В определённом возрасте всякий состоявшийся мужчина главной последовательности точно знает, что дача создана для бани и шашлыка, а все остальные эффекты побочны. Он знает, что водку не стоит мешать с портвейном и порой на утро пиво и аспирин самые важные вещи на свете, так что лучше подсуетиться загодя. Ещё он знает, что если начать пить в пятницу, то выходные покажутся гораздо длиннее, но если немного промахнутся с дозой, их может не быть вовсе. Молодость эти особенности бытия, как правило, пока не знает или игнорирует, а жизнь молодого беззаботного мужчины, играющего рок-н-ролл, и вовсе полна неожиданностей. Концерты, репетиции и пьянки плавно перетекающие друг в друга никак не способствуют предсказуемости событий и упорядоченности половых связей. Ивану Квашнину, гитаристу панк-группы «Дед Банзай и зайцы», недавно исполнилось 27 лет. Он был высок, тощ, как и положено рокеру, патлат. Со школы к нему пристало прозвище Кваня, а в группе его звали Иван Папыч, или просто Папыч. Не дурак выпить, а во хмелю любвеобилен и не слишком разборчив, поэтому он никогда не знал где и с кем проснётся. Поначалу это его забавляло, потом начало раздражать, но ничего поделать он с этим не мог. Как-то прошлой зимой он очнулся верхом на немолодой, но ухоженной женщине прямо посереди процесса. Перманентно испытывая культурный шок, Иван сумел довести дело до логического конца, выпил предложенный кофе с коньяком и поспешил откланяться. Женщина уже в дверях всучила ему денег на такси и пригласила заходить ещё, если будет скучно. Выйдя из подъезда, Кваня увидел однообразные кирпичные пятиэтажки и понял, что понятия не имеет где он, как здесь оказался, и даже не может сказать какой нынче день недели. Последнее воспоминание относилось к пятничному концерту в «Тоннеле», после которого бас-гитарист Ствол позвал всех к себе домой, праздновать День Рождения его подружки. На улице не было ни души, дул сильный ветер и шёл снег с дождём. Дойдя до торца пятиэтажки, Иван узнал, что находится на Северной улице у дома 14. Это никак не проясняло ситуацию, более того, менее чем в сотне метров за домом начинался лес, и это очень напрягало. Папыч развернул оглобли и быстро зашагал в обратную сторону. Попытка спросить у встречной бабки, где здесь метро привела его в ещё большее замешательство. Старушка шарахнулась в сторону, перекрестилась, и со всей поспешностью удалилась прочь. Через два квартала он опять упёрся в лес. Накатила паника. Следующие полчаса Иван бегал меж домов, сначала в поисках остановки общественного транспорта, потом хоть кого-нибудь, чтобы спросить, как отсюда выбраться.
«Главное до метро добраться» - судорожно думал он, меся снежную кашу на неубранных тротуарах.
В очередной раз выйдя к лесу, Иван был бы рад вернуться обратно к своей новой знакомой, но уже совершенно не представлял в какую сторону идти. На его счастье, в тот момент, когда он был близок к отчаянию, из ближайшего парадняка вышел выгуливать собаку невысокий мужичок предпенсионного возраста. Он, после некоторого раздумья, сказал Кване, что ближайшая станция метро, наверное, всё- таки «Площадь Ленина», а добираться до неё проще всего на электричке, станция находится в десяти минутах ходьбы вот по этой дороге.
- Там же лес, - жалобно сказал Папыч.
- А за лесом станция, - кивнул мужичок и попросил закурить.
Иван угостил мужичка сигаретой, закурил сам, и отправился в указанном направлении.
«Кузьмолово» - прочитал он табличку на платформе.
Какими кренделями судьбы занесло его туда, кто была эта женщина, и как её звали, Иван так никогда и не узнал, что впрочем, его не сильно расстроило.
Сегодня всё было не так критично. Проснувшись, Кваня обнаружил, что рядом с ним лежит голая девица с чёрными крашеными волосами, и спит без задних ног.
«Интересно, у нас что-нибудь было?» - меланхолично подумал молодой человек.
Очень хотелось курить. Иван резко сел на кровати и треснулся головой об потолок. Девица приоткрыла глаза, буркнула что-то типа «привет», перевернулась на живот и снова уснула.
«Красивая задница» - рефлекторно подумал молодой человек, глядя на незнакомку.
Темно не было, скорее полумрак, как зимой в сумерки. Слева, сразу за спящей красавицей, присутствовала стенка, обшитая вагонкой, за спиной стереосистема и маленький тусклый ночник, прямо над головой нависал потолок, крашеный водоэмульсионкой. Справа, примерно в метре, лежачее место обрывалось в пустоту и там чувствовалось большое пространство. Именно туда Кваня и направился. Подобравшись к краю, он с удивлением обнаружил, что спальное место оборудовано на антресоли в большой комнате на два окна и высоченным потолком. Посреди комнаты стоял круглый стол, на котором среди тарелок, стаканов и пустых бутылок лежала вожделенная пачка сигарет. Папыч глянул вниз. До пола было метра два минимум, курить же хотелось так отчаянно, что свело желудок. Кваня свесил ноги и совсем уж собрался прыгать, но тут приметил справа у стены узкую металлическую лестницу. Поспешно спустившись вниз, он направился к столу. По пути ушибив голень об низкую скамеечку, которую не заметил впотьмах, Кваня наконец-то добрался до курева.
