I.
Привольно летом барину в своём деревенском имении. Просторно, свежо, зелено, тихо – благодать, да и только. Совсем не то что в тесном и пыльном уездном городе. Самое же главное, что он здесь для всех полный хозяин. Не перед кем шляпу снимать и без нужды раскланиваться.
Отставной подполковник Иван Осипович Бартенев, как и все члены его многочисленной семьи, ежегодно с удовольствием переезжал на лето из Липецка в имение Королевщина, доставшееся ему в приданое за женой Аполлинарией Петровной, урождённой Бурцевой. Имение состояло из барского дома и деревни в два десятка дворов крепостных крестьян. Церкви при деревне не имелось, поэтому селом она называться не могла, но наличие барского имения придавало ей статус сельца, впрочем, ни к чему не обязывающий.
Располагалась Королевщина в 25 верстах к востоку от Липецка, при впадении реки Байгоры в Матыру. По созвучию названий некоторые знакомые Ивана Осиповича путали его имение с Кореневщиной в соседней волости, вотчиной Марии Алексеевны Пушкиной, бабушки великого поэта, к чему Бартеневы не имели никакого отношения.
Владения Ивана Осиповича начинались за деревянным скрипучим мостом через Байгору, на правом берегу реки. Мост этот в каждый ледоход сносился лихой весенней стихией, а после половодья местные мужики снова вбивали в дно сваи и крепили к ним настил с перилами. Дальше дорога шла по заросшей ивняком низине, пересекала сочный луг со стадом пасущихся коров и поднималась на невысокий взгорок с крестьянскими избами в одну улицу, оканчивающуюся менее чем через полверсты барской усадьбой, стоявшей вдоль проезда.
Выкрашенный коричневой краской деревянный помещичий дом под красной тесовой крышей не отличался великими размерами, но обосновался на кирпичном цоколе прочно и выглядел нарядно с широкими замысловатыми белыми наличниками на больших окнах. Перед фасадом дома, сразу же за дорогой, шумел листьями плодовый сад, а далее к реке пестрели грядками огороды. За домом находился двор с кухней и прочими хозяйственными постройками. Иван Осипович имел при усадьбе конный завод, где успешно разводил жеребцов мекленбургской породы, купленных в своё время ещё тестем Петром Тимофеевичем.
Занятие это явилось естественным продолжением службы Ивана Осиповича в кавалерии, которую он начал в 1796 году прапорщиком в Иркутском драгунском полку. Людей в драгуны отбирали высоких и крепких, которые и в конном, и в пехотном строю молодцы. Иван Осипович отличался высоким ростом, статной комплекцией и необыкновенной силой.
Вскоре Бартенев заслужил репутацию надёжного и умелого офицера, что подтверждалось продвижением по службе. Недаром же именно его, тогда уже капитана, поставили во главе команды, сопровождавшей российское императорское посольство в Китай в 1805-1806 годах. Преодолев по Сибири и Монголии 9000 вёрст, Бартенев сберёг всех людей и лошадей, за что получил в награду высочайшее благоволение, золотые часы от императора Александра, а также годовое жалованье сверх положенного. Государево благоволение вскоре реализовалось переводом Бартенева из Сибири в Калужскую губернию, во вновь сформированный Арзамасский драгунский полк, где он стал майором.
В дальнейшем полк находился на Украине, поэтому в начале Отечественной войны 1812 года против Наполеона принимал участие в боевых действиях на второстепенных направлениях. В это время в армии служили пятеро Бартеневых, которых путали между собой. Чего только не приписывали Ивану Осиповичу за однофамильцев: участие в Аустерлицком сражении, службу в Финляндии, Бородинскую битву и ранение, битву при Лейпциге, взятие Парижа, год рождения 1770 вместо 1776 и даже полковничий чин, что не соответствовало действительности. Впоследствии несведущие потомки даже его живописный портрет в форме драгуна припишут гусару Бурцеву А.П., хотя на офицере, изображённом на портрете, нет ни одного элемента гусарской формы одежды: доломан, щёгольский ментик на плече, кивер с султаном.
На самом же деле Иван Осипович в составе своего полка начал воевать на направлении главного удара только с ноября 1812 года, когда наполеоновская армия уже отступала от Москвы. Он сразу же отличился при штурме города Борисова, захватив неприятельское знамя, за что награждён орденом Святого Владимира четвёртой степени с бантом. Наличие банта указывало на боевые заслуги офицера.
