не приходили, и я был не уверен в схожести наших взглядов на данную проблему.
Между тем 09 августа, по-моему, эта была пятница в камеру завели банкира Владимира Голубкова.  Буквально пару дней назад я читал статью о том, что ему изменили меру пресечения с домашнего ареста на содержания в СИЗО. Это экс председатель «Росбанка», или по-другому это филиал Сосьете Женераль Восток (BSGV). То есть банк с иностранным капиталом.
Я в камере был один, Сизов уехал в суд. Поэтому мы с Владимиром довольно обстоятельно познакомились поговорили о его деле. С его слов он, как председатель банка дал каким-то силовикам кредит 200 млн. долларов, в назначенный срок должники ничего не отдали. Он стал настойчиво требовать, чтобы ему вернули деньги банка. В итоге силовики устроили против него провокацию и завели уголовное дело по ст. 204 «коммерческий подкуп», якобы за взятку он должен был решить какие-то коммерческие сложности какого-то коммерсанта в сфере шоубизнеса. О себе мне Владимиру особо говорить не пришлось, он прекрасно знал о нашем деле и всё хорошо понимал. Мне кажется, в бытовом смысле мы нашли с ним общий язык довольно быстро и начали строить планы на долгое сидение в одной камере.
Вечером приехал Сизов, ему так и не продлили мру пресечения и вообще не вызвали в зал судебного заседания. Как ему объяснили сотрудники полиции, к нему не приехала его следователь. А завтра последний день меры пресечения, к тому же суббота. Полицейские в суде сказали, что суд на завтра всё равно будет работать и пусть он не удивляется, по всей видимости, его привезут завтра.
Чуть отдышавшись, попив крепкого чая, Сизов преступил к знакомству с Голубковым. Я уже дремал, был поздний вечер. По чуть-чуть Сизов разузнал, что Голубков банкир. И начал рассказывать историю своего уголовного дела, я сквозь сон слышал, как он рассказывал о своём аресте в банке. На что Голубков как бы зная ситуацию из нутрии прокомментировал, где и как он совершил ошибку и почему попался. Сизов задал вопрос, а ты, мол, откуда это знаешь, на что Голубков сказал что-то типа того, что он утверждал подобную систему безопасности.  Я уж всех подробностей не помню, помню, что Сизов буквально ожил и начал тараторить, мол, расскажи-ка подробней, как нужно было сделать правильно и вообще, мол, подробнее поведай о всякого рода системах безопасности. И тут сквозь сон до меня доходит, о чём идёт беседа, опять же сквозь сон я понимаю, что беседу ведёт банкир высшей категории, который знает всякого рода системы безопасности и неудачный мошенник, который пытался надуть банки. Меня начал разбирать смех, сперва довольно тихо, потом всё громче, между тем собеседники так увлеклись своей профессиональной беседой, что сразу-то и не поняли, что я уже довольно долго смеюсь над ними. Но обратив на меня внимание, они, вероятно, стали подыгрывать этой ситуации и стали говорить о банках в более весёлом стиле, но мой смех от этого не унимался. Он уже превращался в истерику. У меня тут всплывали тысячи образов от Остапа Бендера до К. Маркса.  Наверное, только в нашей стране возможна такая встреча. Всё-таки через какое-то время нам удалось уснуть, причём я уже серьёзно попросил ребят остановиться, мол ещё наговоритесь.
На завтра Сизов, ждал вызова на этап, всё шло, как обычно, проснулись, позавтракали и т.д.
И вдруг пришли сотрудники и говорят: «Сизов, собирайся с вещами». Он резко запротестовал, мол, я никуда не пойду, на что ему ответили: «Собирайся на волю, у тебя амнистия».  Вот тут-то и открылся момент истины, Сизов воскликнул: «Вот классно, ну, теперь-то я точно возьму в банке миллион и его вывели. Уж и не знаю, есть ли новый человек в списке форбс, может быть, это Александр Сизов, Ходжа Насреддин из Ташкента.
Мы с Голубковым остались одни, ещё раз хочу подчеркнуть, что человека такой эрудиции широты познаний в разных областях мне, наверное, ещё не приходилось встречать. Вернее, может быть, у меня даже и есть такие знакомые, но столь близко столь долгое время я с ними не находился.  Владимир - выходец из семьи советской элиты, его папа, по-моему, генерал в оборонной промышленности, мама вроде бы знаменитый преподаватель иностранных языков. Сам Владимир окончил Бауманку, какой-то факультет, связанный с производством «торпед» или, по-научному, летательных аппаратов в вязкой среде.
Но Владимир в 90-е заинтересовался банковской деятельностью, где его совершенный английский и ещё какие-то языки помогли ему достичь хороших результатов. Он знал многих из так называемой элиты нашей страны, почти всем давал среднею оценку.  Хотя и у него были свои кумиры. В целом к власти он был лоялен. Но особо на эти темы мы не общались.
Я каждый день за редким исключением ходил на ознакомления. Пару часов до обеда, потом уходил на обед и пару часов после обеда. Больше я физически не выдерживал. Следователи раздражались на такие мои темпы, на что я отвечал переводите меня на домашний арест - дело пойдёт быстрее, так как я смогу знакомиться по выходным и т.д. Они разводили руками, мол, это не наша компетенция. В принципе, конечно, оно так и было. Такое решение, возможно, мог пролоббировать Габдулин, но у меня с ним диалог не выстраивался и это мягко сказано.
К Владимиру довольно часто приходили адвокаты, и всё же он гораздо больше меня проводил время в камере один. Телевизора у нас по-прежнему не было. Но нас это никак не смущало. По вечерам мы играли в домино и нарды и, как это ни странно, пели песни. Владимир знал наизусть гигантское количество интересных, песен: Розенбаум, Высоцкий, «песенка кавалергардов» из кинофильма «Звезда пленительного счастья».  Ну, и с передачками у нас всё поправилось.  Но эти наши посиделки продолжались не долго, всего двадцать дней. В конце августа пришли сотрудники и вдруг сказали Владимиру собираться с вещами.
Ещё какое-то время я был в «Матросске» с одним таджиком, которого звали Маруф, сидел он за распространение крупных партий наркотиков в составе ОПС. Он уже был осужден и признал свою вину полностью. И, по-моему, даже сдал кого-то из подельников. И вроде бы к нему были претензии со стороны криминальных авторитетов из-за этого. Но я особо в подробности на этот счёт не вдавался. Тут особо хочу отметить, что в этот период я уже чувствовал серьёзное ухудшение свое самочувствия. Об этом свидетельствуют записи в моём дневнике, но врачи фактически никак не реагировали на данное ухудшение.  Хотя на нашем корпусе, на первом этаже размещалась «инфекция». Лежали тут очень тяжёлые больные со СПИДом, гепатитом и, возможно, с турбович, это СПИД с туберкулёзом. И хоть мы не относились к больнице, но всё же врач нас посещал довольно часто.
Несмотря на мои жалобы на здоровье, примерно 11 сентября, мне сказали собираться на этап с вещами. Сказать, что я был в шоке, это ничего не сказать. Ничего не предвещало такого оборота, до обеда приходил следователь, мы с ним поработали, он сказал, что на сегодня больше не может присутствовать, и я пошёл отдыхать. Но как пришёл в камеру, мне сказали собираться.  При этом, не сказали куда. Я был в полном неведении, единственно, что мне стало известно, что меня переводят не внутри корпуса. У меня оставалась надежда, что меня переводят куда-то внутри матросской тишины, но увы. Мне дали какое-то время на сборы, в этот время я успел сообщить соседям, в том числе Евгению Урлашову о том, что меня переводят в неизвестном направлении.
Это давало мне хоть какие-то шансы, что данная информация вскоре дойдёт до моих близких.
Когда меня повели по коридорам подвалов сотрудники мне наконец-то сказали, что меня переводят в СИЗО-5 в районе метро «Водный стадион».  И тут нам на встречу попалась группа арестантов, шедшая из бани или в баню и вдруг я прям лицом, к лицу столкнулся с Владимиром Голубковым. Мы поздоровались, и я быстро объяснил ему свою ситуацию. Так как наши адвокаты знали друг друга шансы на то, что о моём переводе узнают быстро резко повышались. Больше с Владимиром Голубковым мы не встречались, позже в СМИ я узнал, что где о в мае 2014 года его всё же выпустили из СИЗО в связи с тем, что истёк срок предельного содержания под стражей во время следствия.
Кстати Лёня Голубков получил такую фамилию в честь фамилии Владимира Голубкова. Всё дело в том, что С. Мавроди и старший брат Голубкова, друзья детства, насколько я понял, и их родители дружили, хотя может это и не так. И жили они по соседству. Ну вот Мавроди и решил дать своему герою простую русскую фамилию и ни нашел ничего умнее, чем воспользоваться фамилией своих друзей.
Ну, а о своих приключениях я продолжу в следующей главе.

Глава 5. СИЗО-5 «Водники».
          СИЗО-5 «Водники» - это по московским меркам режимная тюрьма. Тут буквально за забором Московская управа ФСИН России по Москве. Поэтому тут должен быть образцовый порядок.
По приезду, после тщательного обыска меня определили в камеру спецкорпуса. Тут сидел Роман, шедший по делу о строительстве «моста» на саммите АТЭС, подельник Романа Панова. И еще какой-то парень, проходивший по хищению крупный средств у почты России.  Камера была аккуратной, небольшой и хорошо оборудованной, особенно в смысле бытовой техник. Тут был и телевизор, и холодильник и даже пароварка.  Завели меняя довольно поздно, пока разложили вещи, пока познакомились попили чай, уже время и спать пришло. Так что телевизор даже не посмотрел. Узнал, что где-то рядом тут сидит Алексей Гаскаров, анархист проходивший по болотному делу. И вроде бы Зимин, тоже анархист. С утра рано была проверка и почти сразу прогулка. Дальше я собирался пописать письма, а не тут-то было. Вдруг приходят сотрудники и велят мне собирать вещи, мол, переводят меня в другую камеру. Делать нечего, тут мы совершенно не принадлежим себе. Тут мы принадлежим камуфляжным роботам, которые работают по неизвестному нам принципу, чем хуже для нас, тем лучше для них.  Собираюсь, сумки у меня две, они тяжёлые. Опять иду в сборку на 1-й этаж, как бы на этап, на выезд. Ещё сказывается вчерашний переезд.  Мышцы гудят, да и сердце всё чаще шлёт какие-то сигналы. Долгое время в сборочном боксике. В целом, тут по тюремным меркам опрятней, чем в других сизо, на полу почти нет грязи и даже, по-моему, довольно сносно работает вентиляция. Стены отделаны светлой плиткой, комнаты светлые, света хватает.  Опять полный обыск, начинаю выражать недовольства, что мол на лыжи поставили? Поставить на лыжи на тюремном сленге означает гонять из камеры в камеру, такую процедуру часто заказывают следователи, опера и т.д. тем, кто не признаёт свою вину, пишет жалобы и т.д. Жизнь для такого человека в СИЗО превращается в кошмар. Бытовая устроенность в камере часто зависит от мелких деталей. Если тебе удалось сохранить какую-то баночку, например, для разогрева пищи в кипятке это считай большое достижение. Допустим, в тюрьме нельзя иметь настоящий пластиковый термоконтейнер, чтобы там запарить, допустим, кашу быстрого приготовления. Где-то на это, конечно, закрывают глаза, ну а где-то действуют строго по ПВР, этот документ, вероятно, составлен людьми, никогда не выходившими за пределы кабинетов данного министерства либо не выезжавшим за пределы Садового кольца.  А между тем, чаще всего тюремную пищу есть невозможно, и даже не потому что она невкусная, иногда она бывает сносной. Во всяком случае, я не особый гурман. Но главное тут, то, сколько ты её ешь, она чаще всего однообразная и уж очень приедается, если человек сидит в СИЗО месяцами и даже многие годами.  И если тебе и удается сохранять в камере подобные нужные в быту мелочи, то при переезде из СИЗО в СИЗО либо из камеры в камеру, когда ты проходишь, полный обыск у тебя обычно их забирают. 
К тому же, переезд в психологическом смысле всегда стрессовая ситуация. Непонятно кто будет твоим сокамерником, куда тебя ведут, может, это пресс-хата и т.д. В Иркутске Никульшин рассказывал, что, когда его переводили на этот корпус, где мы с ним встретились, он за щёку заложил бритвочки от станков для бритья. Чтобы в случае если окажется в пресс-хате порезать себе вены, ну, либо порезать прессовщиков. На самом деле так делают почти все опытные арестанты. Боле того предметы ещё и переносят в заднем проходе. Это довольно экзотическая процедура у меня лично всегда вызывала много вопросов, но криминальный мир признаёт это правильным делом. Если, например, человек, таким образом, переносит в тюрьму, небольшой телефон, деньги, сигареты в штрафной изолятор, в БУР и т.д.  В общем, по понятиям это приветствуется.
В сборочном отделении провел несколько часов, периодически тут же мелькали какие-то другие арестанты. Обратил внимание на двух ребят, оказались, армяне: один бакинского происхождения другой карабахский, но оба молодые, выросшие в России и во многом принадлежавшие русской светской культуре и ментальности. Чуть позже я встретился с ними в камере, куда их увели раньше, а меня чуть позже.  Помимо Михаила и Карена Гаребяна, там было еще несколько таджиков, украинец и один москвич, родом из Уфы Виль Петров.  Виль сидел по 228, как фигурант крупного картеля, использовавшего передовые технологии в т.ч. интернет для распространения наркотиков, ну, это опять же версия следствия. В СИЗО он был уже чуть больше года и под стражей находился более меня, примерно на 4 месяца, все остальные ребята только попали в СИЗО. Карен устроил аварию, находившись в нетрезвом состоянии, Михаил попался, на каком-то странном мошенничестве, правда, потом его осудили за грабёж. Украинец родом из Тернопольской области, стащил какую-то магнитолу из какого-то полуразобранного автомобиля. Но как оказалось, он сидел уже не в первый раз и, по сути, по кражам он рецидивист. И его от нас быстро перевели.
Таджики сидели по ст. 228, распространение наркотиков. Правда, у одного из них была занимательная история, он сидел за кражу велосипеда. Он работал, на какой-то стройке, где обещали платить много, но почти ничего не заплатили. Дома, как водится, огромная семья, много детей, ему уже под 40 лет, по таджикским меркам почти дедушка. В итоге он пристроился работать дворником, получался зарплату в урезанном виде, так как основную часть себе забирали менеджеры обслуживающей компании. Ну а он пристрастился воровать, чтобы хоть, сколько то денег отослать домой. И умудрился своровать велосипед, у какого-то местного жителя. Причём весь процесс его воровства был запечатлён на подъездные видео камеры. Его довольно быстро вычислили сотрудники МВД, но велосипед стоимостью почти 100 тысяч рублей он уже умудрился продать за 7 тысяч. Он уже был осужден и получил срок полгода, при этом психиатрическая комиссия нашла у него какие-то отклонения в психике, его отправили в больницу, где очень сильно закололи какими-то уколами. Поэтому он не мог стоять на одном месте и постоянно раскачивался как маятник на настенных часах.  В общем-то, довольно грустная история, когда он рассказывал о том, как его обманули на стройке, он чуть не плакал. Я подумал, сколько таких таджиков и пр. выплёвывает в общество несовершенная капиталистическая система. Пережевав их и ограбив. И многие из них вынуждены заниматься разного рода преступлениями, чтобы заработать себе на хлеб, раз уж не получается это сделать честным путём.      
Я увлекся, рассказывая о своих сокамерниках, а между тем нужно было бы, наверно, начать описание моего переезда в новую камеру с описания самой камеры. Наверно, и до и после нигде ни в каких учреждениях ФСИН России я не попадал в столь ужасные камеры. И опять же, думаю, это была не случайность, а какая-то очередная попытка со стороны СК оказать на меня давление.
Стены камеры были до того облуплены, что в иных местах виднелся даже бетон, краска была разная в разных местах, но по большей части всё просто было очень грязным. Туалет имел стационарную стенку едва ли по пояс человеку. Там же была и раковина и всё это пространство в итоге было завещано какими-то полиэтиленовыми полотнами похожими на шторы. Окна были буквально забиты гвоздями, вентиляция была очень слабой. Камера была рассчитана на 8 человек, курили все кроме меня и Виля. Стол в этой камере был не пропорционально мал, за него реально могли сесть только 4 человека, вполне возможно, когда-то тут был второй стол. В итоге даже кушать приходилось в две смены. Кровати — это просто, какая-то отдельная песня, они были спарены! Я впервые увидел такие и позже никогда даже не слышал о чём-то подобном. Согласитесь, это странное явление, спаренные спальные места для незнакомых людей.  Ходили слухи, что ранее эта камера принадлежала «петухам». Вот уж забота ФСИН России об удобствах для лиц нетрадиционной ориентации.
Сказать, что я был возмущён таким переводом, это ни сказать ничего. Несколько дней мы не могли открыть форточку.  Потом Виль всё же вызвал знакомого опера и договорился, чтобы открыли. Я всё так же знакомился с материалами дела, следователи стали приезжать сюда. Я им стал жаловаться на своё положение, мол, и здоровье тут ухудшиться и ознакомление пойдёт медленнее, так как в камере много народу, шумная молодёжь, и даже нет достаточного места, чтобы поработать с документами на столе. На что следователи стали намекать, чтобы я подписал протокол об ознакомлении с делом, всё равно там, мол, ничего интересного нет. И, мол, адвокаты уже всё знают. В принципе для себя я так и понимал, что они не хотят, чтобы я тщательно знакомился с материалами, поэтому устроили мне такой дискомфорт, чтобы я был посговорчивей.  И точно, вскоре стали, наконец-то появляться показания Лебедева и других важных свидетелей следствия.
Как я уже упоминал ранее, я тезисно выписывал показания из дела вручную к себе в огромную тетрадь. Делал разного рода пометки и потом в камере работал с этим материалом выстраивая логическую цепочку из разных показаний, стыкуя их между собой. Ведь они были разбросаны по разным томам от первого до последнего.
В общем, уверен, что сотрудники СИЗО-5 вошли в сговор с СК и делали всё возможное, чтобы я не выискивал важных нюансов в деле. Забегая вперёд скажу, что я всё-таки многое нашёл. Хотя если бы сидел на «матроске» то, наверное, подготовился бы гораздо лучше.  Через какое-то время ко мне пришёл кто-то из адвокатов, я рассказал о том в каких нахожусь свинских условиях. Виль Петров имел у себя книжку А.Бабушкина, он буквально бредил данным правозащитником, и я попросил адвокатов, чтобы меня Бабушкин посетил и посмотрел в каких условиях меня держат. Чтобы мы могли написать жалобу в прокуратуру на нарушения моих прав при содержании под стражей. Так как в этой камере объективно нарушались не только международные нормы, но и по-моему нормы для арестантов принятые ещё с времен Ивана Грозного.
Бабушкин пришёл незамедлительно, нужно понимать, что тогда он бы в статусе не только члена ОНК, но и члена совета при президенте РФ по правам человека.  Сказать, что он был в шоке от увиденной картины, это было бы слишком мягко. Ни до ни после я не видел столь обозлённого А. Бабушкина. Он буквально требовал, чтобы меня немедленно перевели в лучшие условия, что у меня сложное дело стоит на контроле у президента Р.=Ф. Тут же затребовал список лиц в чей компетенции лежит вопрос моего пребывания в СИЗО и т.д. В общем, сотрудники были изрядно перепуганы. Помимо этого, я с ним успел обсудить вопрос моих 10 сутках, которые мне забыли прибавить в порядке ст. 109 УПК Р.Ф.
Он сразу же понял в чём дело и сказал, что меня однозначно нужно было выпускать из СИЗО 26 июля, так как мера пресечения в 9 м. 16 суток назначенная мне судом окончена к тому моменту. А то, что там стоит другая дата окончания, так это может быть техническая ошибка. Между тем я так и не смог продавить этот вопрос на апелляции в Мосгорсуде. К сожалению, и в этот раз с адвокатами я не нашёл взаимопонимания по этому вопросу.
Через несколько дней может быть через неделю, нас всей камерой перевели в другую камеру. Вроде бы её номер был 509. Это была великолепная угловая камера. Только что после ремонта. Очень светлая с отличными низкими окнами и огромным обзором Москвы и даже Подмосковья. Так как окна располагались по разные стороны углом друг к другу, то при открытии форточки в камере сразу начинался сквозняк, и если ребята курили, то таким образом из неё в считанные секунду удалялся весь дым. Одним из преимуществ этой камеры было то. что она была крайней и через нас редко проходила трасса, верёвочная внутритюремная «дорога».
  В своей камере мы вообще скептически относились к разного рода тюремным правилам. При этом. лично я пытался хоть как-то помочь другим арестантам, например, мы по тюремной дороге на «котловую хату» отсылали чай и сигареты и даже сахар, это в тюрьме называется насущным. Я это делал от чистого сердца, зная, что в тюрьме очень много обездоленных людей, нуждающихся во всем, а у меня хоть что-то да было. При этом в нашей камере и так-то не особо было с передачками, в основном они приходили только мне, ну, и эпизодически ещё кому-то.
Между тем, ещё в плохой камере к нам зашёл телефон, хоть и считалось, что мы в заморозке, сотрудники не брались нам его приносить, а над нами, мол, сидели красные и якобы чуть ли не прессовщики, приехавшие сюда из какого-то подмосковного централа. Но всё же через этих красных телефон к нам зашел. И одним из первых нам позвонил смотрящий за централом. Это был какой-то парень армянин. Он пообщался с нашими армянами высказал им какие-то пожелания, ну, и потом изъявил желание пообщаться со мной. Расспросив про мою статью, он ненавязчиво предложил мне скидываться деньгами в криминальный котёл. На что я ответил, что у меня нет возможности. Тут надо понимать, что никто вас принуждать не имеет права скидываться в так называемый общак, но всё же практика показывает, что часто авторитеты, находящиеся в тюрьме, или вернее сказать, люди, которые выдают себя за криминальных авторитетов, чуть ли не принуждают платить некий оброк, постоянно капая на мозги всем арестантам.  Но ко мне с таким вопросом никто больше не звонил. Особо хочу подчеркнуть, что в тюрьме есть целый ряд статьей УК, за которые якобы по понятиям в московских централах обвиняемый должен обязательно отстёгивать деньги в криминальный общак.  Это прежде всего продажа наркотиков 228 от 3 части и выше, 229 контрабанда наркотиков. 159 мошенничество, но и то не все части. Ну, и всякого рода якобы нажива в сфере финансов предпринимательства и т.д.  При этом, я был свидетелем таких случаев, когда с человека пытались вымогать деньги, создали ему невыносимые условия пребывания в камере, а потом через несколько месяцев суд отпустил данного человека на волю, признав его невиновным. Но для так называемых уголовных авторитетов, вероятно, наш суд и «менты» большие авторитеты, чем слово человека. Хотя нужно опять же признать, что я слышал много раз, когда воры в законе пресекают подобный беспредел и довольно жёстко наказывают такого рода тюремных вымогателей, объявляя их беспредельщиками.  Но для меня это всё было, какой-то глупой игрой, хотя я и реально видел, что из-за этих действий ломается психика и даже судьбы многих людей.
Позже, примерно в мае 2015 г., в «матросской тишине» ФСБшники накрыли целую банду вымогателей, занимавшихся выбиванием денег с богатых арестантов прямо в «Матросской тишине». В состав группировки входили оперативные сотрудники ФСИН, уголовные авторитеты, находящиеся под стражей, и вроде бы бывшие сотрудники ФСИН.
Уверен, всё это происходит из-за излишней закрытости системы ФСИН, в которой людям не дозволяется пользоваться телефонной связью, из-за невозможности посещения учреждений ФСИН представителями реального правозащитного движения. На сколько я знаю, например, теперь в ОНК во многих регионах, например, в основном входят бывшие сотрудники МВД и ФСИН, которые, по сути дела, закрывают глаза на большую часть преступлений совершаемых в пенитенциарной системе. Это возмутительная и печальная страница жизненной книги нашего современного общества. Но это факт! Факт позорной болезни общества. Болезни внутренних органов.
В камере жизнь закипела, я чаще всего занимался работой над делом. Писал ходатайства, судился, готовился к закрытию ознакомления. Так как СК вышла с ходатайством в суд об ограничении меня во времени с ознакомлением с материалами дела. А я реально многое не успел просмотреть, переработать. Нахождение меня в плохой камере почти месяц очень сильно выбило меня из колеи, да и моё здоровье в целом всё же ухудшалось я это чувствовал, но врачи, кроме выдачи каких-нибудь банальных витаминов, ничего не предпринимали. Помимо этого я постоянно предпринимал попытки перевестись обратно В СИЗО-1 «Маросска». Дело в том, что СИЗО-5 было примерно в 20-ти километрах от Мосгорсуда. В результате езды по пробкам автозак туда добирался в среднем полтора часа, обратно примерно так же. К тому же в сборочных боксиках ежедневно приходилось ожидать, как на выход из СИЗО, так и особенно на вход суммарно от часа до двух-трёх. В итоге вне камеры в несносных условиях ежедневно ты должен был находиться от 4-х до 7-ми часов. И это, не считая нахождения в узком склепе-камере в подвале Мосгорсуда. Где можно было находиться ещё часа два-три. Всё это, безусловно, очень быстро могло меня измотать.  Я это прекрасно понимал. Когда как от «Матросски» до Мосгорсуда было расстояние максимум в 10-15 минут или 1- 2 км взависимости от маршрута.
Поэтому я особо не привязывался к СИЗО-5, будучи уверенным что мне удастся устранить данную ошибку, ведь это всё не логично. что я нахожусь тут. Но логики во ФСИН России искать не возможно, это организация создана для циркуляров, инструкций, бумагооборота, получения медалей Гааза, премий, квартир сотрудникам, званий, раннего выхода на пенсию и т.д. Но уж никак не для исправления человека, и уж тем боле не для его понимания ответственности за содеянное им. ФСИН России всем своим существованием показывает, что в России нет и не может быть никакой морали и уж тем более гуманизма. В России есть один пахан и авторитет - это государство и силовые органы, и они могут и будут делать с любым человекам любые действия, даже самые беззаконные, и ничего за эти преступления никому из сотрудников не будет. То есть высшая степень преступности, возведённая в ранг государственной политики является, на мой взгляд, основным фактором морального давления на уголовную среду с целью показать всем, кто в доме хозяин. И отчасти на зэков это, конечно, действует, многие действительно в испуге перестают совершать преступления хотя бы на какое-то время. Но всё же основная масса ещё больше озлобляется от этого и идёт уже на более хитрые и более жестокие преступления из-за того, что, побывав в исправительной системе России, вообще теряют моральные и нравственные ориентиры, видя повальные преступные действия со стороны государства со стороны в лице силовых структур, судебной системы и особенно ФСИН России. В общем, перевестись обратно мне не удавалось.
Между тем, прошло ещё несколько судов по мере пресечения, так как годовая мера пресечения накладывалась на предыдущею. То в начале октября 2013 их было две подряд: одна в Басманном суде, другая уже в Мосгорсуде. Так как подходил год моего содержания по стражей и теперь меру пресечения мне мог избирать только суд высшей инстанции.  Наконец-то мои адвокаты окончательно включились в войну за мои 10 суток с 1997 года, а главное за то, чтобы суд зафиксировал факт фактического разрыва в моём законном содержании бод стражей, ну, разумеется, с точки зрения их судов. Так как я вообще свой арест считал необоснованным и незаконным.
Интересно, как наши суды обычно мотивируют решение о принятии меры пресечения, чаще всего они, конечно, просто перекопируют ходатайство следователей, мол, такой-то человек может повлиять на свидетелей во время следствия, скрыться, продолжить заниматься преступной деятельностью. И тут, как говорится, стоп! Как это продолжить заниматься преступной деятельностью? Ведь у нас только суд может становить занимался ли вообще человек преступно деятельностью, но это должен быт суд по существу вопроса, с предоставлением доказательной базой с прением сторон, заслушиванием свидетелей, защиты и обвинения и т.д. и т.п. Так гласит требование конституции Р.Ф.  В Конституции Российской Федерации, определение принципа презумпции невиновности дано в ч. 1 ст. 49: "Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда".
При этом фактически во всех мерах пресечения наши суды констатируют факт якобы преступной деятельности без состоявшегося суда по существу! Надеюсь, когда-нибудь ВС РФ, КС России и другие инстанции обратят внимание на это юридическое безобразие.
Помимо этого, в моей стадии ознакомления с материалами уголовного дела уже и не подходила формулировка о том, что я якобы могу повлиять на ход следствия оказав давления на свидетелей и т.д. Ведь как таковое следствие уже было закончено, а допустим, основной свидетель по делу Лебедев был в «Лефортово». Более того, я как альтернативу предлагал избрать мне домашний арест, а по нормам нашего права это такое же ограничение свободы, как и СИЗО.
Но все мои попытки воззвать к разуму были тщетны.  Более того, примерно в конце октября меня повезли на суд по ограничению времени ознакомления с материалами уголовного дела. Но мои доводы на столько были железобетонные, а аргументы СК на столько притянутые за уши, что, на мой взгляд, судье скрепя зубами пришлось удовлетворить ходатайство следователей частично. Меня ограничили по времени, но не сразу, как того требовало следствие, а с середины ноября.  По сути, дав мне на ознакомление ещё две недели. Конечно, этого времени мне явно не хватало, но это было хоть что-то. Я более интенсивно включился в работу.
Примерно в этот период я раскопал интересную информации.  В одном из допросов на вопрос следствия о том собирался ли Развозжаев подключать к протестной деятельности криминалитет и конкретно, какого-то криминального авторитета. И почему об этом ничего не сказано на аудио и видео записях, имеющихся в следственных органах, переданных им телекомпанией НТВ. Лебедев ответил примерно так, мол, мне Развозжаев об этом говорил, когда мы ехали с ним в машине в Белоруссию.
«Стоп», - думаю я! Ведь телекомпания НТВ в своём фильме показала якобы. что на эту тему у нас шла беседа в Белоруссии с грузинами. Если это правда, то как телекомпания узнала об этом, если этих слов нет на аудиозаписи? Из всего этого можно сделать вывод, что Лебедев монтировал фильм «Анатомия протеста-2» вместе с авторами фильма и, значит, сам был автором фильма. 
Так же из материалов было понятно, что Лебедев вёл аудиозаписи любых наших разговоров и вообще всего, что мы делали на протяжении огромного количества времени. Из всего этого легко можно было сделать вывод, что он и его друзья бизнесмены, как он нам их представил, были обыкновенными провокаторами, занимавшимися провокационными беседами специально под заказ силовых органов и политической элиты России.
Из материалов суда это легко прослеживается и тут не нужно быть ни юристом, ни конспирологом, ни политологом, там всё ясно и понятно для любого обывателя и для любой домохозяйки. Но Лебедев, допустим, не предоставил записи, когда мы интересовались у него. к каким чудакам он нас привёз и когда, наконец, мы сможем реализовывать бизнеспроект, из-за которого мы собственно туда приезжали.
Ну, об этом гораздо позже, пока же о жизни в СИЗО-5.
В середине ноября меня всё же повезли в СК на подписание ст.217 о завершении ознакомления с материалами уголовного дела. Я естественно писал, что с многими материалами я так и не ознакомился и на самом деле с огромным количеством аудио и видеофайлов я не ознакомился.  Это минимум 400 часов. Я действительно себя чувствовал из-за этого неуверенно, так как для связки моей конструкции по защите как раз не хватало этих материалов. Я конечно попытался отсмотреть хоть что-то, но, увы, далеко не всё, что нужно. На процедуру по закрытию дела напоследок, я привёз следователям около 50-ти своих ходатайств, где задал различные вопросы, в том числе потребовав допроса на полиграфе объяснив, что мой допрос одобрили, но так и не провели, тем самым серьёзно нарушив мои права.
Практически все ходатайства следователи оставили без удовлетворения, но зато у меня осталось куча их отписок, которые в том числе будут использованы в ЕСПЧ и, надеюсь, послужат основанием для отмены приговора.
В это время ко мне часто приходили члены ОНК, помимо этого мне удалось по телефону дозвониться до Юлии Полухиной все они говорили, что, скорее всего, к двадцатилетию будет широкая амнистия и нас всех выпустят. В газетах набирал оборот скандал, связанный с давлением в колонии на Надежду Толоконникову, она написала о беспредельных нарушениях прав человека в мордовских женских колониях. Так же громыхали события вокруг ареста челнов «Гринпис» с «Арктик си». Которым сперва вменили особо тяжкую статью из нашего УК «пиратство», которая предусматривала лишение свободы до 20 лет, но потом им сменили обвинения, переделали на ст.213 хулиганство. Напомню, что они, протестуя против добычи углеводородного сырья в северных морях, забрались на российскую платформу, занимающуюся нефтедобычей. Им уже изменили меру пресечения с СИЗО на домашний арест. Бабушкин был одним из ответственных, кому президент поручил подготовить проект амнистии. Он ходил и подбадривал меня, что, мол, вот-вот всё будет хорошо и все болотники пойдут домой. Я честно говоря, не думал, что отпустят меня, но надеялся, что отпустят хотя бы всех остальных болотников, проходивших по второй части 212 ст. УК. Напомню, у нас с Удальцовым была первая часть, она в нашей статье и тогда была самой тяжёлой, а сейчас после нашего судебного процесса вообще стала особо тяжкой, теперь ст.212 ч. от 8 до 15 лет лишения свободы. 
Ходили слухи, что Путин вообще готовит масштабные меры, направленные на демократизацию политической системы России, всё это, мол, начнется с амнистий, а во время Олимпиады, когда съедутся лидеры многих стран, Путиным будут сделаны различные заявления, которые подымут Россию в глазах мировой общественности особенно из стран западной демократии.
И тут начался Украинский майдан, сперва он был довольно безобидным и даже симпатичным явлением украинской политики. Я получал газеты и во много радовался этим процессам. Требования были вполне адекватные и вполне цивилизованные, потом даже Путин признавал, что украинский народ вполне законно вышел на Майдан. Но потом украинский процесс начал приобретать какие-то странные шовинистические и даже откровенно нацистские формы. Вероятно, подтянулись Западинские бандеровцы и просто захватили протест, взяв его сердцевину по свой контроль. Ситуация в Киеве стала обостряться. К середине декабря уже было совершенно ясно, что российская элита напугана украинским Майданом. И всё же случилась сенсация, Путин выпустил на свободу Ходорковского(признан иноагентом в РФ), хотя упорно ходили слухи, что ему будут шить ещё и организацию убийства мэра Нефтеюганска. В итоге, на встречи Путина с правозащитниками произошла прям курьёзная история. На сколько я помню, Лукин, Федотов и Бубушкин приехали в резиденцию президента. С ранее согласованным текстом амнистии. Но со дня последней их встречи прошло что-то около месяца. В общем-то текст нужно было просто доработать. Они это сделали и привезли на торжественную подпись. Из текста следовала, что амнистия должна быть громкой и крупномасштабной. И чуть ли не в первую очередь должны были выпустить множество политических заключённых. В том числе всех фигурантов Болотного дела. Но в этот раз Путин ничего и слышать не хотел об амнистии в отношении политзаключённых. При этом, говорят, он высказался в таком духе, вы что, мол, хотите, как на Украине. Ну, а вместе с политическими решили оставить и сотни тысяч других арестантов, которые по проекту амнистии должны были быть освобождены! Честно говоря, на эту амнистию я рассчитывал особо и даже как-то расслабился, пару недель не занимаясь работай над материалами уголовного дела. В камере тем временем жизнь текла довольно весело. По сути, мы, наверное, были единственной камерой, где не мусолились темы криминальных понятий. Тут были почти все новички, я особо не понимал в этом, а Виль не особо любил эту тематику. Он сидел тут уже более года. И говорил, что первый раз сидит в такой камере, где люди живут не как в тюрьме, а как в какой-то студенческой общаге. И действительно, у нас обсуждались всякие молодёжные и политические темы. Чаще, правда ребята дурачились, боролись и т.д. Но каких-то особых эксцессов у нас не было. Более того, когда к нашим ребятам звонили местные авторитеты и говорили, что они, мол, должны уделить внимание на криминальный общак. То мы всегда объясняли, что человека явно подставили, что у него нет никаких денег и уделить он ничего не сможет. Правда позже, когда некоторые ребята переходили из нашей камеры, их всё же заставляли заплатить какие-то деньги в криминальную кассу. Со мной сидели в основном молодые люди, без особых способностей. Но с другой стороны, наверное, каждый человек уникален, и о каждом можно написать книгу. Вот например, молодой таджик Кодыр добрейшей души человек, явно простоватый парень, увалень, его отца убили во время гражданской войны в Таджикистане. В Москве он уже долгое время, несколько лет, по-русски говорил не очень. Однажды, позвонив домой узнал, что его молодая жена, узнав, что он в тюрьме собрала вещи и ушла жить к своим родителям. Он расплакался. Для таджиков это большой позор. А потом, выяснилось, что ей сказал его близкий родственник что ему дали срок 10 лет, а ему дали срок 10 месяцев. Ну, 10 месяцев она вроде бы готова была подождать. Кодыр вообще не молился и в огромных количествах поедал свиное сало. Но потом, кода в камеру привели второго таджика, его звали Худоёр и он был очень религиозным человеком. Тогда Кодыр стал молиться также часто, как и Худоёр и перестал есть сало. Кодыр был осужден по ст.228 ч.1, наркотики в небольшом количестве. Худоёр был оригинал, он первый раз прилетел в Москву и вообще, по-моему, в России. Якобы его пригласили на работу и отправили самолётом в Домодедово. При этом кто-то из знакомых дал ему чемодан для передачи какому-то неизвестному человеку. В аэропорту в Москве пограничники нашли в чемодане 7 кг. героина. Вот так Худоёр, посмотрев Москву с окна самолёта, сразу же поехал в полицию и тюрьму. Я его видел уже в Матроске случайно встретились в автозаке, он получил за свой полёт 17 лет тюрьмы. Ему было чуть боле 30-ти когда он сел, дома трое детей, деревенский житель. Уж и не знаю, виновен ли он, но мне кажется нужно быть полным идиотом, чтобы с чемоданом наркотиков лететь в аэропорт Москвы. Вполне возможно, он и действительно не знал, что там. Был один молодой парень, Киргиз из Оша, он совершенно чисто говорил по-русски, потому что в Оше окончил русскоязычную школу. Было ему лет 19-20. загремел он так же, как и Кодыр, только по второй части ст. 228, он получил три года колонии. Он очень сожалел о содеянном, но, увы, жажда лёгких денег приводит таких молодых людей в СИЗО России в очень большом количестве. Так как многие ребята не то что не знали юридической науки, но даже не умели писать по-русски, то я пристрастился помогать им в написании разного рода ходатайств и апелляционных жалоб. Часто это делалось для того, чтобы побольше задержаться в СИЗО. Так как ещё не известно, в какую колонию ты попадёшь, а тут вроде бы уже все ясно и понятно жить можно. По чуть-чуть весть о том, что в нашей камере есть люди, пишущие апелляционные жалобы разнеслась и по другим камерам. И многие, в том числе незнакомые люди стали просить меня написать жалобу. Сперва я брался за это охотно, но потом мне реально стало не хватать время на эту деятельность. В итоге к написанию жалоб подключился Карен. Он довольно быстро освоил это дело и поставил написание жалоб на поток. В итоге я стал подключаться лишь к каким-то более сложным случаям.
Однажды в камеру завели огромного дядьку примерно моего возраста. Вот думаю, так как тяжело мне всё же было сидеть с малолетками которые даже книг не читают. А газеты читал только Виль Петров, почти все от корки до корки. Вошедший представился, Евгений Чайка, оказалось он проходил по делу о «Росгранице». Там какие-то очень крупные хищения, сотни миллионов рублей. Но вся фишка заключалась в том, что Чайка был простой фирма, который делал какие-то примитивные документы для сотен фирм. То есть, условно говоря, вы заказали бланки у него, потом на эти бланки сделали фальшивые печати, вас арестовали, а за одно и его. То есть он сел за то, что просто выполнил какой-то коммерческий заказ, никаких денег из «Росграницы» он не воровал и руководителя этой «Росграницы» он не знал. Но его всё же посадили. Евгений оказался в прошлом офицером десантником. Женатым человеком, с середины девяностых уволился из армии и занимался своим бизнесом. И вот его бизнес привёл его в тюрьму абсолютно нежданно-нагадано. Мы с Чайкой стали частенько беседовать, на разные темы. И через несколько дней он вроде бы начал оттаивать от шока первых дней пребывания в тюрьме.
Но однажды ночью он всё же попал в курьёзную ситуацию. Я уже спал, а ребята что-то делали с верёвками, по-тюремному верёвка, на которой перевозится. груз из камеру в камеру называется «конь». Чайка тоже спал, более того он вообще не знал что такое конь. Была глубокая ночь, по тюремным меркам, так как у нас отбой был в 22:00. Примерно в час ночи врывается усиленный наряд сотрудников ФСИН, чуть ли не в боевой раскраске. И начинают кричать, где конь, здесь только что был конь, все молчат, Чайка, по-моему, вообще ещё не проснулся хоть и стоял на ногах. Все молчали, а Чайка глядел на всех как на сумасшедших. Начали переворачивать его постель, так как она была ближе всего к окну. Не найдя «коня» сотрудники под отборные маты покинули нашу камеру. У нас началась обычная суета, чуть веселее, а Евгений молча поправлял свою постель. И вдруг через пару минут он говорит: «Карен, я кажется чего-то не понимаю, какого коня они искали, они что сумасшедшие?» Тут все грохнули смехом, до меня тоже только сейчас дошло, что он вообще не знает, о чём речь. И для него, как для нормального человека, только что прибывшего с воли, это всё, наверное, казалось полным идиотизмом. В общем, нам всем по чуть-чуть пришлось объяснять ему, что такое конь и почему они его искали.
Через неделю Евгения перевели в другую камеру. И как-то, когда ходил на следственные действия я встретился с ним он был не в очень хорошем настроении. Я спросил, что случилось, он говорит в камере проблемы, уголовники наезжают требуют деньги. Я ему посочувствовал, ещё какое-то время спустя, я от кого-то узнал, что Евгений официально пожаловался на вымогательства и его перевели на спецблок.
Вероятно, эту информация я услышал от Романа Панова, это бывший заместитель министра экономического развития России.  Мы частенько с ним пересекались в автозаках, разговаривали часами на сборках, а с его подельником я даже сутки успел посидеть в одной камере. Кроме этого, Панов сидел с кем-то из болотников, толи с Гаскаровым, толи с Зиминым. Или с ними обоими, но в разное время. И я периодически слал приветы «болотным ребятам». Панов очень интеллигентный и интеллектуально не глупый человек. Он, кстати, очень положительно отзывался о следственных органах советских времён, доказывая, что тогда профессионализм следователей был гораздо выше. В т.ч., по его мнению, невозможно было представить, например, чтобы человек никак не причастен к реальной трудовой деятельности, например, не работавший на железной дороге стал бы расследовать дело порчи имущества и т.д.  А допустим, преступление в экономической сфере расследовали следователи так или иначе имевшие опыт расследования подобных дел. А тут, по его словам, набрали каких-то следователей, которые просто штампуют какие-то бумажки, пакуют тома дел ничего не доказывающими материалами и уверены, что человека осудят на реальный срок. Самое что интересное, что Панова осудили и в октябре 2015 Мосгорсуд признал законным приговор.
Бывшему главе Минрегионразвития Роману Панову, дали  6,5 лет, заключения за хищение около 40 миллионов рублей при подготовке саммита АТЭС, который прошел во Владивостоке в 2012 году.
Суд отклонил апелляционную жалобу его адвокатов.
Ранее Замоскворецкий суд столицы признал Панова и его соучастников виновными. Олег Букалов был приговорен к 5 годам и 5 месяцам, Роман Барбашов ; к 4,5 годам, Алексей Кудрявцев ; к 2 годам и 8 месяцам лишения свободы. Панова и Букалова суд также оштрафовал на 1 миллион рублей каждого.
Панов своей вины не признал. Уж не знаю, как сложилась его дальнейшая судьба. Но он говорил, что не будет обжаловать приговор в ЕСПЧ, так как считает себя патриотом. Он очень переживал ситуацию Украиной, зимой 2014 я с ним часто встречался, уже выезжая чуть ли не на ежедневные суды. Но практически полностью поддерживал вынужденные действия российских властей. Я не знаю существа дела, виновен он или нет. Но могу сказать, что дело Панова состряпали в ведомстве генерала Сугробова главы ГУЭБиПК, которого потом самого закрыли за всякого рода фальсификации уголовных дел.
Что касается Евгения Чайки, то через несколько месяцев его выпустили подчистую, он оказался непричастен к хищению средств в ведомстве «Росграница». А вот бывшего начальника этого ведомства вроде бы, где-то за границей поймали и выдали России.
После ухода Чайки, в камере появились два по-своему интересных человека. Это Юрий Антипенко, от которого я узнал, что Юрий и Егор это одно и тоже имя, хотя как говорит об этом интернет, просто у имени один корень Георгий. И детдомовец Витя, родом с Донбасса из города Торез.
Антипенко был типичный представитель кандидатов на звание «золотая молодёжь». Он работал, в каком-то хорошем клубе, как он говорил, барменеджером. В клубном бизнесе это, по сути, второе лицо. На котором весит весь клуб. Он рассказывал много подробностей о работе клубов. Называл десятки из них, где продают кокаин, а где, например, другие наркотики. Самого его арестовали за якобы продажу наркотиков, якобы ему дали деньги для контрольной закупки, но наркотиков у него не нашли, а нашли их где-то на полу далеко от него.  В принципе, исходя из его знаний стоимости наркотиков и вообще где они продаются, можно было сделать вывод, что он к этому как-то причастен. Хотя он отрицал свою вину. Примерно тридцати лет, довольно худощавый, ухоженный парень имел роман с совершенно прекрасными девушками с двумя: с одной бывшей и с одной настоящей. Детей своих у него не было, с бывшей как-то что-то не получалось. А у новой был свой ребёнок. Девушки периодически отсылали ему деньги и передачки, писали электронные письма. Он даже в тюрьме разрывался на две части. При этом, особо не скрывая, что ему пишет и та. и другая. С его слов его папа какой-то крупный профессор, живущий в Белоруссии, Антипенко сам оттуда родом.
Якобы дедушка у него вообще был генералом НКВД. Сам он не имел высшего образования, но был довольно тонким и чувствительным человеком. Он читал книги, чуть слушал мои стихи, да вот и сам стал писать какие-то рассказы. Он рассчитывал, что адвокаты его выдернут довольно быстро. Но адвокаты хапнули какие-то его сбережения и перестали к нему ходить вовсе.
Вообще это довольно частое явление, среди адвокатского сообщества, на мой взгляд, вообще мошенничество процветает, наверное, ещё хлеще, чем в криминальной среде. Поэтому при выборе адвокатов простому человеку нужно очень о многом сразу всё проговаривать.
Постепенно у девушек Антипенко стали заканчиваться деньги, его адвокат взялся продавать его автомобиль и, по-моему, продал его так что и деньги куда-то все делись. Да к тому же новая девушка стала встречаться с адвокатом, уж и не знаю, на какие темы. А писать Антипенко перестала. Старая девушка тоже стала писать всё реже. Да и передачки иссякли уже через пару месяцев. Юрий стал явно грустить. Кинулся изучать разного рода религиозную литературу. Прочитал Новый завет и с возгласами «Я теперь всё понял» рассказал нам, что хочет написать свой новый завет. То есть п тому, что этот написан неправильно. Ну, лично я за любой творческий эксперимент, но всё же предупредил его, чтобы он особо не кощунствовал. Он начал, что-то писать да особо, то и нечего не вышло. Тогда он взялся изучать какое-то направление в Буддизме. Откуда-то у нас оказалась книга Дзен Буддизм.
Уж там ли или из каких-то своих познаний он вдруг выдвинул такую теорию. Мол, время можно вернуть вспять, для этого нужно покончить жизнь самоубийством и тогда ты вернёшься в некую запланированную точку, в которой ты уже жил. И сможешь прожить жизнь, по-другому не совершив ошибки, которые тебя привели, например, в тюрьму. Все весело смеялись над его теорией, Антипенко тоже. И конечно же мы все понимали, что парень шутит. Но реальность оказалась не совсем, так как мы её себе представляли. Антипенко начал замыкаться, с ребятами он общего языка вообще не находил. Придя в камеру холёным, он стал постепенно преображаться в зэка. Я всё же общался с ним, старался поддерживать, никогда не склочничал.
Однажды днём мы занимались каким-то общим делом, возможно, играли в домино. Наверное, это было уже после новогодних праздников. Егор лежал на своей кровати. Но периодически всё же вставал и забегал в туалет. Виль решил прогуляться по камере и начал в шутку задирать Юрия и вдруг говорит: «Что у тебя одеяло мокрое?» Тот говорит: «Да так». Но Виль помимо одеяла увидел, что у него и простынь-то вся мокрая, она была в крови. Антипенко вскрыл вены, таким образом он планировал воплотить в жизнь свою теорию о побеге из тюрьмы при помощи самоубийства.
В камере началась суматоха на грани паники.  Кровь остановить мы сами не смогли, поэтому пришлось вызвать сотрудника ну разумеется и врача. Прибежали все, в том числе кто-то из начальства. Антипенко увели. Позже он рассказал, что приезжал врач из города, потому что раны были серьёзные. При этом со слов Антипенко врач произнёс какую-то странную речь, мол, голосуете за Путина, а потом удивляетесь что в тюрьме сидите невиновными. Не знаю был ли такой диалог, но Егор от этого разговора вообще впал в ступор. Между тем, некоторые ребята, воспользовавшись данной ситуацией, заявили начальству, что это случилось из-за того, что у нас нет телевизора. Дело в том, что в СИЗО-5 у меня с самого начала н было телевизора, всё шло по старой схеме. Телевизор выносился оттуда, где появлялся я. Но на Новый год, по-моему, 31 декабря нам телевизор принесли и где-то 7 января его опять забрали. И ребята несколько дней смотревшие телепередачи взахлёб действительно очень расстроились из-за этого. Сотрудники знали об этом. И поэтому они пообещал принести нам телевизор незамедлительно, что и было исполнено в тот же день.
Счастью ребят не было предела. Да и мне было спокойней, когда все смотрели телевизор, тогда прекращалась физическая борьба и было гораздо спокойнее.
На следующий день нас стали вызывать оперативные сотрудники. Опрашивать о происшествии. Мне заявили, что это я виноват, я настроил Антипенко на попытку самоубийства. Я был, мягко говоря, в шоке, ведь добрее и внимательнее меня к нему никто не относился. Но в итоге на мне это никак не сказалось.  Возможно, операм просто очередной раз захотелось, мня попугать. Но при желании, конечно, наверное, можно было завести очередное дело, например, доведение до самоубийства через 30-ю часть УК.
Юрий после этого случая с нами пробыл пару дней и его увезли в бутырскую тюремную психушку, на тюремном языке эту больницу, почему-то называют «Кошкин дом». Говорят, там раньше был женский корпус тюрьма, переделанный в псих больницу, от того мол и название. Ведь женщин в криминальном мире часто называют кисами, кошками и т.д.  Оттуда к нам его уже не привезли, а посадили в ту же камеру, где ранее был Чайка, позже я узнал, что с Антипенко там стрясли деньги на криминальные нужды. Он очень сильно хотел перебраться обратно к нам, но у него это не вышло. Позже он каким-то чудом уехал на настоящую психиатрическую вольную больницу. Уж и не знаю, может быть, у него действительно отец известный психиатр и что-то смог сделать для него. О дальнейшей его судьбе мне ничего не известно.
Виктор Клименко, сын родителей-наркоманов, инвалид детства. Родители умерли то ли от наркотиков, то ли от СПИДа. Витя почти всю жизнь воспитывался в домах-интернатах для инвалидов.  В связи с отсутствием нужным умственных способностей, он так и не научился читать и писать. При этом он красиво рисовал, знал все буквы по отдельности. Но вот прочесть слово не умел, и написать его на слух не мог. А если дать ему текст, даже печатный, то он очень красиво мог его перенести на бумагу даже прописью. Честно говоря, Витя напоминал, где-то 10-ти летнего ребёнка.
В тюрьму он попал за то, что влез где-то в центре Москвы, по-моему, на Арбате к кому то в форточку, вместе со своим другом.  Как говорит хотел покушать. Они стали жарить яичницу тут же на кухне в чужой квартире, примерять одежду хозяев и т.д. Ну и, как водится, нагрянули хозяева, Витя сбежал, а его другана схватили прям на месте преступления у сковородки с яичницей.
На следующие сутки взяли и Витю, где-то у метро Пражской, где они с друганом до этого постоянно бывали. Витя предполагает, что возможно его сдал его подельник.
Когда появился телевизор Витя постоянно просил включить мультики, когда же мы прерывались, допустим, на новости и или не дай бог на политические ток-шоу, Витя очень обижался, и отворачивался от телевизора. Но как только включались мультики он поворачивался к телевизору опять. Некоторые слова он плохо выговаривал и, например, «мультики» он произносил как «муйтики». Он никак не мог запомнить номер статьи, по которой его обвинили и постоянно на проверке из этого получалось целое шоу. Даже инспектора относились к Вите, как к ребёнку. Между тем Витя рассказывал, что у него даже есть девушка, ну, на самом деле это женщина, сотрудница интерната в котором он воспитывался. Витя говорил, что у них дружба и секс, помимо этого его девушка владеет Витиной банковской картой, куда приходит его пенсия по инвалидности. И периодически снимала деньги оттуда. Но при этом он всё же говорил, что у него где-то на вокзале на год оплачена камера хранения и там он хранит какие-то свои вещи в числе прочих и несколько тысяч украинских гривен.
Между тем украинские события разгорелись до такой степени, что и Вите стало интересно смотреть телевизор, где полыхало зарево майдана. Впрочем, Витя как-то сразу встал на сторону Донецка. Он часто бегал по камере и что-то угрожающе кричал в адрес западных бандеровцев. Виль же почти сразу занял сторону Майдана и, по-моему, так и придерживался этой стороны, вполне возможно начитавшись либеральных газет и журналов, получаемых мною. Я изначально, безусловно, симпатизировал майдану, так как власть Януковича ну уж очень была вороватой. Но в краткие сроки, для меня, стало ясно, что Майдан захвачен нацистами и заражён нацистскими настроениями. И мне пришлось признать, что Украинские события это ярый прозападный нацистко-русофобский проект.  К такому выводу я пришёл уже, где-то в начале декабря 2013.
К тому же там явно проглядывались интересы одних олигархов в борьбе с другими при полном игнорировании интересов народа. Хотя изначально именно народный гнев от имеющейся коррупции в стране и послужил детонатором событий.
После амнистии мне стало ясно, что Витя по закону должен выйти на свободу, так как он инвалид детства. Но у него не было документов, доказывающих его недуг. Хотя, как говорится, всё было налицо. Я стал писать за него всякого рода запросы, в прокуратуру, уполномоченному по правам человека. Вроде бы к этому вопросу подключился и Бабушкин, который появился и после несостоявшейся амнистии. Позже от таджика Худоёра я всё-таки узнал, что Витю выпустили и, вроде как, он собирался пойти работать в какой-то монастырь, где у него были знакомые. Он неплохо рисовал, и уже пробовал писать иконы.
Примерно 26 декабря 2013 состоялось предварительное заседания по нашему делу.  Это такая, по сути дела, техническая часть суда, которая как бы признана ознакомить участников процесса с некоторыми техническими вопросами, уточняет анкетные данные, да и вообще даёт возможность познакомиться участникам процесса. За долгое время наконец-то я смог хоть парой слов перекинуться с Сергее Удальцовым. И как бы протестировать его готовность и решительность к судебному процессу.
Председательствующим судьёй был Александр Замашнюк,  почти сразу он повёл себя как-то резко по отношению к нам. Но при этом он принял решение о возврате уголовного дела в прокуратуру, что, по сути, означало доследование.  Я гораздо позже обратил на это внимание. Уже во время судебного процесса. А ведь по закону моё содержание под стражей не могло длиться в отношении меня более года. В соответствии со ст.109 УПК Р.Ф., так как ст. 212 ч.1, тогда была статьёй тяжкой. А год у меня прошёл в октябре. Думаю, формально мы могли зацепиться за это и потребовать немедленного осовобождения. Хотя потом я где-то читал, что так жёстко закон действовал во времена СССР, а теперь то ли какие-то нормы изменились, то ли суды просто стали плевать на эти нормы и людей держат под следствием годами. Я встречал таких людей, которых под следствием держали 5 – 6 лет. И они так и не были осуждены. Более того, я вообще не уверен, что у них суды начинались. Вполне возможно, их просто держали под стражей на основании того, что они ознакамливаются с материалами уголовного дела, ст.217 даёт возможность держать человека под стражей фактически бессрочно.  Кстати говоря, некоторых ребят даже с кем я сидел с материалами дела, знакомили более года, хотя там было 10 – 15 томов. А меня прогнали, по-моему, за 4,5 месяца и у меня было более 80 томов. Плюс в это время было около 10 судов, праздничные дни и т.д.
Я позже посчитывал у меня выходило скорость ознакомления примерно 1 том в один день. При моём здоровье, при моих условиях содержания, следователям СК это казалось медленной скоростью. Странные люди.
В общем, как я полагаю Замашнюк в нарушение закона, оставил меня под стражей. Допускаю, что, посмотрев на дату содержания под стражей Удальцова, а Сергей был под домашним арестом с 09.02.2013, судья, возможно, подумал, что и я ещё нахожусь под стражей менее года.  Мы, конечно, решение о продлении мне меры пресечения обжаловали в судах апелляционной инстанции, но, увы, услышали лишь без изменений. При этом мы вообще обжаловали и решение о возврате дело на доследования. На данной стадии, а именно на предварительных слушаниях мы имели права внести ходатайства о прекращении данного уголовного дела, как политически мотивированного и в связи с отсутствием самого события преступления.
Вот часть хронологии того периода времени, которую даёт «Росузник»…………..
 
04.02.2014
Адвокат Виолетта Волкова сообщила, что Мосгорсуд отказался рассматривать дело Удальцова и Развозжаева, обвиняемых в организации массовых беспорядков на Болотной площади 6 мая, с участием присяжных. Ходатайство о рассмотрении дела судом присяжных подавал Развозжаев, однако из—за характера выдвинутых обвинений суд счел невозможным рассматривать дело в таком порядке. Кроме того, судом была продлена мера пресечения обоим до 10 июня. Напомним, Удальцов находится под домашним арестом, Развозжаев — в СИЗО. Защита намерена обжаловать это решение. Также судья отказался исключить из материалов дела некоторые доказательства. Мосгорсуд примет решение, возвращать ли вновь дело Сергей Удальцова и Леонида Развозжаева в прокуратуру, 6 февраля, в этот день будет оглашено постановление по итогам сегодняшнего предварительного заседания.
06.02.2014
В Мосгорсуде оглашены итоги предварительных слушаний по делу Удальцова и Развозжаева, которые состоялись 4 февраля: Мосгорсуд отклонил ходатайство Сергея Удальцова о возврате уголовного дела в прокуратуру для устранения нарушений со стороны следствия. Защита Удальцова намерена подать апелляционную жалобу на отказ судьи Замашнюка возвратить дело в прокуратуру…………….
При этом на Украине уже победил Майдан, Янукович бежал из страны, бросив всё и всех. Кстати говоря, какое-то время он двигался тем же маршрутом, которым везли и меня чуть более чем за год до его побега. Об этом я узнал уже гораздо позже из СМИ. Как говорится. не рой другому яму! Хорошо хоть часть «болотных» к этому моменту попали под амнистию и уже были на воле. Это те, кого обвиняли в участии в «беспорядках» ст.212 ч.2 и в призывах к беспорядкам - та же статья ч.3. Из освободившихся были Рукавишников. член совета ЛФ, Баронова, Акименков, Кавказский. И вроде бы ещё в отношении кого-то тогда закрыли уголовное судопроизводство и следствие. Ребятам повезло, и я искренне радовался за них.
Но в деле оставшихся болотных уже запрашивали сроки, прокурор просил по 5 – 6 лет мотивировав это тем, что они хотели устроить такие же события, как только что произошли на Украине. В общем, я считал и считаю, что по нам события на Украине ударили очень сильно, и я так не один считаю.
В СИЗО в соседней камере довольно долго находился Александр Марголин и мы иногда общались с ним крича друг другу слова в окошко. У него по этому вопросу было примерно такое же мнение.
В общем, чудо не случилось, и у нас начался суд по существу. Опять же я уверен, что суд начался после закрытия Олимпиады. Примерно 5.02.2014 состоялся суд я заявил ходатайство, что мне требуется ознакомление с материалами уголовного дела.  Суд отказал мне. Допросили первых свидетелей. А закрытие игр состоялось 23 февраля. На мой взгляд, это не случайно, ведь если бы наш процесс попал на олимпийские дни, он бы явно омрачил это светлое событие в нашем тёмном царстве. При этом заседания по существ начались 18.02.2014.
  Вот как это описывал известный левый активист, журналист поэт и литератор, Дмитрий Чёрный.


"Дело Левого Фронта". Начало процесса
…..Из 4-й части «Поэмы Столицы»
 Восемнадцатого февраля, в неуверенном дыхании оттепели начался Процесс…я вбежал привычно в основной корпус Мосгорсуда, где был присяжным в начале 2006-го, тоже зимой. шёл с опозданием, виновато. учтиво разделся внизу, поднялся, и лишь на турникете-трезубце получил направление обратное. видимо, не первый такой.
неуместная суета, непозволительная расхлябанность… все предыдущие заседания были тут просто, в небольшом торцевом зале, там ещё с Сахниным до его эмиграции вынужденной мы толковали, насчёт совместной книги. человек и пароход Рудык, которого обогнал на финишной прямой от метро, всё-таки пришёл быстрее, потому что знал куда идти.
сунулся в ближайший подъезд возвратного пути, но там даже указатель бумажный привесили на этот день. в многоколонной подворотне, приросшей со времён моего пребывания тут присяжным – гуляют холодные ветра и подсказывают верный путь в Апелляционный корпус.   
а у главного входа всё позирует перед камерами знакомый лицом малобородатый мужичок, бывавший на наших собраниях – вроде пиарщиком нанимался, забесплатным. из-за спины его торчат две жердины, а на них некая, причисляющая к подсудимым за 6 мая, надпись, вроде чёрного паруса… телекамеры рады. господин, который представлялся политтехнологом в подвале наших собраний, в Малом Кисловском. тогда он был в боярской шубе, теперь – в скромной чёрной тишотке. даёт комментарий на телекамеру, улыбается.
на том собрании два года назад, в душном, переполненном подвале он долго ждал пункта «разное», чтобы выступить и выразить восторги. начало две тысячи двенадцатого: народ с площадей шёл прямиком в наши подвалы, приток активистов наблюдался небывалый. политтехнолог, немосквич, но одетый шикарнее наших подвальных москвичей, сразу высказал тезисы: у нас есть организация и есть харизматический лидер. это уже очень много. но мало наглядной агитации. он, мол, счёл своим долгом помочь – имеет опыт работы на региональных выборах (там, видимо, на шубу и заработал). его листовки «работают» на фонарных столбах. среди стоящий в своей могучей шубе с пафосным воротником и с меховой кепкой в руке – выглядел он, конечно, экзотично. но ведь и в семнадцатом собрания наводняли разночинцы, правда, шуба такая могла быть разве что у Саввы Морозова… «революция песцатых шуб»…
очередь на прозвон в Апелляционный корпус выстроилась внушительная – помимо телеарматурщиков, так зарабатывающих свой хлеб, - это снова смотр оппозиции, знакомые всё лица. и не только левые: вот куда переупаковали наши митинги… вторая очередь – в гардероб. да-да, те самые рамки в прямом и переносном смысле, которые и стали стартёром волнений на Болотной, – нас в них, в итоге, втиснули, их тут три. доставай, оппозиция, не только металл, но и крамольные идейки! марксизм? ленинизм? осУжденный ХХ съездом сталинизм?
на стене у гардероба барельефно привалилась мещанская Фемида под лозунгом с лексикой Постэпохи: «Справедливость – высшая добродетель». причём тут добродетели? они есть в конституции или уголовном кодексе? Мосгорсуд – религиозное учреждение?
вот постойте-ка теперь да поздоровайтесь пока друг с другом, оппозиционерики, и главный подсудимый – Левый Фронт. двое парней в милитари, новобранцы, не видел их ни разу. акселераты, длиннющие – на Васю Кузьмина ориентируются. очереди, очереди – перечертили весь вестибюль. все записываются, все на учёт, всех прокручивает-просчитывает трезубец-турникет. кажется, в этот день только в 635-й зал народ и движется. лифты только на шестой идут…
они заарканили наше время – стягивают его петлёй теперь. наше время, не сумевшее завязаться социально на майской Болотной. теперь они, власти двух уровней, диктуют нам отсчёт и спрессовывают, социально сближают по-своему – в горести, а не в прорыве к Кремлю. тем не менее все шагают бодро от лифта по незнакомым ступенчатым коридорам, седые демкИ, наши новобранцы в милитари. вон Стася Удальцова – будто в колокол звонит, вышла из курилки, приветствует всех… от лифта надо пройти всё здание, почти от торца до торца, самая новая пристройка – как специально для этого процесса.
народу собралось – не протолкнуться. человек пятьдесят, как минимум. из-за принципиальной закрытости окон – душно. зная эту свою работу-заботу ещё с концерта ГО, Отхода и 28 ГП в «Восходе», пробираюсь коридором к двери на лестницу, открываю её, создаю сквозняк, чтоб людям в душном сплетении подышать...
когда всех запустили в зал – оказалось что мест свободных не останется. я попал в первый из задних рядов. все, конечно, сигналили – товарищам Удальцову и Развозжаеву, в непривычном этом месте. на поляне правосудия…
зал суда Готэм-сити – с нелепым вЫпилом вокруг двуглавого вершителя судеб. кто додумался до такого оригинального дизайнерского хода? фисташковый фон стен вместо деревянного возвышения. напоминает только эстетику Бэтмэна… и это только кажущаяся отдалённость всего внешнего – ведь именно эта картинка, эта птица-Бэтмэн будет глядеть со всей суровостью закона на наших товарищей. Лёни почти не видно за стёклами. за такими же Ходорковского судили. придают зелёный оттенок, это помню ещё по визитам в главный корпус присяжным…
судья Замашнюк начал наводить порядки, едва занял своё место. большому процессу – и судью покрупнее и голос чтоб строевой. видя переполненный зал, почему-то стал называть нас публикой – чем вызвал гнев моего соседа. тот даже огрызнулся в адрес пристава – почему, мол, такое издевательское обращение. может, подчёркивает фарс и постановочность дела?
у Сергея три адвоката, у Лёни один Аграновский, вот и просят на подмогу журналистку «Новой газеты», весомых достоинств. судья не против – она проходит условную черту, усаживается.
запевает гособвинитель, синемундирный – тихий-тихий брюнет… так же невнятно вынуждена была глаголить от имени государства судья Стешина на деле Бениаминова. но здесь – сонливость даже какая-то. неужели обвинение не достойно того, чтобы прочесть его чётко и гордо – уж коли обвиняет наших не некто, а само государство, то есть как бы от имени народа… который мог многое потерять в случае реализации преступных планов – и потерял на многие миллионы, оказывается. потерял каски, дубинки и прочую омоницию… медленно тянется речь, как в утреннем невыспавшемся классе. и все мы государством низведены до учеников, вынужденных вслушиваться в небрежную поспешную речь головастого прокурора…
 