Зажигалка нашлась тут же, в сигаретной пачке, правда газа в ней почти не было, но прикурить всё же удалось. Прикуривая, Папыч отметил, что сигарета была необычная, тёмно-коричневая, и неуловимо пахла чем-то кондитерским. Первые две затяжки он сделал с закрытыми глазами, прислушиваясь к сигналам своего организма. Сигналы поступали странные – сигарета была крепкая, и, безусловно, вкусная, но не это удивляло. Общее состояние было довольно бодрое, без головной боли и вязкого сушняка, и даже настроение радовало – присутствовало какое-то смутное ожидание чего-то хорошего, как в детстве, в буфете кинотеатра перед сеансом. Иван открыл глаза и огляделся. Кроме стола в комнате были книжный шкаф, комод, кресло и диван. Над диваном свернувшись правым верхним углом вниз, висел лист ватмана с какой-то надписью. Что именно там написано разобрать было невозможно по причине сумрака. Ещё была тумба с телевизором. С телевизора был снят корпус, рядом с ним лежала отвёртка и пассатижи.
«Не фирмА» - отметил про себя Папыч и направился к окну. Надо же было выяснить, что он курит, и хотя бы примерно, где он сейчас находится.
Сигарета заставила Кваню присвистнуть. Это была даже не сигарета, а сигарилла –Capitan Black, шоколадный. Папыч такое дорогое курево себе позволить не мог. Давно прошли те времена, когда курил он только настоящий «Winston», который по 2,5 рубля за пачку покупал у барабанщика Кузи. Папыч затянулся сигариллой, глянул на улицу и чуть не подавился дымом. За окном была Нева, набережная с трамвайными путями, чуть далее мост. Прямо против дома, у стенки набережной пришвартована ржавая самоходная баржа. На грязном борту свежебелой краской маячило название судна - «Нарком Пахомов». Сильный ветер нёс крупные хлопья снега почти параллельно земле, голые деревья, на реке метровые волны – середина ноября, ни дать, ни взять. И это пугало, потому что одет Иван Папыч был явно не по сезону – футболка и джинсы, а последнее что он помнил это конец апреля, и было довольно тепло, градусов около 20-ти.
«Может ещё где одежда есть?» - жалобно пискнул здравый смысл, после чего он был безжалостно сметён пронёсшимся табуном эмоций среди которых особо выделялся истерический вопль «А лето куда девалось?».
- Ёж твою мать! – выдохнул Папыч и снова взглянул на улицу.
- И не говори! До чего страну довели! – раздался сзади чей-то голос.
Иван вздрогнул и резко обернулся. Говорившего не было видно, только силуэт в полумраке комнаты, но голос вроде как знакомый.
- Здорово Кваня, - сказал тот, - погода-то прям ноябрьская.
- А сейчас? – замирая сердцем, спросил Папыч.
- А! Так у тебя проблемы со временем! – заключил собеседник, - не парься сегодня второе мая…
- Мая?
- Ну да. Еще два дня выходных…
- Ага…А кто ты?
- А кто же я? – спросил незнакомец и сделал шаг к окну.
Иван разглядел его лицо и пазл мгновением ока сложился. Это был его приятель Лёлик Пузырёв. Когда-то давно, сразу после армии, он играл вместе с ним в любительской группе «Кундалини бэнд», тусовались по танцулькам и сейшенам и даже съездили на гастроли во Всеволожск. Потом на какой-то вечерине Кваня подрался с Писторсом, фронтменом «Дед Банзай и зайцы» и тот переманил его в свою группу. С тех пор прошло лет пять, а то и больше, и никаких отношений они не поддерживали, так, может пересекались пару раз случайно.
- Лёлик?! – удивился Иван Папыч, - А что ты здесь делаешь?
- Ну, вообще-то я здесь живу, - ответил Пузырёв.
- А! Так это твоя подружка там наверху! – с облегчением воскликнул Папыч. Теперь, по крайней мере, не надо думать, как от неё отвязаться.
- Не моя, а твоя, - тут же всё попортил приятель, - ты вчера с ней на концерт заявился.
- Концерт? Где? – опять удивился Кваня, - Что-то я ничего не понимаю…
- В «Там-таме» концерт «Кундалини бэнд», - пояснил Лёлик, - наш нынешний гитарист разволновался сильно, накушался в сопли и упал со сцены ещё до выступления. Разбился в кровь… Ну мы думали всё, накрылась тема – первый сольный концерт и такая жопа…Тут ты оттуда-то вылез …Я конечно догадался что ты никакой, но какой именно так и не понял. Гитару взял…
- А! Струны были ужасно тугие, перенастраивать пришлось, – вдруг вспомнил Иван, - И кто там у вас у микрофона был? Переломанный что ли? Всё по грифу своим гипсом долбал…
- Дюша. Он неделю назад ключицу поломал.
- Потом девица эта выскочила, - продолжил вспоминать Папыч, - сначала просто танцевала, а потом взяла и разделась…
- А говоришь ничего не помнишь…
- Кстати эта девка настоящая находка для вас – пока она раздевалась никто не обращал внимания на то, как ты на басу лажаешь, - закончил Кваня, - а вот дальше я опять ничего не помню.
- Концерт отыграли…классно получилось, а потом сюда поехали…
- Жигуль двушка без переднего пассажирского сиденья. Там еще Пуп примостился…Не пойму почему сиденья-то нет.
- Сиденье я снял, когда у меня подружка была в прошлом годе под два метра ростом, - пояснил Лёлик, - ну чтобы она ножки могла вытянуть…А обратно лень поставить.
- Баскетболистка что ли?
- Волейболистка.
- Всегда остерегался высоких женщин.
- Это почему ещё?
- Ну, почему-то мне казалось, что они набегут как страусы, затопчут и побегут дальше, ничего не заметив. А Пуп откуда взялся?
- А Пупа Коперник на концерт притащил, они учились вместе. Ты откуда его знаешь?
- Армейский дружок, - сказал Иван, - Коперник это такой волосатый пипл в очках? Он мне обещал стакан травы подогнать
- Не, стакан травы тебе обещал Пушкин. Он тоже в очках и волосатый, но только волосы у него в хвост собраны. В общем, твой вопрос по делам укропа теперь имеет уже только половинчатое решение.
- Почему?