Затем майор Бартенев участвовал в преследовании неприятеля от реки Березины до Вильно, успешно командовал полком и штурмовал Ковно. Далее в составе своего полка, переименованного в Арзамасский конно-егерский, преследовал противника в Пруссии до Данцига. Потом Бартенев формировал резервные эскадроны в России и снова воевал в Пруссии.
В 1817 году полк расквартировался в городе Козлов (ныне Мичуринск) Тамбовской губернии, а в следующем году, не достигнув возраста 42 лет, Иван Осипович уволился со службы с награждением чином подполковника и с мундиром.
За все годы службы он ни разу не находился в домовом отпуске, а жениться решил только перед увольнением. Избранницей Ивана Осиповича стала двадцатичетырёхлетняя Аполлинария (Полина) Петровна Бурцева, дочь Бурцева Петра Тимофеевича, бывшего некогда липецким городничим. Ещё служа в армии, Бартенев слышал о сыне Петра Тимофеевича – лихом гусаре Бурцеве Алексее Петровиче, имя которого было связано со знаменитым героем войны 1812 года Денисом Давыдовым. Тогда Иван Осипович и предположить не мог, что в своё время женится на его сестре.
В течение двенадцати лет Полина родила пятерых детей: трёх дочек (Аполлинарию, Сарру и Екатерину) и двух сыновей (Михаила и Петра). Отец был безмерно рад появлению продолжателей рода, носителей фамилии. Младшего сына, родившегося в 1829 году, нарекли Петром в честь его деда Петра Тимофеевича, почившего тремя годами ранее. Именно ему были обязаны Бартеневы и домом в Липецке, и Королевщиной с конным заводом, и прочим благополучием. Не промотал тесть состояние, как случалось с иными дворянами, а сохранил и приумножил. Достаток Бартеневых вполне позволял им помогать нуждающимся, для чего нередко отправлялись в Липецк телеги с провиантом.
II.
Солнечным июльским утром 1834 года Иван Осипович вышел на крыльцо дома в Королевщине. Здесь ещё сохранялась утренняя свежесть. Лёгкий ветерок покачивал густые зелёные кроны берёз с тонкими свисающими ветвями. Бартенев любил «уторком», как говорят на тамбовщине, пройтись по усадьбе с младшим сыном, которого обыкновенно сажал за пазуху широкого домашнего халата.
Малыш тоже обожал такие прогулки, преотлично устраиваясь на широкой отцовской груди. Хитро прищурив глаза под мохнатыми бровями, отец нарочито, до смеха щекотал его бородой и пышными усами, пахнущими табаком.
– Вот, Петрухан, – кивнул Иван Осипович на две огромные берёзы, росшие слева и справа от крыльца, словно колонны, обозначавшие вход в дом своими белыми с чернью стволами. – Даже эти берёзы твоим дедом посажены для красы и тени. По всем статьям дельный был человек, значит и вам не в кого дураками быть.
Говорил Бартенев, окая по-костромски, как привык с детства в родных краях. Его фамилия в старину произносилась и писалась Бортенев от слова «борть» – дикий улей, но Иван Осипович против здешнего акающего говора не возражал, в чём и детей наставлял.
Он неспешно завернул за угол и вошёл на просторный хозяйственный двор, примыкавший с южной стороны к высокому кирпичному цоколю дома. Местность здесь была пониже, чем от крыльца, и дом отсюда за счёт подвалов казался полутораэтажным.
Завидев барина, дворовые люди поклонились ему в пояс и бойчее зашевелились по работам, дабы не выказать себя праздными. Загорелый босоногий дворовый малый Прошка, подтянув латаные холщовые портки, шибче загромыхал ведром в колодце, быстро крутя рукоять ворота. Конопатая девка Парашка, дочь конюха, стрелой метнулась от колодца и, сверкая пятками по дворовой пыли, побежала с хворостиной загонять разбредшихся цыплят поближе к наседке.
Стада коров и овец к этому времени уже паслись на лугах в тени приречных ветел. В плетёной загородке вокруг горделивого красавца-петуха кудахтали и копошились куры. Гуси и утки, гогоча и крякая, курнались в большой луже на дальнем краю двора. Барин с сынком за пазухой прошёлся вдоль построек до отдельно стоящей дымящей кухни, попутно осматривая хозяйство и давая указания дворне.
Взглядом он подозвал к себе старосту Степана, седого худощавого мужика лет шестидесяти, в пестрядинной рубахе, подпоясанной узким тканым пояском, и таких же портах. Единственный из дворни он был обут в лапти с онучами. Староста немедля предстал пред барином, на ходу сняв с лысой головы серую валяную шапку с полями, и низко поклонился.
