4шабаш
А в глазах у Жени такая каша, что никогда ничего не поймёшь. Я думаю, в этой каше он пытается притопить свои комплексы неполноценности и технофильное либидо. Вообще, он интересный тип. Всегда здоровается с тобой за руку так, как будто делает тебе огромное одолжение. Руки у него всегда гладкие и тёплые, как живот у кошки. Говорит Женя без умолку обо всём, часто импровизируя (толча воду в ступе) одну и ту же мысль, хотя мысль – это громко сказано – мысли у него появляются сразу же после прочтения книг или просмотра фильмов, и, задержавшись в околомозговом пространстве на несколько секунд, быстро исчезают и заполняются домыслами или того хуже – недомыслием. Он худощав, длинен, близорук, ленив и белобрыс. Волосы у него жидкие и всегда создают впечатление облитых жирным молоком. От частого курения женины голубые глаза подёрнуты белесоватой дымкой.
Есть сексуальные маньяки и эротоманы, Евгений же банановый маньяк и кофеман. Он может есть бананы с солью, перцем, горчицей, под острым соусом, под «шубой», фаршированные печоночным паштетом, квашеные, маринованные, запечённые в тесте и жаренные на машинном масле. Но больше всего он любит их есть с кофе. А ещё Женя любит «мистику» и «эзотерику». Его комната забита любимой литературой (по большей части низкопробной) и видеокассетами того же содержания.
Мистика в переводе с древнегреческого – «тайна». Эзотерика – тайные знания. Скажите на милость, какие могут быть тайные знания, если их издают массовыми тиражами, и их может купить всякий обыватель. Это уже не эзотерика, а газетные репортажи. Настоящая эзотерика – это то, что знает один, максимум двое. Ладно, можно поделиться тайной и с большим кругом, но чтобы это была Тайна. Она передаваться из уст в уста и запоминаться наизусть, её должны хранить как зеницу ока и даже пуще, а не печатать ленинскими тиражами. А у него, пожалуйте, все полки завалены тайноведческой литературой (чуть не сказал макулатурой).
Женька всегда отмахивается: эротика меня не интересует, меня интересует эзотерика. Он не замечает, что все пропускают его слова мимо ушей – эротика может не интересовать только слепого и глухонемого, разбитого параличом импотента. Даже пуритане и джайнистские аскеты интересуются эротикой. Конечно, свои мысли я не выражаю вслух и даже не намекаю на них жестом. Я сижу тихо, попиваю кофе и гляжу на серо-голубую кобру дыма, плавно выползающую из никотиновых джунглей и рассыпающуюся под потолком на сотни маленьких горгоновых змеёнышей.
Вот уже четверть часа Женя рассказывает о загадочном случае, происшедшем с его другом Максимом. За полчаса до моего прихода тот звонил Жене и поведал престрашнейшую историю: якобы он повстречал самую настоящую ведьму – она де в том сама призналась, а затем как сквозь землю провалилась.
Я поинтересовался, не пил ли парень накануне и не глотал ли неведомые заморские лекарства и отравы. Женя посмотрел на меня обиженно: мол, опять ты лезешь со своим скептицизмом. Он сказал, что Макс тоже занимается (занимается! как звучит-то!) мистикой, и такое с ним вполне могло произойти. А вот с тобой (то есть, со мной), говорил Женя, такое никогда не произойдёт. Я хотел возразить на это, что не курю «мистическую травку», и на меня не сваливаются с неба (или выходят из-под земли) видеоведьмы, но в это время раздался звонок в дверь. Женя пошлёпал открывать. Стены его комнаты смотрели на меня надменно и презрительно сквозь ресницы обшарпанных обоев: Фома неверящий. Полки с «мистической» литературой вообще отворачивались от меня, а видеокассеты в тумбочке брезгливо отгородились стеклом и погрузились в себя. Я действительно не верил в эту историю и не удивился, если бы у этого Макса оказались осоловелые глаза и припухшее лицо (а это он звонил). Но я ошибся. Передо мною стоял стройный, симпатичный, черноволосый парень с ясными зеленоватыми глазами. На фоне узкого, шкливотинного Женьки он казался бургундским рыцарем. Максим был, если так можно выразиться (хотя этот термин применяется к женщинам), сексапилен. В таких влюбляются с первого взгляда, ну максимум со второго. Таких женщины (всех возрастов) и девушки любят, а не просто уважают, как, например, меня. Когда-то давно один мой знакомый сказал мне: «Тебя женщины уважают, но не любят». Я не огорчился – ведь я их всех люблю (иногда даже очень некрасивых) и уважаю, хотя многие из них этого и не заслуживают. Многие женщины просто боятся меня, а не я их, как думают некоторые. Я просто соблюдаю дистанцию (впрочем, как и с мужчинами), а их это пугает. Непонимание – кровь и плоть недоверия, но также душа и сердце тайны. Если все всё сразу поймут, то можно вешать амбарный замок на мастерской творения, вешать на гвоздик в клозете черновик космогоний, скатывать ковёр-самолёт, на котором ты облетаешь вселенные и погружаться в мёртвую летаргию. Я заметил, что когда человек искренен, его не понимают. Им могут восхищаться, ему могут аплодировать, но не понимают, тем более не принимают. Его искренность возбуждает других, но его самого всегда сторонятся.
