Метка

               
 
 
               
 
Если братья наши меньшие
не умеют говорить, это еще
не значит, что с ними не говорит
     Сам БОГ
 
 
                МЕТКА
 
 
Он помнил все… начиная с самого момента рожения, с первого вздоха, когда вылетев из теплой материнской утробы, плюхнулся на шершавую солому. Его охватил страх: раньше он слышал частые удары своего маленького сердца в унисон с другим, более медленным, но очень родным биением. Раньше ему было так тепло и уютно. А теперь его охватила дрожь как от незнакомого ему холода снаружи, так и изнутри, когда наступила необходимость дышать, когда с каждым вздохом холодная струя воздуха входила вовнутрь. Еще недавно он пребывал в постоянной неге с наполовину открытыми глазами, о предназначении которых и понятия не имел. Теперь же он тщетно силился увидеть то, где ему пришлось оказаться: он был уверен – это конец… Но вдруг осленок почувствовал теплое дыхание, почему-то очень знакомое и родное, когда измученная родами ослица уткнулась волосатой мордой в его животик, щекоча и нежно облизывая своего первенца. Он помнил, как отлегло от сердца, как в него по крупицам возвращалось чувство защищенности с каждым прикосновением теплого материнского языка. Тепло языка возвращало его к жизни, очищая от “следов” пребывания в том знакомом, но ушедшем навсегда мире. Но больше всего его изумило осознание предназначения глаз, которые постепенно, с каждым новым прикосновением теплого языка матери, приоткрывали ему новый, незнакомый, но очень светлый мир. Вот значит почему ему нужны глаза – глаза, которые долгое время видели лишь мрак. Первое, что он увидел, была его мать, склонившаяся над ним, трущаяся своей серой мордочкой и посылающая взглядом своих больших овальных глаз безмерную любовь ему, своему детенышу. Но в его памяти все же осталось чувство бескрайнего блаженства, которое нельзя было сравнить ни с чем: он увидел над собой наполненные, разбухшие розовые соски материнского вымени с белоснежными капельками теплого молока, нетерпеливо капающими на кончик его носа. Дрожащими, все еще слабыми ножками он все же сумел подняться и прильнуть к соску, вдыхая манящий запах жизнедающего эликсира и наслаждаясь той изумительной влагой, которую может дать только мать. Он помнил все...
Он помнил, как к нему подбежал мальчик, с огромными черными глазами и темными кудряшками на голове. Впервые, насытившись материнским молоком, закрыв глаза, он ласково терся о теплый бок матери, когда почувствовал, как кто-то нежно треплет его за ушки – это был хозяйский сын, 5-и летний Ариэль, который стал для него самым родным существом после мамы. Он-то и дал ему имя – Баруш.
Вдоволь наигравшись его ушками, Ариэль долго всматривался ему в глаза, затем обнял его крепко-крепко, чмокнул в мокрый нос и сказал своему отцу:
– Я дал ему имя, Баруш. Теперь он мой друг, отец.
– Сын! Ты не можешь давать человеческое имя животному, – улыбаясь ответил отец Ариэля. – Это же осленок!
– Он не животное, он мой друг! Он – Баруш! – настаивал на своем Ариэль.
– Ну Баруш, так Баруш, – сдался отец.
Тот день был первым днем их знакомства, первым днем большой дружбы и взаимной привязанности.
Он помнил все...
Он помнил, как вначале многое удивляло его: и самостоятельно, без чьей-либо помощи, бегущие ручейки; и ветер, неожиданно появляющийся ниоткуда, будто гиганской метлой засоряюший песком и глаза, и нос; и птицы, с такой легкостью взлетающие и парящие долго без устали; солнце и луна, сменяющие друг друга на небе. Баруш был очень впечатлительным и любознательным осленком. Но больше всего его воображение поражал человек, это удивительное создание, имеющее несравненное превосходство над всеми остальными.
Он не переставал открывать для себя человека, и в этом ему помогал самый дорогой друг, Ариэль. Мальчик не отходил от Баруша ни на шаг, он расставался с ним только перед сном. Ариэль постоянно беседовал с осленком как с равным. Он не уставал знакомить  Баруша со всем, что окружало их. Благодаря такому активному общению осленок научился понимать человеческую речь, почти каждое слово, и в этом было его уникальное отличие от своих сородичей, которые воспринимали лишь отдельные слова, необходимые для исполнения команды.
Однажды, заметив увлеченный разговор внука с осленком, его бабушка сказала:
– Ариэль, счастье мое! Неужели тебе не надоело говорить с осленком? Он же не понимает ничего! Может тебе нравится, что он постоянно молчит и смотрит на тебя преданными глазами?
– Бабушка! Он все понимает, и он не молчит. Я могу слышать, как Баруш думает.
– Это невозможно, мальчик мой! Может, несколько слов, чтобы сделать то, что приказал ему человек.
Душа Баруша стала метаться, он понял каждое слово, сказанное бабушкой Ариэля. Желание опровергнуть утверждение бабушки привело к тому, что неожиданно для себя Баруш прокричал:“Ариэль прав, я все понимаю!”, но вместо этих слов фальцетом из его вытянутой серой мордочки с розовыми губами, вырвалось традиционное ослинное “иии-аа, иии-аа!”
Бабушка громко рассмеялась:
– Ну вот видишь? Он согласился со мной!
– Нет! Он хотел сказать, что все понимает! – обиженно возразил маленький мальчик.
От беспомощности у Баруша задрожали коленки. Ариэль подбежал к нему, обнял за шею и тихо шепнул в длинное ухо:
– Мы же с тобой знаем, что ты все понимаешь, вот только говорить не можешь, мой Баруш!
В тот день Баруш понял, что именно отличает человека от остальных: человек может говорить. Ему так сильно захотелось говорить! Это желание так запало ему в душу! Он готов был отдать свою жизнь за одно лишь произнесенное слово… Ночью в хлеве он поделился своей мечтой со своей мамой. “Никакому животному не дотянуться до человека” ответила мама и ввела Баруша в еще большее отчаяние. Он искренне завидовал человеку. Он помнил все...