– Гляди, чтоб цыплят да утят не утащили, – указал барин в сторону ближайшего сельца Елизаветино (Аннино), где на не очень большой высоте медленно кружились коршуны, чёрные против солнца. – Аж двенадцать штук! Это ж надо, отколь их столько слетелось!
Хищным птицам сейчас была самая пожива: от длительной жары полевая добыча становилась вялой, а рыба у берегов Матыры снулой.
– Слухаюсь, барин, – негромко ответил старик.
– Да вели кучеру запрячь тройку, – распорядился Иван Осипович. – После завтрака в город еду.
Городом здешние обитатели называли Липецк за неимением иных таковых поблизости.
«Однако ж, ноне опять жара будя знатная, куды ж коней-то морить? Погодить бы надоть», – подумал староста, отводя взгляд в сторону, но не посмел слова молвить поперёк барина.
На выцветшем бледно-голубом небе, полинявшем от ослепительно яркого белого солнца, не виднелось ни облачка. Жара пока ещё только начинала входить в свою сегодняшнюю силу.
За завтраком жена попыталась отговорить мужа от поездки, но он шутя отмахнулся, приняв за пустое её заботу. В Липецке его ждали некие дела, которые всегда найдутся у человека, занимающегося большой семьёй и хозяйством. Ничто не предвещало беды, но в дороге, уже недалеко от города, постиг его удар (инсульт), и он умер, не дожив месяца до 58 лет.
Не угадал староста: кони-то жару выдержали, а вот ездок не смог. Поизносился некогда могучий организм драгуна. Похоронили Ивана Осиповича на Липецком кладбище, и много добрых слов о нём было сказано. Особо отмечали его честность и неподкупность. Будучи выбранным в Липецке судьёй, он настолько безупречно зарекомендовал себя, что во всё трёхлетие ему взятку даже предложить не смели.
Старшие дочери и сын Михаил хорошо запомнили отца, а младший Петруша ещё слишком мал был тогда. Более-менее явными для него сохранились лишь те утренние прогулки за пазухой отцовского халата. С портрета же, висящего в гостиной липецкого дома, смотрел на детей отец таким, каким они его никогда не видели. Молодой, безбородый, с маленькими чёрными усиками, в красивой драгунской каске с латунной накладкой и высоким гребнем. Образ Ивана Осиповича стал маяком для детей. Дочери мечтали выйти замуж за военных, а сыновья желали стать офицерами в кавалерии и обрести моральные и боевые качества своего родителя.
Сбудутся ли когда-нибудь надежды – неизвестно, а вот дом без отца сразу осиротел. Теперь жена сама стала вникать в дела и распоряжаться хозяйством. Для начала продала ставшее ненужным охотничье ружьё мужа и его собаку, да велела приказчику Прокофию купить плотника на ярмарке в Тамбове. Умелый мужик в имении завсегда сгодится.
III.
О новостях первыми в деревне узнают сороки. Каждое утро прилетают две черноголовых белобоких говоруньи и садятся для начала на верхушку самого высокого дерева. Затем осмотрятся по сторонам и пошли перелетать с одной крыши на другую по всей улице. Самец обязательно повыше садится, а самка пониже. Между собой стрекочут, впечатлениями делятся. Ни одного двора не пропустят в поисках, чем бы поживиться.
Крытые соломой избы стоят саженях в пятнадцати друг от друга. Изгородей в деревне не водится, но за каждой избой имеется сарай для лошади, коровы, овец, коз и кур, а также рига (навес для обмолота зерна). Так что забот сорокам хватает, везде их зоркий глаз поспеть должен. Всё замечают, где что новое появилось: корова ли лепёшку обронила, мешки ли с ячменём ночью во дворе сгрузили, муку ли просыпали, когда везли с мельницы от соседнего помещика Бланка, что в Елизаветино, – ничто от их внимания не ускользнёт. Они и людей различать способны, только фамилий не знают, потому что сами их не имеют. Умные, не хуже ворон. Это для людей все сороки на один манер, а вот они-то каждого человека в деревне знают в лицо, по голосу, по одежде, и кто в каком дворе живёт. Потому что мы на их территории находимся, а не наоборот. Люди приезжают-уезжают, женятся, по другим сёлам расселяются, а птичья порода даже после зимовки в родные края стремится вернуться, что уж тогда в оседлых-то сомневаться? Они здесь годами кормятся, в своём природном наделе. Так сорочий слёт землю промеж себя поделил.
