- А давайте мы почаевничаем. Я свежий чаёк заварил, с сибирскими травками, специально для вас привез, напомнить о родине. А и поговорить надо, а то приютили старика с внучкой, а не знаете, что мы за люди. И сестра моя Варвара, когда звонила вам, поди, сказала, что Костя наш придурок. А-а, улыбаетесь, значит, точно, сказала. Да я на нее не в обиде, это она не по злобе, а жалеючи. Когда затеял я все, она ругала меня, говорила, мол, в детдоме ребята присмотрены, а куда ты на седьмом десятке такую обузу на себя берешь? Обузу...
Ладно, мы с Варварой двое в живых, а было нас четверо. Ругала-ругала, а как понадобилось Дашу везти на операцию в Москву, так вас нашла, и договорилась. Свой своему поневоле друг, недаром русский народ говорит.
Кстати, Дашу хорошо устроили, эта детская клиника ну чисто дворец, все красиво, картины кругом, стены белые, врачи приветливые. В палате с Дашей четверо — две мамочки с малышами и девочка-подросток. Даша найдет общий язык с ними, детдом научил.
Я при Даше не затевал разговор, хоть и большая она, скоро шестнадцать, и знает про все, но зачем бередить ей душеньку...
Ну ладно. Я вам расскажу о том, что приключилось с нами, коротенько расскажу, чтобы не утомлять вас, но было бы понятно.
Все, как у всех у нас было. После школы отслужил я, военно-техническое училище закончил, звездочку дали, потом вторую, я за них пенсию получил, говорят, механик я неплохой. Пришла пора и удачно женился. Сами видите, росточком я не вышел, как говорится, метр с кепкой, но по молодости симпатичным был, шустрым, и жена мне досталась хорошая.
Жили дружно, дочку родили, потом сына. Настя довела детей до школы и на работу вышла, жили, горя не зная, а оно нас за дверью караулило.
Вдруг заболела Настя, долго мы по всем врачам ходили, по больницам, и сказали нам, наконец, что болезнь у Насти наследственная и не лечится она, нет таких лекарств. В муках умерла моя Настя на моих руках. Во-от...
Остался я один с детьми, трудновато пришлось, но справился, закончили школу детки мои, дочка вскоре замуж вышла за хорошего парня, девочку родила, я за них радуюсь. Сынок ушел в Армию, а вернулся не один, привёз девчонку Веру, молоденькую, испуганную, славную такую и уже, вижу, беременную.
Отдал я им свою квартиру трехкомнатную, сам купил в предместье небольшой домик с участком и стал там жить, но ребят частенько навещал, да тоже благодарил Бога, мирно и ладно жили ребята.
Вскоре и девочка родилась, как раз эта Дашенька, что вы видели. Любимица моя, много я с ней возился, помогал Вере, пока она осваивалась с материнством.
Да еще, не успела Даша подрасти, как вторая девочка родилась, за ней третья, а потом и, представьте себе, четвертая. Ну просто девичья рота. Сын смеется, радуется, говорит, на этом не остановимся, всех вырастим, сколько даст Господь.
А Вера-то стала такая ладная, гладкая, такой рожать да рожать, и с домом управляется, и дети ухожены. Все было хорошо в моей жизни, радуюсь за всех, да вдруг звонит мне зять и сообщат, что дочка моя заболела. Кинулся я к ним...
Давайте я горяченького чайку вам плесну, этот остыл уже, давайте, давайте...
Не буду душу вам рвать подробностями, вижу, что переживаете, скажу коротко - умерла дочка, как и мать ее. Наследственная неизлечимая болезнь...
И зачем они Богу понадобились так рано?
Говорят, беда не приходит одна, и верно говорят. Стал я вдруг замечать, что сын погрустнел, выпивать начал. Ну, думаю, о сестре печалится, они дружны были. Успокаиваю себя и боюсь совсем другого, но не признаюсь, отбрасываю это другое. Вера молчит, не жалуется, но я сам вижу, что дело неважно.
Пьет сын, скандалить дома начал, недоволен всем вдруг стал, а когда я увидел синяк под глазом Веры, вызвал сына на откровенный разговор.
Сын слегка был выпивши, отрицать все начал, но я построжал, стыдить стал, а когда до детей дошел, он и раскрылся, мол, детей я сиротами оставлю, не успею поднять, умру, говорит, как мама и сеструха.
Обомлел я, замямлил что-то несуразное, мол, неизвестно еще, это только у женщин. Обнял он меня совсем уже трезвым голосом говорит, что успел провериться после смерти сестры и подтвердили врачи его болезнь.
Не знал я, чем можно его утешить и молча ушел. И в своем домишке за городом завыл я чище волка.
Да вы пейте чаёк, пейте, не расстраивайтесь, это уже прошло и пережито. Расстроил Вас? Ну что возьмешь с придурка, придурок и есть, не удержался, пожаловался...
