Берроуз. Военный вождь
Глава 6
Клятва Джеронимо
Разбуженные криками, выстрелами и запахом дикарей, мулы во время боя устроили собственное развлечение. Некоторые животные высвободились из привязи и удрали, в то время как другие только еще больше в нее запутались и с отчаянными воплями валились снова на землю.
Пресытившись вкусом крови, или из-за отсутствия свежих жертв, апачи обратили свое внимание на мулов. В то время как одни начали освобождать запутавшихся и упавших, другие сгоняли в кучу тех, которые бегали на свободе. Тем временем Джеронимо и Ху проводили осмотр трофеев, бодро перебираясь с одной повозки на другую. В фургонах находилось много различного рода товаров, предназначенных для мелких торговцев в поселениях северной Соноры.
Выбрав и запаковав все, что в наибольшей степени отвечало их фантазиям или требованиям их дикой кочевой жизни, они уложили тюки на спины захваченных в плен мулов, и отправились в северо-восточном направлении, к гряде Сьерра-Мадре. Весь этот день и всю следующую ночь они быстро продвигались вперед, пока не вышли на восточные склоны Сьерра-Мадре и не посмотрели с них вниз, на территорию уже соседнего штата Чиуауа. Только после этого Джеронимо приказал разбить лагерь и отдохнуть. В сотне миль позади них еще тлел пепел сгоревшего обоза, а в десятке миль сзади один-единственный разведчик следил за пройденной тропой с вершины холма; в то же время, далеко впереди другой разведчик внимательно наблюдал за всеми движениями в Чиуауа.
В тот день у костра, пока мулы жевали жирную траву на горном лугу, воины хвастливо вспоминали о своих подвигах.
Мрачный Джеронимо сидел в стороне. Шоз-дихихи, выполнив все лагерные обязанности практиканта, прилег рядом со своим свирепым отцом. Джеронимо, попыхивая апачской самокруткой, посмотрел на парня.
-- Шоз-дихихи хорошо зарекомендовал себя! — начал он. Это были первые слова одобрения, долетевшие до слуха юноши с тех пор, как он вступил на тропу войны. Он молчал. Джеронимо затянулся дымом, прежде чем снова заговорил:
-- Ху говорит, что у Шоз-дихихи сердце мягкое как вода; что он не присоединился к другим храбрецам, когда они пытали раненых и калечили мертвых!
— Шоз-дихихи убил троих врагов! — ответил юноша -- Одного из них он одолел в рукопашной схватке. Только трусливый койот нападает на раненых и пожирает мертвых. Так кто смелее?
— Ты видел меня после битвы! — сказал Джеронимо — Я что, койот?
— Ты - храбрый человек! — просто ответил Шоз-дихихи -- Нет никого храбрее Джеронимо! Поэтому я не могу понять, почему ты тратишь свое время на мертвых и раненых. Это, я думаю, работа для скво и детей. Мне, Шоз-дихихи, не доставляет удовольствия драться с мертвецом, который не может причинить мне вреда. Я не думаю, что Джеронимо, который намного храбрее Шоз-дихихи, тоже находит в этом занятии удовольствие!
— Послушай, сын мой, слова Джеронимо. — сказал примирительным тоном военачальник -- Целых семнадцать раз дождь обрушивался на меня (17 лет), пока я был принят в союз воинов. Тогда я был нед-ни, как и мои отцы до меня; но я любил Алопе, стройную дочь Но-по-со из бе-дон-ко-е, и она любила меня. Я отдал Но-по-со много лошадей, которых он просил за Алопе, и я взял ее. Потом меня приняли в общину моей жены. Так я стал бе-дон-ко-е.
В последующие двенадцать лет у нас было трое детей, и мы были счастливы. Был мир между нами и племенами, которые были нашими соседями. Мы были в мире с мексиканскими городами в Чиуауа и Соноре.