Сорочий стрекот неожиданно затих и вдруг взорвался с новой силой! Что такое случилось? Оказывается, в одном из дворов солнечной стороны, что ближе к началу улицы, появились незнакомые люди: невысокий коренастый мужик лет тридцати и молодая баба с ребятёнком. Это Прокофий минувшей ночью привёз из Тамбова плотника Ивана Кучина с семьёй. Барыня определила новосёлов в избу, из которой переселила другую семью в своё имение Высокое Поле, что в Усманском уезде, верстах в 25 от Королевщины.
Тяжела жизнь подневольных людей. Тасуют их господа по своей прихоти, как карточную колоду. Обирают, издеваются, по щекам хлещут, плетьми наказывают по произволу. Только над вольными птицами господа не сильны распоряжаться. А кому иному лучше бы птицей родиться, чем на барина трудиться.
IV.
Без главы семьи хозяйство Бартеневых стало приходить в упадок. Особенно после выхода старшей дочери Полины замуж за поручика Платона Барсукова в 1837 году. Зятёк достался с хитрецой. Барсуков предпочёл остаться на тёщиной шее, хотя у него было своё хорошее имение. Комплиментами и ловкими манерами он так обворожил вдовую тёщу и проживавшую с ней одинокую сестру Надежду Петровну, что «вил из них верёвки», вытягивая под разными предлогами деньги на свои нужды. Скучающие по мужскому вниманию барыни таяли перед ним и ни в чём не могли отказать нахальному зятю даже во вред себе и семье.
Платоха обнаглел до того, что изловчился тайком совершить купчую на своё имя, когда тёща купила Полине в приданое сельцо Алексеевку. При Иване Осиповиче ни один аферист не посмел бы приблизиться к его дому. Теперь же некому было обуздать бессовестного пройдоху. Взрослеющий старший сын Михаил не имел возможности вмешаться в дела семьи, потому что во все годы разорительного «барсучьего» влияния находился в Санкт-Петербурге во 2-ом кадетском корпусе.
Меж тем несчастья продолжали сыпаться на семью. На девятом году навсегда охромел Петя, разбив коленную чашечку на правой ноге после падения с лестницы в липецком доме. А в следующем, 1839 году и самый этот дом сгорел. На время строительства нового жилья семья на много месяцев переехала жить в Королевщину. Заново отстроенный дом в Липецке сделали тоже деревянным, но значительно просторнее прежнего, чтобы хватило места всем домашним. Полине с мужем и детьми отвели для жительства новый флигель. Барсуков никак не хотел лишаться привычного источника дохода, чем немало раздражал детей своей тёщи.
Постоянной отрадой в детстве для Петра было общение с его доброй няней Васильевной, а в деревне приходила навестить его бывшая кормилица Дарья по прозвищу Кожуха, которая угощала его блинчиками, он же привозил ей конфеты. Ещё более любил Пётр горничную Маргариту, милую, всегда весёлую женщину, говорившую пословицами либо двустишиями из пушкинского «Евгения Онегина», напечатанными на конфетных фантиках. Она с присказками укладывала его спать и научила разным пословицам и поговоркам. Именно ей обязан был Пётр первым прикосновением к русской словесности.
Когда же инвалидность лишила его подвижных детских игр, он стал учиться дома с большим усердием, а также приобщился к чтению и рукоделию. Одновременно руками мотал пряжу и читал книгу, лежащую на столе. По просьбе своей тётушки Ольги Петровны Зейдель Пётр часами читал ей вслух старинные повести и романы. Книги они получали у жившего по соседству Головнина Михаила Яковлевича, отставного моряка. Благодаря же его жене, Головниной Марии Ильиничне, Пётр увлёкся духовным чтением. Его мать и тётенька Надежда Петровна тоже любили читать книги.
Основной же, жизнеопределяющий интерес к истории, литературе, а также к иностранным языкам проявился у Петра в Рязанской гимназии, в которой он находился в 1841-1847 годах. Деньги на его обучение пожертвовала тётенька Надежда Петровна, поскольку семья обеднела до такой степени, что иногда не на что было купить чаю и сахару. Кормили в гимназии хорошо, но на личные расходы мать выдавала ему всего 5 рублей ассигнациями в год. В сравнении с учениками из состоятельных семей, Пётр остро почувствовал, что такое бедность. Перспектива нищего калеки на церковной паперти была вполне реальна. Ему оставалось обеспечить своё будущее только самостоятельно, без надежды на помощь семьи.
