Вывернутый наизнанку мир по какой-то причине не мог ввести его в заблуждение , сколько он себя помнил. Из-за этого он не понимал других, и часто бывал не понят ими. Его это всеобщее непонимание не огорчало, а, напротив, было чем-то вроде индикатора того, что с ним пока все хорошо, в отличие от большинства, отдельные представители которого даже умудрялись создавать золотоносные религии на сетовании о непОнятости окружающими.
Желанный же и родной мир, в котором он себя действительно ощущал, всегда был с ним, содержа его в себе, и он это всегда чувствовал, осознавал. Тогда как "абсолютное большинство" об этом рае только грезило. И когда все мечтали о лучшем для себя, которого им еще только когда-то предстояло достичь, он сокрушался лишь о помехе из перевернутых и вывернутых наизнанку нагромождений, что мешали ему сполна насладиться раем, в котором он всегда пребывал. Так наглая муха мешает сладкому утреннему сну, когда тот, в силу приятных обстоятельств (в виде выходного, скажем), может быть неограниченно продлен по желанию спящего. Сладко спящего, которому по какой-то причине обстоятельства вывернутого мира чаще такого не разрешают, подобно той же мухе щекотя его мысли всякой, не имеющей смысла, мысленной ерундой. Или даже звонками от «нетудапопавших» (по причине не там находящихся), от наобум звонящих легальных и нелегальных мошенников, от коллег по работе или суетливых родственников-знакомых, выдающих в трубку отдельные звуки, слова или предложения: "Эээ... Алё!..А ты где7". В зависимости от степени осознания своей близости к спящему, они либо никак его не называли, - если близко знали, - или именовали полным именем, дополненным набором каких-то косвенных характеристик, (вроде наличия счета в банке или прописки) - когда вообще не представляли, с кем разговаривают.
Он часто замечал, что в такие моменты давяще-будящие мысли, предшествовавшие подобным звонкам, как-то неприятно шли с этими последующими звонками в унисон. Словно звонящий влезал своими мыслями прямо в разум спящего еще до того, как позвонил и выразил эти мысли словесно. «Хорошо, что о таком явном признаке наличия телепатии еще только догадываются!» - старался он успокоить в себе тревожные мысли о грядущем. И эти мысли тоже нарушали его сон, как его иногда нарушает вынужденное вооружение мухобойкой с целью предания смерти наглой жужжащей и щекочущей твари, забывшей свое место во вселенской иерархии.
Да, его мир всегда был с ним, и от осознания этого ему жилось одновременно легче и труднее, чем другим. Легче в том смысле, в каком легче зрячему преодолевать препятствия на пути и получать удовольствия от всего того приятного, о котором свет рассказывает глазам. Рассказывает, отражаясь.
Труднее же это переживалось в моменты отсутствия света. Образно говоря, в такие моменты его, не развитые так же хорошо, как у слепых, другие органы чувств оставляли его в неведении о происходящем вокруг.
Еще ему было тяжело, когда свет высвечивал из окружающего вывернутое и разрушенное с помощью слепых. Тогда он видел тот кошмар, которого слепые не замечали, и созерцание которого их не заботило по этой причине. Вот почему они, не зная, в чем живут, позволяли лукавому и далее рисовать в их воображении слащавые «райские» картинки об этом. Вроде заборов-плакатов вдоль дороги, закрывающих вид на свалку.
По причине своего такого «жизненного кредо», он особенно сильно стремился к моменту своего освобождения от всех помех, когда кто-то «разгонит мух» и даст, наконец, ему остаться один на один со своим совершенным миром.
И вот, этот момент настал! Да, пусть, пока не окончательно, а только лишь "в миниатюре", но он, как и в детстве, вновь ощутил, в отличие от большинства людей, нечто фундаментально важное: что это не он достиг рая, продравшись сквозь адские заграждения, а ад, наконец-то, был вынужден оставить его в покое, убравшись прочь, восвояси. Словно назойливый сосед, переставший стучать за стеной. Либо покинувший-таки ваше жилище и забравший с собой свои претензии-сплетни.
Он стоял на залитой солнцем дороге. Вокруг, куда хватало взгляда, были только нерукотворные "изделия" всех видов живой и неживой природы. Последнее щупальце ада, в виде небольшого потасканного автобуса из советской эпохи, удалялось вместе со звуком работающего рывками, излишне гудящего и коптящего маслом двигателя, подергиваясь на рытвинах уставшей ждать ремонта дороги. Запах выхлопа двигателя от «щупальца» еще какое-то время старался испортить ощущение свободы, но вскоре и он был изгнан компанией ветра и ароматов, источаемых всем нерукотворным, живым и неживым.
Точно так же, как в детстве, он с наслаждением втянул носом родной букет земных запахов полевых и лесных растений, смешанный с внеземным запахом щедро заливающего все солнечного света, и медленно зашагал по разогретой дороге, давно обращенной Солнцем в часть райского неживого путем методичного вытапливания зловонного гудрона. Щупальца ада отпустили.
«Отпуск начался», - сказало бы большинство, но он подумал, что отпуск, как раз, закончился с развеиванием последнего признака неестественного запаха сгоревшего бензина и машинного масла из двигателя автобуса. Ад именно вынужденно закончил процесс его отпускания в родную среду.
Он пошел быстрее, думая о том, как в этой, естественной среде, уместно и поэтому гармонично жужжание мух. Поэтому не нужны мухобойки.