Продолжение следует
Данный текст опубликован на форуме МСК

http://forum-msk.org/material/politic/10436076.html

Но до 25 это были скорее технические заседания. Прокурор зачитал обвинительное заключение, судья обозначил график проведения судебных заседаний и т.д.
             25-го, перед началом заседания, Сергей Удальцов заявил о том, что возмущен приговором по «Болотному делу», который вынес накануне Замоскворецкий суд. Я внёс ходатайство о переводе меня в СИЗО № 1 — «Матросскую Тишину».
Замашнюк отклонил оба ходатайство.
Свои показания в столичном суде давали потерпевшие омоновцы Архипов, Барабанщиков и Бордюг. Полицейские рассказали о том, как в них летели кирпичи и «коктейли Молотова» 6-го мая 2012 и о задержании агрессивных граждан. При этом лично к Удальцову и ко мне они претензий не имели.  В принципе, честно говоря, это было в большей степени типичное поведение сотрудников. Часто они говорили, как под копирку. При этом, кстати, многие говорили, что якобы в них летели железные арматуры, прутья и т.д. но почему-то ни одной железяки на болотной площади следователи так и не нашли. А ведь сотрудники полиции отжали у граждан территорию Болотной площади довольно быстро, особенно ту часть, на которой так сказать начались столкновения, по словам силовиков. Хотя свидетели, не работающие в силовых структурах, и в госорганах вообще показывали совершенно другие сведения. И ясно доказывали не только то, что 6-го мая никаких беспорядков не было в том смысле как это трактует ст.212 УК РФ, но и уж тем более организаторами и провокаторами тут как раз выступали сотрудники силовых структур и какие-то подозрительные личности: кто они были, никто так и не смог установить и поймать их. И у многих граждан сложилось впечатление, что никто и не пытался их искать и даже наоборот. Но об этом чуть позже.
Между тем поездки в Мосгорсуд для меня становились настоящей проблемой. За пару недель судебного заседания я устал до такой степени, что однажды до камеры реально дошел только с помощью того, что держался за стенку.  Ребята в камере видели моё состояние и очень сочувствовали мне. До такой степени, что даже решил подписать коллективную жалобу о ситуации, творящейся вокруг меня и отправить её в ЕСПЧ. Но для того, чтобы оно вышло из СИЗО со штампом и как бы считалось документом, это заявление нужно было отдать в спецчасть, что ребята и не побоялись сделать, подписавшие все без исключения данный документ.
  В первых судебных заседаниях показания давали в основном сотрудники силовых ведомств чаще всего непосредственно омоновцы. Они как под копирку говорили, что участники митинга, ни с того ни сего начали их оскорблять, кидаться различными предметами арматурой, кусками асфальта, пустыми бутылками. Огромное количество ОМОНовцев была признана потерпевшими, потому что кого-то словесно оскорбили. Были конечно и травмированные, но травмы в основном какие-то, на мой взгляд, подозрительны.  При этом были и интересные ответы.
Например, 05 марта некий сотрудник МВД Смирнов Д.В, сказал, что на инструктаже перед митингом им говорили, что против них будут применять газовые баллончики и краску. Это вызвало некий переполох в зале суда, адвокатам стало интересно, кто инструктировал об этом, но судья запретил задавать такие вопросы.
При этом сам свидетель был признан потерпевшим, потому что у него были выбиты пальцы на правой руке. Это одна из самых распространенных травм сотрудников МВД, разгонявших митинг, и тут, наверное, многим совершенно ясно, кто кого бил на этом митинге. И почему у сотрудников вывихнуты пальцы рук, преимущественно правых.
  Так же из материалов дела я знал о совершенно провокационных инструктажах, которые проводили с ОМОНовцами их командиры. Например, как вам нравиться вот это: «Неизвестные граждане хотят установить палаточный лагерь на красной площади или в ближайших окрестностях. Ориентир у данных граждан, будет белая лента, на рукаве, рюкзаке и иных частях одежды». Или вот: «из инструктажа, неизвестная группа граждан, желают колоннами пройти в р/н Кр. Площади, ориентир у данных граждан, будет белая лента».
Возможно кому-то покажется, что это нормальный инструктаж, но дело в том, что тогда большинство граждан пришедших на болотную площадь одевали белые ленты на элементы одежды или части тела. Тем самым каждый участник митинга мог легко попасть под подозрение.
Так же есть инструктажи, где сказано, что люди с белыми лентами - это провокаторы, у которых стоит задача нападать на сотрудников ОМОН. При этом особо хочу отметить, что среди сотрудников, было много приезжих из других городов, на смену заступивших как с вечера, так и с раннего утра. Так что к вечеру 6-го мая они уже, на мой взгляд, были изрядно уставшие, плюс подобные установки со стороны их руководства… Вот вам и результат жестокий разгон. Потому что в любом участнике митинга они видели потенциального провокатора.
  Так же из материалов дела известно, что ОМОНовцы заранее были разбиты на специальные группы, которые должны были врезаться в толпу и задерживать там нужных им граждан, в т.ч. лидеров оппозиции. Тем самым сотрудников заранее готовили к каким-то горячим событиям, а вернее, настраивали на столкновения с гражданами. Кстати, очень отличались от показаний сотрудников МВД, показания солдат-срочников, которые стояли в первой цепочке оцепления. Они все были в лёгкой форме, не экипированные, как сотрудники ОМОН, без касок, без щитков и при этом никто из них не пострадал, никого из них не были выбиты руки и т.д.  Я вообще считаю, что мы, как сторона защиты, плохо поработали и зря, что не нашли подобных срочников, которые на момент судебного следствия почти все уже отслужили. Вот бы их нужно было привести на допрос в суд. Уверен, там можно было услышать много сюрпризов.
  Вообще, я уже упоминал, что многие на допросы приходили как будто с заученными текстами. А в деле вообще десятки допросов подряд, людей опрошенных разными следователями и ответы их абсолютно одинаковые как под копирку.
Но были и оригинальные ответы, например, один сотрудник заявил следующее, сам я не видел, как митингующие применяли насилие, так как я занимался задержаниями. Мне интересно было бы узнать, за что тогда он задерживал граждан, если они не применяли насилия к сотрудникам.
А некий сотрудник, кстати говоря, говорит, что провокаторов в масках задержали и зафиксировали на видео. При этом никаких людей в задержанных в масках, среди официально проходивших по делу в масках не было.  Разве что только Лузянин, но его там так и не задержали.
А вот ещё интересные показания ОМОНовца: группы задержания работали по подсказкам оперативных сотрудников, находящихся в толпе. Которые указывали граждан, провоцирующих беспорядки.
  Позже мне так и не удалось выяснить какие образом они получали эту информацию от оперативных сотрудников, и сколько их вообще было в толпе. Не в масках ли они были и не провоцировали сами людей на противоправные действия?  Тут многим может быть покажется, что я слишком критически подхожу к этим показаниям. Дело в том, что в тюрьме я убедился, что большая часть преступлений, раскрываемая в сфере, например, продажи наркотиков, да и огромная часть других преступлений, включая кражи, например, подделывается сотрудниками силовых структур. То есть этих несчастных наркоманов ведут их агенты, приносят им наркотики, а сотрудники уже знаю, что наркотики у них. Берут как правило только одного, у кого наркотики в данный момент, а того, кто ему доставил их сотрудники разумеется не арестовывают. Он далее живёт на воле и подставляет других наркоманов. Тем самым сотрудники выполняют свои планы по закрытию дел.
Я сидел в СИЗО-5 с одним молдованом, он был вполне ассимилирован в Москве жил гражданским браком, с какой-то девушкой. Работал на ЗИЛе, кстати говоря, восхищался его механизмами и по-доброму грустил, что этот завод разбирают. Так в тюрьму он попал следующим образом.  Со своим другом он закупил амфетамин, они его употребили и куда-то шли по своим делам. Вдруг увидели у обочины стоит автомобиль с открытым окном и на панели приборов там стояла барсетка. Друг надоумил его взять эту барсетку, молдаванин взял её, ну, и дали дёру. Но буквально через пять минут их поймали с барсеткой, ну. и в кармане были наркотики.
Уже в отделении опер говорит ну давай, всё выкладывай, ну тот и рассказал, как всё было. А опер говорит, мол, нет уж ты пиши, что был один, что всё это сделал один, нам, мол, твой друг не нужен. И тут молдаванин вспомнил, что недавно их общий знакомый так же сел, а их друг остался на воле. Ну, как говорится комментарии излишни. Так что считаю, провокация преступлений -это основной элемент так сказать результативности деятельности нашей полиции.
По-моему, 25 февраля дал показания и некий представитель коммунального хозяйства города Москвы и сообщил суду, что в результате, так называемых беспорядков 6-го мая городу был нанесён ущерб в 28 млн. рублей. Безусловно, даже если там и был какой-то ущерб, то он, по сути, должен был исчисляться совершенно другими цифрами. А эта сумма, по мнению многих людей, с кем я разговаривал, в т.ч. с бывшими мэрами городов, с которыми мне приходилось потом сидеть в одних камерах, да и по информации, добытой адвокатами, явно была завышена в разы.  Всё это нам насчитали якобы за порчу асфальта. Будто бы его там перекидали десятки тонн.
Так же на инструктажах осуждался вопрос и о том, что делать, если митингующие прорвут две цепочки оцепления. То есть к прорыву готовились заранее, когда как лидеры протеста, как раз призвали людей сесть на мосту и не двигаться дальше. А прорыв примерно через час после сидячей забастовки начался отчасти из-за давки, а отчасти из-за действий неизвестных людей в масках, которые заводили толпу.
  При этом в суде я чуть ли не каждый день требовал прекратить это издевательство и перевести меня в обратно в «Матросскую тишину». Судья сперва на это практически никак не реагировал.  Но потом, вероятно, даже до столь «костянноголовго» судьи дошло, что со мной может приключится какая-нибудь неприятность. И он как-то стал намекать, что подумает, что можно сделать с моим переводом.
Ежедневный график судного дня был примерно такой: подъём в 6:00, выход из камеры в 7:00, нахождение в сборном боксике, в т.ч. с курящими до 9:00, далее выезд в суд прибытие к 10 – 11 часам. Там какое-то время в подвальном тёмном боксике полтора на два метра площадью. Без какого-либо дневного света, часто с курящими и с очень плохой вентиляцией. Суд проходил три-четыре часа. Иногда с часовым перерывом. Когда был этот перерыв, я находился в очень просторной камере, где было чисто и опрятно, там стоял огромный стол и очень длинные лавочки. Иногда мне даже удавалось вздремнуть на них. Но это было только во время перерыва. Так как наш суд проходил в некоем апелляционном зале суда. В который мы ежедневно шли по подземному переходу метров двести от подвальных боксиков.  Допустим, если суд оканчивался в 16:00, то меня опять уводили в плохой подвальный боксик и там я ждал автозака. Он мог приехать в 18:00, 20:00, а иногда и в 22:00. Но в среднем чаще всего он приезжал в 20:00. При этом, если тебя даже загрузили в автозак в 18:00, то все равно арестантов не везли, а держали в автозаках. Тут вот в чём хитрость. Территорию, где располагались подвальные боксики как бы зачищали. Вероятно, это было связано с тем, что сотрудников к вечернему времени становилось значительно меньше. И поэтому они высвобождали все помещения боксиков. Где, конечно же, было удобнее, чем в автозаках, хотя бы был доступ к туалету. А из автозака в туалет уже практически не водили.
Загрузив людей в автозак, их просто мариновали там.  Так как арестантам нужно было ехать в разные СИЗО Москвы, которых всего, по-моему, около 10 штук.  И конечно, же конвои формировались таким образом, чтобы завозить людей в более менее рядом расположенные тюрьмы. Например, когда я сидел в Матроске, мы часто попадали в автозак с «лефортовскими» арестантами. Потому что между этими тюрьмами едва ли три километра расстояния. 
В итоге люди находились часами в одном переполненном автозаке, фактически без возможности даже малейшего движения. Часто тут же курили. Иногда тут были подозрительные личности, возможно, больные туберкулёзом.  Если была зима, то там было терпимо, хоть тяжело, особенно если у человека ослабленное здоровье. Но летом в переполненном автозаке находиться несколько часов очень тяжело. Летом в жару даже самые страстные курильщики терпят тут несколько часов и не курят, потому что кислород тут на вес золота.
Уверен, если бы меня не перевели в СИЗО-1, то мой сердечный приступ случился бы где-нибудь в автозаке и возможно летом. Однажды это чуть не произошло, при том что сама поездка от Мосгорсуда до Матроски длилась тогда не долго. Просто наш автозак, почему-то задержался и мы ещё завозили кого-то в Лефортово и в итоге приехал в Матроску, где-то в 23:00. К тому моменту я уж серьёзно задыхался, так как на улице было очень душно, а в железно коробе арестантской машины и подавно.
После выезда с Мосгорсуда в СИЗО-5 я часто попадал в вечерние пробки. И в итоге в самом СИЗО оказывался не ранее 22:00, потом нас ещё час полтора обыскивали и мариновали в боксиках и только после этого разводи по камерам. На завтра всё продолжалось вновь. Мне ребята оставляли, ужин и т.д. С собой я брал бутерброды, но в целом нормально я не питался, нормально не высыпался, в организме явно происходили какие-то негативные процессы. Даже выходные уже не приносили того эффекта и с начала новой недели, моих свежих сил хватало разве что на одно судебное заседание.
12 марта в зал судебного заседания ввели Константина Лебедева. На сколько я понимаю, данное обстоятельство было сюрпризом не только для меня, но и для моего адвоката, а также для Сергея Удальцова. На самом деле, это очень плохо, что подсудимых не предупреждают о том, кого будут допрашивать в ближайшее время. Ведь у нас по делу проходили сотни, если не тысячи свидетелей. И в любом случае лучше быть готовым и знать, кто придет, чтобы высказать аргументированную позицию. Мне кажется, с точки зрения права и принципа состязательности сторон это правильно. Но увы. Хотя, конечно, я достаточно основательно изучил позицию Лебедева исходя из тех допросов, которые были представлены в деле.
Но моё физическое состояние, к сожалению, не позволило мне развернуться в полную силу. Я буквально был вынужден выбирать между отстаиванием аргументированной позиции в полном объёме и риском серьёзного ухудшениях здоровья.
Из материалов, изученных на стадии следствия, можно было сделать вывод, что Лебедев - агент спецслужб, внедрённый к нам для организации провокации против нас и всей оппозиции с целью её дискредитации перед гражданами России.
Аудиозаписью наших разговоров он занимался почти на протяжении всего времени, как стал близок к нам. Это примерно с конца февраля начала марта 2012 г. При этом тут нужно понимать, что Лебедев - это человек, которого знали многие статусные оппозиционеры либерального толка. И когда мне стали поступать сигналы, что, возможно, он провокатор, я стал спрашивать мнение многих демократов, что они об этом думают. Все в один голос утверждали, что это нормальный парень, что с ним можно иметь дела. Потому и проблема казалась не столь значительной, тем более за него ручается столько много статусных людей, на данный момент наших союзников, а значит, желающих нам добра.  В общем, отчасти мой идеализм и вера в людей сыграли с нами злую шутку.  Но опять же тут нужно понимать вот что. Мы ведь действительно не планировали и не совершали того, что нам пришили. Более того, по сути дела, для нас это вообще довольно низкий уровень, по сравнению с нашим настоящим профессионализмом в деле проведения разного рода политических кампаний. Устроить какие-то массовые беспорядки, без серьёзной поддержки со стороны общества, без достаточной глубины политического кризиса в стране это, по-моему, просто какой-то идиотизм. Мы бы на это просто никогда не пошлю, так как это просто бессмысленно. Безусловно, мы боролись за изменение политической ситуации в стране, за демократизацию жизни общества, за смену курса развития. Мы являлись реальными сторонниками всех основных требований, выдвигаемых общегражданской коалицией после фальсификации результатов выборов в Госдуму в декабре 2011 года.
И для достижения наших целей, на мой взгляд, нужно было очень много и долго работать с массами. Объясняя и показывая им возможную альтернативу. Уверен, что иные методы, мирные и отчасти хитрые, могли бы и могу принести гораздо больше пользы, чем лобовая атака на кордоны полиции и красивая картинка стычек с полицейскими на один миг. Но власти хотелось представить нас дебоширами и чуть ли не хулиганами и при помощи Лебедева и вероятно его знакомых отчасти властям удалось состряпать данную провокацию. Плюс сюда, конечно, легла та картинка, которая получилась 6-го мая опять же вероятно организованная в результате провокации спецслужб.
Лебедев на суде подтвердил, что мы якобы действительно встречались с его знакомыми, среди которых якобы был и Таргамадзе. Хотя это не так, мы действительно встречались с его друзьями грузинами. Обсуждали с ними бизнеспроекты по продаже разного рода винной продукции и минеральной воды. Но опять же повторюсь, вели с этими людьми разного рода беседы, в том числе могли затрагивать и политику, и отношения с женщинами, и рыбалку, в общем обыкновенное мужское общение.  Но сейчас я понимаю, что во многом эти разговоры строились друзьями Лебедева, как провокация для того, чтобы записать их и передать наши беседы российским спецслужбам.
Помимо этого он начал говорить вообще о каких-то фантастических планах захвата нами гостиницы «Москва» и т.д. Правда тут же сказал, что Удальцов и Развозжаев не знали об этом плане. Далее он стал говорить видимо не по тексту. Он прямо сказал, что никаких беспорядков мы не готовили, что все события 6-го мая пошли не по тому сценарию, как мы задумали, что всё вышло из под контроля и стало неуправляемым. А у нас, мол ,был вообще другой сценарий развития событий. В общем, он стал, по какой-то причине склоняться к более правдоподобной версии событий. В результате судья его оборвал и перенёс заседание суда на следующий день.
Для меня было совершенно ясно, что судья буквально перепугался, что Лебедев сейчас договориться и до того, что все эти показания, данные им, это полная чушь, состряпанная следствием.
Тут, честно говоря, я и сам растерялся, почему Лебедев фактически дал суду показания, оправдывающие нас. Может, в нём проснулась какая-то совесть, может, спецслужбы не выполнили перед ним какую-то часть сделки я не знаю. Но факт остаётся фактом в первый день дачи показаний, Лебедев фактически оправдал нас по всем статьям. А то что он говорил, что у нас были какие-то планы, так мы этого и сами не отрицали. Наш план действительно, на мой взгляд, был довольно эффективным, мы действительно хотели после законного митинга призвать людей остаться ночевать на Болотной Площади. На пешеходной её части, не мешая проезжать транспорту. В общем, хотели провести некое подобие лагеря, как потом мы это сделали на мероприятии «Оккупай-Абай». Может быть, кому-то это покажется не совсем честным, но с точки зрения закона эти планы были абсолютно законны. Опять же, мы никого не собирались принуждать и ставить перед фактом. Наше дело было предложить, а там уж кто хотел -мог остаться, кто не хотел - мог уйти. Повторюсь, с точки зрения закона на тот момент это были абсолютно законные планы. Люди бы остались, на какое-то время, пели бы песни под гитары, общались бы на интересующие их темы, создавали бы свои органы самоуправления на этой территории и т.д. У памятника «Абаю» это во многом получилось, но в более усечённой форме.
Суд перенесли на завтра, судья явно был раздосадован поведением Лебедева. Меня как обычно увели в подвал. Вдруг через небольшой промежуток времени конвой сказал, чтобы я собирался. Я обрадовался и меня повели в автозак. Заводят и тут я очень сильно удивился, в автозаке сидит Лебедев. По сути, такая случайность, конечно же, возможна, но это строго запрещено. Но у меня сразу возникла мысль, что это всё не случайно. Сперва Лебедев сидел в соседнем помещении. И мы с ним переговаривались через стенку. Рядом со мной сидел какой-то подозрительный тип, всем своим видом он как бы выдавал, что он человек вольный. Допускаю, что это был какой-то оперативный сотрудник с записывающими устройствами. Я допускал, что кто-то опять устраивает какие-то провокации и поэтому старался общаться с Константином как можно корректней и осторожней. С другой стороны, я старался с ним говорить правдиво. В общем, мы обменялись своим мнением о деле о суде, он всё же высказался в таком плане, что нам н правильно применили статью, что, мол, нужно было за 6-е мая предъявлять подготовку к массовым беспорядкам, то есть через 30 ст УК.Р.Ф. Я на это не согласился, напомнив ему о наших мирных планах по данному мероприятию и т.д.  Чуть позже, зашли конвойные и меня вообще перевели в отделение к Лебедеву. Вообще в это время в автозаке было человек 10. То есть наша беседа приходила при свидетелях. Там находился и некий Андрей Черняков, довольно известный и противоречивый персонаж. Писали, что по его вине в своё время посадили Айгуль Махмутову, редактора какой-то небольшой московской газеты. Именно за газетную статью. Молодая девушка получила срок 5,5 лет. Но после многолетней борьбы и в вмешательства огромного количеств правозащитников она года через 3 вышла на свободу по УДО.
На данный момент Черняков, проходил по какому-то делу о мошенничестве, по-моему, с продажей депутатских мандатов от партии «Справедливая Россия». И вроде бы в это как-то был завещан депутат Госдумы Алексей Митрофанов. Он мне казался, каким-то взбалмошным человеком, много говорившим и постоянно хвалящимся своими связями с ФСБ. В общем, думаю, если бы я начал предъявлять Лебедеву какие-то свои претензии и, не дай бог, полез бы к нему руками в лицо. То, наверное, мне пришили бы очередную статью, а свидетели этому нашлись бы, думаю, они уже были тут рядом. Так что я предпочёл провести время с Лебедевым в мирной беседе. И даже затронуть ряд христианских постулатов о прощении. Отчасти у меня и настроение на тот момент было именно таким.
И тут, честно говоря, мне хотелось бы подчеркнуть одну очень важную вещь. Верующие люди, наверное, меня поймут, а не верующие пусть пропустят мимом ушей. Итак, часто сидя в подвальных боксиках, я слышал призывы мусульман к молитвам. Это кто-то из соседних боксиков, пел какие-то суры. Часто пели довольно красиво. Возможно, это даже был Рустам, один из племянников Лом-Али Гатукаева, проходивший по делу Политковской и по версии следствия, а потом и по решению суда он был признан исполнителем в этом деле. Получивший пожизненный срок.
Как-то уж так получалось, что и я часто в это время читал псалмы. И хочу сказать, что чтение псалмов, находясь в этом подземелье, почему-то сильнее всего чувствовалось психологически. Как-то уж эта особая обречённость и близость особо падших людей раскрывали душу для библейских текстов, и они и вправду проходили до глубины души, доставали до мозга костей.
19 марта свидетельские показания дал Здоренко, полковник полиции из УВД по ЦАО г Москвы, который очень четко фиксировал нашу непричастность и не виновность в событиях 6-го мая.
Дело в том, что насколько я помню, он один из авторов известного документа ГУВД Москвы от 6-го мая 2012 г. В котором он, как уполномочено лицо официально рапортовал, что никаких особых происшествий на Болотной площади не произошло.  Данный документ, подписанный в том числе неким Дейниченко тоже, по-моему, полковником ГУВД, потом гулял по всему интернету и наделал много шума. Вот его основные очертания:
 Итак, 6 мая 2012 года Дейниченко составил рапорт. В рапорте указывалось, что марш, в котором принимало участие 8000 человек, начался в около 16.00 и проследовал от м. Калужская по маршруту до Болотной площади. В нем перечислялись общественные и партийные организации и организаторы, которые принимали участие в марше, количество и цвета их флагов, баннеров и содержание этих баннеров. В нем также указывалось что
“… в 17.04 организованная колонна… прибыла к оцеплению и выразила намерение проследовать прямо на Большой Каменный мост и пересечь его по направлению к Боровицкой площади. Полиция… приказала им следовать к Болотной площади, месту проведения митинга. Однако, лидеры во главе колонны , г-н Удальцов, г-н Немцов и г-н Навальный(признан экстремистом в РФ) … через громкоговоритель призвали участников марша не двигаться. Вместе с другими 30-ю протестующими они сели на землю. Другая группа из 20 человек, по просьбе их лидеров, также села. Полиция … несколько раз предупреждала их относительно проведения несанкционированного публичного собрания и потребовала проследовать к месту митинга. Кроме того, два депутата Государственной Думы Геннадий Гудков и Дмитрий Гудков(признаны иноагентами в РФ), Уполномоченный по правам человека Российской Федерации Владимир Лукин, и член Общественной палаты Николай Сванидзе говорили с ними, но сидящие на земле не реагировали, и продолжал скандировать лозунги … С 17.58 до 19.00 люди на Малом Каменном мосту и Болотной набережной предпринимали попытки разорвать оцепление, бросали пустые стеклянные бутылки, фейерверки, куски асфальта и переносные металлические барьеры в сотрудников полиции. С 17 до 18 часов на сцене играла музыка… В 17.20… депутат Вологодской областной Думы призвал участников проследовать к Малому Каменному мосту, чтобы поддержать сидящих на земле … В 18 часов одна из организаторов, госпожа Митюшкина … вышла на сцену и объявила собрание закрытым. В 18.20 вечера г-н Удальцов вышел на сцену и призвал людей принять участие в акции протеста.
В 19.00 группа из около 20 лиц, включая г-жу Митюшкину, … попытались установить три одноместных палатки на Болотной набережной. (Кстати говоря, установку этих палаток потом пытались пришить мне и опять же Лебедев во много опроверг эти доводы следствия).
…
С 18 до 21 часов были приняты необходимые меры для того, чтобы отодвинуть граждан от Малого Каменного моста, Болотной набережной и Болотной улицы, и задержать наиболее активно сопротивляющихся…, в связи с чем 28 сотрудников полиции и военнослужащих [получили ранения] различной степени тяжести, четверо были госпитализированы.
В целом, 656 человек были задержаны в Москве с целью предотвратить общественные беспорядки и несанкционированные демонстрации……
Общее количество войск, развернутых для поддержания общественного порядка и безопасности в Москве, составляла 12759 военнослужащих, в том числе 7609 сотрудников полиции, 100 сотрудников дорожной полиции, 4650 военнослужащих и 400 членов добровольных бригад.
В результате мер, принятых Управлением внутренних дел Москвы, задачи обеспечения безопасности общественного порядка были завершены в полном объеме, никаких чрезвычайных событий не было допущено»
Ну, собственно, последний абзац отвечает на все вопросы. Это официальный документ руководства ГУВД Москвы. Специально прикреплённого к данному мероприятию. Глазами и, как говорится, устами данного сотрудника далеко не рядового с широкими полномочиями, однозначно было заявлено, что никаких чрезвычайных происшествий 6-го мая 2012 г. В Москве не произошло.  Правда нужно сказать, что в тот же день СК России возбудили уголовное дело по факту массовых беспорядков. Причём, как говорят очевидцы, автомобили Следственного Комитета России появились на Болотной Площади за долго до появления там участником демонстрации. То есть тем самым следственный комитет знал заранее, что там будут какие-то события, которые им нужно будет зафиксировать. Об этом говорили многие свидетели, но судьи никак не реагировали на дынные показания. 

Ниже я привожу текст допроса Здоренко, в версии Анастасии Удальцовой.

…19 марта в Мосгорсуде продолжились слушания по делу Сергея Удальцова и Леонида Развозжаева. На этот раз в процесс вмешался снегопад — два свидетеля со стороны обвинения, которые работают в коммунальных службах, не смогли явиться в суд, так как их перебросили на уборку снега. Допрос двух других свидетелей — сотрудницы Управы «Якиманка» Масальской и специалиста по вооружению из УВД по ВАО г. Москвы Красноярова (он выдавал 6 мая 2012 года спецсредства сотрудникам полиции, но сам на Болотной площади не был) — занял не более получаса, так как про организацию беспорядков Удальцовым и Развозжаевым они ничего поведать не могли.
Главным свидетелем сегодня стал небезызвестный в оппозиционных кругах полковник полиции из УВД по ЦАО г Москвы Юрий Здоренко (фото прилагается). Зайдя в зал суда, он поприветствовал Сергея Удальцова, которого «знает с 2004 года». Его допрос позволил выяснить несколько очень важных моментов. Для начала Здоренко сообщил, что пресловутая «направляющая цепь полиции» в районе Малого Каменного моста 6 мая 2012 года была в зоне ответственности товарища Сапрыкина (командир подразделения ОМОН), к которому и надо адресовать все вопросы по поводу этой цепи (характерно, что в числе свидетелей со стороны обвинения Сапрыкин отсутствует). Также Здоренко подчеркнул, что о выставлении этой цепи организаторов Марша миллионов не информировали. Далее свидетель Здоренко зафиксировал очень важный аспект тех событий — 6 мая сквер на Болотной площади был закрыт «в связи с появлением оперативной информации о намерении митингующих разбить в нем палатки». Однако Здоренко отметил, что в связи с превышением заявленного количества участников Марша миллионов (как он заявил, «было не меньше 30 тысяч»), полиция вполне могла открыть этот сквер для прохода граждан (чего и добивались демонстранты, которые сели на асфальт перед направляющей цепью полиции!!!), так как ранее в 2012 году ТАКИЕ ПРЕЦЕДЕНТЫ УЖЕ БЫЛИ. Но никаких приказов (открыть сквер) ему от руководителей Оперативного штаба не поступало. То есть, Здоренко подтвердил, что ранее во время проведения подобных акций граждане могли заходить на Болотную площадь через сквер, хотя другие сотрудники полиции и представители мэрии в суде это отрицали. Помимо этого, Здоренко сообщил, что Удальцов к беспорядкам и прорыву оцепления не призывал, был задержан на сцене, когда «говорил о необходимости продолжить митинг (!!!)». На вопрос судьи Замашнюка, слышал ли Удальцов объявление об окончании митинга, Здоренко сказал: «Вряд ли, так как от сцены до Малого Каменного моста, где в тот момент находился Удальцов, очень далеко». Ну и в конце допроса полковник Здоренко совсем разоткровенничался, заявив, что никаких законов, которые запрещают сидеть на асфальте во время согласованного шествия или митинга НЕТ. В целом, данный свидетель гораздо лучше смотрелся бы, выступая со стороны защиты, так как он очень четко отфиксировал ОТСУТСТВИЕ в действиях Удальцова и Развозжаева какого-либо умысла на организацию беспорядков…
В этот день в СИЗО я вернулся особо поздно, в суде я был вымотан я еле держался. И уже в сборочном боксике мне сказали, что я сейчас в камере должен собрать свои вещи, так как меня переводят в другое СИЗО. Я отчасти был рад этому обстоятельству, так как был уверен, что меня переводят в Мастроску, либо в другое СИЗО ближе к Мосгорсуду. Но время было уже 23:00, естественно я понимал, что на перевод уйдёт не менее 3-х чсов, значит, в новой камере я смогу уснуть глубокой ночью, а завтра новый суд. Я начал было объяснять данную проблему сотрудником конвойной службы. Но у них один довод, особое поручении Тихомирова, главы ФСИН г. Москвы, мы ничего не можем сделать. Хотя можно было перевести в субботу, более того, обычно из СИЗО в СИЗО внутри Москвы так и перевозят по субботам.  Так как конвойные службы, и главное автомобили в будни и так перегружены транспортировкой зэков в суды и в места проведения следственных действий.
Делать ничего я зашёл в камеру, объяснил ребятам, что к чему, и стал собираться. Ребята в основном очень расстроились тому, что меня переводят, но одновременно и порадовались за меня, зная моё плохое самочувствие. Начались мои сборы: вещей, как всегда, оказалось очень много. Мне пришлось бросить тут в камере часть пожитков, в том числе мои суперваленки, в которых я зимовал в Иркутске, подаренные мне в Челябинске. Раздав ребятам ещё часть вещей, я всё же нагрёб пару тяжёлых сумок и меня повели вниз на обыск. Обыск в этот раз был недолгий, просто просканировали все сумки на специальной машине, как в аэропорту.
Автозак домчал меня до Матроски довольно быстро, а вот там начались проволочки. Несмотря на поздний час, там меня поместили в какое-то сборочное отделение, где было немного зэков, в т.ч. только что арестованные. Постепенно всех вызывали сотрудники и на импровизированной комиссии определяли по камерам. Тут был врач, который знал меня в лицо и даже назначал мне курс лечения по остеохондрозу, он высказался в таком ключе, мол, я знаю его, он весь больной, его бы в больницу. Я даже на секундочку подумал, что сейчас произойдёт чудо. Но нет, долго ждал решения опять в боксике и вот нас уже глубокой ночью повели с каким-то вновь прибывшим наркоманом в карантинную камеру. Это была пустая двухместна. Где после небольшого разбора вещей и разложения постели я плюхнулся спать. Тут ещё нужно сказать, что я с собой и на себе тащил свои сумки, нас прогнали по каким-то коридорам. И, по-моему, от огромной тяжести я существенно нагрузил сердце. Тут, наверное, ещё и сказалась общая усталость.  На утро наркоман буквально выпрашивал чего-нибудь сладкого и чая. Я выделил ему все, что он просил. И с утра уехал на суд. Нужно сказать, что я был в ужасном состоянии и на судебном заседании я заявил ходатайство, о переносе судебного заседания. Объяснив всё, что со мной произошло, что я фактически не спал. Но при этом поблагодарив судью, если он действительно имеет, какое-то отношение к моему переводу. Замашнюк в этот раз ходатайство удовлетворил.
Меня увели в подвал, но если суд заканчивается рано, то у человека есть шанс уехать в тюрьму быстро. Так у меня и получилось. Меня загрузили в автозак, и буквально чрез 10 минут я оказался в Матроске, но тут меня ждал сюрприз, меня определили в сборочный боксик, в котором были десятки арестантов, Вентиляции была очень слабая все курили, это было страшное зрелище, дышать было нечем. В этой сборке меня продержали несколько часов и, лишь почти когда всех увели, вызвали меня. Уже было достаточно позднее время. Инспектор мне сразу сказал, чтобы я в камере быстро собрался, что меня переводят на 6-й корпус. После всех приключений, дальних поездок из СИЗО-5 и посещения прокуренных сборок для меня это известие было чуть ли не подарком судьбы, нет, это было больше, это была моя маленькая победа внутри системы! Распрощавшись с наркоманом, я быстро собрал сумку и пошёл в 6-й корпус.


Глава 6. Суд, опять Матроска

На 6-й корпус вернулся, как домой, был очень рад этому возвращению. Даже сотрудники казались какими-то родными людьми, чуть ли не родственниками. После быстрого осмотра вещей, меня повели в камеру, и определили в 612-ю. В камере очень удивились моему появлению и обрадовались, тут сидели Урлашов и Олег Соколов, мошенник сидевший за какую-то взятку. Но, как он говорил, по делу, состряпанному на тот момент экс-главой ГУЭБиПК. Олег, по-моему, был моим ровесником или на пару лет старше, Женя Урлашов старше меня лет на 7, но наши интересы в жизни в принципе были во многом одинаковые. Единственно, что с Урлашовым мы очень сильно расходились по многим идеологическим позициям, он, конечно же, либерал. Он на тот момент совершено не принял присоединение Крыма к России и в этом вопросе дрейфовал со всем либеральным сообществом. С Олегом в этом вопросе было просто, его отец был профессиональным военным, и его детство прошло в каком-то городке, даже, по-моему, на родине Бандеры. Так что Олег, как и я, знал всю эту бандеровскую публику, как говорится, в лицо. И нам особо ненужно было объяснять, кто там верховодит и к чему это всё может привести. Иногда с Женей по некоторым идейным вопросам мы до того не сходились, что даже крепко ругались.
У ребят в камере был телевизор, один из тех, которые подарил Михаил Прохоров СИЗО-1, а вернее Урлашову.  Дело в том, что на тот момент передать телевизор арестанту было уже очень сложно, а вот пожертвование в СИЗО сделать можно было. Вот и Прохорову пришлось жертвовать на СИЗО с таким прицелом, что один из 10 телеков дадут Урлашову.
В камере 612 царила атмосфера библиотечного архива. Евгений имел в наличие прекрасную библиотеку из нескольких десятков книг, даже, думаю, не менее ста. Ему книги приходили постоянно, то посылками, то приносили адвокаты и т.д. И старые, и новые, купленные только что. Было много поэзии. Урлашов буквально утопал в этих фолиантах, постоянно конспектируя, что-то в своих записных книжках. Вообще Евгений вёл своеобразный образ жизни для человека, находящегося в тюрьме. Он скорее был похож на студента, честно готовившегося к сдаче экзаменов. Постоянно был занят, каким-то интеллектуальным трудом, чтением, писаниной писем, работай с адвокатами по делу. Да и без адвокатов он постоянно возвращался к материалам дела. А редкие минуты праздного общения мы обсуждали текущую политику, как внутреннею, так и внешнею. Поразительно, но Урлашов, во всяком случае на словах, был путинистом, хоть и против крымско-украинской политики нашего государства и при этом оставался довольно фанатичным либералом. Он, кстати, очень резко неприемлил левую идеологию. Всю советскую историю, по сути, отрицал напрочь. По некоторым вопросам с ним буквально невозможно было общаться, он переходил на очень резкие слова. Когда я был не на судах, на прогулки мы ходил в основном с Олегом вдвоём. За три месяца проведённых мною в к.612 Женя погулял всего пару раз. Мы с Олегом очень беспокоились за его физическое и эмоциональное состояние. Уж очень нас тревожил тот факт, что он почти совсем не дышит свежим воздухом. И на наши уговоры он особо никак не поддавался. Кстати, в этот раз у нас сложилась редкая ситуация, когда камера оказалась некурящей. Тут курил только Женя, но, по-моему, он выкуривал всего две сигареты в день одну утром вторую вечером. Думаю, у него это был скорее какой-то ритуал, чем тяга к никотину.
Олег Сколов, сам по себе был человек довольно эрудированный и образованный. Более того, у него в жизни были какие-то интересные события, он много пожил заграницей, повидал мир. По его рассказам в начале 90-х он даже учувствовал в создании какой-то пирамиды по типу МММ Мавроди, только не в России, а где-то, по-моему, в Румынии.  Олег постоянно был на спорте, он делал ежедневные пробежки по прогулочному дворику, и так же довольно сложный комплекс силовых упражнений, смастерив подобие больших гантель из нескольких пятилитровых бутылей с водой.  В принципе, он был типичный москвич, представитель среднего класса. Не помню, чтобы он говорил о какой-то своей официальной работе, скорее он был самозанятый. А по оперативным данным он проходил как «решала», то есть посредник между деловым миром и чиновниками в решении каких-то вопросах. Не буду обсуждать степень его вины. Но странно, что его дело начинала команда Сугробова, и Олег говорил, что когда его задержали, то возили лично в кабинет к заму Сугробова, генералу Борису Колесникову. Которого потом арестовали по делу ГУЭБиПК и на допросе он якобы выпрыгнул из окна СК России и разбился насмерть. По другим данным, его выкинули из окна уже мёртвого. При этом, по сведениям Олега, Колесников действительно употреблял кокаин, и это происходило, в том числе при их встрече. За что Олег называл его Боря-ноздря. На теме неприязни к Сугробову Олег и Урлашов очень сблизились. Ещё Олег Соколов знаменит тем, что я лично более не знаю никого, кому бы российский суд применил в качестве смягчающего обстоятельства тот факт, что он находился длительное время в условиях СИЗО! При этом он к тому периоду времени был в СИЗО около 8-ми месяцев! По арестантским меркам это не очень большой срок. У нас люди до приговора первой инстанции даже по тяжким статьям часто сидят по 1.5 – 2 года, а то и больше.
Если кому-то понадобиться этот аргумент для написания апелляционной жалобы, то, пожалуйста, ищите информацию на сайте Измайловского Районного суда г. Москвы приговор от 30 января 2014 г. дело № 1-7/14в отношении Соколова Олега Игоревича 9.06.1967 г.р. Председательствующий федеральный судья Поспелова Е.В. 
Теперь пои поездки в суд стали гораздо легче, я не могу объяснить того счастья, которое я испытывал особенно на первых порах от облегчения. Я теперь просыпался не ранее восьми, а то и в девять, меня заранее предупреждали, во сколько будет автозак. Чаще всего он приходил, где-то к 10. Я успевал с утра нормально позавтракать, спокойно собраться. Из суда я чаще всего возвращался к 20:00, но не редкость были случаи, когда и к 17:00 и даже к 14:00, когда суды завершались быстро допустим за неявкой свидетелей или занятостью судей в других процессах. У меня теперь было много время, я стал читать книги из библиотеки Урлашова. Писал более содержательные письма, даже получилось писать какие-то стихи. Из книг уж сейчас и не вспомню всё, но вот могу определённо сказать, что мне очень понравился Ник Вуйчич, я прочёл две или три его книги, конечно, он меня очень впечатлил, как говорится, до кончиков пальцев. Вероятно, там же я прочёл «Мать» Горького и перечитал «Железный поток» Серафимовича. Кстати, Урлашов тоже решился и прочёл «поток» и с художественной точки зрения понял книгу правильно.
Я не знал Урлашова до этого. Хоть я нас и была масса общих знакомых. Всё-таки мне кажется, его парадигма восхождения был настолько крута и падение на столько неожиданно, что он, вероятно, переживал свою судьбу крайне сложно. Он часто заговаривал о своём деле, объясняя подробно, почему он невиновен. Мне кажется, я уже знал всех фигурантов его дела, как потерпевших, так и обвиняемых, знал фамилии оперативников и следователей. Даже знал влиятельных единороссов и кураторов в администрации президента, тех, кто заказал провокацию его дела или был хоть как-то причастен к его делу.
И эти рассказы иногда изрядно напрягали, тем более мне и самому нужно было заниматься моими судебными делами, да и иногда просто хотелось отдохнуть, ничего и никого не слушая.
Кстати, его адвокаты были так же адвокатами у Владимира Голубкова и тот, узнав, что мы с Евгением сейчас сидим вместе, передал мне привет. При этом он вышел из СИЗО так и не осужденным примерно в мае 2014 года.
Между тем мои поездки в суд продолжались почти каждый день, в автозаке я пересекался с Лом-Али Гатукаевым, Сергеем Хаджи-Курбановым и с остальными фигурантами дела об убийстве Политковской. Как бы это не показалось странным, но мы довольно дружески общались. Хоть я безусловно осуждаю убийство Политковской. И в своё время даже был на её похоронах, на кладбище. И даже, по-моему, написал, какой-то чувственный пост у себя в ЖЖ в день похорон. Но что поделать, превратности судьбы. В тюрьмах зэки часто оставляют свои амбиции и недовольство к кому-то там за забором. Вообще, честно говоря, у меня как-то хорошо складывались отношения с чеченцами. Я не могу сказать, что они автоматически становились моими друзьями, но во всяком случае со мной они всегда общались почтительно. При этом иногда даже не зная, кто я такой и по какому делу сижу.
Ну, а если брать нацию в целом, которую я хотел бы выделить как произведшую на меня положительное впечатление, это в первую очередь татары. За исключением, пожалуй, Габдулина. Все татары, которые мне встречались на тюремном пути, оказывались вполне порядочными, а часто даже интеллектуально одарёнными людьми. Как арестанты, так и сотрудники, в т.ч. ФСИН. Ну, а что касается Габдулина, то, конечно, ему по штату положено было быть недобрым. Однако ведь и он сказал мне в Иркутске, что знает, что мы ничего не делали, кажется, в таком роде, дословно уж не помню. Однако минус ему в том, что он не нашёл в себе силы уйти из этого дела и, допустим, как Сноуден на весь мир заявить о фальсификациях дел в СК России.  В общем, извиняясь, за это лирическое отступление, ещё раз хочу сказать добрые слова в адрес татар, встречавшихся мне на тюремном пути. Хотя, безусловно, это не значит, что какие-то нации лучше, а какие-то хуже. Просто мне часто встречались глупые таджики, узбеки. Но это, вероятней всего, было связано с тем, что образования у них фактически не был вообще. Деревенские ребята, вытащенные нуждой на заработки в Россию и попавшие тут по разным причинам в тюрьмы и колонии.
С подельниками, да и с Лом-али я часто обменивался газетами, журналами, которые ко мне приходили, но помимо этого и занимался так сказать деликатными вопросами. Дело в том, что кто-то из подельников Урлашова сидел с кем-то из подельников Лом-Али, и мне приходилось передавать их записки друг другу, ну, и информацию на словах. Хотя, честно говоря, мне это, наверное, грозило дисциплинарным наказанием, но арестантская солидарность в пределах человеческой морали для меня была важнее.
Ещё один человек, а вернее, даже ещё одна группа подельников, с кем мне часто приходилось ездить - это Владимир Кумарин, о нём говорят и пишут, что он был в 90-х и начале 2000-х лидером питерского преступного мира. И безусловно знал лично представителей всей питерской власти того периода. В народе ходили слухи, что именно из-за этих глубоких знаний питерского периода жизни В. Путина Кумарин и сидит и, вероятно, из тюрьмы никогда не выйдет.
Но сразу хочу оговориться, что ни о чём таком мы с ним не общались. Узнав, кто я такой он с большим почтением и вниманием стал общаться со мной. Почти всегда принося с собой какие-то распечатки с разного рода сайтов, которые ему приносили адвокаты. Чаще всего в них говорилось об острых политических вопросах текущего времени, устами авторитетных, на его взгляд, политиков, экспертов и т.д. 
Вообще, Кумарин является глубоко религиозным человеком. Он инвалид, без руки, с очень ослабленным здоровьем. Способ его общения почти со всеми довольно кроткий тихий тембр, проникающий до глубины. Во многом он напоминал скорее какого-то православного старца, нежели криминального авторитета. Его подельники — это крепкие ребята примерное моего возраста. Говорят, один из них муж Т. Овсиенко. Их всех судили по какому-то эпизоду о заказном убийстве. И на том процессе, на который они ездили, так же как я в Мосгорсуд чуть ли не каждый день, суд присяжных их всех оправдал. Причём интересно было то, что суд по питерскому делу проходил в Москве и судьи были питерские и присяжные тоже всех их доставляли в Москву на заседания за счёт государства. А мотивация суда в Москве была такова, что Кумарин, мол, инвалид по этому его нельзя транспортировать в Питер. Хотя конечно все понимали, что на самом деле власти просто опасались оставшегося влияния Кумарина в Питер, в т.ч. на разного рода общественность и поэтому убрали суд из северной столицы подальше в первопрестольную
Один раз у меня с этими ребятами произошёл курьёзный случай. У нас на корпусе сидел не совсем адекватный человек. Он был молод, называл себя бродягой. В криминальном мире этот титул означает что-то типа кандидат в мастера спорта, при том, что мастер спорта, разумеется, это вор в законе.
Родом этот парень был, по-моему, из Грузии и у него вроде бы дядя и вправду был вором в законе. Нужно понимать, что, если человек неадекватен, а говорят, у него действительно было психическое расстройство, так вот, если неадекватный человек называет себя бродягой, то это может стать сущим адом для других арестантов, особенно первоходов (человек, впервые оказавшийся в местах заключения), слабо понимающих в хитросплетении этих иерархий.
Он может раздавать идиотские рекомендации, по сути дела, подставив других арестантов и многие вынуждены выполнять его просьбы, так как такому человеку отказывать не принято.
Так вот за пару дней до одной из моих поездок из соседней камеры пришёл «прогон», то есть кто-то интересовался, кто в скором времени поедет в суд. Я ответил, что собираюсь тогда-то, тогда-то. В ответ чрез некоторое время меня спрашивают, возьму ли я груз от данного молодого бродяги. Я ответил, что если это не запрет, то готов взять его груз. Под запретом обычно подразумевается что-то такое, что запрещено к использованию в СИЗО. Причём часто запрет может быть наложен и криминальными авторитетами, например, часто под запрет попадают наркотики.  После моего ответа меня более никто не спрашивал ни о чём.
Через пару дней ни сном ни духом я поехал на суд, отсудился и возвращался назад в отделении с этим бродягой. И тут он мне выстреливает, а это ты, ты что, мол, мой груз не захотел мне доставить. Я говорю, мол, я не отказывался, сказав, что лишь запрет брать не буду, говорю: «А что за груз?» И тут он «выстреливает» при этом, показывая на какого-то молодого парня с другого корпуса, вот, мол, хороший парень, привёз мне гашиш. Я ему: «Ты, типа, офигел, ещё бы я тебе наркоту не возил!» Он что-то в ответ буркнул грубое. Я не стал обращать внимание на откровенно дебильные выходки полоумного человека. К тому же мы приехали. По приезде в СИЗО порядок был такой: сперва выгружались арестанты с общих корпусов, они шли на сборку, а потом нас, арестантов с корпуса №6 и корпуса №9 (это спецкорпус, находящийся в ведомстве ФСБ, по сути, это тоже самое «Лефортово», Кумарин как раз сидел там).
В этот раз арестантов тоже выгрузили, и молодой бродяга вышел с общими корпусами. А меня пересадили в помещение, где сидели люди из девятки среди них был и Кумарин. Мы начали мило беседовать с ним. При этом кумаринские люди нам обычно не мешали, возможно, у них были другие интересы в жизни. Но с Кумариным мне лично было интересно обсуждать текущие вопросы, в которых он не плохо ориентировался, правда, часто глядя на процессы через религиозную призму.
Вдруг у автозака мы услышали, какой-то шум, это полицейские толпой вели нашего бродягу, Так как он вышел не со своим потоком, а нам нужно было отправляться к нашему корпусу. Он кричал, в полу визгливом тембре. И полицейским с трудом удалось его втащить в автозак. Посадили его к нам же. Видать и так не в меру активный, а тут ещё излишне возбуждённый от инцидента с полицией, бродяга в очень громком тоне начал представляться. Кумаринские с ним поздоровались, ну, и на этом как бы закончили с ним общение. Его это как-то не устроило, и он начал кричать чуть ли не в ухо кумарину, возможно, ещё помятую о нашем с ним инциденте. Я бродяга, тбилисский вы что мол со мной общаться не хотите. Тут Кумарин уже не выдержал, и говорит своим, ребята поговорите с человеком. К разговору подключился, по-моему, Алексей я уже встречался с ним и даже как-то сиживал в подвальном боксике Мосгорсуда. Он попросил молодого человек говорить потише. В ответ услышал, мол, я такой-то, Тбилисский, на что Алексей ответил: «Ну и что теперь? А я Лёша Питерский».  Показал на кого-то рукой назвал и его. Это начало производить впечатление на взбалмошного молодого человека, в итоге разговор пошёл по более миролюбивому руслу.
В конце концов, они стали перебирать имена каких-то видных людей из криминального мира, в том числе очень авторитетных воров, которых безусловно питерские знали очень близко. В итоге, молодой джигит присмирел и превратился в полнее себе здравомыслящего молодого человека. Всё это длилось не долго минут десять не больше. Мы подъехали к 6-му корпусу. А тут выгружают обычно по одному и, как говорится, по желанию. И исключительно наши инспектора. Но в этот раз вышел, какой-то неизвестный ФСИНовец и назвал мою фамилию, я распрощался с Кумариным и с другими и пошёл. И тут меня ожидал сюрприз, меня не повели на второй этаж, где располагались наши апартаменты, а стали обыскивать в одной из двух маленьких двухместных камер, которые есть тут на первом этаже. Для меня всё это показалось очень странным, обыск был довольно пристальный, к тому же присутствовали незнакомые сотрудники в офицерском звании. А чуть поодаль вообще стояли люди в штатском и пару зэков из числа хозобслуги СИЗО. Всё это натолкнуло меня на мысль что это из-за груза, который везёт с собой мой попутчик.
Сидя один в пустой камере, а после обыска меня не повели в свою камеру как это бывало обычно. Я услышал крики, явно кричал молодой тбилисец, обращаясь к кому-то он кричал, мол, передай, чтобы все начинали кипишь, так как его якобы избили при обыске и т.д.
Чрез некоторое время всё стихло. Из одиночки в камеру меня подняли только через пару часов. Позже я узнал, что у него действительно искали наркотики, но он успел проглотить гашиш, и опера остались ни с чем. Но я ещё долгое время переживал из-за этого инцидента. Во-первых, если бы я не отказался, а, проявив опрометчивость, взялся перевозить любой груз, то была бы вероятность, что меня могли поймать при перевозке наркотиков. А это уж извините очень серьёзная статья и серьёзные сроки. И естественно никакой идиот типа данного персонажа, которому захотелось покурить какой-то дури, не сможет помочь тебе в такой ситуации. Какого бы он авторитета не был. К тому же как бы это вообще выглядело: Развозжаев попался на перевозке наркотиков для тюрьмы. Поэтому я советую арестантам всегда интересоваться, что вам предлагают перевесзти те или иные знакомые, находящиеся в тюрьме и т.д. Для судьи вы потом ничего не докажете, что вас банально подставили. Судья смотрит на факт: у вас нашли наркотики, вес такой-то за это срок от и до. А то что это, допустим, произошло в местах заключения то это, на мой взгляд, усугубляет ситуацию. Так что ещё раз интересуйтесь, прежде чем давать обещания тому или иному человеку помочь ему.
Помимо этого, я-то вообще оказывался в двусмысленном положении. Меня завели первого в корпус, то есть, по закону жанра, я мог и сдать данного деятеля и, мол, поэтому его начали обыскивать. На меня как бы падала тень, хотя, конечно, я вообще не знал, что он повезёт в этот день, да и не знал, что он вообще едет именно сегодня. Я потом консультировался у одного авторитетного человека, он мне однозначно сказал, что из-за этого идиота никто бы и интересоваться не стал. Но всё же осадок у меня оставался ещё несколько дней.
При этом суды шли своим чередом, я чувствовал себя гораздо лучше и моё знание материалов уголовного дела часто злило судей. Я показывал на несоответствия показаний ОМОНовцев их первым показаниям, спрашивал, как они могли получить травмы пальцев рук, избивая людей? Спрашивал их знают ли они что-нибудь об участии в митинге курсантов школ ФСБ и оперативных сотрудников, на которых при этом были одеты маски. Свидетелей вызывали уже пачками, если омоновцы говорили заученные фразы, абсолютно все гражданские лица даже, приглашённые в суд следствием, давали показания в нашу пользу.
Тем временем в подвалах Мосгорсуда стали происходить какие-то странные вещи. Приехав один раз в Мосгорсуд, меня долго не выводили, потом провели в подвал и оставили около комнаты обыска в её не заводили. При этом в другой комнате, была какая-то суматоха. Несколько сотрудников копались возле человека я стал приглядываться и у видел, что у него изо рта шла кровь, сотрудники, как бы переговариваясь между собой, ругали друг друга. «Я тебе говорил - не нужно его шокером». «А кто же знал, что он эпилептик?» Буквально на следующий день, при мне сильно избили какого-то особо разговорчивого арестанта.
А вечером с сотрудниками конвойной службы полиции произошёл инцидент и у меня. В комнате отдыха у зала суда, рядом находился туалет. Он был буквально напротив двери комнаты отдыха, от одной двери до другой было три четыре небольших шага.
Я попросился зайти туда мне разрешили, сделав первый шаг, я услышал резкий окрик: «Руки за спину!» Я подумал, что сотрудник так шутит. Ведь я в принципе даже не успею заложить руки за спину, как уже буду в туалете. Но он не шутил. Выйдя из туалета, он начал грубить мне всякого рода нецензурными словами, мол, почему ты не закладываешь руки за спину. Я объяснил ему, что я так ни разу не делал, другие сотрудники ничего не имели против того что бы такое расстояние я преодолевал без такой формальности. На что он в таком же грубом тоне задал мне вопрос, ты что, мол, авторитет, я уж разозлился и качнул головой, да я, мол. авторитет. Конечно, слово авторитет мы, наверное, понимали по-разному. Тут он подлетел ко мне, заломил мне руки, надел наручники и сказал, что поставит мне на деле красную полосу, то есть человека, склонного к побегу.
Так и сделал, в итоге назад меня везли в наручниках и в отдельном железно помещении от всех остальных зэков в стороне. При выходе из подвалов перед посадкой в автозак, один сопровождающий шепнул мне, что нужно скромнее себя вести в зале суда, потому что судья на тебя злится. Но если бы я что-то нарушал, то судья мог принять меры законного характера, а тут я полагаю судью просто не устраивало то, что я слишком много задаю неприятных и неудобных вопросов.
Ниже мне хотелось бы привести ряд интересных показаний, зафиксированных и опубликованных на сайте «Росузник». Даю этот материал в урезанном виде:

21.03.2014
«21 марта на процессе по делу Сергея Удальцова и Леонида Развозжаева в Мосгорсуде допросили трех свидетелей со стороны обвинения. Сотрудники полиции Боценко и Дударев из УВД по ВАО г. Москвы (6 мая они работали в группе задержания) на Болотной площади Удальцова и Развозжаева не видели, поэтому их допрос прошел быстро. Более подробно изучили показания омоновского видеоператора Зубарева, который 6 мая 2012 года снимал видео на Марше миллионов. Он рассказал, что во время шествия шел рядом с Удальцовым, никаких призывов к беспорядкам от него не слышал. Также Зубарев рассказал про «сидячую забастовку» возле кинотеатра «Ударник». По его словам, Удальцов сел на асфальт, вместе с ним сели Немцов, Навальный(признан экстремистом в РФ) и еще около 30 человек. «Они требовали эфир на телевидении, а также отмены инаугурации Путина», — сообщил Зубарев. Агрессии со стороны сидевших на асфальте он не заметил, прорыв полицейской цепи произошел позднее в стороне от «сидячей забастовки». После этого Забарев больше не видел Удальцова, зато видел в числе прорвавшихся через оцепление Развозжаева. Правда, каких-либо противоправных действий тот не совершал. Откуда вообще взялась на Малом Каменном мосту полицейская цепь, свидетель Зубарев пояснить не смог».
24.03.2014
«24 марта заседание в Мосгорсуде по делу Сергея Удальцова и Леонида Развозжаева началось с опозданием. Утром Удальцов вызвал «скорую помощь», так как у него обострилась язвенная болезнь. Первым допросили сотрудника Центра экстренной медицинской помощи (ЦЭМП) Круговых, который 6 мая 2012 года координировал работу медицинских бригад на Болотной площади. Затем допросили двух бойцов ОМОН — Домнина и Перегудова. Они Удальцова и Развозжаева 6 мая на Болотной площади не видели, призывов к беспорядкам не слышали. Завершился допрос длительным выяснением того, какой запах был у газа, распыленного на Болотной. Точно выяснить это не удалось, прозвучала даже версия о том, что кто-то из женщин принес на митинг специи».
25.03.2014
«Первым допросили сотрудника ДЕЗ района «Якиманка» Вовкивского, который НИЧЕГО про действия Удальцова и Развозжаева сказать не мог. Более содержательными были показания видеооператора из 2-го оперативного полка полиции Ванюхина, который снимал Марш миллионов. Еще более интересными оказались показания гражданского журналиста Васильева, который 6 мая 2012 года вел для издания «Ридус» интернет-трансляцию с Марша миллионов.»
                Тут я уже попытаюсь дополнить эту информацию: Ванюхин оказался очень интересным свидетелем, если бы судья хотел докопаться до истины, то он бы явно зацепился бы до очень подозрительных фактов, которые были изложены в показания данного свидетеля. При этом Ванюхин как-то подозрительно умолчал об интересных фактах! Но я-то читал дело, подозреваю, что боле тщательно, чем все остальные участники процесса! Тут я еще раз отступлю в глубь. Всё дело в том, что на сколько я понял, наши адвокаты выстроили такую стратегию. Мы не виновны, это доказывает факт отсутствия массовых беспорядков, как то трактует законодатель! Поэтому, что бы не говорили на суде лжесвидетели, в Европейском суде всё равно будет принята наша точка зрения. И нас оправдают. А на этом, по сути, псевдосуде всё равно ничего не докажешь. Но лично меня не устраивал такой подход к делу, мне было интересно докопаться до сути, самому понять, что произошло на Болотной площади, кто виноват. И самое главное, показать обществу насколько лживо обвинение против нас. Поэтому я старался докопаться именно до малозаметных фактов, которые в том числе своей сутью могли объяснить всю сложность политической обстановки в период 6-го мая 2012 г.  Поэтому посмотрите и вы на те факты, на которые я старался обратить внимание. Ванюхин, например, умолчал, что он заснял на видео членов партии «Великая Россия», которые в том числе были в масках. По словам Ванюхина, националисты сказали, «что они против Путина и Медведева, но данный митинг они не поддерживают, после чего половина националистов ушла с митинга (пожилые), а молодые в т.ч. люди в масках и парень с флагштоками остались и присоединились к основной группе митингующих.
Далее он показывает, что снимал, как кто-то призывал граждан сесть на мосту, потом он услышал, как кто-то призвал присоединиться к сидящим и что Удальцова не пускают на Болотную площадь. Потом он упоминает, что пошёл искать потерянных националистов, но как я понял, попал в давку.
После дачи им показаний, в которых он ничего не упомянул о националистах, я попросил его всё же рассказать об этом, он сказал, что про это ничего не помнит. Тогда я попросил показать соответствующие видео записи и зачитать его показания. Судья, по какому-то надуманному поводу отказался это делать. Явно не желаю показывать тот факт, что на Болотной площади были люди в масках не то что нам не подконтрольные, но и враждебные. Я, честно говоря, был возмущён, но спорить не стал. Между тем прокурор попросил озвучить ту часть показаний, где оперативник-видеоопреатор, упоминает про факт проведения сидячей забастовки на мосту. Судья удовлетворил эту просьбу, и вот среди текста о сидячей забастовке вдруг прорывается предложении о том, что далее он пошёл искать своих потерянных националистов. Зал возмутился, по-моему, тогда принимала участия и Карина Москаленко, один из адвокатов Удальцова. Она тоже зацепилась за данный факт. Попросив уточнить судью и Ванюхина, почему они пытаются скрыть факт присутствия неподконтрольных Удальцову и мне националистов в масках на Болотной площади 6-го мая 2012 г.
Васильев, журналист «Ридус», поведал о явном произволе полицейских, об избиении демонстрантов и вообще об отсутствии логики, на его взгляд, в подобных действиях полиции. При этом он рассказал о том, что во время давки его выдавило за оцепление. Это очень важная деталь, так как по сообщениям многих свидетелей, огромное давление на цепочку произошло после опубликования А. Навальным(признан экстремистом в РФ) в своём твиттере информации с просьбой всех митингующих идти к мосту у Кинотеатра «Ударник» и помочь митингующим.   После этого ряд выступающих на сцене сделали объявления такого же характера, вероятно, даже сослались на сообщение Навального(признан экстремистом в РФ), и многотысячная толпа двинулась в ту сторону все, снося на своём пути и разорвала оцепление.  Я ни в коем случае не хочу винить кого-то в совершении какого-либо преступления из-за этих действий. Считаю это абсолютно законным призывом. Но именно из-за этих событий меня осудили и дали срок, за якобы организацию массовых беспорядков. Хотя из материалов дела и из показаний свидетелей в зале суда, мягко говоря, ничего, не говорит о моей причастности к каким-либо противоправным действиям. Тем более в рамках уголовного законодательства.
Далее заседание продолжилось лишь 1 апреля, так как Удальцов получил больничный. Правда с этим больничным получилась какая-то детективная история. Вот как это зафиксировали опять же на сайте «Росузник»:

 01.04.2014
«1 апреля в Мосгорсуде продолжились слушания по делу Сергея Удальцова и Леонида Развозжаева, причем развитие событий приобрело далеко нешуточный оборот. Началось все со скандала, когда Удальцова, который находится на больничном (до 2 апреля) в связи с обострением заболевания желудка, по настоянию суда принудительно доставили в зал судебных заседаний. После этого судья Замашнюк заявил, что больничный Удальцову официально не выдавался (якобы такой ответ суд получил из районной поликлиники), поэтому оснований для переноса заседания нет. В ответ на заявление Удальцова о плохом самочувствии, суд разыграл целый спектакль. Была вызвана «скорая помощь», при этом врачи появились в зале буквально через три минуты (явно ждали заранее) в сопровождении медработника из Мосгорсуда. Под нажимом судебного секретаря врачи скорой зафиксировали, что Удальцов в госпитализации в данный момент не нуждается, а улыбчивый медработник по-свойски подписал справку, что Удальцов может участвовать в процессе, хотя того в этот момент мучали сильные боли. Судья Замашнюк радостно зачитал эту справку, а также без тени сомнения заявил, что больничный лист освобождает от работы, но не от участия в судебном заседании (!!!). Отметим, что в перерыве адвокат Волкова дозвонилась до главврача той самой районной поликлиники, и та подтвердила, что больничный Удальцову действительно выдавался, а в запросе суда был указан неправильный номер больничного листа (вероятно, суд это сделал специально). Но судья даже не дал Волковой возможности огласить эту информацию, сделав ей предупреждение. Такой наглости поразились все присутствовавшие в зале, однако Замашнюк уже перешел к допросу очередных свидетелей обвинения. В этот момент Сергей Удальцов вновь попросил вызвать ему врача, так как его самочувствие еще больше ухудшилось. Однако судья цинично сделал ему замечание, а в ответ на повторную просьбу просто-напросто УДАЛИЛ ИЗ ПРОЦЕССА ДО ОКОНЧАНИЯ ПРЕНИЙ (!!!), тем самым лишив элементарного права на защиту. То есть теперь Удальцова доставят в суд только для произнесения последнего слова. Адвокаты намерены обжаловать это решение суда, но результат скорее всего можно предсказать уже сейчас. После того, как приставы вывели Удальцова из зала суда, продолжился допрос свидетелей, которые вновь ничего не сообщили о том, каким же образом Удальцов и Развозжаев организовали «массовые беспорядки» 6 мая 2012 года. Сотрудники 2-го оперативного полка полиции Жарков и Шавырин рассказали о том, как Удальцова задержали на сцене, когда он призвал «продолжить митинг и не расходиться» (непонятно, что в этом незаконного!). Также они сообщили суду, что со сцены митинга какие-то люди призывали поддержать сидячую забастовку на Малом Каменном мосту, после чего часть граждан от сцены пошла в сторону кинотеатра «Ударник» и началась давка. Только опять же непонятно, причем здесь Удальцов и Развозжаев? Характерно, что данные свидетели подтвердили, что действия граждан были хаотичными (!!!), а никак не спланированными, что пытается доказать сторона обвинения. Показания еще двоих свидетелей — Багатюка из 2-го оперативного полка полиции и Ермакова (ОМОН) — были малоинформативный и никаких новых сведений о действиях Удальцова и Развозжаева на Болотной площади в себе не несли…»

Кстати говоря, Шавырин в своих показаниях сказал примерно следующее: «после призыва со сцены народ озверел. Неуправляемая толпа снесла рамки. Повреждений сотрудникам не нанесли. Биотуалеты снесли». (тут нужно пояснить, что практически все свидетели, включая сотрудников МВД сообщают о том, что вовремя так называемого прорыва цепочки, когда толпа ей прорвала как таковых столкновений не было. И из сотрудников никто не пострадал, разве что был довольно серьёзный дискомфорт от самой давки. Но именно рукопашных столкновений тогда ещё не было. Так называемое сопротивление сотрудникам началось, когда они через несколько минут стали группами врываться в мирную толпу, для задержания, на их взгляд, агрессивных граждан. Снося в толпе всё на своём пути, они провоцировали, на мой взгляд, всё больше граждан на активное недовольство).
Для совсем несведущих читателей я понять же хочу сделать отступление и написать, в чём суть дела, что происходило 6-го мая 2012 года с морально-политической и с технической точки зрения. Опять же, это мой взгляд, который может отличаться от мнения других участников событий.
Итак, в декабре 2011 года прошли выборы в Госдуму, огромная часть граждан нашей страны имела основания полагать, что данные выборы были сфальсифицированы в пользу провластной партии «Единая Россия». Многотысячные толпы граждан по многим городам России начали требовать пересчёта голосов, перевыборов и вообще позже и более глубоких изменений в сфере общественного устройства нашей страны.
В результате этих всеобщих возмущений организовалась мощная коалиция политических и общегражданских сил, объединённая на основе нескольких основных требований к власти. Эти требования были примерно такого характера. Провести политическую реформу, ужесточить уголовное законодательство в сфере нарушений на выборах, упростить регистрацию партий, снизить порог прохождения в Госдуму, вернуть одномандатные округа (левые выступали против этой инициативы), провести новые досрочные выборы, отменив результаты декабрьских выборов 2011 г. Далее появились требования освободить политзаключённых. Конечно, выдвигались и другие требования как локального, так и более глобального характера. Например, свобода слова вообще или отмена результатов выборов мэра в Астрахани, где результаты были сфальсифицированы уже после декабрьских выборов в Госдуму. И Олег Шеин объявил голодовку в знак протеста, так как у него явно украли победы. Кстати говоря, мэра-единоросса через год или полтора посадили за взятку. Так же ставились вопросы реформы судебной системы, так как участники акций протеста небезосновательно считали, что наша судебная система стоит под контролем у исполнительной власти, а это прямое нарушение принципа независимости ветвей власти.
Пожалуй, это был основной свод тех требований к власти, который объединил людей разных партий, общественных движений и вообще взглядов на жизнь в одном общем порыве для активных действий против заворочавшейся и завравшейся власти.
Был организован оргкомитет протестных действий, это довольно широкое представительство, которое на коллегиальной основе вырабатывала план совместных действий, таких, как проведения различных акций протеста и др. С целью давления на власть для проведения ею необходимых реформ по демократизации нашей страны. Ну, а в случае нежелания данной власти проводить реформы, то и ухода её в отставку. В общем-то, это обычные требования недовольных граждан, так живёт любое общество любой демократической страны. Но в России власть так сильно перепугалась этого гражданского подъёма, что, по всей видимости, решили устроить нам провокацию 6-го мая 2012 года. Особо хочу подметить, что до 6-го мая в Москве прошло уже не менее пяти таких же крупных мероприятий, на которых не было никаких серьёзных инцидентов. И после 6-го мая так же прошли ещё две акции протеста, сравнимого масштаба по численности. К тому же были и акции пусть с меньшим количеством участников, но по накалу страстей, наверное, более динамичные. И нигде не было совершенно никаких преступлений. И лишь только 6-го мая, на мой взгляд, при участии властей и провокаторов, внедрённых в толпу митингующих, произошли так называемые массовые беспорядки. Которые, признаться честно, были больше похожи на избиения мирных демонстрантов сотрудниками полиции, нежели разгулом разбушевавшейся толпы.
И тут важно обратить внимание на техническую строну вопроса. Дело в том, что Болотная Площадь Москвы – это, по сути, остров! Она расположена между рукавов Москва Реки и отводного канала. Попав на Болотную площадь, толпа в любом случае легко захлопывается четырьмя мостами. И узенькими улочками. И относительно небольшими силами ОМОН и, тем более, при помощи спец. техники там можно заблокировать хоть сто тысяч человек хоть двести. Думаю, для этого нужно не более пяти тысяч сотрудников. А на Болотке было задействовано около 12 тысяч.
При этом особо хочу обратить внимание, что мы несколько раз проводили мероприятие в других частях города, так же в центре, где при желании можно было взять под контроль и многие здания органов государственной власти, и целые кварталы центра Москвы взять по свой контроль. То есть в более выгодной обстановке для демонстрантов не происходило никаких беспорядков, а в каменном мешке с узкими горлышками, по версии властей, нам вдруг захотелось делать беспорядки. Сами понимаете, что эта версия и провокация могла родиться только в тишине кабинетов спецслужб. Которым, по всей видимости, хотелось и нас выставить дебоширами, и самим не рисковать, чтобы ситуация не вышла из-под контроля. Поэтому, по всей видимости, и придумали устроить данную провокацию в данном мешке.
6-го мая мы, как организаторы марша и митинга, были удивлены тем фактом, что согласованный маршрут движения колонн был существенно сокращён, без уведомления организаторов согласованного марша и митинга.  В итоге движение было существенно затрудненно, до такой степени, что организаторы испугались, как минимум, полного срыва мероприятия, как максимум, реальной давки. Потому что проход, оставленный для участников многотысячной демонстрации, был на столько узок, что там реально скапливались огромные массы народа и всё это превращалось в затор. 
Поэтому в суде приходилось делать акцент на множестве деталей связанной с логистикой движения колонн в т.ч. в сравнении с аналогичными акциями протеста.
И в этой связи, так называемая направляющая цепочка, состряпанная неожиданно для организаторов, из, наверное, нескольких тысяч сотрудников МВД, в зале суда фигурировала как очень важный объект, из-за которого и вокруг которого происходили основные события 6-го мая 2012 г. на Болотной Площади в Москве.
При этом, конечно же, лично для меня исход суда был понятен, но, ещё раз повторюсь, я ставил перед собой задачу показать общественности всю абсурдность версии следствия.
Информация с сайта «Росузник»:
02.04.2014
«Леонид Развозжаев в начале заседания потребовал вернуть Удальцова, однако суд его мнение проигнорировал. После этого была допрошена свидетель Таисия Александрова, которая в феврале 2012 года ездила на семинар гражданских активистов в Литве. По версии стороны обвинения, на этом семинаре обучали «массовым беспорядкам», однако Александрова сообщила суду, что семинар был посвящен организации МИРНЫХ гражданских кампаний, в том числе — наблюдению на выборах. Также она заявила, что Удальцова не знает, на семинаре его не было, а говорили там ТОЛЬКО о ненасильственных акциях. Подробнее здесь.
Далее текст, предоставленный «Росузнику» Стасей Удальцовой:
2 апреля в Мосгорсуде продолжились слушания (а точнее спектакль) по делу Сергея Удальцова и Леонида Развозжаева, правда без участия самого Удальцова, которого накануне судья Замашнюк незаконно удалил из процесса. Леонид Развозжаев в начале заседания потребовал вернуть Удальцова, однако суд его мнение проигнорировал. После этого была допрошена свидетель Таисия Александрова, которая в феврале 2012 года ездила на семинар гражданских активистов в Литве. По версии стороны обвинения, на этом семинаре обучали «массовым беспорядкам», однако Александрова сообщила суду, что семинар был посвящен организации МИРНЫХ гражданских кампаний, в том числе — наблюдению на выборах. Также она заявила, что Удальцова не знает, на семинаре его не было, а говорили там ТОЛЬКО о ненасильственных акциях. Судья был явно разочарован, прокуроры стали оглашать показания Александровой на стадии следствия, однако и там ничего криминального им вычитать не удалось. В общем, по большому счету свидетель Александрова выступила в пользу стороны защиты (!!!). Далее суд неожиданно вернулся к допросу потерпевших, заслушав омоновцев Марченко, Земскова, Литвинова и Яковлева. Все они выступили традиционно — Удальцова и Развозжаева не видели, претензий к ним не имеют. Показания всех потерпевших Удальцова и Развозжаева практически не касались, а лишь создавали фон вселенского хаоса на Болотной площади. Разве что Яковлев стал фантазировать, сказав, что видел в кармане (!!!) у одного из митингующих нож (просто экстрасенс какой-то), а также предположил, что беспорядки организовали Удальцов и Развозжаев. Это предположение он вывел из того, что «кто-то же людей на Болотную пригласил» (!!!). Судья Замашнюк как всегда активно подыгрывал стороне обвинения, но в целом ничего существенного от допрошенных так и не добился. Сегодняшнее заседание никак не приблизило к пониманию того, в чем же виноваты подсудимые.
Следующее заседание по делу Удальцова и Развозжаева пройдет в четверг 3 апреля в 11.00 в Мосгорсуде (апелляционный корпус, зал 635).
Благодарим Анастасию Удальцову за предоставление текста……….»

03.04.2014
«Защита в начале заседания настаивала на возвращении Удальцова в процесс, так как у него закончился больничный, однако судья Замашнюк вновь заявил, что Удальцов ДО КОНЦА процесса удален из зала заседаний (!!!). После этого начался допрос очередных свидетелей со стороны обвинения. Первым допросили главу Управы района «Якиманка» господина Дерюгина, который ничего конкретного про Удальцова и Развозжаева сказать не мог, зато отличился по части вранья, рассказывая про события 6 мая 2012 года на Болотной площади. Вот только некоторые цитаты, которые дают представление о масштабе лжи этого свидетеля: «я видел 6 мая человека в железной маске и граждан с заточенными древками», «я реально видел своими глазами, это было как на последнем Майдане», «полицейские вели себя предельно корректно, я никогда не видел, чтобы так вежливо себя вели сотрудники полиции», «демонстранты на Болотной руками раздирали асфальт», «на шествие пришли в основном агрессивные крепкие люди среднего возраста, было понятно, что они пришли не для выражения общественных противоречий, а чтобы подраться», «не было взмахов дубинок сотрудниками ОМОН, людей не было избитых, а вот сотрудники полиции пострадали, даже женщины кидались на полицию» (!!!). Таким образом, свидетель Дерюгин оставил самое отвратное впечатление своей неприкрытой ложью. Подробнее здесь.
И ещё один текст предоставленный Стасей Удальцовой, «росузнику» об этом же дне судебного заседания:
«3 апреля слушания по делу Сергея Удальцова и Леонида Развозжаева, проходящие в Мосгорсуде, окончательно превратились в фарс. Защита в начале заседания настаивала на возвращении Удальцова в процесс, так как у него закончился больничный, однако судья Замашнюк вновь заявил, что Удальцов ДО КОНЦА процесса удален из зала заседаний (!!!). После этого начался допрос очередных свидетелей со стороны обвинения. Первым допросили главу Управы района «Якиманка» господина Дерюгина, который ничего конкретного про Удальцова и Развозжаева сказать не мог, зато отличился по части вранья, рассказывая про события 6 мая 2012 года на Болотной площади. Вот только некоторые цитаты, которые дают представление о масштабе лжи этого свидетеля: «я видел 6 мая человека в железной маске и граждан с заточенными древками», «я реально видел своими глазами, это было как на последнем Майдане», «полицейские вели себя предельно корректно, я никогда не видел, чтобы так вежливо себя вели сотрудники полиции», «демонстранты на Болотной руками раздирали асфальт», «на шествие пришли в основном агрессивные крепкие люди среднего возраста, было понятно, что они пришли не для выражения общественных противоречий, а чтобы подраться», «не было взмахов дубинок сотрудниками ОМОН, людей не было избитых, а вот сотрудники полиции пострадали, даже женщины кидались на полицию» (!!!). Таким образом, свидетель Дерюгин оставил самое отвратное впечатление своей неприкрытой ложью. Затем выступили свидетели-омоновцы Санаев, Попов и Лукьянов. Они дали стандартные показания про столкновения на Болотной, сообщив. что Удальцова и Развозжаева в тот день не видели. Больше всего развеселил публику свидетель Литвин (ОМОН), который 6 мая вел видеосъемку на Марше миллионов. Он рассказал про шествие, про сидячую забастовку перед полицейским оцеплением на Малом Каменном мосту, вспомнил, что участники сидячей забастовки требовали перевыборов и прямой эфир на ТВ (хорошие и мирные требования, надо сказать). Но потом свидетель Литвин поразил всех безумной фразой: «Удальцов призывал СЕСТЬ И ИДТИ К КРЕМЛЮ» (!!!), которую логически осмыслить оказалось невозможно. Самое интересное, что на следствии Литвин такого бреда не говорил, поэтому адвокаты потребовали огласить его первичные показания. Но судья Замашнюк предсказуемо отклонило данное ходатайство. Вообще, Замашнюк всегда оглашает первичные показания сивдетелей по просьбе прокуроров, и почти всегда отказывает защитникам (двойные стандарты налицо). Завершился судебный день допросом свидетеля Орлова, который в 2012 году был на политическом семинаре в Литве. Орлов рассказал, что семинар в Литве был посвящен НЕНАСИЛЬСТВЕННЫМ гражданским кампаниям, а подрывать газопроводы, пускать под откос поезда и организовывать беспорядки на этом семинаре НЕ УЧИЛИ. То есть, свидетель Орлов явно давал показания в пользу Удальцова и Развозжаева, поэтому судья Замашнюк не знал, к чему прицепиться, на всякий случай припомнив даже геополитику и международные отношения с Литвой. Однако Орлов твердо стоял на своей позиции, поэтому допрос пришлось прекратить. Сегодняшнеем заседание опять не приблизило к пониманию того, в чем же виноваты подсудимые.

Следующее заседание по делу Удальцова и Развозжаева пройдет в понедельник 7 апреля в 11.00. Приходите поддержать наших товарищей!

