(Синтоза)
Платье играло тремя складками у ног Веры. Эта неожиданная игра рождала новые эмоции Сергея:
–Вы хотите пройтись в новом платье, под этими кокосами, Вера?
Просвет арки балкона закрывала молодая пальма с гроздью кокосов разной спелости: от очень мелких зеленовато-орехового цвета до больших и зрелых, в которых сквозь ореховый цвет проглядывал и розовый. Во дворе отеля почти никого не было; столики и кресла, белые и залитые росой, красиво и ухоженно выглядели на фоне яркой зелени лужайки, подчеркивающей и резьбу решета спинок кресел, и резьбу круглых столов.
Вера изящно повернулась, показав, как светлые волосы бутоном белой лилии ложатся на спину в разрез платья и стало понятно приглашение пройтись. По лестнице спускались неторопливо, разглядывая украшавшую стены лепку и наслаждаясь тенью – на улице 33 градуса по Цельсию. Думал об одном: «Как вести такую очаровательную женщину по городу среди демократично одетых жителей». А выходить за пределы отеля в городскую жару не хотелось и вовсе.
Отель занимал целый квартал. Здесь было все: дорогие магазинчики и открытые киоски, чайные кафешки и рестораны. Он напоминал торговые ряды на Невском проспекте, раздвинутые чуть шире и заполненные заботливыми руками внутри: пальмами, часовенками, лужайками со столиками ресторанов и ухоженными дорожками.
Прогулявшись с полчасика, они поняли, что нужно идти в бассейн, или…
–Или на Синтозу, – предложила Вера.
И вот еще через полчаса чуть загоревшая Вера, словно золотая оправа для бриллианта, сидела на скамейке, подняв колени к подбородку. То место, куда просился бриллиант, было похоже на влажную орхидею. Но бриллиант? Он, этот бриллиант, превратился в простое мороженное в блестящей обертке, стоило только подойти Сергею к Вере поближе.
–Вера твои губы ослепляют на солнце. Они так блестят!
–Зато не обгорят.
Сергей не спешил раздеваться – боялся сгореть на палящем солнце – и переоделся чуть позже.
Подходя из раздевалки к облюбованной ими дощатой площадке уже в плавках, поймал себя на совершенно новых ассоциациях: Вера и ее окружение теперь ассоциировались со всем драгоценным, что было в этом мире. Что располагало к таким ассоциациям?
Он осмотрелся вокруг: веселые добрые лица молодых малайцев и малаек, наверное студентов, были похожи на расцветшие орхидеи.
–Вера, мне кажется, что мы попали в мир людей-орхидей из страны людей-птиц.
–И какие же мы птицы?
Вера, смеясь, посмотрела ему в глаза, словно не замечая ни мохнатых крыльев-бровей, ни чуть изогнутого в клюв орла носа.
–Орелики?
–Есть в вас что-то горное, Верочка, наверное, ваши предки спустились с гор, хотя большую часть жизни провели влюбленными в лесных лебедей.
Вера посмотрела на него, словно нужно было сделать выбор между орлом и лебедем, и взяла за руку:
–Пойдем в воду, водоплавающий.
Им нужно было остыть, совсем ненужные чувства могли и захлестнуть среди этого беззаботного веселья наслаждающихся жизнью людей-орхидей. В воде справиться с собой было легче, хотя и позволить себе можно было больше. Почему-то купающихся было сосем немного: все резвились на берегу, играли в пляжный волейбол да прогуливались на солнышке.
На следующий день, прогуливаясь по саду орхидей Сингапура, Вера признала открытие Сергея: «Да, действительно, люди приобретают черты господствующего на местности символа». Здесь это легко было увидеть: ходили туристы уточки, туристы гуси, туристы горны из Индонезии и на них весело поглядывали заботливые хозяева парка орхидей с лицами, принявшими форму цветка. Вспомнила Вера и солнечноликих бурят, и пирамиды Египта с рисунками людей-птиц, людей-животных. Вспомнила сфинкса, охраняющего покой фараонов. Вскоре они уже решили, что в Африке главный символ – лев, и поэтому африканцы подчеркнуто кучерявые.
