— Мам, смотри, гигантская черепаха... Ну, смотри-смотри, вот же... Обалдеть...
Мама тащила дочь за руку, нащупывала список покупок в кармане и нервно оглядывалась.
— Ну мам, мам, она жуёт травку, — девочка растянула дырку в рукаве маминого кардигана.
— Это не черепаха, — устало объяснила женщина, — простой куст.
В магазине мама пошла за тележкой, попутно приглядывая, как дочь направилась к прилавкам с фруктами и овощами.
Глядя на яркие стеллажи, девочка представила, что ночью грабитель прятал здесь церковный витраж, замешкался и уронил на скучные прилавки. Разлетевшись, осколки заблестели разными цветами, рассыпались по углублениям, и теперь, так замечательно радовали глаз. А запахи! Как странно пах базилик и по-домашнему тепло — бананы? А клубника сохранила аромат почвы и прохладу утренней россы. Коснувшись мандарина, девочка почувствовала, как природа всё ещё пульсировала в нём жизнью.
— Мам, замри, — сказала девочка с напряжением, указывая на упавший помидор, — красный цвет!
— Не тыкай пальцем, — отозвалась женщина, с трудом выкатила тележку и зашагала в молочный отдел, чуть не раздавив помидор. — Поторапливайся.
Стеллажи показались маме кривыми и уродливыми. Список покупок смялся в потной ладони, дома женщину ждали утюг и бельё, а ещё предстояло приготовить ужин. Если она не покончит с делами до возращения мужа, он устроит истерику. Снова.
И мать ускорилась.
Мир для женщины поблёк и выцвел, когда родилась дочь и пришлось бросить вязание — любимое дело. О беззаботной жизни напоминал угол коробки со спицами и клубками шерсти, который торчал из-под маминой кровати.
Под кардиганом старое платье. Мать двигалась резко и стремительно, словно пыталась вырваться из хватки липкого теста. Она убирала локон, падавший с причёски на лицо, которая больше походила на гнездо, чем на укладку. А в голове трещало без умолку: «молоко — яйца — сыр; молоко — яйца — сыр...». Слова заглушали увлекательные звуки, которыми дочка наслаждалась с широкой улыбкой: забавное поскрипывание тележки — ни дать ни взять мяуканье, шуршание пакетами на кассе — шёпот и хихиканье, а гудение холодильников напоминало горловое пение индейцев.
Мама взяла с полки яйца, а девчушка улыбнулась упаковкам конфет в соседнем отделе: со вкусом миндаля, винограда, корицы и лимона. Женщина направилась к сыру. Дочка прыгала справа и держалась за тележку, чтоб когда мама повернула, она отвлеклась от сладостей и посмотрела на дорогу.
Но женщина шла в вязком тумане, наведённым заклинанием из трёх слов, и не заметила на пути дочери небоскрёб из банок горошка.
Консервы разлетелись по помещению в миг, блеснули в свете ламп, словно брызги разбившейся волны.
Мать вздрогнула, когда одна из банок прикатилась к лодыжке.
И три слова сменились предложениями, которые не произносятся вслух. Женщина не сдержалась — фразы летели, стреляли грубой правдой:
— Всё, достала...как я устала от тебя...вечно ты во что-то вляпаешься и всё испортишь...когда же ты повзрослеешь? станешь осмотрительнее? кончишь витать в облаках?
...и схватив за руку, повела на кассу.
Когда они выбежали из магазина, девочка с красным лицом и набухшими глазами заметила, что фрукты, овощи и упаковки конфет — вымерли. И больше не светились. А когда они трусили через залитый солнцем парк, девчушка поняла, с болью и тревогой, что добрая и гигантская черепаха, и вправду, обыкновенный куст.