Он помнил многое, связанное с человеком, что вызывало у него неподдельный восторг. Руки и особенно человеческие пальцы... Барушу интересно было наблюдать за руками хозяина-кузнеца: он умело обращался с какими-то странными предметами, повторяя одни и те же движения рукой. Его завораживали пальцы, перебирающие крупу и бобы; пальцы, что шили и ткали; месили тесто и пекли хлеб; доили и готовили корм для скота. Ему тоже хотелось уметь делать все, что могут делать руки и пальцы человека.
Однажды, увидев бабушку Ариэля за тканием паласа, Баруш пришел в восторг от движения ее пальцев, так ловко справляющихся с целым рядом цветных нитей. Для себя он сделал вывод: человек, увлеченный своей работой, обычно повторяет одни и те же движения. Баруш внимательно следил за руками бабушки Ариэля, его поражало умение пальцев так быстро сотворять что-то. Затем он в очередной раз взглянул на свои копыта и тоскливо вздохнул: “Да! И здесь человеку нет равных!”
Недалеко от бабушки стояла корзина с мотками ниток, а рядом бегали ребятишки. Один из детишек опрокинул корзину, и самый большой клубок покатился вниз и вот-вот должен был попасть в грязную лужу. Бабушка окликнула Ариэля:
– Ариэль! Мои нитки!
Баруш кинулся за мотком и схватил его зубами в последний миг. Затем победно подошел к бабушке и положил моток в корзину.
– Ну что, бабушка! – услышал Баруш голос друга.  – Теперь ты веришь, что Баруш понимает все, о чем мы говорим?
Баруш был вне себя от счастья, Ариэль защитил его, впервые сравнив его, осленка, с самим человеком. Весь день в его ушах звенели слова мальчика:  “Теперь ты веришь, что Баруш понимает?”. Он помнил все…
Он помнил тот день, когда Ариэль впервые пошел на учебу к местному ребе Элиезеру. По дороге Ариэль объяснял Барушу, что если человек умеет писать и читать, то это чудесно, и тогда он, Ариэль, получит знания. Чтобы Ариэль получил знание, его отец продал 2-х овец. Баруш пытался понять, что значит “получить знание”? И почему это стоит аж 2-х овец? Он долго ждал Ариэля у дома ребе и за то время ожидания перебирал в своей голове разные вариации слов “получить знание”. Баруш понимал, что “знание” – это то, что не каждый может себе позволить. Он понимал, что это то, что необходимо Ариэлю. За время ожидания, увидев ручеек и молодые побеги портулака, Баруш решил подкрепиться, чтобы достойно понести на своей спине эту, такую важную и тяжелую поклажу под названием “ЗНАНИЕ”. Когда Ариэль вышел от ребе Элиезера с маленькой котомкой через плечо, Баруш забеспокоился:” Неужели старый ребе не дал  “ЗНАНИЕ” Ариэлю?” Когда мальчик подошел поближе к осленку, то заметил в его глазах смятение. Ариэль ласково потрепал Баруша за ушки и всю дорогу рассказывал, что люди могут специальными знаками, т. е. буквами, переносить на бумагу все, что хотят рассказать, подумать и представить. Так пишутся рукописи, так писалась Тора. Вот и сегодня ребе Элиезер дал ему задание: выучить три буквы. Если выучить все буквы, то можно будет читать.
Баруш, опустив длинные ушки и склонив на бок голову, намеренно медленно цокал домой, с упоением слушая Ариэля, который восторженно рассказывал ему о “ЗНАНИИ”. Когда вдали показалась макушка кровли жилища Ариэля, Баруш остановился и тоскливо замотал головой. Ариэль почувствовал, что  его длинноухого друга что-то тревожит. Он подошел к осленку, долго всматривался в его глаза и сказал:
– Я знаю, Баруш! Ты тоже хочешь получить знание. Тебе хочется иметь руки и пальцы, и тогда ты смог бы писать, не так ли?
Баруш еще ниже опустил свою голову, касаясь травы краем своих поникших ушей. Ему стало стыдно, что он посмел мечтать, как  человек. Но Ариэль опустился перед ним на колени, крепко обнял его, поцеловал его в влажный нос и улыбнулся:
– Послушай, Баруш! Ты знаешь, почему я никогда не сажусь верхом на тебя? Ты знаешь, почему я никому не разрешу ездить верхом на тебе? Для меня ты не ослик, а друг.  И я для тебя тоже друг, а не человек. Я буду учить тебя буквам, хочешь? Если получится, то и ты сможешь научиться читать. Это будет нашей тайной. Ну как?
Баруш от счастья замотал головой, подпрыгнул, лягаясь задними ногами, и стал нарезать круги перед своим другом! Он смотрел на Ариэля и думал: “Вот это – ЧЕЛОВЕК!!!” Он помнил все...
Он помнил, как Ариэль сдержал свое слово. Как он терпеливо царапал на восковой табличке заветные буквы, как медленно и внятно объяснял Барушу все то новое, чему его научил ребе Элиезер. Обычно Ариэль учил Баруша дважды в неделю, на обратном пути домой после занятий с ребе Элиезером. Эти дни Баруш ждал с особым нетерпением, его радость не имела границ. Со временем Ариэль придумал, как именно учить Баруша читать: он брал с собой маленький ножик, вырезал из коры смоковницы буквы, раскладывал их на земле у порога ребе, а сам заходил к учителю. Баруш не тратил время зря, прилежно впитывая “ЗНАНИЕ”. А на обратном пути они останавливались под большой раскидистой пальмой, Ариэль называл буквы, а Баруш воодушевленно тыкался носом в правильный ответ. Барушу казалось, что научись он читать, может ему удастся и произнести эти слова.
– Баруш! – как-то весело сказал Ариэль – А ты очень способный ученик. А я, стало быть, твой ребе Ариэль!
 Через некоторое время Баруш научился складывать слова, а вскоре стал и читать свитки Ариэля, что давал ему ребе Элиезер. Все было прекрасно, но говорить ему так и не удавалось.  Хоть Ариэль и понимал без труда мысли Баруша, и не было никаких преград для общения друг с другом, однако с каждым днем желание произнести хоть одно слово преследовало его с еще большей силой. Ночью в хлеве он часто пытался воспроизвести звучание хотя бы одной буквы. Но обычно поднимался переполох, просыпались все обитатели и хлева, и курятника. Мама глубоко вздыхала, мотала головой и призывала оставить несбыточную мечту: ведь если бы был хоть один осел, сумевший произнести хоть одно слово, то люди знали бы об этом. Но Баруш приводил свой довод, он же научился читать. Это говоришь ты, осленок, и кто об этом знает? – отвечала мама. Он помнил все…
Он помнил, как однажды ребе Элиезер вышел с Ариэлем после урока. Увидев осленка, увлеченно переставляющего пухлыми розовыми губами вырезанные из коры буквы, он всплеснул руками и воскликнул:
– Бог мой! Что это он делает???