Счастливые, беззаботные и довольные жизнью, бе-дон-ко-е со всеми своими женщинами и детьми отправились через Сонору в сторону города Касас-Грандес, чтобы торговать там, но прежде чем мы добрались до него, мы остановились у мексиканской деревни, которую называли Кас-ки-йе, и разбили там лагерь.
Я взял с собой свою мать, а также Алопе и наших троих детей. Вместе с другими женщинами и детьми они остались в лагере под защитой нескольких воинов, в то время как остальные храбрецы ежедневно отправлялись в город на базар.
Так мы жили в мире и мнимой безопасности в течение нескольких дней, когда однажды вечером, когда мы возвращались в лагерь после торгов, нас встретили несколько наших женщин и детей. Их горящие глаза отражали печаль и гнев, полыхавшие в их сердцах, когда они рассказали нам, что за время нашего отсутствия мексиканские войска напали на нашу стоянку, убили воинов, оставшихся охранять ее, забрали наших коней и оружие, сожгли наши припасы и убили многих наших женщин и детей.
Мангас Колорадас, вождь нед-ни, гостивший тогда у нас с несколькими своими людьми, был великим военным вождем, и тогда мы обратились к нему с советом, потому что это означало войну. Он сказал, что нам лучше спрятаться, пока не стемнеет, что мы и сделали, собравшись в зарослях у реки. Тогда, когда все там собрались, я впервые узнал, что моя старая мать, моя молодая жена и трое моих маленьких детей были среди убитых.
Без лошадей и без оружия наши силы уменьшились, поэтому окруженные врагами и будучи глубоко в их стране, мы были не в состоянии дать хороший бой. В тишине и темноте мы отправились в долгий путь домой, оставив наших мертвецов в поле.
Ошеломленный горем, охватившим меня, я последовал за отступающим племенем, на расстоянии слышимости шороха мокасин. В течение двух дней и ночей этого перехода я не ел, не говорил, и никто со мной не говорил — не о чем было говорить.
Наконец мы добрались до нашего собственного дома - кунх-ган-хай (kunh-gan-hay). Там был викиап, который я сделал для Алопе, покрытый буйволиными шкурами. Внутри него были медвежьи шкуры, шкуры кугуаров и другие охотничьи трофеи, которые я дарил ей. Были оленьи кожи, вышитые бисером руками Алопе. Там было много рисунков, которые она сама сделала на кожаных стенах нашего дома. И еще там были игрушки наших малышей.
Тогда я сжег это все. Также, я сжег викиап моей матери и уничтожил все ее имущество. Именно тогда я поклялся вечно мстить мексиканцам, уничтожать их всегда и везде, без всякой пощады.
За мою мать, за Алопе, за наших троих детей, я уже много раз отомстил, но это еще не предел. Теперь, возможно, Шоз-дихихи тоже увидит мысленно ту же картину, которую видит всегда Джеронимо, когда его тропу войны пересекают мексиканцы — старуха и молодая женщина лежащие в лужах крови, и трое маленьких детей, прижавшихся друг к другу в ужасе, под пулями и прикладами мексиканских солдат, навсегда унявших их рыдания!
Сильно сморщив глаза, военачальник встал и молча отошел. В тишине остался один Шоз-дихихи — в тишине и в раздумьях.
И во время всех последующих долгих и трудных переходов он думал о том, что сказал ему Джеронимо, пока и сам не возненавидел врагов своего народа с тнеистовой силой, которая только усиливалась после каждой встречи с ними, будь то на войне или в мире. Но Шоз-дихихи не проводил разницу между американцами и мексиканцами, как это делал Джеронимо, он ненавидел всех одинаково.
Всегда наблюдая глазами разведчиков за возможным нападением спереди и преследованием сзади, апачи гнали нагруженных мулов на север, к дому, держась настолько далеко в неприступных горах, насколько это позволяли физические возможности мулов. По ночам они молча проходили мимо домов, стоявших на их пути, за единственным исключением одинокого мексиканского ранчо недалеко от границы. Они напали на него утром, убив хозяина, его жену и детей.