Теперь осторожней постараюсь, без эмоций. Но как?
Больше недели я у ребят не был, не знал, как вести себя, что предпринять?
Решилось все без меня. Не был я свидетелем и могу рассказать вам о случившемся со слов Веры, хотя она и сама не понимает, как все произошло.
В общем, как Вера рассказывает, пришел мой сынок домой поздно и очень пьяный, потребовал ужин. Вера принялась готовить, хлеб нарезала и стала резать колбасу большим кухонным ножом. И тут прямо через стол он с кулаками на нее кинулся, она оттолкнула его и убежала в комнату к детям. Слышит- упал. Ну, она решила, мол, пусть спит там до утра, но немного спустя заглянула на кухню, увидела кровь и подняла панику, конечно. Побежала к соседям, вызвали «Скорую», полицию и закрутилось дело. Одно ранение, только одно и прямо в сердце, мгновенная смерть.
Вера клянется, что и не поняла, что ножом-то ударила мужа, нож в руке у нее был, не отрицает, но она только оттолкнула мужа и все.
Умер сынок мой, болезнь его не достала, а достал острый нож в руке любимой жены... Может, так милосерднее?
Одному Богу известно, и он всем нам судья.
Веру тут же забрали, утром детей опека увезла куда-то, а я сам не свой был.
В общем, вскоре сына похоронил, Веру осудили на четыре года, лишили материнских прав и детей, всех четверых, оформили в детдом, как круглых сирот.
Тут и началась моя Голгофа. Хожу я в детдом, как на работу, каждый раз слушаю горький детский плач. В любви и заботе девочки жили, а там все чужие люди. Старшие-то хоть понимали безвыходность, а маленькие недоумевают, ревут, требуют и маму, и папу тоже.
Сердце мое разрывалось от жалости, я ведь любил их, своей семьей считал и один опять остался. А девочки просят меня, умоляют, чтобы взял их домой. Дашутка моя мне обещает помогать, уверяет, что справимся мы, если будем дома и вместе.
Что мог ответить им одинокий старик-пенсионер? Знал я, что просят они почти невозможное. Кто отдаст под мою опеку четырех девочек?
Врагу не пожелаю я тех мук, что терзали меня почти год. И решился я, как говорится, идти на таран, добиваться права на опеку над своими внучками, не выносила душа их страданий и плача. Права Даша моя, справимся мы вместе, а и мир не без добрых людей, тут я тоже прав оказался, много на Руси доброго народу, быстро откликнулись. Вот хотя бы и вы - незнакомых людей привечаете и еще про судьбу мою рассказ слушаете.
Но легко сказать, что решился, а как это выполнить? Если бы знали вы, в каких кабинетах я побывал, каким людям кланялся, но добился, разрешили собирать документы, по которым вопрос об опеке над внучками будет решать комиссия.
Стал собирать разные справки, тоже набегался, но уже была надежда, а это великое дело, надежда силы дала мне, правда немного. Но документы собрал, сдал под роспись. С хорошей вестью заехал в детдом, Даше рассказал и увидел, наконец, как обрадовалась она, глазки просто засияли.
А дома Варвара меня ждала, сестра моя. Вот тогда и состоялся разговор, когда она меня назвала придурком. Конечно, доля правды была в ее упреках, верно она говорила, дескать, ты, Костя, понимать должен, какая ответственность на тебя ложится. Да знал я об этом и думал много, но как можно бросить сиротами кровных своих внучек, даже не попытавшись дать им счастливое и доброе детство? Это девочки, они ласку должны получить в детстве по полной, узнать, что такое семья, доверие, дружба и счастье семейное. Этому девочек надо учить, показывать.
Да что это я? Вы лучше меня знаете...
А Варвара сказала, чтобы я на нее не надеялся. Расстроила меня она тогда, а потом помогать стала, я так и думал, не обижался, но сердце щемило сильно.
Все одно к одному получилось в ту же ночь.
Ой, да не расстраивайтесь вы, говорю же, все это прошло и пережито.
Так я продолжу, коротенько буду, без жалоб.
В общем, набегался я, напереживался и уснул, как провалился. Разбудил меня яркий свет в глазах и вокруг меня. Понял, что дело неладно, вызвать сумел «Скорую» и меня в больницу увезли - инсульт. Не прошли даром мои волнения.
Но здесь с доктором мне повезло, крепко взялся он за меня и поставил на ноги, только вот речь до сих пор не наладилась, вы, конечно, это заметили. Но стараюсь я…
Доктору я рассказал про свои хлопоты, он мне очень сочувствовал и даже хвалил, а я больше всего боялся, чтобы опека про мой инсульт не узнала. Обошлось, слава Богу и я уже дома был, когда сообщили о решении комиссии в мою пользу. Вот отправят бумагу в детдом и могу я забрать девочек.