От неожиданности Баруш вздрогнул и попятился назад. Ариэль подбежал, ногой разворошил буквы, заслонил спиной морду Баруша, как-бы защищая осленка, и хрипло ответил:
– А что он сделал? Ничего…играет..
Ребе Элиезер спустился по ступенькам, мягко отвел мальчика от осленка, пригнулся и взглянул Барушу в глаза.
– Он что? Знает буквы? – тихо спросил ребе – Я же видел, он их перекладывал.
Ариэлю ничего не оставалось, как признаться во всем. Он рассказал о Баруше все, и когда закончил свой рассказ, из его глаз полились слезы – он боялся за своего друга: по закону скотина не могла равняться человеку, не могла быть членом семьи. За такую провинность Ариэля Баруша могли послать на живодерню.
Увидев водицу, капающую из глаз мальчика, Баруш осторожно подошел к нему, внимательно всмотрелся сначала в правый, а потом и в левый глаз. Он никогда не видел такого, но всем сердцем почувствовал, что Ариэлю страшно, и сделал мгновенный вывод: человек льет водицу из глаз, когда ему страшно.
Барушу тоже захотелось, чтобы и из его глаз закапала вода. Ему ведь тоже тяжко, как и Ариэлю. Но водицы не было, видимо ему не так страшно, как Ариэлю, подумал осленок и, чтобы развеселить своего друга Баруш, из разбросанных на пыльной дороге букв, сложил – “Я – ОСЕЛ”.
Ребе Элиезер опустился на ступеньку, схватился за голову и стал закатываться от смеха. И из его глаз покапала водица, что немало удивило Баруша. Успокоившись и придя в себя, ребе Элиезер воскликнул:
– Чудны дела Твои, Бог Мой!
В тот день они с Барушем вернулись позже обычного, ребе Элиезер не хотел расставаться с таким чудом. Он обещал, что не расскажет никому об осленке и, насытившись увиденным, напоследок спросил:
– Ариэль! А тебе известно значение имени Баруш?
Немножко успокоившийся Ариэль, пожал плечами.
– Я не знаю почему ты решил дать ему это имя, но оно означает Благословенный …
Он помнил все...
Он помнил, как в ту ночь в хлеве, вспоминал о водице, капающей из глаз человека. Он искренне не понимал, что это? Но осознавал, что и это, наряду с умением говорить и писать, под силу только человеку.
Еще много раз Баруш становился свидетелем капающей из глаз водицы, и каждый раз это явление изумляло его: она капала, когда человеку и больно, и весело; она капала, когда  тоскливо и хорошо; она капала и во время веселой песни, и когда играли грустную мелодию; она капала, когда рождался ребенок, и когда умирал кто-то. Одним словом, после самой большой загадки человека, умения говорить, перед Барушом вырисовалась другая, не менее интересная, но абсолютно непонятная способность человека – выливать водицу из глаз.
Как-то он, сложив из букв предложение, спросил Ариэля, почему у людей капает вода из глаз? Ариэль пожал плечами, не зная что ответить. Со временем он стал замечать, что капельки слез окрашены в незаметные с первого взгляда разноцветные оттенки. От стал понимать, что именно прячеться за этими капельками: страх имел серый оттенок, смех и радость – ярко оранжевый; грусть и тоска черный оттенок, а любовь…вот это чувство окрашивало водицу во все оттенки ярко-желтого, будто водица капала с самого солнца. Как же сильно Барушу хотелось, чтобы и из его глаз закапали желтые капельки, ведь он так сильно любил Ариэля! Он помнил все…
Он помнил, когда все люди поселения решили сменить место жительства – вода закончилась, колодцы высохли. Однажды Баруш услышал обрывки разговора Ариэля с отцом:
– Нет, отец! Прошу тебя! – плакал мальчик.
– Но иначе нельзя, сынок! Старейшины общины вынесли решение, нам всем нужно переехать далеко, говорят поблизости нет воды. Урожай сгорел, нечем  поить скотину. В длинной дороге мы потеряем почти весь скот и всю птицу. Так что придется заколоть животных и птиц… Продадим мясо, возьмем наш скарб и переедем. Баруша не заколем, но его придется продать.
– Я не расстанусь с Барушем, отец! –заплакал Ариэль.  – Как можно предать друга?
–Сынок! Осел не может быть человеку другом, он всего лишь помощник. Каждое животное со временем забывает даже своих родителей. И твой Баруш не вспомнит ни тебя, ни вашу дружбу.
– Отец! Он не только помнит, но и понимает человеческую речь, поверь… Как я буду жить с таким чувством вины?
– Сынок! Ты много раз твердил, что твой осленок понимает человеческую речь,так? – Ариэль кивнул. – Тогда объясни своему осленку, пусть найдет нам воду.
Баруш знал, как взрослые ослы помогали людям находить воду в пустыне: животному долгое время не давали пить, томили крайней жаждой, а потом выпускали, идя следом за ним. Измученный жаждой осел находил воду по запаху, топал копытом по земле: то был знак – копать здесь. Это было жестоким испытанием для животного, но Баруш гордился таким “талантом” своих сородичей – ведь это умели только ослы. 
Ариэль подбежал к осленку, взглянул ему в глаза и понял, Баруш услышал их разговор.
– Сынок! Ты что, собираешься пересказать наш разговор ослу? – усмехнулся отец. Зря не старайся, воду находят только взрослые ослы! – крикнул вслед отец.
В ту ночь Баруш не спал. Он упорно топал по округе, не поднимая головы, обнюхивал каждый клочок земли. Шея ныла от боли, ушки от непрерывного касания с землей покрылись мелкими кровавыми ссадинами. Но Баруш не сдавался – он не искал воду, нет… он спасал себя от расставания с Ариэлем!!!