Снова Шоз-дихихи и Гиан-на-та показали себя хорошо, таким образом, заработав дополнительные очки для принятия их в союз воинов. Но опять-таки Шоз-дихихи воздержался от пыток и увечий, хотя и наблюдал за работой Ху, которого давно уже по обе стороны границы называли мясником, но не более того.
Скудную добычу из бедного мексиканского дома они погрузили на запасного мула, подожгли строение изнутри и продолжили свой путь. Раненого, но бывшего еще в сознании мексиканца они оставили медленно умирать от жажды на ложе из кактусов, в поле зрения изуродованных останков его семьи.
Когда они двинулись к дальним холмам, Шоз-дихихи увидел, как койот обходит их стороной и крадется, водя носом, к оставленному ранчо.
Той ночью они пересекли границу с Нью-Мексико и разбили лагерь в лесистых горах у ручья. Здесь они убили мула и устроили пир. Наконец они чувствовали себя в безопасности от погони.
Через несколько дней они пришли в свой родной лагерь, и в ту ночь были празднования в честь воинов-победителей, и много было рассказов о доблестных подвигах и были демонстрации военных трофеев. Еще один мул был убит и приготовлен, и каждому члену племени были вручены подарки. Это была незабываемая ночь. Завтра начнется работа скво, так как все оставшиеся мулы должны были быть убиты, их мясо завялено, шкуры обработаны, а высушенное мясо упаковано в них для будущего использования.
Маленькая Иш-кей-най, скрестив ноги на земле, своими крепкими белыми зубами оторвала большой кусок конины. Прядь блестящих черных волос упала ей на лицо и защекотала нос. Она откинула ее жирной рукой.
Но если ее зубы были заняты мясом, то глаза были вполне свободны — они следовали везде за фигурой красивого юноши, который хоть вернулся с воинами, нобыло заметно, что держался он в стороне от них и направлялся в сорону женщин и детей.
Все ближе и ближе подходил он к Иш-кей-най, но казалось, что при этом совершенно не замечал ее присутствия, пока наконец молча не присел рядом с ней на корточки. Он не говорил. Иш-кей-най тоже не говорила. Возможно, каждый удивлялся переменам, происшедшим в их отношениях. Когда юноша уехал за несколько недель до этого, они были простыми товарищами по детским играм. Между ними никогда не было недомолвок. Иш-кей-най была для Шоз-дихихи таким же другом, как и другие мальчишки.
Но сейчас вдруг она показалась другой. Шоз-дихихи казалось, что он почти боится ее. Иш-кей-най тоже почуяла изменения, но будучи женщиной, она меньше озадачилась этим, чем Шоз-дихихи, и совсем не испугалась. Она только притворилась испуганной.
Она робко протянула ему свой кусок мяса, и он зубами оторвал кусок. Решив не обременять себя словами, они просто сидели рядом, пережевывая жилистую конину.
Иш-кей-най подняла голову, тряхнула взлохмаченной копной волос, поймала его взгляд и улыбнулась. Затем она быстро посмотрела вниз и хихикнула. Шоз-дихихи криво усмехнулся и наклонился немного ближе, пока его обнаженное плечо не коснулось ее плеча. Иш-кей-най снова посмотрела вверх чтобы улыбнуться, и вниз чтобы захихикать, пожав стройными плечами.
Медленно и с явным трудом юноша развязал грязный сверток, который носил много дней привязанным к поясу. Он был из хлопчатобумажной рубашки, которую паковщик мулов Мануэль купил когда-то в Гуаймасе.
От свертка исходил дурной запах, когда Шоз-дихихи с преувеличенной неторопливостью начал его разворачивать, а Иш-кай-най, теперь уже совершенно смело прислонившись к нему, наблюдала с все возрастающим интересом. Ни тот, ни другой, казалось, не обращали внимания на запах, который становился все невыносимей по мере раскрытия грязной ткани. Юноша отбросил последнюю складку и поднес к восхищенному взгляду девушки три гниющих скальпа.
