Лето вступало в свои права; в окна Кавендишской лаборатории вовсю светило солнце, маня студентов прочь, на улицу, где аромат цветов сплетался с запахом смога — неизменным духом Англии. За стеклом, снаружи колыхались ветви деревьев; с одной из них спорхнула синица и скрылась в уже густой сочной листве с тихим свистом. Лаборатория почти пустовала; но один из студентов всё ещё упрямо горбился за столом, черкая формулы на уже изрядно заляпанном листе бумаги.
Месяцы вынужденного безделья закончились; не считать же трудом все эти утомительные бериллиевые плёнки, большую часть которых в конце концов пришлось выбросить? Прочая возня с приборами навевала Оппенгеймеру такую же тоску; так что экспериментальная физика осталась позади — возвращаться в лабораторию к Блэкетту с этими слишком хрупкими приборами Роберту не хотелось; да и зачем, если теоретическая вдохновляла больше?..
Последнее молодой человек понял после того, как впервые пришёл в клуб Капицы, основанный одним талантливым физиком из России. Наставник Оппенгеймера, Патрик Блэкетт, любезно привёл незадачливого аспиранта в общество физиков, изучавших удивительные штуки вроде волновой механики или квантовой неопределённости.
— Вы тут всё равно не блистаете, — Блэкетт, хмыкнув, обвёл взглядом лабораторию. — Да и разве не по курсу Кэмбла у вас были лучшие оценки?
Роберт, уже успевший забыть, какие там были у Кэмбла оценки, промолчал, раздумывая, сколько этих бериллиевых пленок он извел за прошедшие месяцы — к тому же с математикой у юного физика всё ещё не слишком ладилось. Наверно, надо было не пропускать те начальные курсы Гарварда в угоду продвинутым...
«Или с наставником не повезло», — подумал Оппенгеймер, но скоро подавил эту мысль. Наставник... Конечно, Блэкетт, неизменно требовательный и к безопасности, и к результативности, — и по-прежнему не заговаривавший с ним с тех пор о яблоке... Может, и правда это был лишь бред? — так и не стал близким другом Роберта; но обучение у него перестало казаться пыткой. «Мне не нужно, чтобы мои студенты гробили себя... Почему он так сказал? Говорил бы он так, если бы то яблоко в самом деле...» «Едва ли», сам себя мысленно перебивал Роберт.
Понять наставника у студента не выходило; но Роберту хватало и того, что в лаборатории он уже не шарахался от всего подряд, даже от собственной тени. Да и после той прогулки молодой человек проникся если не обожанием, то уважением к преподавателю — хоть эти мысли иногда и удивляли Оппенгеймера.
Та прогулка случилась в конце мая, когда солнце, хоть и не такое жаркое, какое оно бывало где-нибудь в Нью-Мексико, щедро дарило тепло — и кто говорил, что в Англии или тучи, или туман, но за ним всё одно тучи? Дожди, мелкие, но холодно неприятные, длившиеся неделю и не останавливающиеся ни на день, наконец уступили; небо прояснилось. Роберт думал просто пройтись по городку, когда заметил Блэкетта — и что-то в его облике удивило Оппенгеймера. Как будто он сегодня не такой, как обычно... Минуту...
— А... Эта форма... Вы были военным? — неловко промямлил наконец Роберт. «Конечно был, не купил же он её...»
Блэкетт как обычно сдержанно кивнул — словно вопрос, который задал Роберт, не звучал глупо.
— Был. Лейтенантом флота. Не думаю, что вам это интересно.
— Вот как... — пробормотал Роберт. Лейтенант флота... Не поэтому ли такая походка у него, и этот взгляд спокойный... Хотя он, кажется, ненамного старше его самого...
— А... Куда вы идете? Можно с вами? — вдруг неожиданно для себя спросил Роберт — и сам удивился.
Блэкетт ответил не сразу; наставник долго и пристально вглядывался в студента. Роберт уже и сам пожалел о своем вопросе -«наверняка глупость сказал»...
...Когда преподаватель вдруг согласился.
— Если хотите, в любой момент можете уйти.
«Странно это...» Но озвучивать свои мысли Оппенгеймер не стал.
...Дорога оказалась не такой длинной; но Роберта удивило не это, а то, куда она их привела.
«Кладбище?»
Роберт ускорил и без того суетливые шаги, чтобы не отставать от наставника. Тот наконец остановился у небольшого памятника. Оппенгеймер всё ждал, будет ли Блэкетт что-то говорить, но тот лишь молча смотрел куда-то вдаль сквозь памятник, белевший под лучами солнца. «Дождь, наверно, подошёл бы больше» — но погода мысли Оппенгеймера не слышала; не то что дождя — ни облачка не было на совершенно голубом небе. Роберт, растерянно теребивший и без того мятый рукав пиджака, тоже посмотрел на памятник. Даты рождения различались — но дата после тире у всех стояла одна и та же.