Спасительным путём представлялось получение образования, и он смог учиться на отлично, закончив гимназию с золотой медалью первым учеником. А потом последовало успешное обучение на историко-филологическом факультете Московского университета, который он закончил в 1851 году.
V.
Тем временем старший брат Михаил, любимец родителей, в 1849 году выпустился из корпуса в кирасиры (тяжёлая кавалерия) и потребовал себе 5000 рублей от матери. Потом запросил ещё столько же, предупредив, что застрелится в случае отказа. Угроза не была пустой. Так действительно могли поступать задолжавшие либо растратившиеся офицеры. Чтобы найти для Михаила деньги, матери пришлось самой войти в долги.
В конце 1852 года Аполлинарии Петровны не стало. Не дождавшись шести недель после её кончины, Михаил женился на Екатерине Воеводской, польке по отцу, о которой его мать в своё время говорила, что жить с ней под одной крышей она не может. Михаил написал о женитьбе брату в Москву.
Пётр Иванович очень хорошо знал эту «крикливую и дурнорожую» особу и потому был удивлён выбором Михаила. «Неужели ты захотел жениться на копейке серебром?» – ответил он брату, намекая, что цена ей – копейка, даром что из дворян. В своих «Воспоминаниях» он отметил, что «Екатерина унаследовала неудержимую страсть к ругатне и всяческим толкам и разбирательствам чужих недостатков. Бывало, они с дядей и матерью переберут по косточкам всех знакомых и соседей, и когда пищи злоречию не хватало, посылали девку на почтовую станцию близ Борисовки узнавать, кто проезжал. Унаследовала от матери крайнюю невзрачность. Крикунья, даже и одевавшаяся как-то нелепо и напоказ. Всего неприятнее была её стяжательность, но невозможно было отрицать в ней ума и толковитости. Она женила на себе брата…». Будучи почти ровесницей Михаила, его жена выглядела много старше своих лет.
В связи с вхождением «Копейки» в семью Бартеневых, в жизни Петра Ивановича произошли коренные изменения. Строптивая сноха повела многочисленные интриги, направленные на завладение наследственной долей Петра Ивановича, из-за чего он утратил возможность приезжать в родные края со спокойной душой: «Родной мой дом в Королевщине больше не привлекал меня к себе…». Склоки сильно огорчали и надоедали Петру Ивановичу, мешали заниматься любимым делом. К тому же он являлся убеждённым сторонником отмены крепостного права и не желал более наблюдать сцены проявления суровой барской власти в родном имении. В конце концов, в 1857 году Пётр Иванович махнул рукой на дрязги и недорого уступил брату свою долю в наследстве, чтобы только навсегда закрыть эту неприятную тему. Теперь он уже мог всецело посвятить себя своему высокому призванию.
Дела Петра Ивановича ещё больше пошли в гору после того, как он в 1859 году женился на Софье Даниловне Шпигоцкой. С тех пор, как высказывались его друзья, у Бартенева «что ни год, то ребёнок и книга».
Начав свою деятельность в самых невыгодных условиях, на костылях и без денег, Пётр Иванович Бартенев сам себя сделал личностью, став выдающимся российским историком и литературоведом, с мнением которого считались и учёные, и писатели, и власти. Благодаря своему широкому кругозору, глубоким знаниям, владению семью иностранными языками, обширной собирательской и издательской деятельности, а также умению поддерживать интересную беседу, пронизанную тонким юмором, Бартенев стал центром притяжения всех любителей и ценителей отечественной истории и литературы. Результатами его колоссальных трудов стали многочисленные работы по истории России XVII, XVIII и XIX веков, пушкиноведение, одним из основоположников которого он являлся, работы по литературе, публикация богатейших архивов аристократии, а также 600 томов издаваемого им уникального журнала «Русский архив». Пётр Иванович написал, собрал и обнародовал огромный массив исторических сведений о прошлом нашей страны, тем самым воздвигнув доселе небывалый по грандиозности и содержанию памятник России.
VI.
А что же потомки?
Дореволюционная культурная Россия воздала Петру Ивановичу должное как при жизни, так и после его кончины в 1912 году. Большевики же отказались от всего, что связано с напоминанием о Российской империи вместе с её историей, церковью, наукой и людьми, создававшими и отстаивавшими нашу страну.