Благодарим Анастасию Удальцову за предоставление текста.»
07.04.2014
«Cудье Замашнюку все же пришлось устранить собственные нарушения и допустить Сергея Удальцова к участию в судебном заседании. Если ранее Замашнюк утверждал, что больничный Удальцова является недостоверным, а его поведение в суде недопустимым (напомним, что Удальцов добивался от суда вызова врача, за что и был неделю назад удален из зала заседаний), то сегодня выяснилось, что все обвинения в «поддельном больничном» оказались несостоятельными, а Удальцов действительно нуждался в медицинской помощи. После этого Удальцова вернули в зал заседаний (отметим, что в его отсутствие незаконно допросили более 10 свидетелей), и процесс возобновился. Были допрошены три потерпевших — омоновцы Беловодский, Горбачев и Бадмаев. Все они рассказали про столкновения на Болотной площади 6 мая 2012 года (правда, про «массовые беспорядки» не говорили), агрессивных людей в масках (которых почему-то задержать не удалось!!!), однако заявили, что Удальцова и Развозжаева 6 мая не видели, об их действиях ничего не знают, претензий к ним не имеют. Также все они подтвердили, что возле кинотеатра «Ударник» никаких объявлений со сцены об окончании митинга слышно не было (что опровергает позицию стороны обвинения о том, что Удальцов вышел на сцену и пытался продолжать митинг незаконно). В показаниях потерпевшего Бадмаева прокуроры обнаружили противоречия с материалами дела, где Бадмаев говорил о каких-то людях с мегафонами, которые руководили прорывом полицейского оцепления. Суд, естественно, разрешил прокурорам зачитать показания Бадмаева на стадии следствия, после чего потерпевший заявил, что «сейчас ничего уже не помнит, но раньше, наверное, давал такие показания». ……»

Думаю, из выше предоставленной информации о ходе процесса в целом понятно, что, по сути, против нас никто из свидетелей никаких показаний так и дать не смог. Ведь на Болотной площади мы не совершал никаких преступлений. Правда, был факт того, что я оказался за пределами так называемой направляющей цепочки. Чуть ли не в самый первый момент её прорыва. Но там ведь оказались и многие другие люди, в том числе, кстати, разного рода оперативные сотрудники МВД, в т.ч. видеооператоры, которые вели съёмку в толпе. И все они в один голос говорили, что толпа их буквально вытолкнула за пределы оцепления. Некоторым от давки даже сделалось плохо. И на самом деле, этот момент действительно был страшен. Толпа, в какой-то момент действительно стала настолько неуправляемой, на грани панической истерии, что все стали давить друг друга, чтобы вероятно инстинктивно, чтобы вырваться из давки.
Причём тут нужно сказать об очень важной детали. Дело в том, что многие сотрудники в своих показаниях говорили, что был инструктаж, на котором им объясняли, что если возникнет опасность давки, то оцепление может расступиться что бы в буферную зону пропустить граждан. Вероятно, буферной зоной считалось то пространство, которое по договорённости с мэрией и так должно было принадлежать митингующим. Но было незаконно отторгнуто.
Отчасти я даже уверен, что сотрудники во многом исполнили эту инструкцию и расступились, так как давка действительно начиналась серьёзная! И толпа, естественно, хлынула в этот прорыв. Но движение толпы было хаотичным, это заметно на всех видео съёмках, люди просто двигались во всю открывшуюся ширину.  И сам я пошёл не к Б.Каменному мосту, как того можно было ожидать, исходя из версии обвинения, а к кинотеатру «Ударник». Тут вообще всё просто и это задокументировано. Дело в том, что минут за двадцать до этого я созванивался со свой знакомой. Она сказала мне, что находится у К/Т «Ударник». Я очень удивился, что она там, но, приняв её информацию, подумал, что раз она туда прошла, то и я смогу. Вот и держался ближе к «Ударнику».  Ещё раз повторю, всё это задокументировано, есть прослушка телефона, она заслушивалась в суде. Совершенно ясно, что моё стремление попасть к кинотеатру «Ударник», было обосновано, я шёл на встречу со своей знакомой. Но для следствия этот эпизод явился доказательством того, что я возглавлял процесс прорыва!
В общем, суды шли своим чередом, свидетели давали показания явно либо в нашу пользу, либо нам не во вред. Судья, по-моему, от этого становился всё злее, оно и понятно ведь он, так или иначе, стоял перед лицом истории. И ему нужно было делать выбор между совестью и конъюнктурой политической, да и бытовой жизни. В общем, думаю, наши судьи, в конце концов, выбрали заткнуть рот своей совести.
08.04.2014
Допрашивали сотрудников телеканала НТВ» Малкова и Кислякова, которые снимали фильм «Анатомия протеста-2». Интересно было послушать их детективную версию появления у них аудио- и видеоинформации о якобы наших криминальных переговорах с друзьями Лебедева. Вообще, на этих записях, имеющихся в деле слышится явно нетрезвый разговор компании мужчин. Из которого нормальный человек может сделать только один вывод: Вот это поддали мужики. Выпили явно больше нормы.
Но следствие пришло к другому выводу. Что беседа подвыпившей компании - это заговор против существующего политического порядка. Думаю, так любой кухонный разговор мужиков, распивающих её родимую, скоро будут причислять к государственной измене.
Так же я поинтересовался, каким образом в фильме к моей персоне привязали, что якобы я имею знакомство с каким-то вором в законе, если на аудио записях подобного диалога нет. А Лебедев на следствии заявил, что я об этом говорил ему только в автомобиле по дороге в Минск. Как же авторы фильма узнали тогда о якобы состоявшимся разговоре. Тут одно из двух, если я об этом и вправду говорил, то получается, что Лебедев консультировал авторов фильма! Либо я об этом не говорил, но на следствии Лебедев зачем-то подтвердил эту информацию таким оригинальным способом.
Ещё более интересно то, что так называемый оригинал видеозаписи, сотрудники телекомпании НТВ потеряли, а следствию отдали копии! С технической точки зрения это может значить очень много. Вероятней всего, аудио- видеозаписи каким-то образом перерабатывались, видоизменялись, что потом и доказали наши адвокаты!
Ну, а по закону, конечно же, такие записи вообще не должны были принимать в расчёт ни следствие, ни суд! Да и вообще, подумайте сами. Журналисты - специалисты, специализирующиеся на разного рода расследованиях. По их материалам, фильмам уже заведено тысячи уголовных дел, и они теряют оригинал аудио-видеоматериала. Не подозрительно ли это! Значит, у них был повод что-то скрывать от следствия и общественности!
Тем временем в суды мне стало ездить гораздо легче. Даже если наш автозак заезжал в другие СИЗО, то в камере я всё равно оказывался гораздо раньше, чем в СИЗО-5. Однажды в один из таких дней я оказался в одном автозаке с Никитой Тихоновым(признан экстремистом в РФ), тем самым националистом из организации «БОРН», боевая организация русских националистов. Он к тому моменту уже был осужден к пожизненному сроку. Около года уже провёл в тюрьме для пожизненников, по-моему, в «полярной сове».
Про «полярную сову» он рассказывал страшные вещи. Совершенно античеловеческие условия. Страшное место, туда лучше не попадать. Говорит за год он похудел на 30 килограмм.  Зэки там превращены в некое подобие получеловека-полузверя.  Рассказывал, что некоторым заключённым почти сразу по приезде, там приходит посылка 30 кг. От незнакомых людей.  Арестант её получает, вскрывает, а там одна соль. Вероятно, так делают родственники пострадавших, потерпевших. В итоге такой арестант на целый год остаётся без вольных продуктов, витамин и т.д. Так как посылка положена 1 раз в год. Поэтому если тебе приходит посылка от незнакомого человека, то ни в коем случае её не нужно брать. Я сидел и слушал Тихонова, думая, что надеюсь, что мне его советы не пригодятся.
Так же он мне рассказал, что когда сидел в «Лефортово» с ингушским террористом «магасом», тот рассказал ему, как общался со мной на прогулке в «Лефортово» и вообще мечтал посидеть со мной и с В. Квачковым.
Мне, наверное, никогда не удастся предать трагизм подобных ситуаций. Встреч вот такого характера. Ведь, по сути дела, Тихонов(признан экстремистом в РФ) убил нашего товарища С. Маркелова и ни в чём не повинную журналистку А. Бабурову. А тут я еду и веду с ним беседы. Но нужно видеть этого человека, насколько он несчастен. Нет, он, наверно, нравственно не сломлен. Хотя мне показалось, что он глубоко сожалел о своём поступке. Человек, образованный, из интеллигентной семьи, по сути, красавец-парень, жить да жить творить свои мысли. А тут на, террор и против кого, против такого же беззащитного, простого человека.  В общем, в тот момент Тихонов(признан экстремистом в РФ) вызвал у меня сочувствие. Что уж сделаешь, одна арестантская доля, наверное, часто сближает тех, что в нормальной жизни даже не стал бы общаться друг с другом. А вот в таких условиях даже антиподы бывает становятся друзьями. Например, часто в тюрьме националисты сходятся с кавказцами, да и с другими нерусскими, шутят, трапезничают и даже становятся, не разлей вода, попадая вместе под «ментовские» пресса. 
Однако мне встречались и другие случаи. Например, я однажды оказался в одном автозаке с Тесаком. Это довольно известный националист, который в том числе занимался проектом по поимке педофилов. Говорят, она на педофилии поймал, какого-то высокопоставленного сотрудника судебной системы, толи начальника судебных приставов, толи ещё кого-то из этой сферы.
И вероятно, это для него не прошло бесследно. В общем, он оказался в тюряге по какому-то фейковому обвинению за какую-то пропаганду каких-то экстремистских идей. Судить не могу, о чём речь, так как материал не изучал. Но, зная нашу правоохранительную систему, могу предположить, что то, за что его закрыли, какой-нибудь Жириновский совершил тысячи раз и с него как с гуся вода.
В общем, ехали мы с ним в автозаке, он, вероятно, содержался в Матроске. Мы довольно мирно беседовали, хотя он и начал говорить какие-то не очень нормальные вещи в адрес антифашистов.  Хотя тут опять же нужно подчеркнуть, что хоть я себя и считаю антифашистом, но в устах националистов тут часто имеется ввиду как член организации «Антифа», с которыми у наци идёт настоящая война с настоящими трупами и т.д.
Беседуя с ним, мы вдруг услышали в углу рассказ о том, как якобы потерпевший труп, на самом деле, не труп, а фейковый человек, ныне живущий за границей, а я, мол, ни в чём не виноват. Оказывается, в другом конце автозака, в очередной раз свою историю окружающим рассказывал Зейналов. Это тот самый азербайджанец, который убил русского парня в районе Бирюлёво из-за чего там начались действительно массовые беспорядки. Были разгромлены торговые центры, сожжено множество автомобилей, и даже, по-моему, разгромлен рынок. Вроде бы там даже омоновцам досталось не по-детски, а по серьёзному. Не как у нас на Болотной Площади, где омоновцы избивали, по сути, беззащитных московских интеллигентов. При этом, кстати, следствие там возбудило уголовное дело не по ст. массовые беспорядки, а по ст.213 УК.Р.Ф., хулиганство. Хотя в этот день впервые за долгие годы в Москве был включён план «вулкан». Это особая мера реагирования ГУВД Москвы, применяемая только при чрезвычайных обстоятельствах, в т.ч. при «массовых беспорядках». 6-го мая ничего подобного ГУВД Москвы не делало.
Тесак еле сдерживался, и даже высказался, но правда не громко, что убил бы эту сволочь. Безусловно, Тесак его узнал и понял, о чём речь.
Про Зейналова могу сказать, что он человек, мягко говоря, странный. И явно имеет психические отклонения. Я с ним встречался часто, так как он тоже сидел на нашем корпусе и судились мы с ним почти в одно время.  Он ранее уже был судим, не знаю по какой статье. Но при этом тюремный опыт не помог ему не попасть в одну очень плохую историю. По какой-то причине он очень нагрубил одному из воров в законе, на тот момент находящемуся на 6-м корпусе. А этого никак делать нельзя. В итоге, вор отправил его в шерсть, с формулировкой «нет места среди людей». Это очень плохо для арестанта, тем более для такого, который не собирается сотрудничать с администрацией. Зейналов потом пытался реабилитироваться перед этим вором, просил, чтобы его проблему решили другие воры, но вопрос остался так и не решённым. Из-за этого он почти всегда сидел в одиночных камерах внизу корпуса. Так как ни в какую не хотел сидеть с такой же «шерстью». Он остался, как говорится, между небом и землёй. Это незавидная участь арестанта, тем более уголовника. И насколько я знаю, его вопрос может решить только тот вор, который определил его в «шерсть», пока этот вор жив.

Текст с сайта «росузник»:
09.04.2014
«Первым был допрошен неизвестный «засекреченный свидетель»., которого называли условным именем «Сергей Герасимов». Во время допроса он находился в другом помещении, выступал посредством односторонней видеоконференции (он участников процесса видел, а они его — нет) при помощи устройства, изменяющего голос. Далее была допрошена свидетель Волондина (2-й Оперативный полк полиции), ……………»
Тут интересно свидетельство так называемого Герасимова. Этот засекреченный свидетель представился членом анархисткой организации. Он якобы видел, как я подходил к анархистам и что-то им сказав повёл их в сторону оцепления. Вся пикантность ситуации в этом моменте заключается том, что у нас традиционно не очень-то хорошие отношения с анархистами. Второй момент, на мой взгляд, это то, что анархисты настолько вольные люди, что они не будут по указке кого-то, тем более человека извне, совершать какие-либо действия, тем более противоправные. При этом, думаю, анархисты прекрасно понимают, где нарушение закона, а где законный марш. В итоге, я спросил этого секретного свидетеля, а вообще является ли Сергей Удальцов авторитетной личностью для анархистов, на что он ответил в категорической форме «нет»! Тем самым как бы подтвердив версию защиты, что никаких связей между нами и анархистами не было и быть не могло.
А ведь по версии следствия, именно я дал команду анархистам начать прорыв оцепления полиции и тем самым как бы дал сигнал к началу всех массовых беспорядков.
Хотя в действительности дело было совсем в другом. Я действительно подходил к анархистам, по просьбе депутата Ильи Пономарёва(признан иноагентом и экстремистом в РФ), который как я понял хотел выставить цепь из участников акции протеста, которая могла бы сдерживать натиск толпы и предотвратить прямое соприкосновение с полицией в т.ч. неадекватных граждан и провокаторов.
При этом я действительно только довёл ребят до Пономарёва(признан иноагентом и экстремистом в РФ) и не слышал их беседы. Более того, хронометраж всех видеозаписей ясно показывает, что с того момента, как анархисты подошли к цепочке, и до начала прорыва оцепления прошло около 40 минут. Хочу сказать, что для той ситуации это было очень много время, толпа настолько была сдавлена к тому периоду времени. Народ был настолько взвинчен. Там в прямом соприкосновении стояли тысячи человек, и какие-то пару десятков анархистов ничего бы существенного сделать не могли, даже если бы захотели. Тем более вряд ли они удержали свою колонну. Так как народ до того штормило, что даже люди, крепко державшие друг друга за руку всё же разлучались под давлением толпы.
Именно об этом говорила свидетельница Волондина. Её, как и многих других, толпа буквально выдавила за оцепление. Есть видео где она сидя на корточках пытается восстановить дыхание. Она буквально чуть не задохнулась от давки. Хорошо, что следственным органам не пришло в голову обвинить и её в организации прорыва полицейского оцепления. 
Информация с сайта «Росузник»:
10.04.2014
«Допросили сразу 7 свидетелей обвинения», поэтому заседание закончилось очень поздно. Сначала выступила свидетель Бадер, которая в 2012 году была знакома с Развозжаевым. Оставшиеся 6 свидетелей вместо обличения Удальцова и Развозжаева по сути выступили в качестве СВИДЕТЕЛЕЙ ЗАЩИТЫ. Так, свидетели Кравченко, Рудой, Дегтярева, Степанова и Чернявский, которые участвовали в дискуссионных лагерях оппозиции, проходивших летом 2012 года в Воронеже, Нижнем Новгороде и Волгограде, рассказали о том, что Удальцов и Развозжаев эти лагеря не организовывали и не финансировали….»
Со свидетелем Бадер мы действительно были знакомы. Но я считаю, что её заставили дать такие показания, которые она дала. Всё дело в том, что она несколько раз помогала нам организовывать разного рода мероприятия в г. Тверь и, на мой взгляд, следователи могли запросто сделать их неё нашу соучастницу!  Думаю, по этой и по другим причинам она могла пойти на некое взаимодействие со следствием. Хотя, по сути, ничего конкретного на суде она не сказала. Сказав только то, что знала от меня, что мы встречались с грузинами. Так мы и сами этого никогда не отрицали. Только мы утверждали и утверждаем, что общались с грузинскими бизнесменами, знакомыми Лебедева. Ну или с людьми, которые представились бизнесменами, а, на мой взгляд, оказались провокаторами!
Но из вышеперечисленных свидетелей интересные показания дала Степанова. Анна представляла, по-моему, нижегородский «Парнас», это партия демократического толка. Она рассказала, как в её регионе проходили лагеря, которые у них в основном носили характер экологического просвещения граждан. Хотя следствие нам вменяла данные лагеря, что там мы выпрашивали боевиков. При этом к организации лагерей лично ни я ни Удальцов никакого отношения не имеем. А я так вообще ни в один лагерь так и не попал. В Воронеже должен был поехать в один, но автомобиль мой сломался, пришлось оставаться в городе ремонтировать авто. А вечером мы уехали из Воронежа и лагеря этого я так и не увидел. Вероятно, за это мне потом показали много лет лагерей в системе ФСИН. Но об этом чуть позже.
Степанова довольно красочно поведала как сотрудники МВД беспричинно и без разбору избивали ни в чём не повинных граждан. Сейчас, наверное, нет смысла подробно разбирать её слова. Хочу сказать, что, по-моему, даже Замашнюка как-то поколебали эти показания. Мне кажется на какое-то время он как бы оторопел, а зал слушал её показания очень внимательно почти в тишине. Но судья всё же опомнился и прервал её, а вскоре попытался побыстрее свернуть её допрос. Наверное, испугался гнева, тех чиновников, которые следили за нашим делом.
Хотелось бы чуть описать наш зал, где проходило судебное заседание. Это нестандартное помещение. Я слышал, что это чуть ли не самый большой зал в Европе. Шириной он был метров тридцать длиной метров 60. При этом там ещё был второй этаж, застеклённая лоджия. Собственно, сам судейский зал занимал, наверное, две трети, а одна треть отдавалась для зрителей. Так вот зрителей там свободно вмещалась, по моим подсчётам, 150 человек! Вдоль стен там располагались места для присяжных заседателей.
Высота зала была, наверное, метров 8 – 10, убранство шикарное, отделан под дерево с настенными гравюрами и портретами известных юристов в т.ч. Российской империи. Там был портрет Плевако, Кони и многих других. Я всё время думал, а какое отношение эти люди имеют к этому процессу. Всё ждал, когда у портретов покраснеют лица от стыда. Почти над судьями висела массивная люстра, она была на столько огромная, что я в серьёз боялся, что когда-нибудь она упадёт на пол. Но она не упала и лица известных умерших юристов не покраснели.
Тем временем в суде вскоре начался период представления письменных и иных документальных доказательств. Это некая обязательная процедура, которую опытный арестант не должен пропускать. И быть начеку. Для меня, к сожалению, это явилось неким сюрпризом. Так как в этот период я с адвокатами общался только в зале суда, то и узнал об этой стадии там же. Суть её примерна такова, сторона обвинения довольно бегло оглашает документы, которые находятся в деле и которые после данного оглашения как бы считаются исследованными в суде. Если ни одна сторона не огласила какого-то документа, то этот документ, например, в суде следующей инстанцией учитываться не будет. Так что, если вы считаете, что в деле есть важный документ, подтверждающий вашу невиновность вы должны обязательно огласить его либо бегло, общим списком, либо подробно. Тут уж, как у вас получится. С этими документами потом легче будет отстаивать свою позицию, например, в Верховном суде или в суде апелляционной инстанции. Да подозреваю. и для Европейского суда по правам человека лишними не будут такие документы, которые говорят в вашу пользу. И хотя в нашей ситуации уже и так было достаточно всяких документов нашей невиновности, мне всё же хотелось внести в список как можно больше. Но я не успел это сделать. Напомню, что по моим подсчётам в нашем деле было около 20 тыс. страниц. Так что успейте это сделать вы. Подготовьте списки важных, по вашему мнению, документов из дела и озвучьте их на суде на данной стадии исследования материалов уголовного дела.
В 6-м корпусе жизнь текла своим чередом. Весна, соловьи поют так же, как и в прошлую весну. У нас в камере появился интересный человек Роман Болынский. Он в прошлом чиновник из администрации Балашихинского района.
По арестантским меркам у него была очень интересная история. Дело в том, что он уже до этого отсидел год в бутырской тюрьме. Был приговорён к 5 годам лишения свободы либо к штрафу, по-моему, в 100 млн. рублей. Тут нужно понимать, что ему предъявляли по делу попытку взять взятки 5 млн. А 100 миллионов ему назначили в 20 кратном размере. Он выбрал оплатить данную сумму и вышел на свободу. Побыв на свободе что-то около года. Он устроился на работу, получал что-то чуть больше 100 тысяч. руб, отчислял от этой суммы положенный процент. Ну понятно, что такими темпами он вряд ли и до конца жизни смог бы оплатить наложенное наказание в 100 миллионов. В итоге ФССПР предъявила к нему претензии, мол, уклоняется от выплаты наложенного штрафа. Подали в суд, и суд принял решение применить к нему меру пресечения содержания под стражей до суда по решению данного вопроса. Суть суда заключалось в том, чтобы заменить ему эту выплату на реальный срок 5 лет, так как он, мол, уклоняется от выплаты. При этом как таковая выплата с него снималась бы!
Оно может быть и в чём-то справедливо, так как сидеть, конечно, тяжело. Но вот для государства непонятно, что выгодней. Забегая наперёд скажу, что Болынский получил свои 5 лет и этой же осенью уехал в лагерь. А так как он уже год провёл в Бутырке, то, по-моему, следующей весной он уже смог выйти на посёлок, а чуть позже и вовсе выйти по УДО. Итог: на человека затратили массу денег, содержание под стражей, суд этапы и т.д. Плюс государство не поучило гарантированных денег, которые он хоть помаленьку, я думаю, по 50 тысяч в месяц, но перечислял в качестве оплаты.
Конечно, с коррупцией нужно бороться, но если уж такие законы идиотские, то может, нужно было всё-таки оставить человека в покое и пусть бы выплачивал деньги всю оставшуюся жизнь и боялся бы, кстати. залазить куда-то опять. А так и государству пользы нет, и человек, вроде как совершивший преступление через пару лет на свободе.
Ну, а в быту Роман был человеком очень обходительным, даже в некоторой степени навязчивым.  Возможно, от своего добродушия он постоянно предлагал кому-нибудь что-нибудь скушать. Иногда его манера общения очень сильно злила Урлашова. Один раз Евгений даже кинулся на Романа с ручкой, типа я тебе глаз выткну. Тут нужно подметить, что Болынский двухметровый гигант, с довольно плотным телосложением, но не смотря за свой возраст, а тогда ему, наверное, было более 50-ти он регулярно занимался физкультурой, как в камере, так и на прогулках. И конечно же, в схватке с Болынским у Жени не было бы ни единого шанса. При этом на тот момент в камере все понимали, что с Евгением твориться что-то неладное. И относились к его порой излишней капризности снисходительно.
В общем, настоящей драки не произошло, да и ладно. Болынский был примечателен ещё тем, что любил петь песни, он вроде бы даже состоял в каким-то церковном хоре. На прогулках он поражал свои тенором арестантов, которые замолкали, когда он пел. Особенно грузины, потому что он пел их «Сулико», правда, на русском языке.
По вечерам Болынский читал Евангелие, по главе каждый вечер. Это особо успокаивало и все тут же ложились спать, погружённые в свои мысли. 
На прогулках уже стало тепло. Брат мне прислал хорошие кроссовки какой-то английской фирмы. Но к сожалению, они мне не подошли. Были на размер малы. Я кинул клич, кому нужны хорошие, новые, но маленькие кроссовки. Тут же откликнулся Саша «Солдат», это тот самый знаменитый киллер из 90-х из «ореховских». Говорят, у него своих личных жертв было чуть ли не маленькое кладбище. Но он согласился на досудебное соглашение и поэтому получил срок что-то около двадцати лет.  Вроде бы именно он устранил Солонника, ещё одного знаменитого киллера 90-х. Кстати, он неплохо разбирался в текущей политике, регулярно следил за новостями, читал газеты и т.д. И с ним так же, например, как с Кумариным, было интересно пообщаться об этом. В СИЗО он сидел, потому что давал показания по каким-то делам «ореховских», которых периодически арестовывали то в нашей стране, то где-нибудь в мире. На корпусе был ещё кто-то из них, я даже с кем-то общался через стенки по бытовым вопросам. Но в целом, они вели себя более закрепощённо. Оно и понятно, не каждый человек выдерживает морального психологического груза, кода тебе грозит пожизненный срок.
Возвращаясь к Болынскому хочется отметить, что он был очень ярым сторонником ввода войск на Украину. Хотя сам вроде бы то ли оттуда родом, то ли отец у него из Винницкой области. Это было ещё одной искрой, из-за которой Урлашов всё пытался напасть на него и не только словесно.
Я в это время написал два стихотворения посвящённых событиям на Украине.  Это «Братское» и «Украины очи».
Ниже я публикую своё письмо Химене. В котором содержится одно из этих стихотворение. Хочу отметить, что в СИЗО-1 существовала услуга «электронное письмо ФСИН России.  И я ей активно пользовался. Мы, арестанты, получали письма в печатном виде, на листочках, нам выдавался бланк для ответа, и мы могли, вместив текст строго в размер этого бланка отдать письмо сотрудникам, которые, после проверки цензорами, сканировали наш текст и отправляли его адресату по электронной почте.
Тут я взял текст уже переведённый в электронный формат, вероятно, волонтёрами с сайта «Росузник»:
«Здравствуй уважаемый камрад Химена. Очень рад твоему письму. Я очень рад, что тебе удается успевать сдавать экзамены, ты молодец: -)
Мои дети тоже сдавали экзамены в школе, в целом успешно, без троек. Сын в этом году поступает в институт, хочет стать медиком-кардиохирургом. У меня скоро приговор, наверное, через пару дней буду произносить последнее слово. Я, кстати, написал стихотворенье «Лесное» — ты ознакомилась с ним? Можно прочесть у Шаргунова или у Кати. Еще написал второй стих про Украину. Пожалуй, отправлю его тебе, вроде его еще не читали — не публиковали. Называется «Украины очи»: 
Жаркие дни, темные ночи,
Очи в слезах, Украины очи.
Днепр ревет, нет уже мочи,
Белая лыбедь вся в черной порчи
В городе взрыв - это граната.
Это война: брат убил брата.
Берег левый и правый:
Тут стоит дом, там стоит хата,
Тут Николай, там Микола Чубатый.
Раса господ во всем виновата;
Делают деньги, делают зло,
Кровь человека пьянит, как вино
Плач над Украиной - тоже барыш.
Делают деньги Вашингтон и Париж!
 Плачь над Украиной, а больно Москве.
Что-то не так в нашей общей судьбе.
Одним крутят руки, других уже бьют.
Дельцы на Украине кровь из луж пьют.
В Лавре святые, родные в селе…
Сестра Украина, кохаю тебе,
Пiснi дитячи співала мене
О мiсте святом на велыком Днепре…
Верю, пройдут эти темные ночи,
Верю, просохнут Украины очи
Верю, народ будет править страной
Знаю, сметет подлецов он метлой.
11.06.2014.
Вот такое, не совсем веселое… Если ты заметила, я там чуть-чуть вставил украинских слов. Вообще, всё, что там происходит, на мой взгляд, это противостояние не России с Украиной, и даже не внутриукраинский конфликт. А в первую очередь. геополитическое противоборство России и Запада, а более всего России и США. И конечно. во многом основа данного противостояния - желание ряда капиталистов заработать как можно больше денег. И им неважно, сколько будет убито граждан, какого пола и возраста. Для капитализма главное прибыль. Все это, конечно, плохо и мерзко. Особо ужасно то, что на Украине теперь открыто пропагандируются нацистские идеи.
Ко мне на процесс недавно приходил Дмитрий Черный, жестами показал, что написал мне письмо, но я пока его не получал.
Ну что же, камрад, до свидания.
Венсеремос. Социализм или смерть!
  С уважением. Леонид Развозжаев.
г. Москва        (05.07.2014).»
Текст с сайта «Росузник»:

22.04.2014
«Прокуроры весь день усиленно занимались антиправительственной агитацией. Они показали суду несколько десятков видеозаписей с Марша миллионов 6 мая 2012 года. На этих записях лозунг «Россия без Путина!» прозвучал 48 раз, «Путин — вор!» — 43 раза, «Третий срок — тюремный!» — 36 раз. Даже такой крамольный лозунг, как «Революция!», был озвучен 26 раз. Апофеозом стало прослушивание песни «Путин-лыжи-Магадан!» в исполнении одного из участников Марша миллионов. акже в ходе просмотра видео участники процесса раз 20 посмотрели различные интервью Сергея Удальцова, в которых не было даже намека на призыв к массовым беспорядкам. Затем судью Замашнюка очень заинтересовал видеоэпизод, в котором Леонид Развозжаев что-то раздает участникам демонстрации (наверное, хотелось, чтобы это были булыжники и бутылки с «коктейлем Молотова»). Но когда пригляделись, то оказалось, что это полиэтиленовые плащи-дождевики, так как в тот день обещали дожди. Много времени при просмотре видео было уделено так называемой «сидячей забастовке». Однако на всех видеофрагментах было четко видно, что эта самая забастовка продолжалась минут 20–30, при этом все было спокойно и никакой давки не наблюдалось. Кроме того, все увидели, как организаторы акции пытаются при помощи депутата Гудкова(признан иноагентом в РФ) договориться с полицией о том, чтобы митингующим был открыт проход на Болотную площадь через сквер (что и было ранее согласовано с московскими властями). Например, Сергей Удальцов несколько раз произнес в кадре «Мы готовы к переговорам». То есть, из просмотренного видео абсолютно невозможно было понять, почему Удальцова и Развозжаева обвиняют в организации беспорядков».
28.04.2014
«Cуд изучал записи тайных прослушек, которые осуществлял небезызвестный Константин Лебедев. Выяснилось, что он постоянно носил с собой диктофон и записывал все разговоры (даже отлучаясь по нужде, диктофон не выключал!), а затем с радостью выдал эти записи Следственному комитету. Отметим, что сторона защиты категорически не признает эти записи допустимыми доказательствами, так как абсолютно непонятно, где и когда они сделаны, а также каким образом скомпилированы. Однако даже в этих незаконных записях ни разу не прозвучали слова о подготовке каких-либо беспорядков. Участники разговоров обсуждали вопросы виноделия, развития курортов Грузии, шла речь о политических процессах в России и в мире. Константин Лебедев активно «разводил» своих собеседников на выделение «ресурсов» под различные проекты (даже под деятельность адвоката Виолетты Волковой просил, хотя на тот момент не был с ней знаком). Неоднократно аудиозапись прерывалась звуком откупориваемых бутылок:) Но при этом какая-либо информация о подготовке и организации беспорядков напрочь отсутствовала! Завершился судебный день просмотром видеофайла без звука, на котором можно было увидеть, как Удальцов и Лебедев выходят из машины, а потом Развозжаев долго паркуется (просто бесценная информации для суда!)»
29.04.2014
  «Продолжилось прослушивание бесконечных прослушек телефонов Удальцова, Развозжаева и Лебедева. Часть этих прослушек, как выяснилось, осуществлялась на основании постановления Московского областного (!) суда еще за февраль 2012 года. Другая часть, по всей видимости, производилась воообще без всяких санкций, то есть НЕЗАКОННО. Утомленные участники процесса весь день слушали сопровождавшиеся нецензурной бранью разговоры Лебедева на личные темы, а также переговоры Развозжаева за 6 мая 2012 года, из которых следовало, что он был резко против какого-либо насилия на Болотной площади (!). Из всего этого можно сделать один простой вывод — доказательственная база у стороны обвинения настолько слаба, что им приходится заполнять эту пустоту обилием совершенно беспредметных видео- и аудиозаписей»
Тут мне хочется отметить странную особенность нашей правоохранительной системы. Оказывается, в рамках якобы оперативной деятельности они могут взять разрешение на прослушивание КАКОГО-ЛИБО субъекта в суде, явно не по территориальности проживания и деятельности прослушиваемых субъектов. Более того, потом мы так в деле и не нашли решения этих судов о разрешении на прослушивание наших телефонов. На вопрос, заданный прокурору на судебном заседании, сторона обвинения ОТВЕТИЛА, что такая информация не разглашается, якобы она оперативная. В общем, по сути, у нас узаконенное беззаконние в вопросе прослушивания любых граждан. Защищаны законом разве что депутаты Госдумы. И то, как мы понимаем, и их прослушивают без всякого особого угрызения совести. Вот Удальцов на тот момент пользовался телефоном депутата Госдумы. То есть, как ни крути, а юридически он принадлежал человеку особой субъектности. И тем не менее этот номер прослушивался, и в деле так же была представлена эта прослушка. Без КАКОГО-ЛИБО внятного объяснения, на каком основании прослушивался телефон депутата Госдумы. 

Информация с сайта «Росузник»:
12.05.2014
«Продолжилось прослушивание бесконечных прослушек, которые недавно освободившийся по УДО Константин Лебедев производил на диктофон. На записях, вырванных из контекста, в основном присутствовали застольные беседы, в ходе которых не было сказано НИ ОДНОГО слова про Марш миллионов 6 мая, а уж тем более — про массовые беспорядки, в организации которых обвиняют Удальцова и Развозжаева. Также была прослушана запись с семинара в Литве, где шло обсуждение подготовки наблюдателей на выборах».
13.05.2014
«Cторона обвинения закончила представление своих доказательств. Напоследок участники процесса просмотрели видеозапись, сделанную скрытой камерой, а затем переданной телеканалу НТВ «неизвестным кавказцем». На этой записи качество звука было настолько плохим, что почти ничего слышно не было. Только в самом начале был хороший звук от работающего телевизора (в котором и была спрятана видеокамера), поэтому суд смог прослушать фрагмент увлекательной научно-познавательной телепередачи про мамонтов».
15.05.2014
«Адвокаты начали представлять доказательства невиновности своих подзащитных, вызвав для начала четверых свидетелей. Правда, двух из них судья Александр Замашнюк забраковал на беспрецедентном основании: судя по записям в журнале учета посетителей, они уже раньше посещали здание суда в дни проведения судебных заседаний и могли на них побывать — это запрещено. Оставшихся двух, перебивая и снимая один вопрос за другим, все же допросили».
16.05.2014
«Продолжился допрос свидетелей защиты. Выступили Михаил Кирцер (журналист ИД «Коммерсант») и Игорь Дмитриев (журналист газеты «Версия»). Оба свидетеля подробно рассказали о сообытиях 6 мая 2012 года. В частности, Кирцер рассказал, что в ночь накануне 6 мая проезжал на велосипеде мимо Болотной площади и видел, как дорожные службы вскрывают асфальтовое покрытие отбойными молотками (так может поэтому после Марша миллионов на площади были найдены куски асфальта?!!). Также он рассказал, что Удальцов никаких организационных действий, направленных на массовые беспорядки, 6 мая не совершал, шествие проходило спокойно, однако затем уперлось в полицейское оцепление, которое существенно ограничивало проход на место митинга. Колонна демонстрантов остановилась и долгое время стояла (а часть людей сидели на земле), дожидаясь, когда организаторы договорятся с полицией об открытии дополнительного прохода на Болотную площадь через сквер. При этом, никакой давки долгое время не было, люди спокойно стояли и сидели, многие даже уходили (что полностью опровергает версию обвинения о том, что сидячая забастовка спровоцировала давку и прорыв оцепления). После прорыва полицейского оцепления, которое произошло стихийно, начались жесткие задержания и избиение граждан сотрудниками полиции. Кстати, картина событий, описанная Кирцером, абсолютно не соответствовала тем показаниям, которые давали многочисленные свидетели со стороны обвинения (якобы, агрессивные граждане кидались на мирно стоящих полицейских). Прокурорам и судье Замашнюку показания Кирцера очень не нравились, поэтому они постоянно его перебивали и пытались запутать, в итоге допрос продолжался почти пять часов. Затем допрашивали свидетеля Дмитриева. который дал похожие показания. Особенно важно, что он рассказал о том, что Сергей Удальцов 6 мая 2012 года координировал все свои действия с другими оппозиционными лидерами (Немцов, Навальный(признан экстремистом в РФ), Яшин(признан иноагентом в РФ), Пономарёв(признан иноагентом и экстремистом в РФ) и другие), никаких противоправных призывов не делал, вел себя мирно. По мнению Дмитриева, давка и прорыв оцепления оказались неожиданными для Удальцова, он пытался их предотвратить, но толпа уже действовала стихийно и неуправляемо».
19.05.2014
«Допросили двух свидетелей защиты — Сергея Давидиса и Олега Козловского. Показания Давидиса полностью дезавуировали версию обвинения о заранее существовавшем у Удальцова и Развозжаева умысле на организацию массовых беспорядков на Марше миллионов. После обеденного перерыва выступил оппозиционер Олег Козловский, который также рассказал о демонстрации 6 мая 2012 года. Его показания во многом совпадали с показаниями Давидиса, в частности, он подчеркнул, что во время «сидячей забастовки» Удальцов призывал граждан сохранять спокойствие и никаких призывов к беспорядкам не делал».
           Мне тут хочется добавить важную вещь. Козловский, как и я видел очень странную вещь. Конечно, это могли наблюдать сотни граждан, но на процессе, по-моему, никто кроме него не вспомнил про это. Когда колонны только подошли к цепочке МВД, то мы увидели такую картину, стояли молодые парни, срочная служба. 18-20 лет, они были беззащитные в лёгкой одежде. А сзади них стояли ряды омоновцев, которые были хорошо экипированы, в шлемах и пластиковой защите на плечах и руках. И эти омоновцы, упершись в плечи срочников, подталкивали их на толпу. Как бы ожидая, что толпа вот-вот хлынет на них. Уж не помню, сколько они так простояли, но выглядело это как-то не хорошо. По сути, здоровые быки, хорошо защищённые, толкали перепуганных ребятишек на толпу. Хорошо, что это были мирные граждане. А если бы это были уличные боевики экстремистских организаций. как о том доводилось до омоновцев на инструктажах. То этих птенчиков разорвали бы в считанные секунды. Может этого и хотели отцы-командиры, дававшие команды омоновцам?
Информация с сайта «росузник».
20.05.2014
«Допрос депутата Ильи Пономарёва (признан иноагентом и экстремистом в РФ)продолжался больше трех часов, но в отличие от других свидетелей, большую часть времени его допрашивали Удальцов, Развозжаев и их адвокаты. Пономарёв(признан иноагентом и экстремистом в РФ) был в оргкомитете по подготовке шествия 6 мая, он соратник подсудимых по «Левому фронту», Развозжаев вообще является его помощником. При этом удостоверение депутата Госдумы спасало Пономарёва(признан иноагентом и экстремистом в РФ) от задержаний и обысков в рамках «болотного дела». Словом, для защиты он был ключевым свидетелем.
Закончив с Пономарёвым,(признан иноагентом и экстремистом в РФ) в зал пригласили другого свидетеля — Марка Фейгина (признан иноагентом в РФ). Ранее, в самом начале уголовного дела, с октября 2012 по середину января 2013 года, он был адвокатом Развожаева, но позднее был отстранен от защиты следствием. Это случилось после того, как уголовные дела Удальцова — Развозжаева и «болотное дело» были объединены в одно производство. Фейгин (признан иноагентом в РФ)в тот день также находился в самом центре событий на Болотной площади и наблюдал за столкновениями и задержаниям со стороны сцены. Как и Пономарёв(признан иноагентом и экстремистом в РФ), он сообщил суду, что не слышал от Удальцова призывов к беспорядкам и насилию!».
Ну, тут важно подчеркнуть, что Пономарёв(признан иноагентом и экстремистом в РФ) практически полностью озвучил ту версию событий, которую ранее озвучивал и я, в том числе в вопросе того, кто и зачем пригласил анархистов ближе к направляющей цепочке МВД. Пономарёв(признан иноагентом и экстремистом в РФ) подтвердил, что я по его просьбе привёл этих ребят. и он с ними сам согласовывал все действия. Которые не носили противоправный характер, а наоборот были направлены на то, чтобы избежать давки на мосту в месте сидячей забастовки.

Информация с сайта «росузник»

21.05.2014
«Продолжился допрос свидетелей защиты. Однако из двух заявленных адвокатами свидетелей удалось допросить только одного — гражданского активиста Алексея Накропина. Второго свидетеля (Елену Васильеву) судья Замашнюк отвел, вновь сославшись на то, что она якобы в феврале заходила в здание суда. Все попытки адвокатов доказать, что Васильева в зале заседаний не была (на самом деле, она ждала в коридоре на первом этаже), не увенчались успехом».
            Из вышеупомянутой информации следует, что якобы свидетель не может быть допрошен, если ранее он присутствовал на судебном заседании. Мягко говоря, странная норма закона либо, возможно, странное толкование нашими судьями. Всё дело в том, что наш процесс был открытым ежедневно десятки журналистов, делали репортажи о нём. Помимо этого, велась прямая трансляция, если уж кто-то чего-то хотел бы подслушать, то он бы это мог узнать в любом случае. Но факт есть факт, наши судьи по весьма надуманному поводу, на мой взгляд, не допустили ряд ценных свидетелей защиты. Так что если читающему эти строки впереди предстоит судебное заседание, то будьте осторожны в таком вопросе, а то так же потеряете возможность, чтобы ценный свидетель дал в вашу пользу показания.
Информация с сайта «Росузник»:
22.05.2014
«Допрос свидетелей Ильи Яшина (признан иноагентом в РФ) и Бориса Немцова.
И далее с сайта www.znak.com

«В зал судебных заседаний зашел лидер московского отделения партии РПР-ПАРНАС Илья Яшин.(признан иноагентом в РФ) Он кивнул сидящему перед ним на скамье Сергею Удальцову и улыбнулся сидящему в «аквариуме» Леониду Развозжаеву. «Вы, я смотрю, с лучезарной улыбкой отвлеклись в сторону подсудимого, но я все же хочу разъяснить вам ваши права», - сказал судья Замашнюк добрым голосом, и такое начало не сулило для Яшина(признан иноагентом в РФ) ничего хорошего. И действительно, политика вдумчиво и с пристрастием допрашивали следующие три с лишним часа.
Яшин(признан иноагентом в РФ) рассказал, в общих чертах, то же, что и предыдущие свидетели. Он показал, что акция 6 мая была запланирована как исключительно мирной, причем не только Удальцовым, но и другими людьми, в том числе его политическими оппонентами. Осторожный Яшин(признан иноагентом в РФ) не стал называть имена формальных заявителей шествия и митинга. Потом он показал, что полиция нарушила первоначальные договоренности с оппозицией, выставив второй кордон у Болотной площади, где в итоге и начались столкновения. По окончании шествия голова колонны «приняла решение остановиться». И в этом месте у Замашнюка кончилось терпение. «Как-то у вас все обезличено, - начал укорять Яшину(признан иноагентом в РФ) судья.- Что значит, «один из организаторов», что значит «голова колонны приняла решение». Это что, субстанция такая?». Яшин (признан иноагентом в РФ)пытался оправдаться тем, что с момента описываемых событий прошло больше двух лет, и деталей он не помнит. «Не можете назвать конкретные сведения - показания не будут признаны действительными», - пригрозил Замашнюк.
В очередной раз поймав Яшина (признан иноагентом в РФ)на слишком общих фразах, судья с удовлетворением сказал: «Кто принял решение садиться перед оцеплением на асфальт, не знаете. Так и запишем».
Препирательства продолжились. Яшин(признан иноагентом в РФ) продолжал рассказывать, что на сидящих людей пошла колонна ОМОНа, полиция оцепила всю Болотную площадь, не выпуская людей даже если те хотели уйти в метро. Яшин(признан иноагентом в РФ) видел человека, которому на просьбу выйти полицейский ответил дубинкой по лицу, и ему пришлось обращаться к врачам (впоследствии, по словам политика, в возбуждении уголовного дела этому человеку откажут). При этом Удальцов находился в поле зрения Яшина(признан иноагентом в РФ), противоправных действий не совершал, лишь «скандировал лозунги про перевыборы и демократические реформы». На этих словах внимательно слушавший Яшина(признан иноагентом в РФ) социалист Удальцов поморщился: его политическая программа построена на том, что все беды от демократических реформ и произошли.
Глава московского отделения РПР-ПАРНАС продолжал говорить, что вокруг него продолжались инициированные полицией беспорядки. Замашнюк не мог оставить такую фразу без внимания. «С точки зрения законов физики угол зрения не способен постичь полной ситуации. Надо обладать очень большими способностями, чтобы одновременно видеть все вокруг себя», - наставительно произнес судья эту характерную для себя фразу. «Я вел репортаж в твиттере и просто оглядывался по сторонам. Законам физики это никак не противоречит», - парировал Яшин.(признан иноагентом в РФ)
Все его дальнейшие показания были также очень благожелательны по отношению к Удальцову и Развозжаеву. Они не призывали к беспорядкам, а, напротив, призывали не поддаваться провокациям и не вступать в столкновения с полицией. Нападений демонстрантов на полицейских Яшин(признан иноагентом в РФ) не видел, а вот обратных примеров, по его словам, было более чем достаточно. Политик упомянул об общественных слушаниях, посвященных разбору столкновений 6 мая, Замашнюк вновь его прервал и ревниво спросил, а кто вообще кроме суда имеет право делать выводы о том, что было на Болотной площади. Кое-как сошлись на термине «неофициальные общественные слушания».
На вопрос стороны обвинения, смотрел ли свидетель фильм «Анатомия протеста», Яшин(признан иноагентом в РФ) дал ответ, что «помоечные фильмы не смотрит». «Воздержитесь от оценок!» - потребовал Замашнюк, и к этому моменту уже было понятно, что судья и оппозиционер близкими друзьями не станут никогда. Тем более, что Яшин(признан иноагентом в РФ) продолжал давать не самые прямые ответы. То не смог вспомнить, как работала схема финансирования массовых акций в Москве. «Кто-то стоял как коробейник? Кто-то стоял в метро и просил: скиньтесь на акцию? А, может быть, через «Яндекс-кошелек» деньги собирали», - допытывался Замашнюк, но Яшин (признан иноагентом в РФ)«тайну» не раскрыл.
Затем он не смог вспомнить, какие именно правоохранительные органы обеспечивали порядок на Болотной площади, дав судье повод поглумиться и предположить, что мирное демократическое шествие, наверное, пришла проконтролировать Федеральная служба по контролю за оборотом наркотиков. Мол, они тоже ходят в форме, а свидетель все равно разницы между внешним видом сотрудников силовых структур не видит.
- А вы проницательный, - сказал Яшин(признан иноагентом в РФ) Замашнюку, и такой дерзости в рамках этого процесса себе еще никто не позволял.
- Решили поерничать? - поинтересовался судья, у которого даже голос от такой наглости задрожал.
Чеканя каждое слово, судья спрашивал Яшина(признан иноагентом в РФ), зачем он вообще пошел на акцию 6 мая, зная (из ранее не всплывавшего в материалах дела текста Ксении Собчак), что там возможны провокации. Судья требовал от Яшина(признан иноагентом в РФ) ответить, какой человек больше места занимает – сидячий или стоячий (оппозиционер отвечал, что лично он – одинаково немного). Интересовался, «как регулировался темп ходьбы в процессе шествия». Казалось, Яшин(признан иноагентом в РФ) уже на последнем издыхании.
«Маску надевали? Камнями кидались?», - быстро спросил Замашнюк, но стойкий Яшин (признан иноагентом в РФ)так и не раскололся.
С Борисом Немцовым, сопредседателем РПР-ПАРНАСа и депутатом ярославской облдумы, Замашнюк обошелся гораздо мягче, только провернул с ним свой любимый ежедневный трюк. Он пригласил Немцова, разъяснил его права и объявил перерыв на обед, оставив депутата сидеть в зале в компании приставов, да еще и телефоном пользоваться запретил. «Воды-то хоть дайте», - только и успел попросить Немцов.
Впрочем, с Немцовым у Замашнюка все прошло гораздо проще. Политик прекрасно помнил все фамилии, обстоятельства и кто какую форму носил. Немцов также дал показания, из которых следовало, что Удальцов с Развозжаевым вели себя 6 мая исключительно мирно и никаких беспорядков не провоцировали. Более того, в ходе дальнейших московских митингов за честные выборы 12 июня и 15 сентября 2012 года, Удальцов (как и Немцов, с его слов) были настроены настолько мирно, что их даже обвиняли в «сливе протеста».
Сторона обвинения поинтересовалась: пели ли севшие 6 мая на асфальт демонстранты какие-либо песни (как сообщал Znak.com, такие показания дал депутат Госдумы Илья Пономарёв(признан иноагентом и экстремистом в РФ), и пока их больше никто не подтвердил). «Какие еще песни? – Борис Немцов был очень удивлен. – Вставай, страна огромная что ли?». Тут уже даже Замашнюк не сдержал улыбки, мир на процессе был восстановлен.
Допрос свидетелей защиты продлится еще около двух недель практически в ежедневном режиме…».
Мне тут особо нечего добавить, разве что одну сентиментальную деталь. Когда Замашнюк фактически арестовал бывшего винцепремьера российского правительства, Б. Немцова. Обязав его находиться в зале под охраной приставов, пока суд сходит на обед. Зал опустел, а меня ещё не увели. И тут вдруг Борис Ефимович метнулся по пустому залу ко мне, с довольно радостной улыбкой. «Ты, - говорит, - там спортом-то занимаешься?» Я говорю, мол, в меру возможностей. Он мне: «А я вот каждый день отжимаюсь N-ое количество раз, вот смотри». И при приставах падает на пол, начинает довольно бодро отжиматься. Всё это время приставы следовали за ним и повторяли, общаться запрещено, ходить запрещено и т.д. Я в это время говорю ему, мол, сижу сейчас с Урлашовым, при этом от Жени я знал, что Борис Ефимович взял его дочь, то ли на работу, толи на подработку, то ли в помощницы. Немцов очень обрадовался случаю, чтобы передать Урлашову привет. Мы ещё обменялись парой фраз и приставы уже более настойчиво попросили Немцова прекратить этот балаган и пройти к месту ожидания. А тут и за мной конвой пришёл и меня увели на обед. В общем-то история не эпохальная. Но, мне кажется, она во многом характеризует Немцова как человека, отчасти разудалого, свободолюбивого и не лишенным чувства юмора.
Информация с сайта «росузник»:
26.05.2014
«Допрошены три свидетеля защиты — Вячеслав Гуменюк (помощник московского омбудсмена), Владимир Шрейдлер (журрналист) и Юрий Шулипа (правозащитник) ... Все свидетели четко и ясно заявили о том, что Удальцов и Развозжаев никаких беспорядков 6 мая 2012 года не организовывали, призывов к насилию не делали, вели себя спокойно и мирно».
27.05.2014
«Суд. Сначала судья Замашнюк уже традиционно нарушил права подсудимых, отказав в допросе заявленного свидетеля Евгении Третьяковой (якобы, она ранее заходила в здание суда), затем суд сначала допустил к допросу свидетеля Шарова-Делоне, затем прекратил его допрос после возмущения прокуратуры (в итоге, он стал уже пятым свидетелем защиты, отведенным судом). После перерыва был допрошен Виктор Захаров, который красочно рассказал о том, что 6 мая на Болотной площади полиция жестко избивала граждан, чему он сам является ярким примером, причем все его попытки получить статус потерпевшего были заблокированы прокуратурой».
С Виктором Захаровым мы на какое-то время, как мне казалось сблизились в переписке. На какой-то период времени я очень ждал его писем. Хоть мы лично и не были знакомы. Но он реально стал мне необходимым человеком. От него я получал более адекватную информацию о происходящих событиях. Даже просил о каких-то бытовых проблемах, которые можно было решить через комитет – 6-го мая, созданный для помощи политзаключённым, проходившим по нашему уголовному делу.  На момент дачи им показаний на нашем суде мы уже какое-то время не переписывались. Вероятно, наша переписка оборвалась из-за различия взглядов по украинскому вопросу. Ну что уже сделаешь, такова жизнь. События сводят людей, и они же разводят их по разные стороны баррикад. Так было, так есть и так будет. Особенно в подобный период эпохи перемен.
Помимо этого, Виктор был знаменит тем, что ему одному из немногих, а возможно даже единственному удалось доказать, что он потерпевший на Болотной Площади. Но уголовное дело для того, чтобы расследовать противоправные действия в отношении него со стороны сотрудников, так и не возбудили. Я знаю, что он обжаловал эти отказы в различных инстанциях, но безуспешно.
Далее я буду более сокращённо давать информацию с сайта «росузник», да и вообще о суде, по-моему, уже достаточно и понятно, всё и всем. Нас осудили без каких-либо реальных на то оснований. Какие-то предположения и опять же ничем не подтверждённые показания перепуганных граждан плюс показания провокаторов и, вероятно, внештатных агентов. В чём я подозреваю К. Лебедева.  Хотя и он дал чёрт знает какие показания, чёрт знает в чём нас по ним можно было обвинить, ну, уж никак не в организации массовых беспорядков. О них он прямо сказал, что мы их не организовывали. Однако мы с Удальцовым отсидели за них четыре с половиной года. При этом я вообще всё время в закрытых помещениях, не смотря на явно плохое состояние здоровья.
«В последующие дни допросили еще ряд граждан в т.ч. известных деятелей политики.
Николай Сванидзе,Геннадия Гудкова, его сына Дмитрия Гудкова (депутат Госдумы)(признаны иноагентами в РФ), а также участника Марша миллионов 6 мая Константина Русакова. Сотрудница аппарата уполномоченного по правам человека в РФ Наталья Мирза, бывший фигурант «болотного дела» Леонид Ковязин (был амнистирован в декабре 2013 года) и активист Левого Фронта Владимир Махов».
Конечно, ярко выступил Геннадий Гудков(признан иноагентом в РФ). Он назвал данный процесс историческим и абсолютно обоснованно выступил в оправдательном стиле в отношении наших персон. Дмитрий Гудков(признан иноагентом в РФ) говорил может быть не столь ярко, но всё же так же рассказал ряд интересных деталей о мероприятии 6-го мая 2012. Так же, как и Гудковы(признаны иноагентами в РФ) , высказалась помощница Уполномоченного по правам Человека в РФ Наталья Мирза, на сколько я помню, она вообще возглавляла аппарата уполномоченного при Лукине В.П. И вроде бы она приезжала с ним ко мне в «Лефортово».
В своём выступлении и Гудковы (признаны иноагентами в РФ) и она дали ясно понять, что силовые структуры особенно руководство ГУВД Москвы и даже МВД явно уклонялись в тот день от переговоров. Отшили даже самого Лукина, который в тот день присутствовал на мероприятии и его самого там чуть не затоптала неуправляемая толпа. На попытки и призывы как-то изменить ситуацию в лучшею сторону сотрудники МВД никак не реагировали, руководство просто разбежалось и не хотело принимать никаких мер! Всё это зафиксировано свидетельским показаниями даже сотрудников госорганов. Коим на тот момент были сотрудники аппарата уполномоченного по правам человека в РФ и даже сам уполномоченный, говорят, давал подобные свидетельские показания. Но на наш суд он, к сожалению, так и не пришёл и в деле лично его показаний я так и не нашёл. Возможно, они остались в большом деле, из которого нас выделили. Кстати говоря, как и показания А. Навального(признан экстремистом в РФ), я их тоже так и не нашёл. А на наш суд мы его пригласить не смогли. Он был под домашним арестом, сторона обвинения его не пригласила. А на просьбу к судье, что надо бы вызвать на суд Алексея Навального(признан экстремистом в РФ), Замашнюк ответил в таком духе. Мол, вам надо вы и вызывайте. На что мы резонно заявили, что он, мол, под домашним арестом и у судьи больше полномочий для того, чтобы попросить ФСИН России доставить Навального(признан экстремистом в РФ) на наш суд. Но судья проигнорировал данную просьбу. В общем, Алексей(признан экстремистом в РФ) так и не выступил на нашем суде, я считаю, что правосудие от этого очень сильно пострадало. Ну какой может быть суд без участия ключевого фигуранта тех событий! Однако же суд прошёл не подавившись.
06.06.2014
«Судья Замашнюк продлил до 10 сентября срок меры пресечения для подсудимых (домашний арест Удальцову и содержание в СИЗО Развозжаеву). Были допрошены два свидетеля со стороны защиты — Илья Журавлев (сторонник Левого Фронта из Иваново) и Андрей Бабушкин (правозащитник, член общественного совета при ГУ МВД по Москве)».
Бабушкин А.В., оказывается, был на Б. Площади, как член общественного совета при  ГУВД Москвы. И он сам лично наблюдал, как от Лужкова моста через жёсткое оцепление полиция пропустила группу крепких ребят, часть из них была в масках. На вопрос к полицейским, зачем их пропустили, те отвечали, мол, им дали такой приказ. Потом данных людей Бабушкин видел в толпе, они провоцировали полицейских, в т.ч. кидали в них камни. Он об этом сообщил генералу Козлову из ГУВД Москвы.
Так же только один Бабушкин зафиксировал не менее 10 случаев немотивированного применения силы со стороны сотрудников МВД по отношению к демонстрантам.
Информация с сайта «росузник»:
09.06.2014
«Допросили трех свидетелей защиты — Нину Давыденко (гражданская активистка из Тамбова), Ольгу Курносову (один из руководителей оппозиции в Петербурге) и Дениса Зоммера (секретарь Форума левых сил)».
Все выше упомянутые ребята естественно дали показания в нашу пользу. Так как были реальными участниками событий.
Денис Зоммер, как наш товарищ, дал показания в том числе о том, как принимались решения левыми организациями. Ведь в протесте участвовал не только «Левый Фронт». а гораздо более широкая коалиция левый сил, тогда это объединение называлось «Форумом Левых сил».
Информация с сайта «росузник»:
10.06.2014
«Продолжился допрос свидетелей защиты. Первым допросили Михаила Шнейдера из движения «Солидарность». Далее выступили свидетели Смирнова (сестра жены Леонида Развозжаева) и Яцутина (бизнес-партнер семьи Развозжаевых), которые сообщили об источниках доходов Развозжаева (легальная предпринимательская деятельность) и дали ему положительную характеристику, как человеку ответственнному и доброжелательному. Последним был допрошен свидетель Щербаков (гражданский активист), рассказавший о том, что перед всеми крупными акциями оппозиции в 2012 году представители протестного движения скидывались деньгами и сами печатали листовки и стикеры с приглашением на указанные акции.»
16.06.2014
«Допросили очередных свидетелей защиты — Сергея Довгаля, Игоря Бакирова (один из заявителей акции 6 мая 2012 года), Виктора Гуся и Александра Серебрякова.»
17.06.2014
«Допрошены три свидетеля защиты — Сергей Андреянов (Пермь), Александр Болдырев (Воронеж) и Валерий Отставных (Тула). Судья Замашнюк начал явно форсировать ход судебных заседаний, нарушая при этом права подсудимых».
19.06.2014
«Судья Замашнюк согласился допросить только одного свидетеля — Павла Шелкова, а остальных, как выразился судья, «допросим потом, если успеем». Затем начался дорос подсудимых — допрос Удальцова длился почти 5 часов».
20.06.2014
«Продолжился допрос подсудимых. Удальцов целый день (около 7 часов) отвечал на вопросы адвокатов, прокуроров и судей. Краткое резюме: беспорядки 6 мая не организовывал, летом осенью 2012 года беспорядки не готовил, с Таргамадзе не знаком, в Минск ездил по просьбе Лебедева для встречи с его друзьями-бизнесменами (ничего криминального на этих встречах не обсуждалось), видеозаписи скрытой камерой считает недопустимыми, сфабрикованными доказательствами».
23.06.2014
«Сначала суд задал несколько несущественных вопросов Сергею Удальцову (его на прошлой неделе допрашивали два дня подряд), а затем приступил к допросу Леонида Развозжаева. Параллельно суд частично удовлетворил ходатайство подсудимых о просмотре видеоматериалов, содержащихся в материалах дела (они будут просмотрены позже).»
24.06.2014
«Допрос подсудимых был неожиданно прерван, так как прокуроры решили допросить дополнительного свидетеля обвинения — политконсультанта Максима Новикова из Твери. Его показания не добавили никаких аргументов в пользу виновности Удальцова и Развозжаева».
26.06.2014
«Началась стадия изучения дополнительных доказательств. Сначала был допрошен свидетель со стороны защиты — Евгений Лабудин из Калининграда. После этого прокуроры заявили ходатайство об оглашении так называемой «явки с повинной» Развозжаева, которая была получена следователями путем угроз в подвале какого-то частного дома в Брянской области (куда Леонида Развозжаева в октябре 2012 года привезли сотрудники спецслужб после похищения возле представительства ООН в Киеве).»
30.06.2014
«Cторона обвинения закончила представление дополнительных доказательств. Сначала допросили двух свидетелей — сотрудника мэрии Москвы Шарапова и политолога Кагарлицкого .»(признан иноагентом в РФ)
01.07.2014
«Представление дополнительных доказательств начала сторона защиты. Были допрошены три свидетеля — Дмитрий Мелехин (гражданский журналист), Марина Попова (участница анархистского движения) и Вадим Данилов (сторонник Левого Фронта).»
02.07.2014
«Сторона защиты допросила свидетеля Булкина (сосед Удальцова). Затем суд по ходатайству защиты приобщил к материалам дела схему проведения Марша миллионов. После перерыва сторона защиты заявила ходатайство об исключении из материалов дела результатов прослушек телефонов Удальцова, Развозжаева и Лебедева. По мнению защиты, в деле отсутствуют какие-либо судебные акты, разрешающие такую прослушку, к тому же в протоколах рассекречивания указаны ошибочные даты (то есть, налицо признаки подлога).»
03.07.2014
«Завершилось судебное следствие. Судья Замашнюк ожидаемо отклонил заявленное накануне стороной защиты ходатайство об исключении из материалов дела результатов прослушек телефонов Удальцова, Развозжаева и Лебедева. В понедельник 7 июля начнутся прения сторон — прокуратура запросит сроки наказания, а сторона защиты озвучит свои доводы о невиновности подсудимых. Затем Удальцов и Развозжаев произнесут последнее слово, и суд удалится в совещательную комнату, чтобы написать приговор».
07.07.2014
«Сторона обвинения просит дать Удальцову и Развозжаеву по 8 лет лишения свободы.
Первой в прениях сторон выступила сторона обвинения, которая снова напомнила о том, что 6 мая на Болотной площади «участники массовых беспорядков начали кидаться в полицейских камнями и кусками асфальта, использовать слезоточивый газ, а также строить преграды из заграждений и биотуалетов». В результате были нанесены повреждения различной степени тяжести не менее 78 представителям власти, уничтожено имущество на сумму, превышающую 28 миллионов рублей.
Сторона обвинения также прокомментировала тот факт, что в ходе допросов потерпевшие говорили, что не имеют претензий к Удальцову и Развозжаеву, следующим образом: это говорит исключительно о правовой просвещенности допрошенных, которым известно, что вину человека устанавливает только суд.
Сравнивая события на Болотной с Майданом, прокурор уточнил, что полиция вела себя «более чем корректно», и добавил: «Столкновения начались сразу после решения Удальцова устроить сидячую забастовку. Митинга как такового не было, свободу слова никто не ограничивал».
Сторона обвинения сослалась на наличие у обоих обвиняемых одного отягчающего — совершение преступления в составе группы лиц по предварительному сговору, и одного смягчающего обстоятельства — наличие малолетних детей, и в итоге попросила приговорить Сергея Удальцова и Леонида Развозжаева к 8 годам колонии общего режима каждого.»

08.07.2014
«Сергей Удальцов и Леонид Развозжаев выступили в прениях сторон. Удальцов заявил, что на Болотной были не массовые беспорядки, а провокация властей с последующим разгоном мирной демонстрации, и подчеркнул несостоятельность доказательств обвинения. Процесс он назвал политической расправой.»
09.07.2014
«Сергей Удальцов и Леонид Развозжаев выступили с последним словом. Суд удалился для принятия решения. Приговор будет вынесен 24 июля в 13:00 в Московском городском суде.»
Ниже даётся информация, взятая с сайта комитета 6-го мая:
«Судебный процесс по делу так называемых организаторов массовых беспорядков 6 мая 2012 года на Болотной площади в Москве подошёл к завершающей стадии: Сергей Удальцов и Леонид Развозжаев выступили с последним словом. Они обвиняются по ч.1 ст. 30 и ч. 1 ст. 212 УК РФ («Организация массовых беспорядков»). В понедельник, 7 июля гособвинение запросило для обоих по 8 лет лишения свободы в колонии общего режима.
В среду, 9 июля первым своё последнее слово произнёс Леонид Развозжаев. По его мнению, это «одно из самых грязных дел в истории России»:
- События 6 мая 2012 года – это провокация и политическая карательная операция со стороны российских властей против свободомыслящих граждан нашей Родины. Уверен, что организаторами так называемых беспорядков 6 мая на Болотной площади 2012 года власти избрали Сергея Удальцова и меня лишь по причине того, что мы являемся сторонниками левых идей.
Подсудимый отметил, что в современной России культивируется и насаждается миф, якобы левые социалисты, коммунисты и прочие всегда были, есть и будут сторонниками радикальных незаконных действий. Он добавил, что всей своей деятельностью на протяжении многих лет как «Левый фронт», так и они с Удальцовым лично всегда демонстрировали и ратовали за возможные методы политической борьбы: «На мой взгляд, эти методы гораздо эффективнее, чем те, которые нам пытаются приписать». А проведённая 6 мая 2012 года акция, по его мнению, сопровождалась грязной провокацией в отношении него и Удальцова лично.
- Само уголовное дело расследовалось путём угроз, шантажа, пыток и других незаконных действий со стороны силовиков. Да и судейский корпус России при принятии решений, особенно на стадии следствия, показал себя полностью зависимым от политических властей России и выполнял свои карательные функции. Обстоятельства показывают нам, в сколь хаотичное время живёт наша Россия: хамоватые преступники, разборки коррупционеров в погонах и без, геополитическая близорукость. Всего этого безобразия не было бы, если бы в России существовала полноценная демократия: свобода слова, честные выборы, подконтрольность власти народу, независимый суд. Именно за это и проводились объединённые общегражданские коалиции зимой-осенью 2011-2012 годов. Именно с этой целью люди вышли 6 мая 2012 года на Болотную площадь Москвы. И я уверен, что именно из-за этого подразделения специальных отрядов полиции получили приказ избить и разогнать вышедших граждан, для того чтобы посеять страх и отчаяние в сердцах неравнодушных граждан. 6 мая я был среди самых лучших граждан нашей Родины. Уверен, что там были самые чистые душой и сердцем люди, ведомые лишь благородными порывами изменить жизнь нашей страны к лучшему. Но на этих граждан совершенно подлым способом обрушили град дубинок и кулаков. Лично мне стыдно за то, что представители российской полиции повели себя в тот день таким варварским способом. Хотя допускаю, что их просто могли ввести в заблуждение. 6 мая 2012 года я делал всё для того, чтобы предотвратить столкновения. Я знаю и лично видел, как Сергей Удальцов пытался останавливать и останавливал разного рода действия,
которые могли бы повести к столкновениям. Я скажу прямо: никто из лидеров протеста, обладавшим авторитетом либо влиянием, для граждан не сделал даже хоть чуть-чуть близко к тому объёму, сколько сделал Удальцов. Однако вдруг он стал главным организатором беспорядков.
- Уважаемый суд, — продолжал Развозжаев, — многие участники процесса говорили, что это исторический процесс. Я не знаю, так ли это, но могу сказать точно, что в нашем деле зло пытается осудить добро, право силы пытается восторжествовать над силой правды. Мне кажется, что правосудие в любой стране – это зеркальное отражение состояния общества. Мне хотелось бы, чтобы при принятии решения по нашему делу вы показали всему миру, что российская судебная система не использует кривые зеркала. Обращаясь же к российским властям, я хотел бы их призвать: не провоцируйте внутри гражданское напряжение, прекратите моральный силовой террор против инакомыслящих. Уверен, что залог успеха и стабильности развития России лежит в диалоге, а не в репрессиях. Силой запугивания, сфальсифицированными уголовными политическими процессами, избиениями людей на площадях, вы не решите ни одной проблемы, а только усугубите общественно-политическую ситуацию. Все вопросы … — подсудимого прерывает председательствующий коллегии Мосгорсуда Александр Замашнюк.
Судья заявляет, что из излагаемых обстоятельств отношение к рассматриваемому уголовному делу заключается «в двух предложениях», «всё остальное последнее слово – это набор лозунгов, призывов, пожеланий, обращений», и «не является по смыслу закона последним словом».
- Последнее слово не должно превращаться в митинг, речь, призыв и так далее, — обращает внимание Замашнюк. Заодно читает мини-лекцию с присущей ему манерой растягивать слова, произнося их по слогам, и ссылается на положения Уголовно-процессуального кодекса, который он так любит цитировать. После этого Развозжаев продолжает:
- Уважаемый суд, мне кажется, сейчас как никогда от вас зависит очень многое. Если вы сможете послать российскому обществу ясный сигнал, что в России есть надежда на диалог, что власть готова признавать права граждан на независимую точку зрения, что на защите закона стоит беспристрастный суд, то уверен – это станет гигантским шагом в деле налаживания цивилизованного диалога внутри нашего общества.
- Мы невиновны, — заключил подсудимый. — Оправдательный приговор сейчас не столько подтвердит нашу невиновность, но вселит в сердца многих граждан, следящих за нашим процессом, надежду и уважение к российским властям вообще и судебной системе в частности. Думаю, теперь это остро необходимо всей России. Призываю вас принять решение на основе права, а также вашей чести и совести. Уверен, Россия будет свободной….
     Сергей Удальцов начал своё выступление строками Пушкина:
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Друзья, отчизне посвятим.
Души прекрасные порывы!
- Получилось так, что прекрасные порывы души привели нас сегодня с Развозжаевым на скамью подсудимых. К сожалению, так бывает в жизни – не всегда хорошие, благие начинания, душевные порывы оцениваются по достоинству. Но я думаю, что всё равно историческая правда за нами.
Лидер «Левого фронта» выступил с предложением внести изменения в действующий Уголовно-процессуальный кодекс (в частности, статью 293) и изменить понятие «последнего слова»: «Уж слишком траурно и безысходно звучит это название. Как будто сказал последнее слово и растворился в безмолвном пространстве». На этом «суд вынужден остановить» Удальцова и заметить, что он «не обладает законодательной инициативой». Подсудимый продолжает:
- Как будто после последнего слова растворяешься в безмолвном пространстве. В принципе сторона обвинения этого и хочет – хочет нас туда отправить на 8 лет, чтобы наш голос не был слышен. Это одна из основных задач всего этого процесса и этого уголовного дела – лишить нас права голоса, чтобы мы не мешали и дальше творить беззаконие, несправедливость, которых сегодня в нашей стране, к сожалению, предостаточно. Тем не менее, я не хочу своё выступление называть «последним словом». Это просто моё слово — свободное слово, гордое слово и никто меня этого права лишить не может.
Удальцов отметил, что многие граждане считают, что независимого суда в России нет; что по делам, где замешаны интересы власти (ярчайший пример — «Болотное дело»), «всё решается не по закону, а по звонку сверху». Он призвал суд «вынести такой приговор, который бы опроверг эти дискредитирующие всю судебную систему и всё государство представления, бытующие в народе». Доказательная база обвинения, по его мнению, представляет собой хрупкий карточный домик:
- Стоит вытащить из этой конструкции хотя бы одну сфабрикованную часть – одно сфабрикованное доказательство, как то признание Лебедева. А я подчеркну, что это признание — не сделка со следствием, это сделка с совестью. Господин Лебедев произнёс такую фразу: «Мне сказали, что посадят на 10 лет, и я останусь без зубов». Господин Лебедев свои зубы поставил выше судьбы человека – судьбы моей и Леонида Развозжаева. Это непорядочно и бесчестно.
Явку с повинной Развозжаева Удальцов считает недопустимым доказательством, утверждая, что того похитили, пытали, угрожали. «Никто не стал разбираться, понятно почему – это не выгодно тем, кто этим занимался, а это делали представители власти. Надеюсь, со временем свет прольётся на эту тёмную историю, и виновные понесут наказание».
- Незаконные прослушки телефонные, незаконно полученные аудио- и видеозаписи – вот та база, на которой сторона обвинения пытается выстраивать доказательства. Уберите это из материалов уголовного дела – и дело развалилось. И надо Удальцову с Развозжаевым объявить благодарность и отпустить на все четыре стороны, — продолжает лидер «Левого фронта», добавив, что «более абсурдного обвинения и представить сложно».
- К сожалению, гособвинение позавчера с очень серьёзными лицами, с пафосом
поддержало это нагромождение ложных показаний, фальсификаций, абсурда, затребовав для нас суровое наказание – 8 лет лишения свободы.
Кроме того, Удальцов обратил внимание, что его и Развозжаева обвиняют в организации массовых беспорядков, при этом «участники массовых беспорядков» по версии следствия (сам он не считает, что массовые беспорядки имели место), были амнистированы в декабре прошлого года и «это абсолютно правильно»:
- Я думаю, что представителям стороны обвинения всё понятно и может быть даже несколько неловко, что приходится выполнять такую грязную работу, но это их выбор, их работа. На этом фоне я призываю суд действовать строго по закону, по справедливости. Не брать грех на душу и вынести тот приговор, который и должен быть вынесен, то есть оправдательный. Думаю, это будет по достоинству оценено всем обществом.
Подсудимый подчеркнул, что никаких беспорядков 6 мая на Болотной площади в Москве не было и тем более организовывать их ни он, ни Развозжаев не могли, умысла на совершение беспорядков в 2012 году или другое время у них никогда не было. Удальцов считает, что как представители левого движения, они в потенциале более неприятны и даже опасны для части властной элиты, поскольку критикуют их действия, политику по существу. На этом Замашнюк прервал Удальцова, заявив, что тот «уже 30 минут выступает по обстоятельствам, которые к уголовному делу отношения не имеют». Судья заявил, что подсудимого не привлекают к ответственности за его взгляды, а обвиняют в организации массовых беспорядков:
- Таким образом, свобода слова и массовые беспорядки здесь никаким образом не взаимосвязаны.
Стоит отметить, что Замашнюк прерывал Удальцова с десяток раз. Помимо этого, в ходе последнего слова подсудимого судья трижды объявлял перерыв (два 5-ти минутных и один получасовой), что является нарушением принципа права на защиту, поскольку обычно последнее слово не прерывается.
Сергей Удальцов подчёркивал, что его с Развозжаевым судят именно за взгляды, а всё уголовное дело – «месть и расправа». И вновь призвал суд вынести оправдательный приговор и в его отношении, и в отношении Леонида Развозжаева. Вот что сказал лидер «Левого фронта» о сроке, запрошенном прокурорами:
- Меня это нисколько не пугает. Невозможно меня лишить свободы – свобода находится внутри меня. И никакие стены, конвоиры, надзиратели, решётки, тюремные камеры меня этой свободы никогда не лишат. Можете дать мне пожизненное заключение, ради Бога. Если смотреть с философской точки зрения… — на этом судья вновь обрывает Удальцова.
Замашнюк «напоминает», что «санкция предъявленного обвинения не предполагает пожизненного лишения свободы». И добавляет, что в старой редакции закона максимальный срок – 10 лет, а в новой – до 12 лет: «Вы идёте по минимально действующей санкции старой редакции закона».
В заключение Удальцов заявил, что не сомневается в том, что «победа и правда будет
за нами». Однако отметил, что на эти 8 лет сторона гособвинения хочет наказать и его родных: малолетних детей, которые на 8 лет будут лишены полноценного воспитания («они-то чем провинились, в чём они виноваты?»); пожилых родителей, которые могут не дожить до его выхода на свободу; его жену, друзей. «В отношении них это наиболее бесчеловечно и негуманно, и никаких благородных целей не достигнет».
Завершил своё выступление лидер «Левого фронта» стихами:
Если я гореть не буду,
Если ты гореть не будешь,
Если мы гореть не будем,
Кто тогда развеет тьму?
 
