Уединенная жизнь Роберта продолжалась и зимой. Подросток по-прежнему предпочитал проводить время дома с «Электричеством и магнетизмом» Джинса — наверно, заученного наизусть, — и виделся с одногруппниками лишь на занятиях, хотя с Фредом Бернхеймом встречи случались чаще. Однако обсуждал с ним Роберт далеко не всё — попытки писать рассказы по-прежнему оставались тайной, которой он делился только с Фергюсоном и Хорганом. Вот и в ту ночь Оппенгеймер возился с черновиком ещё одного рассказа, запершись в своей комнате.
Несмотря на то, что город уже несколько часов спал в ночи, и на небе, которое заволокло плотными тучами, не светили ни звёзды, ни Луна, в окне одной из квартир всё ещё горел тускловатый свет. Роберт с Фредом перебрались в эту квартиру с несколькими спальнями и просторной столовой после первого семестра, и Оппенгеймер не задумываясь взял на себя большую часть суммы, которую надо было отдавать за снятое жильё. Спальни здесь были куда комфортнее, чем в общежитии; перемена места жительства пришлась по душе обоим; но привычки Роберта остались неизменными. Пока Фред Бернхейм видел очередной сон, его сосед, такой же студент теперь уже второго семестра, изучавший химию, нервно грыз кончик перьевой ручки, сидя за письменным столом. Однако если бы Бернхейм заглянул в записи, возможно, он бы немало удивился — Роберт бился не над очередной химической формулой, а над рассказом.
Увлекаться сочинительством сосед Фреда с ещё более лохматыми, чем обычно, волосами и с мешками под голубыми глазами начал, ещё не поступив в Гарвард. Болезнь тогда вынудила Роберта сидеть дома; от скуки подросток и решил баловаться писательством. А потом оказалось, что Френсис Фергюсон и Поль Хорган, ставшие ему друзьями, тоже сочиняют прозу.
— Ого! А можете посмотреть мои наброски? — Роберт тут же полез в сумку, чтобы достать чуть смятые тетради.
— Ну... — задумчиво протянул Хорган после того, как пролистал страницы. — Сюжеты ничего, над героями ещё бы поработать, чтоб прописать подробнее...
— Не просто «поработать», — фыркнул Френсис. — От героев одно название; даже в тех классицистских пьесах больше живых персонажей. К тому же хороший писатель о себе не пишет!
Тогда, после того разбора, Роберт не бросил литературу. Но теперь мысли паренька невольно вернулись к словам Френсиса. Тем временем ещё один лист бумаги полетел на пол. Рассказ, который Роберт безуспешно силился написать, никак не получался; вернее, получался, но совсем не тот, какой хотелось — опять выходило заумно, как говорил Френсис, и вовсе не лирично, и... Как он тогда назвал — неестественно? Да, кажется, так...
Роберт вздохнул. У Френсиса или у Пола уже всё так здорово получается — почти как у Чехова, так же легко и изящно; а у него?
Юноша вновь глянул на набросок рассказа. Не то... Совсем далеко от Чехова: и в главном герое слишком угадывался сам Роберт, со всеми мыслями девятнадцатилетнего автора; и сюжет — да какой это сюжет? Опять фантазии о самом себе...
Нет. Наверно, Френсис прав; это вовсе не писательство, а так, вздор, самолюбивый вздор... «Знаменитый писатель Оппенгеймер»... Вздор.
Роберт молча посмотрел на черновики и наброски, зажёг огонь. Нечего на эту ерунду тратить время. Где он, а где нормальные писатели? Неужели эти тексты он собирался выдавать за литературу? Не стоило и пытаться — лучше заниматься химией... Или физикой? — дальше...
— Всё учеба? И не лень? — Роберт вздрогнул, услышав голос Фреда Бернхейма; со своими раздумьями шаркающие сонные шаги можно было не услышать.
— Да так, ерунда... — Несостоявшийся писатель сердито скомкал последний уцелевший листок, заляпанный чернилами.
— Не похоже, на ерунду, — Бернхейм покосился на как попало разбросанные, смятые и заляпанные чернилами листы бумаги.
— Заткнись и не лезь!
— Эм... Ты точно в порядке?
— Я... — Роберт замолчал, потёр лоб, не замечая, что на пальцах остались чернила. — Да, теперь в порядке. Да, в полном порядке, — юноша наконец обернулся к Фреду. — Извини, если побеспокоил.
— Как знаешь... Шел бы ты спать, что ли... — Бернхейм покачал головой. Роберт и раньше вел себя необычно, но слов, подобных «заткнись» как будто и не было в его лексиконе...
Фред хмуро посмотрел на захлопнувшуюся дверь комнаты соседа. Роберт и раньше вёл себя немного эксцентрично; чего стоила та ночь, когда Бернхейм проснулся от запаха гари.
— Эй, ты там что делаешь?! — Фред долбил в дверь комнаты несколько минут, пока Оппенгеймер, сонно протирая глаза, наконец не открыл.