- Потому что остальное мы скурили ночью.
- Это многое объясняет…
- Да, в том числе и вот это безобразие, - Лёлик кивнул головой и показал на стену за спиной Папыча.
Иван обернулся. Утренняя мгла чуть порассеялась и на ватмане чётко читалась надпись сделанная чёрным маркером:
Защитим плюшевых жирафов от Ерешек с пулемётами!
- Это тоже я?! – опешил молодой человек.
- И да, и нет, - ответил Пузырёв.
- Это как? – не понял Иван, - И ерешек это что?
- Не Ерешек, а Ерешко, - сказал Лёлик, - пока я с Пушкиным за травой ездил, с тобой оставался Коперник. Он говорит, что ему пришлось написать это, чтобы ты успокоился. Просто позвонил Ерешко и сказал, что едет к нам, а у тебя как раз был глюк про плюшевых жирафов, вот ты и разволновался…
- Сколько всего интересного было и ведь ни хрена не помню…С работы в пятницу вышел, а следующие 48 часов куда делись? Помню только что этот твой Коперник задвигал телегу как здорово было бы угандубаситься и залезть на крышу смотреть там «Маски-шоу» и пить чай с бубликами, а к чему, почему – не знаю…
- В конце концов зачем об этом помнить, найдётся тот кто мне о всём расскажет…
- Было бы неплохо, - согласился Папыч, - а то я после дня рождения подружки Ствола верхом на тётке в таком Очкуре очнулся…Кузьмолово какое-то. Полчаса на электричке до Финбана. До сих пор не пойму как я туда попал…
- А почему Очкур?
- Не знаю…В смысле у нас так кто-то всякие отдалённые переферии называл.
- Так бы и сказал «Мухосранск», "Пупырловка" или «****я» на крайняк. Пуп вот раз по осени работал где-то в Колпино и после аванса уснул в электричке, а проснулся – пустой тёмный вагон, за окном дождь и деревянная полусгнившая платформа, времени семь часов – не понять, то ли утра, то ли вечера…В общем оказалось что он уехал аж в Малую Вишеру. То есть он проспал до вокзала, а потом обратно уехал.
- Зато выспался
- Бесплатно. А вот Пушкин однажды удолбавшись в Павловске вздумал у мента спрашивать, где здесь метро, так вот его в вытрезвяк отвезли за 17 тысяч.
- Недорого…
- Сейчас недорого, а тогда у него больше не было, - ответил Лёлик, - это была зарплата, отпускные и первый день отпуска. Он потом целый месяц вместо отдыха продавал майонез на Удельной и ходил по друзьям и знакомым обедать.
- Давай лучше ещё покурим, - предложил Папыч.
Пузырёв молча протянул ему пачку.
- Откуда такая роскошь? - спросил Иван, прикуривая сигариллу - Всё ещё записями и кассетами промышляешь?
- Куда там! – отмахнулся Лёлик, - Нынче никому ничего не надо. Это Кузя контрабанду тащит из порта.
- Он так и работает там на погрузчике?
- Единственный из нас кто практически не потерял в деньгах. Ему платят в долларах.
Некоторое время они стояли у окна и молча курили, стряхивая пепел в цветочный горшок. Снег прекратился, на улице совсем рассвело.
- Сколько времени? – спросил Кваня.
- Полшестого, - ответил Лёлик.
- Трамваи с шести?
- Чёрт его знает. Не пользуюсь.
- Ладно, пойду я, - сказал Папыч, подошёл к столу, притушил окурок в пепельнице и направился, было, к выходу.
- Подожди-ка, - остановил его Пузырёв.
Он взял из книжного шкафа пакет, свёрнутый из газеты, и протянул его Ивану.
- На вот, твой укроп, - сказал Лёлик.
- Слушай, - растерялся Кваня, беря пакет, - сколько я тебе…
- Нисколько. Зная твои обстоятельства, я взял 100%-ю предоплату.
- Нам что за концерт заплатили?
- Как всегда, ящик пива.
- А деньги откуда? – удивился Иван.
- Не в курсах, - пожал плечами Пузырёв, - в последний раз ты доставал их из кармана куртки.
- Чьей?
- Надеюсь, что своей, - ответил приятель, - джинсуха на вешалке твоя?
Папыч подошёл к дверям. Куртка действительно была его, в карманах нашлось около трёхсот тысяч разными купюрами. Если не особо шиковать, то недели на две этого вполне должно хватить.
- А помнишь, мы мечтали, чтобы для нас 100 рублей была как 1 копейка? – спросил он у приятеля.
- Летом 88-го, мы играли на танцульках в пионерлагере, - кивнул Пузырёв.
- Пять рублей на всех плюс ужин, пионеры бесплатно, с остальных по полтиннику. Самогон, девки…Я чуть с физкультурником не подрался…
- Надо думать - к пионерке приставать
- Просто целовались …К тому же это она ко мне полезла, я думал это вожатая, а темно было, не разобрался…
- Вот теперь у нас 1000 рублей как копейка, но лучше от этого не стало.
- А репертуар-то у вас, я гляжу, с тех пор не сильно поменялся, - вставил шпильку Кваня.
- У нас есть три новые песни, просто ты их не знаешь, - то ли шутя, то ли всерьёз ответил Пузырёв, - у вас-то тоже после «Немного ещё» ничего не было, а это уже три года как.
- Ой, там мутная история, - отмахнулся Иван, - материал есть, наигран, записать надо. Ты, кстати говоря, с Дюшей поосторожней, а то он прошлым летом нам с Писторсом запись на студии обещал, предоплату взял, три месяца завтраками кормил…Деньги он, в конце концов, вернул, но теперь их только на пиво и хватит.