- Прошу меня оправдать, Развозжаева оправдать и дать нам возможность трудиться, воспитывать детей, заботиться о родителях, приносить пользу стране. Я уверен, что все вместе мы рано или поздно добьёмся процветания России, Россия будет свободной страной, где каждый человек будет гордиться, что он гражданин Российской Федерации.»
К сожалению, мне кажется, тут не совсем полная версия нашего с Сергеем последнего слова. А моя версия наверное, увы, вообще не сохранилась, хотя может быть я её отдал судье. Дело в том ,что в моей версии я говорю о том, что мы стремимся построить справедливое общество, где человек будет человеку друг и брат, а не волк. Это, конечно, довольно далёкое толкование моего последнего слова, речь там шла об этом. Ну, разумеется, и о желании построить социально-справедливые отношения в нашей стране. Мол, за это и боремся. И вот когда я слушал слова Сергея, я поразился что у него смысл «последнего слова» был примерно об этом же. Мы фактически говорили об одном и том же не сговариваясь, синхронно!
При этом, кстати говоря, судья прерывал Сергея, по-моему, более 10 раз, и даже сделал, перерыв где-то на минут 30. Так уже судье хотелось сбить Сергея с колеи и не дать ему сказать своё последнее слово.
После нашего последнего слова суд удалился для вынесения приговора. Для нас это означало перерыв в судебные заседания почти на 3 недели.
После последнего слова я решил сделать обращение к гражданам посредством письма на сайте «Росузник». Вот это обращение:
«Здравствуйте, уважаемый РосУзник. Извиняюсь за свой долгий ответ. Но суды и подготовка к прениям сторон отнимали все время. Надеюсь, теперь смогу отдохнуть хотя бы около месяца, а потом снова в «бой». Ведь понятно, какой будет приговор, а это значит, что мы будем писать жалобу в следующую инстанцию. Очень надеюсь, что многие граждане смогли ознакомится с нашей версией событий, представленной нами в последнем слове и в прениях сторон. Правда, мне пришлось многое сократить из-за постоянных требований суда не говорить якобы не по делу. Особо обидно было «выкинуть» один абзац из последнего слова, в котором я говорю о том что мы боролись за иное будущее, в котором должно быть больше справедливости и взаимовыручки нежели сейчас. Но, кстати сказать, совершенно без договоренности с. Удальцовым, он озвучил почти все, о чем хотел сказать я и, наверное, даже чуть больше. Однако, же хочу попросить у всех честных людей России прощения, если вдруг своим процессом мы не оправдали ожидания общества. Наверное, ведь кто-то считает, что мы, как невиновные люди, должны были вести себя побоевее. Отчасти я и сам так считаю. Но, я честно говоря, банально устал от процесса физически, иной раз уж совсем еле держался. Скажу прямо, последние 2 месяца я продержался только благодаря большому количеству лекарств. Да и то обработать все показания свидетелей при выбранном судом темпе было не возможно. Ведь, наверное, Вы понимаете, что суд это только видимость. Даже с точки зрения самого процесса. Ведь в здание суда меня привозят утром, а увозили почти каждый день не ранее 20–21. Такой режим дня не дает арестанту возможности адекватно воспринимать даже реальность, не говоря уже о том, чтобы поработать над информацией. Но в принципе, наша команда адвокатов тоже не дремала. В последние дни все выступающие были на очень высоком уровне мастерства и буквально в пух и прах разгромили сторону обвинения. Мне удалось прочесть ряд заметок даже в умеренной, не очень оппозиционной прессе в ней, даже в ней явная симпатия нашей стороне и недоумение по поводу якобы доказательности нашей вины. В общем, самое главное нами одержана моральная победа в глазах общества!
Удачи всем! С уважением, Леонид
(10.07.2014)
В тюрьме меня перевели в другую камеру. Отчасти стало чуть спокойнее. Потому что с Урлашовым стало сложно общаться из-за украинского вопроса. Он упирал на нормы международного права. Мол, Россия действует незаконно и т.д. Когда как я в основном апеллировал к моральной стороне вопроса. На мой взгляд, на Украине к власти сомнительным способом пришли деструктивные, полуфашистские силы. Явно находящиеся под контролем у американских хозяев. Для меня лично было неприемлемо любое благосклонное отношение к таким организациям как УНА-УНСО, восхваление Степана Бандеры, Шухевича и т.д. и т.п. Считаю это омерзительным явлением Украины.  С моей точки зрения Россия обязана была вмешаться в ситуацию на Украине. Там реально существовала угроза геноцида несогласных с политикой профашистских властей. Более того, на мой взгляд, политика США по вопросу заключалась, да и, наверное, заключается в том, чтобы создать на территории буферную зону между Россией и Европой, за счёт Украины, ну и, по возможности, Белоруссии. В этой буферной зоне должна будь милитаризированная территория под властью антирусских шовинистов, считай, нацистов. Суть в том, чтобы эти государства постоянно держали в напряжении и Европу и Россию. Вероятно, в идеале США нужно, чтобы там тлел незатухающий конфликт, так Америке легче вытрясать деньги с зажиревшей Европы на разного рода военные проекты и покупку в США вооружения. К тому же в подобной ситуации Европа вообще не сможет проводить независимой политики.

Есть, разумеется, и другие разного рода локальные факторы, как делёж ресурсов внутри Украины, среди местных олигархов, безусловно, в этом процессе учувствуют и российские воротилы.
На каком-то этапе украинский кризис был выгоден и российским властям для сохранения свой власти в РФ и т.д. и т.п. Но, повторяю, на мой взгляд, первейшим обстоятельством трагедии на Украине явились амбиции США на геополитическое господство в этом регионе, да и в мире в целом.
Но, к сожалению, многие российские оппозиционеры, на мой взгляд, сделали гигантскую ошибку, по сути, поддержав украинских узурпаторов. Победителей так называемого Майдана, хотя, на мой взгляд, они просто этот Майдан, те благородные нотки, которые там были с самого начала, приватизировали и присвоили себе. В том числе, при помощи грубой силы всё тех же ультраправых организаций, бандеровцев и т.д.
Тут нужно понимать, что для меня события на Украине не явились неожиданностью. Ещё в 2010 году я написал, что там обязательно будет гражданская война. Вот отрывок из того текста:
«Сегодня всеми силами
Запад будет расшатывать ситуацию на Украине, в кратчайшие сроки Юля Тимошенко, вероятнее всего, пойдёт на вооружённое противостояние с востоком. Думаю, даже тот факт, что теперь на Украине президент с Востока — это, на самом деле, лишь уравновешивает реальные силы политических противников. Думаю, конфликт будет затяжной и кровопролитный и, вероятней всего, России придётся каким-то способом на него реагировать и уж точно стягивать войска поближе к границе с Украиной».
Данный текст написан мною в конце апреля 2010 г. в моём ЖЖ. Конечно, кто-то скажет, что я ошибся тут в персоналиях. Но разве это важно? На мой взгляд, важна тенденция. А вся моя статья в ЖЖ посвящалась геополитическим амбициям США и в связи с этим угрозам России. Н,о к сожалению, Урлашова в этом убедить не удалось.
В новой камере были новые люди: Евгений, молодой парень попавшийся за дачу взятки. И Владимир Аполлонов, бывший полковник министерства обороны, сидел за какое-то тёмное дело: непонятно, то ли у него украли 500 миллионов рублей, то ли он у кого-то их украл. Он уже долгие годы работал в своём бизнесе. Родом из Балашихи, покинул родные края и жил в Карелии. По его словам, деньги украли у его родственники, крупного бизнесмена, а сам родственник куда-то потерялся. При этом остался должен каким-то кредиторам. Ну, вот Владимира и взяли в заложники. Уж не знаю кто у них там прав, кто виноват. Но Владимир позже внезапно умер от остановки сердца. Уже в колонии в Карелии. Хотя на сердце он никогда не жаловался.
При этом Владимир рассказывал, что у него были какие-то сложности с криминалитетом уже тут, в Матросской тишине.  Вроде как, когда он сидел в другой камере где-то на общем корпусе, он по-пьяни кому-то пообещал переписать землю на Селигере. Она тоже оценивалась в многие миллионы рублей.  Но протрезвев, он про свои обещания забыл, а арестанты нет, и вроде как начали его доставать с этим вопросом. В итоге, он пожаловался адвокатам, те написали заявление об угрозах и Володю перевели в наш спокойный корпус. При этом об этом всём я слышал не от него лично, а от человека, который с ним сидел прежде.
До вынесения приговора я никуда не ездил, это было очень хорошо. Наконец-то я смог хоть чуть-чуть отдохнуть. Я принялся за чтение каких-то книг: Акунин, Бабель «Конармия» и «Одесские рассказы» , Прилепин «Обитель»  были, вероятно, и другие.
Вот запись из моего дневника от 19.07.2014:
«Мне запросили 8 лет и Сергею тоже. В своей речи прокурор провёл прямую аналогию с «Майданом». 24.07.2014 будет зачитываться приговор. Вчера на Украине упал самолёт, всё вешают на Россию. Внешнеполитическая ситуация ухудшается. Похоже, мы всё проигрываем, вернее не мы, а они (тут я, вероятней всего, имею ввиду российскую власть).
На днях прочёл Исаака Бабеля, «Одесские рассказы» и «Конармия». В целом, он мне родственен тем что обращал внимание на упадок культуры во время ведения боевых действий. Хотя, наверное, будет вернее сказать про то, как Бабель останавливает свой взгляд помимо текущих военных вопросов в т.ч. смерть людей, сопровождающую войны. На различии разного рода, культурные, в т.ч. отличая польского от еврейского, украинской и т.д. Конечно же, это настоящий признак просвещённого человека. Не забывать о прекрасном даже в период смертельных угроз и настоящего ада для беззащитных людей.
Сейчас прочёл уже почти полкниги «Обитель» Захара Прилепина. В целом, роман безусловно удался и, конечно, будет принят широкой публикой. Но настораживает то, что главный герой, на мой взгляд, какой-то приземлённый. Все обсуждают какие-то вечные вопросы (бытия), а Артём думает, чего бы сожрать. В общем, человек течёт по течению и ему банально везёт как в сказке. Но посмотрим, все же впереди ещё полкниги.
Вчера была передачка от Комитета 6го мая, такое ощущение что уже вторая за месяц. Сегодня взяли анализ крови, посмотрим, что у меня там. На прошлой недели отправил письмо в Ангарск, поздравил маму с днём рождения. Ей уже будет 81 год. Более чем солидный возраст.»
Вот такие небольшие заметочки я иногда делал в своём дневнике. Опять же, тут нужно понимать, многие записи тут носят как бы сжатый формат и некоторые предложения мне нужно разворачивать более глубоко, чтобы текст дневника был понятен правильно. Но это уже, наверное, когда-нибудь я обязательно переработаю.
В это же время я так же более активно отвечал на написанные мне письма, в основном по электронной почте. Но были и письма в конвертах из многих городов России и даже из-за рубежа. При этом, многие жаловались, что письма в конвертах ко мне часто не доходят. Кстати говоря, я почти все письма сохранил, как электронные, так и пришедшие в конвертах.
Вот пример письма, о чём я писал в тот период.  И как относился к происходящему процессу и приговору:

(13.07.2014)
    «Здравствуй, уважаемый товарищ Химена. Спасибо за твое новое письмо. До этого я отослал тебе ответ, в котором был мой стих «Украины очи».
Очень рад, что тебе нравится «Мать» М. Горького, прочти еще его «9-е января», там есть и аналогии с нашей «Болотной» историей. Роман Набокова «Лолита» я не совсем понимаю. Вообще, допускаю, что он был написан из конъюнктурных соображений, эдакая скандальная книга ради скандала. Хотя, конечно же, литературный слог Набокова хорош, а в данном романе он явственно раскрыл в т. ч. Пороки, граничащие с психиатрическим диагнозом. В нашем деле ты, наверное, знаешь, что мы с Удальцовым уже произнесли последнее слово. Надеюсь, люди услышали и смогли понять эти речи, несмотря на то, что суд о многом запретил нам говорить. Но главное, мы успели сказать, что считаем, что нас посадили в тюрьму, только потому что мы коммунисты. Потому что мы боролись с сутью этого режима, с его хищнической психологией, жаждой наживы, навязывания обществу культа борьбы всех против всех. Когда как мы, левые, предлагаем строить общество на основе взаимовыручки, свободы, равенства. Естественно, обвинение так и не смогло предоставить никаких внятных доказательств нашей вины. У них всё какие-то догадки, версии, домыслы, но ничего конкретного нет, да, думаю, и быть не могло. Так как мы не занимались противоправной деятельностью. Конечно, очень жаль, что наша страна позорится на весь мир из-за этого фальшивого процесса. Похоже, цивилизованные страны смотрят на Россию уже как на Родину неандертальцев. В 21 веке такой суд по такому делу - это настоящая деградация российского государства. 24 июля будут зачитывать наш приговор, говорят, собирается прийти много народу, и это правильно. Надеюсь, люди покажут, что еще не все запуганы. Сам я сейчас отдыхаю, восстанавливаю силы, читаю (закончил Исаака Бабеля), на очереди Захар Прилепен «Обитель». Но пока у меня книг не много, надеюсь, скоро сочувствующие граждане смогут мне переслать побольше литературы. Кстати, а ты читала Н. Островского «Как закалялась сталь»? Между прочим, Островский почти что мой родственник, мои прабабушка и его мама были очень дружны и близки. А дедушка в детстве дружил с Николаем, были соседями.
Всего доброго, венсеремос!
С уважением Леонид Развозжаев.»
Между тем 24.07.2014. в Мосгорсуде состоялось заседание, на котором нам зачитали приговор. Нужно понимать наше состояние, чтобы проникнуться этим днём. По моим подсчётам, у нас только судебных заседания было около 80-ти. Весь суд длился без малого полгода, в очень плотном графике. Многие арестанты знают, что часто у людей суд идёт раз в недели максимум два, а у нас проходило по три-четыре заседания в неделю. Лично меня всё это очень вымотало, я в принципе уже так физически устал, что больше судиться не мог. При этом по ТВ. и в проправительственных газетах не утихала грязная травля против нас.  На нас уже вешали всех собак, включая переворот на Украине и т.д. и т.п.
Потом многие говорили, что практически все выпуски новостей в этот день выходили с прямыми включениями от Мосгорсуда и каждый час оповещали общественность, вынесли ли нам приговор.
Наш огромный зал был набит до отказу, при этом я знал, что ещё много людей пришли нас поддержать на улицу. Сергей Удальцов прибыл в зал уже с сумкой. Никто не сомневался, что нас признают виновными и что нам дадут реальный срок. Вопрос лично для меня заключался, сколько нам дадут. Я, честно говоря, думал, что мы получим по шесть лет. 
Судья начал заседание, дребезжащим голосом он попросил всех встать и более до конца прочтения приговора никому не разрешил садиться. Только, по-моему, одной женщине-инвалиду. Хотя в зале было много пожилых людей и женщин. Я так вообще всё время простоял в наручниках. Вот такая идиотская традиция, реально сравнимая с пыткой. Ведь наш приговор судья зачитывал девять часов. Правда, он сделал несколько незначительных перерывов буквально на несколько минут. И вот уж на улице были сумерки, время, наверное, было ближе к 22:00, судья наконец объявил нам сроки. Нам с Сергеем дали по 4 года 6 месяцев колонии общего режима, а мне ещё штраф 150 тысяч рублей.
Судья спросил меня, понятен ли мне приговор, я ответил, что, да, мол, спасибо, приговор понятен. Но это выглядело, наверное, что, мол, спасибо, что так мало. Но я настолько уже был уставшим, что еле языком воротил. На аналогичный вопрос Сергей начал свою тираду, возмущаясь незаконным решением суда. И тут зал буквально взревел. Люди стали выкрикивать различные лозунги, слова проклятия и т.д. Сотрудники, которых в зал завели неимоверное количество, в том числе с собаками, начали вытеснять граждан из-зала суда, а на Сергея стали надевать наручники.
Через несколько минут меня и Сергея разными конвоями увели в подвальные боксики. И в самое короткое время вывели, уже оттуда повели автозак. Машина в этот раз была небольшая, по-моему, газель. И оказалось, что в ней уже сидит Сергей. В «матроску» нас повезли вместе» Мы сидели рядом, обрадовавшись, что, наконец-то, почти за два года, мы сможем хоть немного поговорить. По-моему, тут же Сергей сказал мне, что объявил голодовку и уже сказал об этом адвокатам. По прибытии в СИЗО его высадили чуть раньше, меня повезли на 6-й корпус.


глава 7. Матроска Апелляция
Эту главу мне хотелось бы открыть мои письмом Ольге Вербовой.  Это письмо написано уже после приговора и, наверное, более точно передаст те чувства, которые я испытывал в тот период:
«Здравствуйте, Ольга. Извиняюсь за задержку с ответом. Сегодня уже 29.07.2014. Прошло пять дней с момента вынесения нам приговора. К сожалению, наша страна, а вернее власти России, так и не нашли в себе силу признать свою ошибку в нашем деле и вынести нам оправдательный приговор. Вместе с тем, что можно было ожидать и большего срока. Так что все, что мы вместе делали, было не зря. Уверен, что благодаря широкой общественной поддержки со стороны разных граждан, представителей различных партий и движений, всех честных людей России и других стран, присужденный нам срок оказался таким, каким мы его видим теперь. В этой связи, это дает надежду на то, что в последующих инстанциях приговор может быть смягчен, а может быть, даже будет вынесен оправдательный. Уверен, что у всех нас еще есть силы для борьбы. Опять же, ты ведь, наверное, знаешь, что я не сторонник конфликтов и конфронтации, поэтому я считаю, что в своей борьбе должны прибегать в большей степени к силе слова. Мы должны показывать и обществу и власти опасность такого рода методов, которые теперь власть применяет в отношении своих политических оппонентов. Силовое подавление, тюрьмы для неугодных — всё это ведёт страну к катастрофе. Уверен, что все можно решать в диалоге, находя компромиссы.
Сегодня мельком увидел Сергея Удальцова. Мы сидим рядом, но пообщаться у нас нет возможности. Но мы смогли помахать друг другу. Заметил, что даже за эти 5 дней он уже чуть-чуть похудел. Я полностью поддерживаю голодовку товарища Удальцова. Сам пока не готов присоединиться. Во-первых, не уверен, что смогу долго выдержать. Во-вторых, все же я хуже подготовлен по делу, а значит, перед апелляцией мне нужно будет переработать множество материалов, а возможно, даже повторно ознакомиться с некоторыми материалами уг. дела. Оль, спасибо за стихотворенье, милое, честное, доброе:) Конечно нет, нас не перессорит остров Крым. Вообще все, что происходит сейчас с Украиной это ужасно. Кстати, мы это прогнозировали еще лет 5–10 назад. А нас не слушали, а теперь и посадили... До свидания. С уважением, Леонид»
(29.07.2014)
На следующий день по приезду из суда я узнал, что Сергей находиться на нашем корпусе. Сперва он был достаточно далеко от меня, но потом его определили в ту же камеру, где был я, когда меня привезли из Иркутска. Всё это давало надежду, что мы хоть каким-то образом сможем обмениваться информацией о нашем деле и вообще о текущих событиях в стране. Правда, я его сразу предупредил ещё в автозаке, что, наверняка, к нему будут приставлены шпионы, агенты, стукачи и т.д.  И всё же нам удавалось координировать какие-то свои действия по делу. Да и адвокатам было легче теперь с нами видеться, так как можно было вызвать сперва одного потом второго. Более того когда, например, приходило два адвоката, например, Аграновский и Волкова, то вызывали нас обоих, и мы сидели в разных комнатах, но так как адвокатские комнаты не закрывались, то иногда все мы собирались в одной и быстро осуждали всякие вопросы. Оказалось, что запрос на протоколы суда нужно писать в течении трёх суток с момента вынесения приговора. Я чуть было не проворонил эти сроки. Но всё же, благодаря приходу адвокатов, успел написать. И теперь у меня в наличии есть протоколы суда по нашему делу, около 3 000 страниц.  Возможно, когда-нибудь я возьмусь и за них. Всё-таки в предыдущей главе я не так красочно передал диалоги, состоявшиеся на суде. А там ведь были иной раз просто шедевры словесности, вернее шедевры юридической изворотливости судей и прокуроров. Ведь, по большому счёту, они, наверное, тоже понимали, что судят то не нас, а общество, пристально следящее за нашим процессом, по сути дела, судит их, всякого рода фальсификаторов, состряпавших фальшивку. И в этом смысле я не завидую ни судьям, ни прокурорам, ни уж тем более следователям, которые постоянно находились под пристальным вниманием и праведным гневом общественности.
Сотни, если не тысячи, различных акций, митингов, благотворительных вечеров и т.д. и т.п. в нашу поддержку. Как в России, так и за рубежом. Как при поддержке либералов, так и при поддержке левых организаций. Например, Алексей Сахнин, наш товарищ, один из лидеров «Левого Фронта», уехавший в вынужденную иммиграцию, живя в обездоленных условиях, смог поднять огромную компанию в нашу защиту при поддержки различных левацких организаций Европы.
А мой друг и товарищ, с которой я познакомился в фейсбуке (компания «мета» признана экстремистской в РФ) ещё до того, как сел в тюрьму, Химена, устраивала акции в нашу поддержку даже в Аргентине и вообще информировала испаноязычную общественность во всем мире о позорном судилище по нашему делу.  И  в целом, судя по откликам в газетах и даже по социологическим опросам, народ больше верил нам, чем всей этой челяди в мантиях и погонах, в пиджаках и пр. аксессуарах.  Вся эта армия дуболомных фальсификаторов явно проиграла нам эту схватку за общественное мнение. Возможно, поэтому они потом и решили отыграться на мне лично.
Ещё мне особо хотелось бы отметить Сергея Шаргунова. На встрече с президентом он, на мой взгляд, мужественно попросил освободить фигурантов Болотного дела, так как мы явно невиновны и всем это понятно. В числе прочих фамилий он назвал и меня. По выражению лица Путина, видно было, что ему не приятен этот вопрос. Но он всё же что-то ответил в обычном стиле, мол, суд разберётся. Помимо этого мы с Сергеем были в постоянной переписке как по электронной почте, так и в письмах, отправляемых конвертами по почте. Эта переписка в том или оном виде сохранялась фактически до моего освобождения. Даже когда Шаргунов стал депутатом и был кандидатом в депутаты, он не забывал и не боялся отправить мне весточку. Хотя многие статусные люди, в том числе из числа близких знакомых, вероятно, испугавшись гнева властей, по сути, перестали со мной общаться.
Август я провёл в подготовке к апелляции. Примерно 4-го я отправил свою апелляцию в суд. Я намеренно не торопился с её отсылкой и вообще старался изыскать всякие варианты, чтобы апелляционные слушания не состоялись до декабря. Всё дело в том, что у меня была ещё одна лёгкая статья, за которую мне дали штраф. А в октябре должен был подойти срок давности этой статьи, далее в декабре подходил срок давности по ст.306. Я хотел, чтобы к моменту суда можно было закрыть их обе. И тем самым суммарно в юридическом смысле предстать перед апелляционным судом в облегчённом состоянии.
В том числе для этого я заказал протоколы судебного заседания. Но когда я их получил, а это было, по-моему, в конце сентября. Я конечно сильно удивился, что их объём громаден - около трёх тысяч страниц. Но когда я стал вчитываться в них, то, по сути дела, нашёл там массу откровенных фальсификаций судебного процесса.
Ниже мне хочется опубликовать ещё одно письмо, написанное мною в конце августа, оно во многом отражает настроение того времени:
«Здравствуй Артем, извиняюсь, что так долго не отвечал. Спасибо за слова поддержки в твоем письме. Я стараюсь, держусь, борюсь. Хотя, признаться честно, сейчас такое однообразие дней, что это обстоятельство не способствует продуктивной и общественноактивной жизни. Сейчас я все больше читаю книги и газеты, нежели что-либо пишу. А также по чуть-чуть готовлюсь к апелляционному суду. Правда, совершенно неясно, когда его назначат. Ведь нам на руки даже не выдали протоколы судебных заседаний. Адвокаты говорят, что в суде им сказали, что они еще не готовы. А их ведь еще и обработать нужно, на что уйдет не менее двух месяцев. Так что, думаю, что в СИЗО я буду находиться еще не менее трех - четырех месяцев, а может, и более. Все так же по мере возможности стараюсь следить за околоукраинскими событиями, а также за внутрироссийскими экономическими процессами. Тем более теперь эти вещи очень тесно связаны между собой. Конечно очень жаль, что на Украине льется кровь. Очень жаль, что украинцы попали под власть шарлатанов и откровенных нацистов-психов. Бедный обманутый народ. Уверен, данная ситуация на Украине сложилась в первую очередь из-за отсутствия там сильной левой организации, профсоюзов и т. д. При всем сострадании к пенсионерам из КПУ, совершенно ясно, что при столь динамичном развитии внутриукраинской политики КПУ не могла быть надежным заслоном и центром притяжения. Очень странно, что в КПУ этого не поняли еще после 2004 г. и не перестроили партию на более модернисткий лад. Вероятно, просто Симоненко держался намертво у штурвала и в итоге привел КПУ, да и, отчасти, Украину к катастрофе, отдав ее на растерзание нацистам. В итоге, теперь только и остается как эта идиотская война. Ведь совершенно ясно, что «бандеровцы» не склонны к какому-либо цивилизованному диалогу. И будут воевать еще хоть десятилетия, так как это обыкновенные сектанты, которым главное в жизни - это война с «москалями», хоть где, по любому поводу. В общем, похоже, перспективы Украины печальны. Отчасти это и результат игнорирования населением важности участия в политических процессах. В России народ тоже пока спит.
До свидания. Всего доброго!
31.08.2014.           Леонид Развозжаев.»
Тем временем у нас в камере произошли очередные изменения. Евгений уехал на этап, отбывать срок в лагере, а Владимира Аполлонова перевели в камеру к Болынскому и, по-моему, Островскому одному из начальников космодрома Восточный.  Ко мне же в камеру завели Решата Мингазова, а чуть позже Юрия Ласточкина. С этими двумя людьми я просижу до весны: с Юрием до апреля, а с Решатом вообще до дня своего отбытия на этап. Так же, к сожалению, из корпуса в больницу перевели Сергея Удальцова, это произошло из-за того, что его состояние здоровья из-за голодовки резко ухудшилось.
А в конце августа ко мне в очередной раз пришла на свидание жена. Судья, кстати, почти весь процесс давал свидания беспрепятственно, и мои родственники: жена с братом, либо с детьми, приходили ко мне 2 раза в месяц, как это и положено по закону. Жена рассказала, что моя пожилая мама перенесла инфаркт, это на фоне ряда серьёзных заболеваний в т.ч. онкологии. Становилось совершенно ясно, что долго он не продержится, ведь на тот момент ей было уже более 80-ти лет. Брат решил забрать её из Ангарска и перевезти в Москву.
Жена поведала мне ещё о «болотниках» ребят, осужденных перед нами по болотному делу, их уже отсудил и суд второй инстанции. И в августе их начали развозить по колониям, вернее, в августе их уже почти всех определили по местам заключения в ИК. В целом у них дела в колониях были нормально, многие даже удивлялись разнице между СИЗО и колонией в последней было гораздо легче и лучше. Об этом мне писали и многие в письмах. Я в некотором смысле загорелся этими рассказами и стал представлять, как и мне будет лучше там.
В камере у нас стало веселей, когда привели Ласточкина. Это однозначно неординарная личность. Наверное, в начале 90-х его можно было ставить в один ряд с богатейшими людьми России по суммарному капиталу его имущества. Вот краткая биография Юрия Васильевича:
Родился 23 апреля 1965 года в Рыбинске Ярославской области.
……… С апреля 1992 по декабрь 1996 года — генеральный директор АО «Техноком» (производственного партнёра ОАО «Рыбинские моторы») в Ярославле. С января по сентябрь 1997 года — директор по ресурсам, экономике и финансам, с сентября 1997 — исполняющий обязанности генерального директора, с октября 1997 по июль 2001 года — генеральный директор ОАО «Рыбинские моторы». Генеральный директор ОАО «НПО «Сатурн»» с 5 июля 2001 года по 2009 год…….
С июня 1998 года был членом Совета директоров Ярославского АБ «Кредпромбанк». Был членом правления Российского союза промышленников и предпринимателей. В декабре 1998 года избран членом Центрального совета Общероссийской политической общественной организации «Отечество». В апреле 1999 года вошёл в состав Политсовета Ярославской региональной организации ОПОО «Отечество».
Депутат Государственной Думы Ярославской области III и IV созывов (2000—2008). Избран главой городского округа город Рыбинск 11 октября 2009 года, в связи с чем оставил должность генерального директора ОАО «НПО „Сатурн“». Вступил в должность главы городского округа 16 ноября 2009 года.
Женат. Четверо детей.
Из этого послужного списка, наверное, можно понять, что он имел отношение к российской промышленности, а именно к авиационному моторостроению и к производству ракетных двигателей.  Он, действительно, на мой взгляд, знал эту тему досконально. При этом не имел специального технического образования. В советские времена он получил экономическое образование, работал на предприятии по специальности. В начале 90-х, вроде бы подзаработав каких-то денег с помощью примитивных бизнесопераций, он купил акции завода и стал его фактическим владельцем. При этом, насколько я понимаю, филиалы завода находились не только в г. Рыбинске, но и в других городах России. Один из собеседников, знакомых с ситуацией, говорил мне, что в лучшие годы его состояние оценивалось в миллиард долларов США.   
В камере мы чаще всего называли его Василичем. Василич довольно много читал, книги ему приходили постоянно разного рода хитрыми способами, почти всегда новинки. Которые он кстати, как заносил, так и выносил из СИЗО при помощи своих защитников. Почитай все новинки, выходившие на тот период в России, появлялись у нас в камере незамедлительно. Василич обладал техникой скорочтения. Толстую книгу он мог прочесть буквально за пару часов. Говорил, что это у него врождённый дар.
Он исколесил полмира, был в прошлом хороший спортсмен лыжник, а ныне, по-моему, член правления федерации лыжного спорта России. Единственный постоянный этап кубка мира по лыжному спорту, проходящий в России, в «Дёмино», Ярославская область, проводится то ли на бывшей, то ли на его нынешней земле, сданной в аренду федерации лыжного спорта. Великолепный охотник, владелец огромного охотхозяйства с несколькими тысячами лосей. И ещё многое, что можно рассказывать о Василиче. Наверное, можно было только порадоваться за этого человека. Если бы не одно «но»: он был жуткий антикоммунист.
Ещё на прогулках, когда мы гуляли по соседству он пытался как-то подцепить меня за мои взгляды. Ну, я особо за словом в карман не лез, к тому же я имею громадный опыт полемики с антикоммунистами. Его, по сути, вычислил сразу, обычный шаблон: репрессии, шариков, забрать и поделить и т.д.
История его антикоммунизма, наверное, стандартная, деды были репрессированы, раскулачены и т.д. Один дед позже погиб на фронте, второй достиг каких-то хороших показателей в карьере. По-моему, был начальником цеха одного из заводов и даже получил орден Ленина. То есть репрессированный, но в конечном итоге обласканный властью.  Отец у Василича был уже, по-моему, начальником завода, но он рано умер и Василич рос уже не в полной семье. При этом, насколько я понял, государство выделяло ему пенсию, вероятно, за смерть отца. Вроде бы её размер был 100 руб. на мой взгляд это очень хорошее пособие по тем временам.
Но в целом в быту Василич был человеком достаточно удобным, не занудным. Он, как и все, старался поддерживать чистоту, сам бросался в бой с тряпкой на пыль, ну, а когда мы делали генеральную уборку, то ребята меня вообще отстраняли от дел, видя моё физическое состояние.
Чуть позже в камере появился Арабов, парень из Дагестана, правда давно живущий в Москве и женившийся тут на москвичке,  с которой у них совместная дочь.  Они тоже прекрасно вписался в наш коллектив.
Выходя на прогулки, мы почти всегда брали с собой огромное количество воды. Что-то, наверное, около 50 литров.  Это делалось для того чтобы смыть пыль и грязь в прогулочном дворике и гулять при относительной свежести. В основном этим вопросом заведовал Василич: он нагружал на себя 4-6 пятилитровых бутылей и, как буйвол, нёс их этажом выше. При этом частенько, даже уже осенью, Васильич раздевался по пояс и просил облить его водой. Он склонялся и ему лили на плечи и голову воду. Таким образом он закалялся. Он, как и я, никогда не курил.  И, вероятно, не выпивал особо. Потому что потом, когда ребята гнали самогон, ни я, ни он к нему не притрагивались.  Вроде бы о Василиче даже есть написанная книга, автором её является А. Проханов. Но я её не читал, только слышал о ней.
Решат Мингазов, родился в г. Сарапул, Удмуртия. Город более чем на 50% состоявший из татарского населения, процентов 40   русские и остальные удмурты и т.д. В начале девяностых в составе молодёжной группировки попал в тюрьму и колонию почти на 8 лет. Их группировка фактически держала все около криминальные сферы в Сарапуле, была завязана на удмуртских криминальных авторитетов и вообще на криминальный мир того региона. Ещё до того, как сесть в тюрьму, они уже плотно взаимодействовали с зонами и он даже был ответственным за одну конкретную. Суть тут заключалась в том, что они договариваясь с начальством и, согласовывая с положенцем зоны, отправляли туда разного рода необходимые в быту вещи, продукты питания, чай, сигареты и т.д. Всё это было в огромных объёмах, завозили буквально грузовиками. Ведь время тогда было голодное и многие зоны реально голодали. От Решата я более-менее узнал, что существуют зону красные и чёрные. По его словам, лучше находиться в чёрной зоне - там больше адекватного порядка, который часто устанавливают криминальные авторитететы. Но зато, если к тебе есть вопросы со стороны криминального мира или, скажем так, исходя из криминальных понятий, то тебе, конечно, лучше быть в красной зоне.  Сам он первый срок отсидел по всем правилам криминального мира и был, так сказать, с людьми, которые фактически управляли этой колонией. Оно и понятно, ведь его в зоне знали практически все авторитеты, все знали, кто он и чем занимался на воле.
Решат был молящийся, примерно моего возраста, ближе к сорока он, однако, не потерял некой тяги к жизни. Постоянно интересовался происходящими процессами в стране, читал газеты, почти всегда читал какую-то из книг, которые он привык читать ещё первым сроком, так как ему часто приходилось сидеть в ШИЗО в одиночках. А у нас, благо, их выбор книг был большой.
Вступал с нами в дискуссии. Дело в том, что,  несмотря на своё криминальное прошлое., после того как он освободился, ему удалось заняться довольно прибыльным бизнесом. Сперва он попробовал себя в торговле сельхозпродукцией, это не очень пошло. Потом он стал заниматься продажей чёрного метала, и тут преуспел. Он разобрал несколько заводов, станций МТС (машинно-тракторная станция), при совхозах на которых стояли тысячи полуразрушенных тракторов ещё с советских времён.  В итоге он стал даже долларовым миллионеров, жил в Казане в собственной огромной квартире, купленной в новостройке. Обзавёлся семьёй, у него родился сын. В общем всё шло в гору. Но в 2008 году разразился кризис, у Решата были какие-то банковские долги. Металл резко подешевел в два или даже три раза, и он обанкротился. Он загулял, даже, по-моему, пристрастился к наркотикам, распалась семья. Какое-то время он был в этой яме. А потом стал себя вытаскивать и уже где-то в Москве прошёл двенадцатишаговую программу реабилитации, бросил наркотики, стал опять заниматься делами. Закрутил какой-то строительный бизнес. И заодно открыл несколько не совсем легальных казино. Хотя он утверждал, что они абсолютно легальные, что это игровые клубы, которые по закону имели право работать. В общем-то за эти казино его и посадили. Плюс к этому он умудрился отослать знакомому полковнику на карточку 50 тыс. рублей. Следствие расценило это как взятку начальнику ОВД одного из районов Москвы. И вменило ему ещё и эту статью. Заодно закрыв в тюрьму и полковника МВД.
Дальше, как говорится, больше. Его стали прикручивать к какой-то организованной группе владельцев сети казино и хотели из них слепить ОПС. К слову сказать, к этой группе Решат не имел никакого отношения, просто был знаком с этими деятелями. Но всё же какую-то группу лиц по этому делу им сделали, вписав в обвиняемые сотрудников салонов казино, при этом не только администраторов, но и охранников и, насколько я помню, даже уборщицу с буфетчицей. Для неосведомлённых читателей хочу пояснить, что вышеупомянутые термины имеют значение в юридическом смысле и из такого, какими словами называются соучастники преступления, зависит какой срок будет у тех или иных лиц проходящих по делу.
Как я уже написал выше, Решат был человеком бывалым в криминальном смысле. И если что-то было непонятно по вопросам криминальной жизни, то у него можно было спросить практически обо всём. Хотя, честно говоря, меня в основном увлекали его рассказы на более культурно бытовые тему. Например, Решат приводил такие сведения о зоне сразу после распада СССР. В их колонии тогда было много мусульман, в основном местных татар, башкир и т.д. И никто из них не молился, ни один человек! Говорит, лишь в конце девяностых появилось несколько кавказцев, по-моему, чеченцев, которые молились. На мой взгляд, этот эпизод говорит о многом, в том числе о том, что любую религию, идеологию можно перекрыть другими смыслами. В СССР в этом вопросе был явный успех, хоть и на каком-то этапе, конечно, народ охладел к социалистической идее.
Решат часто рассказывал о своём детстве в татарской деревне, куда он уезжал на лето из города. О, какие это красочные и фантастические рассказы. Он один фактически с дошкольного и раннее школьного возраста пас табуны лошадей. Попадая с ними во всякие опасные истории, при этом подчас вступая в соперничество с вожаком табуна, огромным мерином. Он стрелял диких уток из самодельного лука и тут же на костре жарил их. За лето за такую работу он скапливал приличные суммы денег, чуть ли не по тысяче, по советским временам это были просто огромные суммы.  Чуть позже, читая Аксакова, его «Детство Багрова-внука» я часто вспоминал рассказы Решата.
Вообще, если кто-то думает, что вот, мол, человек сидел такой срок и опять сел, мол, он законченный уголовник. К Решату это никак не относится. Хотя, конечно, чуть позже я встречал таких людей, которые без тюрьмы не видят смысла жизни. Живут только от срока до нового срока.
Решат — человек, вкусивший красивой и богатой жизни, начитанный, по сути, интеллектуал, из твёрдой семьи с отцом и матерью - трудягами. С дедом, прошедшим весь ад войны на передовой воюя на сорокапятке. С дедом, израненным до такой степени, что голова у него буквально была собрана по кускам. Сестра Решата - учёный и уважаемый человек, доктор медицинских наук. Возможно, все эти факторы оставили на нём след вдумчивого человека, можно сказать, человека с государственным мышлением и какой-то особой деликатностью. Я вообще позже заметил, что среди татар очень развито это державное мышление. То есть это нация, явно держащаяся за государство, как субъект, ценящая саму эту субстанцию. Вот, допустим, дагестанцы, азербайджанцы или киргизы какие-нибудь, они как-то более свободные что ли, иногда в плохом смысле этого слова. Татары часто государственники, по сути, в нашем случае сторонники империи. Но без императора, разумеется. Решат был сердечник, во многом нас это сближало.
Четвёртым в камере стал Хазрат Арабов, огромной мышечной массы дагестанец. Тоже примерно моего возраста, на пару лет младше. Вот только здоровье у него было богатырское в отличие от меня.  Закрыли по 222 ст. ч.1., по его словам, чистая подстава. Вышел из подъезда со своей дочерью на прогулку, тут подлетели опера, давай обыскивать и якобы из-за спины достали пистолет, газовый, переделанный в боевой. Дочь отправили домой, его увезли на Петровку 38 в ИВС. Там долго допрашивали на предмет причастия к какому-то ограблению. В итоге тех, кто где-то кого-то ограбил, вскоре нашли, ну, а Хазрата уж отпускать и не стали.  Как выяснилось, те грабители действительно были дагестанцами, но к нашему сокамернику они не имели никакого отношения.
Чуть позже то ли Ласточкин, то ли Решат слышали, по-моему, от оперов, что Хазрата, походу, действительно закрыли по ошибке и пистолет подкинули. Но система не даёт ходу назад. И чуть позже его осудили, правда, даже для его статьи не на много. У нас вообще любят давать маленькие сроки тем, кто не виновен. Когда люди возмущаются я, мол, вам показал алиби, ведь доказал же, что невиновен, судьи бывает отвечают, ну и получили вы срок не большой, так что, что обижаться-то. В итоге ему дали что-то около года, он уехал в колонию в Дагестан и там почти сразу вышел по УДО. Это, по сути дела, тоже является косвенным признаком его невиновности. Итого он отсидел в заключении чуть больше полгода. Но это всё будет чуть позже.
А пока мы сидим в камере 616, кстати говоря, в ней я был и в 2013 до перевода меня в СИЗО-5, опера знали, как мне было тяжело находиться на этой стороне из-за шума в больнице, но якобы ничем не могли помочь.  Я потихоньку готовился писать более развёрнутую апелляцию, ждал, пока принесут протоколы судебного заседания, штудировал свои записи, сделанные во время судебного заседания. Читал книги и газеты. Так же у нас наконец-то появился телевизор, и мы пристрастились к просмотру разного рода телепередач. Одной из наших любимых было «Давай поженимся»: смотреть на то, как люди сходят с ума на воле, фактически из сумасшедшего дома, коим является тюрьма, особенно в интерпретации ФСИН России, это дорогого стоит. Иной раз думаешь, что мы вполне себе в нормальном месте находимся, как в монастыре каком-то по сравнению с миром, который сошёл с ума.
По вечерам же мы чаще всего смотрели «вечер с Владимиром Соловьёвым», либо «Дмитрия Киселёва». Практически все мы, кстати, сходились на том, что передачи эти в целом омерзительные особенно поведение ведущих в них, но всё же какую-то информацию мы оттуда извлекали. А события на Украине обострялись не на шутку, и для меня неприятным сюрпризом стало то, что во многих городах Украины стали сносить памятники Ленину и другим вождям времён СССР. Наверное, я очень переживал из-за этого, между тем моё состояние здоровье итак было не хорошим. Я неоднократно обращался в различные инстанции с просьбой о медицинском обследовании. Но получал лишь отписка. Более того однажды, по-моему, ещё в начале лента 2014 года мне в руки попался кокой то документ, который, я думаю, не должен был мне попадаться, а достался мне из-за ошибки сотрудников спецчасти СИЗО, которые вручили этот документ мне лично. Так вот это была внутриведомственная переписка. В который говорилось о том, что якобы всю весну 2014 года я нахожусь на обследовании в стационарной больнице ФСИН России по г. Москве.  Но разумеется, никакого обследования я не проходил и ни в какой больнице не находился. Однако враньё системы ФСИН настолько является обыденным делом, что в нашей стране никто этом уже не удивляется. Масюк, кстати, опубликовала 13 августа 2014 свою стать в «Новой Газете». Где подробно описала шулерство сотрудников пенитенциарной системы г. Москвы. Но и после этого никакой положительной реакции для меня от ФСИН не последовало. Скорее наоборот, появились какие-то ограничения при общении с представителями ОНК.
А в это время я стал чувствовать себя ещё хуже. Вероятно, напряжение после суда ушло и организм стал давать сбои. У меня стало прыгать давление. Хотя я принимал свои таблетки. Врачи иногда хоть как-то стали вмешиваться, поставили какую-то капельницу. Помогло на пару дней, но потом опять. Обычно в таких случаях людей всё же госпитализируют даже тут, тем более с нашего корпуса, ведь больница по соседству. Но я, конечно, спецконтингет. Все вопросы по мне принимает управа, а то и выше. Поэтому никто не берётся заниматься моими вопросами. По большому счёту сотрудники в таких случаях просто мечтают отфутболить проблемного арестанта куда-нибудь на этап. Но я ещё ожидал апелляцию, и поэтому этап у меня был не скоро. В общем, выживал как мог, ребята мне создали максимально благоприятные условия. По ночам сильно не шумели, более того пристрастились пораньше ложиться спать. Курили реже и в основном в вентиляцию, хоть она и слабая. По камере я вообще перестал что-то делать. Ребята мне просто запретили выполнять любую работу.
Единственное то, что у нас в камере практически ежедневно проходили довольно горячие политические дебаты. Как я уже говорил, Юрий Васильевич был очень ярым противником коммунистической идеологии вообще, советской власти в частности, и вдобавок противник воссоединения Крыма с Россией. Я поддерживал и последнее, при этом являлся по взглядам и коммунистом и сторонником СССР. На самом деле, это жуткое дело, когда у людей столь разные взгляды и они находятся в одном помещении. С Василичем можно было говорить на любые темы, он прекрасный человек в целом. Разве что как любой сторонник капитализма излишне требователен, на мой взгляд, в вопросе устроенности человека. Философия тут примерно такая: если человек бедный, значит, ленивый и не хочет работать. Я никогда не соглашался с такой точкой зрения, хотя конечно знаю, что есть патологически непутёвые люди.  И всё же, на мой взгляд, долг всего общества протягивать руку помощи человеку, который не может справиться с жизненными трудностями. Долг цивилизованного общества создавать нормальные условия для социализации и раскрытия таланта любого индивидуума с любыми его индивидуальными качествами, более того, долг общества - создавать условия для того, чтобы эти качества у человека улучшались и раскрывались. Вероятно, такая точка зрения Василичу тоже представлялась слишком левацкой.
По-моему, это было 29 либо 30 сентября 2014 года. Мне вот-вот принесли протоколы судебного заседания. Видавшие виды сотрудники удивились от количества представленных в нём листов. Я собрался их проштудировать и уже было начал. Как обычно я в нормальном настроении пошёл гулять. Хотя пару дней назад в Харькове не с первой попытки нацисты всё-таки свалили памятник Ленину. Я очень сильно расстроился по этому поводу. Василич, кстати, не скрывал своей радости по этому поводу.
На прогулке я хорошо размялся, получилась какая-то на редкость лёгкая и динамичная прогулка. Хотя на днях мне ставили капельницу, было ухудшение состояния. Но в тот день я чувствовал очень хорошо. Вечерком мы сели играть в домино. Тут мы частенько предавались этой лёгкой забаве. Вечер был каким-то весёлым, время текло, в принципе, в довольно дружеской обстановке. Уж не помню над чем, но мы почему-то очень живо смеялись, и даже навзрыд. Я в том числе.
Вскоре, отложив игру, я полулёжа сидел, смотрел телевизор и вдруг почувствовал необычные плохие ощущения в области сердца да по по всему организму. Чувствовалось и поднятие артериального давления. Но необычное явление проявлялось всё сильнее, меня как бы стало колотить всего изнутри, мышцы даже самые мелкие стали сжиматься, такое ощущение как будто все клетки организма стали уменьшаться. Я попросил ребят вызвать врача. Ответом была чуть ли не паника в камере. Ребята видели, что со мной твориться что-то вообще не естественное. Тело явно было под воздействием какого-то необычного процесса. Это наблюдалась даже невооружённым глазом. Я выпил свои стандартные таблетки, снижающие давление, но это мало помогало. И тут я вспомнил, что у нас в камере есть «но-шпа», буквально случайная таблетка. И так как я слышал, что она вроде бы является лекарством в том числе против спазмов, я попросил дать её мне. Так как спазмы явно начинались по всему телу. Выпил «но-шпу», но и она особа не помогала. Врачи не шли, ребята стали тарабанить в дверь без перерыва, отреагировали почти все камеры стали стучать и требовать, чтобы врач срочно пришёл. Особо хочу отметить, что в этот процесс вмешались даже воры в законе, которые были в соседних камерах. Насколько я узнал чуть позднее, если бы не они, то врачи вообще могли бы не появиться. Так как в этот поздний вечер, почти уже ночь в больнице очередной раз было мало врачей.
Но всё же они появились не сразу, меня стягивало все сильнее и сильнее, тело буквально покрылось мелкой дрожью, наподобие озноба, да и стало холодеть. Я почти совсем не чувствовал рук, ног, каких-либо конечностей. Мог лишь чуть-чуть шевелить глазами и губами. Говорить не мог практически вовсе, только что-то прошептать, и то тихим шёпотом. Кто-то из ребят постоянно наблюдал за мной, спрашивал, что мне нужно. Честно говоря, исходя из того, где я нахожусь я был уверен, что пришёл мой черёд отправляться в безвозвратное путешествие. Тем временем мозг соображал не плохо, и я даже сказал ребятам, что глупо как-то всё получилось. От чего ребята стали барабанить в дверь ещё сильнее.
Тем временем я попросил стоящего рядом Хазрата нагнуться ко мне и прошептал ему, чтобы он помассировал мне плечи, мышцы возле шеи и т.д. Это проворно выполнил мою просьбу и мне действительно как-то полегчало. Кровь чуть-чуть разошлась по организму. Стало теплее. Но всё же дело этим не кончилось, я явно был очень слаб. Хоть фаза «спазмового удара», по-моему, уже пошла на убыль. Всё это продолжалось примерно около трёх часов, и лишь по истечении этого времени пришёл врач. Они замерили давление, оно было 160, но явно, что мне уже частично удалось его сбить своими силами. Спросили о симптомах того, что со мной было, я и ребята довольно подробно рассказали. Спросили, что я успел выпить, я сказал в т.ч. и про «но-шпу». На что они сказали, что, скорее всего, «но-шпа» спасла мне жизнь, хоть и медленно её действие в данном случае, но мне нужен был именно спазмолитик.
Тем не менее врачи в камере долго не задержались, по сути, не дав никаких рекомендаций, что делать дальше. Просто ушли и всё. При этом они отчётливо сказали ребятам, что подозревают, что у меня инфаркт.  Вот интересно можете вы себе представить, что так бы поступили врачи из гражданской больницы?
Мы остались в камере с округлёнными глазами, ребята решили дежурить всю ночь что бы присматривать за мной. Я сказал им, что не надо. При этом во мне поселился страх повторения приступа. Я сидел на кровати полулёжа и не мог сомкнуть глаз. Так прошло несколько часов, ребята всё же благополучно уснули. Я несколько раз сходил в туалет, таблетки имели такой эффект, вероятно, ускоряя работу почек. Но эти походы мне давались очень тяжело, хоть и приступ отступил, но всё же мои мышцы почему-то были очень ослаблены. Я передвигался еле-еле, мелкими шажками. При этом левая часть туловища, нога и рука двигались совершенно плохо.
Ближе к утру я всё-таки уснул. Хоть и сна я боялся на тот момент, пожалуй, больше всего, так как на подсознательном уровне была мысль, что очередной приступ может застать меня врасплох во время сна. Потом где-то, по-моему, у А. Рыбакова в «Детях Арбата» я читал, что боязнь повторения приступа была у Серго Орджоникидзе. И вообще это характерный симптом при сердечных приступах.
Поутру после проверки, уже ближе к 11-12 часам, меня вызвали, сказали пришёл врач. В маленькой комнатке где обычно проходит обыск, меня ждал врач. К этой комнате я шёл довольно долго держась рукой о стену. Врачи был не один, двое один из них сделал кардиограмму, второй расспросил, что со мной произошло. И в конце беседы довольно по-человечески предложили мне лечь к ним в больницу и понаблюдаться там. Всё дело в том, что на протяжении долгого времени врачи скептически относились к моим жалобам, чуть ли, не считая меня симулянтом. Оно может быть, и понятно всё-таки тюремная система, соответствующий контингент. И я, действительно, позже встречал разного рода симулянтов. Но всё-таки подозревать всех в этом на мой взгляд не совсем этично. Но опять же в оправдание врачей могу сказать, что у них в нашей тюремной системы просто нет необходимого оборудования, чтобы распознать какой-нибудь редкий и сложный случай. И всё же.
Мне дали на сборы несколько минут, и я вместе с врачами ушёл из камеры в больницу. В общей сложности, чтобы сперва спуститься, потом подняться мне пришлось преодолеть несколько лестничных пролётов, наверное, сравнимых с шестью этажами, а то и больше. И хоть груза я взял не много, всё же идти мне было очень тяжело, особенно на верх. Я останавливался и дышал чуть ли не на каждой ступеньке. Но всё же радость от осознания того, что я буду хоть под каким-то присмотром врачей, придавала мне сил.
И реальность даже чуть превзошла мои ожидания. Я попал не в простую камеру при больнице, а в палату интенсивной терапии. По тюремным меркам, побыть в такой палате - это настоящий подарок судьбы, тут стояли настоящие мягкие медицинские кровати, с хорошими матрасами. Сама комната была по площади примерное 20 кв. м., в ней находилось всего 4 кровати. Окна в помещении были огромные и всего с одной решёткой.  Вся комната практически целый день была залита солнечным светом. И хотя на улице всё же было уже холодно, лучи солнца, так долго не попадавшиеся мне в других камерах, буквально лечили меня, во всяком случае, эмоционально. Из окон была видна большая часть города.  И хоть я был достаточно слаб для того даже, чтобы вставать, я всё равно периодически подымался и смотрел в эти огромные по тюремным меркам окна.  А двери тут как таковой не было. Была лишь решётчатая дверь через небольшой проходик, отделявшая нас от другого помещения, как бы от второй комнаты этой палаты, и там довольно часто находились госпитализированные девушки, привезённые на Матроску из женского СИЗО Москвы. В первые дни там находилась молодая довольно симпатичная таджичка, посаженная в тюрьму, как это часто бывает с таджиками, за распространение наркотиков. Она была на редкость европеизированы, одета в джинсы и довольно откровенную кофточку, оголявшую её пупок. Ребята, которые были поздоровее, буквально сходили с ума, когда она подходила к нашей решётки. Вообще-то, такое общение было запрещено, и предполагалось, что перед нашей решёткой в небольшом помещении 1.5 на 2 м. должна была постоянно сидеть медсестра, там находился запираемый пост. Но медсестры там практически никогда не было, а проход в общий туалет был мимо нашей решётки. Так что люди из соседней комнаты пользовались этим обстоятельством и поэтому часто останавливались у нашей решётки.  Девушку звали Ума, по её словам её подставил её друг-дагестанец, от которого она даже вроде бы имела ребёнка. В итоге её взяли, а друг сбежал и вот уже больше года ни подавал никаких сигналов о себе. Её ребёнок жил с её тётей в Таджикистане. Сама Ума старалась, по её словам, не общаться с таджиками, уж слишком примитивные люди они были для неё. Она отрицала национальную традиционную одежду и даже к исламу, по-моему, относилась как-то в большей степени как к некому фольклору. Я всё это узнавал в основном из уст ребят, либо из их бесед через решётку, так как сам после прихода в палату пару дней, наверное, вообще не вставал, а потом передвигался лишь крайне редко до туалета и обратно.
В камере было несколько человек, которые периодически менялись. Но кто-то задерживался на несколько недель. сюда многие поступали с передозировкой наркотиков. Но были и серьёзные больные.
Первые дни я практически не вставал, видать, как добрался до этой палаты, так физически вообще раскис. У меня часто такое бывает, организм мобилизуется на какое-то время, даже на долгое. Но когда это мобилизационное время заканчивается, то силы меня покидают окончательно. 
Как я уже описал выше, в палате была относительная свобода действий. На самом деле, как я потом понял, при огромном желании и определённом умении, с этой палаты вообще, наверное, можно было даже убежать. Так как окна из кабинетов, находящихся напротив данной палаты, вообще выходили на улицу. Это я увидел чуть позже при встрече с прокурором. Данный представитель надзирающего органа видать был отправлен ко мне, чтобы удостовериться о моём состоянии здоровья. Ведь почти сразу же, как я попал в палату, широкая общественность узнала, что со мной произошёл какой-то приступ. Многие писали даже, что случился инфаркт.  Прокурор как-то наивно стал меня расспрашивать с таким акцентом, что всё это для меня и медиков произошло неожиданно, на что я ответил, что неоднократно писал просьбы и ходатайства на медобследование, так как чувствовал себя плохо. Но всякий раз получал либо отписки от разного рода представителей силовых органов, в том числе от медицинских подразделений ФСИН России. Либо мои жалобы вообще тонули в бесконечных коридорах власти и оставались без ответа. Более того я его поставил в курс, что недавно выходила даже статья в газете, как медведомства ФСИН врали в межведомственной переписке, что, мол, я прошёл обследование в стационаре МСЧ-77 ФКУ СИЗО-1 ФСИН России по г. Москве. 
Но по виду прокурора я понял, что ему такая информация не интересна, он, по всей видимости, ожидал от меня иных ответов, что я, мол, всем доволен и никогда с проблемами о здоровье не обращался.  Буркнул что-то типа того, что ко мне зайдёт ещё один прокурор из генпрокуратуры, а сам ретировался, но мои объяснения всё же записал. Вот именно этот прокурор в разговоре с сотрудником ФСИН и был очень удивлён тому, что тут окно без решёток и выходит прямо на улицу. Или возможно, там была какая-то лёгкая решётка. На что сотрудник СИЗО ответил, мол, тут арестантов не бывает и т.д.
Между тем скандал с моей госпитализацией разгорался не на шутку, ко мне стали приходить по нескольку правозащитников в день, помню, были Бабушкин, Каретникова, некая дама, уполномоченная по правам человека в Москве, возможно, приходила Масюк и т.д. ФСИНовцев это всё очень встревожило. Они, вероятно, подумали, что у нас в палате имеется телефон. Так как на этом корпусе телефоны были частым явлением. Устроили нам гигантский обыск, меня буквально чуть ли не спихнули с кровати, так как я медленно подымался. Перевернули мне все пакеты, матрас, чуть ли не вспарывали подушки. Честно говоря, в Москве это был, наверное, единственный раз, когда обыск проходил столь грубо. И вдвойне мне было обидно и удивительно, так как я еле держался на ногах. А к вечеру нам поставили камеру видеонаблюдения. И из-за этого относительно вольная жизнь в камере существенно изменилась.
Вообще это всё было странно. Фсиновцы в принципе не скрывали, что в обиде на меня за то, что скандал со мной приобрёл такой широкий резонанс. Но я им объяснил, что о том, что со мной произошёл приступ, скорее всего сказал кто-то своим адвокатам либо из моей камеры, либо из корпуса. Это вполне нормальная ситуация для тюрьмы. И зачем на мне было срывать своё зло, совершенно непонятно.
В общем, из-за видеокамер общения ребят с Умой, а потом и с другими девушками существенно затруднились. Ведь теперь, если человек долго задерживался у решётки, то к нам сразу приходил инспектор и проверял что тут у нас происходит. Некоторые даже начали косится на меня из-за этого. Мол, пришёл, создал проблемы и т.д. Более того раньше медсестра вообще могла оставить решётку открытой, как говорится, под честное слово, для того чтобы все спокойно сходили в туалет, а потом сами захлопнули палату. А теперь она так делать практически перестала. Правда, вскоре ребята вообще научились открывать эту решётку и всё равно находили возможность общаться с девушками.
Особо в этих занятиях преуспевал некий Игорь, родом он был с Донбасса с Дебальцево, но большая часть его родственников жила где-то в России и даже в Иркутске. Игорь вроде как получил первый срок в своей жизни, по-моему, по 158 статье «Кража», наверное, выхватил он лет 5, а может и три. При этом он судился уже раз 8 и ранее его отпускали на условные срока, хотя в СИЗО он посиживал уже не первый раз и не только в Москве, но даже и в Иркутске и ещё где то в Сибири. Тут в палате он находился уже несколько недель из-за обострения астмы. Приступы у него потом были и при мне. Но в принципе тут врачи особо помочь ему ничем не могли. Хотя глав врач покупал ему даже какие-то сравнительно неплохие препараты. Игорь имел какое-то совершенно волшебное влияние на медсестёр. Дело в том, что тут медсёстры совершенно одни входили в нашу палату, делали нам процедуры практически в любое время суток. Ну, а Игорь и сверх того частенько уходил с кем-то из медсестёр в их небольшую комнатку и довольно по долгу о чём-то там общался. Да, плюс к этому он мог договориться, чтобы желающим поставили уколы со снотворным на ночь. И их ставили, это, по-моему, была некая смесь анальгина и димедрола, в одном уколе. Я сперва отказывался от них, так как до сих пор у меня был страх к крепкому сну. Но потом, проконсультировавшись с врачом, я всё же тоже иногда стал соглашаться на укол со снотворным.
Из лечения мне тут предложили только терапию таблетками. Правда, первые пару недель ставили уколы гепарина в живот. И какую-то капельницу. Потихоньку моё состояние стало улучшаться, но временами некое подобие приступа начиналось опять. Обычно это происходило следующим образом. Допустим, я, чувствуя себя нормально, начинал с кем-ни-будь дискуссию и либо, когда она затягивалась, либо когда я по какой то причине начинал нервничать, то далее я уже не мог говорить. У меня просто не хватало сил даже для того, чтобы произносить слова.  Начинала кружиться голова я задыхался, темнело глазах и т.д. В результате мне приходилось прерывать разговор иногда и на полслова.
Врачи, в принципе, знали об этом, но, по сути, разводили руками, не зная, что это может быть. Вообще, к медицинскому персоналу в данной ситуации у меня особых претензий не было. Отношение ко мне в целом было нормальным, а главврач, можно сказать, относился ко мне хорошо. По профессии он кардиолог и наверное ему и самому было интересно понять что со мной происходит. Но не только этим я думаю объяснялось его внимание ко мне. Дело в том что недели две три назад до того, как у меня случился приступ в больнице СИЗО, в этой же палате где был сейчас я умер некий предприниматель. В очередной раз, арестованный по какому то идиотскому делу, более похожему на очередное «отжатие» бизнеса у данного предпринимателя. История вышла громкая, все эту смерть уже начали сравнивать с  Магнитским.  И только всё начало утихать как тут началась шумиха со мной. Но я то ещё был жив и главврачу наверное кровь износу нужно было что бы со мной ничего не случилось. Думаю именно по этому фсиновцы начали готовить меня к поездке для обследования в гражданской больнице а именно для проведения коронарографии. Но оказалось, что очередь для этой процедуры нужно было ждать достаточно долго. Поэтому я оставался для наблюдения в больнице.  Однажды через пару недель как я поступил в палату, медсестра сказала что сегодня кардиограмму мне делать не будут, так как сломался аппарат. Следом пришёл врач и сказал, что всё равно сделать нужно. В итоге через какое-то время за мной зашёл инспектор и сказал что нам нужно сходить сделать кардиограмму в другом месте. Мы пошли, при этом я ещё не разу не выходил из палаты с момента поступления в больницу. Мне даже страшно было ходить на большие расстояния. Я спросил далеко ли идти, инспектор ответил, что не очень и мы пошли. Оказалось, что идти нужно было не только в другое крыло здания что составляло, наверное, метров 150- 200 но ещё и подняться на пару этажей вверх. В итоге к кабинету где всё это должно было происходить я пришёл чуть не потеряв сознания. Открылась дверь кабинета, и я с удивлением там увидел и глав врача и заведующую отделением. А обычно кардиограмму делал дежурный врач или даже медсестра. Сделав кардиограмму, они переглянулись и отправили нас назад, при этом попросили меня не торопиться и по возможности в палате вставать по реже. Для себя я понял так что они меня проверяли, специально задали мне такую нагрузку что бы я дошёл до них. Ну, а увидев моё состояние, наверное, не на шутку испугались.
Далее мои дни потекли относительно спокойно,я по чуть-чуть стал читать книги, и даже вносить записи в свой дневник. Отдельным светлым событием в эти дни были приходы каких-то волонтёров православной церкви. Чаще всего бабушка. Но иногда приходил и батюшка. Я в основном общался с этой бабушкой, охотно беседуя с ней о каких вопросах души, религии и даже политики. Иногда они даже приносили нам какие-то сладкие подарки, шоколад, яблоки и т.д.
Вскоре я всё же стал по чуть-чуть двигаться. Если изначально я не мог пройти даже до адвоката, хотя от палаты до адвокатских комнат было не более, я думаю, 50 метров, то через дней двадцать, я наконец-то смог встретится со своим адвокатом, а позже даже сходить на свидание с женой. Походы на свидания теперь были достаточно трудным занятием, да и там я не всегда выдерживал разговора в 40 минут. А назад перед поднятием на 5 этаж, по-моему, именно на этом этаже находилась палата «ПИТ», мне приходилось принимать нитроглицерин, так как без дополнительного притока кислорода я вряд ли,  взял бы столь крутую вершину как 5 этажей.  Вероятно, однажды в один из таких походов, я забыл нитроглицерин и вообще мне был как-то не очень хорошо в этот день, поднявшись на 5-й этаж я лицом к лицу столкнулся с Алексеем Гаскаровым. Известный анархист, он проходивший так же, как и я по болотному делу. Один из немногих, кого я хотя бы знал до своей посадки в тюрьму. Ведь основную массу подельников я даже ни разу не видел и ничего о них не слышал. При этом я сперва его не узнал, по сути дела, мой мозг вообще плохо воспринимал окружающую реальность. И лишь через какие-то секунды, и то, когда он уже назвал моё имя, я наконец-то понял, что это мой знакомый и поздоровался в ответ. При этом медленно проследовав мимо него. Вероятно, эта сцена произвела очень тяжёлое впечатление на Гаскарова, и он буквально забил тревогу известив общественность о том, что стал свидетелем такой сцены. Ко мне опять пришли правозащитники, чтобы удостовериться нормально ли меня лечат. Я рассказал, что персонал со мной обращается хорошо, но вероятно, у них просто нет возможности найти истинную причину моего недуга. Хотя на тот момент мне уже официально поставили диагноз ишемическая болезнь сердца и артериальная гипертензия, или гипертония 2-й степени. Но явно это было не всё.
Между тем, в палате происходили перемены, народ менялся, в соседней комнате часто стали умирать люди впавшие в кому от передозировки. Иногда ребят поздоровее просили помочь с погрузкой трупа на тележку и т.д. Труп обычно лежал по нескольку часов, и мы вольно или невольно были свидетелями последних телесных приключений скончавшегося человека.
Наверное, ближе к концу Октября, в камере дали отопление. О, это была целая история, в помещении стало реально очень холодно. По всей тюрьме уже давно дали отопление, а у нас, оказывается, шёл какой-то ремонт и наш стояк был холоден. Моё сердце явно неадекватно реагировало на холод и мне приходилось спать в одежде, да и днём часто одевать куртку прямо тут же в палате. Благо, что почти все мои вещи к тому моменту мне удалось перенести с 6-го корпуса.  Из людей, кто был со мной с самого начала, тут уже никого не было. Зато были новые и среди них несколько довольно интересных. Положили сердечника Николая Михайлова, громадный мужик, выходец из простой семьи москвичей. Наверное, под два метра ростом и килограмм 150 веса. В поздне-советское время он успел побыть, по-моему, начальником СУ-155, это гигантское строительное предприятие. Причём начальником он стал в результате свободных и конкурентных выборов, обойдя какого-то представителя от верхушки партии. На закате перестройки был такой механизм самоуправления даже в производственной сфере, когда люди сами себе выбирали руководителя предприятия или даже целого холдинга, коим по тем временам являлось СМУ 155. Хотя и сам Михайлов, нужно сказать, был человеком идейным очень близким по взгляду со мной.  Но всё же номенклатуру он не особо жаловал.
Николай был совершенно фантастический рассказчик. Он частенько выкладывал нам на суд свои различные жизненные истории., то про какие-то экзотические блюда, то про разного рода обычаи различных стран в коих он перебывал и не счесть их количества. То про архитектурные изыски опять же из различных уголков планеты. В общем, он один мог заменить ряд передач о путешествиях, чем многие и пользовались. Да и я на тот момент ещё не особо мог, читать поэтому частенько слушал Николая и засыпал под его истории.
Сам он человек не из бедных, но и супербогатым его, наверное, тоже не назвать, хоть он и жил на Рублёвке, имел там в собственности 1.5 гектара земли и 15. Гектара в долгосрочной аренде. По-моему, говорил о каких-то квартирах в Москве, но это у него, так сказать, приобретения с позднесоветских времён, а сейчас он скорее пользовался этим без разрастания своего бизнеса вширь и вглубь. Хотя он и занимался какими-то незначительными сделками с недвижимостью, за что его формально и посадили. При этом, его осудили таким образом, что прокурор буквально через несколько дней прислал возражения, что ему, мол, много дали и одну статью вообще зря пришили и сам же просил скинуть ему то ли год, то ли полтора. Хотя на суде прокурор просил срок по всем статьям, но потом, вероятно, после выступления адвокатов Михайлова ему стало ясно, что апелляционная инстанция наверняка частично изменит приговор в пользу Михайлова.
Но к тому моменту Михайлов уже сидел в реальной тюрьме, где сердце не каждого человека может вынести даже несколько дней, а он был гипертоник ещё какой, и в итоге из-за идиотизма силовиков и судей система ФСИН получила очередной больного, который в любой момент мог кончить тут свою жизнь.
У меня он оставил самый светлые впечатления. Несмотря на шикарный особняк на Рублёвке. Николай - самый настоящий советский человек, который сделал себя сам.  Выучился, отслужил в армии, работал с самых низов и стал огромным начальником. Он очень ностальгировал по тем временам. Он мог с лёгкостью на техническом языке доказать преимущества советской цивилизации над нынешней российской полубандитской системой управления страной.
Чуть позже к нам подселили ещё одного сердечника, банкира Магомеда Каитова. Это крупный кавказский олигарх, владелец огромной части энергетики северного Кавказа. Сам он был по национальности карачаевец, в его личном распоряжении были стада курдючных баранов редкой карачаевской породы, табуны лошадей и стада яков, которые бродили в долинах Приэльбрусья.
Каитов был человеком с огромным жизненным опытом, достигшим огромных вершин в так называемом элитарном обществе нашей страны. Но его карьера закончилась на одном из совещаний, когда Путину нажаловались, что Магомед буквально окутал Северный Кавказ своими проводами, выжимает из региона огромные суммы денег. Уж не знаю, в чём там дело было на самом деле. Но знаю, что к Каитову после этого совещания пришли разного рода представители силовых структур и он на долгие годы стал объектом расследования уголовных дел. Допускаю, что это обыкновенные разборки бизнесконкурентов, которые каким-то образом дошли до главы государства.
В быту Каитов был человеком довольно приятным и обходительным, но очень резко относился к курящим людям, просил их курить где-нибудь подальше, желательно на Луне. Рассказывал, что в камере в СИЗО-5, откуда он приехал, в камере с ним никто не курил. Если кто-то хотел курить, не вытерпел, то такой человек из камеры уходил. Но желающих было мало. Так как Каитов буквально заваливал камеру продуктами. Завал продуктами постиг и нас. Мы в принципе и так не голодали, но Каитов просто напросто сделал из нашей палаты склад для гурманов, так что к нам вскоре стали приходить за всякими сладостями медицинские сотрудники, чтобы попить чайку. Но гвоздём продуктовой экспансии была конская колбаса «кызы» из его табунов. Кусок этой натуральной колбасы придавал огромных сил. Хоть я и побаивался кушать колбасу, она мне казалась жирной. Но всё же наелся за несколько дней до такой степени, что после вообще никакую колбасу почти что не ем.  Каитов тоже сделал себя сам, уже служа в армии где-то в Подмосковье, вроде бы в Долгопрудном, он смог там заработать на каких-то около законных махинациях несколько тысяч рублей. Потом перестройка, кооперативы и т.д. Он был буквально фанатом Чубайчас, вероятно, где-то пересекаясь с ним по линии РАО ЭС. Он проникся идеями Чубайса, так сказать, его монетаристским подходом и, по-моему, не только в экономике, но и в личной жизни. Ну и, конечно же, буквально проникнулся протестантской этикой. Сперва он долго прислушивался к нашим дружеским беседам с Николаем, в которых мы затрагивали вопросы, экономики, морали, футурологические темы, историю и т.д. Повторюсь, эта была беседа людей с совпадением взглядов почти по всем вопросам.  Но потом Каитов стал пытаться вставлять свои комментарии, то защищая политику Америки, то права частной собственности ,то персонально разного рода Чубайсов и пр. За что, разумеется, получал от нас с Николаем увесистые аргументы в ввиду чётких примеров, где и когда совершили преступления либо люди, либо страны, которых Магомед пытался защитить. Наверное, смешно было смотреть на эти споры трёх сердечников. Которые нет-нет да закидывали всё новые таблетки для того, чтобы можно было спор продолжить далее.
Почти сразу с появлением в камере Каитова, у нас появился и телефон. Он каким-то образом принёс с собой настоящие деньги, которых я, кстати, в глаза не видел вот уже 2 года. А так как нас кормили прямо в палате арестанты из хоз. отряда СИЗО, которых чаще всего в заключении называют «баландёры», то через них быстро удалось купить телефон. При этом совершенно всем понятно, что подобные телефоны скорее всего стоят на прослушке у оперов. Но Каитову, я так понимаю, это был не страшно, да и вообще, если ты не говоришь по телефону о каких-то своих криминальных историях, то он тебе никак не повредит, а будет полезен. Кстати говоря, о «баландёрах» часто ходят всякие негативные слухи, мол, почти все они работают с администрацией и с оперотделом. Также их часто ловят на каких-нибудь обманах обвесах и т.д. Но эти ребята в больнице Матроски, по-моему, были в почёте даже у криминала. Так как через них не боялись передавать приветы в нашу палату, даже мне от смотрящего за больницей пришёл персональный привет. К тому же один из баландёров, по-моему, его звали Ярослав оказывается жил в том же районе, что и я, и даже вроде бы на той же остановке.
Других имен уже и не помню. Ребята хоть и доходили до нас часто последними, всё же практически всегда доносили до нас нужное количество пиши и даже более того. Так как в больнице было усиленное питание, то тут часто к основной пище давали постное мясо, яйца, молоко и масло каждый день. Причём и мясо, и масло почему-то приносили по две и даже по три нормы. То есть даже до появления Каитова мы не бедствовали. Правда, передачи были и у меня, и у Николая, но так как мы раздавали продукты многим, в том числе, кто покидал нашу палату, то иногда они заканчивались, так как текучка в палате была сильная.
Через какое-то время нам подставили ещё одну кровать, и в палате появились сразу несколько наркоманов и, скажем так, тяжело больных зэков. Один из них Павел, ранее уже судим болел страшной степенью диабета, вроде бы он уже несколько раз впадал в кому. Весил он, наверное, килограмм сорок, был до того худ, что Николай чуть не прослезился. Когда он зашёл в палату чуть ли не первый вопрос с его стороны вместо «здравствуйте» был «есть ли у вас конфетка». У нас были. Он поел попросил ещё опять съел и так несколько раз. Я-то не догадался в чём дело, а Михайлов уже смекнул и на очередную просьбу Павла о конфетке спросил: «Парень, а ты вообще с чем сюда поступил?» Тот ответил, мол, диабет, на что Николай выдал ему тирад, ты что, мол, умереть хочешь, зачем ты столько конфет наедаешься. Павел по-ребячески протянул что-то, мол, мне хочется я и ем. «Так ты же умрёшь?» «Да мне пофиг», - такой был ответ Павла. С тех пор мы стали припрятывать конфеты от Павла,, правда, он всё же у нас их выпрашивал, но уже не в таких количествах. Но по ночам, по всей видимости, принялся их просто воровать, во всяком случае Николай говорит, что видел, как тот крал у него ночью конфеты.
История жизни Павла вызывает сочувствия. Он родом из московского района, близкого к центру а может даже из ЦАО. Примерно со Спартаковской Площади. Оказалось, кстати, что он вообще сосед и чуть ли не дружен был с детства с Дарьей Митиной, известной активистки левого движения России, бывшей в 90-х даже депутатов Госдумы. Павел рассказывал, что в детстве даже бегал к Даше брал книги, которые читал ранее регулярно. Павел занимался борьбой, по-моему, вольной, имел даже, по-моему, разряд кандидата в мастера спорта. Отслужил в армии кинологом, возможно, даже со своей собакой, так как очень серьёзно занимался собаководством. А вот потом где-то пристрастился к наркотикам. Возможно, тут сказалась социальная неустроенность, опять же его мама с отцом разошлись. В общем что-то у него в жизни пошло не так. Где наркотики, там воровство, криминал. Павел получил срок, отсидел, вышел, принялся за старое, где-то подхватил, по-моему, гепатит, далее начался диабет и из здорового и интеллектуально неглупого человека он превратился в ходячий экземпляр для съёмок фильма о пытках в Бухенвальде и т.д. Он выглядел совершенно страшно, впалые щёки, больные глаза, худоба его рук и ног были таковы, что смотреть без сострадания на это было невозможно. Мы все жалели Павла, хотя иногда он вёл себя не ривычно для нас. По сути дела, мы все были далеки от каких-либо криминальных понятий. А Павел вероятно увидел, что мы тут все первоходы и как бы не имеем представления и, вероятно, веса в криминальном мире. Начал было нам навязывать криминальное понимание правильности в жизни в тюрьме. На что получил довольно серьёзный отпор как от меня, так и от Игоря. Но Игорь вскоре ушёл и чуть позже пришёл Магомет, который стал из-за всяких бытовых проблем не на шутку воевать с Павлом и даже пару раз из-за отказа Павла курить в туалете или вообще бросить курить, у них чуть ли дело не дошло до рукопашной. Но, благодаря нашему посредничеству, стычки удавалось остановить. Позже Павла увели в другую камеру. Отчасти мы вздохнули свободней. Но через сутки его привели к нам назад, так как в той камере он наелся конфет и у него началось обострение диабета. Люди там не знали, что ему нельзя давать конфеты, а нас уже пару раз отругали, и мы вообще удалили все сладости из палаты.
Но через пару дней Павла откачали, сахар привели в норму, разумеется, для его больного организма, и увели уже безвозвратно. Теперь и в той камере все были предупреждены, чтобы они ни под каким предлогом без разрешения врачей не давали Павлу сладкого.
В палате появлялись и книги, я тут прочёл биографию великого учёного Николая Ивановича Вавилова. В тюрьме очень проникаешься подобным биографиям, солидаризируешься со страданиями человека, незаконно попавшего в тюрьму. Тем более если и сам сидишь чёрт знает за что, с юридической точки зрения. Хотя с политической точки зрения лично я прекрасно понимал, за что посажен и особых иллюзий не испытывал по поводу выхода, например, по УДО и т.д.  Прочитал «Самовар» М. Веллера и, по-моему, начал читать «Окаянные дни» Бунина, но,, вероятно, так и не закончил.  Газеты и журналы приходили исправно. И потихоньку я наладил их передачу другим арестантам, находящимся в других камерах, опять же через баландёров.
Наверное, чуть ранее приезда Каитова, в соседней комнате появились сразу две девушки ,их привезли из СИЗО-6, потому что они в знак протеста наглотались каких-то лезвий. Эти лезвия были мелко раскрошены и болтались у них у желудков. На сколько я понял из объяснений этих девиц, администрация СИЗО хотела их разлучить, а они были так близки, что категорически отказались жить в разных камерах. И наглотавшись режущих предметов они таким образом выразили протест на действия администрации, да к тому же их желание, по сути, осуществилось они теперь были вместе правда в другом месте.  Девушки были весёлые и разудалые, они густо сыпали зоновским жаргоном, порой вводя нас в ступор какими-нибудь вопросами. Мы их частенько угощали всякими сладостями и балагурили. Даже я, к тому времени я уже чуть-чуть стал живее. Я уже научился расстёгивать наручники! Точно, я совсем забыл упомянуть то, что нужно было сделать с самого начала. Всё время нахождения в палате, нам полагалось находиться пристёгнутыми к кровати наручниками. Правда, наручники были на тросе, метр может полтора длинной. Этого расстояния, например, хватала для того, чтобы встать взять специальную бутылочку и помочиться туда. Ну, а если ты хотел в туалет по большому, то нужно было вызывать медперсонал, никаких кнопок для этого не было, так что звали обычно голосом. Что не всегда приводило к нужному результату. В итоге ребята приловчились открывать их небольшими проволочками, либо толстыми скрепками. Часто проволочки доставляли нам разного рода арестанты из хозотряда, для которых это дело, кстати, грозило дисциплинарным наказанием. Но всё же они рисковали, а мы при их помощи могли освобождаться от наручников. Вообще странное и даже страшное это дело, тяжело больные люди, которые еле ходят и пристёгнутые к железным кроватям наручниками. При этом практически все мы тогда ещё не были осуждены и теоретически могли в любой момент выйти на свободу оправданными, но степень ограничения наших свобод была явно на уровне особо опасных преступников, признанных таковыми судом. 
Однажды у нас из-за этих наручников вышел крупный скандал, пришёл какой-то инспектор не особого звания, но вроде как в определённом авторитете среди сотрудников. И зачем-то начал проверять состояние наших наручников.  Они были надеты на нас, визуально было всё в порядке. Но на самом деле мы их ослабляли до такой степени, что уже в любой момент могли снять их и надеть, когда нас захочется, для этого просто нужно было сжать пальца ладошки. Он это и заметил на ком-то и в итоге пробежался по всем и стянул наши запястья до такой степени, что у всех заболели руки. Тогда ещё был Игорь и, по-моему, какой то парень родом из Грузии попавшийся тут на воровстве барсетки, а в палату загремевший от передозировки наркотиками где-то в Бутыруке. Они с Игорем стали громко возьмущаться, но в принципе протест поддержали и мы с Николаечем. Инспектор убежал, сказав типо того, что его не волнует, что нам руки больно. В итоге мы стали стучать по кроватям и звать медсестру, которая в свою очередь по нашему требованию вызвала ДПНСИ. Он пришёл посмотрел, что у нас действительно уже покраснели руки и появились явные рубцы. В итоге приказал ослабить нам наручники. Конечно, снимать мы их теперь не могли, но и боли уже не было. Чуть позже мы узнали, что у этого злодея инспектора когда-то повесился арестант и его из-за этого чуть не посадили, поэтому он теперь всех старается пристегнуть как можно крепче. Да и вообще по секрету нам сказали, что он здорово выпивает спиртное, так что тут, как говорится, всё в одну кучу.
Девушки не всегда были похабны, иногда они пели совершенно волшебные песни, как старосоветские, так и что-то из рока 90-х годов. Да и русские народные и романсы, в общем, репертуар у них был довольно большой. О себе они рассказывали охотно. Оказывается, сидят они уже не впервой, обычно по ст.158 «кража», но в этот раз одна из них загремела по 159 «мошенничество». Почти всегда они старались подчеркнуть, что знали друг друга ещё по другим срокам, и вообще являются парой в смысле сексуальных отношений. Уж не знаю, правда это или нет, но в принципе они говорили, что на женских зонах с этим делом всё проще и такие женские союзы, по их женским, даже блатным понятиям,не осуждаются. Были ли они лесбиянками или нет, меня особо не интересовало, но даже если это так и было, то лично я их не осуждал. Более того, теперь мне становилось более понятна их мотивация, почему они наглотались всяких предметов и угодили в больницу. Я как-то заговорил с ними, зачем всё же они подвергали себя такой опасности. В ответ они рассказали, что на самом деле они делали это максимально безопасно и что это, по сути, только зоновская хитрость. То есть предметы посторонние действительно в желудке, но они там находились таким образом, что вреда ни их кишкам, ни другим внутренностям, причинить не могли.
Между тем у нас в палате в этот период, а может и чуть раньше произошла интересная история. Ко мне опять пожаловала целая делегация из членов ОНК, сотрудников ФСИН и т.д.
Они начали подробно расспрашивать, как произошёл мой приступ, я поведал им, что посмеялся за домино и вот…  Так же я сказал, что несколько дней, а может, даже пару недель наблюдал за тем, как на Украине валят памятники советским деятелям и прежде всего Ленину и что был очень расстроен тем, что такой памятник свалили и в Харькове. На что одна из членов ОНК, не особо скрывая смеха, говорит, мол, да и правильно делают, и в России их все нужно повалить, это ведь такой кровавый деятель. В общем, начала мне повествовать какую-то ультралиберальную версию из жизни Ильича и о коммунистическом кровавом СССР вообще. В общем, у меня тут же чуть ли опять не случился приступ. По их уходу я ещё долго не мог понять, насколько нужно быть идиотом, чтобы с больным человеком, сказавшим что он отреагировал на это таким образом начать беседу в таком русле. В общем, иной раз в нашем ОНК всё-таки бывают странные люди.
Девушки однажды спели нам последнюю песню, и их увели в другую камеру, напоследок я им подарил огромную расчёску. Мне она уже была явно ни к чему, так как я должен был скоро уехать на этап, а им он всегда кстати.
В палате появились почти одновременно «Барончик» и подельник мэра Махачкалы Амирова. Подельник Амирова наглотался какой-то дряни, включая какие то пластмассовые прутья, по-моему, от метлы. У него, вероятно, что-то случилось с психикой и он периодически съедал какие-то предметы, достать которые врачи не могли, хоть и заливали ему огромное количество касторового масла и прочих средств для естественного выхода посторонних предметов. В итоге его готовили к операции. А вот «Барончик», член брянской преступной группировки, на счету которой десятки заказных убийств, каким-то образом передозировался наркотиками и его привезли в нашу палату из института Им. Склифосовского, где его пару дней откачивали в реанимации.  Оба они, кстати, были с нашего корпуса. Примечательно что «Барончик» на корпус больше не вернулся, его перевили в другой. Опера у нас на корпусе почти всегда так реагировали, когда кто-то как-то проносил наркотики и из-за этого получалось ЧП.  В общем-то, это был чуть ли не единственный метод того, как можно было съехать с 6-го корпуса, туда, где есть сотовая связь и пр. блага тюремной жизни. Вплоть до хорошего виски и даже возможности встретиться с женщиной, например, из числа заключённых, находящихся в больнице СИЗО. Говорит, такая встреча, например, в душе стоила 5 тыс. руб. за час.
Но часто этой встрече предшествовало предварительное знакомство. Оперативный сотрудник стыковал где-нибудь арестантов, списавшихся по внутритюремной почте. Они знакомились и если нравились друг-другу, то договаривались уже о встречи для секса. И тогда опер вёл их в душ на час. Если же люди друг другу не понравились, то опер уводил их по камерам, при этом за предварительную встречу арестант всё равно оплачивал какую-то сумму.
Магомет Каитов очень сильно удивлялся, как так я ловко умею открывать наручники. В итоге мне пришлось научить и его. Он в конце концов научился, при этом вписав это достижения в свою биографию чуть ли никак что-то самое высокое. Ведь я, говорит, в техническом смысле вообще человек далёкий, ничего никогда не получается, а тут вот раз и научился сам наручники расстёгивать. Но вот научиться открывать локальную дверь он, по-моему, так и не смог. Чаще всего это делал я. Выпуская всех в туалет, не дожидаясь прихода медсестры или инспектора. Но всё же нам стали часто замечать, что мы передвигаемся по камере без инспектора и нам пришлось чуть затихнуть. Из-за этого Магомед, очень злился на видеокамеру. В итоге однажды, когда уже погасили свет, он решил отодвинуть камеру в сторону направив её ближе к потолку. Я сказал, пусть она хотя бы на меня смотрит, так как наблюдение в основном было за мной. А основную площадь камеры оставить вне видимости.  В итоге он, вооружившись стойкой из медкапельницы, подкрался к камере и задрал её намного выше. Через несколько минут прилетела целая команда, как по тревоге. Оказывается, сотрудники всё прекрасно видели, даже несмотря на выключенный свет, они наблюдали как мультимиллионер Каитов шёл со стойкой от капельницы и сдвигал эту видео камеру. Кто-то из сотрудников даже что-то пошутил на эту тему, на что Каитов обрезал его на полфразе в таком смысле, что тебя сюда посади - ещё не такое будешь делать.
Я чувствовал, что вот-вот меня повезут на обследование в московскую городскую больницу. Это явствовало из разного рода протокольных мероприятий, у меня собирали анкетные данные и т.д. всё что-то уточняли расспрашивали. Да и главрач Мадоян,  не скрывал, что вот-вот меня повезут. При этом мне удалось заставить сотрудников, доставить мне практически все мои вещи с 6-го корпуса. Более того, формально меня перевели из палаты «ПИТ» в какой-то отдел терапии и мой лечащий врач теперь был другой. Но физически я находился тут же, несмотря, кстати говоря, на то, что рядом, по-моему, в операционной уже начался ремонт и в «ПИТ»е оно тоже должен был начаться совсем скоро. Но реально меня никуда переводить не хотел, на это даже злился главврач, но в системе ФСИН мнение врача практически ничего не значит, если человек даже будет умирать, всё равно окончательное решение принимает начальник учреждения посоветовавшись с главным опером и только потом у арестанта появиться шанс на госпитализацию в городскую больницу. Часто такие проволочки стоят людям жизни.
В моём случае для администрации почему-то очень важно было, чтобы я сидел в изоляции. Дело в том, что рядом с «ПИТ» на расстоянии нескольких десятков метров не было никаких камер с арестантами. Мы ни с кем не могли словиться верёвками и т. д., чтобы, например, заполучить телефон, передать информацию без посредников. Телефон появился не сразу, да и, наверное, не все знали, что у нас телефон, более того, если и кто-то из оперов знал, то этот телефон был скорее всего на прослушке. А там в камеру мог зайти какой-нибудь бесконтрольный телефон. А вдруг я, например, дам интервью каким-нибудь журналистам и т.д. В общем, мой перевод в другую камеру больницы откладывался. Хотя я думал, что после такого приступа я вообще до апелляции и этапа буду содержаться при больнице. Об этом говорили и более опытные арестанты, которые мне встретились уже тут.
Где-то в первых числах ноября к нам в палату закинули очень странного человека, он был связан по рукам и ногам и всю ночь разговаривал с какой-то Люсей, с какой-то компанией невидимых нам людей. Я так и не понял у него была то ли белая горячка, то ли он сошёл с ума, а может тоже наглотался каких-то наркотиков. За ночь он так и не пришёл в нормальное состояние и поутру его увезли в психбольницу при Бутырской тюрьме.
Примерно тут же появился ещё один пациент, молодой парень родом из Таджикистана. Он был маленького росточка. С огромным памперсом под тоненьким трико. Он уже был осужден и отбывал наказание в Тверской области по ст.228 продажа наркотиков. Там с ним стали случаться какие-то приступы, вроде бы после избиения сотрудниками ФСИН. И в итоге у него обнаружили опухоль головного мозга, которая оказалась злокачественной. Эта опухоль постепенно превращала его в овощ он начинал непроизвольно ходить под себя в туалет, заговариваться, бредить и т.д.  Совершенно было ясно, что он не жилец, даже если ему сделают операцию. Операция эта явно не из дешёвых, его отправляли, по-моему, в институт Бурденко. Мне лично было не понятно, почему его просто не амнистировали и не отправили в Таджикистан, спокойно умирать. Зачем тратиться гигантские ресурсы на безнадёжное дело. И держать живой труп в заключении под охраной, оплачивая гигантские суммы за все эти прелести. Уж пусть бы он умер спокойно среди своих родственников. Нет же, идиотская бюрократическая машина ФСИН России неспособна принимать решения быстрые и рациональные. И таких случаев тысячи, если не десятки тысяч. Суммарно наше общество платит десятки миллиардов рублей за подобные проволочки в системе ФСИН. 
Иногда таджик приходил в себя и вёл с нами разговоры. Беседуя с ним, мы выяснили, что его родной брат работает у кого-то на Рублёвке, вроде бы постоянным сторожем.  И тут Михайлов произносит, а не ты ли на таком-то участке помогал строить такой-то объект, и у них с таджиком потекла беседа чуть ли не старых с Рублёвки корешей. Оказывается, таджик что-то когда-то строил у Михайлова а его брат работает сторожем у каких то ближайших соседей Михайлова. В итоге через пару дней нашему таджику от брата пришла большая передача, так как Николай сообщил всю информацию своему сыну, а тот нашёл этого сторожа. Так Николай хоть что-то смог сделать для облегчения участи этого тяжелобольного.
Через несколько дней мне всё же сказали, чтобы я подготовился к поездке в городскую больницу. Я всё же надеялся, что мне удастся полежать там хотя бы несколько дней.
Конвой пришёл, как всегда состоявший из каких-то незнакомых ФСИНоцев. Но как это ни странно, они вроде бы были прикреплены к СИЗО. Повезли меня в маленькой газели, медицинской службы ФСИН. Которая была оборудована для перевозки больных.
Через пару десятков минут мы привезли в ГКБ№-15 г. Москвы им. Филатова. Везли меня зачем-то на каталке, в приёмном покое поднялось настоящее беспокойство и медперсонал и обыкновенные гражданские люди были удивлены такому пациенту, которого везли на каталке 4 вооружённых сотрудников ФСИН. Тем более немногие, наверное, отличали ФСИН от полиции и т.д. Главврач больницы СИЗО-1 приехал со мной, мы зашли в кабинет к заведующей по фамилии Лебедева. Позже я узнал, что она доктор медицинских наук и, вроде как, уважаемый и известный в московской медицине человек. Она довольно внимательно выслушала весь мой рассказа о том, что со мной происходить, как произошёл приступ, что я чувствовал и т.д. В общем для неё не было ничего удивительного, что спусковым крючком моего приступа было сильный смех, она сразу сказала, что для сердца любые эмоции являются испытанием. Так же Лебедева похвалила Мадояна за в целом правильное лечение, выбранное им в тех условиях, в которых он находится и даже удивлена была этому обстоятельству. После этой беседы меня повезли в палату готовить к оперативному вмешательству. Пока мы там находились, мне сделали анализ крови, провели УЗИ и что-то ещё. При этом раздели донага. Палата была аккуратной, хотя за ширмой находились ещё несколько пациентов, и ситуация у некоторых из них, как я понял, была критической, но на меня нахождения в этой палате производило такое впечатление, будто я попал в рай.
Конвойный, один из четырех, постоянно находился около меня и поначалу я был пристёгнут к кровати. Но потом врачи всё же попросили меня отстегнуть ,так как им нужно было проводить со мной какие-то манипуляции.
Похоже, врачи рассчитывали оставить меня тут хотя бы на сутки, но конвойные поторапливали их, говоря, что для них это очень большая проблема и нужно всё сделать быстро. А я в это время смотрел в окно без решёток и наслаждался гражданскими городскими видами. И даже казённые больничные простыни казались мне лучше любого накрахмаленного белья пяти звёздочного отеля. 
И вот все разговоры прекратились, пришла бригада врачей и меня повезли в операционную. Попутно мне объяснили, что сейчас в моих артериях будут делать дырку и вставлять туда какой-то зонд, с помощью которого они будут смотреть состояние моих сосудов, ведя его от ноги до сердца. К тому же врачи должны были впрыснуть какую-то жидкость, которая отличалась от крови по цвету и тем самым, как я понял, облегчала просмотр сосудов на видеомониторе.
Действия врачей в операционной мне показались слаженными, хорошо подготовленными, все делалось как-то автоматически. Наркоз мне не давали, ввели местную анестезию на ноге в районе паха и продырявили артерию. При этом я оставался в сознании и смотрел за ходом операции по монитору. Вроде бы всё шло нормально, но вроде бы после ввода цветной жидкости мне сделалось как-то не по себе. И фактически начался как бы мини приступ. Врачи заволновались, поставили какие-то дополнительные лекарства и дали нитроглицерин. В итоге мне полегчало. А врачи увидели и зафиксировали спазмы сосудов. В результате этого исследования им стало ясно, что творится с моей сердечной системой. И мне поставили диагноз «вазоспастическая стенокардия». Это достаточно коварное заболевание, симптоматика которого часто проявляется не как у других сердечно-сосудистых недугов. В результате чего мне назначили новые препараты, которые я должен был принимать каждый день и, вероятнее всего, теперь уже всю оставшуюся жизнь. К слову сказать, уже на воле у меня в институте им. Бакулева обнаружили ещё одну серьёзную проблему и рекомендовали сделать операцию, не затягивая. В этой связи непонятно, почему тогда в врачи Филатовской больницы, не догадались провести обследования сонных артерий, возможно, я был бы ими прооперирован уже в 2014, а может быть, из-за этого меня вообще бы по апелляции выпустили на условный срок. Но, увы, допускаю, что в Филатовке просто допустили халатность, что им какой-то зэк, с непонятной историей и с вооружённым конвоем.
Врачи дали мне документ на руки, но фсиновцы тут же изъяли его у меня, мотивировав это тем что не положено и врачи СИЗО отдадут мне документ в установленном законом порядке.
Обратно ехать было сложнее, так как у меня оставалась специальная повязка с плотным тампоном, и мне нужно было сутки находиться в лежачем положении. Газель прыгала, каталка вслед за ней считала все кочки, такое ощущение, что шофёр специально искал их по всему маршруту. Голова то и дело билась о всякие ручки и выступы в газеле.
У больничного подъезда оказались довольно поздно, санитар и других ребят из хоз.отряда пришлось вызывать уже из их барака. Они не торопились и когда пришли, было явно заметно, что они не особо горят желанием тащить носилки со мной на пятый этаж. Несмотря на то, что там были и те, кто часто заходил ко мне в палату общался со мной как говориться за жизнь. Протащив один пролёт, они взялись отдыхать и даже спорить, кто должен идти с какой стороны. Мне от этого сделалось как-то неприятно. Но идти сам я не мог, соблюдая запрет враче. В итоге я решил сказать ребятам, чтобы они напряглись и понесли меня, а я им в знак благодарности дам по пачке парламента. У меня были сигареты, лежали на на крайний случай. В итоге они подхватили носилки, как пушинку, и вмиг понесли меня без отдыха на 5-й этаж. К сожалению, сила капиталистических взаимоотношений и тяга к никотиновой зависимости оказались сильнее, чем все мои увещевании о счастливом светлом будущем при коммунизме, который, как я им обещал, когда-нибудь обязательно наступит. Вероятно, наркоманы, мелкие воришки и разного рода мошенники не прониклись моими взглядами, предпочитая жить в среде капиталистических взаимоотношениях.
Уже на следующий день, совершенно неожиданно для меня, пришли инспектора и сказали, что мне нужно собирать вещи на перевод. В итоге под вечер меня перевели обратно на 6-й корпус, в мою же камеру, в которой не было никаких изменений.  С собой я прихватил пару батонов конской колбасы. И баночку масла, которого подсобрал из тех даров, которые каждый день приносили баландёры. Возможно, что-то ещё из еды. А две мои сумки несли ребята из хоз.отряда, которым за помощь я опять дал сигареты «Парламент».
В камере меня встретили радушно, а Решат с Хазратом на столько были рады конской колбасе что чуть было не стали танцевать танца разных народов мира. У них как-то в камере в этот момент было не очень хорошо с продуктами. В итоге за вечерним разговором они смолотили палку колбасы, чему были несказанно рады.
Узнав о моём возвращении фактически все камеры корпуса прислали мне по привету, отметились даже воры в законе, искренне пожелав мне добра и здоровья.
Время до Нового года пролетело в разговорах и рассуждениях, уровень наши бесед был таков, что Хазрат, ранее не особо интересовавшийся политикой, теперь свободно дискутировал на многие темы. Подчас ставя в тупик даже Василича. Так как Хазрат в целом симпатизировал СССР и приводил в качестве аргументации простые человеческие истины положительных сторон из времён СССР, что Василичу просто нечего было ответить на этого.
При этом даже Василич, иногда злясь на нынешнюю недоразвитую рыночную капиталистическую систему в России, в порыве эмоций вдруг проникался технологической мощью СССР и взглядами на эту проблему современных коммунистов, что даже допускал мысль, что а может быть и вправду только коммунисты способны в нашей стране создать нормальное высокотехнологичнкое производство.  При этом мы оба сходились на том, что нулевые годы для России оказались годами потерянных возможностей.
В январе Хазрат уехал на этап. И у нас в камере появился Владимир Азовцев. 65-ти летний мошенник, бывший глава какого-то научного института. По данным следствия, укравший у государства около 150 млн. рублей. Вину он свою не признавал, говорил, что деньги все потратил на разработку какой-то супертехнологии. Предотвращающей аварийность на дорогах, мол, и технологии внедрены и уже давно действуют на благо общества. Не буду судить об этом вопросе, но Ласточкин с ним постоянно спорил, будучи осведомлён о подобных технологиях, как мэр крупного города и вообще, как технарь и в итоге приходил к выводу, что Азовцев действительно мошенник, а технологии эти давно известные и не самые лучшие и современные. Владимир - коренной москвич, сын его уже несколько лет жил в Киеве, с женой он жил абы как. И вроде как особых друзей у Азовцева не было, но адвокат у него всё же был. Он вообще-то был чуть не от мира сего, и иногда было непонятно то ли он врёт, то ли забывает, это касалось каких-то простых бытовых вопросов. Из-за этого часто разгорались какие-то споры особенно между Василичем и ним. Дело иной раз и вправду чуть ли не доходило до рукопашной, вернее Азовцев, как интеллигент, по сути, не имел представления что такое драка, а в бой рвался Василич. Но, слава богу, дальше слов дело не доходило. Чтобы понимать и обозначить фактуру личности Владимира Азовцева, недостаточно сказать, что этот человек родился и вырос в пределах Садового кольца, всю жизнь проработав в каких-то НИИ, а во времена СССР даже молодым специалистом в Госплане. Владимир ни разу не видел ни корову, ни свинью. Вернее он их ездил посмотреть на ВДНХ во время сельхоз выставок, которые там проходят каждую осень. Уж не помню, были ли у него подельники, но вполне могу допустить, что если были, то они и могли проделать какую-нибудь манипуляцию, на которую он даже не обратил внимания и в результате подписал какой-нибудь документ и загремел в тюрьму.
Азовцев был высокого роста, Ласточкин не очень высокий крепыш. Ласточкин был фанат чистоты и порядка. Поэтому он частенько приобщал Владимира к уборке, недоступных мест камеры. Азовцев вставал Василичу на плечи и с тряпкой добирался до таких мест куда, наверное, до него никто никогда из арестантов не заглядывал. Камера, конечно, блестела после таких уборок, но нам это стоило многих минут отборного смеха, так как Азовцев то ли силу возраста, то ли в силу вообще своей физиологии был настолько неуклюж, что постоянно норовил свалиться с большой высоты.
Дни в камере летели, недели отлетали одна за другой, всё шло своим чередом. Как уехал Хазрат, Решат перестал варить самогон, так как мы не употребляли. Но всё так же исправно варил славный суп. Технология его приготовления была обычно одинакова. Мы получали какое-нибудь казённое кушанье, где был картофель большими кусками. Отбирали его, варили сперва какую-нибудь крупу, скидывали туда овощи, потом картофель ну а потом пару банок тушёнки. Получалось совершенно фантастическое блюдо. Говоря варили, я имею введу что в основном это делал Решат. Естественно, он просто любил кухарить, и обычно инициативу брал в свои руки.
Незаметно подполз февраль, Азовцева перевели в камеру к Ширшову, вдруг кто-то не знает так это целый депутат Госдумы от КПРФ, который попался на продаже депутатского мандата. Ему вменили мошенничество, хотя на самом деле, на сколько мне известно, все фракции в Госдуме торгуют мандатами, и почему сцапали именно его, одному богу известно. Возможно с кем-то не поделились, а вполне допускаю что Ширшов всё же был слишком идейным депутатом для фракции КПРФ. И его прессанули за эту идейность. Ну, а продажа мандата в наших условиях не такое уж и большое преступление, тем более если эти деньги хотя бы частично идут на развитие партии.
У нас с Константином было много общих знакомых, мы частенько общались с ним на прогулках, в том числе о вопросах острых политических. И Костя довольно смело говорил, как говорится, о наболевшем, в том числе о действующей власти.
Вообще, если кто-то думает, что это обычное дело, то это не совсем так. Дело в том, что наш спец. корпус действительно прослушивался буквально везде. Однажды Решат, сходивший к своему следователю для ознакомления с материалами уголовного дела, пришёл довольно встревоженный. Говорит: «Следак мне вместо «здравствуй» сейчас выдаёт, ты что, парень, ещё одну статью захотел». Решат отвечает: «Почему это?» На что следователь ему: «Вы о чём там в камере разговариваете, не слишком ли ты много интересуешься политикой?» Нас всех на какое-то время эта информация очень насторожила. Ну, а потом, как говорится, отлегло.
Ближе к середине февраля нам с Сергеем стала известна дата апелляционных слушаний, по-моему, суд назначили на 4 марта. Сергей в этот раз хорошо проштудировал все материалы, включая протоколы судебного заседания. Я же после сердечного приступа фактически не мог работать, утомляемость головного мозга была такова, что невозможно работать становилась буквально через 5 минут. В итоге, посовещавшись и с Сергеем, и с адвокатами я решил, что особо ничего делать не буду. Написал короткое дополнение к апелляции. А всё остальное сделал Аграновский, ну и Сергей со своими адвокатами, так как всё равно у нас дело было общее взгляды на это дело были общие и в случае успеха апелляции у одного это распространялось бы и на другого.  Дмитрий Аграновский, разумеется, посочувствовал моему недугу, но с юридической точки зрения он предположил, что данное обстоятельство даёт очень много шансов для того, что меня могут выгнать на условный срок домой. Зачем, мол, им рисковать, оставляя сердечника в заключении всё-таки дело громкое, политическое на контроле в ЕСПЧ и т.д. Решат, да и многие бывалые арестанты, даже авторитеты мне либо прямо говорили, либо намекали о том же, как вариант они правда предполагали, что меня могут отправить куда-то на этап, но не далеко и, наверняка, будут содержать весь оставшийся срок при больнице. Об этом они говорили, исходя из практики своего жизненного опыта, сталкиваясь с такими случаями сотни раз!  Василич был не столь опытен в уголовных делах, зато он, как и Урлашов, предполагал обратное, вплоть до того, что меня могут показательно замочить, чтобы другим неповадно было. Они такой вывод делали из знания политической системы нашей страны, и персоналий, которые принимают решения.
27 февраля убили Бориса Немцова, наверное, об этом мы узнали на следующий день. В нашей камере это событие вызвало шок. Смотрели все выпуски новостей, смотрели на реакцию спецслужб и т.д. Ждали серьёзных событий. Но, слава Богу, у власти хватило ума пойти оппозиции на уступки и разрешить вместо разрешённого митинга в Люблино, провести панихиду в центре Москвы.
Через несколько дней в соседней камере появился один из подозреваемый соучастников убийства Немцова. Он сидел в камере с ореховским авторитетом, парнем, спалившим свою тещу, сотрудницу «Роснефти» и её ребёнка, и каким-то людоедом. Мне лично это соседство было каким-то неприятным. Уж вроде ко всему привык и всё же. Я как-то уже писал, что не испытывал особого пиетета по отношению к живому Немцову, но, во-первых, я против убийств вообще, и уж тем более против убийств политических деятелей. Считаю, что политические споры должны разрешаться в ходе открытых, либо заочных дискуссий и на свободных выборах, но никак не таким диким способом, как произошло с Немцовым.
4 марта нас с Сергеем повели в помещение для видео-конференции с Верховным судом. Несмотря на то, что мы писали ходатайство на личное присутствие в зале судебного заседания.
Но заседание прошло не долго, так как Сергей ходатайствовал о переносе судебного заседания из-за того, что он не успел ознакомиться, по-моему, с возражениями прокуратуры, либо ему не прислали всех требуемых апелляций, в том числе написанных адвокатами. Я поддержал ходатайство. Судьи пошли нам на встречу и перенесли суд на 18 марта.
Хоть само судебное заседание продлилось не долго, но мы с Сергеем наговорились вдоволь. Так как фсиновская «машина» работает очень медленно, и пока за нами пришли инспектора, мы уже успели о многом поговорить, а попутно ещё и сагитировать нескольких арестантов, ожидавших в нашей комнате, но в отдельных решётках своих апелляционных судов. Как водится, арестантский люд поддержал нас полностью и безоговорочно.
Через пару недель всё-таки состоялся наш суд. Который оставил наш приговор фактически без изменений, убрав лишь мне штраф, так как срок давности ст. 322 .ч.1 уже прошёл. И мне эту статью отменили полстью. В итоге в сухом остатке, нам с Сергеем определили по 4,5 года в колонии общего режима. С зачётом времени, проведённым мною в СИЗО, а Сергеем под домашним арестом и в СИЗО. Плюс к этому мне зачли период времени содержания под стражей с 4.12 по 14.12. 1997 г. А так как в таких случаях считают не сутками, а днями, то от срока мне нужно было отнять 11 суток, так же каждый арестант в России освобождается на сутки раньше. Говорят, это ввели во времена Ельцина, в итоге от 4,5 лет нужно было отнять 12 суток.  Ну, и это ещё не всё, когда я приехал в лагерь, там узнал, что освобождают только в будние дни, а если у тебя дата освобождения выпадает на выходной, то тебя выпускают в пятницу. У меня выпало на воскресенье, так что меня должны были выпустить ещё на два раньше. В итоге, так как Сергея закрыли на три с половиной месяца позже меня, минус мои 14 суток, получалось, что он должен освободиться ровно через 4 месяца после моего выхода.
Теперь мне осталось дождаться лишь этапа, где-то в марте ко мне на свидание пришла мама с моей женой. Мама была очень больна. Она очень постарела, эх мама, вечная трудяга и вечный ангел-хранитель. На свидании она сперва пыталась держаться, а потом расплакалась, и ей стало плохо. Сотрудники помогли ей выйти, и свидание закончилось чуть раньше, чем должно было.
А через пару недель мне сообщили, что она умерла. Об этом прочёл сосед в газете, он со словами соболезнования протянул мне газету, мне стало дурно. Пришлось выпить дополнительных таблеток. Вот вроде уже было понятно, что она скоро умрёт, а всёж-таки, тяжело это. Терять близкого тебе человека.
По закону меня должны были свозить на похороны, попрощаться с мамой, но ФСИН России не дало разрешения. Официально мотивировав это тем, что у меня ещё нет на руках приговора. На данное нарушение своих прав я так же подал жалобу в ЕСПЧ. 
Время тянулось, наступила очередная весна, а ведь я уже не надеялся увидеть листьев на деревьях у 6-го корпуса. Но они уже появились и, по-моему, в третий раз у этого корпуса стали мне петь весенние соловьи.  В средине апреля от нас уехал Васислич, у него суд должен был состояться в его родном городе, где он и был мэром. Решат всё подзадоривал меня, мол, ничего сейчас приедешь в лагерь, там много воздуха солнца, быстро оправишься, а скорее всего тебя вообще выгонят либо на больницу, либо на колонию-поселения, кому ты нужен такой больной. Обнадёжившись этими разговорами от опытных арестантов я уже было стал мечтать, как я расхаживаю по этим необъятным территориям колонии, находясь часами на свежем воздухе, поглощая солнечный свет, так важный в моей ситуации. И главное, не дыша этим табачным дымом. Его я уже совсем не мог переносить, я делал разного рода повязки, ходил по камере, как грабитель, но это мало помогала, табачный дым буквально убивал меня. Забавно, одним из факторов моей болезни было то, что я поглощал слишком много никотина, при этом я никогда в жизни не курил. Как говорится, спасибо тюремной системе России за то, что у них там всё сделано умно и для человека, в кавычках, конечно. Но в целом для меня мечты о лагере и чистом воздухе превратились в некое подобие того, как эта эйфория описана в рассказе Шаламова «Татарский мула и чистый воздух».
И вот я слышу, Сергей Удальцов, зовёт меня на разговор, подхожу, оказывается, его заказали на этап. Это было, наверное, 21 мая. А мне приговор на руки ещё так и не принесли. Хотя ФСИН обязано дать свидание с родственниками перед этапом. Но ВСЕГДА это право арестанта не соблюдается! Арестанта вывозят из СИЗО украдкой, как бы воруя его у близких и родных, которые пытаются увидеться с ним перед долгой разлукой, ведь этап и карантин в ИК - это почти всегда долгая дорога и долгое время, даже если арестант отбывает наказание в своём регионе.
Через пару часов Сергея увели на этап.  Я предполагал, что и меня должны увезти вскоре. Вроде бы на следующий день так и случилось. Причём у нас в камере моё отправление тщательно замаскировали. Сперва вызвали Решата, с вещами на перевод. В итоге увели из корпуса совсем. Потом вызвали меня, вручили мне приговор и сказали собираться на этап. При этом ещё перед уходом Решата у нас провели обыск и именно в моей сумке якобы нашли лезвия от бритвочек, оформили это как нарушение. При этом почти за полтора года после пребывания в Иркутске в 2013 году, у меня вообще не было ни одного нарушения.  Однако фсиновцы настолько фсиновцы, что обыкновенные законы логики тут просто появиться не могут. В итоге написав мне протоколы о нарушении ПВР, мне объявили какие-то выговоры или один выговор и велели собирать вещи на этап. Я всё же сообщил соседям о том, что меня заказали на этап, при этом мне традиционно не сказали, куда я еду. Хотя многие обычно знают куда их отправляют. И через некоторое время, собрав сумки, я оставил 6-й корпус матросской тишины. Идя по его коридору я последний раз попрощался с арестантами, грозными и опасными людьми, на тот момент от которых ко мне было больше тепла чем от людей, которые должны соблюдать законы, но, на мой взгляд, которые систематически их нарушали.