  Ранним утром раздался рев молодого осленка. Он кричал Ариэлю: “ Я нашел воду! Я нашел воду!” Когда люди выбежали наружу, то их глазам предстала странная картина: осленок, покрытый толстым слоем пустынной пыли, с окрововавленными ушами, хвостом, с прилипшими к нему шариками репея и красными глазами от засохшего песка, весело топал копытами и ревел мотая головой.
– Что это с ним? – удивился отец Ариэля. – Где это он провалялся? И ревет на всю округу!
– Отец! Баруш нашел воду! Он сказал, что нашел воду!
С того самого дня жизнь Баруша изменилась, отец мальчика поверил, что осленок и вправду особый. Он помнил все...
Он помнил, как много вопросов касательно человека возникало в его ослинной голове. Человек не переставал удивлять его. Большой интерес у Баруша вызывала человеческая улыбка и особенно смех. Он понимал, что человек смеется, когда ему весело. Но и ему нередко бывало весело, и он смеялся в душе. Обычно свой восторг и радость Баруш выражал либо ревом, либо неуклюжим скаканием. Однажды он подошел к потухшему очагу, и ему захотелось понюхать головешки, что вчера так вкусно пахли лепешками, ведь Ариэль тогда угостил его. Баруш приблизился к золе, принюхался и громко чихнул. Решив, что очаг не пахнет как вчера, он разочарованно поцокал к Ариэлю, стоявшему с другими детьми у шатра. Увидев Баруша, все как один взорвались раскатистым смехом. Осленок не понимал причину такого веселья, но заразительный смех детей передался и ему. Он стал смеяться, но, как и всегда, при любых проявлениях его ослинных чувств, фальцетом раздалось: “иии-аа! иии- аа!” Настроение осленка резко ухудшилось. Как-же он ненавидел сочетание этих ненавистных букв…
– Мой добрый Баруш! Ты наверное не понимаешь, почему мы смеемся! Ты так потешно выглядишь! Подойди сюда, к чану с водой! Взгляни!
Над гладью воды показалась смешная морда: черный нос, забитый золой; длинные прямые ресницы, посыпанные черной пылью; на ухе болтался кусочек уголька. И Барушу стало смешно, но он, боясь снова услышать свой неменяющийся рев, решил просто улыбнуться. Он все вглядывался в свое ослинное отражение, пытаясь из последних сил выдавить хоть какое-то подобие улыбки, но не увидел ничего, кроме глупого оскала  больших зубов, в обрамлении толстых губ и свисающих на глаза тяжелых век. И здесь он не преуспел, подумал Баруш. Он помнил все…
Он помнил, как впервые вышел за пределы поселения. Урожай фундука удался на славу, и Ариэль с отцом и другими членами обшины двинулись в путь, в город, на рынок. К ним присоединился и ребе Элиезер, правда без поклажи. Ариэль Баруша взял с собой в путь. Встретившись взглядом с Барушем, ребе подмигнул осленку, усмехнулся и, подойдя поближе, шепнул:
– Ну здравствуй, удивительное создание… писать еще не научился? – он нежно потрепал осленка за ушко. 
Баруш восполнился гордостью, его похвалил сам мудрый ребе Элиезер.
 От нудной, однообразной дороги, от монотоного  разговора людей Баруша сильно стало клонить ко сну. Вскоре, видимо, путники устали, и неожиданный привал был как нельзя кстати. Глаза осленка стали слипаться, когда он сквозь дремоту услышал голос ребе Элиезера:
– Что мне делать на рынке, уважаемый Равиль? Я иду послушать молодого ребе. Говорят он мудр не по годам.
– Мудрее тебя, ребе? – спросил Равиль. – Лично я не встречал никого мудрее. А прожил я немало.
– Похвала из уст одного из старейшин – это великая радость для моей души, Равиль. Однако молодой ребе наряду с мудрыми словами, говорят, совершает чудеса: он оживляет мертвых, ставит на ноги расслабленных, дает свет очам незрячим.
Слова о том, что есть кто-то, кто мудрее ребе Элиезера, и особенно о чуде, совершаемого каким-то ребе, мгновенно отрезвили Баруша. Он внимал словам ребе, впитывая каждое слово. Особенно ему нравилось слово “ЧУДО”. Ведь и его мама говорила, что если Баруш произнесет хоть одно слово, то это будет чудом. Баруш так и не смог понять до конца значение слова “ЧУДО”: то ли неожиданная радость, то ли несбыточная мечта. Но впервые из уст умного человека, ребе Элиезера, это заветное слово прозвучало как приглашение к  знакомству с тем словом. Баруш оживился и в нем затеплилась надежда, что это “ЧУДО” случится с ним, и он, простой осленок заговорит, как человек. Ничего не могло сравниться со способностью человека говорить! Он помнил все…
Он помнил, как они приблизились к какому-то холму. Много, очень много людей собралось на том холме. На самом верху стоял человек и что-то говорил тем людям, а люди его молча слушали. Ребе Элиезер сказал:
– Ну вот я и пришел. А вам удачи в торговле.
– Это и есть тот ребе, что творит чудеса? – спросил отец Ариэля. Ребе Элиезер кивнул.
Баруш оглядывался по сторонам, пытаясь понять, какое “Чудо” творит тот человек на холме. Проходя мимо подножия холма, Баруш заметил, что прямо над головой молодого ребе сияет облачко. Он никогда не видел такого. Может это и есть “Чудо”, думал Баруш, боясь пошевелиться. Он хотел вдоволь насмотреться на “Чудо”, а вдруг и не увидит он больше молодого ребе. Но все двинулись дальше, и ему пришлось идти. Несколько раз Баруш оглянулся, неужели облачко все еще там? Пока был виден тот человек на холме, Баруш четко видел то светящееся облачко. Он вглядывался в глаза Ариэля и других попутчиков в надежде услышать хоть какое-то объяснение увиденному. Но они молча ступали по пыльной дороге. Баруш вдруг понял: они не увидели того светящегося облачка. Неведомое доселе чувство охватило осленка; впервые в жизни он превзошел самого человека – он увидел то облачко, так сильно напомнившее ему круглую луну в жаркую пустынную ночь. Он, простой осленок видел его все время, а люди... никто из них не увидел! Душа Баруша ликовала, и опять затеплилась надежда: может, после увиденного он сможет заговорить… ведь ему так много есть что сказать! Правда, Ариэль часто слышит его мысли, но только смысл. И писать он может, но ведь медленно: пока подберешь губами нужную букву, пока сложишь слово, а то и предложение… Он хотел говорить, он хотел суметь бегло изложить свою мысль. Он помнил все…
Он помнил, как ему хотелось не забыть того человека с облачком над головой. Он мечтал еще раз увидеть его, в надежде, что может тот молодой ребе, творящий “ЧУДО”, сотворит его и с Барушем.
