Долго злиться на друга Роберт не умел — да и не до этого: слишком много тропинок, лесов вдали, у реки, оставались неизведанными; так что друзьям было чем заняться. Однако лето неотвратимо заканчивалось; пора было думать и о возвращении — но пока что об этом больше думал Смит как самый старший в их компании.
Герберт Смит, учитель из Школы этической культуры, наконец закрыл чемодан — он и его двое бывших учеников возвращались с каникул в Нью-Йорк из Нью-Мексико, где родители Роберта — одного из этих двоих учеников, хоть уже и бывших — сняли на лето дом.
Сам Герберт изначально не собирался на эти юго-западные пустынные земли; однако родители Роберта, очень уж настаивали, чтобы мистер Смит взял их отпрыска с собой.
— Он рассказывал, вы неплохо ладите.
— Возможно, — Герберт Смит и в самом деле с удовольствием проводил со своими учениками немало времени и во внеурочные часы; тем более что с Робертом или Френсисом можно было общаться на самые разные темы.
— Роберту бы не повредила такая поездка. К тому же я слышал, мистер Уэверли тоже был рад вашей компании.
Уэверли был ещё одним учеником Смита; в прошлом году учитель брал его с собой в поездку по Колорадо.
— Да, он не доставил мне неудобств. Думаю, впрочем, и Роберт не доставит их.
— Значит, мы договорились? — Джулиус протянул руку, и Герберт её пожал. Поездка куда-нибудь в горы в довольно приятной компании, почему и нет?
Расходы Оппенгеймеры обязались возместить — хоть учитель и не нуждался в деньгах; свободного времени Герберту хватало — да и поездка в горы выглядела куда интереснее одних и тех же улиц Нью-Йорка; к тому же его подопечный, к которому Герберт успел привязаться за те пару лет, что он его учил и которому пришлось пропустить из-за болезни год учебы в Гарварде, выглядел не слишком хорошо — видно, что сидеть дома подростку было не слишком весело. «Наверно, на свежем воздухе ему станет лучше...»
Начиналась поездка тоже странно; Герберт немало удивился, услышав от Роберта просьбу взять его фамилию. Подросток дождался, пока родители точно не смогут его услышать, и рассказал свою затею.
— Но... Зачем это тебе? — Смит с трудом взял себя в руки.
— Чтобы вы и я могли ехать как братья, — юноша произнес это как нечто совершенно очевидное и само собой разумеющееся.
— А... Ну... Я не думаю, что там так уж плохо относятся к...
— К евреям, да, — кивнул Роберт. — Но... Ладно, неважно... — юноша отвернулся, как будто нервничая; учитель вздохнул, но промолчал.
К счастью для Герберта, продолжилось путешествие куда более удачно. Спустя пару месяцев как они прибыли в дикие земли Нью-Мексико, его подопечный уже не походил на того неуклюжего, замкнутого и высокомерного подростка, каким он казался одноклассникам в школе. Напротив — и Поль Хорган, и Френсис Фергюсон охотно проводили с Робертом все дни, обучая его верховой езде.
— Лихо ты, — усмехнулся как-то Френсис. — По тебе и не скажешь, что никогда в седле не сидел.
— Наверно, повезло с учителями, — Роберт улыбнулся, искренне и широко.
Герберт Смит, подкидывающий время от времени хворост в костёр, кашлянул; Френсис усмехнулся, встал с нагретых камней.
— Скоро вернусь.
— Угу... — Роберт так и не отводил взгляд от язычков костра.
Некоторое время учитель и ученик — хоть теперь и бывший — молчали, глядя на пламя.
— Смотрю, тебе тут нравится, — начал Герберт.
— Здесь здорово. Родители мне таких мест не показывали, — Роберт сунул ветку в костёр.
— Наверно, им не до этого. Твой отец постоянно в работе...
— Но в лагерь же нашёл тогда время приехать... — голос подростка прозвучал резко.
— Не совсем понимаю... Расскажешь?
Роберт, поёжившись как будто от холода, кивнул не сразу.
— Ну... — подросток, опустив голову, молчал уже долго, и Смит не сразу решился заговорить. — Должно быть, нелегко тебе пришлось. Даже не знаю, как бы я справился, — начал осторожно учитель. — Но, думаю, твой отец просто переволновался... Думаю, ты ему дорог.
Роберт всё ещё молчал — но и уходить не собирался. «Уже хорошо...»
— А ваш отец? Вы с ним дружили? — Герберт растерялся, когда Роберт наконец подал голос.
— Как сказать... — учитель задумчиво подложил в огонь пару веток. — Самое большее, что он спрашивал — про оценки в школе.
— Вот как... — Роберт замолчал, отрешённо глядя на пламя.
Это был первый и последний разговор Роберта о семье. Подросток, на взгляд Смита, оставил тяжёлые мысли позади и теперь куда чаще улыбался; от уныния и усталости, казалось, не осталось и следа. Но иногда его поведение неприятно удивляло учителя — как пару минут назад. Смит просто попросил Оппенгеймера помочь сложить куртку, на что Роберт, пристально глядя на него, тихо ответил:
— Конечно... Сын еврейского портного ведь должен в этом разбираться?
