1988 год. Сериал «Рабыня Изаура» — первая ласточка зарубежных «мыльных опер», победоносно шел по стране, тогда еще называвшейся СССР. Такое разве забудешь?!
Родина была охвачена сумасшествием и без боя сдалась Изауре! По вечерам улицы пустели, народ в едином порыве приникал к голубым экранам. Слово «фазенда» надолго вошло в русский язык. Так соотечественники стали называть свои жалкие шесть соток.
Помните коварного красавца Леонсио, который все восклицал: «Изааауура….», сладострастно улыбаясь. И это наши неизбалованные граждане еще не знали, что богатые оказывается, тоже плачут…
Моему сыну было около года, и я находилась в полной невменяемости: спала на ходу, могла спать стоя, не успевала сделать одно, как не успевала сделать другое! Ну, это и понятно: чем меньше ребенок, тем больше он занимает места в вашей жизни!
И он еще к тому же совсем лысый, практически беззубый, а все равно красавец! Так только в детстве бывает: ты невероятно красив просто по умолчанию!
А еще, я опять впала в то время, когда чтобы куда-нибудь сходить, — нужно было отпроситься у родителей! И вот, в один прекрасный день, мама, сжалившись, решила отпустить меня на встречу с бывшими одноклассниками. Была очередная дата со дня окончания школы, и мы решили собраться вместе, чтобы вспомнить детство золотое.
Это было здорово! Все были еще молодыми, веселыми, не превратившимися в отряд деградантов, состоящий из лысых дядек и толстых теток, когда лица и тела уже старые, а новые — только зубы…
Мы еще хвастались своими достижениями, а не успехами детей. Учителя еще были все живы и очень нам рады. Расположившись в кабинете черчения, мы расспрашивали и рассматривали друг друга, вспоминали, смеялись, пили вино, а когда-то ведь казалось, что проучись мы вместе еще годик, — просто поубивали бы друг друга.
Время пролетело незаметно и наша классная — Геша, как мы ее ласково называли, а в миру — Генриетта Александровна начала собираться.
— А теперь, — сказала она заветную фразу, приводящую в трепет не одно поколение учеников, — убираем всё со столов…
— И достаем чистые листочки! — грохнули мы хором, провожая классную.
Поддавшись на уговоры, Геша отдала нам ключ от кабинета, велев сдать его уборщице не позднее, чем через час. Мы остались праздновать дальше.
Вина было уже выпито изрядно, и в какой-то момент народ переключился на злополучную Изауру: любовь, фазенда, Леонсио, несчастные бесправные рабы…
И тут уже не помню в чьей голове созрел безумный план. Было решено выразить солидарность с бедными жителями фазенды. Сказано — сделано.
Нашли большой лист ватмана, (мы в кабинете черчения или нет, черт возьми!) фломастеры и решили рисовать плакат. Умирая от смеха, и подначивая друг друга, мы спорили о том, как бы поэффектней выразить солидарность с угнетенными бразильскими рабами.
Кто-то даже вспомнил про хижину дяди Тома, но, самый трезвый из нас резонно заметил, что хижина была в Америке, а Изаура — это все-таки Бразилия.
В результате коллективный разум, замутненный алкоголем, выдал емкий лозунг: «СВОБОДУ РАБЫНЕ ИЗАУРЕ!»
Так гордо гласил наш плакат, ни больше, ни меньше!
Свернув ватман в рулончик, мы, весело галдя, отдали ключ ко всему привыкшей уборщице и высыпали на улицу. Было решено идти на Невский, чего уж там мелочиться!
По дороге мы, конечно, немножко проветрились, но видимо все-таки недостаточно! Развернув плакат, бывшие одноклассники стройной колонной (нас было 15 человек) вышли на середину Невского в районе Дома книги, перекрыв движение. Народ смотрел на нашу демонстрацию с интересом, переходящим в гомерический хохот, машины отчаянно сигналили. Никто ничего не понимал.
Естественно минут через 15 нарисовалась милиция (нашлись таки неравнодушные граждане). Сначала милиционеры подходили к нам с некоторой опаской: вдруг какое-то плановое мероприятие?!
Однако уловив коллективный винный выхлоп, они оставили всякие церемонии и загребли всю нашу компанию в ближайшее отделение милиции. Там мы довольно быстро пришли в себя, но документы оказались при себе не у всех.
Прослушав лекцию о недопустимости подобного хулиганства, счастливые обладатели паспортов были отпущены на волю. Остальных «разбирали» родственники. За мной приехала мама с паспортом и коляской.
Пожилая дежурная, пролистав заветную книжицу, посмотрела на меня возмущенно-осуждающим взглядом.
— Нет, начала она, — я все-таки отказываюсь понимать такое! Ну ладно остальные великовозрастные балбесы, но вы, вы же — мать!
Она сочувственно заглянула в коляску.
— Несчастный малыш, — протянула она, — с такой непутевой мамашей еще наплачешься!
Меня душил смех. Мама пребольно наступила мне на ногу под столом. Вскрикнул от неожиданности, я запричитала, что, дескать, бес меня попутал, и я обязательно исправлюсь! Вскоре мы тоже были отпущены на свободу.
— Дааа, — ворчала мама, вытаскивая коляску на улицу, — взрослый человек, а мозгов, как у курицы, ну разве можно тебе доверять ребенка?!
— Мам, да ладно тебе, что, уже и пошутить нельзя?!
Мы еще часок погуляли, чтобы окончательно выветрился алкоголь, и отправились домой. Сын безмятежно улыбался нам с мамой из коляски. Еще бы, он ведь верил в меня в отличие от некоторых, в милицейской форме!