Настроение у Ивана резко испортилось. Из-за этой катавасии с записью нового альбома он вусмерть разругался с Писторсом и ушёл из группы. Папыч почему-то думал, что без него у них ничего не получится, и все разбегутся, но они нашли другого гитариста, и альбом «Последний писк» записали с ним. Иван же последние три месяца только и делал, что пьянствовал да строил прожекты, перебиваясь копеечной сессионкой и спекуляцией наркотиками. Лишь пару недель тому назад он случайно пристроился разнорабочим на мебельное производство. Денег там платили немного, но зато каждую неделю.
- Дай мне ещё папироску, да я пойду, - мрачно сказал Кваня.
Пузырёв протянул ему початую пачку Capitan Black, где ещё было с десяток сигарилл.
- Хватит? – спросил он.
- На первое время, - буркнул в ответ Иван,
Папыч натянул видавшие виды кроссовки, надел куртку и повернулся к Пузырёву.
- Будь! – сказал он, протягивая ему руку.
- Подожди, тут заблудиться можно, - сказал Лёлик, открывая дверь.
Иван напрягся, подумав, что тот хочет прогуляться вместе с ним, но Пузырёв только проводил гостя до входной двери. Это, кстати говоря, было вовсе не лишним. Сначала они вышли в маленький коридор, повернули по нему направо, и оказались посередине большого коридора. Лёлик щёлкнул выключателем, и где-то далеко вверху загорелась тусклая лампочка. Он повернул налево и повёл Кваню к гигантскому, до самого потолка стеллажу. Здесь Пузырёв вытащил откуда-то большой серебристый фонарь на три 373-и батарейки и посветил налево. Там, метрах в трёх, была крашеная не в один слой коричневой масляной краской входная филёнчатая дверь.
- Сколько же здесь комнат? – неожиданно для себя спросил Кваня, поражённый масштабом коридора.
- Одиннадцать, - ответил Лёлик, направляясь к двери, - было четырнадцать, пока в прошлом году три крайних не выкупили и не сделали отдельной квартирой.
- С выходом через чёрный ход?
- Именно так, - кивнул Пузырёв, - раньше здесь 47 человек жило, осталось 13. Я вот тоже сменяю вскорости свою комнату на двушку на Охте. Надоело. И лампочки менять при потолках три семьдесят редкостный геморрой.
Он лязгнул замком и открыл дверь на лестничную клетку, выложенную узорчатой метлахской плиткой.
- У нас восьмого концерт в Money-Honey, приходи, отожжем как вчера, - сказал Лёлик, пропуская приятеля.
- Я подумаю, - небрежно ответил Кваня, ясно отдавая себе отчёт, что ни о чём таком он думать не будет и никуда не пойдёт, - Надеюсь, я ничего не забыл?
- А девица? – вдруг вспомнил Пузырёв.
- Себе оставь! Если спросит, где я, скажешь, что уехал куда-нибудь …
- Ага, в Париж, по делу, срочно…Её как звать хоть?
- Понятия не имею, у неё и спроси…Всего хорошего! – хамовато ответил Кваня, помахал Лёлику правой рукой и начал спускаться по лестнице. Пузырёв в ответ хмыкнул и закрыл дверь.
Лестница с мраморными ступенями, перила витые, с листьями и цветами, безжалостно замазанные зелёной краской. Шаги Папыча гулко, как метроном, звучали на весь подъезд.
«Ticking away the moments that make up a dill day» - вдруг пришла ему на ум строчка из песни Pink Floyd.
Иван спустился этажом ниже и решил ещё покурить. Идти на улицу ему совсем не хотелось. Он уселся на широченный подоконник лестничного окна, достал сигариллу, и принялся шарить по карманам в поисках зажигалки. Зажигалка сыскалась во внутреннем кармане куртки, ещё там нашёлся конверт, в котором была справка об обмене валюты и триста долларов США. Папыч присвистнул от удивления и выронил сигариллу на подоконник. Таких денег у него не бывало с тех пор, как они с Писторсом лечили тёток от триппера. Случайно всё получилось. Писторсову деду, персональному пенсионеру, от какого-то особо злобного гайморита по большому блату выдали немецкие чудо-таблетки под названием ципробай. Писторс притащил их Кване, когда тот под Новый 1989 год заболел бронхитом, а у них концерт срывался. Он тогда при помощи словаря, поскольку инструкция была на английском, вычитал, что для лечения неосложнённой гонореи достаточно одной таблетки. Папыч сразу понял масштаб золотой жилы. Хотя в Советском Союзе секса официально не было, но стыдными болезнями люди болели исправно, и лечиться в кожвендиспансеры ходили неохотно, поскольку анонимность такое лечение не гарантировало. На работу сразу же сообщали, а там партком, комсомол, бла-бла позор, моральный облик, могли и премии лишить. Труднее всего было найти канал поставки таблеток, поскольку в Союзе они были доступны людям рангом не ниже персонального пенсионера. Помог звукорежиссёр Ленинградского Дворца Молодёжи Эдик Мезальянц, у которого была родня в Германии. Там упаковка Ципробая в 10 таблеток стоила 2,76 DM, у Эдика они покупали её за 10 рублей, а продавали по 20 рублей за таблетку. Эдик же их и надоумил дать объявление газету бесплатных объявлений в разделе «Разное» - лечение гонореи с гарантией. Отбоя от клиентов не было. Вернее клиенток, поскольку их было подавляющее большинство – красивые и не очень, замызганные и ухоженные, молодые и в возрасте, худые и полные, семейные и беззаботные.
«Кого только не е*ут!» - заметил как-то Писторс, пересчитывая барыши.
«Ё*ле все возрасты покорны!» - ответил ему тогда Иван Папыч.