Продав весь фундук, отец Ариэля решил двинуться в сторону Иерусалима; денег они заработали немало и решили купить овец.
– Сын, ты знаешь, мне было десять лет, когда я впервые увидел этот священный город.
– А кто его построил, отец?
– Царь Давид! Еще тысячу лет назад! Он очень старый!
Баруш слушал и не понимал, почему им нужно идти в город, который очень старый.
– Нам надо выбрать жертвенного ягненка, скоро Пасха, – заговорил снова отец Ариэля.
– Отец! Я не понимаю, почему на Пасху обязательно нужно заколоть какую-нибудь живность? Почему проливать кровь именно на Пасху?
– Это закон, сын! А закон говорит: невинная кровь дает очищение от грехов!
– Все равно не понимаю…причем тут бедные овцы и козы ? – пробубнил под нос Ариэль.
Баруш слушал их разговор и обрадовался тому, что он осел.
В селении близ Вифании они нашли таверну, где и остановились. Баруша напоили, накормили и привязали к воротам – это означало долгий отдых.
Ранним утром сладкий сон Баруша нарушил странный переполох: двое мужчин носились по селению и, казалось, что-то искали. Вдруг один из них увидел Баруша, улыбнулся и уверенным шагом пошел навстречу.
– Я нашел его, смотри! Это же молодой осленок привязанный к воротам, как нам было сказано!
У Баруша екнуло сердце, “меня продадут” – эта тревожная мысль словно камень, брошенный на дно медного котла, гулко “упала” к его копытам.
На восторженный возглас незнакомца выбежал сонный Ариэль, а вслед за ним и его отец.
– Кто хозяин этого осленка? – спросил незнакомец.
– Это осленок моего сына, – ответил отец Ариэля.
 – Никто ведь не садился на него, не так ли? – улыбнулся незнакомец, обращаясь к Ариэлю.
– А откуда вам известно? – удивился Ариэль.
Незнакомец подошел к Ариэлю, увел его в сторону, закинув руку на плечо мальчика, и стал что-то тихо ему говорить. Баруш начал беспокойно метаться из стороны в сторону, веревка на шее стала больно затягиваться, он пытался высвободиться. Через несколько минут Ариэль подошел к осленку, ласково погладил его и, нежно взглянув ему в глаза, сказал:
– Мой добрый Баруш! Не волнуйся, я не отдам тебя никому! Ты мой друг и останешься им навсегда. Но сейчас мы пойдем с тобой туда, куда скажут эти люди. Так надо…
Баруш успокоился и покорно последовал за Ариэлем, его отцом и двумя незнакомцами. Он помнил все…
 Он помнил, как они пришли к вратам большого, шумного города. По улицам того города сновало много людей; шум, музыка, веселье – все в этом городе удивляло не только Баруша, но и Ариэля. Они с интересом рассматривали всех и вся.
– Вот, сын! Это и есть священный город Иерусалим!
– Отец! Какой же он огромный и красивый…
У врат города собралась огромная толпа, которая расступилась, когда к ним приблизились путники с осленком. Баруш обеспокоенно поднял голову и увидел молодого, красивого человека с… у Баруша громко забилось сердце – это был тот самый молодой ребе, со светящимся облачком над головой!!!
Он медленно подошел к Барушу, присел перед ним на корточки, улыбаясь взглянул ему в глаза, и осленок услышал его мягкий, ласковый шепот:
– Ну вот мы снова встретились, Благословенный! Добро пожаловать!
Молодой ребе тоже вспомнил его, подумал Баруш. Но откуда он узнал его имя? Мысли Баруша путались, переплетаясь с восторгом и ожиданием чего-то необычного. От его беспокойства не осталось и следа.   Даже после того, как люди из толпы стали возлагать одежды на спину осленка, тот стоял смирно и с удовольствием ожидал последующих действий. Он помнил все...
 Он помнил, как молодой ребе с облачком над головой сел на него. Нет! Он не оседлал его, как обычно делали все, свесив по бокам ноги и врезаясь пятками в бока. Он лишь присел, осторожно подобрав обе ноги на одну сторону, ласково поглаживая осленка. В тот самый миг осленок почувствовал что-то  странное, доселе никогда не испытанное им: ощущение слияния плоти и крови в одно единое целое с молодым ребе. Казалось, все внутри Баруша засияло солнцем, он не чувствовал никакой тяжести, будто и не было молодого ребе на его спине. Но чувство безграничного счастья и покоя не покидало его, и он резво ступал по дороге, пока люди с обеих строн постилали свои одежды и пальмовые листья под ноги счастливого осленка, несущего молодого ребе. Все сопровождавшие восклицали:  “Осанна, Осанна!” Интересно, что это они кричат, подумал осленок. И тут случилось совсем неожиданное – он услышал голос молодого ребе, но не ушами, а в своей голове:
– Это хвалебный возглас, мой друг! Он означает “Спаси нас!”
Его голос был мягким и нежным, но отдаваясь теплым эхом в голове Баруша напомнил ему раскаты грома. От неожиданности Баруш остановился как вкопанный.
– Не бойся! Давай побеседуем с тобой.
Осленок вновь зашагал. Немного успокоившись, он решился:
– Кто ты?
– Я – Вся Любовь!
– Поэтому эти люди и любят тебя.
– Видишь эти радостные лица? Очень скоро они так же громко будут кричать: “ Убей его!”
– Но почему?
– Потому, что не ведают, что делают! Все беды от этого...
– А что значит не ведать?
– Это не любить! Когда душу полностью занимает Любовь, то нет больше места ни для чего другого.
– Но почему убить?
– Чтобы удостовериться – Я ли Вся Любовь?
– У нас раз в году всегда убивают животных, говорят, для очищения. Правда я не понимаю, как можно очиститься, убив ягненка?
