Глава 119
— Члены парламента, которые приходят каждый день слушать прения и иногда выступать, в конце концов голосуют так, как хотят, — сказал Мордаунт.
— Точнее, как им подсказывает их убеждение или, если хотите, их совесть, — уточнил Кромвель.
— Убеждения – это то, чем прикрывают личную мотивацию, а на самом деле мотивация складывается из накопленных обид и расчётов на будущее, — возразил Мордаунт.
— Почему вы говорите об обидах и не вспоминаете о благодарностях? — спросил Кромвель.
— Благодарностью никто не руководствуется, когда приходится принимать решения, — отрезал Мордаунт. — Это слишком слабая мотивация. Если бы благодарность нас к чему-либо обязывала, то никто и никогда не принимал бы благодеяний, а само благодеяние перестало бы быть таковым. А вот обиды – дело другое. Можно отказаться от благодеяния, но никто не даёт возможности отказаться от нанесения вам обиды! Поэтому у обиженных остаётся лишь сладость предвкушения мести. Поэтому я и говорю, что обиды – краеугольный камень убеждений.
— И каким же образом вы намереваетесь изменить столь крепкие убеждения, которые зиждутся на перенесённых обидах? — спросил с интересом Кромвель.
— Обиды отступают перед личным интересом на будущее, — отрезал Мордаунт.
— Вы предлагаете подкуп членов парламента? — с усмешкой спросил Кромвель. — Неужели вы полагаете, что об этом никто не подумал? Но у нас нет такой суммы, чтобы купить всех членов парламента, а, кроме того, это весьма ненадёжный путь.
— Я это знаю и поэтому не предлагаю этого, — возразил Мордаунт. — Знаете вы, что воздействует на людей сильнее расчёта? Что заставляет подчиняться сильней, чем подкуп?
— Судя по вашему вопросу, это знаете вы, — ответил Кромвель. — Что же это, по вашему мнению?
— Страх, — ответил Мордаунт. — Несогласных с вашим решением членов парламента следует запугать.
— Но угрозы членам парламента – это само по себе преступление, за которое придётся ответить, — возразил Кромвель.
— Но только в том случае, если эти угрозы не исходят от народа и не отражают мнение нации, — ответил на это Мордаунт. — Необходимо призвать народный гнев на тех, кто не поддерживает ваши законные требования. Ваши требования состоят в том, чтобы наказать притеснителя нации. Следовательно, нация должна заставить непокорных членов парламента проголосовать так, как она того требует. Всех сторонников Стаффорда следует заклеймить позором и запугать народной ненавистью.
Кромвель даже привстал от удивления.
— Вы предлагаете поднять народ на бунт против этих членов? — спросил он с интересом.
— Народ сам поднимется, ему лишь следует указать цель и отдать команду: «Взять их!», — ответил Мордаунт. — Всех, кто настроен лояльно в отношении Стаффорда, следует назвать изменниками родины. Им нужно придумать обидную кличку. Стаффордцы, например. Стаффордские прихвостни. Иуды.
— Эта мысль мне нравится, — согласился Кромвель. — Сколько человек вам необходимо для реализации этой идеи?
— Для начала десяток сообразительных людей, грамотных, способных писать ёмкие воззвания, а лучше – лозунги, — ответил Мордаунт. — Они должны получить от меня инструкции и деньги из которых половину оставят себе, а другую половину истратят на вербовку мелких исполнителей, каждый ещё по десяти человек.
— Не обольщайтесь, они оставят себе всю сумму, — возразил Кромвель.
— В таком случае, завербованным исполнителям деньги должен выплачивать кто-то другой, какой-нибудь честный кассир, — согласился Мордаунт. — Расходы будут небольшими, но эффект должен получиться весомый. Десять молодцов составят каждый по десять воззваний, отдадут их переписчикам, которые расклеят их в нужных местах, перед церквями, на площадях и рынках, у дверей трактиров и пивных.
Кромвель подошёл к столу, выдвинул один из ящиков и достал оттуда увесистый кошелёк с золотом, который положил перед Мордаунтом.
— Меня не интересуют деньги, — возразил Мордаунт.
— Это ваши расходы на тех агентов, которые будут выполнять ваши указания, — ответил Кромвель.
— Согласен, — ответил Мордаунт. — Оплату деловых расходов я от вас возьму.
— Молодой человек, — сказал Кромвель прежде, чем расстаться с Мордаунтом. — Скажите мне ваше имя.
— Меня зовут Мордаунт, — ответил гость Кромвеля. — У меня есть и другое имя, которое у меня отняли, и я надеюсь, что я его верну. Тогда я сообщу вам и его тоже.
— Полагаю, что человеку, который нанёс вам смертельную обиду, ждёт незавидная, — сказал Кромвель. — Не хотел бы я оказаться на его месте.
— У нас общие враги, милорд, что даёт нам основание оставаться если не друзьями, то союзниками, — ответил Мордаунт. — Союзнические отношения я ценю гораздо больше, чем дружбу. Они надёжней.
— Вероятно, у вас было не очень много друзей? — спросил Кромвель.
— Всего один, милорд, но он многому меня научил, — ответил Мордаунт. — По той простой причине, что он был мне не друг, а союзник. Я унаследовал от него его врагов, и кое-кому из них уже пришлось ответить за свои деяния. А остальные дожидаются своей судьбы.