И деньги. Казалось, им конца-края не будет. У Писторса даже сберкнижка была. Он хитрый, купил себе аппарат, гитару, ушатанный, но вполне живой «Жигуль» копейку. Это на него глядя, Пузырёв тоже обзавёлся машиной и до сих пор на ней ездит. У Лёлика были свои сверхдоходы от звукозаписи, но поскромнее, конечно. Папыч же не то что жил на широкую ногу, но, в общем, ни в чём себе не отказывал. Два раза съездил в Сочи, один раз в Юрмалу, купил плеер Unisef» к которому вечно не было батареек, перепробовал весь алкоголь, который только смог купить. Больше всего разочаровал «Мартини», который оказался банальным вермутом. Наш «Букет Молдавии» был не хуже и не в пример дешевле. Потом Союз кончился, профкомы и парткомы канули в Лету пережитком прошлого, болеть гонореей стало не так стыдно, верней всем стало по барабану на всё, кроме денег. Поток клиентов резко пошёл на убыль, окончательно иссохнув, когда Ципробай стали продавать в аптеках…
Вынырнув из этого водоворота воспоминаний, Кваня ещё раз пересчитал деньги и убрал их во внутренний карман. В конце концов, какая разница, откуда эти деньги взялись, недели две-три о них можно теперь не думать. Папыч поднял с подоконника сигариллу и попытался прикурить её. Стоило ему чиркнуть колёсиком зажигалки, как из неё выскочил кремень, скакнул пару раз по лестничной клетке и упал вниз. Молодой человек хмыкнул и тут же сообразил, что покурить теперь вряд ли удастся. Можно было бы податься к Пузырёву, но Папычу жуть как не хотелось возвращаться, тем более искать среди десятка звонков нужный. С другой стороны идиотское положение – в кармане почти пять сотен баксов, курево за хрен знает сколько денег, а прикурить нечем, и ларьки откроются в лучшем случае часа через три, так до них ведь ещё дойти надо…Папыч растерянно огляделся по сторонам, непонятно на что надеясь, и вдруг заприметил в дальнем углу обширного подоконника, около полулитровой стеклянной банки служившей пепельницей, желтую зажигалку «Bic».
«Чудо!» - у него в голове мелькнула, даже не мысль, а скорее эмоция.
При ближайшем рассмотрении зажигалка оказалась без газа, но кремень был на месте и исправно давал искру.
«Частичное чудо» - констатировал молодой человек, а потом прикурил сигариллу, подпалив газ своей зажигалки кремнем от найденной.
«И всё-таки чудо!» - решил Папыч, затягиваясь ароматным дымом.
Тут он вдруг осознал, что самочувствие его и мироощущение никак не укладываются в посттусовочный синдром, пусть даже не чистоалкогольный, а с травой. Было легко и свободно, голова ясная, без похмельной мути, присутствовало какое-то странное знание, что он что-то понял, но никак не может это осмысленно выразить, и от этого было немного грустно. Но хорошо-о-о! Последний раз такое было, наверное, лет пять назад, когда у Ивана случился неожиданный роман с подружкой соседа…Вот, кстати откуда очкур взялся, это её слово было… Странно вышло. И страшно. Папычу сразу после школы досталась от бабушки комната в коммуналке на Чкаловском проспекте около стадиона Ленина, и он с превеликим удовольствием переехал туда от родителей, от их каждодневных дрязг и скандалов. Они, кстати говоря, похоже, даже не заметили этого. Вернувшись из армии, молодой человек узнал, что отец его умер, а мать снова вышла замуж и у Ивана теперь есть сводная сестра. Новые родственники не вдохновляли, и Папыч очень скоро потерял с ними всякую связь. Коммуналку тем временем решили расселить, и большая часть жильцов съехала, остались только Иван, Захар Кузьмич, с апреля по ноябрь, живший на даче, и в комнате у кухни художник Вачи, его даже со второго курса Мухи выгнали когда-то. Они с ним нередко пьянствовали и кадрили девчонок. Вот времена были! Устраиваться на работу он не спешил, перебивался случайными халтурами, на выпивку скидывались вскладчину, закуска по остаточному принципу. У кого-то были пирожки с капустой без теста, а у них хитом сезона стали бутерброды с селёдкой без рыбы. На ржаной хлеб капали аптечный рыбий жир, солили и сверху мелко резаный репчатый лук по вкусу. Под водку или под пиво самое то – дёшево и сердито. Пуп научил, он тогда уже в ХимФарме учился, студенческий прикол. Вачи был наполовину то ли якут, то ли бурят и очень похож на Брюса Ли, девчонки на это сильно западали. Впрочем, в своё время и Папыч выучился играть на гитаре, прежде всего, чтобы производить впечатление на девушек. Алина появилась у Вачи где-то в середине лета 87-го года. Осталась после какой-то гулянки и всё. Поначалу они жили мирно, Вачи даже на работу устроился, художником в ДК Ленсовета, но потом опять стал пьянствовать и пустился во все тяжкие. Алина то появлялась, то исчезала на какое-то время, из тех времён в памяти остался один единственный момент. Кваня в конце августа вернулся из-за города, с пионерлагеря, при нём была гитара, тяжелая сумка с вещами, он слушал на плеере Pink Floyd 1975-го года. Он только зашёл в квартиру, солнце светило вдоль коридора сквозь занавешенное советским флагом кухонное окно, заливая всё нереально алым светом. Из ванной, с мокрыми волосами и в коротком халате, вышла Алина и помахала ему рукой. Солнце просвечивало халат насквозь, белья на девушке явно не было, но и никаких подробностей видно не было – только безумно красивый профиль на алом фоне под музыку Pink Floyd. Папыч машинально помахал в ответ, и только тут сообразил, что девушка стоит к нему спиной. Она ушла на кухню, и наваждение схлопнулось. Иван потом не раз пытался отыскать на записи этот момент, каждый раз теряясь в догадках, пока весь альбом не стал ассоциироваться с этой картинкой. Осенью того