*Номинирован на соискание литературной премии "Наследие" за 2024 год.
Хорошо смазанная двустволка поблескивала вороненой сталью. Ложбинка прицельной планки между стволами равномерно чернела еще не стертыми насечками и заканчивалась, как положено, темно желтой мушкой.
Цевье, правда, выглядело зашарпанным, и дерево приклада имело местами желтовато-грязный оттенок.
Блестящая полировка стволов кое-где покрылась едва заметными раковинами. Курки хорошо взводились и громко щелкали по бойкам, правда, боек правого ствола западал.
Ружье стреляло, как положено и по мишени с тридцати метров попадало кучно – специально проверял по газете, развешенной на кустах. Но надо было его продавать.
Жалко, с ним папа всю жизнь охотился, и я побродил по Енисейской тайге изрядно, правда, ничего толком не подстрелил, так, по мелочам, кроме толи волка, толи собаки, кинувшейся однажды на меня в лесу.
И покупатель нашелся - председатель охотобщества. Сбил цену, хитрован, знает, что тороплюсь продать, хотя видит, что ружье почти в идеальном состоянии. А продавать было надо – в самолет с ружьем не пустят.
Жена уехала давно в Санкт-Петербург. После продажи квартиры все, что могли, засунули в контейнер, а ружье побоялись – в описи его не должно быть без специального разрешения, а так запрятать – найдут на таможне и все конфискуют, оштрафуют, или еще какую неприятность учинят.
Уехала с котом Решаней. Черный такой кот, хороший, любимый. Не сразу уехала, пожили еще некоторое время в пустующей однокомнатной квартире дочери.
Хорошая квартира и балкон широкий. Для Решани несколько горшочков с травой мятликом стояли на длинном подоконнике - любил он очень мятлик, жевал, прямо, как корова.
А у меня были еще дела. Вот и они закончились. Надо ехать. Ружье продал, патронов много медных осталось. Дорогие они, надо взять в Петербург – вдруг там ружье куплю и начну охотиться - лесов то там очень много и озера есть. Если машину куплю, то что на ней делать, не по городу же ездить, по пробкам. Ясно - на охоту или рыбалку.
Все, решено - патроны беру. Капсюли вставлять не буду, опасно. Порох давно ссыпал в ручей, что протекает в логу возле маминого дома – побоялся в пачках выбрасывать, вдруг какой хулиган подберет, да теракт сделает. Нет, только в воду.
Патроны тоже на самолете могут не пропустить, но я их положил в алюминиевую кастрюлю, закрыл крышкой и привязал ее к ручкам кастрюли. Чтобы не было звука, завернул патроны в газету.
Все вроде нормально - латунь внутри алюминия не пробьет рентгеном, не будет видно.
Решаню жалко, как он там, в Питере, без травы-мятлика. Мятлик сочный, высокий – сантиметров пятнадцать. Жалко выбрасывать. Полью и возьму горшочки с травкой, они не тяжелые.
Ну, вроде собрался. Все в чемодане и сумке уместилось, вещей немного. Можно спокойно идти спать. Завтра попрощаюсь с Ларисой, отдам ключи и в путь.
***
Свежий утренний ветерок задувает в окно такси. В последний раз всматриваюсь в красоту гор. Пик Комсомола, грозно нависающий над Алма-Атой, светился в первых лучах солнца.
Притормозили на светофорах проспекта Достык, уходящего далеко в горы, до самого катка Медео и плотины, не раз спасавшей город от селя. Слева проспект катил машины под горку до самого парка Панфиловцев, где папа устанавливал памятник героям.
За парком осталась наша бывшая квартира; а там, за телебашней, любимая дача в Широкой щели с баней и грецкими орехами, как-то она там, в чужих руках?
Наконец, последние светофоры остались позади, и дальше по проспекту аль-Фараби покатили без остановок до самого аэропорта.
Такси остановилось у сверкающего стеклом аэровокзала. Чемоданчик легко катится, сумка с кастрюлями плечо не тянет, вот и двери терминала убытия.
У входных сканеров очереди, видно рейсов много. Занял очередь, проверяю карманы, билет, двигаюсь потихоньку, наблюдаю.
Вот девушка ремень из брючных джинсов вытаскивает, наверно и меня заставят.
Мамаша с детьми на соседнем сканере кричит – дети в зал побежали босиком. Мальчик, видимо старший, их ловит – он уже прошел контроль, братьев обул и смотрит, интересно, а мама замешкалась – что-то с документами.