Эта живопись людей настолько увлекла их, что в Музее Востока они уже пытались проследить миграционные потоки людей птиц с гор и равнин в страну орхидей. И их удивляла параллельность этих миров, хранящих десятки тысяч лет верность своим избранным символам и покинутым местам обитания. Кто поймет природу этой любви, любви ли к своему подобию, доведенному до узнавания в любимой или в любимом образа птицы, цветка, льва… любви ли к высокому, к полету, к парению над всем бренным в этой жизни.
Уже позже, обходя музеи, они заметят и в наскальных рисунках, и в портретах, выполненных в совершенно разных стилях, характерные, узнаваемые мгновенно, черты бровей и носов. Люди вокруг похожи на орхидеи. Орхидеи похожи на тех же птиц и зверей. Но находить в себе и себе подобных что-то от орхидеи – это уже другой уровень абстракции, проявляемый, пожалуй, только в таких райских уголках. И северянка Вера будет мягко улыбаться каждый раз, вспоминая портрет южанки с собственными чертами губ, как бы говоря: «И куда же я тебя завела с такой живописью». Не будучи натуралисткой, она все же больше и больше склонялась к мироощущению Сергея. Наверное, в самом деле из-за едва уловимо похожих на летящего лебедя его бровей и носа и милых людей вокруг, чуть больше похожих на большие цветы орхидей.
В этом не очень-то и большом городе можно было накопить массу впечатлений о чем угодно. И они их накапливали впрок. Помогал фотоаппарат, зарисовок почти не делали. Сергей иногда что-то записывал, похоже, наброски к стихам. К орхидеям, птицам и драгоценностям здесь относились с особым почтением, но удивительно обыденно, как к ухоженной тропинке в парке, по которой легко идти и уходить с которой никто и не собирается.
На каждом шагу в магазинах и лавках – россыпи золота и жемчуга и веточки орхидей. Южные фрукты самых экзотических названий и потрясающих вкусов превратили жизнь малайцев в наше время (высокопарно – высоких) технологий в обыденный рай. Туристы здесь дорожат каждой минутой, не щадят своих ног. Лейкопластыри нужны постоянно и продаются здесь в больших коробках.
Вечером Вера уже никуда не хотела идти, болели ноги. Сергей обсыпал антибиотиком мозоли на порозовевших ножках и заклеил сорванные – бинтом с лейкопластырем. Через два часа ножки побелели, и Вера вновь захотела куда-нибудь выйти. Они вспомнили, что хотели попробовать «Пекин-дак». Сергей заказал по телефону столик в ресторане и… пошли познавать кантонскую кухню.
Огромный, кажущийся круглым, зал ресторана был заполнен едва ли наполовину, но все же без звонка в такой поздний час сюда могли и не пустить. Обслуживали две очень приятные китаянки с театрально-игривыми личиками и по-северному тонкими птичьими носиками. «У Веры чуть толще носик, – подумал Сергей и сказал на смешенном русском и английском, – Пекин-дак».
Стол быстро преобразился, слово «Пекин» здесь завораживало весь обслуживающий персонал. На столике мгновенно появились деревянные украшения с соусами, салфетками, красивые блюда из тонкого фарфора, а немного погодя и две половинки утки в ароматной коричневой не шкуре, а корочке, отломать и попробовать кусочек которой сразу захотелось. Китаяночки помогли разделать утку и показали с какими соусами что лучше есть.
Пир вокруг двух половинок утки продолжался около часа и закончился совсем не дорогим счетом, как в московском кафе, где увидеть такой театр за столом просто никому не по карману.
–Как здесь любят посетителей! – сказала Вера.
–Просто, они скучают по Пекину.
–Нам тоже скоро нужно будет ехать домой, но я почему-то не спешу.
–Так за неделю не истоскуешься, как они истосковались за десятки лет. Запоешь, Верочка, словно Вертинский.