года Вачи ушёл в запой, узрел там что-то, бросил пить и отправился в монастырь за истиной, а Кваня ушёл из «Кундалини бэнд» и перебрался к Писторсу в «Дед Банзай и зайцы». И они впервые с концертом съездили в Москву. Алина вынырнула из небытия в начале февраля 89-го, после концерта в Дворце молодёжи. Он узнал её в толпе, а она сказала, что ей негде ночевать. Всё банально и просто. Непонятно только зачем и кому это было нужно. А той весной у него случилась натуральная Болдинская осень. «Дед Банзай и зайцы» писали новый двойной магнитоальбом «Мистер Панк», причём первая сторона называлась «Мистер», а вторая соответственно «Панк». Иван там поучаствовал во всех песнях, а четыре самых забойные темы написал единолично. «Всёхо Рошо», «Полкило гуталина», «С пивом по жизни» и «Демисезонный блюз» до сих пор у Писторса в фаворе, на всех концертах играют. Тут и деньги с таблеток попёрли. Они с Алинкой в Сочи съездили. Концерты, записи, тусовки…Весело было, даже работа в НИИ «Электронмаш», куда он устроился дежурным электриком сутки через трое, не напрягала. Потихоньку комнату обставляли, кровать купили, стол, швейную машинку. Правда, планов никаких он не строил и к ней относился ровно, ничего не обещая, но и гулять налево почти не гулял. Так, пару раз было, на пьяную голову. В конце концов, он же музыкант и у него были поклонницы – как этим не воспользоваться. На следующий год в Юрмалу поехали. Вот после этого что-то надломилось в их жизни…
Тут Папыч поймал себя на мысли, что опять невольно, Бог знает зачем, начинает искать пресловутую точку невозврата в этой истории. И вспоминается все как-то отстранённо, без особых эмоций, как бы в третьем лице. В прочем это был такой прикол у Алинки – во время секса она часто комментировала происходящее в третьем лице. Типа: «…его стройный, твердокаменный воин решительно и ласково проникал в нежную глубь юной любовницы…» и так далее. Откуда у двадцатилетней девчонки завелась такая ерунда совершенно непонятно. Однажды, когда Кваня был на смене, они как-то устроили скачки на старом топчане в дежурке и сломали его прямо в момент катарсиса.
«…И ложе любви не выдерживает бурного напора страсти, а пылкой любовнице в задницу втыкается какая-то хрень» - завершила тогда свой репортах Алинка, очухавшись от бабочек в животе.
Хрень при ближайшем рассмотрении оказалась длинным тонким гвоздём, вошедшим в девичью плоть сантиметра на три…
Кваня грустно ухмыльнулся, бросил окурок в банку-пепельницу и начал спускаться вниз по лестнице. Парадная дверь оказалась закрыта и заставлена малярным козлами и кучей мятых банок из под краски.
«Выход через чёрный вход»,- откуда-то всплыло в мыслях у Папыча, - «хорошее название для альбома - надо запомнить» - подумал он и вышел на улицу.
За дверью оказался двор-колодец, чумазый и тесный. В окне напротив, на первом этаже горел свет, на подоконнике сидела ухоженная трёхцветная кошка и склонив голову набок, немигающим взглядом смотрела на Кваню. Он помахал ей рукой, в тот же миг занавеска позади кошки заволновалась и принялась ходить ходуном, кошка же, не меняя позы, стала глядеть куда-то вниз, в комнату. Иван заинтересованно смотрел на всё это, пытаясь понять причину происходящего. Наконец на подоконник с неимоверным трудом взгромоздился небольшой, но весьма упитанный чёрно-белый беспородный пёс.
- Дина, ты опять Малыша плохому учишь! – послышался из глубины помещения высокий женский голос.
Малыш тем временем лизнул кошку в ухо и безумно счастливый улёгся рядом.
«Вот везёт же некоторым» - подумалось молодому человеку - « их любят, холят, лелеют не понятно за что, а я даже не знаю куда идти»
Он оглядел двор. Высокий бельэтаж, ещё две парадных, три машины - Пузырёвская двушка, вполне респектабельная Audi 80 с мятой и царапанной водительской дверью и мёртвый вишнёвый Москвич 412. Арка выхода виднелась на противоположной стороне, туда Иван и направился. Снега нападало сравнительно немного, вдоль стен его совсем не было, однако же, с крыши и подоконников лила обильная капель, загоняя на середину двора. Пройдя полпути, Папыч понял, что этот выход ведёт в соседний двор и обернулся. Позади была ещё одна арка, за ней виднелась набережная. Кваня развернулся и пошёл в обратную сторону.
На набережной гулял сильный ветер, и снега было заметно больше, почти по щиколотку. Ноги в момент промокли. Иван остановился и застегнул куртку на все пуговицы. Взгляд Папыча упал на ржавый сухогруз пришвартованный к набережной.
«Нарком Пахомов» - вспомнил он название старой посудины.
Кто ты такой нарком Пахомов? Кто тебя помнит? Чем рулил? За что расстреляли? Видимо ни за что, раз вот пароход твоим именем назван. Просто время такое было, а ты даже не воровал, и руководил, может, толково, но только на сухогруз всех твоих заслуг и хватило. А судьбы их, как известно, чем-то похожи на судьбы людей… Теперь вот эта старая калоша являет собой квинтэссенцию судьбы подавляющей части населения этой некогда великой страны.
Иван вдруг остро почуял какое-то внутреннее сродство со старым кораблём, и ему стало его искренне жаль. Ведь у Квани были в будущем какие-никакие перспективы, хотя бы добраться до дому и выспаться, а у «Наркома Пахомова» впереди беспросветно только Вторчермет. Опять потянуло курить, но на таком ветру прикурить с двух зажигалок, ни одна из которых должным образом не функционирует, нечего было и думать. Он дошёл до угла и свернул в переулок. В сотне метров, около небольшого скверика, Папыч приметил трамвайную остановку и побрёл к ней не особо разбирая дорогу, поскольку в кроссовках уже чавкала вода.