— Да ничего, спал...
— Спал? Тут вон сколько дыма!
— Да какого дыма... — Роберт огляделся и наконец заметил, что электрическая грелка, как всегда включенная на ночь, медленно тлела. — О, и правда...
Всё так же сонно ковыляя, Оппенгеймер отнес злополучный прибор в туалетную комнату.
— Ну вот, теперь готово... — Роберт захлопнул дверь.
— Эм... Но она всё ещё дымится?..
Ответа не последовало; Фред, чертыхнувшись, сам потушил грелку. «Он бы так и весь дом сжёг...»
Сейчас Оппенгеймер, казалось, был в том же устало-раздражённом состоянии, что и в ночь пожара. Впрочем, расставание с мечтой стать прозаиком недолго тяготило Роберта. Физика и лекции профессора Кембла захватывали не меньше, чем терзания Карамазова или Гамлета; к лету юноша уже нашёл себе новое призвание, от которого отвлёкся только на каникулах, которые Роберт решил провести в Нью-Йорке, у гавани.
Залив Грейт-Саут-Бей погружался в сумерки. Небо, окрасившееся на закате жёлтым, окутывал пух облаков. Переливались золотым и волны, покачивавшие лодку у Бэй-Шора. К большому сожалению Роберта, летний дом, который принадлежал родителям, отец продал — «мы всё равно там нечасто бывали»; но лодка Роберта всё ещё оставалась его, и залив по-прежнему был для него открыт.
Лодку ощутимо покачивали волны, так что Поль Хорган, сопровождавший Роберта, то и дело косился вниз, в море; но Роберта эти волны нисколько не тревожили.
— А нас так точно не унесёт? — Хорган лениво скользнул взглядом по книжке в руках друга.
— Куда унесёт, якорь же, — Роберт перелистнул очередную страницу. Брызги волн попали на бумагу, но владелец книги и не подумал пересесть.
— Всё с физикой своей?
— Теперь с моей, — Роберт кивнул. — Меня на «Физику 6а» взяли...
— Да врёшь! — Поль присвистнул. — Туда же берут тех, кто диссертацию пишет!
— Ну... Я читал много, вот и разрешили... Список прочитанных книг показал, они и разрешили — не так уж наверно и сложно...
Роберт и сам не сразу поверил, что ему позволили изучать этот курс. Чтобы приступить к нему, требовалось сдать «Физику С» — курс выпускников бакалавриата; Роберт же не только не сдал «С» — он не проходил никаких углубленных курсов физики. И всё же стоило юноше рассказать, что он самостоятельно изучил, как профессор Кембл милостиво дал добро на посещение его углублённого курса. Правда, учиться придется с выпускниками — и не самыми слабыми! — но такая мелочь не могла остановить будущего физика.
— Всё равно... А как твои рассказы?
— Ну... Чёрт с этими рассказами... Лучше вот глянь, — Роберт придвинул книгу, уже изрядно потрепанную, хоть и новую на вид.
— Формулы... Сложно. Чехов лучше, — отмахнулся Поль, глянув мельком на набор неведомых символов.
— Ничего не сложно... Джинс очень просто пишет...
...Следующие два года Роберт, хоть и числился формально на факультете химии, продолжил налегать на физику. Оппенгеймер причудливым образом скрывал изнурительные ежедневные занятия под маской расслабленного безделья. Фред, подходя к комнате Роберта, часто мог слышать торопливую возню из-за двери, а затем неторопливо вылезал и сам сосед.
— Ужасно скучный день, — демонстративно зевал Роберт.
— Угу... — из-за приоткрытой двери Бернхейм видел исписанные листы бумаги со свежими блестящими чернильными пятнами, стопки и беспорядочные горки книг, занявшие всю поверхность стола, испещрённого отметинами от перьевых ручек. — Ты хоть ел сегодня?
— Говорю же, ужасно скучный день, — не сразу ответил Оппенгеймер, на секунду прикрыв глаза. — В такую жару только и остаётся, что читать «Электромагнетизм» Джинса.
Упомянутая книга, в потрёпанной, словно попала в шторм, обложке, в самом деле лежала на кровати.
— Так что, кстати, можем прогуляться к «Локк-Оберу»... — добавил Роберт.
«Локк-Обером» назывался излюбленный французский ресторан; Фред, зная, какие там цены, как правило, проходил мимо него; но Роберт всегда охотно брал соседа по жилью с собой — и всегда оплачивал счёт сам, почти не глядя в книжку — и даже там, слушая негромкий джаз, Оппенгеймер умудрялся черкать на салфетке огрызком карандаша вязь формул. Так что Фред не удивился, когда узнал, что Роберт, так и не пройдя ни одного курса физики для бакалавров, получал «А» по термодинамике, которую вёл профессор Кембл и которую с трудом одолевали и аспиранты. «С него сталось бы...»