Лестница, гл. 1

Виктор Пеньковский-Эсцен
Сначала она вроде присматривалась к Глебу. Она не могла понять то, что он непременно хотел донести, - рыцарство, аристократизм, серьёзность намерений, и в этом, и была крупная, и глубокая ошибка, - опасность конкретно во взаимоотношениях с ней, - Лианой.

Фантастична.

Фантастичная, хотя не жуткая красавица, которая заставляет замедлять шаг при встрече. Фантастично смотрелись ее миниатюрные, колкие зрачки в голубых глазах с ресницами навылет. С каких-то заокеанских озер испуганная стая черных птиц вспорхнула вдруг, да так и замерла в приведении дальнейшего распорядка чувств.

А они так и выливались в причудливые формы совсем несложной отливки.

Глеб не понимал, как такая девушка вообще может передвигаться, на своих тонких ножках, переливчатом костюме из атласной подвижной ткани с металлическими блёстками. Кажется, и они были для нее тяжелы.

Как держал ее воздух? Ведь стоило ей только найти невидимую для всех ступеньку лестницы к небу – она бы легко сделала шаг вверх.

Сам Господь внимал ее пустяшным желаниям и безвременье теряло свою тяжесть и погода менялась: из обволакивающих туч небо, осветлялось. Тонкая прожилка бананового цвета прорывалась, притягивая к себе аквамарин живой атмосферы, и все начинало дышать по-новому.

Ни у кого не было сомнений – перед вами – Ангел.

Но стоило приблизиться к ней, стоило приблизиться, - сделать хоть один необязательный шаг, неуклюжий – она просчитывала это, увы, мгновенно - и холод, арктический холод накрывал  всю ее фигуру.

Лицо менялось: бледнело, исчезал бархатный цвет колких зрачков так, что если бы она закрыла глаза: то - они были, их не было – все-равно.

Лиана вдруг исчезала из бытийности обычного земного воплощения – испарялась, - ее не существовало, как могло бы не существовать никогда.

Но она была.

И Глеб часто встречал ее на улице. Они обитали в одном микрорайоне. Иногда парень прогуливался вечерами, чтобы зайти в какой-нибудь сетевой магазин, просто проходил вдоль прилавков.

И вот, с ярким огромным пакетом – он увидел - взяв всего лишь флакон какой-то женской жидкости, она, нетерпеливо передвигая ступнями в туфлях на тонкой шпильке, уже стояла на выходе, ожидая смены кассовой ленты продавщицей, которая, кажется, нарочно и не спешила.

- Све-е-утик! – Кричала кассирша через головы, - принеси чековую!

Передёрнув мышцами шеи, кассирша бухнулась в кресло, молча, как ни в чем не бывало, принялась разбирать что-то на квадрате стола перед собой.

Время каждого из собиравшихся в очереди было украдено, но здесь момент лучше рассмотреть друг друга. Глеб тем воспользовался. Он пристроился за Лианой.

Она не обращала внимания ни на кого.

Тонкие губы, - не модные губы, - слегка волновались. Он не рассмотрел эпизод того. Кисть ее поднялась и быстро смахнула, не прикасаясь ничуть к губам, - некую энергию смахнула, невидимую мошку от лица отогнала, что мешало быть спокойной.

Она не обращала ни на кого никакого внимания, но он-то знал – блефует.

Сейчас или через три мгновения разоблачится якобы поверхностным взглядом или ещё чем. Разоблачится же.

Разоблачится близко с силуэтом скользящего взглядом, неотрывно следящим за ней.

Он чувствовал.

Нет, весьма нет, против такого: как позволяло б приличие, - рассмотреть поверхность ее жилистых ступней, например, - что в этом?

Оголённых их в декольте туфелек под облегающими милитари вискозы брюк, и то, как на них невидимо пощёлкивал пульс бирюзовой крови, и неуловимый запах…

Но вот: поднят флажок кассового аппарата, со скрежетом вставлена лента, нажата клавиша протяжки, фиксирующий флажок закрыт. Машинка затарахтела дерзко, выдавая холостые ходы рулетки ценников.