–Если сумеешь… – Вера любила Вертинского, чуть нахмурилась и продолжила. – Для разлученных с Родиной туристы подобны вестникам с Родины, что ли? Они всем так рады в Сингапуре, каждого приезжего ждут. Так ждут весточку…
Поднялись на последний этаж отеля, со второго, где был ресторан. Там, наверху, – бизнес-зал. Вошли и замерли от восторга, вызванного удивительным видом залитого внизу огнями города. Прозрачные стены от пола до потолка позволяли осмотреть все окрестности отеля, прохаживаясь по длинному изогнутому залу с включенными компьютерами. Возле одного из компьютеров лежали чьи-то записи. Потом подошла милая парочка и, усевшись за компьютер, начала спорить, деликатно поглядывая на них. Чуть отошли, выпили кофе и пошли к себе. Втягиваться в какие-то дела здесь совершенно не хотелось. Сергей позвонил во Владивосток, попросил, что бы их встретили через два дня.
Семь-восемь часов утра – лучшее время для прогулки, если хочешь просто походить по новому для тебя городу. Все видно, все очень чисто, прибрано и еще никем не тронуто. Утренние краски неба располагают к хорошим поступкам. Сергей, глядя в открытое окно, думал об уставшей вчера Вере и планировал по карте маршрут сегодняшней утренней прогулки. Хорошо, что картинные галереи они оставили на последние дни. Это не парки, которые здесь просто огромны и никаких ног на них не хватает. В галерее можно и присесть отдохнуть, поговорить за столом.
Вера уже встала, рискнула принять душ и после перевязки ножек была готова к завтраку. Завтракали в кафе за общим огромным столом, заставленным железными чанами с нарезанными фруктами, подносами с чем-то жаренным и паренным, сушеным и соленым, хрустящим и тянущимся. Вера доверилась ему, и он подносил ей тарелочку за тарелочкой, украшая блюда зеленью и кусочками фруктов. То, что гармонировало по композиции рисунка на тарелочке, оказывалось и вкусным.
Вера кушала утром всегда с аппетитом, и даже поздний ужин не помешал хорошему завтраку. Это, наверное, главный секрет кантонской кухни – съеденное не замечаешь.
У выхода из отеля, носящего имя основателя города, был зал для писателей. Проходить мимо не хотелось, но…
–Вот напишем книгу, тогда и зайдем, – ответила Вера на молчаливое предложение Сергея и улыбнулась, что-то снова задумав.
Угадать что – было трудно. Женские загадки бывают очень трудными для понимания. До открытия музеев и галерей оставалось часа два, и они пошли к реке. На улицах людей было еще немного, вот только на открытой площадке с теннисными кортами оживленно, как на турнире. Группа русских девушек играла в теннис. Смотрелись они великолепно: рослые светлые что-то горланили при каждом ударе и от души смеялись. Сказали, что завтра уезжают на турнир в Австралию, но пропускать тренировки им нельзя и сегодня будут играть здесь.
Стройная, тоненькая – юная Грация – Машенька подавала по-мужски сильно и строчила мячом, как на швейной машинке, сдвигая соперницу к самому краю, и… начинала новую строчку. Соперницы менялись «на вылет» и старались все же поиграть подольше. Машенька играла уже давно и радовалась каждому мгновению расслабления. Поражало полное превосходство души над телом Маши. Тело, воспитанное духом, устремленным в победу, готово было собраться в мгновение и броситься в любой угол корта. Взмах тонкой руки наносил точный удар ракеткой по мячу. Глядя на эту горланящую птицу, родились строки:
«Так странно открыта Австралия –
Чуть вздернут нос у Кука…»
–Какой хороший вид спорта, начнем тренироваться, да? – спросила Вера, показав, как бы она взмахнула ракеткой.
–Зимой будем ездить на юг и играть где-нибудь здесь, в этих краях.
–Может и у нас потеплеет, жили ведь когда-то мамонты и в наших краях.
–Через тысячу лет, если повернется Земля.
–Придется дожить до теплых времен… – засмеялась Вера.
Надо было скорей отключаться от тенниса, от прилива новых эмоций и Сергей сострил:
–Будем играть по утрам в теннис!.. следить за собой, есть на ночь «Пекин-дак» и проживем тысячу лет!