Глава 8. Этап Иркутск-Красноярск.
Меня ведут по подвальным коридорам «Матросской тишины», вроде бы много груза я не брал, но всё же мне тяжело. Фсиновцы никогда не помогают арестанту, даже больному. Наверное, такова инструкция. Хорошо, что я успел передать родственникам более 10 килограмм различных документов. А множество одежды и утвари уже оставил в камере. Она цветная, а цветную в колониях носить не положено. Всё только чёрного цвета, ну, можно попытаться тёмно-синюю, тёмно-зелёную, например, футболку протащить. В некоторых колониях по словам Решата допускается чёрное трико. У меня чёрная ветровка, хорошая, тоже может пригодиться. Я подготовлен основательно. Даже взял с собой чайник. На шмоне в Матроске сюрпризом оказалось то, что конвой чайник взять не разрешает. И что делать, только бросить тут, передаю его местным, прошу отнести хотя бы на 6-й корпус. Но это, конечно, вряд ли будет исполнено.
В боксик заводят какого-то молодого парня, знакомимся, детдомовец русский из Ташкента, в России что-то где-то своровал, срок небольшой, сидел на общем корпусе. Говорит, его везут в Челябинск, нас вместе загружают в автозаке, понимаю, что, скорее всего, у нас один этап, значит и меня повезут на восток. Но куда - дорога длинная. До меня ещё не доходит, что меня могут отправить в Сибирь. Я прописан в Ангарске, у них это зацепка. Хотя по закону ты должен отбывать по месту жительства либо по месту осуждения. Фактическое моё место проживание г. Москва, судили меня в Москве, значит, меня должно были отправлять туда же, куда отправляют москвичей, недалеко от столицы. А по нормам международного права, которые мы должны соблюдать, заключенного не могут отправить далее 500 км. от места проживания его семьи. Если все эти условия в отношении вас не соблюдены, то можете смело подать жалобу в ЕСПЧ, и Страсбургский суд встанет на вашу сторону. За что вы 100% получите компенсацию от Правительства России.

Несколько часов мы сидим без особых признаков жизни за дверью. Но вот нас выводят и сажают в автозак, парень помогает мне донести сумки. Едем, подъезжаем к Бутырке, я тут рядом уже бывал. Думаю, сейчас загрузят арестантов и на вокзал. Нет, наоборот выгружают нас и заводят в отдельный боксик. Всё, встали, теперь мы тут сидим долго, почти всю ночь и только под утра нас опять сажают в автозак и везут на перрон. Зачем, спрашивается мне, вывели в обед из камеры «Матросской тишины», чтобы лишь на следующее утро привезти на перрон московского вокзала, при этом я без постели, без пищи нахожусь в каких-то идиотских боксиках. Но это ФСИН России, тут разумом ничего понять невозможно. В вагоне запихивают с остальными арестантами, не так как прежде. Не в тройник, а в целое купе. Там все такие же первоходы, в основном узбеки, таджики, все курят, едут все в основном за Урал, почти всем сказали, куда их везут кроме меня.
Поездка в общем купе для меня — это ново и неожиданно. Это плохо и тяжело физически. Но эмоционально я начинаю фантазировать что наконец то я никому не нужен и еду не как спецконттингент, а как простой арестант. Ребята особо не распрашивают, кто я и что из себя представляю. У меня борода, я уже почти два года ношу бороду. Борода в тюрьме была мне не только удобна, так как лишний раз можно было не бриться, а достаточно было постричься машинкой для бороды. Но она меня буквально спасала от назойливых арестантов, любящих допросить и расспросить, что и почему. Без бороды я выгляжу моложе, да и вообще, как все, а с бородой вроде взрослый дядька в таком возрасте, что уже бесполезно чему-то учить. 
Купе набивают до отказа явно более 10 человек. Многим ехать совсем рядом, пару часов, но половине до Челябинска. А суетятся в итоге все, кому-то нужно достать вещи, кто-то хочет в туалет, кто-то покурить, в итоге все постоянно напряжены. Везде руки, ноги и дым, не выветривающийся, постоянно стоящий дым по всему вагону. Безусловно, это является страшным нарушением. Но как я могу зафиксировать, всё это, по сути, пыточные условия. Если бы каждый арестант России мог бы зафиксировать все нарушения своих прав, совершённые в отношении него в системе ФСИН России то, наверное, всего бюджета страны не хватило бы, чтобы выплатить людям компенсации за ущерб их физического и морального здоровья. Сотрудники тщательно скрывают эти нарушения и преступления и лишь иногда чудовищные факты, совещающиеся в российской пенитенциарной системе, просачиваются наружу, да и то, тут же подключаются всякого рода кликуши. из числа защитников непорочности силовых органов, которые пытаются своим доводами опровергнуть, казалось бы, неспособную оставить равнодушным никого, чудовищную драму, случившуюся внутри какого-нибудь тюремного заведения.
Разговоры обычные, слухи о том, какие зоны в том краю, куда кто-то едет, какие-то споры о том, что правильно, а что нет с точки зрения криминальных понятий. Но есть и околофилосовские беседы, о тяжести народной жизни, таджики и узбеки частенько заговаривают о каких-то тонкостях ислама. В Матроске я прочёл историю пророка Мухамеда, знаю о его жизни явно больше, чем многие из присутствующих мусульман. Да кто они, по сути, это ребята из кишлаков, которые в своей жизни и книг-то не читали. Знают, конечно, сколько-то сур наизусть, но не более. Иной раз оторопь берёт от каши в их головах, тут же и ИГИЛ, и прочие явления в их мировоззрении превращаются в нечто совсем безобидное и даже героическое.
Но были и очень светлые, и стремящиеся к прогрессу. Один узбек, выросший с детства в Москве, воспитанный в русской культуре, но не потерявший своего языка, взялся объяснять своим собратьям по крови отличие христианство от ислама. Признаться, он своими знаниями о христианстве, о философии христианство поразил даже меня. А ему было, по-моему, всего двадцать лет. Из его повествований его собеседники сделали вывод, что христианство это круче. У него начали спрашивать: «Ты вообще мусульманин?» Он говорит: «Да, конечно». На что ему как бы упрёком начали говорить, что, мол, но как же ты можешь так хорошо говорить о христианстве. Он отвечал: «Ну, как знаю, что знаю, то и говорю». На что последовала странная реакция: «Ну какой же ты мусульманин?» Наверное, в сердцах он ответил: «Ну, можете считать меня не мусульманином». Тут начались какие-то препирательства, которые едва не закончились потасовкой. И конвой стал выводить людей в туалет. Мне запомнился этот случай каким-то своим странным симбиозом, молодой парень, выходец из мусульманской семьи, воспитанный в московской среде, заядлый, кстати, футболист и вроде бы даже имеющий спортивный разряд, пропагандирующий некую добрую версию христианства.
Потом я видел множество русских ребят, втянувшихся в зонах и тюрьмах в какую-то бредовую околоваххабитскую версию ислама, мечтающих ехать воевать хоть куда-нибудь за своё понимание джихада.
Поезд нёс меня уже по волжским берегам, проехали уж и Рязань, и Мордовию, и даже Ульяновск. Везде на станциях подсаживались осуждённые и следственные, блатные и красные, первоходы и особики. А за окном пролетала великая Волга, зелёные дали степей и лесов, маленькие избушки крохотных посёлков и сооружения больших городов. На станциях обычно форточки закрывали, поэтому и курить было запрещено, но то там, то там этот запрет нарушался. Хотя у нас в купе, народ старался держаться, так как знали, что я некурящий и не совсем здоров.
Почти трое суток, как селёдки в бочке, и мы прибыли в Челябинск. Автозаки начали разбирать нас и развозить по СИЗО. Я надеялся, что и далее попаду в общую камеру, там, наверняка, будет и телефон и другие варианты общения с внешним миром.
Сборочный боксик Челябинского СИЗО-3, это нечто ужасное. Помещением это даже назвать трудно. Нас сгрузили в комнату максимум 15 кв. метров. Человек 20 не меньше. Так как людей было много и все суетились, где бы закурить и чай заварить, а мне этого ничего не нужно было я предпочитал сидеть в сторонке лишь изредка перекидываясь парой фраз с бывшими соседями.
Этап пришёл поприветствовать положенец тюрьмы: пожав руки прибывшим арестантам, попив чифира, он вскоре убыл.
Прошло уже несколько часов, а нас всё не разводили по камерам, и тут вдруг на улице хлынул страшный ливень. Наша сборка была в подвальном помещении и в считанные минуты в комнату хлынули бурные потоки воды. Оказалось, что колодец, на которое выходило окно был чуть выше земли. Вода лилась таким потоком что очень быть стало топить камеру. Из углов, в которых валялись какие-то тряпки побежали огромные крысы. Люди стали стучать, подымать сумки, вещи и т.д. Охрана пришла, открыв дверь начала выпускать нас, а заодно вода полилась по коридорам тюрьмы.  Наконец-то нас отвели в какие-то более сухие помещения. Там разговор стал какой-то более дружеский, да и народу в камере теперь было меньше, так как нас растолкали в разные помещения. Тут люди стали выяснять, кто есть кто, спросили и меня. Пришлось чуть-чуть рассказать кто я. Один местный парень ехавший, по-моему, из московского СИЗО приятно удивился и сказал, что он тоже был на Болотной и даже на «Окупай Абай». Я был приятно удивлён такой неожиданной встречи. Причём вполне возможно, что этот парень мог заехать в СИЗО именно как наш подельник, во всяком случае он мне намекнул об этом.
Из камеры меня уводили одного из последних, вместе с каким-то парнем, который уже отсидел 20 лет, и ему оставалось, по-моему, года три при этом он ехал из колонии особого режима, по-моему, на тюремный режим. То есть ему за поведение ужесточили условия содержания. Я всегда поражался таким людям, которые годами сидят в более строгих условиях, чем могли бы, если бы отступили от каких-то своих принципов. Но они идут на порчу своего здоровья, на заведомо невозможность выйти по УДО, идут отстаивая свою точку зрения, того как они понимают некую правду жизни. Для меня, разумеется, их взгляды чужды по сути, но характер этих людей не может не вызывать уважения. Я часто говорил об этом позже молодым ребятам, да и более-менее авторитетам, что если бы их характер и все их страдания использовать в нормальных целях то, наверное, мы бы уже жили в другой стране.
Меня водили по каким-то коридорам, уже совершенно стало понятно, что меня не оставят с теми, с кем я приехал из Москвы, но куда. И вот я остался один и меня повели в транзитное отделение и определили в камеру одного.  Я начал возмущаться почему меня хотят содержать одного и т.д., на что был получен ответ ну ты мол спец.контингент. В общем мои надежды, проскочить незамеченным рухнули.  Уже было поздно, я стал готовиться к сну и сперва даже не понял, что у меня за окном фактически нет никакого пространства. Там за стеклом на расстоянии 5-ти сантиметров была кирпичная стена. В камере было как-то подозрительно прохладно. Я решил лечь в одежде.
Утром всё как обычно, завтрак и т.д. после я решил прилечь опять, так как было холодно, но сотрудник постучал, мол, после подъёма лежать нельзя. Я уже было отвык от таких требований, стал ему доказывать, что мол это незаконно, на что он, подумав, ответил, мол, ладно лежи чёрт с тобой.
По поверке я заказал книги, и расспросил присутствующих офицеров о здешних порядках. На что мне ответили, что лежать в течении дня можно, мол, только одеялом накрываться нельзя. На вопрос, почему так холодно в камере ответили, мол, отопление выключили давно. На что я сказал, что меня бы перевести в нормальную камеру с нормальным окном, так как из-за отсутствия окна эта камера вообще не прогревается, сижу тут, как в погребе. Режим лишь разводил руками. Ни встречи с начальником, ни с опером, мне не обещалось, а рекомендовалось сидеть и спокойно ждать этапа. Я это себе представлял, как два-три дня, но увы. В первый же день я понял, что нахожусь в том же коридоре, где я был в свой первый приезд в 2012 году. Двери с большими пластиковыми окнами были только тут. И из всех других камер кроме моей можно было смотреть в соседнюю камеру напротив, да и наискосок. А моя камера выходила на входную дверь, так что я фактически никого видеть не мог и меня тоже.
Тем не менее мне удалось всё-таки в общих чертах объясниться с соседями кто я и откуда.  При чём с одними я поговорил по туалетной трубе, но там оказались какие-то «шерстяные» зэки, об этом я узнал чуть позже. Так что помощи от них ждать мне не приходилось, справа от меня, в такой же морозилке как я, сидел какой-то бывший сотрудник МВД. Который тоже не особо хотел, да, наверное, и не мог контактировать со мной.
В общем, я, по сути, был заморожен и в прямом и в переносном смысле. К ближе к обеду меня повели на прогулку. Я как был одет в два свитера и тёплую осеннюю куртку плюс два трико, пошёл гулять. А дворик оказался без крыши, яркое голубое небо и жаркое солнце чуть не ослепили меня, моментально мне сделалось жарко. На улице было, наверное, не менее 30 градусов тепла, я давно не видел такой жаркой погоды, в Москве было значительно холоднее. Да и вообще в Москве прогулки были под крышей и даже летом в солнечный день там не так-то просто поймать лучики солнца, а тут можно было сгореть. Я обнажился по пояс и стал получать столь необходимые мне воздушные ванны.
Вдруг где-то по соседству услышал разговор каких-то девушек с другими арестантами. Девушки был явно заключёнными и из разговора я понял, что они сидят где-то рядом со мной. Я решил с ними пообщаться. Мы познакомились, оказалось, что одна из девушек очень хорошо знает моё дело. Я ей рассказал о неких своих неудобствах, она прекрасно знала об этой пыточной камере, где я находился, и обещала сообщить об этом положенцу, ну а если он не поможет, то позвонить членам ОНК. Оказалось, она прекрасна знала Валерию Приходькину, ту саму женщину, которая в прошлый раз чуть не разнесла СИЗО, когда меня везли в Иркутск в 2012 году.
Вскоре нас повели с прогулки. Я опять сижу в этом холодильнике. Если в течении дня это хоть как-то было терпимо, то к вечеру становилось совсем холодно. И тут я решил пойти на хитрость. У меня был небольшой, но крепкий кипятильник российского производства. В камере была эмалированная 20-ти литровая кастрюля с крышкой. Я решил набрать в неё воды, набрал полную, закинул туда кипятильник и стал греть воду. Примерно через час кастрюля разогрелась почти до кипячения. Камера стала наполняться теплом. Кипятильник явно не мог закипятить кастрюлю, но держать температуру, наверное, градус 90 он мог. На ночь я всё же отключил кипятильник и поставил кастрюли под кровать, так что вся температура шла на мое спальное место. Я был спасён, впервые за несколько дней я спал без куртки и мог ходить в камере без куртки.
И хоть теперь стало теплей, я всё же хотел, чтобы в течении дня в камеру попадали солнечные лучи, по закону я имею на это полное право. Поэтому я периодически напоминал сотрудникам, что считаю своё содержание в данной камерой нарушением моих прав и по возможности буду жаловаться на данную ситуацию. Но ответом были лишь молчаливые кивки головой.  Наверное, прошло уже не менее недели, как я приехал в Челябинск, мне принесли несколько книг, среди которых я прочёл совершенно восхитительную книгу Юрия Давыдова «Соломенная Сторожка» (Две связки писем). Первая часть, которой посвящена удивительной жизни Германа Лопатина. Это великий русский революционер, дворянин, социалист, который был ключевой фигурой революционного движения с времён народовольцев и фактически до революции 1917 года. При этом он несколько раз бежал из ссылок, один раз из-под следствия с иркутского острога, преодолев своим ходом гигантские пространства Сибири и осев в Европе. Но долго жить в спокойной Европе он не захотел и опять ринулся в революционную борьбу, и тут уже был схвачен и приговорен к смертной казни, позже, Лопатин был помилован и "навечно" заключен в Шлиссельбургскую крепость. Причём на нём не было ни крови, ни даже попыток поднять восстание. Он вообще не был сторонником индивидуального террора.  В крепости в одиночке он просидел почти 20т лет и был амнистирован во время революции 1905 года.
Примеры подобных судеб, оставленные нам в избытке в литературе советского периода, часто давали мне силы для того, чтобы не опускать руки в тех условиях, в которых я оказался.
Так что после такой книги мои мытарства казались мне сущим пустяком, и борьбу можно было продолжать.
Наверное, через дни десять мне сказали собрать вещи на перевод и повели этажами выше. Поместили в маленькую уютную светлую камеру, вид из окна был великолепен, много солнца и настоящие городские пейзажи. В камере я был один, но я понимал, что что-то будет и я не ошибся. На следующий день ко мне в гости пришли члены Челябинского ОНК, Валерия Приходькина и ещё какая-то девушка. Они довольно серьёзно препирались с сотрудниками по кому-то поводу. Для себя я отметил, что за прошедшее время пока мы не виделись сотрудники во взаимоотношении с представителями ОНК стали чествовать себя более уверено, вероятно потому что наши следственные и судебные органы никак не реагируют особенно в последнее время на преступления, совершенные силовиками в тюрьмах России. Вероятно, эта общая тенденция ужесточения российской реальности и уменьшения уровня свобод в нашей стране, которая началась после 6-го мая 2012 г.
И всё же и в этот раз Приходькина записала моё видеообращение к родным и соратникам. Где я коротко рассказал, что у меня всё нормально, но я пока не знаю, куда меня везут. О своём нахождении в камере-холодильнике, я не стал говорить Приходькиной.  Я вообще избрал тактику не скандалить, тут и адвокаты мне советовали сидеть по тише, да и здоровье мне явно не позволяло воевать.  К тому же в глубине души я надеялся всё-таки, что у сотрудников есть хоть что-то человеческое и мне будут отвечать менее предвзятым отношением.  Но это срабатывало не всегда. Видя мой миролюбивый настрой, фсиновцы почти всегда начинали давить на меня ещё сильнее.
После уходя Приходькиной, уже на следующее утро меня сфотографировали в глазок, как я лежу на кровати. Причём я каким-то 6-м чувством проснулся за пять минут до этих заправил кровать и лёг, укрывшись своим огромным полотенцем. То есть целостность заправки нарушена не была, а именно об этом просили меня сотрудники СИЗО, позволившие мне лежать в другой камере. Меня повели на комиссию, это было целое театральное представление разговора немых с глухими.  Я объясняю, что мне разрешили лечь, мне отвечают, что ты не должен был укрываться одеялом, я говорю это не одеяло, а моё большое полотенце, оно очень большое как покрывало. Мне отвечают мы этого не видим и похоже, что это одеяло, на этом основании вы получаете выговор.
Второй выговор я получил за то, что во время обыска моей камеры стоял в коридоре с руками, не заложенными за спину. Дело в том, что во многих СИЗО сотрудники требуют закладывать руки за спину во время движения арестованного. Но в Москве это принято, по-моему, только в «Лефортово», в других СИЗО я о таких требованиях не слышал.  Но вся хохма заключается в том, что я стоял с руками за спину и когда мне из камеры спросили оставить ли какую-то вещь или выкинуть я стал жестикулировать руками и показать пальцами, что можно выкинуть, а что оставить. Ну и якобы в этот момент меня и засняли, и пришили мне ещё один выговор. И так к этапу в Иркутск я был уже с тремя выговорами, это фактически прямая дорога в карцер. Все эти провокации обычно делаются для того, чтобы исключить формальную возможность получения человеком «УДО». И тут бесполезно что-то делать, если ты даже ничего не нарушаешь, то против тебя проведут провокацию, припишут какой-нибудь проступок и тебе всё равно объявят выговор либо дадут ШИЗО, а это, по сути, лишает тебя права на получения УДО. Хотя закон прямо не трактует данные факты как фактор, препятствующий условно досрочному освобождению, но наши суды, чаще всего под диктовку администраций исправительных учреждений опираются именно на данные обстоятельства при мотивировании своего решения.
Как-то под вечер мне сказали собрать вещи, я обрадовался подумав, что этап. Ведь я хотел в колонию на свежий воздух. А тем более, теперь было лето и это очень радовало меня. Но мне сказали, что меня переводят в соседнюю камеру. Завели, батюшки, а там тот самый мужичок браконьер, с которым мы пересекались в марте 2013 года. Вот так дела, спрашиваю, а ты то как тут. Ты же вроде бы из Екатеринбурга и т.д. Ездил, мол, в психиатрическую больницу да вот тут в Челябинском СИЗО и застрял уже на несколько месяцев. Камера обустроена, масса различных приспособлений. Возможность помыться, телевизор, книги и даже телефон. Ну, думаю, парень, что-то уж больно у тебя тут хорошо, для деревенского браконьера. Моюсь, что-то даже ужинаем, разговариваем смотрим телевизор. Про телефон он говорит, давай позвонишь завтра, мол, сегодня смена такая, что могут запеленговать, шмон начнётся и всё такое. Соглашаюсь, при этом понимаю, что парень-то не прост, что, вероятней всего, это просто штатный агент ФСИН, разработчик, подсадная утка и т.д. А ведь сколько у меня было положительных эмоций в ту первую нашу встречу. Что сделаешь, в тюрьме никому верить нельзя в тюрьме любой друг может оказаться стукачом, так как очень множество различных механизмов, для того чтобы заставить человека подчиняться их, силовиков, потребностям.
Сосед в окошко машет специальной палочкой с нанизанной на неё ленточками. Блестящие ленточки сверкают на вечернем солнце. На дороге в ответ машет женщина. После он говорит, мол, вот сейчас она уйдёт и из-за поворота выйдет такая-то машина и повернёт туда-то. И вправду выезжает БМВ и поворачивает куда сказал сосед. Поясняет, это его женщина после такого своеобразного свидания поехала домой. И так у них, мол, каждый день. На следующее утро, почти как проснулись, меня переводят обратно. Позвонить он мне так и не дал.
Через сутки меня заказали на этап, загрузили в вагон и повезли дальше на восток. Но в этот раз, вероятно, от какого-то резонанса, устроенного ОНК Челябинской области меня везли в тройнике одного, как в старые добрые времена. Я даже расстилал свои запасы одежды на лавочку, покрывал их комплектами постельного белья и ехал до Иркутска, как белый человек. Ведь у меня с собой было два комплекта постельного белья, почти нового, которое я думал использовать в колонии. По дороге особо ничего не происходило, кроме того, что соседкой в тройнике была интересная женщина. По-моему, она по профессии строитель, лет 50-ти, работала в налоговой, кого-то прикрыла, возможно взяла взятку и загремела на срок. Дали ей, по-моему, пять лет. Часть срока она отбыла во время следствия в СИЗО Омска, в очень тяжёлых условиях, там такая же строгая тюрьма, как в Красноярске. Часть срока пробыла в женской колонии в Иркутской Области в п. Базой. И почти год в колонии поселении под Иркутском. Причём из этой колонии они практически свободно могли выходить в близлежащие магазины и т.д. А на работу их возили в магазин г. Иркутска. Но сейчас её вообще освободили по 80-й статье УК РФ, то есть заменили часть не отбытого наказания на обязательные работы по месту жительства. И по идее, она должна была выйти на свободу в Омске, но так как документы на освобождения должны быть подготовлены администрацией, то её фактически вольного человека везли этапом из Омска в Иркутск, для того, чтобы там вручить бумагу об освобождении, и она смогла бы уехать домой в Омск, при этом за счёт государства. Напомню, что это тысячи километров расстояния. И к тому же это государственные затраты, на перевозку заключённой и на оплату билета освободившийся из Иркутска в Омск.
Тут ещё важно сказать вот какую вещь. Когда я, например, ехал из Москвы в Челябинск, то, по-моему, начальник конвоя рассказал мне, что аренда этого спецвагона у РЖД обходиться ФСИН России в 1 миллион рублей. Чтобы вы понимали, одно место в плацкарте на такое расстояние стоило, наверное, 2 тысячи рублей в то время. Получается, что в вагон по этим расценкам можно посадить 500 человек. Когда как посадочных мест там, наверное, не более 100, и это при той античеловеческой норме, которую утвердил Минюст России и использует ФСИН России.
С соседкой говорили о совершенно посторонних вещах, не относящихся к тюрьме. Меня вообще никогда не занимали разговоры о том, как кто где сидит. Не то, чтобы мне это было как-то противно, мне просто это было не интересно. Вот, например, соседка поведала мне, что она и её семья потомственные пчеловоды. У них это серьёзный семейный бизнес. Она столько рассказывала чудесных вещей об эти насекомых, что я прям заслушивался её рассказами и даже загорелся желанием купить домик завести пчёл и жить спокойной деревенской жизнью, это желание не покинуло меня и сейчас, и кто знает, возможно я как-нибудь реализую его. В некотором смысле, сдружившись с соседкой я попросил её позвонить моей жене и сказать, что меня везут в Иркутск, тут я уж был уверен, что буду отбывать наказание в Ангарской колонии № 14.  Соседка охотно взялась исполнить мою просьбу, и, действительно, позвонила жене и передала мою просьбу.
Через трое суток мы доползли до Иркутска. Я думал, что меня вообще высадят в Ангарске и сразу же повезут в колонию, но меня повезли в иркутское СИЗО, о котором у меня было столько плохих воспоминаний.
В камере СИЗО помимо меня оказалось ещё 3 человека, один - уже отбывающий наказание в ИК-14, мой земляк ангарчанин Роман Маторин. Один - русский парень из Ташкента, Василий Антошкин. И третий иркутянин, имя его уже не вспомню, сексуально озабоченный субъект.
Маторина в  СИЗО  привезли давать свидетельские показания, так как он якобы видел, как в ангарской колонии убили двоих вновь прибывших зэков. Местные молодые авторитеты заподозрили, что, сидя в СИЗО-6, г. Ангарска, они были прессовщиками, то есть выбивали из зэков явки с повинной и т.д. Вроде бы это подтвердилось. К ним на разговор пришла большая толпа зэков, суд был скор их начали забивать всем, что попадётся под руку. В итоге два трупа. Маторин вроде бы в этом процессе не учувствовал, а был приглашён на беседу лишь в самом начале. И после начала избиения отошёл в сторону. Но органы всё же предпочли отвезти его в иркутское СИЗО, вероятно, с целью того, чтобы получить более подходящие показания. У него вообще срок подходил к концу через 4 месяца, и он очень боялся, что накрутят новый срок, что каким-то боком и его примотают к этим убийствам. 
Наша камера в Иркутске находилась явно в старом корпусе тюрьмы. Тут так же, как в Лефортово, проход был только по краям стен, в середине было пустое пространство, огороженное сеткой. Если бы не сетка, то конечно, человек мог сигануть сверху вниз на несколько этажей. Наша камера была, наверное, на 3-тем этаже, по-моему, 323. Цифра в начале обычно обозначает этаж, на котором расположена камера. Из окон камеры был виден двор какого-то пятиэтажного дома и пара деревянных, двухэтажных домов старого Иркутска. В Иркутске таких домов много, особенно раньше, не знаю, как сейчас. Но, пожалуй, уникальной особенностью данной камеры было то, что она, по сути, была двухкомнатной. В одной комнате располагался сортир, умывальник, вешалка для вещей, табуретка с баком для воды и обеденный стол с лавочками. А во второй комнате было две двухъярусных кровати. Проход был явно пробит сквозь огроменной толщу стены, наверное, в метр шириной. Причём в комнате, где располагались кровати-шконки тоже была входная дверь, но она явно уже давно не использовалась. И двери тут были не стандартные железные как везде, а деревянные оббитые листами железа.  Потолки были высокие и сводчатые, воздуха тут было в избытке. Более того в камере даже было холодновато, вероятно, от того, что 4 человека не могли нагреть столь высокие комнаты, да и на улице хоть и было солнечно, но с Ангары несло холодом. Сибирское лето ещё не вступило в свои права.
Опять потянулись дни в неопределённости, и хоть в этот раз в Иркутском СИЗО меня встретили довольно приветливо по сравнению с прошлым разом, мне дали пару часов постельного режима и даже поставили на диетпитание. Но всё же я постоянно ожидал какой-то провокации против себя. Правда, как и почти всегда, находясь во внутри тюремной системы. Но Иркутск - это всё же особая для меня тема. Я неоднократно публично заявлял о пытках в Иркутске, писал кое-какие статьи о беспределе и пресс-хатах в этом СИЗО. И вполне мог ожидать некого «пацанского» ответа от начальника СИЗО. Но опять же, наверное, просто на меня не было заказа сверху, а начальнику-то в сущности зачем эти разборки тем более без одобрения из высоких сфер.
Получил какие-то книги, начал читать «Мы не пыль на ветру», Макс Шульц, ГДР. Книга  понравилась хоть и в глаза бросался некий писательский осторожный официоз. 12 июня у меня день рождения, а сюда я приехал 8-го, у сотрудников спрашиваю, есть ли  у меня на счету деньги. Выезжая с Матроски имел 13 тысяч. Отвечают, чтонет денег, это плохо, значит, не смогу угостить ребят на День рождения. Ближе к обеду приходят сотрудницы магазина и говорят, что мне только что поступили деньги. Заказываем продукты, ура, трачу более 8-ми тысяч, на цены вроде даже и не смотрю, у всех горят глаза. Передачки или закупка продуктов в магазине — это всегда большая радость. Единственно, что я никогда не покупаю, это сигареты. Я их только покупал, когда разгонял на общее в СИЗО. А там, где я сижу, я их не беру, зачем, за свои деньги я буду ещё и травить себя, мало того, что мог купить что-то полезное для пошатнувшегося здоровья.
12-го отпраздновали День рождения. Все дни выходили на прогулки погода днём была прекрасной, а вот под вечер холодный ветер с ангары опять нагонял ледяной воздух.
Я почти всё время общался с Романом, то, что он земляк не имело значения,он действительно был относительно достойным собеседником. Интересовался общественно-политическими процессами, расспрашивал множество таких деталей, которые были бы интересны, наверное, только специалисту-правозащитнику либо профсоюзному деятелю. А ребята общались между собой в основном на какие-то примитивные темы. Иркутянин безостановочно вспоминал, как он где-то весело проводил время в компании девушек, друзей и водки. Причём подробности его интимных рассказав о женских прелестях уже реально начинали надоедать. Слово обозначающее женские гениталии у него сходили с уст, наверное, каждую минуту. Причём никак фигура речи, а именно как воспоминание о реальном объекте вожделения.  Днём, когда из окна можно было увидеть гуляющих на воле девушек, иркутянин буквально не слазил с подоконника и комментировал, как бы он поимел дело то с одной то с другой, то с двумя сразу. Ташкентский Василий, поддерживал его какими-то эмоциональными вдохами выдохами и т.д. А я, читая книгу, вспоминал наши тихие посиделки в Матросской Тишине и уже начинал жалеть, что так хотел скорее выехать из Матроски в лагерь на свежий воздух. Ведь, скорее всего, там будет именно такой контингент молодых людей, потерянного поколения, не знающих элементарных вещей, героев прошлого и не заботящихся о будущем. Конечно, когда-нибудь нам нужно будет заниматься и вот такими потерянными людьми, но пока нам нужно искать наиболее адекватных и создавать из них костяк здравомыслия для внедрения наших взглядов в более широкие слои населения. Так тогда думал я.
Меня всегда в глубине души затрагивала, да и затрагивает тема, русскоязычного населения, оставшегося особенно в республиках Средней Азии. Ну, совершенно же понятно, что никакого нормального развития у них там быть не может при такой модели развития, каким путём теперь идёт Россия.  Я интернационалист, но, наверное, в первую очередь мы должны протянуть руку тем, кому сейчас тяжелей всего, тем, кому кроме нас никто не протянет свою руку. Русскоязычное население, брошенное своей Оодиной в различных, в первую очередь неславянских республиках бывшего СССР. Хотя правда сейчас и Украина встала в этот ряд, и даже возглавила список, где гигантскими объёмами нарушаются права русскоязычных граждан. Да что там говорить, они, по сути дела, сейчас являются главными мишенями радикалов всех мастей, да и просто нечистоплотных украинских политиков. Которые будут использовать любую идеологию для достижения своих личных корыстных целей. Хоть фашизм, хоть нацизм. Антошкин Василий - типичный брошенный русский. В Иркутск он приехал почти наугад, устроился в автосервис, но нелегально, ведь без гражданства это сделать тяжело. Вечна проблема, бюрократия, которая не отличает человека индивидуально. А мерит всех общим шаблоном. В итоге попал в какую-то тёмную историю, официально он сел якобы за угон авто, какого-то очень дорогого мерседеса. Он это не отрицает, что угнал его из сервиса, а потом, мол, где-то выпил, мерс угнали уже у него. Хозяин претензий не имеет, он получил огромную страховку за этот мерс. А Антошкин получил относительно небольшой срок. У меня в общем создалось такое впечатление, что Василий всё это провернул с хозяином мерседеса по согласию. Тот получил страховку, да ещё и авто на запчасти загнали, либо перебили номера, да и загнали. В общем, в жизни всё может быть. Но в любом случае, у Василия теперь есть судимость и вожделенное гражданство России он теперь вероятно не получит никогда.
Где-то 16-го нам сказали, что Василий отправляется на этап, сказали заберут ночью. Мы все удивились, почему не забирают нас обоих, мы были этапный. Но утром я проснулся, а Василий тут, его не забрали. Зато после проверки мне сказали собираться на этап, я собрался и меня увели в подвал. Там мне вручили сухпаёк, когда я расписывался, в его получении, то увидел фамилию Антошкин. На этап должен был ехать он, но где-то кто-то поменял решение и срочным образом отправили меня.
Меня загрузили в столыпинский вагон, следовавший на запад, я был очень удивлён. В вагоне фсиновцы сказали, что меня везут в Красноярск, для меня это был не очень приятный сюрприз. О Красноярске от арестантов я ничего нигде хорошего не слышал. Я знал, что это регион, где в системе ФСИН регулярно избивают и убивают арестантов. Это красные тюрьмы и красные лагеря, это отряды СДП (секция дисциплины и правопорядка). Это отряд, состоящий из зеков фактически управляющих всей колонией, разумеется, с разрешения сотрудников ФСИН. Их методы управления в основном основываются на жестоких избиениях и унижениях других заключённых, нежелающих по тем или иным причинам выполнять требования либо сотрудников ФСИН, либо представителей отряда СДП.
В общем, этот этап не предвещал мне ничего хорошего.               
Глава 9-я. Красноярск, ТПП или «ПФРСИ», СИЗО-1, ИК-18, СИЗО-1, ИК-31.

Изначально в Красноярске особых отличий от других регионов в смысле работы ФСИН вроде бы не заметно. Только вот помещения, в которых приходится бывать зэкам более чистые и сотрудники, наверное, более организованные в деле выполнения своих обязанностей. В «ПФРСИ» (помещение, функционирующее в режиме следственного изолятора), привезли поздно вечером. Меня почти сразу же отделили от массы зэков, даже в самом автозаке везли одного в специальном «стакане». Это отдельное помещение, в котором едет один заключённый, как правило в нём возят, воров, маньяков, либо бывших сотрудников правоохранительной системы.  По тем или иным причинам с точки зрения силовиков данным людям не желательно пересекаться с простыми арестантами. Ну, понятно, что с бывшим сотрудником МВД, ФСИН, ФСБ, судебной системы и т.д. зэки могут так или иначе расправиться прямо в автозаке, и с маньяками так же. А вот с «ворами» и другими авторитетами, приближёнными к ворам, зэкам не дают пересекаться, чтобы они не услышали какого-то важного слова или даже призыва к каким-то активным действиям. Ведь для многих зэков слово вора — это необсуждаемый закон, который они часто должны выполнить незамедлительно. Если даже будет пожелание убить кого-то.
Так как меня везли отдельно, и потом попросили встать в стороне от других. То зэки смотрели на меня как-то не очень дружелюбно. На авторитета я явно не был похож, поэтому они, наверное, воспринимали меня как лицо какой-то другой категории, у кого на что хватало фантазии. Хотя с некоторыми я, возможно, и разговаривал, и вводил их в курс кто я. При этом в Красноярске была такая особенность, если человек говорил, что он политический, то зэки понимали это, дело так что ты торговец наркотиками. Вероятно, в отсутствии настоящих политических, тут укоренилось это извращённое понятие, базирующееся на том, что борьба с наркобизнесом — это политическое решение верховной власти — значит зэки, севшие из-за причастности к наркоторговле, являются политическими. Конечно, это была полушуточная формулировка, но о других политических тут многие и не слышали. 
Обыск проходил тщательней, чем в других регионах, досматривали абсолютно всё, даже при помощи зеркала, вмонтированного в пол, задний проход, во время приседания. Так как в мире зэка, не редкость то что арестанты, проносят какие-то предметы в анальном отверстии, на сленге есть даже специальное обозначение этого явления «воровской карман».
После досмотра меня наконец-то отвели в камеру, которая по сути была карцером, но я, разумеется, был тут на обычных условиях. То есть со своими вещами и с тем, что мой матрас из камеры днём не уносили. А во всех карцерах все постельные принадлежности после подъёма ты выносишь из помещения и получаешь их только перед командой отбой. Мне сказали, что я могу поспать 8 часов, что будить меня по подъёму не будут, так как обыск, завершился поздно, а зэк, мол, имеет право на беспрерывный 8-ми часовой сон. Я согласился с этим обстоятельством и плюхнулся спать. И всё же с утра меня разбудили, возможно на завтрак, который тут подавался почти по подъёму, после него я опять уснул. Но более 8-ми часов поспать мне не дали. Разбудили в довольно строгой форме.
Ну, а о первом дне в Красноярске пусть скажет моя первая запись в моём дневнике, на этой земле.
 