В урне около остановки деловито ковырялись три вороны, две побольше, одна совсем молодая. При приближении человека они бросили своё занятие, отошли на пару шагов и принялись внимательно следить за чужаком. Кваня, в надежде, что там меньше ветра, зашёл внутрь остановки и принялся раскуривать сигарету. Не с первого раза это ему удалось, и он, смахнув мокрый снег, уселся на скамейку. Вороны, тем временем, потеряли интерес и к человеку, и к урне. Молодая, хлопая крыльями, взлетела и подалась за угол дома. Две оставшиеся вороны вслед за ней не спешили. Тут же сильным порывом ветра молодую ворону кувырком вынесло из-за угла и унесло куда-то на набережную. Подружки проводили её взглядом, и пошли за угол пешком.
«Бедная птичка» - мелькнуло у Папыча в голове, после чего он порадовался, что у кошки с собакой есть дом, -
«Они ждут хозяйку и радуются, когда она приходит»
…А вот у него было всего около года, когда его ждали и ему радовались. После Юрмалы Алинка устроилась в какую-то контору машинисткой, хотя особой нужды в этом не было. Сентябрь-октябрь еще туда-сюда был, хотя Папыч чувствовал, что что-то тут не так. Она стала какая-то отстранённая, молчаливая, настроение у неё менялось по пять раз на дню, ничего её не радовало как раньше. Их коммуналку всё ещё расселяли в связи с капремонтом, но той осенью уже совершенно точно ему давали квартиру в новостройках где-то на Комендани. Третьего ноября у неё было День Рождения. Папыч прикупил серебряный браслетик с синим камушком, семь роз…Концерт был в тот день в Печатниках…Она приболела и не пошла. После концерта все к нему на хату поехали, типа как последний раз там зависнуть…Алинка совсем расклеилась, и вечеринка быстро свернулась. На следующий день он с группой Москву уезжал, с утра ей в аптеку за лекарствами сбегал… Когда вернулся на послезавтра её уже не было. Она забрала посуду, швейную машинку, все наличные деньги…Больше всего Папыча задело то, что она сняла спальное бельё, оставив голый матрас, подушки без наволочек и одеяло без пододеяльника, аккуратно накрыв кровать пледом. На столе стояла ваза с семью завядшими розами. Вода была ими выпита до дна… Его тогда спасли гастроли по Волге и запись альбома «Куртизаны осенней поры», в котором он написал три песни – «Попиленный хаер», «Мутное пойло» и «Жаба Антоновна», посвящённая их личному цензору Главлита Жанне Антоновне Бадысь. Злой был, и всё кому-то пытался доказать, что он не просто так …А ещё где-то в глубине души Кваня лелеял картинку, где он успешный и знаменитый посылает по известному адресу приползшую обратно к нему Алинку… Получив квартиру в самом конце проспекта Испытателей, он из коммуналки взял только холодильник, гитару и кой-какую одежду, а всё остальное продал или выбросил, чтобы ни о чём не напоминали. Летом 91-го гитарист из дружественной панк-группы «Анальная плесень» сказал Папычу, что видел Алинку с каким-то чуваком на сейшне в Латинском квартале около Балтийского вокзала. Иван тогда эту новость не то что мимо ушей пропустил, просто не подал вида, но вечером того дня изрядно напился. Он ведь в этой сраной Юрмале на какую-то тысячную долю мгновения почувствовал, что это не просто так. Не гормонально обусловленное влечение двух молодых людей с комплиментарными половыми органами, не из-за денег и не престижа ради… Результатом стал алко-блюз «В зюзю», вошедший в следующий альбом группы «Танки, водка, феминизм»…
Кваня докурил сигарету и прикурил от неё следующую. Ветер вроде чуть поутих, но снег вдруг пошёл крупными хлопьями.
…Круг как-то сам собой замкнулся весной следующего года. Они с Писторсом шли на репетицию, у них к тому времени появилась вполне приличная точка на Пушкинской 10. Было где-то около трёх часов дня, довольно тепло, светило солнце, с крыш лила капель. Едва они зашли во двор, как откуда-то сверху их окликнули. В открытом этаже третьего этажа маячил с сигаретой в зубах довольный-предовольный бас-гитарист Ствол.
- Мужики! – крикнул он, - А мне сейчас такой минетик сделали!
- Стой там, мы к тебе, - ответил Писторс и направился к парадной.
В подъезде было холодно и сыро. Едва они зашли, до боли знакомый, несколько более хриплый, чем раньше, голос спросил:
- Расслабиться не желаете, мальчики? Недорого, мне 700 рублей надо до вечера, поправиться…
Папыч повернул голову на голос, но ничего не увидел. Света не было, а глаза с улицы ещё не привыкли к темноте.
- Мы воздержимся – тут же сказал Писторс.
В ответ последовал не то всхлип, не то сдавленный хрип. Мелькнула мимо какая-то тень, потом где-то хлопнула дверь, но сомнений, что это Алинка у Ивана не было.
- Зря отказались, она делает чудесные минеты, приближающаяся ломка добавляет ей вдохновения, - сказал мужской голос.
«Вачи!» - мелькнуло в голове у Папыча.
Дальше было всё стремительно. Иван схватил бывшего соседа за грудки, втащил в полосу солнечного света и со всей дури приложил об стену. Коленом он упёрся ему в пах, а правой рукой пережал горло. Вачи выкатил глаза, покраснел лицом и захрипел. Изо рта у него несло какой-то гнилью. Папыч чуть ослабил хватку.
- А, это ты, - просипел Вачи, - Я тут не причем, она сама меня нашла, таскается вот за мной всюду…Хочешь – забирай, только пойми, что теперь, как поётся в одной песне, вена её эрогенная зона…
- Кваня, оставь его, не марай руки, - испуганно сказал Писторс и принялся оттаскивать его от Вачи.