– Я буду последним жертвенным ягненком для всех, мой друг…
– Я не хочу, чтобы тебя убили… Не хочу! – сердито топнул осленок. – Ребе Элиезер говорил, что ты совершаешь “Чудо”.
– Ты тоже хочешь увидеть чудо?
– Я всегда мечтал произнести хотя-бы одно слово, как человек. Ариэль научил меня читать.., – засмущался Баруш.
– Это и есть твоя мечта?
Баруш поспешно мотнул головой, соглашаясь.
Молодой ребе двумя пальцами обхватил кончик ослинного ушка, и осленок почувствовал легкое покалывание:
– Я оставил метку на твоем ушке. Когда она засветиться, то ты сможешь говорить. Ты доволен?
Баруш опустил ушко и увидел красноватое пятнышко на кончике. 
– Я еще хочу тебя увидеть! Вот так близко, как сейчас.
– Увидишь, я приду за тобой…
– Можно взять с нами Ариэля и уехать далеко… Зачем тебе умирать, если они не ведают?
– Ты помнишь? Они просили меня: “Спаси нас”.
Я ГОТОВ…ТАКОВА ВОЛЯ ОТЦА.
Неожиданно Баруш увидел ступеньки храма прямо перед собой. Молодой ребе спустился с осленка и решительным, быстрым шагом вошел в храм. Баруш обернулся и увидел счастливое лицо Ариэля. Про себя он решил, что расскажет все Ариэлю, когда засветиться “метка”. Он помнил все…
Он помнил, как возвращаясь обратно в селение, всю дорогу спрашивал себя, какой же это отец, что хочет смерти своему сыну? Сыну, который делал “ЧУДО”, и чья душа наполнена только ЛЮБОВЬЮ? Эти мысли злили Баруша, и когда они дошли до таверны, его настроение окончательно испортилось.
– Почему ты загрустил, мой Баруш? – услышал он голос Ариэля. Баруш лишь грустно вздохнул. Неожиданно он вспомнил про метку на ушке и опустил кончик своего длинного уха чуть ли не на нос. Увидев красное пятно на ослинном ухе, отец Ариэля сказал:
– Что это с его ухом? Похоже на ожог! Может ему больно?
– Мой Баруш! Где это ты умудрился подпалить себе ухо? Сейчас смажем оливковым маслом, и к утру все пройдет.
Такая забота мальчика пришлась по душе осленку. Зная, что “Метка” молодого ребе это совсем не ожог, он, прикинувшись пострадавшим, с понурой головой, позволил Ариэлю провести процедуру нанесения целебного масла. Но в душе он улыбался и впервые в жизни обрадовался тому, что никто не сможет увидеть его широкую улыбку. Вот оно, еще одно превосходство осла над человеком – он может скрыть свою улыбку, а человек нет! Может и не так плохо быть ослом?
В ту ночь он не смог сомкнуть глаз, задавая себе бесконечные вопросы и гадая, когда же загорится “Метка”? Когда же молодой ребе придет за ним? А вдруг не придет..?
– Ариэль, сынок! Ты видел того черного ягненка с пятнышком на ухе?
– Да, он такой хорошенький!
– Это – наш ягненок на Пасху. 
– Не надо его убивать, отец…
– Сынок! Твоя мать и братья в пути. Будем справлять Пасху здесь, в Ерусалиме. Торговля удалась, и мы можем позволить себе праздник. А остальных овец купим сегодня. Ребе Элиезер освятит наше жертвоприношение. 
– Значит, мы останемся в Иерусалиме до конца Пасхи?
– Да! Завтра первый день, день опресноков. Мать будет печь пресный хлеб.
Баруш слушал разговор отца с сыном и вспомнил слова молодого ребе – “Я есть последний жертвенный ягненок”. Может не заколят этого маленького ягненка, раз молодой ребе так сказал, подумал Баруш.
На рынке они выбрали овец для пополнения стада. Отец Ариэля достал какие-то кругляшки и передал их торговцу.
– Отец! Ты расплатился серебром?
– Да, сынок, пришось. Но у меня для тебя подарок на Пасху, – он протянул сыну ярко-желтую кругляшку, и Ариэль ахнул:
– Отец! Это же золотой динарий!!!
– Это тебе! Ты все это время трудился не покладая рук. Без тебя я бы не справился. Пусть эта золотая монета станет для тебя амулетом, пусть притягивает к себе богатство. Что бы не случилось, никогда не разменивай его!
Весь тот день Ариэль вертел в руках ту монету.
– Смотри, Баруш! Нет ничего в этом мире дороже золота. Богатство человека определяет оно.
Баруш смотрел на кругляшку и не понимал, почему желтая блестящая кругляшка может быть самым дорогим, что есть. 
Ребе Элиезер освятил бедного ягненка и… все же его закололи. Баруш до последнего надеялся, что случится “ЧУДО”, ведь молодой ребе говорил, что он последний жертвенный агнец. Он помнил все…
 Он помнил, как к ним прибежал ребе Элиезер: он ладонью вытирал водицу, что капала из его глаз, возмущался, хватался руками за голову. Баруш никогда не видел его таким и не мог понять, что случилось.
– Они, кажется, сошли с ума! – возмущался ребе Элиезер. – Толпа просто обезумела! Что делать? Что делать? – отчаянию старого ребе не было предела. – Я должен быть там! – с этими словами он поспешно вышел из таверны.
– Отец! Я иду с вами! Только отвяжу Баруша! – Ариэль схватил уздечку осленка.
Баруш послушно шел за ними, не понимая, почему на узкой дороге, ведущей вверх, так много людей.
– Ребе Элиезер! – Баруш услышал взволнованный голос Ариэля. – Почему они хотят убить его? В чем его вина? Вы сами рассказывали, что он призывал к любви, исцелял больных и немощных!
– Мальчик мой! – голос ребе предательски дрожал.  – Мы становимся свидетелями Вселенской боли…
Баруш внимал их словам, вглядывался в толпу и ничего не понимал – кого хотят убить? За что? Что означает “Распни”? Это слово доносилось со всех сторон.