Надо придумать еще что-нибудь…
–Напишем тысячелетний роман, – еще раз сострил Сергей, вспомнив загадочную улыбку Веры, и увидел: улыбка повторилась.
«У Веры есть свой мир, – уже решил он, – и она туда на мгновения убегает, даже когда они разговаривают вместе. Что она там рисует?» Погуляв немного, они сели на катер и поехали по реке. Мутная вода в Сингапур-ривэ напоминала воду Амура во время разлива.
…–В протоке ветра совсем нет, – радовался Сергей.
–Это наше спасение – Шараханда, без нее нас бы еще час трепало.
–Трепало… – хмыкнул Сергей. – Мне страшно было.
–Да и я не думал, что так будет. Как задуло!
–Пропустить паром нужно было и идти через Кривую протоку.
–Это часа три, а там и темно было бы.
Лодка шла вдоль крутого песчаного берега. Совсем рядом с ними стрижи и ласточки высовывались из гнезд-дырочек в берегу.
–Давай здесь плетей и касаток на уху наловим, а утром уже пойдем за карасями.
–Это, Сережа, правильно, – глаза отца загорелись, засияли веселыми огоньками, – все нужно делать без суеты.
Отец остановил лодку, зацепившись за нависшее над водой дерево. Протока была быстрой, но легкую лодку большая, как удилище, ветка держала и только иногда, когда дергались, покачивалась, мягко отыгрывая, как хорошую поклевку.
–Привязывай веревку, пока я держусь.
–Сейчас, сейчас затяну и еще, чтобы не сползла веревка.
–Ну, доставай удочки.
Сергей достал закидушки, наживил червяков и забросил:
–Плеть…
–Плеть и касатка…
–Еще плеть…
–Да хватит! – сказал отец, покуривая, он отдыхал на носу, а возле кормы уже плюхались в ведре здоровые плети и касатка.
–Сейчас, еще пару, – Сергей тащил еще двух касаток.
–Смотри не уколись.
У касаток очень острые колючки на двух передних плавниках и на спине. Снимать с крючка их, надо было уметь – придавив сапогом. То ли дело плети – гладенькие, как сомики.
–Головы одинаковые, а плавники разные. Почему так? – думал и говорил он, снимая касаток.
Отец уже заводил мотор ремнем. А удочки приходилось сматывать на ходу.
–Не запутай, сматывай туже.
Сергей положил деревянные закидушки, зацепил крючки за торцы и перелез на нос лодки.
Белые мосты и отливающие синим небоскребы придают особое сияние реке Сингапур. Как и рыжая черепица крыш на старых сросшихся за век домиках вдоль русла. Черепица из местной глины – она везде под ногами – делает из разноплановых зданий низкой этажности единый ансамбль и особенно колоритным вид на крыши с верхних этажей отелей.
Если серую Варшаву шведы покорили, построив рыжий отель «Форум», то над рекой Сингапур рыжие башенки небоскребов стоят парами, как большие рыжики среди целой поляны подрастающих грибков из черепичных крыш.
Берега реки одеты в булыжники, как натуральные, так и… Сингапурцы освоили производство булыжников из строительного мусора. И вообще, они используют не только «грибочную» архитектуру, но и «фруктовую», затягивают пленкой, похожей на паучью сетку, сверху целые кварталы: все для уюта обитателей Сити. В Сингапуре впечатляет уважение к гражданам, проявляющееся даже в памятнике основателю города. Он всем своим видом, позой, высказывает почтение к гражданам, проходящим мимо и идущим к Музею древней культуры народов Востока.
Если сэр Раффлз Стенфорд предельно почтителен, то расположившийся на другом берегу реки символ Сингапура – морской лев Мерлион – выглядит очень грозно и рычит струей воды, падающей изо рта в море. Удивительно гармонично вписанные в прибрежный равнинный ландшафт пятидесяти-семидесятиэтажные отели и деловые центры придают архитектуре города третье измерение – величественности города. И, похоже, в этой части Света это совсем не лишнее качество, хотя образцы старой тайской архитектуры и колониальный стиль центра с гроздьями кокосов у окна вызывают более приятные ассоциации у отдыхающих.