В новой советской жизни не нашлось места памяти великого историка Петра Ивановича Бартенева, патриота России. На стене его родного дома в Королевщине так и не появилось мемориальной доски. Не поставлено ему памятников ни в Грязях, ни в Липецке, ни в Москве. Липецкий дом не сохранился, как и московский дом в Ермолаевском переулке. Даже его могила при Ново-Алексеевском монастыре в Москве была уничтожена вместе с кладбищем в 1932 году.
Однако как же иногда причудливо распоряжается жизнь людской славой! В Советском Союзе памяти великого русского историка Бартенева даже поклониться стало негде, а вот от вздорной «Копейки», которая отравляла ему жизнь, остался надгробный камень с надписью. Стоит себе лицом к людям по сию пору возле храма Николая Чудотворца в селе Грязи Липецкой области. Вообще там от старого кладбища мало что сохранилось. После закрытия церкви в 1932 году разобрали плиты и камни на строительные нужды, а этот уцелел. Почему? Да потому что его приставили к камню, на котором выбита надпись Михаилу Ивановичу Бартеневу, пожертвовавшему немало средств на постройку этого храма. Именно ради него, благодетеля, люди сберегли оба камня.
Хранителем же памяти о Бартеневе стал сам народ. Ещё в XIX веке люди по всей округе в разговорах начали неофициально называть Королевщину Бартеневкой по фамилии помещиков. Так было привычнее, по примеру ближайших сёл Зейделевки, Кузовки, Синявки, получивших названия по их владельцам Зейделю, Кузовлеву, Сенявину.
В советское время историческое название Королевщина, как не раз называл его сам Бартенев в своих «Воспоминаниях», слегка видоизменилось в Королевщино, что нашло отражение в свидетельствах о рождении и паспортах местных жителей. Варианты названия, производные от фамилии Королёв с ударением на «ё» в виде Королёвщина или Королёвщино в разговорной речи не прижились, потому что людям эти слова удобнее произносить через «е».
Нельзя согласиться с такими версиями названия, как Бартеньевка и Барденьевка, поскольку в них искажён корень фамилии. Также недопустимо и встречающееся в интернете название Бартенево, потому что ни владельцы имения, ни местные жители никогда так его не называли. В данном случае народная этимология является исходной, определяющей в произношении этого топонима, но не кабинетные предположения.
В 1978 году Королевщино упразднили, включив в состав большого села Аннино. Однако и в советское время, и сейчас, как повелось с XIX века, люди называют это место Бартеневкой, при этом имеют в виду именно историка Петра Ивановича Бартенева, которым гордятся. Дом, в котором он родился, давно оброс поздними пристройками, однако, как и 220 лет назад всё ещё крепко стоит со своими подвалами, стенами, крышей, уникальными мемориальными наличниками на южной стороне, – Барским двором эта часть посёлка называется.
Советская же наука отозвалась благодарственным словом о П.И. Бартеневе лишь к закату своей эпохи. В 1989 году вышла в свет замечательная книга талантливого историка и археографа Андрея Дмитриевича Зайцева «Пётр Иванович Бартенев». Вечная ему слава за продолжение дела и увековечение памяти Бартенева.
В наше время имя Бартенева становится всё более известным. В 2000 году в новом районе Москвы появилась улица Бартеневская. В 2001 году издана книга А.Д. Зайцева «Пётр Иванович Бартенев и журнал «Русский архив». В 2009 году имя П.И. Бартенева присвоено одному из библиотечно-информационных центров г. Липецка. Трудами коллектива этого центра, руководимого Татьяной Николаевной Двуреченской, в 2013 году в нём открылась первая в России мемориальная экспозиция, посвящённая П.И. Бартеневу. Помимо экспонатов, память о Петре Ивановиче Бартеневе увековечена работами липецких художников Николая Григорьевича Рожнова, Ирины Павловны Качуриной, графика Валерия Алексеевича Иванова, а также изображающими старый Липецк фотографиями Артура Веберга. Наконец-то появился и первый бюст великого историка, созданный членом Союза художников России Валентином Леонидовичем Челядиным.
Теперь дело за памятником. Российской культуре необходимы памятники историку Петру Ивановичу Бартеневу, создавшему эпоху в русской историографии, но от Бартеневки и до Москвы таковых пока ещё нет. Если же когда-нибудь власти решат сменить неблагозвучное название города Грязи, то не найти лучшего варианта замены, кроме Бартеневска.
Александр Полубедов
24.06.2023 г.