Толпа людей разрасталась, их становилось все больше и больше. Они толпились вокруг чего-то, толкая друг друга, кричали какие-то слова. “Что это с ними случилось”, подумал Баруш. Ребе Элиезер повел их по соседней узкой улочке, ведущей тоже вверх – там не было толкотни. Баруш в толпе заметил знакомые лица. Да, конечно же, он их видел в  тот день, когда вез на себе молодого ребе: вон та женщина, что растилала под ногами осленка свой платок; вон тот мальчик, что весело бежал впереди них, размахивая своей шапочкой; а вон и юноша, что клал пальмовые листья им под ноги. Но почему сейчас они такие злые? В кого они кидают камни?
Чем выше они поднимались, тем больше толпа напоминала осленку Иудейскую пустыню, с навеянными ветром подвижными песчанными барханами.
Неожиданно раздался глухой стук, и люди расступились. У осленка дрогнуло сердце: в толпе он увидел того молодого ребе, несущего что-то очень тяжелое на своей спине. Он узнал его по облачку над головой…
– Что вы с ним сделали? За что? – крикнул изо всех сил осленок, увидев окровавленную спину молодого ребе. Но его рев утонул в гуле толпы.
Ноги Баруша подкосились, когда двое из толпы, одетые в странные одежды, стали хлестать молодого ребе плетью.
– Почему они хлещут его плетью, Ариэль? – кричал Баруш. Но и мальчик, и его отец, и ребе Элиезер не слышали ослинного рева отчаяния, они стояли как вкопанные. – Что-за тяжелая поклажа на его спине? Его руки и голова в крови! Ему же очень больно…
– Заткни своего длинноухого друга, сынок! – услышал Баруш сердитый шепот отца мальчика. – Не надо было брать его с собой… здесь только ослинного рева не хватает…
Он помнил все…
Он помнил все, что случилось в тот день в мельчайших подробностях. Вначале, молодого ребе уложили на поклажу, которая была так тяжела, что его ноги подкашивались под ее тяжестью. Когда с него сняли грязный хитон, у осленка защемило сердце: все тело молодого ребе было в кровавых ссадинах и глубоких ранах. И только облачко над головой продолжало светиться. Затем Баруш услышал громкие стуки, сильно напоминающие звук, доносящийся из рук хозяина-кузнеца. Когда стали поднимать поклажу, оказалось, что молодой ребе висит на ней и не падает. Увидев распростертые руки ребе, осленок обрадовался: “ Сейчас он взлетит, как птица и улетит далеко!” Но ребе продолжал висеть, а люди в странных одеждах пытались надеть ему на голову сплетенные в круг огромные шипы. Когда шипы врезались в голову ребе, Баруш четко увидел, как в облачко брызнула кровь. Оно стало медленно вращаться, постепенно наполняясь кровью. Баруш всем своим нутром чувствовал муки молодого ребе, и от своей беспомощности стал метаться из стороны в сторону. Светящееся облачко стало кровавым, оно  вращалось все быстрее и быстрее. Солнце стало меркнуть, от страха люди притихли.
– Посмотрите ! – громко прошептал ребе Элиезер.  – Взгляните в его глаза! Там только Смертельная Душевная Тоска, – он тихо заплакал.
– Почему так рано темнеет, отец? – со страхом в голосе спросил Ариэль. – Ведь еще же полдень…мне страшно.
– Не знаю, сын…
Вскоре солнце померкло, и наступила леденящая душу тьма…
Молодой ребе что-то промолвил, но до ушей Баруша долетели лишь два слова: “Отец”и “Прости”.
Даже в этой тьме все смогли увидеть, как медленно и тяжело опустились веки молодого ребе, и его тело обмякло…
Никогда еще Баруш не слышал такой раздирающей Душу Тишины!!! От смятения, ужаса и страха он крепко закрыл глаза, все равно тьма кругом. Пока он стоял с зажмуренными глазами, его ноги стали терять силу, и осленок медленно присел. Он почувствовал, как невыносимо больно стало глазам, и что-то теплое и мокрое капнуло на его согнутые коленки: Баруш понял – он плачет... Он оплакивал молодого ребе, он плакал от душевной боли и страха, от несправедливости и жестокости. Наплакавшись, осленок с опаской стал открывать глаза, и … не поверил в то, что увидел: наполненное кровью облачко стало менять свой цвет и совсем перестало вращаться. Неожиданно огромный яркий луч света пробился сквозь тьму с небес, наполняя ярко-ярким желтым цветом облачко. Оно превращалось в облако, похожее на тот золотой, что Ариэль назвал самым дорогим. Вконец, над головой молодого ребе повис гиганский золотой динарий, и вокруг стало светло.
– Господи! Как же темно… – услышал осленок голос отца Ариэля.
– Сам Бог прикрыл свои очи! – шепотом ответил ребе Элиезер.
“Так вот оно что!!! Значит они не видят этой красоты!!!” Сердце осленка забилось с бешеной скоростью, и казалось, выпрыгнет из груди. “Пусть теперь говорят, что человек стоит выше всех…”. Его чувство гордости за себя неожиданно испарилось, и на его место встала ЗЛОСТЬ… Он никогда не простит людей за то, что они убили молодого ребе!!! Он никогда не поверит людям! Он никогда более не захочет быть человеком! Он не желает ни говорить, ни читать! Даже жертвенных ягнят не убивали так жестоко! Он хочет быть ОСЛОМ! Все ОСЛЫ МИРА не сделали бы то, что сделали люди с молодым ребе! В его ослинной голове, тем кузнечным стуком отдавалась вопросом лишь одна мысль: “За что? За что? За что?”
Он помнил все...
Он помнил, как не хотел смотреть на людей, они его раздражали. Только Ариэль удостаивался встречи взглядом.
Через несколько дней ребе Элиезер и семья Ариэля пустились в обратный путь домой.
– Ребе Элиезер! Почему Баруш перестал говорить со мной? – услышал Баруш заговорщецки тихий голос мальчика. – Раньше я слышал его мысли, а теперь нет.
– Не знаю, мой мальчик! Может ум его иссяк? –
как-то устало ответил ребе Элиезер. – Я и так до сих пор не могу поверить в то, что осленок понимает человеческую речь, да еще вдобавок умеет читать.
– Мне так одиноко без него… может, когда-нибудь Баруш снова начнет со мной говорить...
Осленок, свесив голову, уныло цокал рядом с мальчиком. Его никак не тронули слова Ариэля.  Он для себя решил – ничего общего с людьми, Ослом родился, Ослом и останусь.