Похоже, что современная Азия вслед за Америкой открывает в себе величественность, утраченную когда-то очень давно, и сохраненную в навыках неуемного трудолюбия, настроенного характера и готовности к великим свершениям, не говоря уже о поэтичности, проявляющейся прежде всего во внешности, чертах лица. Сергей вспомнил только что оставленный корт и незаконченные строки:
«…–Тигрица разбегается лениво?
Скорее отрешенно, видя цель,
Готовя мощь к броску:
–О, только бы не в сетку…
Мяч лег на корт…
Ты что-то сжала в кулаке?
–Не угадаешь! Я держу победу…»
Побродив еще немного у реки, зашли в Музей.
–Удивительно, – сказал Сергей в конце обхода, – похоже, здесь всегда жили люди-орхидеи, а приходили за тысячелетия в эти края и «орлы» и «лебеди», но Сингапурцы сохранили до сих пор верность орхидеям. Тех, кто сформировал этот облик, нет уже десятки тысяч лет, но их произведения живы в лицах людей. И радуют приезжих, как и удивительные цветы, которые, конечно, старше.
–Надо сходить в картинную галерею, сказала Вера, осматривая копии некоторых экспонатов музея и сувениры, выставленные у выхода.
Они поднялись чуть вверх по реке до белого, прямо-таки пасхального, моста через нее у здания Парламента. Сели в такси и доехали до городской картинной галереи. Обошли очень интересное старое каменное здание с восточными деревянными вставками, находящееся частично в состоянии ремонта. Вошли внутрь через огромные двери, похожие на ставни в старых домах, разобрались с планировкой галереи, и Вера повела профессионально, как соскучившийся по работе экскурсовод.
Сергею иногда удавалось увидеть что-то новое для себя в картинах восточных, по отбору скорее европейских, художников и он нашептывал Вере, давя на чувственность больше, чем открывая ей что-то новое. Говоря о картинах, Веру можно было удивить только полным невежеством, а он показаться невеждой молодой супруге еще все же опасался, и с удовольствием школьника мотал услышанное от нее на ус, мотал и мотал из зала в зал.
Проходя мимо картин индонезийских художников, он высказывал удивление неестественно рыжими тонами заката Абдулы Сариосуброто. Отмечал очень умный, возвышенный взгляд молодой женщины в «Портрете золотого цветка» Ю Хонг. Говорил, что надо себя любить, как Джорджетта Чен, и относиться к себе так же возвышенно, а в муже видеть только ум. Вера улыбалась этим банальностям. И отвечала задиристо:
–Подумай лучше, почему в одно время Руден Сален Сиариф в Индонезии и Айвазовский в России в одном стиле писали морские пейзажи?
На что Сергей отвечал, блистая своими историческими познаниями:
–Их познакомил Миклухо Маклай, – и довольно улыбался, – ну, другое лицо, Верочка, заинтересованное в развитии мореплавания: мир тесен и ждет общих радостей.
Во Владивосток летели в самолете корейской авиакомпании и удивлялись, насколько элегантно выглядят кореяночки стюардессы:
–Райские птички, – говорила Вера и с придыханием продолжала, – а мне хочется снова в сингапурские парки и искупаться в теплом море. Во Владивостоке море уже теплое?
–Нет, еще не нагрелось, но люди зато наши и город наш, увидишь…
–И наши птички? Воробьи, синички…
Вера мечтательно улыбалась, ее населяли колибри, с которыми расставаться ее молодому красивому телу уже не хотелось. Так, мечтая о чем-то своем, она тихонько уснула. Сергею не спалось и не мечталось. Осторожно, чтобы не потревожить Веру, он достал маленькую книжку с записями обрывков стихов, написанных им в Сингапуре, посмотрел, сделал несколько пометок.
Стюардесса предложила кофе и журналы. Взял и начал читать, пить кофе и медленно погружаться то ли в текст, то ли в сон.