Мир оживился.

Глеб желал бы познакомиться с Лианой, прямо тут возле кассы.

«Что не так?»

Спросить эдакое что-нибудь незамысловатое, или дать комплемент, как отрубить - простыми словами да невзначай и без обязательств.

Язык онемел. На лице выстраивалась вавилонова башня чертячьего изобретения. И на губах – дурацкая кашица недоваренной улыбки, которой избавиться было невозможно. А именно теперь – она бросила на него своё внимание - у неё заострился на этом вид.

Чёткое, точное, математическое.

Жесты ее успокоились.

Виртуация развязана.

Она кажется, усмехнулась. Закинула купленную вещицу в огромную матерчатую «эко». Туда же и лепесток чека заодно залетел. Крупным раскидистым, широким жестом залетел. Направилась к выходу достоянным торсом, - красивой, дорогой королевской осанкой.

Провал состоялся во всей мерзкой своей конструктивности.

И все же данный эпизод в социальном соитии – нелеп и потому временен, и окажется когда-нибудь обязательно значимым, повлёкшим за собой…

Повлёк за собой череду удивительно тесных взаимоотношений.

Ему судилось встретиться ещё раз с ней с глазу на глаз, - на переходе широкой четырёх полостной проездной дороги. Она заметила его и не подала виду. Но растерянность сыграла роль, -  на неё едва не наехала легковушка.

Глебу было в тот момент все-равно: кто бы ни оказался на том бы месте.

Он, прыгнув, в два шага, оказался рядом. Она оказалась едва не под капотом – ещё миг. Схватил за плечо,  дёрнул в сторону.

Каскад соломенных волос вспушился на ее голове, ноги подвернулись будто она хотела залезть под картер, и ему пришлось вытаскивать ее оттуда, оттащить, выволочь из несчастья.

Выскочивший водитель тёр ладошкой лысину, не досоображая.

Глеб помог подняться девушке, но – нет. Ошибочно оставил ее в стороне. Недоделанная помощь завершилась тем, что девушка скатилась вниз.

Она скользнула, всплеснув руками, придерживая саму себя, чтоб не усесться на асфальт.

И все же гибкая молочная кисть выгнулась, короткие квадратные ногти впились в пыль дороги. Ей удалось подняться, осмотреться.

Никто не убегал с места происшествия.

Скоро разобрались, разошлись.

Лиана шла рядом и щедро благодарила спасителя.

Глеб краснел, молчал. Он не слышал ее.

- Вы, кажется, живете рядом? – Спросила она мягким тоном, когда тот пришёл в сознание, - все тем же справедливым, благодарённым тоном спросила, останавливаясь и непосредственно что-то выковыривая из туфелек. Обратилась в лицо округлившего глаза парня.

- Да, - ответил он, чуть отводя взгляд.

И тем не менее, не уничижая шаг, не сбавляя ход, дабы не быть поверхностным друг другу, они продолжали идти рядом.

Глеб старался бы быть интересным, он умел это делать ловко. Но язык не слушался. Знал тысячу историй и ещё тысячу в привязку, но я зык не слушался.

И сейчас миллион позоров самобичевания, сгруппированных в тридцати трёх с половиной самых избранных комплексов развалились тут же в пожухлую лиственную кучку игральных карт на глазах у всех.

И он сосредоточился зачем-то именно на той кучке в воображении своём.

Ещё: воображение заострило картинкой те короткие прямоугольные ногти маникюра, - умеренных бесхитростных красках своего дизайна.

«И это, наверное, многое говорило о ее владелице?»

Он не мог понимать что. Он способен был только чувствовать.

- Проводите? – Услышал.

Проглатывая слова и выдавая лишь шипящее что-то, он не противоречил.

Капельки стоек туфелек стучали по дорожке, запах тела движущей девушки всем ароматом лёгкости и чистоты овевал все вокруг.

Он желал бы дать тому определение – так между прочим - но не разбирался ни в шанелях, ни в водах, пудрах тоже – ни, и прочее.