-- Я, Шоз-дихихи, убил врагов моего народа! — сказал он -- На тропе войны с воинами моего племени я убил их, и вот доказательство!
— Шоз-дихихи скоро станет великим воином. — прошептала Иш-кай-най восторженно, прижимаясь к нему еще сильней.
Мальчик открыл мешочек из оленьей кожи, в котором хранил свои сокровища. Из него он вынул серебряное распятие и четки.
— Возьми это, Иш-кей-най! — сказал он -- Шоз-дихихи взял их в бою для Иш-кей-най!
Глаза маленькой дикой дивы были полны благодарности и гордости, и когда Шоз-дихихи обнял ее, она посмотрела ему в лицо и прижалась потеснее. Теперь она не хихикала, ибо свет великого понимания вдруг залил сознание Иш-кей-най.
Некоторое время они сидели в тишине, не обращая внимания на крики танцоров, на мерные удары эс-а-да-дед, погруженные в зарождающееся осознание чуда, которое вошло в их жизнь. Первым заговорил Шоз-дихихи.
-- Иш-кей-най скоро станет женщиной.
-- На следующей луне! -- ответила девушка.
-- Еще дважды должен Шоз-дихихи вступить на тропу войны вместе с храбрецами своего племени, прежде чем он сможет стать воином. -- продолжал юноша -- Только после этого он сможет привязать своего коня перед жилищем Иш-кей-най, чтобы дождаться ее ответа на его предложение. Иш-кей-най прекрасна. Многие воины желают ее. Шоз-дихихи видит, как они смотрят на нее. Будет ли Иш-кей-най ждать Шоз-дихихи?
-- Пока Чиго-на-ай не перестанет давать тепло и воды не перестанут течь, Иш-кей-най будет ждать! -- прошептала девушка.
В течение последующего месяца племя отправилось к небольшому соленому озеру, расположенному в горах Гилы, чтобы пополнить свои запасы соли. Там, на территории считавшейся нейтральной, были тогда несколько человек из навахо и небольшая группа пима, но никаких ссор не было, ибо таков был неписаный закон индейцев, которые веками приходили сюда за солью.
Даже птицы и звери были здесь в полной безопасности, так как ни одно живое существо не могло быть убито на этих священных берегах. Здесь сплетни и слухи со всех краев дикой страны передавались из уст в уста, воины торговали или играли в азартные игры, а скво добывали соль, и когда запасы были пополнены, каждое племя в полной безопасности возвращалось обратно в свою страну.
Вскоре после того как они добрались до дома, отец Иш-кей-най, будучи человеком влиятельным и богатым, отправил гонцов к ближайшим общинам апачей, приглашая всех на большое священное празднество посвящения, в честь вступления его дочери в женское сообщество, ибо Иш-кей-най исполнилось четырнадцать лет, и она перестала быть ребенком.
Приготовления шли несколько дней. Молодые парни ухмылялись и хихикали над Иш-кей-най, которая тоже хихикала в ответ, игриво прикрывая глаза рукой. Шоз-дихихи тихо смеялся в свое одеяло.
Обжаренный мескаль был замочен и оставлен для брожения. Другие мясистые части магуэя готовились на пару в выложенных камнями ямах. Камни эти сначала разогревались, потом них укладывали слой магуэя и покрывали мокрыми листьями и травой, на которые ложили второй слой магуэя, опять накрывавшийся слоем листьев и травы, и так далее, пока яма не заполнялась, и не была плотно забита землей, из которой торчало несколько длинных штыков мескаля, нижние концы которых были погружены в готовящуюся мякоть.