18.06.2015.
«Я в Красноярске в ИК-6, а точнее в «ПФРСИ» при ИК-6. Прямо в городе, это некий пункт распределения, тут будут решать, куда и когда меня посылать. Пока говорят, что, наверное, в ИК-31, это тоже прямо в городе.
Сижу в карцерной камере, то есть, практически как в СИЗО, только тут не предусмотрено ряд предметов, которые есть в обычной камере. Например, сейчас у меня нет розетки и тумбочки для личных вещей. Вообще пока создаётся впечатление, что никто не знает, что со мной делать, от этого, конечно, все процессы касаемо моей персоны протекают медленнее обычного.
Сходил на прогулку, во дворике почти как в СИЗО, только не на крыше, а на земле. Сижу один……»

Да и, пожалуй, вторая запись от 19.06.2015. будет интересна читателю, так как она, с одной стороны, передаёт атмосферу живого общения, с другой стороны, те более глубинные мысли, которые меня посещали в тот период времени.
19.06.2015.
«Всё так же в камере-карцере. Вчера умудрился заработать замечание. Наверняка его как-то оформят не пропустят такое мимо. Сегодня на проверке сказали, что меня переведут в другую камеру. Отдал заявление на библиотеку и на приём к начальнику «ПФРСИ».
Кстати, в этом путешествии из МСК, мне уже встретились два человека имеющие близкое отношение к пчеловодству. Это женщина-БС (бывший сотрудник, ранее налоговая была в составе МВД), из Омска, Людмила и Роман Маторин, дед которого занимался этим с размахом в Иркутской Области в Аларском районе.  Ему, кстати, сейчас 92 года. И Людмила, и Роман рассказывали много интересного из жизни этих умных и полезных насекомых, да и про разные хитрости из мира пчеловодов. Вообще, если вдруг судьба занесёт в сельскую жизнь, то нужно будет обязательно попробовать сблизиться с пчёлами. Может быть, хотя бы у них порядка больше, чем у людей…..
Из окон поезда открылись наши замечательные просторные, разнопейзажные просторы. Всё же мы, конечно, аграрная страна — вот только климат не везде способствует хорошим результатам в этой деятельности. Вместе с тем, всё чаще слышу об успехах частников огородников-садоводов, в растениеводстве и т.д.  Ведь, оказывается, уже во многих регионах Сибири и Урала выращиваются и арбузы, виноград, яблони, и т.д., наверное, если бы в этом направлении хорошо поработали генетики, то результаты были бы более впечатляющие. Эх, если бы развернуться России в этой области, сколько тут можно извлечь пользы, устроить жизнь людей на новый сельско-экономический лад и в т.ч. двинуть экономику….
Но пока особых усилий со стороны власти в этом направлении не заметно, одна говорильня.
А так пока вне Москвы встречались в основном не очень продвинутые граждане. Люди плывут по течению, хотя многие интуитивно чувствуют, что что-то не так. Опять же большая часть арестантов недовольны на их взгляд несправедливыми судебными решениями и вообще нарушением закона по отношению к ним и их знакомым. Хотя, разумеется, и они далеко не все ангелы».
Вот такие незамысловатые мысли посещали меня в те моменты. Конечно, я не мог записывать всё, что чувствовал и всё, что хотел бы, потому как в любой момент дневник могли прочитать и даже уничтожить, как это сделали в Иркутском СИЗО в 2013 г., выкрав у меня тетрадь с более чем трёхмесячными записями.
В этот же день меня перевели в камеру по соседству, там находился арестант, по его словам, тоже этапник, ехавший из СИЗО в ИК-31. У него, как и у меня уже была форменная арестантская одежда с биркой. Мне форму выдали в Иркутске.  На бирке у него значилось Александр Козлов, так он и назвался. Это был человек, производивший противоречивое впечатление. Довольно большого роста и массы тела, лет под 35, подвижен, в разговорах постоянно упоминавший о своих спортивных и физических достижениях, как в драках, так и якобы при службе в спецвойсках на срочной службе и вроде бы где-то ещё по контракту в горячих точках. Этим он, разумеется, производил впечатление человека, накачивающего себя излишними регалиями для внешнего употребления. Чтобы собеседник понял, какой он крутой парень, при этом он не стеснялся говорить о том, как негативно относиться к криминалитету, к понятиям криминального мира, мол, дружен с красными по всем тюрьмам и зонам, и что чуть ли даже не участвовал в прессовании уголовных авторитетов. Но это говорилось скорее намёками, чем напрямую. По его словам, после службы в армии и участия в боевых действиях в горячих точках, он женился и занимался в Красноярске строительным бизнесом. При этом помогал друзьям в решении каких-то сомнительных мероприятиях типа возврата долгов с разного рода должников кредиторам. Мол, за это его и посадили, посчитав его деятельность банальным разбоем. Вообще скорее всего он и был похож на разбойника, чем на строителя. При этом, называть его глупым человеком я бы не стал. Во всяком случае, мы с ним набрали некоторое количество книг и стали читать. С удивлением я заметил, что мой сокамерник книги читает очень быстрыми темпами. Конечно, не как Ласточкин, но всё же в день он легко читал 400 и даже, наверное, более страниц. Когда как я чаще всего по стр. 250. Лишь один раз я сравнялся с его скоростью прочёл 400., но книга, как говорится, захватила. При этом, я пару раз проверял Козлова, не обманывает ли он меня, вообще понимает ли, о чём он читает. И он вполне себе детально пересказывал ту или иную книгу.
Постепенно я стал замечать странные вещи, он общался с сотрудниками, как со старыми знакомыми, то и дело называя какие-то имена. Помимо этого, нам пару раз занесли небольшие передачки с вполне хорошей едой. По его словам, тут у него в колонии знакомые «козлы» бригадиры, завхозы и т.д. Мол, они узнали, что он тут, вот и посылают ему «грев». И всё же я стал спрашивать откуда, мол, он знает местных сотрудников если только приехал из СИЗО на этап в колонию, он отвечал, мол, и тут сидел под следствием какое-то время. В принципе, это было возможно и всё же его поведение мне казалось всё более странным. Он то и дело интересовался моими политическими взглядами, планами на будущее, планами моих адвокатов и т.д. Я конечно, старался на эти темы общаться как можно меньше, и как можно больше читать книги, чтобы не было соблазна на разговоры. За время сидения с ним я прочёл, «9-й легион», «Последние дни Помпей», огромную книгу Дмитрия Верестова «Чёрный ворон».  Не знаю, почему, но она мне понравилась это сага о нескольких поколениях с времён сталинских репрессий до конца 90-х. Мистика и романтика, острые социально-экономические проблемы и жизнь криминального мира. Всё в движущейся среде без особых застоев и отвлечённостей на пространные рассуждения, вроде бы о поверхностной части жизни и в то же время глубоко касающаяся многих аспектов в судьбе любого человека книга.
Сходив к начальнику «ПФРСИ», я был удивлён его приветливости и даже неким его сочувствием к моей персоне. По своему поведению, он был скорее похож на московского хипстера, он вполне сносно знал о нашем деле и вообще о процессах, происходящих в активной протестной политике. В своей беседе он уверил меня, что его заведение для меня транзитный пункт и тут никаких сюрпризов со мной произойти точно не может, при этом он был уверен, что меня скорее всего отправят отбывать срок в ИК-31.
Но чуть позже к нам в камеру зашла целая делегация каких-то высоких чинов из ФСИН Красноярского Края. И один из членов делегации поинтересовался у меня навязчивым способом, не хотел бы я дать интервью одному из центральных телеканалов о том, что, мол, я я всё осознал, покаялся и т. д., мол, в Красноярске многие так делают. Типа тут атмосфера такая, что многие осознают свои ошибки. На что я ответил, что если я дам такое интервью, то люди подумают, что я сошёл с ума и тут начнутся дикие проверки всевозможных правозащитников, потому что все же понимают, что мы осуждены будучи невиновными и такое интервью вызовет подозрение, что тут со мной, происходят какие-то незаконные вещи. В принципе мы, вероятно, поняли друг друга и больше он этих тем не касался. Однако для меня этот разговор имел продолжение.
Запись из дневника в сокращении:
25.06.2015.
««ПФРСИ». Вчера встречался с Гураль или Гробарь, очередной самый главный опер края. Беседа вокруг да около, и ничего конкретного. Сегодня написал заявление на некурящую камеру. Из-за этого побеседовал с начальником, но в целом всё без изменений.  На улице чуть похолодало, на прогулки хожу. Когда повезут в лагерь пока не известно. На прогулке видел бабочку очень красивую, которая почему-то очень плохо летала, может быть из-за дождя».
Эта запись имеет некую зашифрованную информацию. Про бабочек и даже про книги тут конечно не главное, хотя это для меня действительно было важным событием. Главное, что тут я зафиксировал приход Гураля С.П., в дальнейшем он будет играть очень важную роль во многих событиях, которые будут со мной происходить. И я,, конечно, зафиксировал его фамилию таким образом, чтобы опера не подняли тревогу и попросту не изъяли мой дневник. На самом деле речь с Гуралем шла об интервью, эта тема становилось уже главной и чуть ли не единственной в моих беседах с более-менее высокопоставленными представителями ФСИН. А также с некоторыми людьми в гражданской одежде, которые не представлялись, но могли приходить в любое время суток и двери любых учреждений раскрывались перед ними.
Все эти беседы каждый раз носили всё более притязательный характер со стороны силовиков. Я не соглашался, предупреждал их, что если они даже и добились такого интервью при помощи пыток и т. д., то после я всё равно расскажу общественности о том как это было. Более того, скорее всего, если бы такое интервью и вышло бы, то сюда сразу же устремится туча правозащитников и, вероятней всего, приедет сама Элла Памфилова, уполномоченный по правам человека в РФ.
2 июля меня всё же вывезли из «ПФРСИ», происходило это так. С утра нам с Козловым сказали, что сегодня нас повезут. Александр начал фантазировать, как нас там сейчас встретят главные «козлы» и как там у нас всё будет хорошо. Я в принципе ему говорил, что не очень-то хочу там в колонии занимать какую-то сторону и по этой причине не особо хочу общаться разного рода «козлами». Тут нужно понимать, что со слов этого соседа я понимал, что в крае всё же есть представители криминалитета, то есть чёрная масса. И они враждуют с красными. Более того из бесед с Гуралём я знал, что в мае в ИК-31 прошёл какой то будут, который устроили зэки прибывшие московскими этапами, в основном мусульмане из Азии, узбеки, таджики и т.д. Я, честно говоря, не особо разбирался ещё в мотивации тех или других, но в любом случае не хотел залезать в эти разборки. Так как понятно, что именно меня в случае его обвинят в том, что я опять что-то организовал! Ведь у меня и по материалам дела проходило, что я якобы хотел организовать бунты в колониях. Да к тому же по материалам дело у меня проходило почти 80 пострадавших сотрудников МВД.
И вот за нами приходят инспектора, нас ведут на сборку, на этап. Но тут вдруг Козлова отзывают в сторону, а меня ведут дальше. Меня уводят в автозак, там есть уже какие-то люди. По соседству почему-то много девушек. Я спрашиваю, куда этап, попутно представляюсь, кто я и т.д. Арестанты отвечают, что этап в СИЗО-1, и в ИК-31 никого тут нет. Думаю, странно, говорю, может меня пересадят в СИЗО. Отвечают, что вряд ли потому что по таким дням в ту сторону этапы вообще не ходят. Всё-таки надежда ещё есть, а вот Козлова Александра нет, и больше я его не увидел. У него остался мой журнал «new times» в котором была статья о нашем деле, приговоре, с фотографиями моей и Удальцова. Он этот журнал настойчиво выпрашивал как раз перед этапом, мол, всё равно вместе поедем. Естественно, как автозак отъехал от «ПФРСИ» я уж не сомневался, что это был очередной персонаж, который был просто подсажен ко мне для какой-то оперативной цели.
В итоге мои попутчики были правы, нас всех выгрузили в центральной красноярской тюрьме, в тюрьме, в которой бывали десятки тысяч русских революционеров ещё при царе, политические при СССР и вот теперь поехала наша волна политических.
Тюрьма, хоть и старая, но всё же крепкая и отстроенная с размахом. Возможно, она была одинакового возраста и даже равная по масштабу Иркутской тюрьме, но мне почему-то красноярский централ показался гораздо больше.
Я попал в камеру номер 89. Тут сидели этапники, сити менеджер г. Назаров, Игорь Сухоруков и мой земляк из Иркутской Области Роман Ануфриев. Мы довольно быстро, как мне показалось, нашли общий язык, ребята были вполне эрудированные. Ну, а Сухоруков так ещё и первоклассный юрист. В итоге за взятку он получил небольшой срок, который потом вообще заменили штрафом, по-моему, 9млн. рублей. При этом, насколько я понимаю, он скорее всего смог попасть под закон о банкротстве физических лиц, во всяком случае об этом писали в газетах.
Как я уже сказал, ребята в целом был дружелюбные, ненавязчиво интересовались моим делом, политическими процессами вообще. Я даже продекламировал свои стихи. Чем вызвал бурную реакцию. Я вообще не редко устраивал поэтические вечера в камерах и почти всегда ребята слушали стихи очень внимательно. У меня, конечно, не самая лучшая рифма, но тут, мне кажется, важна интонация и нахождение в неком образе, а главное сращивание с той средой в которой ты находишься здесь и сейчас.
Всё в целом шло нормально, но к сожалению, в таком составе мы пробыли недолго. Ребят заказали на перевод. При этом я передал Сухорукову телефон своей жены, адвоката Аграновского, для того, чтобы он предал своим адвокатам что бы они срочно связались с моими близкими. И сообщили бы, что мне тут незамедлительно нужен адвокат. Я чувствовал, что тучи надо мной сгущаются, и только появление адвокатов, или каких-либо правозащитников, например, хороших, честных членов ОНК, могли бы предотвратить те действия, которые меня ожидали впереди. Но, увы, пока никто не появлялся. Хотя уже прошло более месяца, как я уехал из Москвы, и никто, по сути дела, не знал, где я нахожусь и что со мной происходит. Безусловно, сам этот факт является гнетущим обстоятельством. Ведь, казалось бы, все люди опытные, сотни правозащитников следят за нашим делом и т.д. и т.п. и никто не подымает тревоги, где человек и что с ним происходит. Единственным объяснением для меня было то, что большая часть правозащитников придерживаются либеральных взглядов и выступаю резко против присоединения Крыма к России.  Когда как почти все левые России поддержали этом вопросе действия российских властей, и мы с Удальцовым в том числе.  Из-за этого я полагал и полагаю сейчас, да и об этом мне говорили мои защитники, от нас отвернулись авторитетные правозащитники и мы остались наедине с репрессивным аппаратом государства.  Нет, ещё, конечно, оставались мои адвокаты, но у меня не было элементарных денег для того, чтобы они могли приехать в Красноярск и жить тут какое-то время в период, пока меня найдут. Конечно, в описываемый период вопрос пока так не стоял, но даже позже, когда они были мне нужны, денег я банально не нашёл для этого.
В камеру зашли новые арестанты, некий Васильев, небольшого роста местный красноярский борец, попавшийся на каком-то мошенничестве и получивший, по-моему, пяти летний срок. И Александр, примерно 36 летний наркоман со стажем 18 лет. Огромной комплекции килограмм 120 веса, роста примерно 190. По сути, он был весь больной, по-моему, у него был гепатит и даже ВИЧ. Но при этом он цеплялся за жизнь, пытался даже отжиматься, делать ещё какие-то силовые упражнения для поддержания своей физической формы, и его мускулатура в принципе отвечала ему благодарным ростом.
Сперва с этими ребятами у меня складывались вполне приемлемые отношения. Они так же расспрашивали меня моём деле, но интеллектуальный уровень их был настолько низок, что мне буквально приходилось объяснять им элементарные вещи на пальцах. Пожалуй, тут я впервые ощутил некую пропасть между поколениями. Александр всю жизнь пронаркоманил, а вот Васильев как раз был наверное из тех спортсменов, о которых ходят анекдоты про поколение NEXT. И всё же, до поры до времени с этим можно было мириться, пока ко мне опять не начали ходить разные гости с настоятельными просьбами дать интервью российским телеканалам о том, что я раскаялся и признаю себя виновным. И тут в дело уже вступили опера. Через пару дней Васильев из нормального сокамерника превратился в нескрываемого немаскируемого друга опер отдела и в угрожающей форме начал требовать от меня почти на согласие в вопросе дачи интервью, я, разумеется, отвечал отказам, из-за этого начинались разного рода бытовые придирки, которые чуть не доходили до рукоприкладства. В любом случае, если дело даже не доходило о драки, то моральное давление при моей болезни было гнетущим во сто крат, чем у здорового человека.  Например, Васильев пытался мне запретить класть ноги на лавочку, а сидеть только сидя, якобы в противном случае я нарушаю нормы ПВР, за что будет страдать вся камера. При этом сам он почти всё время находился на спальном месте в положении полулёжа, что для красноярского края очень большая роскошь. Он частенько бегал якобы на встречи с адвокатом и т.д. а после этих встреч приходил и предъявлял мне всё новые претензии, фактически принуждая меня согласится дать интервью российскому телеканалу. Тут, конечно, кто-то может сказать, мол, нужно было послать его подальше и устроить драку, но нужно понимать, что человек страдающий болезнями сердца, к тому же, как выяснилось уже на свободе имеющий ещё и проблемы с сосудами, фактически с угрозой инсульта. Такой человек не имеет больших шансов против молодого спортсмена, тем более который в камере не один. Наркоман Саша в принципе в разговоры особо не встревал, он лишь иногда расписывал мне во всех негативных красках, какой беспредел происходит в красноярских тюрьма, как тут издеваются над людьми и т. д., то есть, по сути, просто давил на психику. Но, конечно же, в случае конфликта он поддержал бы Васильева. Более того нужно понимать, что в случае каких-то серьёзных эксцессов, допустим, если бы я нанёс какую-то травму Васильеву, то вполне возможно против меня было бы заведено новое уголовное дело. Я в этом уже убедился на примере ст.306 «ложный донос», когда я в суде заявил, что человек, возможно, причастен к моему похищению и пыткам в подвале брянского СИЗО.
В камере с этими двумя субъектами я просидел несколько дней, в итоге у меня реально началось ухудшаться самочувствие. По всей видимости, я был на грани какого-то приступа, возможно, даже инсульта. Так как опять начала сохнуть левая часть тела, рука, нога и т.д. Я стал вяло говорить, совсем плохо соображал. При этом разного рода силовики, как в гражданке, так и явные, например, Гураль, приходили чуть ли не каждый день, уговаривая меня дать интервью. Я отказывался. Я надеялся, что вот-вот меня найдут, что, наверное, уже все адвокаты и правозащитники Красноярска и даже Москвы сбились с ног в поисках меня. А меня просто спрятали, и мне осталось продержаться совсем немного. Я не буду сейчас утверждать, кстати, кто конкретно из силовиков руководил этой операцией. Опять же не пишу это из юридической безопасности для себя, так как для меня это может грозить очередным дело, арестом и т.д. Но могу утверждать точно, что о моих проблемах в происходящих в камере о давлении, оказываемом на меня, знали очень многие из тех, кто приходил ко мне на беседы. Но они делали вид что к этому не причастны и обязательно попытаются что-то сделать, чтобы давление прекратилось. При этом, видя моё физическое состояние сотрудники наконец-то решили отправить меня в красноярскую краевую больницу ФСИН по Красноярскому Краю. КТБ-1 находящаяся в ИК-18, чуть ли не в центре Красноярска. Кстати КТБ расшифровывается как Клиническая Туберкулёзная Больница. Странно, там действительно есть туберкулёзное отделение, но помимо этого там ещё с десяток других отделений. Где лежат даже вполне здоровые люди, причём годами. Особенно из числа разного рода прессовщиков. Агенты ФСИН России из числа арестантов, вставших на путь подлости.
Запись из дневника:
14.07.2015.
«Я сейчас в КТБ-1. Опять в спецблоке, привезли вчера. В СИЗО-1 досидел с неким, Евгением Васильевым, «борец» 28 лет. И Александром «толстяк», 36 лет, наркоман со стажем 18 лет. Нагнетали, но вроде бы всё обошлось.
В КТБ-1 начали обследование, хотя как-то странно, пока всё ограничилось тем, что у меня забрали все мои таблетки. Но как ни странно, давление пока не скачет и стенокардии вроде бы пока тоже нет. Возможно для этого и забрали что бы посмотреть эффект. Думаю, если это так-то это довольно рискованный эксперимент. Сегодня отправил домой письмо и написал заявление на звонок. Мягко говоря, не уверен, что письма вообще уходят и что заявление на звонок рассмотрят.
В СИЗО прочёл «Басурман» Лажечникова, и не закончил «Лунный камень» Колинз...»
Тут действительно было такое правило, что все таблетки изымались, причём несколько дней я вообще не могу получить хоть каких-то. Между тем давление не заставило себя ждать, а вскоре началась и стенокардия. Так что врачам пришлось мне вернуть таблетки.
Уже 16-го июля ко мне опять пришёл Гураль но в этот раз не один а со следователем из Москвы из центрального аппарата СК России. Устюгов М.В, он был брошен на моё дело по ст. 306. И как он мне пояснил, ему хотелось бы закрыть данное дело. А перед этим один из силовиков, приходивших ко мне сказал, что так как у меня есть ст.306, то они меня могут держать в Красноярском СИЗО как подследственного. Не знаю, правда ли это, проконсультироваться с адвокатом у меня возможности не было, поэтому я решил дать согласие на закрытие дела по ст. 306 за сроком давности. То есть для меня по нереабилитирующим обстоятельствам. О чём написал ходатайство и тут же отдал его Устюгову.
После этого Гураль мне показался каким-то обозлённым и промолвил что-то типа того, что я уже подлечился, и пора меня отсюда вывозить. Я так и понял, что вскоре из больницы меня выпнут, так и не обследовав. Готовился к отъезду. Но вот уже прошло пару дней, а меня не увозили. При этом врачи даже стали планировать что-то, действительно похожее на обследование. Мне пару раз сделали кардиограмму сердца, взяли кровь, сделали УЗИ различных органов. Так же планировали сделать энцефалограмму, так как врач сказала, что при таких приступах как был у меня это обязательная и чуть ли не первостепенная мера. Должен признать, что, по всей видимости, она права, так как именно при обследовании сосудов головы у меня потом нашли проблему в гражданской больнице уже после освобождения. Но во ФСИН и в т.ч. в этой больнице мне их так и не обследовали и энцефалограмму так и не сделали.
Я в этот раз находился в совершенно странном помещении. Это отдельно стоящее здание вдалеке от больничных корпусов. Вообще, это этапные помещения, то есть тут людей содержат буквально несколько часов, те кто ждёт автозаков, и те, кто только что приехал на них из других колоний и тюрем.
Но тут было две камеры, в которых, как я узнал позже, обычно содержат разного рода уголовных авторитетов и всякого рода опасных элементов. Вот в одной из таких камер содержался и я. При этом в другом крыле, за двумя поворотами от меня в этом же здании располагается ШИЗО КТБ-1.
В нашей камере, а тут она называлась запираемой секцией, было видеонаблюдение, три кровать, настоящий унитаз, стол, небольшая лавка явно на двоих и две тумбочки. Окно было столь мало, что солнце увидеть было невозможно. В целом секция была аккуратной, но всё же производила впечатление, какого-то подвального помещения из-за отсутствия дневного естественного света.
Прогулка была в очень маленьком этапном дворике, метра три на три. Но зато с открытым верхом, а в Красноярске как раз преимущественно стояла жара, и я наконец-то мог получать солнечные лучи. В СИЗО и «ПФРСИ» мне не разрешалось снимать робу, в принципе, даже в жару ты должен быть застёгнут на все пуговицы. Чёрная роба накалялась очень быстро, а так как она фактически была синтетической, то коже вообще дышать в ней нечем. А тут я был в больничной пижаме, х/б, да к тому же она особо и не застёгивалась, так что прогулки были очень приятны.
В камере сперва был с одним, потом втроём. Потом остались с одним Алексей. Родом из Норильска, явно подсадной. Но работал он не грубо, а вроде как наставник. Советовал разные советы, типа остаться тут при КТБ-1 в хоз. отряде и подписать контракт на агентурную работу во ФСИНе. и т.д. Всё это делалось ненавязчиво. Ну, а я, в свою очередь, отвечал отказом.
При этом наши совместные дни в этой секции протекали довольно интеллигентно. Хоть и Алексей был человеком бывалым, он уже отбыл один срок за убийство, по-моему, отсидев его ещё с малолетки. Теперь он сидел по ст.111 ч.4, то есть избитого им и его подельником человека не удалось спасти, он умер в больнице.
Между этими двумя сроками он заводил семью, у него была дочь уже подросткового возраста. Но когда он сел во второй раз, то сказал жене, чтобы она его не ждала. Вообще это распространённая вещь, в тюрьме даже говорят: «Сел в тюрьму - меняй жену». Очень многие девушки, женщины не дожидаются своих возлюбленных. Но бывают и исключения.
Алексей был настоящий фанат книжного чтения, первым сроком он тоже частенько посиживал в «бурах» в одиночках и т. д., где и приобщился к чтению. Он мне рассказывал о своих впечатлениях от давно прочитанных книг. Могу сказать, что у него была прекрасная память и эрудиция. Он был очень спокойным и даже почти что интеллигентным человеком. Но вот, по сути, в его арсенале уже два трупа. «Судьба, что тут сделаешь», так иногда в сердцах говорил он.
Однажды меня вызвали на беседу к главному оперу КТБ-1, по-моему, его фамилия Светловский. Алексей, кстати, рекомендовал мне его как порядочного человека. Я, разумеется, особо не брал в расчёт подобные рекомендации и всё же.
На встрече с главным опером тот поразил меня неким спокойным способом общения. В отличие от многие из тех сотрудников, с кем мне тут уже пришлось встречаться Светловский мне показался более открытым человеком. Помимо всего прочего, он показался мне вполне эрудированным человеком и даже в известной степени просвещённым и осведомлённым о событиях текущего момента. Мы разговорились о внутренней и внешней политике нашего государства. Он в принципе высказал массу тезисов, которые вполне можно было бы назвать оппозиционным взглядом. По Украине у нас тоже было полное совпадение, хотя сам он как раз оттуда родом и практически земляк моей мамы. И, насколько я понимаю, у него там живут родные братья и другие близкие люди, с которыми из-за всех этих передряг с Украиной у него подпортились отношения.  В общем,по большому счёту, как человек он меня очень сильно подкупил. Потом он предложил мне остаться у них в КТБ-1 работать в хозотряде. Ну, а, по сути,обещал предоставить мне работу «не бей лежачего» в соответствии с моим состоянием здоровья, ну, мол, для этого я должен подписать некий контракт об агентурной работе, то есть стать стукачом. Мол, тут все подписывают подобные контракты, по-другому тут нельзя. При этом он объяснил мне, что остаться тут для меня - это реальное избавление от возможного разного рода эксцессов и даже пресс-хат. Так как тут ничего подобного не практикуется. Я всё же в вежливой форме объяснил ему, что мне неприемлемо подписывать подобные контракты на стукачество и поэтому я отказываюсь. Но добавил, если они меня оставят тут при больнице без контракта то, пожалуй, я соглашусь остаться работать в хозотряде.  На том и расстались.
Придя в секцию, я всё рассказал Алексею и даже выразил некое восхищение адекватности данного сотрудника. Но Алексей, можно сказать, в некоторой степени был разочарован, что я не согласился подПисать контракт, говоря, что это всего лишь формальность. Типа многие контракты подписывают, но реально ничего не делают. И более того, некоторые даже ещё больше полезны криминальному миру и т.д. На что я ему отвечал, мол, это какие-то ваши внутренние тюремные понятия у меня другие ценности в жизни. Если уж сотрудникам нужна и важна, такая деятельность, то пусть этим они занимаются сами без моей помощи.
Секция закрывалась лишь на решётку, вторая дверь, деревянная, с постоянно открытым окошечком, закрывалась только на ночь. Мы частенько подзывали по каким-то надобностям дневального. Как это ни странно, наши дневальные: один работал ночью второй днём, были очень читающие люди. И у них были неплохие запасы книг.  Которые мы с Алексеем поглощали в приличных количествах. Алексей, кстати, тоже оказался скорочтец. Может, не такой быстрый как Козлов и тем более Ласточкин, но всё же читал он быстро. Правда и я уже приноровился и стал читать почти вровень ему.
Тут я прочёл «Будущее» Глуховского, ряд каких-то детективов, кстати, герой из «Будущего» Ян мне чем-то напомнил Артёма Захара Прилепина из «Обители». Вполне возможно, это некая примета времени, которую современные писатели улавливают синхронно, как говорится, посредством ноосферы.
  Вечером, уже после отбоя, меня вызвал Светловский и сказал мне, что смог для меня добиться исключения и договорился оставить меня при больнице без подписания контракта о стукачестве. Попросил меня написать заявление на поступление в хоз.отряд. Я написал, при этом я предупредил его, что от меня всё же не отстают с вопросом об интервью, и вряд ли он сможет меня тут задержать. На что он ответил, мол, его авторитет в управе достаточно велик, чтобы я тут остался. 
В целом, я был рад такому повороту событий. Тут нужно понимать вот что. КТБ-1 - это огромная аккуратная территория, с чистым общежитием для зэков, свой спортзал, клуб, библиотека, теплица, свинарник, какие-то мастерские, кухня и т.д. При том, сам факт нахождения меня при больнице давал мне хоть какие-то шансы, что в случае обострения моей болезни либо повторения приступа мне будет оказана помощь гораздо быстрее, чем в колонии. Честно сказать, это обстоятельство, повторение сердечного приступа подсознательно на меня давило очень сильно. Такие ощущения, которые были при спазме сосудов, не забываются даже со временем.
На следующий день мне показали фронт работы, я должен был смотреть, как другой работник выполняет незамысловатые манипуляции с разного рода медицинскими агрегатами в процедурных кабинетах КТБ-1. Там есть специальное отделение, где проводиться физиотерапия, солевая камера, какие-то лечебные гидромассажи и т.д.  Нужно было вовремя заменить какой-то израсходованный материал для проведения процедур, отключить технику, следить за приборами контроля и т.д. Народу сюда ходило мало, кабинетов всего было штук 7, тут же работала девушка медработник и собственно один молодой парень из числа осужденных, который тут был уже более года. Два часа до обеда, два часа после беды. Вот и весь рабочий день, при этом обещали ещё и оплату в 2000 руб.  Тёплое, правда чуть сырое помещение, тихое место, в общем, я был доволен. На так называемую практику меня водили в сопровождении, другого зека иногда, правда, забирал какой-нибудь инспектор. На обед тоже уводили в секцию. Предполагалось, когда меня зачислят в штат, то я буду передвигаться сам. Ну, а через какое-то время Светловский обещал пристроить меня работать в библиотеку. 
Казалось моя жизнь налаживается и оставшиеся год и восемь месяцев теперь продут для меня безболезненно и относительно комфортно. Я написал заявление на звонок, Светловский дал распоряжение отвезти меня позвонить на следующей недели. Гураль не появлялся уже несколько дней, и я надеялся, что они от меня отстали со своими идеями об интервью. К том уже я каждый день ждал каких-то вестей от родных, адвокатов, общественников и т.д. Отсутствие этих новостей очень сильно настораживало меня, получается, моя судьба была абсолютна безразлична большинству из тех, с кем мы были вместе в период протестов в 2012 г. Конечно, я понимал, что протест раскололся по линии украинских событий, но всё же, на мой взгляд, должны были остоваться какие-то общие интересы так сказать долг прошлого союзничества, да и вообще, общечеловеческие ценности ведь никто не отменял. Как я понимал, правозащитники ведь должны понимать, что такое ФСИН Красноярского края, ведь об этом знает любой арестант в России. А через них знают и правозащитники. Но, увы, никакой информации от внешнего мира у меня не было. Единственно, чем я для себя оправдывал это безразличие так это то, что возможно никто вообще не знает, где я нахожусь. А мои адвокаты, умудрённые опытом взаимоотношений с ФСИН, думают, что я просто потерялся где-то на этапах, такое бывает часто.
По-моему, в четверг опять появился Гураль, и принялся за своё в более категоричной форме, мол, интервью нужно дать с него требуют. Я ответил стандартным отказом. В пятницу с раннего утра пришла мой лечащий врач вызвала меня на кардиограмму, сделала и сказала, что она у меня плоха и что с таким здоровьем меня на работе в КТБ не оставят. Поздно вечером в субботу, а может, и в пятницу я случайно увидел Светловского, и решил спросить будет ли комиссия по моему устройству. Он ответил, что мне какое-то время нужно будет обождать, возможно, полечиться, а потом, мол, посмотрим. По его глазам я понял, что у него для меня на самом деле нет обнадёживающих новостей и, по всей видимости, его просто прижали к ногтю. Он ушёл, склонив голову. Система сломает любого, хоть арестанта, хоть действующего полковника, да хоть кого, любого.
Выходные прошли в тревоге, где я буду в ближайшие дни, останусь тут до обследоваться или повезут куда-то. Но я понимал, что если повезут, то только в СИЗО-1, об этом месте я уже наслышался столько разных шокирующих вещей, что мне безусловно никак не хотелось туда ехать.
Однако в понедельник утром, по-моему, это было 28.07.2017 мне сказали собираться с вещами. Мне, как обычно, не сказали, куда меня везут, но в принципе я был уверен, что в СИЗО-1. Уже после обыска в боксике я написал заявление на голодовку на имя начальника СИЗО-1 Красноярского Края. Так как в любом случае был уверен, что катание меня по Красноярску вот уже в течении почти полтора месяца является незаконным. Судом мне назначено отбывание наказания в колонии общего режима. С момента получения мною приговора в московском СИЗО приговор для ФСИН России, считался вступившим в законную силу. С тех пор уже прошло более двух месяцев, а меня до сих пор держат в разного рода закрытых помещениях камерного, тюремного типа. Безусловно, это было нарушением моих прав.
В СИЗО я сразу сказал сотрудникам что объявляю голодовку, для них это, наверное, была диковинка, отдал заявление пришедшему психологу. Довольно адекватной девушке, которая даже, по-моему, искренне посочувствовала мне. Вообще, это сочувствие рядовых сотрудников очень часто отмечал, и я, и, кстати, писатели прошедшие лагеря и каторги, как в царский период, так и в советский. Но при этом все всегда сходятся во мнении, что если вопрос встанет ребром и даже этому сочувствующему сотруднику прикажут тут же тебя грохнуть, то он скорее выполнит этот приказ, допустим, поступивший от начальства. Такова сила иерархии, даже если это требование абсолютно незаконно, то сотрудники чаще всего выполняют эти незаконные приказы, лишь бы не накликать беду на себя. Ведь дома детки, жена и престарелые родители, которых нужно кормить и т.д. Я всегда удивлялся, что у нас при такой грязной системе правосудия, следствия и пр. работе правоохранительных органов до сих пор не нашёлся человек уровня Сноудена, Менинга, который бы сказал: «Всё хватит, я так больше не могу», и предоставил бы обществу всю закрытую кухню того, как и что делается в закулисье судебной и правоохранительной системе. Вот, казалось бы, мы уже стали страной духовных скреп, а США лет 100 как падают в бездну безнравственности, но при этом у них периодически появляются честные граждане, которые протестуют против беззакония силовиков и пр., а у нас корпоративные интересы выше общечеловеческой морали и даже христианских ценностей. Так уж совсем непонятно, какие у нас скрепы и с помощью чего они скрепляют это молчание ягнят.
После обыска и  беседы с психологом меня повели в какой-то боксик. Там находился уже знакомый мне Роман Ануфриев, два каких-то огромных арестанта с лицами явных живодёров и один плюгавый парнишка.  Я поздоровался со всеми и начал беседу с Романом. Два громилы весом не менее 130 -140 килограммов, но с довольно рельефными мышцами, в этот момент вели беседу с плюгавым, полулысым худеньким и маленьким арестантом. Вдруг их разговор перешёл на явные угрозы и какие-то крики, после чего последовали шлепки маленькому, тот упал на пол закрываясь от ударов, я спросил у Романа, что тут происходит. Роман просил меня молчать и не вмешиваться, мол, тут у ребят какие-то разборки. Между тем с человека, получившего тумаки стали стягивать штаны, оголять его задницу и один из громил достал свой член и начал проделывать какие-то манипуляции с задницей, а позже и с лицом несчастного арестанта. Второй держал его, навалившись коленкой и руками. Я начал требовать, чтобы они прекратили этот беспредел, Роман меня останавливал, всё это сопровождалось криками как громил, так и потерпевшего от них арестанта. У меня на этом фоне явно началось подыматься давление. Всё это длилось относительно недолго, может, две минуты, может, пять, в камеру вдруг начали стучать и требовать прекратить безобразие, в этот момент один из громил, подбежал ко мне и сунул мне за пазуху какой-то предмет. Ворвался оперативный сотрудник при этом я успел выкинуть из-под футболки то, что мне засунул один из подонков, это оказался какой-то кусок от отломанной тут же доски. Не знаю, может быть, меня как-то хотели привязать к этому инциденту, потому что оперативный сотрудник вывел из камеры только меня и со словами, мол, ошиблись, когда меня туда посадили стал меня досматривать. Видно было, что он неумело играет роль правдивого сотрудника, когда как на самом деле специально подстроил мне посещение этого боксика с подобным приключением. Я до того слышал, что в СИЗО в массовом порядке насилуют заключённых. Тех, кто не идёт на сговор со следствием не раскалывается в своих преступлениях, а иногда просто не берёт на себя и другие преступления, подвергают сексуальному насилию. Поэтому Красноярское СИЗО в России занимает первое место в раскрываемости преступлений. Потому что зэки резонно полагают, что уж лучше получить больший срок и даже отсидеть за то, что ты не делал, чем быть на зоне опущенным или уж, не дай Бог, «рабочим» петухом, то есть это тем, кем пользуются зэки в качестве женщины. Говорят, тут был такой арестант, «шахтёр» ну словом арестант его, наверное, нельзя назвать, таких обычно называют гад, так он изнасиловал несколько сотен человек. Позже на воле его вроде бы убили. Вообще, вероятно, у этого человека было явное отклонение с психикой, но тема гомосексуализма в местах заключения оказалась очень даже актуальной, я, признаться, был очень удивлён количеству, по сути дела, гомосексуалистов в местах заключения и их аргументации, почему это для них считается нормальным явлением. Ну? об этом чуть позже.
Меня увели в общий сборочный боксик, где мне удалось пообщаться с некоторыми арестантами. Во время обыска я подглядел? что меня определили в камеру №27? у арестантов? я спросил где это. Мне сразу ответили, что у этой камеру плохая репутация, это бункер, отдельные 4 камеры? где часто содержат разного рода беспредельщиков и сажают к ним кого-то, от которого нужно получить что-то или просто сломать. В общем, для меня не оставалось никаких сомнений, куда меня ведут, и зачем мне показали, как это бывает.
При этом, одним из моих собеседников был подельник Паши «Цветомузыки» — это некий известный персонаж 90-х годов из криминального мира Красноярского края. Вроде бы он в какой-то период был близок с Анатолием Быковым, да и вообще периодические его аресты так или иначе обсуждались в СМИ даже на федеральном уровне. Они уже были осуждены, ждали рассмотрение апелляции, при этом его подельник сказал, что к нему довольно часто приходит адвокат и он передаст всю нужную информацию для того, чтобы донести моим близким, что происходит со мной.
В боксике сидел пару часов, люди приходили и уходили, а меня всё не забирали. И вот пришли, повели в камеру, которая расположена действительно в довольно глухом месте, отсек из четырёх камер заперт ещё на одну дверь, получается, как бы отдельный блок от всей тюрьмы.
И вот открывается дверь камеры, ещё не успел зайти, ловлю на себе враждебные взгляды. Дверь захлопывается и вместо здравствуй в мне лицо сыпятся самые отборные ругательства несдерживаемые никакими рамками приличия и уж тем более криминальными понятиями. Сразу дают понять, что я тут на уровне животного, это, конечно, шокирует. В 4-х местке три мордоворота, один, вероятно, в прошлом спортсмен, который и сейчас поддерживает спортивную форму, двое других просто очень здоровые свиньи, килограмм по 120 -130 веса, преимущественно жира. Пытаюсь найти лекарства, начинает подыматься давление, обнаруживаю, что у меня нет лекарств, их забрали при обыске и обещали отдать в камере, но не отдали.
Сказать, что я испытывал шок от всего происходящего, это не сказать ничего.
Между всякого рода ругательствами я пытался выяснить, что от меня хотят и почему они так ко мне враждебны. И тут человек, который был более поджар, приступил к объяснению того, что мне требуется дать интервью телекомпании НТВ о том, как мы якобы готовили беспорядки с иностранными заказчиками. Что Навальный(признан экстремистом в РФ), Удальцов, Пономарёв(признан иноагентом и экстремистом в РФ) планировали данные мероприятия на деньги иностранцев ну, и я с ними вместе осуществлял это в т.ч. 6-го мая 2012 года.  В общем-то, по сути дела, от меня требовали подтвердить весь тот абсурд, который я писал в так называемой «явке» в подвале брянского дома. Всё это, разумеется, выглядело абсурдом даже с точки зрения элементарного здравого смысла, ведь миллионы людей следили за нашим делом и понимали, что никаких беспорядков 6-го мая 2012 года на Болотной площади не было и, уж тем более, никто там никаких противоправных действий не готовил. Ну разве что только кто-то из силовых структур российских спецслужб.
Я попытался объяснить своим соседям, что это абсурдное требование и что это только навредит тем, кто придумал эту идиотскую идею с интервью.   Сокамерники загалдели с разного рода угрозам стали приближаться ко мне. Мне ничего не оставалось делать, как прекратить свою пламенную речь и вообще перестать с ними общаться. Между тем с их стороны не заканчивались разного рода словесные издевательства, которые стали переходить и в лёгкие побои. Пощёчины, подзатыльники, удары по плечам, голеням. Мне не было возможности чем-то ответить, сил у меня реально не было, да и психологически я, пожалуй, был подавлен. Энергии хватало лишь на то, чтобы хоть как-то сохранять подобие самообладания. Крики, лёгкие удары и моральные издевательства продолжались несколько часов. Я отвечал отказом, при этом в их угрозах постоянно присутствовали тема с сексуальным насилием, или, как тут говорят, мы тебя опустим и т.д. У них с собой был какой-то гаджет типа планшетника, на который они грозились записать сцены сексуального насилия и показать их в том числе моим родным.  У меня не было ни бритвочек ничего острого, чтобы попытаться вскрыть себе вены в знак протеста. Позже я узнаю, что один чеченец, попавший в подобную пресс-хату в Красноярске, догадался как-то разобрать в туалете плафон, разбил его и порезался им. Вероятно, это его спасло от большей беды. К тому же у него родной брат был адвокат и родственники небедные люди, поэтому он ждал помощь со дня на день, а я уже можно сказать помощи не ждал. Мне оставалось надеяться только на себя. Человек, отбывающий наказание по такому громкому делу, касающемуся практически всего общества, остался один на один с гигантской отвратительной системой, в которой за десятки лет отработаны механизмы уничтожения личности. Больной сердечник, гипертоник, который, по сути, еле ходил, закинут в камеру к трём свиньям, не пытающимся даже осознать, что они когда-то был людьми. Профессиональные прессовщики, изломавшие сотни арестантских судеб и человек, чуть ли не инвалид, чем должно было закончиться дело.  Позже уже в лагере я подумал, что можно было бы обварить себе руки кипятком. Ведь под рукой был чайник. Я думал облить кипятком кого-то из подонков, но меня останавливала возможная ответственность, ведь это уже было бы реальным преступлением. И так во ФСИН можно сидеть вечно. Но вот обварить себе руки кипятком — это, на мой взгляд, реальный шанс вырваться из пресс-хаты, если читающий эти строки когда-нибудь попадёт в такую же ситуацию как я, то советую попробовать выйти из неё таким способом.
Приближалось время отбоя, но мне было сказано, что спать мне не дадут, так и вышло. Они сменялись через каждые два часа, и не давали мне спать, то затевая всякого рода разговоры со мной, то тормоша меня, то угрожая самыми гадскими угрозами.  Ночь прошла бессонной, в глазах всё плыло, с утра угрозы и оскорбления продолжились по новой. При этом я не ел, так как объявил голодовку. От отсутствия таблеток начинались признаки близкой стенокардии, давление явно превышало норму. На проверке, которая тут была в часов 10:00 утра, я рассказал присутствующим сотрудникам, что надо мной в камере издеваются, тут же был и врач. Реакции ноль, врач даже не принёс лекарства. По сути, для меня это всё угрожало самой жизни.
В течении дня сокамерников по очереди вызывали из камеры, после чего они приходили с новыми идеями, что я якобы должен сделать, второй день прошёл под ещё большими угрозами, начались более тяжёлые избиения, били по животу, намотав полотенце на кулаки. Какое-то время после избиения я пролежал на полу свернувшись в калач, давление явно давило на голову и на сосуды вообще. В голове вообще стоял сплошной шум. До ночи дожил еле живой, но спать не дали опять. Вторую ночь они, попеременно сменяя друг друга, не давали мне спать. Следующий день был ещё сложнее, люди-свиньи были взбешены тем, что я ещё держусь. С утра они с удвоенной энергией преступили к продолжению начатого, угрозы, побои, оскорбления. Психика уже не выдерживала, ближе к обеду я держал в руках ручку и настраивался выколоть себе глаз. Не помню, сколько длился этот момент, но вот моя рука уже в последнем напряжении я примериваюсь, настраиваюсь ударить посильнее, думаю, иначе боль не даст мне проделать дело до конца. Вот сейчас я выбью себе глаз, ручка твёрдо зажата в кулаке и тут в дверь стучат, голос за дверью говорит, что все мы должны пойти на вызов. Это, вероятно, нас вызывает начальство, но у меня есть какая-то надежда может быть меня нашли, может меня-то адвокат вызывает или кто-то из правозащитников.
Нас привели к административно кабинетам и рассадили по разным боксикам. Первого вызвали меня. В кабинете сидел один из главных оперов СИЗО-1, по-моему, его фамилия Селюнин. Я рассказал ему, что происходит в камере, что я больной человек и всё это для меня может закончится плачевно. Так как у меня забрали даже таблетки. Я не могу передать все свои эмоций, когда разговаривал с этим человеком я видел в его глазах полнейшую пустоту и равнодушие. Он не был ни зол, ни мягок, это был просто пустой человек без души со стеклянными глазами. В процессе беседы он лишь пару раз вымолвил что-то типа того, что я могу решить свои проблемы и, мол, я знаю, как это сделать. Никакие разговоры о плохом самочувствии об издевательствах с стороны сокамерников не возымели никакой реакции со стороны данного человека, между прочим, по своим должностным обязанностям как раз отвечавшим за соблюдение закона в стенах тюрьмы.
Я сидел и смотрел на этого безразличного ко всему человеку. Передо мной сидела просто кукла со стеклянными глазами, чуть-чуть слезящимися, у как у кокаиниста. Болезнь делала своё дело, по сути, я был на грани очередной панической атаки. При этом я понимал, что сейчас я вернусь в камеру, и там начнётся всё с по-новому, а может быть они уже и перейдут от угроз к конкретным действиям самого грязного характера.
В итоге я решил согласиться дать интервью, но при этом попытаться существенно смягчить его. Я сообщил об этом Селюнину и попросил избавить меня от общества свино-людей. Этот вопрос был решён немедленно, моих сокамерников вызвали к нему в кабинет и сказали, чтобы они пришли в камеру и собрали свои вещи, они, мол, переезжают.
Ко мне в камеру в тот же день привели Романа, моего земляка, с которым тут в СИЗО я уже встретился третий раз. По сути дела, я уже понимал, что Роман был таким же агентом, просто на данном этапе у него стояли другие задачи, скорее создавать мне нормальные условия для комфорта.
С этого дня ко мне зачастили разного рода люди, как из ФСИН России, так и из служб, которые приходили, не представляясь и без формы.
Я прочёл их наброски к сценарию фильма и объяснил, что делать такой фильм будет полным идиотством, так как на суде абсолютно все слышали, что ни Навальный(признан экстремистом в РФ), ни Удальцов и уж тем более я с Пономарёвым (признан иноагентом и экстремистом в РФ)не причастны к организации каких-либо противоправных событий 6-го мая 2012. При этом я в своё время прочитал интервью, данное «Коммерсантъ-власть» К. Лебедевым. В этом интервью Лебедев занял как бы среднюю позицию, мол, мы были знакомы с Таргомадзе, встречались с ним, разговаривали о деньгах и о возможном финансировании, наших проектов, со стороны бывших российских олигархов, покинувших России и обозлённых на Путина.  Для обывателя такая трактовка, наверное, звучала довольно сенсационно, но с юридической точки зрения тут не было ничего противозаконного. То есть я пытался сделать всё возможное, чтобы мои слова какие-нибудь очередные ретивые следователи не использовали для организации какого-нибудь очередного уголовного дела как против меня, так и против Навального(признан экстремистом в РФ), Удальцова и Пономарёва.(признан иноагентом и экстремистом в РФ) При этом сотрудникам спецслужб в приватных беседах я всегда подчёркивал то, что осужден незаконно, виновным себя не признаю и даю это интервью под принуждением. Но как это ни странно, сотрудники в штатском пару раз мне сказал странную вещь. Ты даже можешь заявить публично об этом, что даёшь фильм под принуждением и вообще, если хочешь можешь рассказать обо всём, что с тобой происходило в СИЗО, как у тебя будет возможность. У меня в связи с этим возникла стойкая мысль, что им зачем-то нужно было, чтобы я это озвучил. Возможно, они хотели состряпать против мен очередное уголовное дело по ст.306 «ложный донос», ну а скорее всего, они действительно хотели, чтобы люди узнали, что над такими как я, то есть политическими противниками действующей власти в тюрьмах издеваются, и, мол, не следует сюда попадать. А чтобы сюда не попадать., не нужно участвовать в оппозиционном движении, выходить на акции протеста и т.д.
Через пару дней мне достали интервью Лебедева, и по нему я составил план возможного интервью для телекомпании НТВ.
С юридической точки зрения мне удалось снять все возможные претензии к фигурантам этого интервью. Ну, а так картинка, наверное, получалась впечатляющей, в общем, его утвердили.
Какое-то время меня никто не трогал. Я конечно очень переживал что по сути дела сломался и пошёл у них на поводу, но в глубине души ещё надеялся на чудо на то что вот сейчас ко мне придёт куча адвокатов и т.д. Более того ещё при приезде в СИЗО в камеру принесли газету, тут иногда выполняют это обязательное требование ПВР. Газета «Красноярский Рабочий» в ней было написано, что меня госпитализировали 29.07.2015 в КТБ-1, когда как наоборот к этому времени меня уже оттуда вывезли.
Но путаница с датами меня не пугала, я зато понял, что теперь широкая общественность знала, что я в Красноярске, так же, по-моему, мне Гураль как-то намекнул, что возможно скоро ко мне приедет адвокат из Москвы, об этом он проговорился ещё в КТБ-1.
В общем, я надеялся на чудо, но оказалось, ко мне никто и не собирался ехать, вовсе попросту, вероятно, опустили руки и пустили всё на самотёк. Хотя, вполне возможно, в мои проблемы вмешалась очень большая политика и даже некоторые близкие мне люди пошли на поводу у спецслужб России. Наверное, я мог как-то умереть, скорее всего эта смерть была бы представлена в виде того, что у человека случился сердечный приступ, в общем то для моего здоровья это не было бы сенсационной новостью. Если бы я и дальше упорствовал, то вероятно, всё так бы и случилось и многие люди, кто читает эти строки, и кто слушал и читал многие мои интервью так и не узнали бы правды о тех методах, как добываются подобные интервью и прочие признания разного рода спецслужбами России особенно когда речь идёт о заключённых находящихся в системе ФСИН России. Более того, изначально мне хотелось рассказать обществу, почему нельзя выпускать заключённого из поля зрения, когда он уезжает на этап, да и вообще в находящегося в местах лишения свободы. Ведь такая история может случиться с каждым. Тут опять же, нужно понимать, что избивают зэков, практически любых, за редким исключением почти что везде. Жёсткие пытки устраивают в нескольких регионах ФСИН России. А изощрённые издевательства — это прерогатива двух трёх регионов в РФ: Красноярский Край лидер в этом направлении. И если заключённый, ваш близкий как-то странно стал себя вести, находясь в заключении в Красноярском крае, то будте уверены, значит, к нему применяются какие-то жёсткие меры воздействия, его бьют, пытают, унижают и так далее.
Помните об этом, не бросайте на произвол судьбы заключённых, находящихся в Российской тюрьме.
Таблетки мне вернули, даже позволили спать дольше положенного. С Романом жизнь проходила спокойно, читали книги, играли в шахматы, он, кстати, был превосходный игрок и почти всегда меня выигрывал. Правда, под конец соседства с ним я стал довольно часто брать верх. Мы каждый день ходили на прогулки, которые, кстати, тут в красноярской тюрьме расположены на улице. Двор интересной конструкции, заходишь в помещение с будкой для охранника, стоящей в центре круга. А от периметра данного круга как бы лучами отходят корриды, в которых в свою очередь расположены прогулочные дворики. Они разной величины от очень больших до совсем крошечных.  Все без крыш и даже редко где есть навесы. В принципе, если ты знаешь кого-то из людей, сидящих в тюрьме, то тут из дворика запросто можно пообщаться с арестантами сидящими в другом от тебя корпусе. Так как их окна выходят на дворики и заключённые из камер могут на наблюдать за прогуливающимися. В одну из таких прогулок, Роман, кстати, бывший борец и участник, по-моему, братской ОПГ, человек с огромным пузом вдруг решил мне продемонстрировать навыки своей прошлой спортивной жизни. Он без проблем сделал сальто, без разбега, прямо на месте. Любимым занятием романа в камере, была уборка и общение с девушками, которые находились в корпусе напротив, на расстоянии не более 15 метров. Те периодически демонстрировали ему какие-то части своего тела, Роман был рад этому эксгибиционизму зэчек.
И вот в один прекрасный момент, без особого предупреждения и без подготовки меня вызвали на вызов. Вели вместе с Романом, так как в СИЗО действует правило, что одного заключённого в камере оставлять не разрешается. Привели всё в тот же отдел СИЗО, где располагаются административные помещения и где заседает главный опер. Романа завели в боксик, а меня повели в кабинет, где я часто общался с представителями разных спецслужб, на тему интервью.
Меня ввели в кабинет, полный народу, тут были телекамеры, сотрудник в гражданке, представители Управления ФСИН по Красноярскому Краю. В общем, шоу началось.
Делать было нечего, устраивать скандал при журналистах с НТВ не имело никакого смысла, это, по сути, те же прессовщики только без наколок и пока находящиеся на свободе, но делают они такое же подлое дело, как и падшие уголовники в основном, кстати, наркоманы и пр. деградированные личности.
Усадили перед камерой, началась съёмка. В целом меня спасало то что сотрудники спецслужб, присутствующие здесь мало имели представление о нашем деле. Поэтому я в основном касался событий, вообще мало относящихся к сути вопроса.  Однако, конечно же, прессовщики с телекомпании НТВ не дремали и пытались получить от меня хоть что-то компрометирующее. В целом интервью прошло в довольно быстром темпе, то есть я долго не раздумывал, давая ответы. В принципе я подготовился к нему и примерно предполагал, какие будут задавать вопросы помимо сценария, и как нужно будет на них отвечать так, чтобы и сценарий казался для присутствующих не сломанным и было бы мало что понятно по сути.  В конце интервью режиссёр программы, которого я визуально знал ещё с 2012 года, по-моему, он и снимал Анатомию протеста, вдруг сказал, а мы так и не поняли, ты за что сидишь-то. То есть из данного мною интервью следовало, что я занимался законной общественной деятельностью хоть и неприятной и опасной для действующей власти.
На мой вопрос, когда будет эфир НТВешники сказали, что скоро, мол, их срочно вызвали с отпусков, значит, через неделю не позже. Программа в эфир вышла почти через полтора месяца, думаю, это в результате того, что я им не дал возможности состряпать то сенсационное интервью, которого они так добивались.
Но всё же у меня на душе было безусловно гадко, я, по сути, пошёл на поводу у подонков. И поймут ли меня люди. Честно говоря, я и сейчас понимаю, что наши граждане маленько недопонимают, что такое тюрьма вообще и Красноярский ФСИН в частности. Возможно, когда-нибудь будет изобретена какая-нибудь машина, которая сможет передавать эмоции одного человека другому, да и то, наверное, в таком случае как было со мной это не поможет. Это нужно прожить, только тогда ты сможешь понимать, что такое пресс-хаты, только тогда ты перестанешь кичиться и храбриться. Мол, я бы смог я бы выдержал, ну и пусть бы меня опустили и т.д., даже так, наверное, некоторые рассуждают. Я не исключаю, что может быть один из десятков тысяч человек, здоровый в физическом и моральном смысле человек может быть выдержал и что-то более жёсткое, и жестокое что пришлось увидеть мне. Но я сделал всё, что смог, исходя из моего состояния здоровья, продолжительности всех этих красноярских перипетий и отсутствия поддержки со стороны близких.
В сталинские времена, сотни и тысячи людей ломались в пресс-хатах не только от угроз и избиений, шантажа родственниками и пр. Знающие люди в книгах описывают, как одного прославленного командира красной армии, участника множественных сражений, не раз раненного и ходившего в т.ч. в рукопашную, замочили мочой, то есть на него просто испражнились, и он из-за этого подписал протоколы, оговаривавшие себя и приговаривавшие фактически к смертной казни. 
В общем, наверное, к каждому человеку и к каждой ситуации у них есть подход. Меня, я думаю, всё это обозначенное время в Красноярске изучали, обследовали, все мои подсаженные сокамерники, врачи, сотрудник спецслужб. А я один без какой-либо надежды на защиту.  В общем, из этой истории нужно сделать вывод, о котором я уже писал, не бросайте арестанта на произвол судьбы, ФСИН России может быть крайне опасным местом для жизни и здоровья любого арестанта! В любой момент, тут могут убить, изувечить любого человека. А человек, находящиеся без присмотра общественников, адвокатов и т. д., это потенциальная мишень, если тем более он находится в заключении по общественно значимому делу. И тем более, по сути дела, признан властью чуть ли не главным своим врагом.
Второй вывод, если вы оказались в такой ситуации, как я, всё же боритесь, пока есть силы и здоровье, если уже чувствуете, что не можете и если их требования в принципе не могут оказать какого-то серьезного воздействия на вашу судьбу и судьбу людей, в отношении которых они требуют вас оговорить, то постарайтесь торговаться с ними и во время этой торговли сбить их с толку, у меня это во многом получилось. Во всяком случае, пока в юридическом смысле от моего интервью никто не пострадал. Ну а в моральном смысле, надеюсь, в России уже не найдеться хоть какого-то количества идиотов, которые верят нашему телевидению на 100%, и уж тем более телекомпании НТВ.
После интервью я ещё какое-то время побыл в СИЗО-1, и примерно 10-го августа меня наконец-то повезли в ИК-31.