Ее жилистую гибкую смелую кисть вспоминал, энергично схватившуюся мышцами. Скорый подъем ее вспоминал, поползновение мраморной ступни… Думал и об этом.

Весенний ветер, свежо, обдающий их пару, закативший эдакую лёгкую кадриль ее волосами девушки, тронул, кстати, и чуб парня.

Неброское солнце, либерально, вмешалось тут же мирной теплотой.

Притихшая обстановка ещё – да: музыка, длящаяся откуда-то, - из балкона, которую бы он никогда б не расслышал, но не теперь, - блюз для двоих, - окончательно сводило на нет.

Глеб остановился, провёл ладонью по карманам. Одной рукой все проделывал нарочно и зачем-то с противоположной, и зачем-то напрягши лоб. Нащупал ярлычок ключа.

- Вы что-то потеряли? – Задалась она. Остановилась, внимательно, соучастно глядела. Крохотная сумочка по своему мелкому хотению с плеча скатилась ниже.

- Да, - соврал он, - ключ от квартиры!

Она вздохнула, но искра жуткого недоверия… Она несколько раз перевела на парня вид, - сомневающийся, горделивый, беспристрастный, честный вид.

«Ах, ли?»

«Никакого ключа я не терял. Прочти же во мне!» - Мысленно требовал парень.

«Пускай все закончится по - справедливости».

Но она стала отталкивать «само собой разумеющееся».

Это и была та крамольная секунда, будоражащая сознание, когда никто и Некто с заглавной буквы принимал руководство к действию: то, что должно произойти между людьми, - решалось здесь и теперь.



***



У них была близость. Он не мог насытиться ею. Так было впервые.

Утром он застал ее думающей, сосредоточенно глядящей в потолок.

- Как ты? – Спросил.

- Ах! – Громким шелестом бархатного шелка простыни, прикрывая грудь, она повернулась к нему, - привет. А как ты?

За окном еще тащила за собой шлейф запаха каштанов бархатная ночь, коих из тысячи. Изысканной теплотой и абсолютного градуса мрак, в коих вращались планеты – она скоро вернется, и все повторится.

Глеб готов был соскочить, вытворить что-то несуразное. Ему хотелось подняться вверх ногами, пройтись на руках, но вокруг итак беспорядок.

Куча с вещами. Телевизор - на гладильной доске. Шатался даже тогда, когда проходили рядом.

Глеб нашёлся лишь набрать в рот воздуха, ахнуть им. Улыбнуться в ответ, так же повернувшись к ней лицом, опершись на локоть.

- Мне часто снится сон, - говорила она, сосредотачиваясь на своем и укладываясь обратно, - будто мне надо это: общественное признание, успокоение душевное, чтобы никогда не переживать ни о чем. Хлопоты, поломки, все так надоело…

- Общественное признание, хм.

- Сон…

- Душа болит?

- Если бы душа бы, - помолчала девушка, - легче бы.

- Так сон-то тут при чем?

- Мне часто снится лестница, знаешь, как в фильме, - лестница, приставленная к стене, и я зачем-то по ней взбираюсь, испытывая жаркое желание, одержимое желание взойти непременно. А зачем? И - куда она меня может привести, а?

Глеб задумался, но мысли практические отсутствовали. У него, конечно, имелся знакомый психолог, друг, но …

«Разве что-то толковое в той психологии есть? Слова, фразы, кодировки. Все все итак знают. Каждый разобраться сумеет, было б желание».

- И что? – Переспросил он на счёт сна.

- Интересно, - продолжала она, - а будут между нами всякие ссоры, размолвки?

Глеб стал подниматься с кровати. Лиана глядела - он чувствовал - ему в спину.

«Что она может во мне увидеть большего? Что есть исключительного, что меня любит такая девушка? И любит ли: еще вопрос! И такая ли большая разница: то, что было – уже достаточно?»

Он остановился, обдумывая каком ключе эти вопросы звучали.