Магуэй готовился уже три дня. Все общины были собраны. Перебродивший мескаль был готов, и чтобы не подвергнуть сомнению их гостеприимство, мать Иш-кей-най приготовила достаточный запас тизвина для этого случая. Рабыня из народности юма приготовила тортильи по собственному рецепту. Там были вяленая оленина, мясо пумы, медвежатина и говядина; также индейки, куропатки и конина; были лепешки из муки мескитовых бобов грубого помола; были и высушенные на солнце плоды испанского штыка.
Во второй половине дня скво занимались последними приготовлениями к пиршеству; храбрецы с зеркалами и красками в руках украшали себя для последующих ночей танцев, а закончив праздничную раскраску, облачались в свои лучшие одежды, расшитые бисером и украшенные серебром или бирюзой. Надевали ожерелья - часто до дюжины - на дикие шеи, и серьги из серебра или бирюзы.
Готовилась и маленькая Иш-кей-най. Она надела новое, искусно расшитое бисером платье из оленьей кожи, низ которого был украшен крошечными серебряными колокольчиками - так же как и бока ее высоких мокасин; и она была увешана тяжелыми первобытными ожерельями, которые почти совсем скрывали ее горло и некоторые из которых опускались ниже талии.
Большая часть ее украшений из серебра и бирюзы была скрыта длинной тяжелой бахромой, которая ниспадала с краев ее широких рукавов и концы которой касались земли у ее расшитых мокасин; этого всего было достаточно, чтобы определить богатство и социальный статус ее отца.
Удлиняющиеся тени предвещали скорый приход гостей. По одному, по двое и по трое появлялись люди чи-хен-не, Белой Горы, чи-е-а-хен, чо-кон-ен и нед-ни, в стане бе-дон-ко-хе, чтобы отпраздновать посвящение в женщины девочки Иш-кей-най. Полная сентябрьская луна освещала их, когда они собрались на открытой площадке для танцев, со срезанной заранее травой. Сразу в ход пошли алкогольные напитки мескаль и тизвин.
В ближайших хижинах воины, которым предстояло начать танец, проверяли и подправляли свои наряды. В большом викиапе на одной стороне танцевальной площадки собрались вожди шести общин апачей, и там же сидела Иш-кей-най, выглядевшая очень маленькой, но будучи тем кем была, она совсем не трепетала и не боялась. С достоинством она сидела среди великих людей, но несомненно, в своем эльфийском сердце она смеялась над некоторыми из надутых старых вождей, как молодежь во всем мире склонна смеяться над стариками.
Скво вытащили штыковые стебли из готовившейся агавы, и попробовав нижние концы обнаружили, что она хорошо прожарена, и пиршество началось. В центре места, отведенного для танцев, горел костер, а с одной стороны на землю была уложена сухая бычья шкура. Около нее сидело несколько старых воинов, вооруженных длинными крепкими палками. Они начали тихонько стучать по шкуре. Сразу за ними двое других старых воинов ударили в эс-а-да-дед. Отец Иш-кей-най начал петь под бой барабанов, звуки его голоса монотонно то повышались то понижались, когда он воспевал красоту Иш-кей-най, ее послушание, ее силу, ее многочисленные достижения. Постепенно к нему присоединились и гости, подпевая в унисон ему и дополняя список достопримечательностей Иш-кей-най.
Внезапно из жилищ в начале танцевальной площадки вырвались леденящие кровь возгласы и вопли. Удары барабанов нарастали по темпу и громкости, пока звуки не стали раскатываться громоподобными волнами. Из нескольких викиапов выскочили молодые люди, высоко подпрыгивая, поворачиваясь, изгибаясь, и крича. На танцевальную площадку они ринулись, кружа вокруг центрального костра — странные, гротескные, варварские фигуры, замаскированные под медведя, оленя, буйвола и пуму.
Четыре раза они обошли в танце вокруг огня, когда другие воины, вооруженные копьями, луками и стрелами, вышли на танцевальную площадку в роли охотников, и закружили вокруг звериных танцоров, угрожая им своим оружием. Не испугавшись их, зверолюди продолжили танцевать дальше, пока наконец охотники не отбросили свое оружие.
