Лесопилка работала без остановки. Наверно туда загнали зэков - кругом ни деревни, ни села, ни души, откуда ещё взять рабочую силу. Да в три смены, на круглые сутки... Привозили их откуда-то каждый день или бараки для них построили, чтобы жили они здесь, я не знал. Ничего нельзя было рассмотреть, даже сама лесопилка вечно утопала в тумане. Места здесь красивые, но климат противный. Весь год солнца не видно, всё в дымке. Мряка и сырость.
От лесопилки доносился непрерывный гул. Шум раздражал, особенно на фоне всеобщей тишины. Особенно ночью. Холм, где она стояла, был метрах в двухстах от моего дома. Дом, как и все строения в наших краях, был чем-то средним между сараем и усадьбой - с претензией на красивость, но с удобствами во дворе. Собственно, двора никакого и не было, потому что не было забора. Просто стоял дом с пристройкой, чуть поодаль нужник, а по другую сторону колодец. Все строения располагались отдельно. То ли чтобы при пожаре не сгорело всё разом, то ли чтоб не смешивать запахи.
Иногда сквозь ворчание лесопилки можно было услышать голоса. Слов разобрать не удавалось, но судя по резким выкрикам, это была ругань.
Иногда был слышен визг циркулярной пилы. Иногда треск. Иногда грохот брёвен. Тогда голоса звучали сильнее.
Очень редко шум лесопилки стихал. Тишина сразу заполняла все закоулки моей комнаты. Но уже через пару минут начинала мерзко выть циркулярка, потом срывалась на фальш под одобрительное гавканье голосов. Если к монотонности гула ещё можно было приспособиться, то эти трели с переливами казались невыносимыми. Если такое случалось ночью, я долго не мог заснуть. Иногда я выходил из дома и кричал, что было сил, пытаясь заглушить звуки, доносившиеся с холма. Я вопил до хрипоты, срывая голос, проклиная всех и вся. Но никто меня, конечно, не слышал, грохот не утихал и я возвращался к себе.
Как-то раз я задумался о том, как долго я живу в этом месте и всегда ли всё было так, как есть. Но почему-то не смог вспомнить.
И вот однажды у них что-то сломалось и машины перестали гудеть. Крики стали ещё громче, голоса ещё яростнее. Отдельные слова и целые фразы стали разборчивы. Грязная ругань и тюремный жаргон. Теперь стало совершенно ясно, что на лесопилке вкалывают зэки. Речь, словно из помойного ведра, была выражением безнадёжности и безрадостности их жизни. Но это не могло послужить оправданием. И я злился ещё больше на их голоса, чем прежде на шум механизмов.
Наконец, ближе к вечеру, поломку видимо устранили, потому что гул возобновился. На этот раз всё стало ещё громче. Странное дело, голоса звучали сильнее, позволяя расслышать каждое слово. Мне даже казалось, что они отвечали мне, когда я снова орал на них, требуя заткнуться. Этого просто не могло быть, они не могли меня услышать! Но голоса опять вступали в полемику, дразнили меня и поносили на чём свет. Я решил всё-таки заглушить эту чёртову какофонию во что бы то ни стало. Телевизор не работал, радио включилось, но только трещало, не в состоянии поймать ни одну волну. "Белый шум" из приёмника, сливаясь с шумом лесопилки, звучал просто издевательски. Я выключил радио. Я достал из шкафа проигрыватель и коробку с пластинками. Радиотехника 001, в былое время предмет гордости для владельца и зависти для окружающих. Одна только алмазная игла стоила целых сто рублей. К проигрывателю я подключил две огромные колонки. Настоящие, деревянные! О таких говорили: "Две колонки в двести ватт о любви моей кричат". Не знаю, сколько там было этих ватт на самом деле, но звук они давали мощный и чистый. Даже если включить музыку тихо, её было слышно везде. А по моей задумке включить их надо было на полную громкость. Я открыл оба окна, выходившие на холм и на каждое поставил по колонке, направив их на лесопилку. Вместе на один подоконник они бы и не влезли. Я выбрал пластинку с песнями ко Дню Милиции. Она затесалась в коллекцию в конце 70-х. Это точно понравится уголовничкам с лесозаготовок!