Герберт даже не успел открыть рот, когда его бывший ученик... Сложил куртку и протянул ему.
— Э... Спасибо... — И как его понимать? Странный этот Оппенгеймер, странный... Но да пора ехать.
Смит всячески старался не думать о Роберте; бывший ученик, в свою очередь, тоже мыслями был далеко от вечно солнечного огненно-рыжего Нью-Мексико. Предстояло возвращаться назад, в Нью-Йорк, а затем — в Гарвард. Но вместо радости от долгожданного университета юноше было тоскливо. С грустью думал он про столь чудесную компанию, которой Роберт в кои-то веки не тяготился; про плоскогорья, усыпанные низкой травой, с редкими кактусами, пещеры и скалы, словно сошедшие с картин, как ожившая сказка; про сам воздух, как будто наполненный духом той старой, дикой и вольной Америки...
Юноша молча смотрел в мрачное ночное небо. Снова вернулось одиночество — словно внутри пустота, и непонятно, чем ее заполнить; и отвлечься не помогают ни книги, ни попытки писательства. Может, Френсис и прав — про писанину эту? Может, в самом деле уже бросить — ему виднее, он понимает больше...
— Так себе рассказы, — без предисловий заявил тогда Френсис, даже не дочитав набросок.
— Но почему? — голубые глаза Роберта чуть задрожали, но голос подростка оставался спокойным.
— Герои всё ещё никуда не годятся. Этим даже моя бабушка не заинтересуется. И сюжет избитый.
— Но... — Оппенгеймер вздохнул, молча убрал тетрадь, заляпанную кляксами, и перевёл взгляд на окно, где виднелись хребты Норт-Тручас. Вот бы туда...
Но лето заканчивалось; времени на прогулки верхом оставалось всё меньше; пора было в город, к родителям, брату и книгам — и в Гарвард, который и так запоздал на год... Но на прощание будущий студент решил прокатиться как следует — и Оппенгеймер предложил всем проехать через высокий заснеженный перевал Норт-Тручас. Правда, Смит почему-то побледнел, когда слушал... Наверно, тоже хотел предложить? Так что этим утром Роберт собирал вещи; Френсис отлучился — наверно, болтал с Полем; Герберт Смит, старший в этой компании, снова вздохнул, но ещё раз спросил у Роберта:
— Ты и правда собираешься... Через Норт-Тручас?
— Естественно, — бывший ученик пожал плечами. — Там мы как раз ещё не были. Но я уже видел, там красиво!
Смит закатил глаза. Да, там, в горах, самая высокая из которых достигала высоты в почти четыре мили, в самом деле должно быть красиво, но...
...Но идти по снегам без подходящей одежды, обуви, припасов — а в тех горах, несмотря на лето, всё оставалось покрытым снегом — слишком опасно, слишком безрассудно!
— Но разве там не выйдет слишком долго? Вам ведь в Гарвард...
— Да куда Гарвард денется, — отмахнулся Роберт. — И что там долгого...
«Вот ведь упрямый...»
— Хорошо, — Смит, задумавшись, вынул две спички. — Если вытянешь длинную, поедем твоей дорогой, короткую — той, что через Лос-Пинос.
— Идёт, — Роберт честно зажмурился, тыкая наугад.
Смит, затаив дыхание, посмотрел на выбранную деревяшку. «Слава богам, никаких «замёрзнуть насмерть...»
...Путь, по которому Смит с бывшими учениками возвращались к Альбукерке, в самом деле оказался спокойным. Скалы с заснеженными даже в знойные июльские дни вершинами, желтоватые долины, простиравшиеся от горизонта до горизонта, остались позади. Друзья возвращались в Нью-Йорк — хоть Роберт и Френсис и покинули город небоскрёбов в конце августа.
В Гарварде дороги Фергюсона и Оппенгеймера разошлись. Роберт, всё ещё раздумывающий, станет ли он химиком, или инженером, или архитектором, почти не виделся с Френсисом, который как будто сразу влился в клуб писателей-любителей. Роберта туда никто не звал, так что встречи со школьным другом проходили всё реже. Впрочем, подросток, решивший, что тратить четыре года на здешнюю программу незачем, ведь можно успеть за три, если не слушал лекции, то сидел за стопками книг, общаясь лишь с одним однокурсником, который тоже изучал химию. Фред Бернхейм жил в том же общежитии, что и Оппенгеймер, их комнаты оказались рядом, так что случайное знакомство двух одиноких студентов из еврейских семей привело их к дружбе.
— Не хочешь прогуляться?
— Не... Немного занят...
— Снова постоянная Планка? — последние дни Роберт только и говорил, что об этой величине, но Фред никак не мог вникнуть.
— Угу...
— Как знаешь. А я пройдусь. Там прохладно сейчас.
Бернхейм привык, что его друг почти не бывает в чьём-нибудь обществе, кроме его; так что Фред бы удивился, заглянув в одно из писем Роберта к Герберту Смиту — подросток часто ему писал. «Я совсем не одинок»? «Тут много ребят, мы часто веселимся вместе» — и это тот парень, который почти не вылезает из своей комнаты?..