Монотонный скрип повозки и жара стали раздражать Баруша. Он всегда радовался, когда шел в путь с Ариэлем, но теперь… теперь он хотел поскорее увидеть маму.
– Боже мой! – громко воскликнула мать Ариэля. От ее возгласа все встрепенулись.
На обочине дороги на дереве, висело тело человека и раскачивалось из стороны в сторону. Все поспешили к тому дереву. Баруш не впервые так близко видел мертвого человека. Его не удивили ни пустые, выклеванные птицами глазницы, ни посиневший , свешившийся набок язык. Его удивило то, что свисало из тех зияющих пустотой, глазниц – они походили на черные, склизкие и липкие сопли, издали напоминающие черные бусы.
– Кто этот человек? – в страхе спросил Ариэль.
– Ах, этот..? – шумно выдохнул ребе Элиезер. – Как Каин останется вечным братоубийцей, так и этот никчемный человек навечно, до скончания времени, останется самым низким предателем… Это он предал своего Учителя и послал его на смерть….
Осленок ничего не понял из слов старого ребе. О каком учителе он говорит, подумал Баруш.
– Но ребе, почему? Вы же рассказывали, что он говорил о Любви и Прощении! – возмутился Ариэль.
– Продать своего Учителя за 30 серебреников!!! Продать самого Господа за цену простого раба!!! – ребе подошел поближе и плюнул в мертвеца.
– Мальчик мой! Ты спросил, за что? За то, что не было в его потерянной душе места для капли Любви! Он предал Вселенскую Любовь… вот так!
Так вон оно что! – подумал Баруш. – Значит это из-за него умер молодой ребе!!!
Не зная, как выразить свое возмущение, осленок подошел ближе к мертвецу и стал реветь так громко, что огромный черный ворон с громким карканием слетел с дерева. Он помнил все…
Он помнил, что Ариэль молчал всю дорогу. Мальчик не мог прийти в себя от увиденного. 
К вечеру путники остановились на привал под большим эвкалиптом.
– Пошли, Баруш! Мы приляжем там. – Ариэль, взяв под уздечку Баруша, потащил его к косому оврагу.
– Мы отдохнем во-о-н под тем миндалевым деревом.
Осленка разбудил шорох и неприятный запах. Зашевелились кусты, и в темноте Баруш увидел фигуру животного – это был громадный самец полосатой гиены, медленно подбирающийся к Ариэлю. Все, и люди, и домашний скот знали, насколько опасны эти коварные убийцы величиной с волка.  Кровь застыла в жилах осленка: он увидел, как сверкнули зеленым огнем глаза хищника, и услышал лязг зубов голодного зверя – тот готовился к прыжку...
Острые зубы зверя распороли правый бок осленка, пока тот всем туловищем пытался заслонить собой мальчика. Вскочивший с места Ариэль всрикнул от страха и попятился назад. Баруш успел схватить зверя своими зубами за ухо и резко рванул в сторону. Зверь взвыл от боли, а осленок выплюнул оторванное ухо гиены. Сделав несколько шагов назад, гиена разбежалась и прыгнула на осленка, брызжа кровью по сторонам. Зубы зверя впились в шею Баруша и, казалось  челюсть замкнулась. По всей равнине раздался истошный рев смелого осленка. Подбежавшим взрослым предстала странная картина: ревущий осленок кружил вокруг себя, держа впившегося в шею самца полосатой гиены на спине.
В хищника полетели два копья старших братьев Ариэля, а подбежавший к ним отец успел размозжить голову хищника двузубцем…
На дорогой ковер, купленный на рынке в Иерусалиме, уложили окровавленного осленка. Ариэль держал на своих коленях голову Баруша и горько плакал. Отец мальчика опустился на колени перед осленком. 
– Спасибо тебе, Баруш… ты спас нам нашего сына! – вытирала слезы мать мальчика, и осторожно прикрыла окровавленный бок осленка своим головным платком. 
Баруш не стонал, хотя ему было нестерпимо больно. Он прерывисто дышал и знал, что умирает. Но почему-то ему не было страшно. Да, он помнил все. Лежа с закрытыми глазами, Баруш вдруг понял, какое  же это счастье, что с Ариэлем все в порядке! Из глаз мальчика лилась теплая водица, капая то на лоб, то на нос осленка. Длинные ушки поникли и касались мордочки. Неожиданно он вспомнил слова молодого ребе: “Когда метка засветится, то ты сможешь говорить!” Осленок медленно открыл глаза и посмотрел на свою метку… она не светилась. “Да! С этой мечтой надо покончить”, подумал Баруш. Хоть бы молодой ребе был жив… он обязательно пришел бы, как и обещал. Осленок грустно вздохнул и снова закрыл глаза. Сколько же интересного он сумел взять от человека, думал Баруш: умение понимать человеческий язык; умение мысленно общаться с Ариэлем; он научился читать и даже…пролил из глаз много водицы, когда умер молодой ребе.
Вдруг он поймал себя на мысли, что не чувствует боли, и метка на ушке стала покалывать, как тогда. Баруш насторожено приоткрыл свои глаза и… О, счастье! Метка светилась! Он набрал в легкие воздуха, чтобы рискнуть произнести хоть одно слово и замер… среди всех, кто грустно склонился над ним, осленок увидел улыбающееся лицо молодого ребе:
– Ты пришел? Ты пришел за мной, как и обещал! – прошептал Баруш и улыбнулся.
– Вы слышали? – воскликнул Ариэль. – Баруш заговорил! Мой Баруш заговорил! Мой Баруш улыбнулся!
После восторженного возгласа мальчика Баруш почему-то перестал слышать хоть что-нибудь. Молодой ребе с легкостью взял его на руки, нежно сложил все четыре ножки и ласково прижал к себе:
– Ну, что ж, Благословенный! Ты получил Чудо, о котором мечтал. А теперь, готовься встретиться с тем, о чем ты и не подозревал!
Молодой ребе с осленком на руках плавно удалялся вверх все дальше и дальше. Баруш поднял голову и в последний раз окинул взглядом равнину: на ковре лежало его бездыханное тело, а рядом, содрогаясь, горько плакал маленький Ариэль… Он помнил все… И это ВСЕ он взял с собой.
 
 
 
 
 
                10-е Января 2018 Лос – Анджелес