Даже самая первая песня, тихая и лирическая, о службе, которая "опасна и трудна", перекрыла все остальные звуки. А в конце диска должен был прозвучать мощный хор, убеждающий каждого урку в том, что "он меня вовек не победит". Этой песней обычно заканчивался концерт в Колонном зале Дома Союзов. Не дожидаясь, пока Александровцы заставят трястись весь лес в округе, я спустился к реке и решил порыбачить. Но звук Радиотехники, казалось, заставил вибрировать реку и распугал рыбу. Когда пластинка доиграла, я снова закинул удочку. Просидев так с полчаса и убедившись, что рыба ушла далеко и надолго, я вернулся домой. Шум проклятой лесопилки опять терзал слух. Помимо привычных речей зэков, временами слышался угрюмый хохот. Странная реакция на ментовскую лирику.
Причину смеха я понял, открыв дверь. Всё в доме было перевёрнуто вверх дном. Пластинки разбиты, проигрыватель сломан, звукосниматель с алмазной иглой торчал из разбитого зеркала. Колонки были сброшены с окон, динамики разрезаны. На стол и кровать вывалены горы мусора, объедки, дерьмо и рыбьи кишки. Этой дрянью были вымазаны стены, на потолке начертаны похабные рисунки и матюки, пол залит какой-то зловонной жижей.
Уголовная мразь нанесла мне визит и теперь радостно ржала, представляя мою реакцию.
Дом не подлежал ремонту и очистке. Он был осквернён. Я удивился тому, что я совсем не чувствовал злости. Я просто знал, что делать. Я знал, что будет дальше. И по другому быть не могло.
В сенях был вход в подвал, который никто из них не заметил. Из подвала я достал бутылку с маслом, полную канистру керосина, АКМ с подствольным гранатомётом, несколько гранат и два полных магазина, перевязанных вместе изолентой. Масло я вылил на пол и залил в бутылку керосин. Потом я оторвал рукав от рубашки, смочил его керосином и заткнул им бутылку. Стоя на пороге комнаты, я поливал из канистры стены, стол, разбитые колонки, насколько мог достать, не заходя в комнату. Пока не кончился керосин. Я поджёг дом и вышел. Перед домом я повернулся спиной к разгоравшемуся огню, так чтобы он освещал холм и лесопилку впереди. Теперь её очертания стали отчётливее. Цель была видна. Поставив бутылку на траву, я зарядил автомат. Первая граната влетела в тускло освещённый проём окна, разбив стекло и глухо ухнула внутри. Вопли стали такими громкими, что у меня заболела голова. Я поднял бутылку и пошёл к холму, временами останавливаясь для новых выстрелов. Когда последняя граната влетела в развалины лесопилки, я уже был метрах в тридцати от неё. Я поджёг край тряпки и бросил бутылку на просевшую крышу. Проклятое здание как-то вдруг запылало всё сразу. Испуганные тени заметались, принимая очертания человекоподобных существ. Только они не были людьми. И жалости у меня к ним не было. Была лишь решимость уничтожить их всех до одного.
Когда у меня кончатся патроны, я возьму автомат за ствол и буду бить их прикладом, как дубиной. Если им удастся отобрать у меня "калаш", я буду их рвать голыми руками, раздирать зубами, пока все твари не сдохнут.
Будь их хоть в пятеро больше,
Никто отсюда живым не уйдёт.
Что это была за песня?
Труп находился посреди очага возгорания и доступ к нему был обеспечен только когда пожар полностью потушили.
Причиной смерти явились не ожоги и не удушье, а кровоизлияние в мозг. Вызвано оно было воздействием редчайшего насекомого, обитающего на одном из тропических островов. Крошечный паразит забирается в тело через ушную раковину и стачивает ушную кость в труху. При этом деформируется барабанная перепонка, что вызывает частые и порой непрерывные слуховые галлюцинации, усиливающиеся со временем. Постепенно жучок подбирается к мозгу, что в свою очередь вызывает зрительные галлюцинации. Проникновение в мозг приводит к летальному исходу.
Личность погибшего, равно как и где он умудрился подцепить этого паразита, а также причины возгорания так и остаются невыясненными.
После того, как лес потушили, стало удивительно тихо.