По этому сигналу к танцу присоединились девушки. Когда первые из них вышли на площадку, молодые парни испустили дикий вопль, который разнесся в тихой аризонской ночи, отдаваясь эхом в мрачных каньонах и ущельях окутанных лунным светом гор, окружавших их со всех сторон. Они приседали, прыгали, трясли плечами и бедрами, образуя живой круг вокруг костра, лицом наружу, в то время как девушки занимали свои места во внешнем круге; девушки выстроились напротив воинов, лицом к ним.
Грохотали барабаны, танцоры кружились то на одной ноге, то на другой. Мужчины продвигались вперед, девушки отступали назад, к внешнему краю танцевальной площадки. Среди них гротескные, раскрашенные и с магическими головными уборами, кружились в священном танце шаманы, посыпая священным ходдентином парней и девушек.
Накай-до-кланни был там с Нан-та-до-ташем и многими другими известными знахарями из шести общин апачей. Столь большое собрание людей лишний раз указывало на богатство и могущество отца маленькой Иш-кей-най. Теперь мужчины отступали, пятясь к огню, а девушки наступали на них; так, вперед и назад, часами танцевали они, распевая священные песни своего народа, воздавая хвалу новой женщине их племени, Иш-кей-най.
И все время девушка оставалась в большом викиапе, не принимая участия в празднествах и лишь изредка поглядывая на то, что делалось снаружи. В конце четвертой ночи еда закончилась, мескаль и тизвин были выпиты, танцоры были измотаны, и шесть общин разошлись по своим лагерям, чтобы отоспаться. На следующий день Иш-кей-най тщательно выщипали брови — последний официальный символ ее прощания с детством. Через месяц ей выдернут и ресницы.
Шоз-дихихи был недоволен. Он не принимал никакого участия в празднике, разве что немного поел, и еще он пытался покурить, но с ужасными результатами. Это он мог бы сделать задолго до того, ибо убил уже крупную дичь и завоевал право курить, как всякий взрослый апач, но он не думал об этом до недавнего времени. Пример Иш-кей-най, внезапно перешагнувшей порог детства, пробудил в нем непреодолимое желание тоже казаться более зрелым.
Из викиапа Джеронимо он взял табак и скрутил его в высушенный дубовый листик. От уголька он прикурил эту традиционную апачскую пахитоску и в течение нескольких минут важно и с большим удовольствием расхаживал туда-сюда, запуская клубы дыма в луну; но вскоре ему стало плохо и пришлось срочно привалиться под ближайшим кустом. Некоторое время он был совершенно беспомощен, но вскоре смог развернуть свой ци-далтай и помолился ему, чтобы злой дух, вошедший в него вместе с дымом, был изгнан. Он долго молился, пока не уснул; и когда он проснулся, он точно знал, что его амулет обладал сильной магией, потому что болезнь прошла, оставив ему лишь легкое недомогание.
Возможно, что это болезнь сделала Шоз-дихихи несчастным, но были и другие причины. Одна из них – это особое отношение к Иш-кей-най не только молодых воинов, но также и некоторых стариков. Никогда раньше еще Шоз-дихихи не осознавал, как прекрасна и желанна Иш-кей-най, и видел, что другие юноши и мужчины тоже ее желали. Вскоре после большого праздника он увидел десять лошадей, привязанных к ее викиапу, и среди них он узнал боевого коня Ху, вождя нед-ни.
Четыре дня он смотрел, как они стоят там, так же как и их хозяин смотрел на них. Но Иш-кей-най не вышла и не накормила ни одного из коней и не повела на водопой. В конце четвертого дня, недовольные и разочарованные, появились посланники Ху и увели животных. После этого Шоз-дихихи сразу воспрял духом, и когда стемнело он нашел Иш-кей-най, присел рядом с ней, взял ее за руку, и снова услышал как она повторила, что будет ждать его всегда — хоть целую вечность.