 Глава 10.  ИК -31.
10 августа 2015 года я наконец-то прибыл в колонию общего режима, как мне и предписал в назначенном наказании суд. Добирался я до неё два месяца и двадцать дней. Но и сейчас до меня до сих пор никто не добрался из людей, которым я мог бы мало-мальски доверять. При приезде в колонию многие испытывают шок в хорошем смысле этого слова, я в общем-то, тоже не остался равнодушным от откровенно больших масштабов колонии. Нас высадили, наверное, в километре от того места, куда мы потом шли навьюченные сумками. Над головой был купол огромного неба, настоящие горизонты с виднеющимися в десятках километрах отрогами гор, холмов, которые, как мне потом пояснили, показывали место нахождения Енисея. Над головой летало множество птиц, я присмотрелся и был удивлён увиденным: это были десятки коршунов. Потом они ежедневно до начала Октября заполоняли небо в окрестностях колонии и парили часами. Один раз я насчитал тут 120 птиц.  От всех эти масштабов и зрелищ создаётся полная иллюзия, что ты уже на свободе. Тем более, периодически ты видишь зэков, проходящих по своим делам без сопровождения сотрудников, но это оказалась промзона и тут были чуть-чуть другие порядки чем жилом секторе колонии.
После обыска и выдачи разного рода принадлежностей меня определили в отряд номер 1, в Красноярске это назывался «центр -1». Без карантина, без множества разного рода обязательных процедур меня сразу увели в барак, в котором преимущественно жили красные. И даже сам завхоз зоны. 
У входа в барак стаяла стайка очень молодых зэков, они буквально набросились на меня с расспросами откуда я и т.д. Я вкратце рассказал о себе, но они явно были в неком ступоре, как реагировать на мою персону. Дело в том, что это были арестанты, прибывшие с малолеток. Когда им исполняется 18 лет их привозят в эту колонию. А в малолетке традиции криминальной романтики гораздо сильнее, чем на взрослой колонии, ну, это речь, разумеется, о Красноярском крае и во многом об ИК-31. То, что я был из чёрной тюрьмы и тем более из Москвы и тем более, по сути, с воровского продола «6-й корпус», это с их точки зрения, наверное, налагало на меня какие-то дополнительные обязанности. Как они говорят нести идею. Но я сразу объяснил, что я политический, что я по большому счёту не живу криминальными понятиями, а лишь могу по совести в чём-то поддерживать требования зеков, если в отношении них совершаются разного рода нарушения закона. Таких замысловатых слов они особо никогда не слышали и вообще сперва не понимали, как это, политический, и вообще бывают ли такие арестанты. Как говорится, первое наше знакомство с представителями местного АУЕ состоялось и меня позвали на беседу к главному завхозу зоны.
Это огромного роста относительно молодой человек, по-моему, 28 лет, спортивного телосложения с удивительно детским на вид лицом. В прошлом даже вроде бы какой-то именитый боксёр Красноярского края. Отбывавший наказание за распространение либо за хранение какой-то наркоты.
Он пригласил меня пообщаться в помещение для приёма пищи, проще говоря «питалка». Там за столиком он мне объяснил некий порядок вещей, устоявшийся на зоне с его точки зрения. Тут нужно сказать, что в ИК на тот момент шла довольно явная война между представителями сторонников криминальных понятий с одной стороны и администрации с разного рода красными, с другой стороны. Совсем недавно был крупный бунт, несколько сотен мусульман чуть было не порезали себе вены в знак протеста против какого-то, по их мнению, ущемления своих прав. Ну, а, по сути, они выдвигали какие-то свои претензии к тому, чтобы перестроить жизнь в колонии. И, на сколько я понимаю, на каком-то этапе это им во многом удалось. Когда я приехал, то тут ещё не было смотрящего, но уже через недели 3 – 4 в лагере появился смотрящий, говорят, впервые за очень много лет.
Я в принципе особо не понимал, чем я буду заниматься в лагере, меня никто не куда не пытался трудоустроить. Начальник отряда вообще был в отпуске. Главный опер поговорил со мной всего один раз, ну и все, кто так или иначе заводил со мной разговор, ссылались на то, что они по мне решений не принимают, что по мне все решения принимает управа. Мне по-прежнему не давали возможности позвонить родственникам.  И я не понимал, знает ли кто-то где я нахожусь. Барак в котором я находился, на самом деле был трёхэтажным зданием. На первом этаже располагались секции для заключённых с облегчёнными условиями содержания. Такие заключённые с точки зрения УПК находятся в более выгодных условиях, чем все остальные. Им чаще предоставляется свидание с родственниками, они могли претендовать на перевод в колонию поселение и даже на УДО. Я находился тоже на первом этаже, но чисто физически не более того. С юридической точки зрения у меня был просто общий режим. На втором и третьем этаже находились в основном бывшие малолетки, придерживающиеся криминального образа жизни. Поэтому между первым и другими этажами шла негласная, а под час и гласная борьба за какие-то зоновские ресурсы. Например, в питалку к «козлам» на первом этаже никто не имел права заходить, в ответ бывшие малолетки объявили запрет на вход в питалку на втором этаже.
До рукоприкладства тут пока не доходило, разве что «малолетки» частенько чистили друг другу «морды». Каждый день появлялись синяки то у одного, то у другого арестанта. Возраст, гормоны, отсутствие реальных авторитетов, отсутствие достаточного интеллекта, отсутствие каких-либо здоровых альтернатив. Например, занятие спортом, возможности интеллектуального развития всё это является главным фактором постоянных драк в ИК.
Причём часто достаётся парням, у которых в семье всё относительно нормально и на воле есть, куда пойти. Зэки, детдомовцы либо из депрессивных семей часто более обозлённые на жизнь и, вероятно, вымещают свою злобу на более домашних, завидуя им.
Какое-то время я пытался общаться с молодёжью хоть о чём-то. Но пропасть между моими и их интересами, разница в возрасте - всё это сводило мои попытки общения с ними практически на нет. Ну, а слушать их рассказы о каких-то криминальных авторитетах, это мне, мягко говоря, не хотелось. С завхозами я практически не общался вообще. Я даже не знаю, но почему-то от того же «Мухи», это главный завхоз я уже через пару дней стал получать какие-то странные недоброжелательные сигналы. Возможно, он так реагировал из-за того, что видел, что я довольно свободно общаюсь с малолетками. Ну, а может быть, он просто знал, что я в лагере надолго не задержусь. Как-то раз через пару дней после прибытия в лагерь я стоял с малолетками они набросились на меня с вопросами о политике. Я старался подбирать более понятные им слова и приводил пример с Машей Гайдар, мол, плохо, что она пошла работать к губернатору Одесской области на Украине.
В разговоре участвовало человек 7 – 8. На следующий день замначальника отряда общаясь со мной по какому-то поводу, вдруг обмолвился, мол, так что там с Машей Гайдар произошло? Вероятно, таким образом он мне дал понять, что тут все стучат, или почти все, и не стоит тут затевать разного рода политических бесед.
В общем, не найдя собеседников по душе, я стал больше времени проводить в одиночестве с книгами. Я тупо уходил на лавочку на улице. А в бараке было два места отдыха: одни комплекс лавочек был у парадного входа, а вторая лавочка стояла со стороны церкви, небольшого палисадника, это был дворик, который, по сути, никуда не выходил. Или, вернее, с него куда-то модно было пройти, но только избранным людям. Поэтому сюда особо никто не появлялся. Вот тут я и сидел целыми днями. На свежем воздухе, читая всё, что попадалось под руку. Но на самом деле человека для общения из нашего отряда я себе всё же нашёл, это был библиотекарь колонии Евгений Григоренко. Он снабжал меня прекрасными книгами, ну а сам с утра уходил в свою библиотеку, поэтому я с ним общался только после его возвращения и до отбоя чаще всего это было где-то с 19:00 до 22:00.  Он был сын какого-то крупного красноярского чиновника, загремевший по какому-то громкому коррупционному делу, причём тут же сидел его зять, Алексей Наймушин. К тому же сестра Наймушина находилась в СИЗО вот уже более пяти лет и говорили, что она там, к сожалению, сошла с ума и её теперь не могли осудить, так как врачи всё никак не могли понять её степень адекватности.
Чуть позже я познакомился и с Алексеем Наймушиным, он оказался иркутянином, волей судьбы занесённым в Красноярск. Очень интеллигентный, образованный человек. Внук, по-моему, главного строителя Братской ГЭС.  Вообще я с Алексеем познакомился раньше, чем узнал, что он зять Евгения. Как-то нас вели в столовую строем, а рядом шёл соседний отряд и вдруг я увидел высокого худощавого человека, в очках который в руках держал «Новую Газету» представьте, каково для меня, находящегося в полной информационной изоляции было увидеть «Новую Газету» в колонии, где основная масса зэков не то что путает Гоголя с Гегелем, они просто о них вообще ничего не слышали!  Естественно, я сразу как представилась возможность, подошёл к нему и познакомился. Он знал о моём деле, был чуть удивлён, что я тут, и мы договорились о том, что он мне будет выдавать газеты для прочтения, но с обязательным возвратом, так как он их потом отдаёт в «СУС». Где он и сам пробыл полгода. Ему подкинули мойку, тут же сотрудники при обыске обнаружили её составили протокол и на основании этого признали его злостным нарушителей и закинули в «СУС». Алексей не сдавался такому произволу со стороны сотрудников и писал жалобы во все инстанции по разным поводам.  Помимо этого, он неплохо ориентировался во всяких юридических хитростях и изменениях по основным статьям УК, по которым тут сидел народ и помогал арестантам писать различные жалобы, ходатайства, которые могли снизить им срок. Поэтому зэки относились к нему с уважением, хотя по их параметрам он, по сути, не подходил ни под какую категорию не был «чёрным» то есть последователем АУЕ и не был красным, хотя возможно и был где-то трудоустроен. В зоне он сразу объявил, что не собирается жить по их идиотским правилам и будет жить как нормальный вольный человек, по законам Российской Федерации, а не по понятиям.
Так как Наймушин считался жалобщиком. то сотрудники напряглись от того, что мы часто с ним общались. Дело в том, что наши бараки разделяла тоненька стенка, да и через мой барак в открытое окно во дворик его барака можно было передать всё, что угодно, то мы, бывало, с Алексеем общались у этого окошка. Естественно, это не осталось незамеченным, опера начали мне задавать вопросы. А так как он недавно вышел из «СУСа», то я предложил ограничить наше общение, так как боялся, что к нему опять могут применить какие-то санкции. В любом случае, Алексей взялся мне помочь сообщить моим родственникам о том, что я уже в ИК-31. Как я узнал немного позже, он это выполнил довольно быстро.
14 августа, мне сказали, что мне пришла передачка и, мол, нужно пойти и получить её. Эта информация довольно быстро облетела барак и у меня сразу же появилось множество друзей. Люди подходили вежливо и весело улыбались и как бы мимоходом спрашивали, не поделюсь ли я чем-нибудь из своей передачки.
Я ничего не обещал, так как вообще не знал, кто и что мне передал. Да и вообще, как-то не привык, что такое количество уже взрослых людей может фактически попрошайничать. При этом меня особо-то тут никто никак не встретил. То есть я тут никому ничем не был обязан, а тем более я уже три месяца находился вдали от родных и для меня это была первая весточка, так что мне не особо хотелось чем-либо делиться, тем более с людьми, с которыми я фактически не общался и которые прибежали ко мне, только лишь когда услышали, что мне пришла продуктовая передачка. Я хочу сказать, что я за время пребывания в заключении ни у кого никогда ничего не попросил, считал для себя это унижением человеческого достоинства. Нет, конечно, если мы сидели в одной камере, то тут понятно, у нас как бы всё общее, особенно касательно продуктов. И тут обычно все кушают всё, но вот барак, в котором живут сотни человек, тут явно такая схема не подходила. И поэтому, по сути, тут были некие кланы, в которые я, по идее, не входил.
И всё же у меня была ещё одна проблема, оказалось, за передачкой нужно было идти достаточно далеко. И я подумал, что если там передали положенные мне 20 кг, то мне её будет проблематично донести. Библиотекарь был на работе. Поэтому я предложил одному из попрошаек помочь мне принести передачку. Тот с радостью вызвался. Пришёл инспектор и повёл нас. В колонии передвижение по территории без сотрудника запрещено. За такое одиночное перемещение запросто могут дать ШИЗО. Хотя, говорят, во многих других колониях это нормальное явление. Люди приехавшие, например, из ИК-14 Иркутской области, где я должен был отбывать наказание, рассказывали, что там вообще нет локальных секторов перед бараками, а сплошная территория и все ходят, куда захотят, более того, часто остаются даже ночевать не в своём бараке.
И вот мы в сопровождении инспектора идём в сторону места где выдают передачи, позже я узнал, что там же проходят и свидания, долгосрочные и краткосрочные.  Мой «шерп» отстал на последней стадии, так как ему туда было нельзя, остался ждать меня у столовой. Я получил передачку, оказалось, приезжала сестра, которая была по делам в Красноярске, а жила он в тот момент в Хакасии, в какой-то таёжной деревне староверов. Я спросил у сотрудницы, работающей на передачах, почему сестра не осталось на свидание, на что получил неожиданный ответ, мол, я на карантине значит мне свидание не положено.  Странно, но факт. Ну, с другой стороны мне было совершенно понятно, что ФСИН не хочет, чтобы я с кем-то встретился из родных и раньше времени что-то рассказал. Сестра человек простой, можно сказать деревенский, да ещё и была она с болезненной моей племянницей. Так что требовать она ничего не стала и восвояси уехала.
Возвращаясь обратным маршрутом, я вдруг понял, что мой «шерп» сбежал, и мне пришлось нести передачку одному, хоть она и была не 20-ть, а всего 14 кг. Всё же для меня с моим состоянием здоровья это был неожиданный сюрприз. Когда я пришел в барак, меня буквально облепили попрошайки. Ладно, что они ещё не начали выхватывать пищу, а только жалобно просить. Говорят, иногда получающий передачку не выдерживает и просто выкидывает её к чёртовой матери. Я объяснил всем, что пока не разберусь, что там у меня вообще есть, чтобы они ко мне не подходили. Все поняли и разошлись. Передачка была не совсем удачная. Много чая, карамельных конфет и леденцов. Всё это я не употребляю. И практически всё это я тут же раздал частями  разным изголодавшимся: по сладкому и по хорошему чаю. Огромный пакет я отрядил на второй этаж в питалку ауешникам, с которыми в последние время стал общаться чаще, так как с красными, которые были тут в бараке, общаться практически не получалось. И у меня не было особого желания и у них, вероятно, была какая-то боязнь, что за общение со мной к ним могут предъявить какие-то претензии сотрудники ФСИН,.
В общем, где-то две трети передачки я отдал из них половина была тем, что я не ем вовсе, так как мне это противопоказано по здоровью. Всё остальное решил упаковать и поставить на «каптёрку», где все хранили свои вещи. И доступ к ним номинально был ограничен. То есть в эту камеру хранения можно было попасть только в присутствии сотрудника.  Вроде всё утихомирилось и вот в барак прибегает мой «шерп» и тут же выдаёт мне, а где же передачка, я говорю, а где же ты был, ты ведь взялся мне помочь. Он мол зашёл туда, зашёл сюда, где-то с кем-то заговорился и т.д.
«Ну, - говорю, - ты, парень, опоздал и сам виноват». Что тут началось, он чуть ли не плача стал умолять меня выделить ему хоть что-нибудь, так как, мол, у него или у его близкого сегодня День рождения, а он уже кому-то наобещал, что будут справлять с чаем и с сладким. При этом он клятвенно клялся, что как у него придёт передачка,Ю он обязательно поделиться со мной и т.д. В общем, делать было нечего, жалко стало его, да и тем более вижу, что он реально наобещал своим друганам а из-за того, что меня проворонил, теперь у него могут быть проблемы. В общем, выделил и ему часть передачки.
Наверное, через дни десять данного гражданина перевели отбывать наказание в колонии-поселении. Как я узнал чуть позже, тут, кто не из малолеток либо не из крутых бригадиров и завхозов, почти все переходили в посёлок. То есть этот барак облегчённых условий был как бы прихожая к колонии-поселению.  И, конечно, люди дававшие тут обещания о «дружбе» на веки, заведомо знали, что лгут. К сожалению, особо в этом направлении отличались бывшие детдомовцы, уж совершенно не понятно, чем их там учат в этих детдомах, но очень многие за свои слова просто не несут никакой внутренней моральной ответственности. За что, кстати, потом часто попадают во всяческие истории. Но, разумеется, среди этих ребят есть и исключения в хорошем смысле этого слова.
Вечером пришёл библиотекарь, с ним и ещё с одним арестантом более солидного возраста мы решили попить чай. Ну, при этом я разумеется пил его без заварки, то есть только кипяток. А так уж по привычки говорил попить чай.  Я попросил сотрудника открыть каптёрку, подошёл к совей сумке, открыл, а там уже не было одного пакета с печеньем. В общем, меня банально обокрали, пакет увели из закрытого помещения. Конечно, почти все говорили, что это могли сделать только козлы. Я потом попытался выяснить и у сотрудников, и у козлов, и у АУЕшников, кто бы это мог сделать. Все в один голос говорили, что тут через одного крысы и спасения от этого нет.  Безусловно, это сильно испортило моё и так не очень хорошее впечатление о лагере и в первую очередь о контингенте, с которым мне пришлось соприкоснуться. Нет, это не те мэры, банкиры и крупные мошенники, с которым мне приходилось сидеть в 6-м корпусе Матросской тишины. Это даже не те молодые арестанты, с которыми мне приходилось сидеть как в СИЗО-5 г. Москвы, так и в Иркутском СИЗО, вне пресс-хат. Это были настоящие отбросы общества, к сожалению, наше общество генерирует их в гигантских объёмах. Позже я изучил их примерный социальный состав, это дети наркоманов и алкоголиков, кстати, в основном попавшие в круговорот этих соблазнов в конце восьмидесятых-девяностых. Это так называемые продукты либеральной модели развития общества. Их количество гигантское, их качество ужасное, как и почти всё, что генерирует подобное общество, основанное на наслаждении, эгоизме, и низкопробных моральных ориентиров.
Спасался книгами, в этот период прочёл Хемингуэя, «Прощай оружие», Ремарка, «На западном фронте без перемен» и «Триумфальную арку», Сахаров Андрей Николаевич, «Владимир Мономах», Все книги, конечно, произвели на меня очень сильное впечатление, но вот история Мономаха, пожалуй, сильнее всего. Уж насколько человек был просвещённым для своего времени и уверенным в своих силах и влиянии, что буквально отказывался от Киевского престола, не влазил в какие-либо интриги. С лёгкостью убирал разного рода интриганов, если те метили незаконно на престол Киеве и, самое главное, умел прощать. Ну и, разумеется, был силён с точки зрения военной стратегии. На, мой взгляд, он опережал своё время минимум на 1000 лет. Он был настоящий демократ. Чуть позже я прочёл ещё одну книгу об этом великом князе в интерпретации Антонина Ладинского «Последний путь Владимира Мономаха» и вроде бы писатель был с интересной биографией, он возвращенец в сталинский СССР, уехавший после революции за границу. Кстати, спокойно в СССР прожил до конца своих старческих дней, успев написать тут несколько книг.  Но суть личности В. Маномаха он не ухватил, как это получилось у Сахарова.
Примерно 20.08.2015 меня опять повезли в КТБ-1, я уж думал, что, может быть, меня всё же решили взять на работу. То, увы, это была поездка якобы для обследования. В итоге я там пробыл, по-моему, всего 5 дней, включая день приезда и выходные дни. То есть меня путём не успели осмотреть даже все назначенные врачи. Но формально, вероятно, поставили отметку, что я побывал на очередном врачебном осмотре. Уже 25 августа меня вернули обратно в колонию. Вероятно, из-за болезни сосудов поездки в автозаке мне тяжелы вообще, а в Красноярске это просто был кошмар. Хорошо, что у меня с собой были таблетки «цинаризин», они очень хорошо помогают от укачивания. Имейте это ввиду, если сами или вдруг ваши знакомые мучаются этим вопросов в заключении.
В колонии я со всей своей сумкой, обычно вещи арестантов храниться отдельно. В нашем случае они вообще были на вольной каптёрке, лишь после освобождения я убедился, что это не крылатая фраза практически дословное понимание физического местонахождения наших сумок. В лагерь мне не пустили практически ничего, пару маек, пару подштанников, пару трусов, носков, перчатки, всё это чёрного либо тёмных тонов других расцветок, документы по делу, вот, пожалуй, и всё из основного. Ну разумеется, ещё и бритвенные приборы, и предметы личной гигиены.  Мои хитрые заготовки, такие как тёплое чёрное трико, кроссовки, ветровка, 2 комплекта нового постельного белья и что-то ещё, тут так и не понадобилось, вернее, ничего из этого мне не разрешили взять в лагерь. Но говорят, так строго только в красных лагерях, если вы попадёте на чёрный лагерь, то есть шанс что многое разрешат взять в лагерь. Всё что осталось на вольной каптёрке я отдал таджику в день освобождения, освободившемуся в этот день, как и я. Чуть позже мне разрешили принести в лагерь большое банное полотенце, которое со мной было ещё с «Лефортово» и до самого конца.
Я думал, что как сдал их, так уже больше и не увижу, а тут через две недели получил их опять и всего-то, для короткой поездки в КТБ.
Из этого тоже можно было сделать вывод, что меня хотели там оставить. Но в реальности даже никто об этом не намекнул.
При прохождении обыска на обратном пути, один из инспекторов задавал мне какие-то интересующие его вопросы, а второй осуществлял досмотр. При этом тут же присутствовали и осужденные из числа хоз.отряда. Которые тоже периодически вступали какую-то нашу дискуссию. И тут сотрудник вдруг вытаскивает из-под картонной стельки моего казённого ботинка лезвие от одноразового станка. Мол, у вас в ботинке обнаружен запрещённый предмет. Я сперва подумал, что это какая-то шутка, ну, даже если и нашли у меня мойку, может, она как-то туда попала. Стал с ними заглядывать под картонку, где они якобы её нашли, при этом, гладя на мойку, можно было сделать вывод, что она довольно долгое время была в каком-то сыром помещении. Довольно сильно покрытая ржавчиной, она явно не представляла никакой опасности ни мне ни окружающим, так как, наверное, была очень тупа.
И всё же они зафиксировали данное обстоятельство, составив протокол об обнаружении запрещённого предмета. Честно говоря, я только на следующий день осознал, что это их же провокация, вспомнив рассказы Наймушина и поговорив в т.ч. Григоренко. Евгений мне сразу сказал, что это подготовка со стороны администрации к тому, чтобы спрятать меня в «ОСУОН» отряд строгих условий отбывания наказания. Так правильно называется «СУС».
Несколько дней я пытался уладить этот вопрос, Евгений рекомендовал пообщаться с опером, в итоге я, по-моему, даже попал на прием к «БОРУ», это такой главный начальник в ИК после начальника колонии. Первый зам. Им оказался некий Кожеко. В целом, человек оставлял противоречивое впечатление. Ничего мне не пообещал, при этом он тоже рассказал, что у его дяди была крутая пасека и, мол, это сложное занятие хоть и денежное. В общем, разговоров про мёд у него в кабинете было немало, а вот про то, чтобы меня не сажать в «СУС», он так ничего и не сказал.
В итоге, первого сентября меня упекли в «ШИЗО» с переводом в «СУС». Мне дали 10 суток штрафного изолятора. Это очень тоскливое место, моя камера помещалась в каком-то полуподвальном помещении. Окна фактически не было вовсе, одни решёток, крупные и мелкие и чёрное от грязи стекло в периметре сантиметров шестьдесят на семьдесят. 
В камере со мной сидел некто Владимир Хохоев, осетин, проживающий в Красноярске. Большой фантазёр, приехав в ИК, он сочинил историю, что является бывшим сотрудником МВД и, мол, поэтому его должны отправить к БСникам. Узнав об этом, зэки поколотили его, как бывшего сотрудника, лишь потом выяснилось, что он это всё придумал для того, чтобы уехать в другой регион. Потом он рассказывал, что стоял в оцеплении во время захвата заложников в школе Беслана. Хотя по возрасту к тому моменту он не могу проходить срочную службу. А в итоге по словам сотрудников, о чём я узнал гораздо позже, Владимир, действительно, служил где-то в армии, и на каких-то учениях его контузило. За что он и получает военную пенсию. Вероятно, эта контузия сказалась на его восприятии реальности. 
С ним одним я просидел около 5-ти суток, читаЯ книги, так как вступать с ним в дискуссии было очень сложно, его постоянные фантазии откровенно смешили, но мне не очень-то хотелось разочаровывать этого человека. Владимир и сел-то за какое-то мошенничество с автомобилями, вероятно, где-то неправильно понял реальность.
Чуть позже к нам привели Сергея Пуша, молодой парень из Норильска. Он был детдомовец при живой матери, бабушках и дедушке. Если бы я мог вам описать всю его судьбу, рассказанную им то, наверное, этого было бы достаточно, чтобы моя книга получила Нобелевскую премию. Уж настолько там всё запутанно и волнующе сострадательно. Настолько Сергей был прекрасным рассказчиком. Но, увы, у меня не получиться передать все его эмоции и интонации голоса.
Но всё же пару фактов отметить хотелось бы. У него папа - этнический немец, стал жить с его мамой русской, вроде бы оба они наркоманы. А папа так и вовсе с молодости несколько раз сидел. Бабушка по папиной линии ни в какую не хотела признавать эту связь, так как, по словам Сергея, отец смешал свою чистую немецкую кровь. Хотя может быть там основным фактором против было то, что его мама была наркоманка. В итоге, пока отец сидел в очередной раз, его маму лишили родительских прав, и Сергей стал жить в интернате. Я прошу прощения, за некоторую путаницу, дело в том, что я не до конца понимаю, чем интернат отличается от детского дома. Некоторые люди считают, что есть громадное отличие.
Но Сергей, находясь в этом интернате, всё же контактировал со своими русскими дедушкой и бабушкой. Которые были вполне приличными, но, вероятно, небогатыми людьми. Однажды, через несколько лет после пребывания в интернате, его дед взял с собой в гараж ремонтировать автомобиль. И тут, сидя в гараже, копаясь с какими-то гайками, он услышал, что его дед вышел из гаража и разговаривает там с какой-то женщиной, по интонациям голоса, отложившимся в памяти из детства, он понял, что это его мать. Он выбежал из гаража и с криками мамочка бросился к ней в объятия, она тоже не удержалась и расплакавшись стала обнимать его и целовать. На тот момент они не виделись что-то около 7-ми лет живя в одном городе.  После этого случая он стал регулярно общаться с мамой, хоть она изрядно  и выпивала, с наркотиками она вроде бы завязала. При этом он всё же воспитывался в интернате. Отец его появлялся эпизодически и даже вроде бы он где-то заделал дочь от истинной немки, с которой немецкая бабушка общается.
И вот Сергей окончил школу и вышел в свободную жизнь. При этом, я могу сказать, что он человек, в отличие от многих интернетовских, с которыми мне удалось пообщаться, менее закомплексованный, более эрудированный с довольно широким кругозором. Тут ещё важно сказать, что он жил в довольно богатом интернате, который финансируется «норникелем» и поэтому у них ежегодно были поездки на море, в подмосковные пансионаты и даже за рубеж.
К тому же интернат был упакован хорошей компьютерной и бытовой техникой, то есть человек жил не в глуши, а как говорится, в ногу со временем. В чём-то даже лучше, чем многие дети в бедных полных российских семьях, где есть и мамы, и папы, но не хватает элементарного хлеба, даже если родители работают.
В итоге он вступил в самостоятельную жизнь, сперва жил в квартире у мамы, ну а потом со своей девушкой снимал отдельную. Занимался ремонтами квартир, всё было хорошо. Но вот ему несколько раз не заплатили за ремонтные работы. А у него наёмные работники, которым нужно платить зарплату. И он решил изъять из квартиры, где делали ремонт какую-то бытовую технику в счёт погашения долга за ремонт. Хозяева, узнав об этом решили обратиться в полицию, в итоге Пушу предъявили обвинение, арестовали по ст.158 УК.Р.Ф. «Кража» и посадили в СИЗО.  Девушка его ждала, писала письма. Но в один прекрасный момент, а вернее, совсем не прекрасный, медработники СИЗО сказали ему, что по результатам анализа крови у него ВИЧ. Он, разумеется, не поверил, так как в группу риска не входил, наркоманом не был, случайных связей с девушками на стороне не имел. Он сдал кровь повторно и тут же позвонил своей подруге. В итоге от неё он услышал неожиданный ответ, что она давно больна ВИЧ и просто не говорила ему об этом, так как боялась его потерять. Он впал в ступор. Об этом случае узнали опера и даже, по-моему, пришёл какой-то следователь с предложением написать заявление на эту девушку, та как это уголовно наказуемое деяние. Она скрыла факт совей болезни и сознательно заразила ВИЧ своего молодого человека. Но Пуш не стал писать никакого заявления, сказав, что он не знает, где заразился, мол, может быть, и не от неё. Какое-то время они ещё общались по письмам и телефону, но вскоре Пуш получил известия, что его девушка нашла другого и, вероятно, ему также ничего не сказала о своей болезни.
Сергей довольно въедливо интересовался моими политическими взглядами, за что бунтуем, за что сижу, ему было интересно узнать моё мнение о жизни в других странах, про которые в сравнении с Россией по многим показателям я всегда говорил очень хорошо. И он как бы начал задаваться, как бы ему туда уехать за рубеж. Я говорил, что не знаю, как принимают ли туда с такой болезнью и судимого. Потом он услышал от меня, что многим политическим зарубежном дают статус беженца и политическое убежище. Где-то я даже пошутил, а что ты, мол, тебе с твоей немецкой родословной в Германии устроиться вообще без проблем.
Он всё настойчиво допытывался: «Ну как же мне туда попасть, чтобы наверняка». Ну, а я возьми, да пошути, мол, поучаствуй в какой-нибудь акции протеста, например, в защиту геев, тебя административно арестуют на несколько суток, освободишься и езжай в свой Берлин, там таким махом гражданство дают.  Через несколько месяцев я узнал, что Пуш чуть ли не добровольно ушёл к «петухам», он взял у «петуха» сигарету и тем самым для всего лагеря стал одним из «петухов». Чёрт его знает, может быть он таким образом решил войти в роль защитника геев, более глубже подойдя к делу, чем я ему, шутя, посоветовал.
После ШИЗО меня поместили в «СУС». Что такое «СУС» по-красноярски? 4-х местная камера, постоянно запираемая железной дверью, плюс тут же у дверей железная решётка. На окнах две решётки с довольно крупными ячейками. Окна большие и впускают много света. Кровати железные с листовыми широкими полосками, которые очень чувствуются, особенно если больная спина, особенно если матрас тонкий, а матрасы тут почти всегда тонкие.
В камере отопление осуществлялось при помощи огромной трубы, которая шла вдоль стены под окнами, заходив в нашу камеру из соседней и уходив к другим соседям. То есть, это сваренные трубы, которые шли по всему периметру «СУСа». В самые холодные дни, когда температура в Красноярск падала ниже 30 – 40 градусов к трубе невозможно было прикоснуться. Да и вообще, почти всегда в камере было достаточно тепло, за исключением ранней осени или поздней весны, когда отопление было ещё отключено.
В камере имелся стол из дсп, две лавочки, две тумбочки, шкафчик для хранения продуктов. Туалет был стандартный наподобие деревенского, только с возможность смыва водой, раковина была в жилой комнате, не в туалете. У раковины располагался бачок для хранения воды.
Камеры тут официально назывались секциями, но мы их называли в основном камера, либо «хата».  В камере было круглосуточное видеонаблюдение и телевизор. Телевизор показывал только специальный канал колонии. Примерно в 8:00 начинался выпуска новостей, чаще всего это были «евроновости», шёл этот выпуск в записи, сделанной примерно за пару часов до эфира. В 8:30 начиналась трансляция разных ФСИНовских передач, либо новостей колонии. В 9:00 всё это заканчивалось и телевизор на час заглухал. Потом, с 10:00 до 12:00, шла трансляция какого-нибудь научно познавательного, либо художественного фильма в зависимости от дня недели. С 14:00 до 16:00 так же включалось либо кино, либо документальный фильм, это могли быть разные передачи: про путешествия, исторической тематики, жизнь животных в дикой природе, научные фильмы о строении космоса, окружающей среды, организма человека, доисторических животных и т.д. В этом смысле зэк, содержащийся в «СУСе» получал позитивных знаний, пожалуй, больше, чем человек в колонии, да иногда даже и на воле. 
Мне, честно признаться, в «СУС»е во многом был спокойнее, особенно сперва, так как, вероятно, мне подобрали наиболее адекватных из числа арестантов, находящихся тут. Но очень сильно нахватала, движений, просторов. Так как прогулка тут была всего час в день. И, если ты по какой-то причине не вышел гулять в своё время, то тебя уже никто не поведёт в другое время. Так что я предпочитал гулять в любую погоду. Разве что в сильные морозы воздерживался. В Красноярске очень сильные перепады температуры зимой, с утра может быть минус 20, а днём минус 5. Если у меня по расписанию прогулка утром, то я не иду, а днём меня уже не ведут. Так что иной раз приходилось зимой сидеть в камере неделями. Но в такие дни мы навёрстывали, прогуливаясь в камере, отмеряя шесть шагов от стенки до дверей и обратно. 
Но самым тяжелым, особенно для меня, был запрет на нахождение на спальном месте после команды подъём и до команды отбой. Целый день приходилось сидеть на твёрдой лавочке, без спинки, по сути, с вечно опушенными вниз ногами. Может кому-то это покажется ерундой, но для меня, человека больного сосудистыми заболеваниями, это была настоящая пытка. Ну, на самом деле, не такой уж я «кисель», как вы можете подумать. Не так и легко нахождение в таком режиме, а это правило соблюдалось строжайшим образом. Если вдруг человек попадался на спальном месте, даже присев на кровать, его могли определить в ШИЗО и даже в ПКТ!  Со мной почти всегда сидела молодёжь, и никто из них не выдерживал даже одного дня, чтобы не прилечь где-нибудь и не вздремнуть каким-то альтернативным способом. Чаще всего спали на лавочке у стены, где видеокамера не видела большую часть лавки. Так же особо нетерпеливые падали прямо на пол под окошко, ну, а уж самые креативные вообще залазили под «шконку».
Я практически никогда не пользовался такой сомнительной возможностью, чтобы прилечь даже на лавочки спрятавшись от ока камеры. Так как для меня ещё большей проблемой в моральном смысле этого слова было подниматься с каким-то страхом, если к двери камеры подходил дежурный. Тут нужно было вскакивать, играть роль какого-то клоуна, мол, я не спал, а просто так, под лавочку что-то закатилось, и я там доставал это. В общем-то, такого рода поведение унижало моё человеческое достоинство. Правда, иногда я ухитрялся спать, сидя на лавочки, поставив локоть на стол, голову клал на ладонь. Кисть от такого перегиба на длительное время очень сильно сгибалась, и если у меня вдруг получалось вздремнуть, то потом долго приходилось приводить в порядок руку, разминая кисть.
В камере, куда я попал, было уже три человека: Макар Кишкинов, Александр Бабурин и Константин Васильев. Это была красная камера. Или, как тут говорят, «вязанная».  Вероятно, тут работает ассоциация того, что арестант как-то связан с сотрудниками ФСИН.
Макару было, по-моему, 24 года, в заключении он был уже около семи лет. Сидел с малолетки, вдвоём с подельником они убили троих мужчин, за что-то им насолившим, хотя, возможно, это было банальное ограбление. Говорят, в Красноярске это было резонансное преступление, и суд у них был показательным. До моего прихода Макар уже более двух лет находился в «СУСе» и вроде как не особо хотел выходить в лагерь. Шла молва, что его там ждут неприятности, мол, зэки из «чёрной массы», из «мужиков» имеют к нему претензии. В этом лагере вообще многие много чего говорят, очень много психически больных арестантов с реально существующими психиатрическими диагнозами. Так что я особо не ерил в эти сплетни, хотя и постоянно держал в уме. что меня могут держать со стукачами и т.д. Но на то, как говорится, и щука, чтобы карась не дремал. Макар был прекрасным собеседником, схватывавшим всё на лету. До меня он около года сидел тут с неким московским крупным чиновником, вроде бы по фамилии Бакланов, в прошлом он был даже целый армейский генерал. Так что Макар уже был чуть-чуть в курсе о происходящих политических событиях в стране и в т.ч. о наших акциях протеста в Москве. Помимо этого, многие ребята в «СУСе» оказывается, посмотрели программу НТВ, с моим интервью. Я об этом узнал только тут, оказывается, оно вышло 4 –го сентября, пока я сидел в «ШИЗО».
По началу они даже не сомневались, что всё, что сказано в передаче являлось правдой, но мне, разумеется, довольно быстро удалось развеять их сомнения на этот счёт.
Александр Бабурин сидел за хранение наркотиков и, по-моему, за грабёж. В целом, выходец из интеллигентной семьи, очень спокойный человек, 23 лет. Дома его ждали жена и ребёнок, его мама и папа имели высшее образование, бабушка была уважаемым учителем в г. Канске. Ну, а наркотики и криминальная романтика привели Александра в тюрьму. О чём он очень сожалел и, кажется, действительно планировал после освобождения заниматься только семейной, спокойной жизнью. У Александра родной отец был потомственным пчеловодом, даже закончил какой -то техникум по этому профилю, ещё во времена СССР. И жил на своей пасеке где-то в таёжном посёлке в 150 км. от г. Канск.
Костя Васильев был очень сложным человеком, сел он за то, что поколотил какого-то ухажёра своей подруги, с которой, как он думал, у него получится семья. Жил он в каком-то притаёжном посёлке, у него там были родители и младшая сестра. По национальности Константин был чистый чуваш и, по-моему, чуть-чуть повёрнутый на теме чувашской национальности. Ему везде чудились чуваши, как говорится, он искал своих. В посёлке его семья крепко стояли на ногах, вероятно, это очень трудолюбивое семейство, Костя, скорее всего, тоже принимал огромное участие в этом процессе. Он буквально бредил своей деревней, хозяйством и пр. Он был настоящий крестьянин, но, наверное, не книжный, а современного типа, брутальный и даже плохо воспитанный. В конечном итоге, он станет, пожалуй, одни из худжих сокамерников, с которым меня свела судьба в заключении. Он был великий охотник, в альбоме фотографий чуть не каждая вторая была с охоты. Весь охотничий сезон он жил в тайге, где у него было даже, по-моему, несколько избушек. Наверное, не было такого зверя, которого бы он не добыл за свои 26 лет жизни. Физически не плохо развитый, он имел склонность постоянно подковыривать людей. У меня даже складывалось впечатление, что у него каким-то образом проявляется охотничий инстинкт, и он как бы подсознательно видит подраненного зверя. В данном случае более слабого человека и начинает ему предъявлять претензии на пустом месте, лишь бы устроить какой-нибудь мелочный скандал. Лет 7 назад он попал в какую-то страшную аварию и его, учащегося речного техникума, отчислили из-за этого, так как травма головы не позволяла ему далее учиться и тем более работать по профессии. Вероятно, он из-за этого очень сильно переживал и даже срывал зло из-за своей неудавшейся судьбы. Ведь ему так хотелось в дальнейшем работать на настоящем океанском корабле.
Он нас буквально доставал, чтобы поговорить о ситуации его семейной жизни, ведь пока он сидел, та девушка, за которую он заступился, сошлась и вышла за муж именно за того ухажёра, которого он поколотил. Вот такая правда жизни. Кстати говоря, Костя успел поработать кем-то в КТБ-1, и поэтому его причисляли к «вязанным», хотя по своему характеру он тянулся к «мужицкой чёрной массе».
Радикальным отличаем этой камеры была сверхчистота. Ребята тут постоянно то что-то мыли, то стирали. Разные моющие вещества и мыло расходовалось тут, наверное, в раз пять больше чем обычно. Тут постоянно грелась для стирки вода, постоянно кто-то мыл, туалет, раковину, чуть не через день была генеральная уборка. Щели в полах даже отмывали зубными щетками. Я их сразу окрестил енотами-полоскунами. Я, конечно, тоже был сторонник чистоты. Но не до такой степени, чтобы камеру превращать в стерильную операционную.
В принципе я и высказался в таком духе. Вполне возможно, ребятам это не понравилось. Я, кстати, тут тоже мыл, конечно, не столько, как они. Но у нас был некий минимум, была установлена очередь один день один моет пол, второй день раковину и прилегающую территорию стен, третий день туалет, ну а четвёртый день человек отдыхает, ну по желанию может протереть решётку, дверь, шкафчики и т.д.
Всё это я выполнял, несмотря на риск связанный с физическим состоянием и, как выяснилось уже после освобождения, с прогрессирующей болезнью. Вообще сидя с малолетками тяжело доказывать, что ты несовсем здоров. Молодой человек, у которого ничего не болит, не может понять, как это, внешне вроде бы человек здоровый, без повреждений, руки ноги целы, как это у него может скакать какое-то давление и болеть сердце. Один сокамерник уже позже в другой камере вообще мне заявил, что болезни сердца в 40 лет не бывает и даже в 43 года. Тоже, кстати, деревенский. Вообще у меня как-то не складывались отношения с деревенскими ребятами. Хотя я всей душой сочувствовал состоянию деревни, всю свою сознательную жизнь пытаюсь писать и говорить о проблемах деревни в меру своего познания о ней. Но вот встретившись с реальными жителями русской деревни я скорее испытал разочарование. Оно и понятно, всё-таки полная социальная деградация, отсутствия работы как таковой, перспектив выхода к социальным лифтам, ранние и беспробудные пьянки и уже даже почти повсеместное употребление наркотиков. Вот каков портрет современного деревенского жителя. Многие, конечно. ещё держатся, но в целом деградация налицо.
Костя хоть и не был в полном смысле этого слова деградировавшим человеком, но, судя по его рассказам, употребление спиртного для него было большой проблемой. В сердцах он даже предлагал запретить спиртное вообще. Так как его употребление уничтожает Россию.
До моего прихода ребята практически не читали книг. Хотя, например, Макар в своё время учился в школе с гуманитарным уклоном, ну и Александр в детстве почитывал какие-то книжки. Бабушка-завуч держала его в руках до определённого момента.
Я стал читать, как обычно, конечно, я первые дни читал меньше, всё-таки нужно было войти в курс дела в камере, познакомиться с ребятами, рассказать о себе.
Так же я вошёл в курс дела, кто тут сидит из соседей. Оказалось, тут же в «СУСе» сидел Юрий Бахланов, известный московский бодибилдер и боец по боям без правил. Так же он был довольно авторитетной личностью в националистических кругах, как я понимаю, он считал себя язычником. При этом в лагере в обычных условиях содержания под стражей, находился очень известный питерский спортсмен Вячесла Дацик, его спортивный псевдоним «рыжий тарзан». Он тоже был националистом и отчасти, наверное, не лишён склонности к шоуменству, потому что он постоянно на судах выкидывал какие-нибудь номера, которые привлекали к его персоне СМИ. Я с ним пока не встречался, видел только его в лагере с далека. Но Юра знал его хорошо, и мы часто на прогулках разговаривали на разные темы, в том числе обсуждая очередные интересные слухи о том, что опять выкинул или как тут говорят, как «свернул кровь» сотрудника Дацик.
Юру привезли в колонию где-то за год до меня, до этого он сидел в Московском СИЗО-5, где и остался в хозотряде, никаких проблем с местной администрацией у него не было, но кому-то было угодно, чтобы его отправили в нарушение всех норма в Красноярский край. Более того, в мае 2015 вышла амнистия, под которую он со своей 330 ст. «самоуправство» попадал сто процентов. Но в колонии умудрились его не выпустить, обосновав это тем, что сделали его так же, как и меня злостным нарушителем подкинув лезвие от бритвы куда-то в личные вещи. Юра оспаривал данное решение администрации в судах, и на период осени 2015 его жалоба уже находилась в ВС РФ.
Сам Юрий Бахланов, вызывал только положительные эмоции, несмотря на свои националистические взгляды. При этом он либо реально далеко отошёл от их, скажем так, агрессивных постулатов, либо просто держал себя в руках. В беседе он скорее казался московским интеллигентом, чем бодибилдером и приверженцем националистической идеи. На прогулках мы могли поговорить только через стены, разделяющие нас и то, когда тихо играла или совсем не играла музыка. Ранее я о нём никогда не слышал, в колонии видел только пару раз в окно в одежде. Но от других сокамерников, в т.ч. от Васильева, я слышал, что Юра огромных размеров человек, с явными признаками спортивного образа жизни. Его мышц, вероятно, боялись многие. Хотя никто не мог сказать, что он кому-то в заключении причинил вред. Или как-то нагрубил. Н был коренной москвич, при этом Васильев, чуть посидев со мной вдруг стал мне предъявлять, что я москвич, в его понимании это было что-то типа совсем уж унизительного явления. Не думаю, что такие же претензии они предъявлял Бахланову, уж кто-кто коренной москвич, так это он. Более того, так как Бахланов не курил, то все в его секции из уважения курили в закрытом туалете. У меня же мои первые сокамерники курили в камере, правда стоя у туалета с открытой дверью. Васильев был знатный курильщик он выкуривал до 5 сигарет в час, я даже как-то это зафиксировал это. Правда не курил Бабурин. В конечном итоге, с Васильевым началась ругань, ну, правда насколько может ругаться человек с разными сердечными болезнями - это большой вопрос.
Помимо меня Васильев постоянно чуть не до драки доставал Бабурина, относительно слабого человека. К Кишкинову он не задирался, вероятно, боясь получить отпор.
Тут нужно подчеркнуть, что к этому моменту наша камера уже полностью погрузилась в чтение, я засел за своё привычное занятие чтение книг. Чуть позже начали приходить журналы и газеты. Выписали мне их «комитет 6-го мая», поддерживавший всех, кто проходил по нашему уголовному делу и, вероятно, ещё других политзаключённых.  На тот момент я получал газеты «Комерсант», «Новую газету», «Советскую Россию» журналы «Профиль», «Эксперт», «NEW TIMES». Практически все эти газеты после прочтения я всякими способами передавал интересующимся ребятам из других камер. В первую очередь, это Юре  Бахланову, «Сейфу» или молодому националисту Самсонову, которого привезли сюда почему то из Рязани, и его так же как и меня и «Сейфа» постоянно посещали сотрудники спецслужб в гражданской одежде, которые не представлялись, кто они и откуда. 
Макар и Саша подключились к этому процессу вполне достойно. А Костя в основном только листал газеты и журналы, читая уж самые сенсационные вещи, книг вообще не трогал. В камере погрузилась тишина, и лишь в редкий период мы устраивали весьма достойные диспуты обсуждая ту или иную книгу или ту или иную газетную статью или даже серию репортажей журналистов, которые, допустим, переходили из номера в номер. Вероятно, нашему деревенскому охотнику это всё было мало интересно, поэтому он, по всей видимости, искал какого-то конфликта что бы перевестись в другую камеру, где можно целыми днями общаться о всяких душевных темах более близких к нему.  В конечном итоге его перевели, вероятно, не без вмешательства ребят. Так как их очень часто вызывали в оперотдел и расспрашивали, как обстановка в нашей камере. После ухода Кости у нас наконец-то установилась идеальная для меня атмосфера. 
Мой день был спланирован примерно таким образом. В 5:00 утра подъём, туалет, умывание, чистка зубов. В 5:10 начиналась зарядка, она сперва была 10 потом стала 15 минут.  После этого у нас начиналась уборка, её формат я описал выше. Длилась она максимум 10 минут. Далее я садился и читал книгу, ребята чаще всего ложились спать на лавку и на пол. Кто-то мог гулять по камере, так было лучше для конспирации: создавался эффект того, что оператор постоянно видит в камере людей и для него это значило, что мы не спим.
В 7:00 начинался завтрак, иногда чуть позже, нам пищу привозил баландёр, мы брали налитые им при нас тарелки с пищей, хлеб, стаканы с чаем и садились завтракать. Если что-то в камере было из своей пищи, которую мы могли купить в магазине ИК или получить в передачке от родственников, то к трапезе добавлялась и эта пища. В 8:00 начинались новости, часто «Евроновости», смотрел только я, а ребята к этому времени валились спать. После просмотра я опять брался за книгу, если не было непрочитанных газет. С утра я не любил читать газеты, сюжет книги, допустим, мне уже был знаком, и я мог с полуслова понять смысл страницы, а в газетные статьи нужно было вникать поэтому я делал это после завтрака, когда мозги просыпались окончательно.
Где-то в 9:00 у нас была проверка, иногда с довольно серьёзным обыском, камеру осматривали, нас выводили в коридор. Чаще всего после этого я уходил на прогулку, а ребята в основном оставались смотреть передачи. С прогулки заводили через час полтора. Я тут же принимался к чтению книги и до обеда, который был в 12:00. После обеда я так же читал книгу. В 13:00 начинался просмотр телепередач либо какого-то фильма, как правило, шло это действо 1.5 – 2 часа. Далее я опять читал книгу, если к тому моменту уже принесли новые газеты и журналы, то брался за них, при этом сперва просматривал все темы и отмечал для себя которые прочесть сразу, а которые можно оставить на потом, например, на утро.
Иногда в это время прерывались на какие-то короткие реплики, ещё реже на разговоры на более глобальные темы. Так время шло до 18:00 в это время начинался ужин, после ужина я так же читал книги, в 19:00 начинались новости, так же в записи, как и утренние только в этот раз был блок новостных программ разных телеканалов. Преимущественно телеканала России, программа «Вести», короткий выпуск новостей 1-го канала, местные новости телевизионного канала «Енисей», ну и если время позволяло, то показывали «Время местное» - новости Красноярска программы вести «Россия».
После новостей я немного читал, но иногда и гулял по камере перед сном, в 20:30 начиналась подготовка ко сну, можно было снять верхнюю одежду, умыться, почистить зубы иногда даже успевали что-то постирать.
Примерно такой распорядок дня мне удалось сохранить практически при всех арестантах, с которыми мне тут пришлось сидеть, даже с самыми буйными и явно психически ненормальными. Ну, разумеется, в день похода в баню, мой день довольно сильно ломался, вылетало как ни крути пару часов.  (В тюрьме поход в душ называется походом в баню). Уже к концу срока в баню стали водить два раза в неделю, но я застал всего три или четыре такие недели.
В результате этого довольно плотного графика в «сусе» я прочёл около 200 книг, плюс кучу газетных и журнальных статей. То есть время, проведённое там я пытался максимально использовать для повышения своего интеллекта.
В конце сентября ко мне на свидание приехала жена. Это было так называемое долгосрочное свидание на трое суток. С женой в живую мы не виделись три года. Сказать, что это было очень эмоциональное   свидание, которое, как всегда бывает, в таких случаях пролетело очень быстро, значит ни сказать ничего.
Естественно, я расспросил, почему никто не поднял тревогу из-за интервью, которое я дал НТВ, жена сказала, что никто не догадался, что со мной происходило и почему я его дал. Большинство выдвигало какие-то иные, далёкие от истины версии. Лишь один знакомый, ранее судимый, сразу же выдвинул версию, что меня пропустили через «пресс-хаты».
Моя жена к сожалению, далека от политических процессов и едва знает несколько человек, к которым можно было бы обратиться в моей ситуации. Тем более после присоединения Крыма к России от нас отвернулись очень многие либерально настроенные в политическом смысле правозащитники, и тут можно было только наломать дров. Поэтому я попросил жену всё делать строго через адвокатов. Жена так и поступила, сообщив адвокатам о том, что со мной произошло. Так же я наказал, если тут у меня не появится адвокат, то не стоит подымать шумихи, так как тут у меня могут начаться серьёзные проблемы и очень быстро. В колонии при мне никого не избивали, но то, что эта практика тут существовала, для меня это уже не было секретом. Я то и дело встречал людей, которых жестко избивали. Более того я, честно говоря, боялся и какого-нибудь медицинского вмешательства, опять же из-за этих сердечных диагнозов, тут остановку сердца запросто могли списать на очередной сердечный приступ. В конце концов, кому нужны эти разборки по свежим следам.
Свидание — это маленькая воля, в помещении для свиданий, почти 15 комнат, две кухни, один душ и два туалета. Я мог наконец-то растянуться на хорошей кровати и лежать на ней часами, я наконец-то поел человеческой еды, а не баланды. Но всё хорошее всегда кончается очень быстро.
Жена уехала, при расставании у неё пролились слёзы, что в свою очередь чуть не пробило на слезу и меня.  Я хотел было взять с собой остатки какой-то пищи, которую привозила жена, яблоки, колбасу, сыр и т.д. Но оказывается это запрещено, так как за неделю перед этим я получил посылку и теперь мне положено было получить передачку или посылку только через 4 месяца. И даже пару яблок и кусочек сыра пронести было нельзя. Позже я узнал, что в других колониях практически по всей стране нет таких жёстких ограничений для людей, возвращающихся со свидания в лагерь. Там часто разрешается пронести до 5 кг. Тут важно понимать, что допустим, в такой ситуации, как у меня, жене тяжело таскаться на свидание и обратно с продуктами за 4 тысячи километров. А ведь подсчитать аппетит зэка невозможно, сколько вы съедите на свидании. Хочется взять побольше, чтобы родной человек насытился, набрался сил и т.д. В итоге всякие лакомые остатки мы чаще всего оставляли тут же в комнате для свиданий, либо отдавали ребятам, которые тут работают.
Жена уехала, первое время я переживал эту разлуку едва ли не сильнее чем в первые дни ареста. Но потому всё же справился с собой, опять же при помощи книг. И всё пошло своим чередом: чтение, чтение, чтение. Я буквально погружался в миры литературных героем, уходил от существующей реальности, решёток и сотрудников администрации, разговоров о том, кто стал петухом и кого надо бы сделать таковым. Да и ребята постепенно стали сами обсуждать в довольно подготовленном формате разного рода происшествия и события, происходящие в стране. Из книг, которые оставили глубокое впечатление на ребят мне особо хотелось бы отметить «Как закалялась сталь» Н. Островского, эта книга брала за живое буквально всех, кто посещал нашу камеру. Очень многие ребята, с кем я сидел в последствие, брались за неё и были в полнейшем восторге. На мой взгляд, ребятам в ней нравилась даже не идеологическая начинка, хотя особо понимающих интересовало как раз это. А в большей степени в сановном подкупал характер Павла Корчагина, несгибаемого, стального человека, который чуть л ни как робокоп, до конца выполнявший свою задачу честного человека.  Вероятно, тут дело в том, что в криминальной романтике присутствует некий ореол, легенда, о честном преступнике, стойком к невзгодам, прямо смотрящем на мир с точки зрения своих понятий, несгибаемом борце за справедливость, разумеется, в понимании криминальной эстетики этого слова, которая всё равно во многих точках пересекается с общечеловеческими гуманистическими ценностями.
Опять же, если брать конкретно Макара и Бабурина, то они действительно уже остыли и не были приверженцами криминальной романтики в полном понимании этого слова. Они, конечно, уважали основные постулаты этих понятий, но считали, что их никто не соблюдал, а настоящих последователей, честных и благородных в их окружении просто не существовало.
В общем-то ребята открывали для себя новый мир, мир более справедливых взаимоотношений, чем их окружали в действительности, в их не простой и пока ещё не долгой жизни. Интересно, что как бы из глубины какой-то полугенетической, полуподсознательной памяти они начинали сопоставлять те или иные факты из своей жизни и то, что они знали о временах СССР. У Макара, оказывается, дедушка был крупным начальником на каком-то красноярском заводе и бранил весь ельцинский, так называемый постперестроечный период всякими разными словами. К тому же его родной отец был сотрудником ОМОН, и не раз выезжал в горячие точки, что это тоже откладывало определённый отпечаток на становление личности Макара, и сейчас при получении абсолютно новой информации и главное при моём толковании, как и что нужно правильно понимать у ребят как говориться начинали складываться пазлы. Серьёзные перемены в их сознании отмечали даже сотрудники, которые периодически пытались затевать со мной разговоры на политические и экономические темы. Ребята тут же вмешивались в беседу и разбивали всякого рода попытки наших собеседников рассказать нам что в стране всё хорошо и прекрасно. Экономика, геополитика, военные технологии, финансы, социальная справедливость, патриотизм и либерализм, левые и правые. Всё это стало обычными темами бесед в нашей камере, которые иногда затягивались и до поздней ночи.
Сперва со стороны соседей «мужиков» мне поступали предложения, чтобы я перешёл сидеть к ним, так как я не являюсь «вязанным» то есть красным. Я сперва было хотел сидеть с «мужиками», но сотрудники очень упёрлись и ни в какую меня к ним не переводили. Как мне передавали, они боялись, что я как-то начну влиять на «чёрную массу» что мы начнём писать жалобы и даже может случиться какой-то бунт. Признаться, это конечно, не входило в мои планы, а жалобы я и так помогал писать и через стенки, и, по возможности, снабжал ребят контактами разных правозащитников и адвокатов.
Но позже я поостыл и не стал куда-то дёргаться, тем более сидеть с данными ребятами меня устраивало вполне. Сейчас в камере курил только Макар, это было терпимо. Хоть тут и не было принудительной вентиляции, а только форточка.
В общем, хоть режим был тяжёл, и камерная система настолько окутала меня, что я уже не представлял, каково это ходить на большие расстояния, но всё же, пожалуй, лучше так, чем в бараке с малолетками и козлами, где все следят за всеми, колотят друг другу морды и ещё воруют личные вещи, особенно продукты.
Так что я особо не стремился писать жалобы чтобы меня выпустили из «СУСа». В конце ноября меня вызвали в кабинет к начальнику отряда. Там сидел сам начальник колонии. Для тебя, говорит, хорошие новости: тебе отменили «СУС», на днях пойдёшь в лагерь, в какой бы ты барак хотел, для меня, мол, это втрое представление, первое за генерала Бакланова и вот теперь из-за тебя, если будет третье, то могут снять с должности начальника ИК. Я человек военный, исполняю приказы, мне что сказали, то я и делаю. И вот меня так вот подставляют.
Я не совсем понимал, что происходит и как на это реагировать. Я не знал лагеря, сказал, что пойду в любой барак, но лучше, мол, подумать какое-то время. Он был покладистый и какой-то вообще беззащитный. Всё время повторял, что у него уже пенсия, что зачем, мол, ему это всё нужно, вот возьмёт и уйдёт. Конечно, он никуда не ушёл, ведь колония — это не просто работа, это огромный бизнес, на промзоне ежемесячно крутиться сотни миллионов рублей, доход начальника, вероятно, исчисляется десятками миллионов рублей в месяц и всё это основано на рабском труде заключённые, которым либо вообще не платят зарплаты, либо платят на самом деле не в метафорическом смысле на настоящие копейки, 15 – 60 копеек и т.д. Это настоящие начисления по зарплате зэкам, так, кстати, почти по всем колониям России.
Ещё через пару дней приехал человек из управы и с нашим начальством расспросил меня, мол, слышал, что я был недоволен, как меня обследовали в октябре на КТБ. Меня действительно привезли в конце октября на КТБ. Приехал я поздно вечером в пятницу, врачи практически не успели меня осмотреть, в выходные и подавно, а в понедельник рано утром мне сказали собираться в обратную дорогу. Пришедший врач, следом сказал, чтобы ме я срочно провели, по-моему, на УЗИ, меня отвели и по возвращение в мою полуподвальную келью сразу же повели на обыск, обыскали, слышу, зовут уже садиться в автозак и тут бегут ещё врачи и, говорят: «Нам нужно у него кровь взят». Меня заводят в какую-то подворотню, берут там в колбочку кровь и, как говорится, выпинывают меня в автозак. «Ну и как вам такое обследование?» - говорю я высокому чину из управы Красноярского Краевого ФСИН, тот, мол, ну давайте исправим это недоразумение. Я сперва не понял, что это значит.
В один прекрасный день меня заказывают на выход из «СУСА», я уже настраиваюсь на то, что сейчас поведут в какой-то барак, для себя подчёркиваю плюсы от этого, мол, больше свежего воздуха, а если будут нормальные ребята, то ещё лучше, всегда нужно верить в это лучшее, даже тут.  Но меня повели не в лагерь, а на этап, меня опять повезли в КТБ, я категорически не хотел туда ехать, мне очень тяжело в этих адских автозаках, моё состояние здоровья уже, по сути дела таково, что любые необычные условия отражаются поднятием давления и резкими головными болями. 
Но делать ничего во ФСИН заключенный не имеет никаких прав, когда они хотят, тогда они тебя лечат, кода — это нужно тебе действительно, тогда они будут игнорировать твои жалобы хоть ты тут подыхаешь.
В КТБ привезли и посадили со всеми, но через какое-то время опять отделили и увели в небольшую камеру, видать «воровские» камеры были заняты вип-авторитетами.  Ну да ладно, жить можно и тут. Сразу же попросил какую-то книгу и спросил, а где же дневальный Максим. А Максим заболел, ну что говорю, мол, скоро, наверное, выздоровеет. Нет, он заболел туберкулёзом и сейчас лечится в туберкулёзном отделении. Как же так, ведь ещё месяц назад я с ним общался он как раз жаловался на какую-то простуду, я ему выделил хороших лекарств, привезённый мне женой, вот так новость, думаю. Отвечают: «Ну у нас, мол, это частое явление, когда работающие в больнице зэки заболевают туберкулёзом».
Ночую один, утром всё как обычно: неплохой завтрак, тут кормят лучше, чем в ИК-31, всё-таки больница. Часам к 10 утра приводят в камеру двух соседей. Мол, осуждены не в первый раз, мол, и тут всех знаем, сюда, мол, приехали лечиться, но может и останемся работать, не впервой. Ну, думаю, бывалые, ну что же посидим и с вами. Входит дневальный - собирайтесь на корпус. Нифига, думаю, началось, я уже слышал, что условия тут в этапном корпусе, где всегда закрывали меня в полуподвальном помещении намного хуже, чем на больничном корпусе. Там огромные коридоры, палаты не закрываются, люди могу ходить друг к другу в гости, лежать на кроватях можно хоть целый день. В общем, арестантский рай.
И правда меня ведут туда. Перед этим за недели три, ко мне приезжал сам Денисов, уполномоченный по правам человека в Красноярском крае, расспрашивал что, мол, и как со мной произошло в СИЗО-1, я ему рассказал, в свою очередь сперва поинтересовался, разумеется, откуда он вообще о чём-то знает. Мол, звонила Памфилова, в тот момент уполномоченный по правам человека в Российской Федерации и просила сходить ко мне и разобраться. Ну, а далее прокурор Красноярска по надзору за соблюдением прав заключённых отменил мне «СУС». Прокурор, кстати, имел знаковую для меня фамилию вождя мирового пролетариата.
В общем, мои ожидания как в сказке стали материализовываться в такое роскошное житьё. В больнице и вправду почти всё было прекрасно, спокойно, тепло, большие окна. Правда прогулка так же была один час в установленное время. Но был зима и даже я гулял не каждый раз. Зато тут были неплохие книги, я тут прочёл «Десять дней, которые потрясли весь мир» Джона Рида, «Белая Гвардия» Булгакова и, по-моему, тут я прочитал «Нечистую силу» В. Пикуля. Все эти произведения безусловно являются серьёзными материалами для понимания исторических событий революционного и дореволюционного периода, рекомендую их для общего развития.
Меня поместили в палату, где уже были более пожилые арестанты с разных колоний, в основном уже не первый раз сидевшие. Мне сперва отвели койку внизу, но потом привели совсем больного старика и мне пришлось лечь на верх. Первые пару дней я фактически не выходил из палаты, отлёживаясь после нескольких месяцев несгибаемой сидячки на твёрдой лавочке СУСа. Читал книги, но под вечер выходил к телевизору посмотреть новости.
При этом соседи меня как-то подозрительно стали расспрашивать о том, кто те ребята, с которыми я пришёл, дело в том, что меня поместили в палату к «мужикам» а их вообще в отдельную палату и даже убрали дополнительные ярусы с кровати.  По мимо того, что я с ними зашёл, я ещё частенько сидел с ними за столом. Ну, вроде как знаком был хоть пару часов.  Выяснив эти обстоятельства ребята, мужики сказали мне, что есть подозрение, что это важные «кошки», мол, их признали. Я, наверное, впервые услышал тут такое слово, это означало, что это очень профессиональные разработчики, наседки, стукачи высокой пробы. Я пояснил ребятам, кто я такой и, мол, поэтому не удивительно, что около меня опять появились такие люди, если это правда. Но между тем я не видел ничего страшного, чтобы иногда общаться с этими кошками, дело в том, что я всегда предпочитал играть в некую свою игру с оперативными сотрудниками. То есть через подобных лиц я пытался доводить нужную мне информацию до оперов и пр., например, что если против меня что-то устроят, то я могу обварить себе руки кипятком и т.д. Не знаю, работало ли это, но иногда ко мне вдруг действительно приходили сотрудники и какие-то мои мелкие вопросы решались гораздо быстрее.
После выяснения, кто я и что я, ко мне подошёл представитель «АУЕ» и попытался внести меня в домовую книгу. Я сказал, что в принципе я не против, но я не считаю себя «мужиком» в криминальном смысле этого слова. Я являюсь политическим, он несколько опешил, так как, мол, о таком никогда не слышал. Ну, говорю, а я существую. Он мне вдруг объясняет: «Ну вот у нас сидят мэры городов и пр. чиновники, но они сидят как «мужики»». Я говорю: «Послушай, эти люди чаще всего сидят за взятки за то, что грабили народ, страну и т. д., а я сижу за то, что выходил на митинг против этих грабителей и против этой системы власти вообще. В общем, я уважаю твою точку зрения, но я не могу себе позволить назваться «мужиком», так как из-за этого меня будут ассоциировать с криминальным миром, а за моей судьбой следят многие люди, и я, и эти люди мы все выступаем за честный законный образ жизни. Что ж попав в тюрьму я теперь должен восхвалять криминальную идею, криминальный образ жизни? Ведь это будет неправильно. Я солидаризируюсь с арестантами, если в отношении них допускаются нарушения закона и т.д. Но жить по понятиям и тем более полностью погружаться в эти правила игры я не собираюсь, не имею морального права на это».
Через пару дней пребывания в больнице, стали происходить какие-то чуть уловимы признаки повышенного внимания ко мне со стороны сотрудников. То в наши камеры заходили и заставляли встать для проверки, хотя раньше такого не было, то вообще начали намекать на запрет ложиться на кровати днём, мол, только в сон час. Мужики, мягко говоря, удивлялись такому обороту, а кто-то и откровенно посылали сотрудников подальше, и, кстати, имели люди на то полное право, так как кто-то только очухался от инфаркта, а кто-то был в предынфарктном состоянии де-факто.
Между тем ребята из палаты «кошек» стали чаще захаживать и зазывать меня в гости. Однажды вечером я читал книгу, и пришёл кто-то из них пойдём, мол, пообщаемся. Ну пойдём. Мы разговаривали как обычно, я предположил, что уже время много и нужно мне уходить, так как после отбоя в чужой палате находиться нельзя. На что получил резонный ответ от ребят, что дневальный подаёт ведь команду отбой, так что успеешь. И наша беседа о политике разумеется зажглась с новой силой.  И вот заходит сотрудник с видео камерой и снимает моё присутствие в палате у них, в неположенное время. Оказывается, время отбоя уже прошло, и я нарушил ПВР. При этом дневальный этажа не сделал команду отбой ни голосом, ни тем более не выключил свет как он делал всегда до этого и после этого случая.  Я разумеется, понял, что это очередная совместная операция сотрудников и разного рода агентов, и к сожалению, я по своей душевной простоте попался в их очередную ловушку.
Был составлен протокол и через пару дней меня вызвали на комиссию, к ней я подготовился основательно, вручил ходатайство на вызов адвоката, и предупредил, что если мне дадут ШИЗО из-за этой явной провокации, то я объявлю голодовку. В комиссии сидел и Светловский, он вступился за меня, ну а вернее, сыграл роль моего защитника, так как я думаю, что провокационные действия были санкционированы именно им. И мне вынесли выговор.
Из лечебных процедур почти за две недели, проведённых мною в больнице, мне сделали две кардиограммы, взяли кровь из вены, кровь из пальца на уровень сахара. Хотели исследовать меня с помощью «холтора», но нужно было ждать очередь, а так как намечались новогодние праздники, то меня выписали и отправили на этап.
В этапном помещении перед посадкой в автозак меня обыскали. Но при этом сотрудник в категорической форме наказал мне вещей не отдавать в боксик с собой, а отдать их только перед автозаком. Такое было впервые. В боксике я сидел с двумя уже пожилыми арестантами, один из них в тюрьмах сидел почти постоянно. а второй попал в первый раз за ДТП, он был охотовед и егерь со стажем, все четыре часа, которые мы сидели в боксике он упоительно рассказывал о тайге и охоте. И возмущался, почему его осужденного к колонии-поселению, держат в больнице для арестантов с более строгими режимами. Это, честно говоря, интересный вопрос для нашей правовой системы, ведь режим содержания в КТБ гораздо строже, чем в любой колонии-поселения.
И вот меня вызывают садиться в автозак, на выходе мне отдают сумку, но не успел я сделать и пару шагов, как прибежал какой-то сотрудник и выхватил у меня сумку, мол, получишь её при приезде в ИК. Все арестанты удивились такому обороту, ФСИНовцы собственноручно несли мою сумку в автозак, поставили её у себя отделении и категорически отказались мне её выдавать, ссылаясь на какой-то спецприказ. Ну, естественно, я понял, что в этой связи в отношении меня готовится какой-то очередной сюрприз провокация.
Войдя в автозак, я протиснулся ближе к двери, пояснив арестантам, что меня укачивает и это всем им может грозить большими неприятностями, так как меня может стошнить.  В нашем отдельчике оказалось несколько знакомых зэков с другой колонии, с которыми я попал в смешную ситуацию в конце октября, когда меня возили в КТБ буквально на выходные. На обратном пути мы заехали в СИЗО, забрать кого-то, этим кто-то оказался Дацик. Я в это время старался меньше общаться с арестантами, надоело в сто раз рассказывать о своём деле. В общем, сижу себе молчу, никого не трогаю. Дацик, втянув огромные сумки уселся на лавке и стал всех обозревать, вдруг его взгляд упал на мне. Он прищурился, от того сделался действительно страшным, и вдруг, буквально крича, произносит: «А, Развозжаев, это из-за тебя закон «день за полтора» не принимают!» Все арестанты очень ждали этого закона, многие в зонах буквально меняли свои календари, подсчёты своих дней освобождения. Так как шли разговоры, что закон примут со дня на день. По условиям этого закона, который приняли в первом чтении ещё в феврале 2015 года, людям, содержащимся под стражей в СИЗО, но при этом осуждённым к общему режиму, должны засчитать один день в СИЗО за 1.5 дня отбытого наказания, а если тебе давали колонию поселение, то тут даже должны будут засчитывать день за два. В общем, если ты в СИЗО провёл год, то тебе в отбытое наказание должны засчитать уже полтора года.
Понятно, что, произнеся такие слова, Дацик привлек огромное внимание к моей персоне и все стали смотреть на меня чуть ли не враждебно. Но Дацик тут же начал разного рода доброжелательные беседы о политике, о своих земляках питерцах, которые теперь засели в московском Кремле и т.д. и т.п. Причём у него взгляд был на многие вещи весьма своеобразный, и мне той или иной раз приходилось подчёркивать, что у нас мирный протест и мы не приемлем насилия. Ну, а Дацик в свою очередь опять бросался такими эпитетами, мол, вот Адрес Брейвик-то нас опередил, это же мы хотели устроить бойню на острове Утейа. Мне, конечно, это было слышать необычно и даже неприятно. Но что сделаешь, мой сосед всё-таки не совсем адекватен и тут, как говорится, многое прощается. Одним словом, тюрьма. 
Позже уже в боксиках ИК Дацик отметился тем, что чуть ли не разнёс решётку накопительного помещения из-за того, что ему показалось что рядом в помещениях кто-то курит. Он был воинственным противником курения и мог запросто свернуть кому-нибудь голову за такие проделки, а именно за курение рядом с некурящим в непроветриваемом помещении. По-моему, для него большего преступления против человека не было. В тот раз пришедшим на страшный шум сотрудникам он так и заявил, что на него совершено покушение, рядом кто-то закурил и травят его табачным дымом.
И вот сейчас я ехал с некоторыми из тех людей, которые присутствовали при моих около политических бесед с Дациком, меня народ признал и давай опять расспрашивать о старом, ну а главное, о текущем моменте. Делать нечего, пришлось рассказывать, что происходит в стране, основываясь на новостях, прочитанных в газетах, ведь таких газет, как получал я, тут практически никто даже в глаза не видел ни разу в жизни!
В свою очередь зеки, сидевшие тут не первый год, да к тому же некоторые из них был местные, осведомили меня, что вообще-то наши колонии тут просто не должны находиться, так как они стоят буквально под трубами красноярского алюминиевого завода. Который славиться своими крайне вредными выбросами, из-за чего в Красноярске повышенное количество раковых заболеваний особенно среди детей. Рядом с ИК-17, ИК-27, ИК-31 и колонией поселения, раньше был вольный посёлок, возможно, даже старая деревня. И вроде даже не одна, так ещё лет двадцать назад оттуда отселили всех без исключения жителей, потому что проживание тут было просто опасно для жизни. Ну а колонии оставили, ну а чё, зеки же не люди. В принципе, такая же ситуация и в г. Ангарске в Иркутской области. Там несколько колоний тоже находяться в километре от очень вредного нефтехимического завода гиганта. Вполне возможно, что это сознательная политика властей по перевоспитанию зеков, а вернее по искоренению преступности при помощи химической травли преступников. 
В процессе к беседе присоединился человек среднего возраста с усами, он не плохо ориентировался в политических процессах и, как позже выяснилось, прекрасно знал меня по информации из СМИ. Этим человеком оказался Игорь Иосифович Иткин, бывший владелец крупного томского завода по производству комплектующих для компьютерной техники. Насколько я понял из его рассказа, завод у него отобрали силовики, а его самого закатали на 11 лет общего режима. Это, кстати говоря, очень редкое явление, так как обычно санкции статей для общего режима ограничиваются 10 годами, а тут дали 11. Иткину было на тот момент что-то около 54 лет, сидел он уже около 4-х, значит должен был выйти, когда ему будет чуть больше 60-ти. При первой нашей встречи Иткин сказал, что я ему напоминаю Солженицына на какой-то, по его словам, знаменитой фотографии, где тот в телогрейке.   
Так как я формально считался обыкновенным зэком и меня больше не могли содержать в «СУСе», то какое-то время я находился в карантине, вместе с Иткиным. А чуть позже я узнал, что он стал библиотекарем колонии и мне удалось наладить через него нормальную поставку интересующей меня литературы.  За что я и сейчас признателен этому человеку, так как он действительно находил в библиотечных завалах подчас очень редкие и нужные для меня книги, ведь самому мне туда ходить было нельзя. Но это, когда я уже опять попал в «СУС», а попал я туда следующим образом. При приезде в колонию из больницы, мне всё-таки вручили мою сумку, но только на период следования от места выгрузки до места досмотра. Тут же у нас у всех опять изъяли сумки и всех нас заперли по боксикам с решётками без глухих дверей. В этот раз до обыска я сидел не долго, меня почему-то вызвали по фамилии, хотя обычно тут просто живая очередь и кто хочет тот идёт вперёд. Подойдя к столу обыска, я увидел в помещении большое количество сотрудников, необычно большое. Один из них стоял с видео камерой, и уж как-то слишком официально, начальник режимного отдела «СУС» Гайдуков начал просить меня показать ему мою сумку. Я практически сразу понял, что это кульминационное действие по какой-то очередной провокации против меня, и сейчас я наконец-то должен понять, что мне опять напихали в сумку, которую мне так и не отдали при переезде из КТБ.
Гайдуков осуществлял досмотр лично, он вытащил пару вещей, досмотрел их и тут принялся досматривать мою огромную толстую тетрадь. Проводя металлоискателем по её ребру, он услышал характерный звон, и начал копаться в этом месте. В итоге разобрав ребро жёсткости он нашёл там лезвие от одноразового станка, причём было совершено понятно, что его приклеили туда совершенно недавно. Я разумеется, сразу же выразил словесный протест, сказал, что это очередная провокация сотрудников ФСИН и их подручных из числа осужденных. И что я буду писать жалобу на данные незаконные действия сотрудников.
На следующий день у нас был мед осмотр, который показал у меня существенное повышение артериального давления. Дело в том, что я действительно как-то уже поверил, что буду жить в лагере, что довольно сильно расстроился тому что против меня, провели очередную провокацию. Но дело даже не в том, что меня снова могли посадить в «СУС» а вообще в том, что вот таким лёгким способом они могли подкинуть мне в сумку всё что угодно вплоть до наркотиков и тогда бы я уже точно не вышел бы из заключения живым.  Такая перспектива для меня казалась вполне реальной, так как бесчестие и бесчестность большинства сотрудников ФСИН России меня уже не удивляла вообще.
Я начал составлять жалобы в различные инстанции, но надежд на то что они дойдут до адресата не было. А звонить мне по-прежнему не разрешали.  При приезде ко мне жены мы правда условились с ней, что если я в письме буду писать слово «КРУТО», то это будет означать, что у меня какие-то серьёзные неприятности, что мне нужна срочная помощь, приход адвоката. 
Вероятно, я написал подобное письмо, но на то, чтобы оно дошло до Москвы нужно было время, а впереди маячили праздники значит, и адвокат всё равно не пришёл бы раньше двух недель. Да и как скоро жене удастся найти тут защитника, ведь дома очень плохо с деньгами, а общественно активных адвокатов в Красноярске как выяснилось практически нет.
И всё же я метал громы и молнии, стращал отрядника, что объявлю голодовку пусть мол он об этом передаст начальнику и т.д. Вскоре пришёл начальник колонии и буквально поклялся мне что это не его инициатива. Что он сам против того, что меня так «морщат» и, мол, он умывает руки и сажать меня в «СУС» не хочет.
Через пару дней ко мне приехал Гураль, он повёл себя со мной мягко, объясняя, что на них давит Москва, что я не являюсь для них опасным элементом, и им незачем меня держать в изоляции, но Москва настаивает, а они, мол, люди подчинённые.  Он чуть ли не умоляюще попросил меня посидеть какое-то время в «СУСе» взамен обещал предоставить ряд льгот. Я решил согласиться, но для себя сделать ряд оговорок. Во-первых, я опасался, что если не соглашусь на его предложение, то против меня всё равно проведут какую-нибудь более искусную провокацию и в «СУС» запрячут, но чуть позже. Вообще на самом деле это не сложно. Как говорится, докопаться можно хоть до столба.
Гураль обещал дать мне звонок и вообще впредь давать звонки раз в две недели. При этом я всё же предпочитал попытаться повернуть ситуацию к скандалу, но для этого мне нужен был надёжный адвокат. У меня оставалась ещё одна надежда о том, что о происходящих в колонии событиях скоро станет известно общественности, как говорится, с другой стороны. Ведь в начале декабря из колонии почти что экстренно освободили Юрия Бахланова, он же Юра «Сейф». Верховный суд вынес однозначное решение, что он должен попадать под амнистию, получается, что его почти полгода держали в ИК незаконно, сделав его злостным нарушителем режима содержания под стражей. Но это нарушение вообще к акту об амнистии не имело никакого отношение. Кстати говоря, Юра знал о всех моих приключениях в СИЗО-1, как говориться в мельчащих подробностях, ведь об этом мы разговаривали с ним на прогулках не единожды.  У него были кое-какие связи в СМИ и вхвод на красноярских адвокатов, так что я ждал, что помощь может прийти и с этой стороны.
26 декабря состоялась очередная комиссия, на которой я был признан «злостным нарушителем», начальник сидел с опущенными глазами. Мне дали зачем-то 10 суток, придя в камеру «ШИЗО» я возмутился этому обстоятельству, так как мне предстояло провести и Новый год в ШИЗО.  И хоть в тюрьме этот праздник был для меня не важен я всё же решил, что при приезде Гураля буду просить его переписать мне ШИЗО на меньший срок. Он приехал через пару дней, сказал, что постарается снизить срок, а позвонить даст 31 декабря, для этого приедет специально. Ещё на следующий день меня вывели в коридор и вручили новое постановление на 5 суток вместо десяти. Получалось, что я выходил в «СУС» 31 декабря.
Ребята в камере знали все мои перипетии и были удивлены, что такое возможно. Но факт оставался фактом, меня вывели в «СУС» 31 декабря, и я туда пришёл с огромной посылкой из дома, которая мне пришла буквально 28 декабря.
В «СУС» меня поместили в ту же камеру, только там прибавился ещё один человек это был Денис Вовк, молодой человек из Норильска. Ребята обрадовались моему приезду, а когда узнали, что я ещё и с целой посылкой, да к тому же, пока я был на карантине я ещё и сам закупился в магазине ИК, то их радость стала безгранична.
В общем, эти новогодние и рождественские праздники мы провели в хорошем арестантском настроении.
В камере я с радостью обнаружил, что ребята не теряют динамики и так же вдумчиво и в большом объёме читают книги. Чуть халявил только Вовк. Вовк вообще был легендой лагеря. Наверное, в какой-нибудь западной стране он запросто мог стать звездой экрана или на худой конец каким-нибудь аниматором на пляжном курорте. Но, рождённый в Норильске, сын украинских родителей, крымчанина-папы и херсонки-мамы, был буквальны бит, чуть ни каждый день теми, кто его окружал по лагерю. Нет, тут не было какого-то национального подтекста, Денис и вправду был каким-то необычным и это бросалось в глаза, по сути дела он был большим ребёнком. Почти 2 метра ростом, худощавым, с косоглазием, он постоянно требовал к себе внимания, не мог спокойно посидеть и пяти минут. Причём у него и вправду был какой-то психиатрический диагноз, вроде бы синдром недостатка внимания. Он постоянно креативил какие-то полудетские шутки, затевал совершенно наивные разговоры, чем очень быстро вгонял в гнев своих собеседников, подчас которые и сами не очень уравновешены. Но он это делал безусловно не со зла, он никогда никому не грубил, был вполне интеллигентно воспитан, но круг его интересов смущал собеседников. Он рассказал, как был панком, металлистом, ещё каким-то неформалом, готом что ли, или даже сатанистом. В общем, не от мира сего. А в Красноярске народ, достаточно консервативен и брутален, поэтому его стремления к подобного рода экспериментов тут не разделяли и регулярно подвешивали ему фонарей под глаз. В общем, он настолько был необычен, что администрация предпочитала держать его в отдельности от массы, то в «БУРе» (барак усиленного режима место более мрачное и строгое чем «СУС»), то в «СУС».
У нас ему вероятно тоже было тяжело, так как мы втроём почти всё время читали и лишь на небольшой период времени прерывались на какие-нибудь разговоры, и то преимущественно на серьёзные темы.  Вовк в конечном итоге тоже стал присоединяться к нашим беседам, через пень колоду выучив мат часть, прочитав пару книжек, опять же одна из них - «Как закалялась сталь» Вовк стал гореть идеей революционных перемен, причём обязательно путём свержения власти революционным способом для построения истинного коммунизма. Мне даже пришлось охлаждать этого пламенного революционера объясняя ему, что для этого нужны объективные процессы в стране, а не только наше желание.
Однажды Вовк, поделился своим воспоминанием. «Стою я, - говорит, - в строю перед походом в столовую, вдруг какой-то парень нагибается, чтобы завязать шнурок, и я вижу его задницу, ох, как я возбудился». Я меня чуть ложка не выпала из рук, говорю: «Ну, так значит ты гомосексуалист, тебе вообще-то нужно в другой камере сидеть». Он по-детски обиделся: «Да как же так, нет, я не гомосексуалист» «Ну, - говорю, - если ты возбуждаешься от вида мужской задницы, то кто же ты?» Но тут же я вспомнил, что у Вовка вроде бы на свободе была какая-то долгая и не всегда взаимная любовь с девушкой, на которой он чуть не успел жениться. Из этого поправившись я сделал вывод и сказал, что ты, мол, бисексуал, беру свои слова назад. Ребят очень позабавила эта сцена и в очередной раз эта история открыла дискуссию на тему однополых сексуальных отношений в местах заключения. Лично я не признавал подобного рода отношений нормальными. Мне как бы было всё равно,кто чем занимается. Но я мыслил так, если уж тут нищими существами считали тех, кого используют как женщину, то почему нормальными считают тех, кто это делает, ведь это тоже отклонения с точки зрения общепринятых в России норм поведения в сексуальных отношениях. Я уже много раз слышал о совсем уж удивительных вещах. Дело в том, что сторонники использования мужчин для сексуальных утех в заключении ссылаются на долгое отсутствие девушек довольно продолжительное время, мол, за неимением оных их криминальная философия допускает это нормальным. Но вот один сокамерник из Липецка, рассказывал, как там он встретил своего знакомого, тот был известным авторитетом в криминальном мире, он только пару дней как попал в очередной заключение. И тут же стал спрашивать где тут «машки» сидят получше, то есть петухи, с его точки зрения, покрасивее. Я бы, мол, сейчас с кем-нибудь поразвлёкся и т.д. И вроде как в конце концов там он договорился с операми, чтобы его перевели в камеру где помимо прочих сидят и интересующие его петухи.  Мой земляк в иркутском СИЗО, да и многие в иркутском СИЗО рассказывали множество историй как используют петухов в зонах иркутской области. У самых красивых там есть хозяева и этот хозяин может продать данную «девушку» какому-нибудь арестанту. Или поменять на что-то ценное. И зачастую отбоя нет от таких покупателей. При чём часто этих несчастных мужчин обряжают в женские одеяния и устраивают целые групповые оргии.  Хотя лично для меня тут вовсе не понятно, кто несчастный: только ли мужчины петухи или и те, кто их использует как женщин. Ещё в Иркутском СИЗО в 2013 году я в ходе как-то образовавшейся дискуссии на эту тему, стал высказывать свою критику в адрес этой традиции. На что мне ответил человек, отсидевший к тому периоду уже три года, мол, посидишь три-четыре года по-другому заговоришь. Я отсидел 4.5 и ни разу меня не посетила мысль хоть о каком-то сближении с человеком моего пола. Более того мне эта мысль просто противна на физиологическом уровне. Это не значит, что я готов идти громить гей парады, но лично для меня эти отношения не приемлемы в первую очередь в связи с физиологическим отвращением к этому явлению. Если в московских СИЗО я встречал людей, с которыми был солидарен в этом вопросе, то в красноярской ИК-31, по-моему, большинство было в этом моими противниками.
Вполне возможно эта распущенность вообще присуща молодому поколению, ну а может просто в Красноярске, как не зажимай, всё же сильны некие криминальные традиции, которые допускают это приемлемым в местах заключения. При этом, у меня вообще из рассказов моих сокамерников создалось такое впечатление, что некоторые чуть ли не специально стремиться в заключения, потому что могут только тут спокойно предаваться близости с лицами своего пола.  Тут кто-то из читателей может подумать, вот, мол, задолбал, поднял эту неприятную, неудобную тему, и к чему, мол, это всё! Ребята, в тюрьме, в заключении это чуть ли не самое главное, что нужно знать! У меня вообще создалось впечатление, что большая часть понятий — это какие-то отголоски от сексуальных представлений о природе вещей.  Запомните, тут очень многое крутится вокруг полового вопроса. Мужские и женские гениталии и некое неправильное обращение с этими штуками в разговорах могут не только отодвинуть вас на самую нижнюю ступень в криминальной иерархической системе понятий, но и реально стоить вам жизни!
Я могу вам дать следующий совет по этому поводу! Никогда ни с кем не обсуждайте никаких своих сексуальных опытов, это может для вас закончиться настоящей драмой. Если уж вы хотите чем-то похвалиться, то стоит ограничиваться лишь, как говорится классикой жанра! В общем, советую вам выступать в роли миссионера не более того!  На моей памяти один молодой человек где-то проговорился, что он как-то поцеловал свою девушку не туда куда следует и его моментально отправили жить к петухам. Причём этот вопрос решали воры, и видать, что они не хотели портить жизнь парню, переспрашивали его было ли это. На что через некоторое время он подтвердил данный факт и ему велели собирать вещи и искать своих, что на криминальном языке приравнивалось к тому, что его отправили в «гарем», то есть в камеру, где сидели одни петухи. Так что этот вопрос и эта тема, для тюрьмы имеет практическое значение.
Кстати, я слышал, что некоторые авторитеты запускают по зонам прогоны, чтобы зэки старались не прибегать к данному виду отношений. Но так как прямого запрета от воров нет, то часто эту рекомендацию игнорируют.
31 декабря Гураль мне действительно дал позвонить, я жене произнёс пару кодовых слов, на которые она отреагировала довольно оперативно, после праздников ко мне пришёл адвокат. Его, действительно, помог достать Юра Сейф. Но этот адвокат оказался платным и за один приход он брал 10 000 рублей, я понимал, что для начала скандала, например, объявления голодовки нужно, чтобы ко мне адвокат приходил хотя бы через день, а лучше каждый день, иначе тут со мной могу быстро расправиться. Я передал адвокату кое-какие документы и поставил ряд задач, одна из первых заключалась в том, чтобы мои адвокаты через общественников в Москве нашли общественного адвоката в Красноярске.  Но вскоре я узнал, что это сделать не получается. Виной тому множество явлений, но одно из них, наверное, то, что мои адвокаты окончательно рассорились из-за Крыма с российскими либералами и, наверное, это отразилось и на мне. Хотя для либералов возможно было бы и достаточно того, что я и сам поддержал присоединение Крыма к России. Причём, на мой взгляд, я-то как раз руководствовался абсолютно демократическими ценностями в этом вопросе, я прекрасно знал ситуацию и в Крыму и на Украине в целом, на протяжении многих лет внимательно следил за ней и для меня не оставалось никаких сомнении, что так называемая новая украинская власть, а, по сути дела, ставленники «Вашингтона», будут вытворять всякого рода провокации против русскоязычного населения как на Украине в целом, так и в Крыму в частности и, конечно, Россия должна была как-то отреагировать в этом вопросе.  Более того, я считал и считаю, что это абсолютно геополитическая история, которую в первую очередь затеяли опять же американцы для того, чтобы Россия и ЕС дистанцировались друг от друга как можно дальше, возможно даже, чтобы вступили в горячую фазу противостояния и уж точно, чтобы не срослись в нечто конфедеративное по типу возможного вхождения России в ЕС. В таком случае США теряли бы мировое лидерство окончательно, так как экономическая мощь и, уж тем более, военная мощь такого объединения наверняка занимала бы мировое лидерство во всём мире по всем параметрам развития.
Думаю, в США предполагали о таком сценарии и удачно сыграли для его предотвращения с помощью провокационного переворота на Украине, который носил явно фашиствующий русофобский характер.
Однажды Макара вызвали в оперотдел, он пришёл оттуда необычно возбуждённым. Чуть отдышался и говорит: «Они нас слушают постоянно, камера на прослушке, всё слышно прямо у них в штабе. Опер злой, что мы тут ведём политические беседы. Будь острожен, Лёня, а то тебе голову оторвут».
Где-то в середине января врачи ИК решили исполнить рекомендацию врачей КТБ и начали лечение моих проблем по урологии. Мне выписали лекарство, о котором я мало что знал. И вероятно, и мои же родственники не окончательно выяснили можно ли было его применять. Мне нужно было делать капельницу, но высылать из Москвы раствор было не реально, поэтому мне выслали лекарство в ампулах с надеждой, что физраствор найдется и в ИК. Но в ИК ничего не нашлось, и я подозреваю, что тут просто не было капельниц. В общем медицина предложила мне ввести мне лекарство не медленно с помощью капельницы, а одним уколом в вену. Я переспросил, не опасно ли это, но меня уверили, что всё отлично. Пришла медсотрудница ИК и сделала укол в вену. Уже через минуты десять мне стало очень плохо, сердце стало лихорадить и явно повысилось давление. Далее всё скалывалось как в детективном романе о покушении на убийство. На продоле в этот день дежурил новый инспектор, он не знал ни моих проблем со здоровьем, ни вообще, кто я такой.  Сокамерники попросили вызвать врача, так как я стал чувствовать себя плохо, он сделал вид что вызовет. Так же мы попросили забрать у соседей мой тонометр, они зачем-то попросили его вчера, им передал его другой сотрудник. Но этот новый, следуя идиотским инструкциям ФСИН России, отказался передавать вещь из камеры в камеру, формально он прав, а вот, по сути, таких идиотов даже во ФСИН тяжело найти, так как, когда идёт речь о здоровье и тем более о жизни, то сотрудники обычно идут на встречу даже путём нарушения идиотских инструкций. Врач не шёл, тонометр он не передал, а мне становилось явно хуже, я стал просить, чтобы он мне позволил лечь на кровать, но сотрудник строго настрого запретил мне это делать, усматривая тут какую-то хитрость, мол, я хочу таким хитрым способом нарушить инструкцию на запрет о нахождении на спальном месте.   Так продлилось, наверное, с полчаса, когда мне сделалось совсем уж плохо и я лёг на лавку, так как фактически не мог даже сидеть. Я конечно принял свои лекарства, повышенную дозу спазмолитиков и что-то от давления. Это на какое-то время помогло, но через короткое время новая волна приступа опять меня пригвоздила к лавочке. Наконец-то инспектор созвонился с начальством и ему разрешили передать мне тонометр, к тому моменту все соседи уже знали, что у меня приступ и что врач не идёт уже около часа. Все начали стучать в свои двери, по сути, подняв минибунт! Инспектор стал к нам подбегать чаще с глазами бешеного и полностью растерянного таракана. Он тут был впервые и не знал, как и что нужно делать. В нашей камере творился страшный переполох. Я уже еле говорил и с трудом дышал, ребята все сильнее тарабанили в двери, особо страстно это делал Вовк, у него наконец-то появилось настоящее революционное дело, в котором он мог себя реализовать. Весь «СУС» гудел, не смолкая, уже начали кричать из других бараков, что, мол, у вас там произошло. Вполне вероятно, это был вечер пятницы, как обычно, начальства мало и т.д. На вопрос, где врач, инспектор уже растеряно отвечал, что у них там какая-то пересменка. То есть, по сути, в лагере врача нет вообще. Уж и не знаю, случайно ли мне вкатили этот укол перед сменой врачебного персонала. Весь этот шум длился около трёх часов, я выпил огромное количество таблеток, давление то падало, то подымалось опять каким-то волнообразным способом.  Врач пришёл, когда мне уже заметно полегчало. Но всё же я был достаточно слаб, чтобы общаться даже шёпотом. Открылась дверь, врач поинтересовался, что у нас произошло, при этом он не вошёл в камеру, хотя имел полное право на это. Он стоял как-то подозрительно далеко от камеры, метра полтора за закрытой решёткой и таким образом визуально изучал моё состояние здоровья, мне пришлось подойти к нему ближе и шёпотом рассказать, что случилось. Он даже, не измерив мне давление, не сделал ничего, лишь оценив, что я, мол, правильно всё сделал сам, выпив нужные таблетки, к слову добавил, что «актовегин» вообще противопоказан при моих диагнозах и тем более то, что его поставили таким способом не капельницей, а уколом это совсем плохо. Я не стал вступать в дискуссии, и врач ушёл при этом всё-таки разрешив мне прилечь на кровать. Но это уже было примерно за час до отбоя.  Тут важно напомнить, что это лекарство мне выписали врачи КТБ, то есть высочайшей квалификации по мнению сотрудников ФСИН Красноярского края.  Ну а непосредственно лечение в колонии уже санкционировал главврач ИК. С этим врачом у меня связана печальная, и отчасти смешная история. Когда я приехал в лагерь, то у него на приёме объяснил ситуацию со своим здоровьем и вообще, кто я. Он уже знал, кто я такой, ну а диагнозы мои видел на бумагах. Но в эпикризах не было указано, что мне требуется постельный режим. При этом там, кстати, был сказано, что я имею ограничения по физическому труду.  Я стал объяснять глав врачу, что, мол, в Москве все спокойно лежат на кроватях, когда захотят и поэтому там врачам просто в голову не приходит писать, что человеку нужен постельный режим, это как бы по умолчанию. На что врач мне ответил, мол, у него такой же диагноз, и он живёт и здравствует. 
Так вот, этот доктор умер за пару месяцев до моего освобождения.
Кстати,  если у вас сейчас близкий человек сидит в СИЗО или там находитесь сами, то попытайтесь заполучить там такую справочку, чтобы там было написано, что вам требуется постельный режим. Вдруг вы попадёте в «красный» лагерь, там эта бумажка существенно облегчит вам жизнь.
А вот сейчас попрошу внимания, похоже я уже сам запутался во всей этой истории с медициной. Дело в том, что уже дома я посмотрел в интернете, насколько вреден мне актовегин! Но оказалось, что он мне не мог быть вреден. Но тогда почему мне стало так плохо, и почему пришедший врач сказал, что он мне вреден. И от сюда следует логического вопроса, а вообще, что мне ввели в вену в тот день? Я ведь сам не видел, как медсотрудница набирала лекарство в шприц! Уже на следующий день я написал заявление на имя начальника СИЗО с просьбой разобраться в этом инциденте, в данном заявлении я ставил вопрос, не было ли это сознательным действием медицинского персонала. Так же когда через пару недель ко мне в очередной раз пришёл адвокат я передал с ним подробную записку о случившимся инциденте и о ряде других случаев нарушения моих прав. Данная рукопись дошла до моих родственников и адвокатов, но я в ней просил опубликовать её только лишь в случае крайнем, а именно моей смерти.
Врачи решили далее не лечить меня, да и я конечно, более не согласился бы, чтобы мне что-то вводили в вену. Да и вообще на какие-либо манипуляции врачебного характера я стал смотреть тут с большой осторожностью. Единственно, что я постоянно просил, чтобы мне дали хоть сколько-то времени постельного режима. Однажды, когда глав врач умер и новым глав врачом как раз стал тот, который приходил ко мне во время приступа, при очередном его обходе «СУСа» я поставил вопрос о постельном режиме. Он отказал мне с такой мотивировкой, что, мол, не видит клинических показаний ля этого. Я высказался что-то в таком смысле, что вам далеко до доктора Гааза, хотя, мол, вы, наверное, даже и не знаете о таком. В ответ он мне выдаёт, что прекрасно знает, кто это и у него, мол, даже есть медаль этого замечательного немецко-русского врача царских времён. Медаль он получил от ФСИН России, оказывается, тут есть и такая ведомственная медаль. На что я ему парировал, а во ФСИН России случайно медали доктора Менгеле нет? Доктор смутился, вероятно, он понял мою иронию касающуюся и его лично!
Но это было почти через год, а пока мы плыли в нашем космическом корабле. Я всегда своё заточение сравнивал с полётом людей в далёкие космические пространство. Помню ждал, когда будет 500 дней, это время полёта до Марса и обратно, потом эти сроки казались мне детскими, так как я в общей сложности был под стражей около 1 500 дней.
Летели дни, перед глазами мелькали книжные образы и лишь иногда я возвращался в реальную обстановку в камеру. В один прекрасный день от нас увели Вовка. Он окончательно достал Макара и, по сути, Макар его выгнал. Я практически никогда не вмешивался во внутри камерные разборки. Так как любое напряжение нервной системы могло привести к очередному приступу. Так или иначе я сталкивался с этим явлением в своём организме и экспериментировать не желал.
Наверное, к февралю -арту мы опять остались втроём. Опять воцарилась наша библиотечная тишина. Вовк переехал в камеру где-то по соседству, там его выгнали через несколько дней, потом его перевели за стенку, где он находился с цыганом по прозвищу Казак, так как у него была фамилия Казаков. С Казаком они очень быстро разодрались, и Вовка увели в «бур», где он уже и до сидел до конца срока, освободившись где-то в октябре 2016.
Я совсем забыл рассказать, за что он сидел, он узнал, что его другу срочно нужны деньги и не нашёл ничего лучше, как залезть в какую-то огромную гостиницу и украсть там большой телевизор. Правда при этом за несколько дней до этого он ещё где-то стащил бензопилу, которую продал, по-моему, за 1.5 рублей. В общем, он получил коло трёх лет, большую часть из которых просидел в «буре». У него был официальный медицинский диагноз с каким-то отклонением. Но это скорее было что-то типа аутизма.
Вообще про него, наверное, можно было написать отдельную книгу или хотя бы главу. Вовк принимал в зоне Ислам и чуть ли тут же в колонии не загремел за исламский экстремизм. Так как на него донесли, что он уже после освобождения чуть ли не собрался ехать воевать на пути джихада в Сирию либо куда-то ещё. Потом он начал себя считать патриотом Украины, так как у него родители с Украины, я ему объяснил, что украинцы, живущие на востоке Украины, а тем более в Крыму в большей степени такие же русские люди, тогда он стал вполне себе патриотом России. Правда, чтение книг и журналов всё же научило его отличать основные моменты общественно политических противоречий в обществе. И в конечном итоге из колонии он уже освобождался яркокрасным революционером. Надолго ли.
Кстати тема Ислама в колониях и тюрьмах это вопрос не лирически. Пропаганда этой религии идёт полным ходом, и разными методами. Иногда вполне приемлемыми, но часто и довольно агрессивным и хитрым способом. Допустим, если у какого-то арестанта проблемы, то эти проблемы обещают решить мусульмане, если он примет ислам. Многие молодые люди оказавшись в сложной житейской ситуации, в плоть до того, чтобы его не опустили, принимают Ислам, начинают молиться и т.д. Я лично видел несколько человек с существующими психиатрическими диагнозами, которые принимали ислам, начинали потом шушукаться с довольно подозрительными личностями и заговаривать о вполне политических планах будучи уже якобы мусульманином. Многие и действительно довольно яростно начинают пропагандировать эту религию. Я не хочу сказать, что это всегда плохо, есть и положительные примеры, когда Ислам менял людей в положительную сторону. Но в лагерях и зонах Ислам, на мой взгляд, часто носит какой-то искажённый характер, он явно замешан на политизированных вопросах бытия современного мусульманина.   И у меня создавалось такое впечатление, что ФСИН России совершенно не знает, как реагировать на эти явления. И так же очень прискорбно, что в колониях и тюрьмах вообще практически не ведётся какой-нибудь философски воспитательной работы, в т.ч. числе к сожалению, ни церковь и официальные религиозные деятели мусульманской религии колонии не посещают. Во всяком случае в Красноярске я их не видел вообще ни разу! Они там нужны, на мой взгляд, хотя бы раз в неделю! С хорошей проповедью!
Запись из моего дневника.
28.01.2016.
«Прочёл Хаджи-Мурат, «Кавказский пленник» и «Набег», Л. Толстого. Дочитал Э. Золя, «Деньги» - конечно, выше чем «Чрево Парижа», есть социальные актуальные дискуссии, есть острота и азарт и подобие любви. И много падения человеческой морали. Опять же эта наивная простота, вера в то, что наукой и развитой инфраструктурой можно переделать любого человека. Конечно, можно, но нужно и что-то ещё, наверное, в первую очередь новая философия бытия.
  Толстой в «Хаджи-Мурате» выступил скорее, как журналист-хроникёр. Я не увидел какой-то глубокой мысли. Если она и была, то это «сколько волка ни корми», тогда не совсем понятно причём тут трава репейник, (репей). Хотя, конечно, в рассказе есть и колорит вечные российские проблемы. Чиновники и дураки у власти. Пожалуй, завтра возьмусь за второй том «Унесённых ветром». Сегодня адвокат не пришёл, адвокат - фейк. Написал сказку про мула, отправлю Марине, в МСК».
Я сразу извинюсь перед теми, кто может быть не читал перечисленных произведений, и возможно, такая запись кому-то покажется сумбуром. Но для тех, кто читал вышеуказанные книги, наверное, всё буде понятно. От себя могу лишь посоветовать прочесть всё вышеупомянутое, разве что кроме «Чрева Парижа», всё остальное безусловно сногсшибательные шедевры мировой литературы каждый в своей области. Особое внимание обратите на «Деньги», эта книга даст вам во много понимание, как работает рыночная экономика, расскажет о психологии капиталиста финансиста и о том, что бывает если такие люди перестают контролировать себя в своей деятельности.
И всё же у нас катастрофически не хватало книг, но в конце концов мы всё же достучались до зама начальника колонии по воспитательной работе и нам стали приносить книги из самой библиотеки колонии, а не только из тех книг, что лежали на каптёрке в «СУСе».  Правда, этот процесс был тоже не прост, поэтому постоянно приходилось напоминать ответственным лицам, что нужно заменить книги. В месяц я читал вроде бы не так-то и много 5 – 7 книг. Правда, под конец стал читать 9 – 10.
В феврале мне сняли полосу, дело в том, что, когда я приехал из СИЗО в ИК меня поставили на «профилактический учёт» эта такая мера контроля за осуждённым из-за разного рода причин. В моей ситуации меня признали склонным суициду, так как я в СИЗО объявлял голодовку, по классификации ФСИН этот факт означает, что я склонен к членовредительству. То есть голодовка приравнивается, например, к такому поступку, как порезка вен и т.д. и вот в течении нескольких месяцев психолог ИК якобы наблюдал моё поведение и пришёл к выводу, что я более не склонен к членовредительству. Хотя я всегда отвечал, что если в отношении меня будут нарушаться права, то я в любой момент могу объявить голодовку, и считаю это нормальной реакцией человека, находящегося в заключении в месте где, не соблюдаются его права.
Но моя принципиальная позиция игнорировалась, вероятно, им просто нужно было меня снять с этого абсурдного профучёта, так как сам факт его существования косвенно доказывал, что я против чего-то протестовал.Но при этом в тот же день мне дали новую полосу и поставили на проф. учёт, как дезорганизатора. Одного из тишайших заключённых ИК, целыми днями читающего книги умудрились сделать дезорганизатором. Но мотивировали данный факт не тем, что я нарушаю режим содержания, а потому что я, мол, осужден по ст.212 ч.1 «Организация массовых беспорядков», я попросил пояснить мне всё же более подробно, почему на меня навесили новую полосу.
БОР мне объяснил, мол, существует приказ по ФСИН, осужденных за дезорганизацию исправительных учреждений по ст.321 и ст. 212 ч. 1, УК.Р.Ф., ставить на профилактический учёт. Говорю, это меня-то не должно касаться, ведь я осужден за так называемые беспорядки на «Болотной площади» в Москве, причём же тут исправительное учреждение? Или вы Болотную площадь в Москве считаете исправительным учреждение? Молчит, ответить нечего, но в итоге полоса дезорганизатора, последовала во всех моих характеристиках. И когда мне позже отказали в «УДО» и когда мне назначили административный надзор, после освобождения, как лицу не исправившемуся, везде фигурировала формулировка, что я осужден за дезорганизацию нормальной деятельности исправительных учреждений. Более того с того дня ежемесячно с меня стали брать расписки о том, что я предупрежден о существовании ст.321 УК.Ф. и об ответственности за дезорганизацию деятельности исправительного учреждения.
В такой диспозиции мы до сидели где-то до начала мая, в камере эпизодически появлялись новые арестанты, но как правило, на долго не задерживались. На библиотечный режим люди с явно низким интеллектом выдержать не могли. И попросту по разным причинам сбегали от нас.
В мае в камере появился Саша Кудинов, сперва я подумал, что это какой-то суперкриминальный авторитет, но откуда он мог взяться в красной камере. Нет, оказалось он такой же вязанный, как и ребята, просто его язык не умолкал, он знал все новость зоны, где какой живёт, петух, кто стал крысой, кто стал или чуть не стал петухом. В общем, профессор зоновских наук. Какое-то время я даже думал, что ребята сорвутся с катушек, так как отчасти они стали участвовать в дискуссия, спровоцированных Александром.  Но свежа тяга к книгам и к хорошим газетным статьям взяла верх и в камере вновь воцарилась тишина. А Александр наконец-то прекратил словоблудие и так же погрузился в чтение. Читать он начал, по-моему, только в заключении, но уже в нашей камере он реально преуспел. Я стал проверять понимает ли он, о чём читает, уж получалось у него слишком быстро он чуть не дотягивал моей скорость чтения. Оказалось, он всё прекрасно понимает и запоминает, он даже как-то внешне стал меняться на глазах, рассуждать более здраво и по сути. 
Я бы на месте руководства тюремного ведомства вообще ввёл бы какое-нибудь правило, которое с помощью прочитанных книг могло бы отменять разного рода взыскания в плоть до «ШИЗО». Вот допустим, дали тебе выговор, а ты уже сидишь в «СУСе», «БУРе» «ЕПКТ», пусть человек прочтёт 10 книг из списка, предоставленного администрацией СИЗО, пусть напишет короткий отчёт о каждой книге, как её прочтёт, без шпаргалки, сам отдельном помещении. Или перескажет эту книгу. И так все десять, всё пусть администрация колонии смело отменяет данному человеку нарушение! Во-первых, это будет означать, что человек стремиться исправиться, во-вторых это будет означать, что человек порядка двух месяцев сидел спокойно и читал книги, а это, поверьте, дорого стоит, это стоит миллиарды нервных клеток как сотрудников, так и окружающих особо буйного человека арестантов, и третье, наверное, самое важное, такой человек получит реально положительные знания и заряд позитивной энергии на всю оставшуюся жизнь!
Между тем в мае сперва Бабурин, а потом и Макар покинули камеру, они ушли в лагерь. Честно говоря, я отчасти хотел поменять арестантов в камере, так как мы в замкнутом пространстве находились вместе уже месяцев 9, а столь долгий срок всегда ведёт к тому что люди надоедают друг другу. Но, как говорится, от добра добра не ищут.
В камеру пришли молодой парень родом из деревни по фамилии Толстиков, по-моему, звали его Константин, но в обиходе его «дразнили» Толстый, и ещё один тоже почти поселковый парень по фамилии Матрюк.  С Толстиковым я уже был знаком, он бывал в нашей камере, не ужился тут, не смог вынести тишины камеры, да к тому же переругавшись с соседями «мужиками», со скандалом перевёлся из нашей камеры. Это был 19-ти летний парень, плотного телосложения, среднего роста. Чуть позже выяснилось, что по тюремным меркам у него было много косяков, которые не соответствовали названию порядочного арестанта, даже и красного.
Матрюк зашёл с таким выражением лица, будто ему тут все должны. Чуть ли не с первых слов он начал, говорить, мол, если кто его назовёт хохлом, получит в зубы. Далее, мол, вообще-то я всегда сплю на нижних полках, но вот сейчас ладно уж тут все люди, мол, хорошие, никого трогать не буду. Я в принципе не особо слушал разговор явно ограниченного человека, как читал свои книги, так и продолжал это делать и далее. Саша же начал всё больше стучать в соседние камеры, крутить верёвки, доставать по научению Матрюка всяких предметы в основном, чтобы обменять их на сигареты в сотрудников. В «СУСе» существовала такая практика, например, незаметно оставить в камере станок для бритья, а потом почти шантажируя сотрудника, курильщики выменивали у него сигаретку или две в обмен на эту бритвочку.
Честно говоря, часто не совсем далёкие в умственном смысле арестанты с явно слабой силой воли целыми днями только и делали, что думают, как бы найти сигареты, из-за этого они попадают в совершенно страшные истории, для некоторых из них это заканчивается и понижением статуса или серьёзными побоями. Вот и наша камера постепенно превратилась в место, где круглые сутки генерировались идеи как найти одну-две сигаретки. Курильщик в тюрьме находящийся без сигарет, реально, на мой взгляд, сравним с наркоманом на воле. Только вот в тюрьме наркоман от этого по неволе отучается, а курильщик, по-моему, курить не может бросить даже в тюрьме. Ну, разумеется, есть случаи, кто бросает, ну основная масса идёт на любые идиотские поступки ради затяжки этого никотинового наркотика.
Постепенно наша камера погружалась в бесконечный хаос и адское поклонение низменности и во многом я стал мишенью для разного рода критики.
Если сперва ребята взялись за книги, то теперь не читал практически никто, бросил это дело даже Александр, человек, подававший надежды. Камера погружалась в какой-то бесконечный галдёж, выяснение отношений, потасовки, и мордобития. Все темы разговоров крутились вокруг одного, где взять сигарет. Ну, а между беседами выясняли отношения то Толстый с Александром, то Матрюк с толстым, то Александр с Матрюком. Если раньше, ребята, понимая моё состояние здоровья укладывались спать практически сразу после отбоя, то сейчас с новыми сокамерниками посиделки и даже жёсткая борьба могла продолжаться хоть до глубокой ночи. В камере всё летело вверх дном, тряслись кровати, мне спокойствия не было, я, разумеется, пытался увешивать их, что он ведут себя нехорошо. Но в себя ребята приходили ненадолго, а потом всё начиналось опять. Дело даже доходило до того, что соседи из «мужиков» шумели к нам посреди ночи и требовали прекратить бардак и беспредел. Но их, по сути, посылали подальше и всё начиналось вновь. Я, разумеется, просился перевестись, более того, «мужики», видя неладное, стали разговаривать с операми, чтобы меня перевели я к ним в камеру. Переговоры шли вязко, были надежды, обещания, что меня переведут вот-вот. Мои сокамерники в совсем поведении уже доходили до того, что чуть ли не бросались на меня с кулаками, если я начинал им делать какие-то замечания по их поведению.
Я не сразу узнал, что у зоны поменялся главный опер, а когда узнал, то сопоставив данные факты подумал, что кто-то хочет разыграть мою карту. Что сокамерники получают ЦУ и хотят, чтобы я устроил вселенский скандал, чтобы это как-то отразилось на новом опере либо на начальнике колонии вообще. Не могу сказать, так ли это было на самом деле, только Саша стал ходить к новому оперу на приём ежедневно, да чуть ли не по нескольку раз в день.
В конце концов я пригрозил ,что если меня не переведут, то я объявлю голодовку, опер отреагировал вяло, мол, переведу, когда смогу и т.д.  В итоге я решил попытаться выгнать через «мужиков» информацию за забор, что я уже объявил голодовку и что мне срочно нужен адвокат. Я ждал, что вот-вот ко мне придёт адвокат. Но его всё не было. Позже я узнал, что «мужики» не смогли выполнить мою просьбу. Если бы они это сделали, то, вероятно, летом 2016 года я бы устроил скандал не тише, чем получилось у Эльдара Дадина. Но не случилось. Всё же опер перевёл меня в другую камеру, но не к «мужикам», а также к «красным». При этом строго настрого рекомендовав мне не общаться с «мужиками», так как он начинает подозревать меня в желании срастись с криминальным миром.  Уезжать из камеры таким образом, как уехал я, было не принято, но что может сделать больной человек с тремя отморозками, если никто не в силах оказать поддержку.
Чуть позже я услышал версию, почему сокамерники так себя вели. Дело в том, что я никогда не покупал сигарет! Это была моя принципиальная позиция, к тому же ко мне приходило не так уж много денег. Я затоваривался даже меньше, чем предполагал лимит ФСИН. При моей болезни кушать нужно было совсем не те продукты, которые давали во ФСИН России. Тут даже диета мне не подходила, да мне её никто и не предлагал. Обращаю внимания, во ФСИН России отсутствует диетическое питание для сердечников, и вообще больных сосудистыми заболеваниями! Её просто нет, есть диета для ВИЧ, больных для туберкулёзников, но эти диеты скорее навредят сердечникам. Тут питание в основном состоит из углеводом или из животных жиров, а проще говоря варенного свиного сала. Правда в нашей колонии была рыба, практически каждый день, но не в очень больших количествах.
Всё, что я покупал, разумеется, ели все, примерно поровну. Более того, я всегда покупал ребятам, чай, конфеты, майонез и еще что-то по мелочам, при этом ничего из этого я не употреблял, опять же по причине болезни. Ну а от того, что люди курили, мне действительно делалось плохо, я всегда одевал специально сшитую маску или просто складывал в несколько рядов вафельное полотенце и дышал через такой противогаз, когда ребята курили в камере.
Получается так, что я за свои деньги должен был покупать крайне вредную для меня продукцию, при этом существенно обделяя себя в потреблении полезных и остро необходимых для меня продуктов. Конечно, для разумных людей тут никакого сомнения быть не может. Но я просидел 2.5 месяца с откровенными дегенератами, с которыми разговаривать о какой-то морали было просто невозможно. Хочется ещё раз повториться, что по освобождению при исследовании в институте им. Бакулева, у меня обнаружили существенные дефекты в сосудах. Мне настоятельно рекомендована срочная операция, в связи с угрозой инсульта. Но как объяснишь молодым здоровым людям, что у тебя плохое состояние здоровья, если он в свои 19 лет готов прыгать круглосуточно до потолка после каждого просмотра фотографий с полуголыми и голыми девицами бегать в туалет и издавать оттуда различные возгласы сексуального характера. В общем, варвары разрушили храм искусства, и я покидал свою обитель.