«31 мая 1916... Ютландия... Это он что, там был?»
Роберт вздрогнул и поежился — как будто налетел ледяной с брызгами ветер. Вопросы, которые молодой человек так и не решился задать преподавателю, остались невысказанными.
Глухую тишину прервали лишь шаги — такие же твердые и уверенные, как и по пути сюда. Роберт и не заметил, как Блэкетт зашагал прочь от постамента — и, спохватившись, пошел за ним. Не хватало ещё отстать и искать дорогу обратно...
— Вы ещё здесь? — Роберт дернулся, услышав голос наставника.
— Вроде да... — пробормотал Оппенгеймер. — Они... Вы с ними служили, да? — тихо добавил Роберт.
— Верно.
Разговор опять не задался; до кампуса студент и преподаватель шли молча.
...После того дня Оппенгеймер не заметил, как стал более внимательно слушать преподавателя. Наверно, ему не надо было это знать — но ведь наставник позволил пойти с ним... «Странный он — но, наверно, в чём-то прав...» Ясно было одно — квантовая теория, о которой так много толковали в клубе Капицы, должна быть изучена; и Роберт решил непременно внести вклад в её познание.
Вдохновением для Роберта стала не только первая статья — настоящая научная статья, которая бы сделала Оппенгеймеру имя как физика-теоретика. Немало помогла и поездка вместе со старыми друзьями ещё по Гарварда — Джеффрисом Уайманом и Джоном Эдсаллом. Корсика, с ее скалами, деревеньками с низкими побеленными домами и крепостями, величественными, хоть и запущенными, напомнила дикие пустынные земли Нью-Мексико; и вернувшись в чопорный Кембридж, Оппенгеймер, уверенный в своих силах, вновь принялся за статью. Но пока что успех не спешил приходить к нему...
Студент досадливо смял лист бумаги, не заметив, как заляпал пальцы чернилами. Эта задача двух тел, над которой юноша упорно бился последние недели, всё никак не давалась. «Поль же справился — хоть и не вполне точно... А я чем хуже?»
— А я вам говорю... О, вы всё ещё здесь? — Роберт, задумавшийся над черновиком, не сразу заметил, что в кабинете он не один. «И кого там принесло?»
— Да вот здесь... — юноша привстал со своего места и посмотрел сперва на Резерфорда, затем на молодого человека рядом с ним. «Где-то я его уже видел...» Да, кажется именно он тогда выступал в Гарварде с потрясающей лекцией по физике. Ещё бы имя вспомнить...
— Все ещё ваша задача? Кстати, прошу прощения, что не представил, — Резерфорд обернулся к парню, которого Роберт некогда где-то уже встречал, вот только где именно — в аудиториях Гарварда или кабинетах Кембриджа — мысли молодого человека никак не собирались воедино. — Нильс Бор, это Роберт Оппенгеймер...
«Да ладно?!»
Роберт остолбенел, забыв и про свою задачу, и про то, что надо бы что-то сказать. Память услужливо подсказала ему, кто перед ним. Но что же сказать-то?
— Д...доброго дня. Рад знакомству, — Роберт, не заметив, как к нему вернулось заикание, суетливо улыбнулся. Нильс Бор, гений физики — и перед ним!
— Взаимно. Могу знать, над чем работаете?
Удивительно, но после этого заурядного вопроса, сказанного буднично и обыденно, как на занятиях, волнение несостоявшегося физика-экспериментатора ушло.
— Задача двух тел, да только вот не выходит ничего.
Эта задача касалась поведения двух тел, которые вращались друг вокруг друга — и Роберт пытался создать математическую модель этих объектов. Классическая физика в лице Ньютона дала свой ответ; не так давно Поль Дирак и Эрвин Шрёдингер описали её с позиции квантовой механики; но их модель не отличалась точностью — и именно это Роберт и решил исправить.
— Трудности? — Бор заглянул в записи, вчитываясь в знаки формул.
— Вроде того.
— А эти трудности, они математические или физические?
— Вроде... — юноша крепко задумался. Такие вопросы — а ведь совсем простые — он себе ещё даже не задавал...
— Я не знаю, — наконец признался Роберт.
— Это плохо, — заметил Бор.
— Угу...
Резерфорд и Бор уже ушли; Роберт остался на месте. «Потрясающе... И правда великий человек...» Юноша вновь схватился за ручку и чернильницу. Нехитрый вопрос Нильса Бора на удивление ярко осветил и задачу, и сложности с ней; решения по-прежнему не было, но теперь ясно виднелись пути к нему. Оставалось только работать и ещё раз работать.