— Если вы поможете мне разделаться с моими врагами, я помогу вам наказать ваших, — сказал Кромвель.
— Для начала у нас общий враг, Король Карл I, — прохрипел Мордаунт, после чего забрал кошелёк, поклонился и вышел.
«Я ведь даже не знаю, где он живёт, и назвал ли он мне своё настоящее имя, или же оно вымышленное, — подумал Кромвель. — Впрочем, если даже он исчезнет с деньгами, идея, которую он мне подал, стоит этих денег!»
На следующий день жители Лондона увидели на многих зданиях многочисленные листовки, в которых перечислялись имена членов парламента, выступавших за оправдание Стаффорда. Их называли стаффордцами, иудами, изменниками, прихвостнями и папистами. Листовки требовали правосудия, которое отождествлялось с казнью изменника родины Стаффорда. Листовки призывали народ защитить свои права, собираться у стен здания парламента и требовать правосудия от своих избранников. На домах, в которых проживали сторонники оправдательного приговора, появлялись обличающие листовки, в которых перечислялись вины этих членов парламента, большей частью выдуманные, но дополненные некоторыми правдивыми сведениями. Народ верил этим листовкам безоговорочно.
В народе стали распространяться слухи о том, что в парламенте создана группа заговорщиков, которые якобы куплены Королём и поэтому намерены предать интересы государства. Некоторые из членов парламента, которые до этого открыто высказывали предложение оправдать Стаффорда, не выдержав давления, спешно бежали во Францию. Факты их побега были использованы в качестве доказательства их измены. Также прошёл слух о том, что толпа, которая соберётся перед зданием парламента в день окончательного обсуждения и голосования по делу, намерена разнести всё здание и расправиться с «изменниками» на месте.
Мордаунт пошёл ещё дальше. Его клевреты создали «Союз защиты истиной веры и гражданской свободы». Всякого, кто отказывался вступить в этот союз, называли предателем. Союз написал петицию в парламент с требованием, чтобы всякого, кто отказался вступить в этот союз, не допускали до церковной или гражданской должности. Страсти накалились. Парламент принял закон, согласно которому никто не мог бы распустить парламент без согласия самого парламента.
В этом накале страстей парламент почти без дискуссий принял решение, осуждающее Стаффорда как изменника родины. Акт о государственном преступлении передали на утверждение Королю, который попросил на размышление одни сутки. Все эти сутки под его окнами бушевала толпа, требуя утвердить Акт. Король опасался штурма его резиденции, малочисленная стража не устояла бы против такой толпы. Королева умоляла Короля подписать приговор Стаффорду, грозя в противном случае покинуть супруга и отбыть во Францию. На том же настаивали и министры, и епископы.
Король, давший до этого личное обещание Стаффорду защитить его жизнь в любом случае и при любых обстоятельствах, чувствовал себя униженным и уничтоженным как монарх, теряющий остатки власти, и уже потерявший авторитет.
Один из епископов сказал Королю, что если совесть человека вступает в противоречие с гражданским долгом монарха, то она должна уступить. Поскольку депутаты и лорды разбирали дело Стаффорда детально, долго и глубоко, их решение является обоснованным, поэтому монарху надлежит с ним согласиться.
Этой фразой оправдывались многие предательства задолго до Карла I, и я полагаю, что методы, которые были применены для увещевания парламенты и Короля будут ещё долго действовать в мире.
Сам Стаффорд, понимающий безнадёжность своего положения, написал Королю письмо, в котором предлагал ему утвердить Акт и снимал с него тем самым вину, освобождая его от данного им обязательства защитить его от любых обвинений. Это письмо Стаффорда лежит сейчас передо мной. Я не буду его переписывать. Скажу лишь, что подобное письмо мог написать лишь воистину благородный человек, принесший себя в жертву спокойствию совести своего монарха. Ни один священник не мог бы отпустить Королю этот грех лучше, чем его отпускал сам Стаффорд, жертва этой покладистости Короля, его бессилья перед страшной силой, которую сам же пробудил, имя которой было народный гнев.
Ровно через сутки Король утвердил позорный Акт, приговаривающий к смерти Стаффорда, который служил Королю верой и правдой одиннадцать лет, принимая на себя все его ошибки и вины, ограждая своего монарха от народной ненависти, беря на себя ответственность за все злоупотребления, беззакония, жестокости и за все поражения в сражениях, и который потерял на этой службе здоровье, а теперь добровольно согласился потерять и свою жизнь за Короля, который едва ли заслуживал такой жертвы.
Я не могу сказать, что Мордаунт был изобретателем того метода, который помог Кромвелю расправиться со Стаффордом. Этот метод, вероятно, использовали и те, кто подбивал жителей Иерусалима кричать «Распни! Распни!» во время суда над Господом нашим Иисусом Христом. И подобные крики толпы, устрашившие Понтия Пилата, вновь сыграли своё дело, вновь заставили правосудие прогнуться перед страшной и жестокой силой, какой является гнев народа, введённого в обман.
Если бы Мордаунт не пылал такой неодолимой ненавистью к Королю Карлу I, быть может, история повернулась бы по-другому.
(Продолжение следует)