Я уехал (переход из камеры в камеру в заключении называют переездом, человек уехал, человек заехал, туда-то, туда-то, даже если его перевели в соседнюю камеру) в камеру 16, эта самая крайняя камера в другом крыле. Эта была камера чуть ли не в полтора раза больше, чем предыдущая, с окном, выходившим на забор другой колонии, но и соседнюю колонию видно было. А также тут был виден великолепный тополь, громадных размеров крона в диаметре была, наверное, не меньше 50-ти метров. Я как уехал из Матросской тишины, нигде не мог наблюдать столько долго стоящее дерево. Ведь обычно они проносились мимо меня, сидящего у окна поезда или автозаке. В камере был цыган Казак, осетин Владимир Хохоев и местный красноярский парень с очень нарушенной психикой Назаров.
Ребята без всяких предупреждений и разговоров создали мне оптимальные условия, выделили нижнюю полку, отстранили от уборки вообще и т.д. и т.п. Более того, когда я купил в очередной раз в магазине яблоки вместе с кучей других продуктов, Казак вышел с инициативой не есть их. Тут дело в том, что у Казака в семье распространены сердечные заболевания, болели отец, сестра, а одна маленькая сестра даже умерла в раннем возрасте от сердечного недуга. И практически безграмотный цыган понимал, как важно правильное питание нездоровому человеку.
Казак сидел за убийство, его маму обидел какой-то подвыпивший парень лет 23-х, Казак приехал с рыбалки чуть подвыпивший, схватил нож и нашёл обидчика. В результате более десятка ножевых ранений и труп, у Казака сидели почти все братья и отец. И практически все только по 158 ст. и по ст.105.  Некоторые из них не видели друг друга более 10 лет, потому что один ещё не освободился второго уже садили и так далее. Казак прекрасно знал понятия криминального мира, мог, как говорится, заткнуть за пояс кого угодно хоть сам был Красным, да и росточка совсем не большого. Казак досиживал свой пятилетний срок с малолетки и должен был освободиться через полгода. За два месяца раньше меня. 
Назаров был молодым человеком, 20–ти лет, трудная детская и подростковая жизнь, мама - наркоманка со стажем, болеющая ВИЧ, Женю родила и ему не эта болезнь не передалась. Отец постоянно где-то в тюрьмах и, в конечном итоге, его зарезали в какой-то поножовщине. С ранних лет, Женя с братом жили у бабушки она явно хороший человек, бывший завуч в школе, имела дачу, обставленную квартиру и т.д. Но однажды мама всё же забрала обоих братьев, и они стал жить фактически в наркопритоне, мама ещё и приторговывала наркотой. Были шальные деньги, так длилось несколько лет. Потом по какой-то причине бизнес закрылся, возможно, маму посадили, а, возможно, крыша отказала в услугах. В общем, стали жить беднее, стали вместе с мамой воровать и даже грабить, при этом приобщая к этим делам и младшего брата.  В конце концов Женя попался на каком-то деле, но ему ещё не было 14 лет и его определили в ЦВИМП (центр временной изоляции малолетних правонарушителей). Потом его определили в какую-то спец школу в г. Казань. Там он пару лет поучился, всё ему в принципе нравилось, да вот страсть как захотелось вольной жизни. Он сбежал, стал жить в Казани, где подработает, где украдёт, завёл даже какую-то женщину, старше себя более чем на 20 лет. Попался на какой-то мелочи, и страстно захотел, чтобы его посадили в тюрьму. Судья пожалела, мол, молодой ещё и глупый, впаяла условный срок. Он обиделся на судью и сказал, что обязательно сядет. И пошёл в разнос: как-то вечером подкараулил мужчину, идущего домой, ударил ему кирпичом по голове. В кармане оказалось что-то около 30 тыс. руб. Ушёл, через несколько часов пошёл посмотреть, не умер ли тот, мужчина, дышал и даже начал шевелиться, Женя решил помочь ему, поднял, расспросил, где тот живёт и повёл его домой. Дома жена дети, обыскались мужа и кормильца. По дорого тот пришёл в себя, ну и давай с женой уж вместе Женю благодарить за отзывчивость, мол, поднял человека, довёл до дома. Женя, конечно, хотел ещё разжиться чем-нибудь, но понял, что мужичок-то не богат, просто зарплату домой нёс, ну в общем, весь отблагодарённый пошёл восвояси. Он снимал комнату у какого-то своего другана, тот ранее судим, с мамой постоянно ругался и выпивал. Ну, а Женю его мама любила, да что уж, ведь парень молодой, всем его жалко. Женя стал ссориться с хозяином, тот требовал всё больше денег, да к тому же грозился, что убьёт Женю. Ну вот однажды Женя и пришёл решить дело разом, двинул хозяину молотком по голове, и давай шампурами вскрывать ему сонные артерии. При этом всё снимая на видео на своём телефоне.  Было много кровищи, но Женя всё замыл, при этом труп накрыл одеялом. Через несколько часов пришла мама хозяина, ну, тоже, значит, хозяйка. Спрашивает, а где, мол, сын-то мой, Женя говорит: «Да там спит он в комнате». «А ну ладно, пусть спит». Хозяйка наготовила, обед и ужин, покормила Женю. «Ну, что же сынок-то не просыпается». Пойду посмотрю, мол. «Не, не ходите, не надо» «Да как же не надо, ведь долго спит-то уже. Пойду, пойду!» Пошла. Ну, а Женя за молоток. Из комнаты крик, хозяйка бежит к двери, Женя её перехватывает, та вырывается и в подъезд.  Женя тоже уходит из квартиры, но через пару дней его нашла полиция. Тут на допросах и вспыли дело об ограблении и нанесении телесных повреждений мужчине с зарплатой, семья работяги в шоке, в дом пустили неадекватного человека, склонного к убийствам. Органы просмотрели телефон, батюшки, а там подробное видео, как Женя с трупом возиться и приговаривает разные шуточки, типа ну кто кого.
Казань в шоке, телевидение и т.д. Женю судят показательным судом, а он и говорит: «Ну я же просил посадить меня, а вы не послушались». Ему дали что-то около десяти, малолеткам больше нельзя. Документы с психиатрическими диагнозами не нашли, возможно, специально, адвоката нет.
Что тут скажешь, человек болен, это факт, но и общество больно. Сколько таких детей, рождённых от наркоманов, воспитанных в наркоманской среде, сейчас бродит по стране. А потом мы удивляемся, почему у нас убийств больше в десятки раз чем в других, более развитых странах. Да потому что там всем есть дело до всех. А у нас никому нет дела до никого. Ну, разумеется, если только ты не начинаешь критиковать существующий порядок вещей, тогда к тебе начинается пристальное внимание всех органов и спецслужб, тогда ты становишься изгоем в официальном истеблишменте.
Я наконец-то могу опять погрузиться в литературу, книги становятся моим наркотиком, у меня всё тот же жёсткие режим. Фактически я стараюсь не потерять зря ни одной минуты. Если вдруг на несколько часов я остаюсь без книги, мне делается плохо. По сути, у меня наступает депрессивное состояние. В камере всё же не так тихо, как в нашем «книжном раю» с Макаром и Бабуриным.
Ребята целый день возятся в борцовских схватках, тут есть смена кадрового состава. Ушёл, Осетин, пришёл, Иван Вайсброд, он назвался Муслимом, на воле русский националист и наркоман, в зоне под давлением обстоятельств принял ислам, иначе мог оказаться почти на самой низкой ступени иерархии. Так как взял без спросу какую-то сигарету, этот поступок оценивался, как подлое воровство у арестанта. И тебе могли присвоить «звание» «крыса». С такой репутацией у тебя жизнь пойдёт под откос, во многом даже хуже, чем у рабочего петуха. (Рабочий петух - это тот, кого используют как женщину). Цыган, резко критикует Ивана за смену веры, и начинаются полушуточные ежедневные борцовские поединки, с реальными синяками. Цыган приводит тысячи аргументов, почему Иван, сменив веру, поступает не хорошо, и Ваня в итоге так ни разу при нас и не молился.
В таком режиме живём пару месяцев, никто даже не заикается о том, чтобы я покупал сигареты, все всем довольны. И вот приходят сотрудники, называют меня и Вайсброда на перевод. Ругаться не хочу, хотя все возмущены. Тут уже было понятно, хотя Назар уже пару раз резал себе вены, и заливал всю камеру кровью, от которой стоял стойки запах несколько дней, как мы не мыли. Резол вены он себе бритвочкой, из-за того, что его не везли на профилактическую медицинскую комиссию в КТБ.
Делать нечего, мы тут себе не хозяева, нас переводят с Иваном. В камеру после заводят ещё одного арестанта. Начинается какая-то чехарда, думаю, и точно. Сидели несколько недель спокойно и вдруг в камеру заводят очень своеобразного человека. Опять деревенский чуваш. У меня в детстве два лучших друга были два двоюродных брата, у них у обоих папы чуваши, а мамы немки, сводные сёстры. Отличные ребята. Ну тут мне попались какие-то странные Чуваши. Женя, так звали чуваша, разговаривал без остановки, собирал сплетни на всё и про всех. У него запятнанная репутация, ходят слухи что где-то в СИЗО он был директором, это значит, что он в камере следил за соблюдением режима ПВР и т.д, более того ходят слухи, что он и «явки» выколачивал. Но он не сознаётся в этом.  Хотя всё время сидит в запираемом помещении.
Камера наполняется криками, вигами, трудно контролируемыми движениями. Опять все в поисках сигарет. Я не покупаю, и ко мне даже уже никто не обращается, покупаю по их просьбам, всё, что угодно, кроме сигарет, ну, разумеется, в пределах разумного!
Читаю, читаю, читаю книги!  Мне приходят редкие письма, из оставшихся, кто пишет постоянно, Катя Бажанова и Мария Хотина. Так же частенько пишет Сергей Шагунов, ну, разумеется, и родные. Уже прошли выборы в Госдуму, Шаргунов уже депутат, узнал об этом не сразу, поздравляю своего старого товарища с этим достижением, он отвечает мне любезным письмом. Как раз в это время читаю А. Герцена, «Былое», там есть такой эпизод, когда он с Огарёвым любил прогуливаться по Воробьёвым горам. Сразу вспомнился Шаргунов, мы с ним тоже частенько бывали там, в наши молодые годы.  Шаргунов тогда был совсем ещё юн, а я только начинал заниматься политической деятельностью.   
В последние месяцы, началась какая-то чехарда смены сокамерников, нет смысла перечислять всех, с кем меня далее сводила судьба. Тут схожие судьбы, не богатые люди из малых городов или деревень, где нет работы, зато есть наркомания, алкоголизм и криминальные понятия бытия. Если ты не сидел в тюрьме, то ты не мужик, так понимают жизнь во многих провинциальных городах России и уж тем более Сибири, где традиции тюремной морали восходят ещё к царским временам.
Примерно за 2.5 месяца до освобождения, ко мне приехал новый «куратор» от управы. Уже почти год, как потерялся Гураль, который, конечно, же не сдержал свое обещание по звонкам. Практически как окончилось время, когда я мог обжаловать новое водворение в ШИЗО, звонки давать прекратили. Да и давали их раз в месяц, а ни как обещали раз в две недели. Это лишний раз доказывает, что сотрудникам верить нельзя и без крайней необходимости ни в какие договорённости с ними вступать не рекомендую. И вот новый представитель управы, разъяснил мне, что звонки будут, только нужно бы дать очередное интервью центральным российским телекомпаниям. Я сказал, что мне в принципе это не интересно. Но если они пришлют список вопросов, которые я посчитаю интересными, то на интервью согласен.  Мне стали давать звонки. В это время я думал, что они от меня хотят. Так как я сидел в камере с чувашом директором, о котором ходили слухи, что он стукач, то я начал соображать, как мне оказать сопротивление, в том случае если меня опять будут заставлять говорить неправду.  И вот только сейчас мне пришла мысль обварить себе руки кипятком. Я произнёс эти мысли, как говорится в слух, при этом расспросив сокамерников, обваривались ли кто-то из них когда-нибудь и какие последствия бывают. Как раз у Чуваша кто-то из знакомых обваривался, и он расписал мне, что это неприятная штука, но для меня, мол, это верный вариант. При этом он тут же попросился, чтобы ему вызвали оперативного сотрудника, якобы чтобы для решения каких-то своих насущных проблем. Практически месяц я просидел в нервозном ожидании, но телеканалы так и не приехали. Оттянув таким образом время, позже я уже стал говорить, что никакого интервью давать не буду.
Меня переводят к Комару, Володя Комаров. К нему все боятся ехать, он явно избивает и унижает сокамерников. Почти все, кто с ним сидит, слабее него. Но я как-то приезжал к нему в камеру на сутки. И отчасти за внешней неадекватностью смог разглядеть человека находящегося в поисках истины. Он почти не умеет писать, плохо читает. У Комара мама тоже наркоманка и ведёт до сих пор нехороший образ жизни. Комар думает, что она хочет продать бабушкину квартиру, а ведь ещё есть и брат помладше, который живет в интернате. Володя переживает и за него, да иногда и за свою маму. Как схожи эти судьбы. Детей, у кого родители начали свою наркоманскую карьеру в начале 90-х на разломе советской империи. Их миллионы, брошенных обездоленных детей, которые превратились в матёрых преступников, терроризирующих общество.  Но кто виноват они или общество, которое не смогло защитить их от влияния криминальной романтики и от их же чудовищ родителей?
Комар убил двух человек, одну женщину, пришедшую в гости к маме и выпившую там лишнего. Она что-то сказала ему против, он её поколотил за это она и умерла, он и отвёз её в Енисей, она всплыла где-то вдали от Красноярска. Второго человека он убил вместе с подельником, более взрослым сотоварищем. Избили кого-то на улице, тот умер в больнице ст. 111 ч.4. Он по тюремным меркам гигант, почти 190 сам ростом, вес 100 кг. При мне он колотил Сашу Кудина, Кудину пришлось сбежать с камеры. Вообще Кудина много где колотили, но он не унывал и всё так же лез не туда, куда следует. Правда часто, на мой взгляд, получал он затрещины и необоснованно, с ну это, наверное, авансом. Били его не только арестанты, ну, разумеется, и сотрудники. Однажды он умудрился обокрасть ФСИНовцев, дежуривших в ИК, он у них стащил продукты, сигареты и т.д. Воровал прямо из дежурки, но однажды попался и его чуть ли не опустили. По этой части вроде бы обошлось, но избили сильно.
После пары месяцев, посиделок с Комаром, нас перевели в камеру, где был Кудин и некий Бабьёв. При этом уже прошло месяца три, как Кудин сбежал от Комара, но сейчас они встретились как старые друзья. Кудин не бросил читать книги, как оказалось, он уже имел солидный список прочитанных книг и ему, как и мне удалось добиться того, чтобы книги приносили из библиотеки по спец заказу. За это время он реально превратился в прекрасного рассказчика. Он на словах очень сожалел, что прошедшим летом участвовал в провокации против меня. Честно говоря, если бы не его слабость к куреву, то я бы, пожалуй, сказал, что он вполне хороший сокамерник. Но желание покурить и не способность терпеть без сигарет хотя бы несколько часов делали из него человека подобное существо. А так он очень быстро рос в интеллектуальном смысле, особенную силу его интеллекту давали книги. Газетные статьи он всё же пока не понимал полностью.
С Комаром у меня установились прекрасные отношения, оказалось он вполне вменяемый, особенно по отношению к болезням и возрасту человека. Почти всё время у нас был такой же строгий порядок на сон после команды отбой. Лишь в самых крайних случаях, когда нужно было обсудить с соседями какой-то острый вопрос или передать им что-то по канализационной трубе или через форточку при помощи специальной верёвки.
Но всё же Комар периодически постукивал своих сокамерников иногда за дело, иногда необоснованно. Мне остаётся чуть больше месяца. Бабьёв сидел за изнасилование своей, то ли двоюродной, то ли родной сестры, но, по его словам, у них всегда всё было по согласию, а потом сестра перестала отвечать взаимностью. Он был человеком неглупым, но всё же каким-то скрытным, сидел он уже долго около 6-ти лет и поговаривал, что он верный агент администрации ИК, так как с его статьёй запросто можно было попасть в разряд петухов, этим его и шантажировали сотрудники оперотдела колонии.
Пару раз на прогулке, Кудин стал рассказывать Комару какие-то прочитанные им книги. Комару это так понравилось, что он потом постоянно наседал на Кудина, расскажи, мол, чего-нибудь интересного. Ну и Кудин начал рассказывать, на его взгляд, интересные истории из своей жизни. Ну и, как водится, о сексуальных утехах. Оказывается, он умудрился в колонии подступиться к нескольким петухам. Одного из них он регулярно по согласию употреблял, положа в сортире барака, запираясь с ним в отельной кабинке, в которую можно было заглянуть сверху. И как-то за этим занятием его и застукали местные «УАЕшники». На сколько я понял у данного петуха был какой-то хозяин, а Кудин совратил его без разрешения и без уплаты. В общем, Александру предъявили претензии и ему, по сути, пришлось скрываться от зэков в «СУСе».
На воле у него была прекрасная девушка, все ребята, когда видели её фотографию восхищались её красотой, почему же он распутствовал в колонии с мужчинами, мне лично не понять. Но факт остаётся фактом, в российской тюрьме нравы уж слишком свободные.
Уже начиналась весна, насколько человек в «сусе» порезали себе вены. Подробностей не знаю, да, по-моему, причин особо не было. Просто таким образом многие пытались сменить обстановку, чтобы их хоть несколько дней подержали в больнице, ну а если хорошо себе распорешь руки, то тогда могу увезти и на пару недель в КТБ.
Мой срок приближался к концу, у меня была масса вещей, я уже распределил, что кому оставлю. Себе на волю я забрал только документы и лекарства.
Мы с женой подгадали таким образом, чтобы он приехала за пару дней до освобождения ко мне на свидание. В конце марта уже беспрепятственно мне дали звонок, и жена сказала, что приедет не за два дня, а за три, по-другому не получалось.  Для меня это был ещё один подарок судьбы. Я освобождался 7 апреля. Мой официальный срок выпал на 9-е апреля, но это было воскресенье, а освобождают в основном в будний день. Поэтому меня предупредили заранее, что выгонят в пятницу на два дня раньше.
На последний месяц я набрал себе из библиотеки ряд книг, но оказалось, что мне их не хватит и пришлось брать пару книг из местных запасов. Вот что я прочёл в последний месяц нахождения в колонии: А. Куприн - «Олеся», «Поединок», Ю. Бондарев - «Горячий Снег», «Батальоны просят огня», М. Горький - все четыре тома «Клим Самгин», эх, какая жалость, что Горький не успел дописать это великое произведение. К. Валишевский «Иван Грозный», Богомолов «Иван», «Зося», и кучу его рассказов. С.Т. Аксаков «Семейная хроника – детские годы Багрова внука», В. Кёппен «Записки Якоба Литтнера из подземелья».
На воле такого количества книг за один месяц, мне, конечно, не прочесть.   
Медленно, но верно подбирался день освобождения. Дело в том, что большинство арестантов уже за полгода до освобождения начинают буквально сходить с ума, они сутками представляют тот день, когда выйдут на волю, стоят грандиозные планы на жизнь, ну и, разумеется, представляют, как отметят первый день на свободе в кругу своих близких людей. Есть даже официальный термин синдром освобождения, часто заключённый реально становиться неуправляемым, он начинает себя вести более бесшабашно, как бы показывая, что сотрудники ему уже не указ. А зря, пока ты внутри зоны, сотрудники могут сделать с тобой всё, что угодно. И часто освобождающиеся нарываются на неприятности даже в последние дни и часы своего срока. В лучшем случае, их закрывают в ШИЗО, а в худшем случае, могут здорово поколотить.
Возможно, я не оказался подвержен этому синдрому, хотя абсолютно все, кто при мне освобождался после долгого срока заключения становились мало управляемыми и практически все освобождались из ШИЗО!
Но опять же меня спасали книги, честно говоря мне даже особо не было время подумать, пофантазировать как оно будет на свободе.
Но опять же когда вдруг меня в руке не оказывалось книги. То я, например, сидя на лавочке, пытался представить, как я буду смотреть с воли на свои годы заключения, на ту реальность, которая тогда мне представлялась единственно возможной.  И признаться, я ещё до сих пор в полной мере не оценил с философской точки зрения, что я испытывал в местах заключения. Кем я сам себе казался, ведь отчасти мир вокруг нас — это наша иллюзия, это то, что мы себе создали, в том числе на основе своего представления о мире, базирующегося на тех знаниях, которые мы получаем в течении всей своей жизни.
Я вроде бы совсем не переживал, не считал дни, иногда мог ошибиться на несколько дней. Хотя мой расчёт был точен, по книгам я просчитал практически без ошибочно ещё за три месяца сколько успею прочесть книг. И к этому списку потом добавил всего пару книг. Возможно, из-за этого я в последние месяцы и читал их быстрей, потому что каждая прочитанная книга приближала день свободы.
3 апреля 2017 мы начали готовиться к праздничному ужину, я принёс с каптёрки банку Персикового Компота, Шоколадку. Нам принесли на обед ещё и компот со столовой. Не успев я его допить, в камеру открыли дверь. Выходите. Мы пошли, нас завели в душ, в щелку ребята видели, что в «СУС» зашли какие-то незнакомые сотрудники. И пошли в наше крыло. Через минут пять они вышли и нас увели в камеру. Сидим минут десять, опять открывается дверь, выходите, понять выводят в душ. Сидим, ребята смотрят, опять зашли какие-то незнакомые в форме. Проходит минут 10. Они уходят, нас заводят в камеру.
Мы начали осматривать камеру, ничего не пропало, всё на месте. Даже бритвочки, которых у ребят было штук 30.
Никто ничего не понимает, выводили только нас. Я решаю попить оставшийся компот. Выпиваю его. Через минут 15, чувствую какие-то очень плохие симптомы, чувствую, что давление начинает резко подыматься. Рассасываю капотен, эффекта нет, на всякий случай пью дополнительный амлодипин, давление не останавливается, прибор показывает уже 160, для меня это очень большое. Ребята начинают тарабанить в двери и просят вызвать врача. С врачом какая-то заминка, стучат повторно, соседи, узнав, что у меня приступ, тоже «выносят робота». По всему «СУСу» стоит страшный грохот, через минуты двадцать практически нескончаемой канонады, прибегает врач, в этот раз инспектор сразу же ещё до прихода врача разрешил мне лечь на кровать.
Приходит психиатр, других специалистов нет. Объясняю, что случилось, даже выдвинул версию, что мне могли что-то подсыпать в компот. Врач говорит, ну а зачем же ты его пил. Советует в случае поднятия давления и дальше пить капотен, больше, мол, помочь тебе ничем не могу. Врач уходит, а давление нет, оно так же подымается. Я всё так же принимаю капотен. Час без перемен. То чуть снизиться, то опять повысится.  Ребята всегда весёлые, перепугались не на шутку, я еле разговариваю шёпотом, возле меня кто-то постоянно сидит. Опять зовём врача, но нам говорят, в колонии уже нет ни одного врача. Мол, вызвали доктора, но он в другой колонии. Ждите. Напомню, колония находится почти что в самом городе. Но в систему ФСИН вызвать городского врача практически невозможно, при том что своя медслужба фактически бездействует. Через пару часов всё же приходит наш доктор Надежда Викторовна, она явный фанат ФСИН России. Но ко мне в последнее время относится снисходительно. Она курирует СУС, при этом степень её образования, наверное, ниже, чем нужно для реального врача.  Но опыт работы большой, лечит она неплохо, но решений никаких принять не может. Но, осмотрев меня, она вдруг произносит, что мне нужно пойти с ней в больницу. Собираюсь, у меня уже почти что готовы для освобождения вещи, но всё же хотелось попрощаться с ребятами нормально, ведь завтра ко мне на свидание приезжает жена и я уйду оттуда на волю. По дороге, я пытаюсь рассказать о том, что было в течении дня. Викторовна говорит: «Ну а зачем ты пил этот компот?» И дальше идёт молча, отворачивая взгляд. В больнице, говорит, что она меня просто закрою на свой ключ, чтобы никто не открыл дверь. «Ни у кого ничего не бери, таблетки у тебя есть свои, но ты уже выпил их достаточно».
Я попросил воды, она принесла мне кружку, и закрыла за собой решётчатую дверь. Пару раз к двери подходили дневальные, но мне никто ничего не предлагал. От завтрака я отказался.
На следующий день мне стало значительно лучше ближе к 12:00 пришёл инспектор и сказал, что меня вызывают на свидание. Но мне нужно получить справку. Мы пошли к доктору. Я объяснил, что не очень хорошо себя вчера чувствовал, на то врач сказала мне что либо должна выписать справку, что я здоров и только в таком случае отпускает меня на свидание. Либо я должен остаться в больнице, если я болен. Делать нечего, пришлось соглашаться на выдачу справки, что я здоров.
Жена, конечно, была в безграничной радости, я наказал ей не брать много продуктов. Она в этот раз привезла вольную одежду, в общем, я начинал входить в роль вольного человека.
По рекомендации адвокатов, да и по моему желанию, мы фактически скрыли от журналистов дату моего освобождения. Я был не уверен, что смогу полноценно пообщаться, при этом вдруг на встречу придут какие-либо провокаторы, мне бы пришлось как-то реагировать на них, этого я тоже не хотел, так как боялся что-то могу сказать такое, за что на меня навесят новую уголовную статью.
5-го апреля у меня состоялся суд по назначению мне надзора после освобождения. Это особая меря воздействия на лиц, отбывших наказания, но, по мнению администрации исправительного учреждения, плохо перевоспитавшегося.
Я на суд пришёл, надев одежду заключённого, по-другому, было нельзя. Чувствовал я себя еще не столь хорошо, чтобы выступить на суде. Но всё же пару тезисов произнёс о том, что считаю данный суд продолжением политически мотивированного давления на меня, из-за моей активной гражданской позиции в критики действующей власти. Но наши суды в массе своей - это просто пародия на суд, тем более, если у тебя нет защитника, и ты являешься преследуемым по политическим соображениям со стороны исполнительной власти.
При этом с самого начала я просил суд перенести заседание, так как позавчера перенёс гипертонический криз. Судьи попросили документ, ну, а документа у меня, как вы знаете, не было. В итоге заседание началось, продолжилось и закончилось.
Администрация запрашивала мне три года надзора, три отметки у инспектора в месяц и запрет на посещение массовых и иных мероприятий. В итоге мне дали два года надзора, один раз отметка у инспектора в районном отделе МВД и запрет на посещение массовых и иных мероприятий.  Этот запрет очень странное дело, мне никто не смог объяснить. Каких массовых и тем более каких иных мероприятий? Вот детский утренник в детском саду, это массовое или иное мероприятие, или школьный концерт?
По сути дела, ожидание на остановке общественного транспорта при большом скоплении - это тоже массовое и иное мероприятие.
Более того уже после освобождения мне стали поступать предложения о работе в зарегистрированных общественных и даже партийных организациях. В круг обязанностей там входит организация массовых мероприятий. Таким образом суд решил меня конституционного права на труд.  Странный суд.
Хочу отметить, что я на момент написания этого текста, единственный, кто из ребят, проходивших по-нашему «болотному» делу, получил подобный надзор!
На свидании особого волнения не было. Как-то всё шло само собой, освобождаюсь, ну и что? Я был спокоен.
Но опера не дремали, за день до освобождения пришёл бывший главный опер колонии Деветьяров: «Нам нужно тебя из колонии вывезти. Ты как поедешь, на поезде или на самолёте. Я не хотел распространяться на эту тему. Тем более, после того что я подозревал, что с моим компотом провели какие-то манипуляции.
Но тут не отвертишься, сказал, что поеду в аэропорт. Вероятно, опера думали, что меня будут встречать множество журналистов. При таких обстоятельствах они часто вывозят арестантов на своих машинах за пределы колонии. Я об этом читал в газетах и даже видел по новостям. Так и порешили, иначе они не выдали бы мне ряд нужных документов.
7-е апреля, конец свидания, а для меня ещё и конец срока. Всех стали «выгонять». Все ребята начали прощаться со своими родственниками, я спросил, что делать мне. Жди пока тут, мы с женой не прощались, она вышла со всеми остальными родственниками и стала меня ждать уже на воле.
За мной не шли, а время тянулось, решил позвонить жене с комнаты для свиданий. Там арестант может звонить без разрешения. Жена не доступен, думаю, что случилось. Решил позвонить адвокату, рассказал ему, что опера хотят вывезти, имей ввиду, а до Юли уже дозвониться не могу. Он тоже пробует ей позвонить, я ему набираю ещё раз через 10 минут, говорит, что она не доступна.  Я начинаю переживать, так проходит около часа. И вот за мной приходит сотрудник. Я иду освобождаться. В небольшой проходной большое количество сотрудников, все они участвуют в процессе освобождения, тут даже есть кто-то из управления. Со мной особо никто не разговаривает, а дежурная через стекло внимательно всматривается в меня, сравнивая с фотографией, хотя я уже и по своим отпечаткам отметился в электронном виде и контроль прошёл. Процедура сверки моей фотографии с моим лицом длилась, наверное, минуты две-три. И вот меня выпускают на вольную сторону проходной и там я наконец-то увидел жену, она просто сперва стояла в помещении, где телефон плохо брал. На улице был холодный апрельский сибирский ветер. Вот она, свобода, но сотрудник меня охлаждает, нужно сделать ряд формальностей, начинается документально-справочная круговерть, ходьба из кабинета в кабинет, получение справки об освобождении, денег в сумме 700 руб., от правительства России, всем арестантам на освобождение выдаётся такая сумма. Так же выдают мой паспорт, все эти 4.5 года он ездил за мной в моём личном деле, которое, кстати сказать, было весьма увесистое и на всех этапах вызывала удивление и расспросы, почему оно у меня такое большое.  И тут же вручают решение Советского Районного суда г. Красноярска о том, что мне назначен надзор и устанавливают сроки до которых я должен появиться в органах МВД по месту жительства и встать на поднадзорный учёт.
Последним, что мне выдали, были мои личные документы по делу и записная книжка с записями чуть более, чем за четыре года, это мне отдали опера со словами «ну, до свидания». И хоть я их ни о чём не переспрашивал, это означало, что в аэропорт они меня не повезут. Я сразу же понял, значит, за забором нет журналистов.
От свободного входа в ИК до шлагбаума колонии оказывается метров триста. Идём с женой, везя за собой огромный чемодан. И вдруг у шлагбаума появляется одна одинокая девушка с видеокамерой, мы подходим ближе, она начинает задавать вопросы, я подозреваю, что это может быть какая-то очередная провокация. Показывает удостоверение сотрудника «Радио Свободы» (признано иноагентом в РФ) Татьяна Лапрад, немного погодя всё же соглашаюсь на блиц интервью. Стараюсь вкратце и корректно высказать всё что считаю важными в такой ситуации. Сзади бегут сотрудники, в т.ч. управской куратор, съёмку запрещают, прекращаем. Отходим сторонку, отворачиваемся от колонии, снимаем другую панораму, я даю интервью. Татьяна предлагает увезти нас в аэропорт, мы соглашаемся, хоть и не без опаски, кто она эта Татьяна, не очередной ли агент спецслужб. Пока едем на телефон жены звонят и другие журналисты.  Но всё обошлось, я покидаю Красноярск, поздно вечером я возвращаюсь домой, радостная встреча с детьми и другими домочадцами.


ЭПИЛОГ.
Наверное, неправильным будет сказать, что по освобождению я оказался никому не нужен. Первые дни мне звонили. Родственники, товарищи по политической борьбе, друзья, и даже несколько журналистов взяли интервью. Я постарался максимально развёрнуто при сжатом формате интервью рассказать, что со мной происходило в заключении. 
Варлам Шаламов как-то написал, вероятно, это относилось к его ожиданию того, что будет после освобождения:
Я думал, что будут о нас писать
Кантаты, плакаты, тома;
Что шапки будут в воздух бросать
И улицы сойдут с ума.
Когда мы вернемся в город — мы,
Сломавшие цепи зимы и сумы,
Что выстояли среди тьмы.
Но город другое думал о нас,
Скороговоркой он встретил нас.

Я так же скорее ощутил эту скороговорку. Безусловно, я не ожидал того, что улицы будут кидать шапки, но оказалось, что кроме близких активистов и сердобольных и активных людей широкой общественности особо не интересно знать, что и как происходило со мной там.  С одной стороны, нас уже просто забыли, а с другой стороны у активных граждан России появились новые кумиры, и новые проблемы в связи с этим. Весной 2017 г. По России прокатилась очередная волна протеста, в которой учувствовало много молодёжи, многие из них были арестованы по совершенно абсурдным обвинениям.  А я, покамест, могу лишь сочувствовать или быть сторонним наблюдателем данных исторических процессов. Назначенный мне надзор и моё состояние здоровья на какой-то период делают для меня невозможным активное уличное участие в оппозиционных акциях протеста.
Да и садился я в одной стране, а вышел во многом в другом. Украинские события перессорили бывших союзников, политически активные граждане, буквально раскололись по этому вопросу и не хотят иметь ничего общего с теми, кто имеет по нему противоположную точку зрения. Такое ощущение, что украинские события западные страны специально спровоцировали, чтобы нынешняя власть в России здравствовала ещё долгие годы или даже десятилетия.
Но всё же ситуация в России заметно обостряется и об этом я, кстати, уже написал несколько статей. В которых я подчёркивал, что для России важно, чтобы левое движение, коммунистов, социалистов, социал-демократов, набрало в народе достойную популярность, набрало бы такую мощь, что бы реально могло изменить вектор развития страны. В подлинно демократическое направление, коим, на мой взгляд, является социалистический путь развития.  И я искренне верю, что в принципе нам это под силу.
Ну, а лично пока я вынужденно погрузился во всякие бытовые, документальные проблемы, мне приходится переоформлять и делать заново кучу различных документов, закрывать, так сказать, недоразумения, связанные с судебными решениями, которые теперь выскакивают во всяких всероссийских базах и препятствуют мне в получении важных справок и документов. Помимо этого оказалось, что у меня есть ряд медицинских проблем, которые не терпят отлагательств. Вероятно, совсем скоро в отношении нас будет принято решение в ЕСПЧ. И безусловно у меня нет никаких сомнений в том, что мы будем полностью оправданы, так как уже один из фигурантов «болотного дела» Ярослав Белоусов признан в ЕСПЧ невиновным, и Аграновский, адвокат Ярослава, обратилась к председателю Верховного суда (ВС) РФ с ходатайством об отмене приговора.
Большая палата Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) в середине марта отклонила просьбу Правительства РФ о пересмотре дела Белоусова. Решение ЕСПЧ вступило в законную силу. В соответствии с ним были признаны нарушенными несколько статей: бесчеловечное обращение, неправомерное продление срока содержания под стражей, нарушение в ходе судебного разбирательства, нарушение права на защиту. И нарушение права на свободу собраний.
Последняя строчка как раз и означает, что мы с Удальцовым полностью невиновны, так как в ЕСПЧ признали, что власти России, незаконным способом прекратили законное политическое мероприятие, 6-го мая 2012 г.
Отсидев столько лет, подчас в издевательских условиях, я теперь искренне сочувствую тем арестантам, которые выходят из системы и остаются один на один с этим непростым миром, полным жёстких правил и слащавых улыбок. Респект и уважение тем, кто не сломается и встроится в нормальную жизнь и, дай бог, всем освободившимся не попадать вновь в этот адский кошмар под названием ФСИН России.
И вот ещё что, верьте, Россия обязательно будет свободной!

КОНЕЦ.






Данная статья была опубликована «Свободной Прессе». И, на мой взгляд, является хорошим пособием в первую очередь для лиц, впервые оказавшихся в места заключения по политическим мотивам. 

Леонид Развозжаев:

Памятка политического арестанта

Шестого мая исполняется пять лет событиям на Болотной площади. Тогда за организацию массовых беспорядков был задержан один из активистов движения «Левый фронт», помощник экс-депутата Госдумы Ильи(признан иноагентом и экстремистом в РФ) Пономарева Леонид Развозжаев. Позже он был приговорен к 4,5 годам колонии. Сейчас Леонид решил поделиться своим мнением о жизни в заключении.
Мне хотелось бы в концентрированном виде затронуть некоторые вопросы, которые помогли бы арестанту, впервые попавшему в места заключения. По понятным причинам надеюсь, что мои наблюдения будут полезны в первую очередь политическим заключённым, которых в нашей стране, думаю, будет всё больше и больше.
Понятно, что разница между арестантами «бытовыми», то есть общеуголовными и «политическими» огромная. К тому же, ни для кого не секрет, что политически активному человеку не всегда легко найти общий язык даже с относительно законопослушным обывателем. А с идейно мотивированным мошенником, разбойником или с асоциальным дебоширом, уж и подавно.
При этом специфика нахождения политического арестанта в местах заключения распространяется естественно не только на взаимоотношения среди арестантов, но и на сотрудников ФСИН, следственных органов, прокуратуры, судейского корпуса, представителей официальных органов защиты прав человека и т. д.
            Вместе с тем, безусловно важны примеры из личного опыта, которые будут полезны всем арестантам без исключения.
О том, что я «политический» с точки зрения криминального мира, я узнал где-то в январе 2013 года, от вора в законе, с которым ехал в купе «столыпинского» вагона. За два месяца пребывания в Лефортово и 20 дней челябинской одиночки (хотя несколько дней там присутствовал явно подсадной гражданин), мне, по сути дела, никто не объяснил, что тюрьма до сих пор разделена на всякого рода касты.
«Мужики», «бродяги», воры в законе, политические, «красные» (в Красноярске их называют «вязанными»), «обиженные», «шерсть». Это, по сути, основные категории осужденных, среди которых живёт любой арестант вне зависимости от принадлежности к той или иной «касте».
Опять же, сидя в московских СИЗО, я в основном находился на так называемой «заморозке». То есть, в спецблоках, либо в камере, где-то на задворках, где-либо затруднено общение с соседними камерами, либо оно отсутствует вообще. Поэтому, там невозможно набраться арестантского опыта. У меня, например, в «Матроске» в камере чаще всего сидели крупные чиновники, банкиры, мошенники, коррупционеры, люди в возрасте и не имеющие никакого понятия о криминальном мире.
Я до заключения вообще думал, что всякого рода криминальные авторитеты, вся эта иерархия — в большей степени народный фольклор давно минувших дней. И даже когда в соседних камерах сидели воры в законе, я не проявлял интереса к тем или иным вопросам, потом пожалел об этом.
Итак, когда я попал в Красноярский край, у меня начали интересоваться заключённые — кто я по жизни, хоть эта колония считается «красной». То есть все вопросы быта, трудоустройства внутри колонии и т. д. регулируются только сотрудниками администрации ИК. Ну и естественно, весь этот авторитет администрации, чаще всего держится на очень грубой силе, в лучшем случае это дисциплинарные наказания.
Кто ты по жизни? Ты должен ответить кто ты с точки зрения их криминального мировоззрения. Допустим, «красный» («вязаный») или «мужик» и т. д. Я отвечал, что я политический, на что они очень сильно удивлялись и утверждали, что таких не бывает, и что я, мол, должен выбрать кто я, «красный» или «мужик». Я не согласился с их доводами и рассказал о словах вора, в результате они несколько дней совещались и признали моё право называться политическим.
Может, кому-то покажется это, каким-то занудством, но на самом деле это очень важная информация. Я больше не знаю никого другого находившегося в современной уголовной исправительной системе, чтобы арестанты признали за ним право называться политическим.
Поверьте, с точки зрения бытового существования, а главное — морально психологического, политическим важно иметь своё лицо! Дело в том, что часто в лагерях, да и в СИЗО тоже, идёт некая вражда, между «красными» и «чёрными», то есть «мужиками». И типа если ты не определился, то к тебе может появиться множество вопросов. Более того, фактически ты не можешь не определиться, тебя в любом случае определят. И в соответствии с твоим статусом с тобой будут общаться другие арестанты.
Тут нужно понимать, что понятия криминального мира — это целый свод правил, который отражается буквально на всей повседневной жизни. То есть ты, допустим, не можешь попить с определёнными людьми чаю, выкурить сигарету, сходить в туалет и т. д. Вся жизнь арестанта сверяется с криминальными понятиями. По сути, это как религиозный свод правил, более того, на мой взгляд, в поведении многих арестантов наблюдаются явно сектантское мышление. Причём многие понятиями живут не только в заключении, но и в жизни, живут целыми семьями, династиями, посёлками и даже малыми городами.
АУЕ («Арестантско-уркаганское Единство») либо по-другому («Арестантский Уклад Един») прочно проник в головы многих миллионов наших сограждан.
Как в целом обществу реагировать на это явление это — вопрос вопросов и частично у меня есть на него ответ, но сейчас речь не об этом.
К сожалению, в своё время я не поинтересовался у воров, что для меня допускается, а что нет во взаимоотношениях с арестантами.
Но, посовещавшись с более разбирающимися зэками, мы пришли к выводу, что я не должен жестко придерживаться всех криминальных законов. То есть я сразу сказал, что считаю для себя неприемлемым пропагандировать криминальные понятия. Если предложат, то пойду работать, например, в библиотеку, а это считается уже «красной» должностью. При этом я готов поддерживать жалобы арестантов на администрацию в случае нарушения их прав и, естественно, не допускаю для себя возможности сотрудничества с оперативным отделом колонии по части стукачества и т. д.
Честно говоря, для жизни в лагере, быть политическим в таком раскладе лучше, чем кем-либо другим. В реальности там, конечно, многие «красные» общаются с «мужиками», но повторюсь, и конфликтов хватает именно на этой почве.
Из вышеперечисленного, наверное, нельзя узнать всех нюансов тюремной жизни. Я надеюсь написать книгу по следам своих злоключений, там, конечно же, будут и подробности. А пока даю два совета. Первый, — всегда интересуйтесь, что можно, и что нельзя делать как в бытовых вопросах, так и в вопросах защиты своих прав. И если вы загремели по явно политическому делу, то по возможности дотянитесь до любого криминального авторитета, сошлитесь на мой пример и поинтересуйтесь спецификой поведения политзаключённого. Если какой-то, вор или «бродяга» (криминальный авторитет, приближённый к ворам) не сможет подробно объяснить, интересуйтесь у других. За интерес спроса нет, этого не бойтесь!
Второе. Имейте в виду, что чаще всего криминальный мир относится к нам, «политическим», вполне доброжелательно, вероятно видя возможность решать свои вопросы с помощью наших жалоб и шумихи, которую мы можем поднять через журналистов. Но своими людьми мы, «политические», для криминала никогда не будем. Уж очень у нас разные взгляды по многим вопросам бытия.
Вообще, тюрьма достаточно полезная штука для занимающегося общественно-политической деятельностью в нашей стране. К сожалению, пишу об этом, но это факт. Конечно, если вас не бросят в «пресс-хату», где могут сделать инвалидом, не напичкают медикаментами в тюремной больнице. Но если вы здоровы и ваша совесть запрещает вам молчать, то говорите. В этом случае вам тюрьма не страшна, посетить её «матушку» на годик-два даже полезно бывает…
При этом сразу запомните главное тюремное правило: «не верь, не бойся, не проси!» Это золотое правило, тем более для политического. Человек, занимающийся абсолютно законной политической деятельностью в нашей стране, должен настраивать себя на самое худшее, что с ним может произойти в тюрьме. И в первую очередь, ни в коем случае не верить ни представителям силовых и судебных органов и точно также — криминальных кругов! Стараться не бояться разного рода запугиваний, пыток и т. д. Они когда-нибудь закончатся.
Лучше, конечно, с помощью общественности и адвокатов не доводить до того, что происходило со мной. Но если здоровье есть и дело дошло до издевательств, то лучше держаться. Тут важно понимать, что если у вас выбили показания, так называемую явку с повинной, то наши суды принимают её к сведению, будь она хоть вся залита кровью и вы отказались от неё хоть на стадии следствия, хоть на стадии судебного рассмотрения дела по существу. ЕСПЧ, насколько мне известно, уже несколько раз обращал внимание на эту проблему, рекомендуя судебным органам нашей страны не брать во внимание подобные псевдодоказательства, так как тем самым суды провоцируют оперативников на преступные действия в добывании так называемых доказательств. Если уж совсем положение безнадёжное, то хотя бы попытайтесь торговаться, то есть выполнить часть требований. Лично от меня требовалось гораздо большее: нам хотели пришить попытку терроризма, госпереворот и ещё какой-то бред. Мне удалось отбиться хотя бы от этих фантазий следствия. К тому же за все эти годы мне удалось не бросить тень на многих демократов. Думаю, эти люди знают, что я имею ввиду.
Не проси! Старайся по максимуму всё делать сам, от бытовых вопросов, до юридических. Сигареты, чай, еда — всё это лучше иметь своё. Кстати, курить лучше бросить вообще и сразу, иначе будет много соблазнов, шантаж со стороны силовиков и т. д. Очень многие арестанты ломаются именно от отсутствия сигарет! В тюрьме очевидно, что сигареты — это страшный наркотик буквально уничтожающий личность, превращающий человека в стукача и т. д. При этом, кстати, многие именно в тюрьме бросают курить и чувствуют себя превосходно.
Юридическими вопросами в меру возможности нужно заниматься самому. Понятно, что у тебя нет возможности оперативно получать нужные документы. Ты скован из-за отсутствия доступа к правовым справочникам и т. д. Но даже при этом всё взваливать на адвокатов и правозащитников не стоит. Мы политические, как правило, не способны оплачивать услуги адвокатов, а объём различной юридической работы по нашим делам обычно очень большой. Но адвокаты извините, тоже есть хотят, у них тоже есть семьи, какие-то потребности и т. д. Поэтому без твоего участия ошибок у защиты будет гораздо больше. Если ты вообще никогда не сталкивался с уголовным преследованием, то тебе помимо УК, УПК, Конституции, УИК, понадобятся книги под редакцией известных правозащитников, например, «Карманная книжка заключенного» А. Бабушкина. Там пошагово описано то, как арестанту бороться за свои права с первого момента ареста до конца срока. Вероятно, такие книги есть и других авторов. Пользуйтесь и другими источниками, этой юридической литературы в тюрьме не бывает.
Кстати, я слышал, что существует периодическая литература для ЕСПЧ, следователей, судей и т. д. Тут важно понимать, что политических всё равно судят общеуголовным порядком, применяя те же самые лекала процессуальных действий. Отступить от этих норм следователи и судьи не в праве, и очень часто их можно ловить на грубых ошибках. Иногда удается даже отменить судебные решения из-за совсем уж грубейших противоречий.
Но самое главное то, что ты можешь послать обоснованную жалобу в ЕСПЧ, и там уже результат будет наверняка в твою пользу, если твои права нарушены.
Так же рекомендую изучить минимальные стандарты европейской пенитенциарной системы. Россия обязалась придерживаться этих стандартов, но они у нас, мягко говоря, это не получается. Поэтому жалобы на условия содержания в СИЗО, перемещения в суды, перемещение в колонию, всё это может послужить основанием либо для пересмотра дела в суде, либо для выплаты вам компенсаций.
Конфликтовать с администрацией, СИЗО, колонии и т. д., без серьезных оснований я вам не советую. От отношения простого инспектора очень многое зависит, а с невменяемым дебоширом никто никаких дел иметь не будет. К тому же, из-за необоснованного протеста к тебе могут появиться вопросы и со стороны арестантов (если ты навлёк лишние проверки и т. д.). Другое дело, если ситуация вокруг является нетерпимой, и вы уверены в обоснованности своих жалоб.
При этом вы должны понимать, что можете попасть в такие места, откуда информацию о происходящем послать на волю практически невозможно. Я в Красноярске несколько раз объявлял голодовку, но никто об этом, наверное, даже не слышал. Для того, чтобы оповещать родственников из мест, где нет телефонов и другой оперативной связи, желательно заранее условиться с родственниками о каких-то кодовых словах. Например, вы в письме отмечаете, что на днях была хорошая погода. Для родственников это означает, что у вас в колонии или СИЗО серьёзные проблемы, и вам срочно нужен адвокат. Мы с женой установили такое слово, но, к сожалению, достаточно поздно. И всё же думаю, пару раз мне удалось поднять тревогу с помощью этого секретного слова.
При этом вы должны понимать, если сотрудники захотят, они вообще не выпустят ни одного вашего письма, и уж тем более жалобы. Общественные наблюдательные комиссии (ОНК) работают далеко не во всех регионах. Раньше хорошая ОНК была в Москве, сейчас вроде бы не очень. До сих пор в этой системе есть порядочные люди в Челябинской области. В Красноярске, к сожалению, работает жалкое подобие ОНК. Поэтому, если оказались в регионе, где «красные» зоны, то рассчитывайте на своего адвоката. Конечно, тут все правозащитники и пр. политически активная общественность должна напрячься и обеспечить вас адвокатом с первых дней пребывания в «красном» регионе.
В первую очередь, к таковым относится Красноярский край. Говорят, жестокость, процветает в Омской области, Карелии, Брянской и Владимирской областях, Хакасии. Старайтесь любым способом туда не ехать.
В колонии я всё время находился в помещении камерного типа. Читал целыми днями книги. Поэтому о жизни самой колонии мало что могу рассказать. А всего в камерах я просидел четыре года и шесть месяцев. Хоть я и пытался гулять регулярно, но всё же моё здоровье заметно пошатнулось. Постоянное пребывание в четырех стенах отбирает здоровье. Старайтесь находиться в лагере в простом бараке, работать на промзоне, гулять, по возможности заниматься физкультурой, старайтесь сохранить своё здоровье, это важно для вашего будущего и для ваших родных. Вот, пожалуй, и всё. Но, повторюсь, это лишь часть основных советов для впервые попавшего в заключение политического арестанта.

https://svpressa.ru/blogs/article/171594