В душе защемило, предвещая что-то нехорошее. Он вдруг ощутил всей кровью всю разницу их кастовой принадлежности в них, хотя бы в том, что его боль душевная не может сравняться с ее душевными терзаниями. У неё - были иного качества, - собранными иной пастелью.

«Меня же, - думал он, - если начнёт клинить, держись!»

Он не мог, не имел такой энергии, хотя бы сейчас – он чувствовал - полностью познать эту женщину.

Глеб поднялся и когда он оказался к ней лицом – многое и подтвердилось: отрешённо, закинув руку на лоб, отвернувши глаза к стенке, она продолжала думать о чем-то своём, совершенно выпустив кавалера из внимания.

- Ну, ладно, - проговорил он, - на работу мне пора.

- А! – Пробудилась она и вновь обратилась, приподнялась на острых своих локотках, - когда будешь? Вернёшься когда?

- Когда ты разберёшься со своим сном.

- И ещё вода, - дополнила она.

- Вода? Какая вода?

- Будто я по пояс в холодной воде, а вокруг - тишина, лес, ночь. И мне нужно найти берег.

- Да-с, - бросил он, попадая ногами в тапки, - дела-с!

«Если быть честными в опасности, то нужно было разорвать все нелепые связочки в среде, снах всех этих, чтобы прояснить, например и наверняка: кто, куда сегодня отправится?»

Он давно хотел задать этот вопрос Лиане, куда она поздними вечерами пропадает? Ни связи, ни света в окошке.

Не спешил. Нужно было разъесть обстоятельства изнутри - подсказывал опыт, - проследить, как где пошло что не так, а уж – пошло. Потом делать заявления.

Если так: он привык к запаху ее тела, запаху кислых яблок интимных мест, - возбуждающему, то теперь он мог различить, когда она маскирует их. Будто запахивается демисезонная куртка – а дождя-то не имеется.

«Почему?»

Она маскировала что-то, скрывала.

Край простыни оголил пятку. Он глядел на неё. Цвета тёплого розового  противоречит общей холодности их взаправдашних отношений.

«Мне никогда не понять ее суть, и не надо,» - навязчивая мысль.

С этаким самоутверждением он вышел из комнаты. Понятливость друг другом, расчётливость друг в друге какая-то должна была проявиться скоро.

«Сегодня же вечером пойду за ней». - Дал он себе слово.

- Ох! Мне тоже, - услышал, - на работу!

Поставил чайник, глядел в тёмное пятно антрацита горелки печи, которое требовалось отмыть. Лиана - всего два дня, и не успела навести порядок, ожидаемый мужчиной.

«Она да и не обязана».

Но у Глеба стояла ещё уверенность и в другом: она и не собирается, и знает никого лучше него, и не понимает, что все между ними, может быть, временно.

«Как такая женщина может себе позволить, например, какие-либо ещё похождения? Это невозможно». – Образумливал он себя.

Лиана влетела в ванную комнату, заперлась. Включился кран. Далее нечто происходило быстро и тихо. Дверь открылась, она вышла одетой, досуха вытертой. Только кончик носа раскрасневшийся выдавал процедуры.

Бросив вид на кипящий чайник, она подняла руки и ладошками произвела: «О, нет-нет! Я ждать не могу!»

В коридоре обувала туфельки.

Строгая тьма одинокости, забывшаяся было навсегда от появления в квартире женщины взболтнулась артефактами подлинного «Я», указывая: «это и есть та самая, та самая настоящая любовь! Эй, послушай! Это – та. И ты любишь ее, и никогда не перестанешь. И она есть Бог и деяний будущих твоих, и всего настроения. Потому: не убий себя!»

«Ох, какая глупость!»

- Оу! – Кивнула она у двери.

- Пока! – Сказала, провернула крыльчатку замка, провернула в другую сторону, задумалась, ещё раз провернула, вышла торопливо, захлопывая за собой дверь.

«Как - будто бы множество людей наблюдали за холодной тенью, и она никогда не была сама собою. И я никогда не был сам собой. Зачем это? Она стояла где-то эфемерно над всем миллионным городом, и я. И миллионы умов этого города не смогли бы понять нас».

2