Моя искренность обескураживала, а иногда и возмущала Лину. И всё из-за того, что я правдиво и открыто рассказывал ей о своих сексуальных и сюрреалистических фантазиях, о своих маленьких извращениях и маниях, о своих бредовых, но безобидных идеях. Она частенько спрашивала: «Ты сумасшедший?» А я ей отвечал: «Я поэт». И она поражалась ещё больше. Она любила, когда я ей лгал, но делал я это редко. Я не люблю лгать. Вообще большинство женщин любят, когда им лгут, да и сами любят лгать.
Ия тоже всегда виляла как лиса. Она была лесбиянкой, но никогда не произносила этого слова при других. Среди масс она была пуританкой и пай-девочкой. Не смотря на её приверженность сафической любви, мне всё же удалось проникнуть в её будуар и пообщаться с ней на незатейлевом языке братьев наших меньших. А когда я расхваливал приёмы и позы, которыми пользуются представители фауны, она морщилась, будто проглотила целый стакан сока алоэ. Многие боятся искренности, как чёрт ладана, а в подсознании тайно пожирают райские яблочки.
Во второй раз я слушал «мистическую» историю Макса, но теперь уже из первоисточника. Однако она звучала также банально и глупо, как и из уст комментаторов. Десятиобходным намёком я дал понять, что это была четырёхмерная галлюцинация под воздействием сексуальных чар девушки. Но меня даже отдалённо не поняли. А потому и не обиделись. Два друга-мистика отчаянно ломали головы что бы значила эта встреча. И главный вопрос – куда испарилась эта, так называемая, ведьма. Гипотез бло как нерезаных собак (городской фольклор): от сверхнаучных (спонтанное экстрагонически-аннигилирующее преломление антимиров) до околонаучных (сумасшедшая гуманоидка) и безнаучно-обывательских (чертовка из пекла вылезла). Мне стало до того скучно, что я закурил ещё раз, хотя минуту назад бросил окурок (обычно я так часто не курю). В складках расплавленного голубоватого дымного шёлка я предался своим мечтам, отгородившись от этих сатанологов непроницаемыми стенами своей метафизики.
Хорошо бы написать энциклопедию Тайны. Каких только энциклопедий не создало человечество: детских, британских, литературных, медицинских, домашнего хозяйства и т.д. Но не была ещё написана энциклопедия Тайны. Её нужно было бы писать обязательно на чёрных листах. Чёрной тушью. Кистью. Как писали китайские каллиграфы. Читать её нужно было бы изнутри, а не извне. Читать её нужно было бы душой, а не глазами. Чутьём, интуицией, сердцем, кожей, ресницами, глубиной микрокосмоса, смутным переживанием, всегдашней тоской, несокрушимой радостью. В этой энциклопедии растолковывалась бы тайна жизни, и кто бы прочёл эту книгу до конца, тот с удовольствием бы отметил, что тайна жизни завернула себя в ещё более непроницаемый кокон, и в своей недостижимой чёрной глубине стала абсолютно прозрачной, как всепронизывающий дух…
… Нелли. Что за Нелли? Я вдруг стал размышлять вслух.
Максим повторил, что так звали ведьму.
- Как ты думаешь, куда она исчезла? – он с такой надеждой посмотрел на меня, как будто от меня зависело жить ему дальше или умереть.
- Я думаю, она спряталась у тебя за спиной.
Этот по-земному гениальный ответ сначала огорчил его, а потом позабавил. Он воспринял его как шутку. Но я и не думал шутить.
- Ну его! – махнул рукой Женька, - он тебе ничего толкового не скажет. – Если он отрицает множественность обитаемых миров…
Глаза Макса стали как два грецких, неочищенных от кожуры, ореха. Он смотрел на меня так, будто я был какой-то трицератопс. Я встал и стал вещать. «Человек уникален и един как Бог. Другого такого существа нет ни в одной вселенной, сколько бы их ни было. Не может быть два Бога, не может быть иного существа, подобного человеку, существа, которое было бы наделено божественным разумом. А все ваши инопланетяне – это гиперсексуальные галлюцинации на почве неудовлетворённости, это либидиозные сгустки энергии, которые спонтанно выплёскиваясь и переливаясь через край, материализуются, и вы можете увидеть всё что угодно, даже самого себя снизу и со стороны заднего прохода. И твоя ведьма именно этот случай. Ты регулярно живёшь с женщинами?»
Макс смотрел на меня как хмельная коза. Наконец он выдавил: «Слушай, а ты не сексуальный маньяк?»
Я улыбнулся.
- Да он… - Женька схватил Макса за плечо, - поменьше его слушай…
Я ушёл, не потому что обиделся или обидел «мистических близнецов», а потому что они мне мешали мечтать, а я им мешал строить логично/алогичный ведовской небоскрёб.
Идти было некуда. Я собственно и зашёл к Жене, чтобы убить время: дома мать не даёт покоя, библиотека закрыта, а до свидания с Анжеликой ещё целых три часа. Сегодня надо будет ей сказать, что у нас разные пункты назначения, а то она уже видит во мне потенциального доставщика материальных и околодуховных благ, патриарха двухэтажного особняка, императора автомобилей, видеомагнитофонов, купюр, акций, счетов… Она хочет мужа, её мать хочет зятя, а я хочу того, чего я хочу. Анжелика красива, ничего не скажешь, но я не хочу обладать её красотой всю жизнь, тем более в двухэтажном особняке. Это слишком банально и приземлённо. К тому же смертельно скучно. Лучше сегодня последний раз влезть ей под юбку и с богом…
Однако же надо убить где-то три часа.