Инспекторы проверяют, изучают экраны, не торопятся, а народ не железный, нервничает, некоторые поздно подъехали.
Вот и я ставлю чемодан с сумкой на ленту транспортера, и они скрываются в приемном окне аппарата; туда же поехал пластмассовый ящик с моими ботинками и брючным ремнем, который я заблаговременно вынул.
Сам в каких-то тапочках прохожу через рамку детектора. Что-то звенит, возвращаюсь без кошелька и часов – не звенит.
Все нормально. Стою в казенных шлепанцах, отошел, чтобы не мешать народу, прошедшему контроль у других терминалов, а у нашего какая-то задержка. К аппаратному монитору подошли еще инспекторы, что-то смотрят, совещаются.
Из динамиков на весь зал раздается:
- Ушев, подойдите к досмотровому столу, - это меня.
Подхожу под неодобрительные взгляды очередников.
- Что это у вас в кастрюле?
Народ по ту сторону терминала начинает волноваться:
– Кого-то поймали!
Я не верю своим глазам – патроны на экране, чуть затемненные и размытые, выстроились ровными рядками, как на параде.
- Это патроны шестнадцатого калибра, я не знал, что аппарат распознает металлы, это удивительно!
Раздался смешок. Это полноватый казах в синей инспекторской форме начал потихоньку веселиться.
Кто-то выкрикнул:
- Вот лох, патроны спрятать хотел!
- Патроны провозить нельзя, - сказал казах.
- Но ведь они не заряжены и без капсюлей.
- Все равно нельзя, такой порядок.
И он вытащил кастрюлю из сумки. Патроны и клочки газет рассыпались по столу.
- Сейчас составим акт и передадим на склад, когда будете возвращаться, заберете.
Тот же мужик крикнул:
- Точно опоздаем, они бумаги писать собираются!
Какая-то женщина взвизгнула:
- Забирайте его, почему транспортер стоит!
Мальчик, у которого мама застряла, подошел ближе к столу и крикнул:
- Он патроны везет!
Женщина из очереди уже истерически закричала:
- Сколько можно ждать, поскорее оформляйте его куда-нибудь, самолет скоро!
Полный казах внимательно и, как мне показалось, насмешливо и выжидающе смотрел на меня.
Возвращаться я не собирался и подумал:
"Денег дать, что ли? Может охотник?"
Тянуть уже было нельзя, народ подпирал, реплики становились все злее.
- Забирайте патроны, медные не дешевые, дарю, - сказал я.
Казах удовлетворенно что-то пробормотал по-своему, ссыпал патроны куда-то под стойку и вернул пустую кастрюлю.
Ну, вроде все.
Однако женщина в красивой голубой форме инспектора все еще что-то изучала на экране и вдруг воскликнула в микрофон, опять на весь зал:
- Ушев, подойдите к экрану, а это что?
Толпа снова заволновалась, опять раздались обидные реплики. Над монитором склонились инспекторы в голубой форме.
- Это травка, - сказал я.
- Он травку везет! – снова громко озвучил мальчик.
Толпа застонала.
- Понимаете, - начал объяснять я, - у нас кот Реша очень любит травку, это для него везу, он сейчас в Санкт-Петербурге, там такой нету.
Раздался откуда-то смех, по-моему, со стороны инспекторов.
- Показывайте, - сказала женщина строго.
Я вытащил из сумки горшочки с травой и стал объяснять:
- Это мятлик, кот его ест, как корова, жалко было бросать, пропустите, пожалуйста.
Инспекторы взяли горшочки и стали рассматривать, один даже пожевал.
- На героин не похоже, это мятлик у меня такой же на даче задолбал, косить постоянно приходится.
Это, видимо, был старший.
- Пропускайте,- сказал он, - очередь собрали.
Народ загудел:
- Слава богу, черте с кем лететь приходится – любители травки с патронами!
Я собрал сумку уже без патронов, но с травкой – отстоял любимое блюдо Решани, все-таки, и в казенных тапочках пошел к скамейке надевать ботинки.
Таможенники внимательно смотрели, как я натягиваю носки и не засунул ли чего в обувь.
***
На фото кот Реша ест траву, остальное взято из интернета, ружье точно как мое.
Санкт-Петербург, дача под Вырицей, 14.07.2023.