Тот сполз вниз по стене и стол надсадно кашлять. Писторс поволок враз обмякшего Кваню прочь.
- Ты не знаешь что это такое! - орал им вслед художник, - Попробуй черняшку, хоть раз, для вдохновения, и ты поймёшь, что весь остальной мир это только блеклая мутная картинка на старом совдеповском телевизоре!!! Всё остальное – тщет и тлен!
- Не слушай его! – шипел на ухо Кване выбившийся из сил Писторс, - У каждого наркомана свой «Отель Калифорния»!
И тут он оказался прав на все 100 процентов. Алина в конце весны умерла от передознувшись только появившимся в городе белым китайцем, а Вачи пережил её меньше чем на полгода. Он умудрился украсть почти килограмм героина у Джунгара, самого крупного и влиятельного наркоторговца на всём северо-западе. Вачи быстро вычислили, дурь отобрали, но убивать не стали. Просто Джунгар сказал, что убьёт любого, кто продаст Вачи дозу. Ослушаться его никто не посмел…Он повесился 3 ноября, на Алинкин день рождения, хотя, наверное, это было просто совпадение…Откуда Кваня всё это знал? Бас-гитарист Ствол как-то по пьяни рассказал, он постоянно с художницами на Пушкинской тусил…
- Ммм-олодой человек, прикурить у вас позвольте…- раздался сзади мужской голос.
Иван повернул голову. Там стоял мужичок лет 40, щуплый, всклокоченные волосы, красные глаза, изрядный перегар, одет не по погоде, в прочем, как и Кваня, в руке он держал подмокшую сигарету. Папыч затянулся, стряхнул пепел и молча протянул свою сигарету мужику. Тот как-то несуразно изогнулся и с третьей попытки прикурил. Руки его ходили ходуном, так что курил он, придерживая правую руку левой.
- Что же это с погодами нынче? – вдруг спросил мужичок, - Какое сегодня число?
- Третье ноября, - машинально ответил Папыч, ещё не до конца вынырнув из воспоминаний.
- А лето куда девалось?! – вскричал мужичок, едва не выронив сигарету, - Май же вроде был… Постой, а ты почему так одет?
- У меня вчера тоже была весна, - меланхолично сказал Иван и уставился на противоположную сторону улицы.
- Ё* твою мать! – выругался мужичок, - Мне же 23-го на смену надо было!
Он бросил окурок под ноги, развернулся и побежал куда-то вглубь Васильевского острова. Папыч не поворачивая головы, насколько мог проводил его взглядом. В переулок с набережной, с грохотом и скрежетом вкатился трамвай. Выше ветрового стекла между желтым и красным фонарём красовался номер маршрута – 26.
«Интересно, откуда он здесь и куда идёт…» - машинально подумал Кваня и встал со скамейки.
Сидеть и мокнуть на остановке не было никакого смысла, а до какого-нибудь метро он явно доедет. Трамвай подкатил к остановке и открыл только переднюю дверь. Папыч залез в вагон, тут же отворилось маленькое окошечко в двери водительской кабины, трамвайщик, требуя оплаты, призывно похлопал по образовавшемуся столику. Кваня кинул на столик двухсотку и, не дожидаясь сдачи, плюхнулся на первое попавшееся сиденье. Убирая деньги, Папыч заметил между купюрами небольшой кусочек цветного картона, тёмно-синий, с яркой жёлтой полосой, перфорированный на восемь квадратов.
«…Свезёшь книжки на Васильевский, в «Там-там», отдашь администратору, скажешь что на реализацию от Джунгара» - вдруг всплыло у него в голове.
Вслед за этим Кваня сообразил откуда у него деньги, и частично понял почему мало что помнит, потому что память выдала ещё один короткий, секунд на десять ролик:
… Кваня, в каком-то незнакомом помещении с голубой кафельной плиткой на стенах, отрывает от блока два квадрата и кладёт себе на язык.
«Космос так космос. Попробуем что за штука» - мелькает у него в голове.
- Пойдём уже, а то опоздаем! – позвал его откуда-то снаружи женский голос…
«Яся её зовут, она из Днепропетровска» - вскрылась в голове у Папыча очередная ячейка памяти.
Кваня хмыкнул, едва заметно покачал головой и уставился в окно. Трамвай, меж тем, медленно вполз в довольно крутой поворот и остановился на светофоре. Опять густо повалил снег, превращая давешнюю весну в что-то совсем уж нереальное. Иван почувствовал, что снова впадает в созерцательное оцепенение, но ему даже нравилось это умиротворяющее состояние.
«Надо было спросить куда едем» - подумал он.
- До Чёрной речки, дальше по своему маршруту, - объявил по трансляции вагоновожатый.
Сообщение мало что проясняло. От Чёрной речки трамвай мог пойти прямо, по Сердобольской к Сампсониевскому и на Пионерку, тогда Кваня приезжал прямо к себе домой, а мог свернуть на улицу Савушкина, и это всего три остановки до Пупа. И то, и другое – по своему маршруту. Папычу по большому счёту было всё равно куда ехать, ни там, ни здесь его никто не ждал, и он с лёгким сердцем всецело положился на волю случая. Может, будет лучше, если трамвай повернёт к Пупу. Меланхоличное настроение не располагало к одиночеству, к тому же у Пупа наверняка есть записи Pink Floyd… Кваня чувствовал, что вся эта история наконец-то его отпустила. Нынче как-то всё ровно и складно легло, без особых эмоций. Жаль было даже не отношений, и не того, как с ним, в общем-то, беспардонно обошлись, а времён и беззаботности, которые канули в Лету без возврата. Сегодня же расстраиваться поводов пока не было – он при деньгах, у него полстакана травы в кармане и ещё целых два дня выходных впереди… И можно будет спокойно послушать Wish you were here, который он не слушал долгие три с половиной года…
СПБ 2023