Стал квартиру готовить, а силенок после болезни совсем маловато. И вот скажу я вам о наших людях. Работал я сутки через трое, три сменщика у меня, обычные мужики и особой дружбы у нас не было. Но вот утречком приходит ко мне домой пара моих сменщиков, да с женами, кроватку принесли, вещичек разных для девочек, шторочки на окна веселенькие.
Как принялись все вместе за мою квартиру, да с шутками, с улыбками. Скоро засияла, развеселилась квартира, а вскоре мы этой честной компанией поехали и в детдом за детьми, привезли домой и сколько было криков, визга, слез, объятий со старыми своими игрушками, сколько детской радости и счастья, что не выдержали и всплакнули женщины, а мужики примолкли, прятали глаза.
Вот это, представляете, было, наконец, мое счастье. А Варвара говорила - обуза...
Какая же это обуза - дети? Смысл жизни у меня появился, я даже помолодел. Ну, так мне казалось.
Зажили мы славно, все наладилось. Две младшие девочки пошли в детсад, старшие - в школу, Дашутка командует и следит за этим.
А я в ближайший магазин приехал, там уж меня ждут, опека побеспокоилась. Дали мне скидку неплохую на продукты, а работницы меня окружили, хвалят за внучек и говорят, мол, ты, Костя, даже не волнуйся, мы тебе в лучшем виде продукты подбирать будем, корми своих сироток.
А я им отвечаю, что пока я живой, не будут они сиротами. В общем, раз в неделю приезжаю в магазин и забираю продукты, ни разу бабы не подвели, держат слово, все вкусное, свежее и именно то, что детям полезно.
Поверьте, не сосчитать, сколько возле нас добрых людей появилось. Славен этим русский народ издревле. Тем и живем.
Отлично мы целый год прожили. Спокойно и дружно. У меня главная головная боль была только с обувью девичьей. И почему на них обувки так и горели? И вот собрал я их всех четверых, привез в обувной магазин, усадил на скамеечку рядком.
Смирно сидят мои куколки, а я продавцам говорю, что вот вам покупатели, подберите им обувь на весну, на лето и зиму, домашнее тоже, да подешевле и покрасивее, помоднее надо бы, все же они барышни. А из продавцов кто-то, видно, знал нашу историю, сбежались они, даже заведующий вышел - и началось. Примеряли, приносили, уносили, опять примеряли, меняли.
Все старались, и продавцы, и маленькие мои покупательницы. Шуму было, смеху...
И это обуза? Я сидел молча в сторонке и слезы едва сдерживал. Радости слезы, они дорогого стоят. Да-а...
Разобрались, наконец, упаковали добрые женщины покупки каждой девочке в отдельные яркие пакеты, расплатился я и увез счастливиц домой, где они рухнули спать - устали.
Вот такие были наши дела до нового и неожиданного сюрприза.
Осень уже была, подмораживало, но в квартире тепло, уже отопление включили по городу. И под вечер, смеркалось уже, на звонок открыл я дверь - батюшки-светы, стоит на пороге Вера. Худущая, в старой легкой курточке, в лицо мне не смотрит и спрашивает, можно ли ей на детей глянуть.
Конечно, материнских прав ее лишили, и она здесь никто и звать ее никак, но как мог я прогнать Веру, как, скажите? Она мать детям, родила их и не обижала, любила. За свою вину уже ответила, а дальше Бог ей судья. Впустил я Веру и девочки тут же к ней бросились, повисли, рыдают, целуют, кричат: «Мамочка! Мамочка!».
Раздели, усадили за стол, чай наливают, угощают, глаз радостных с нее не спускают. Мама вернулась - счастье для них.
Я тоже растрогался, вышел в другую комнату, стал обдумывать, как мне поступить. Знаю, нет у Веры другого угла, приткнуться некуда. А дети? Как они смогут новую разлуку пережить? И зачем?
Потом, лишили Веру родительских прав, а родительских обязанностей-то не лишили, кто ей может помешать за детьми своими ухаживать?
А я? Она сына моего убила, я, вроде бы жалеть ее не должен? Но, увидев несчастную Веру, я ее именно пожалел и только, ничего другого.
Так что мне делать? Пока я размышлял, зашла ко мне Дашенька и, как давно решенное, сказала, что мама будет спать с нею, диван они разложили и постелили чистое белье.
Ну, вот и все. Девочки решили, и я против их желания не пойду, не могу их обидеть.
Улеглись дети спать, я Веру вызвал на кухню и серьезно поговорил. Рассказала она, что освободили ее условно-досрочно и просила оставить ее с детьми, не прогонять. Что оставалось мне делать? Строго предупредил я Веру, чтобы не было дома ни вина, ни курева и никаких тюремных слов, песен и рассказов. Обещала она подчиниться и слово свое, надо сказать, держит до сих пор, не нарушила запрет ни разу.
Так мы и стали жить все вместе. Конечно, много легче мне стало и девочкам при матери хорошо. Идет день за днем и с каждым днем я только радуюсь. Много ли нужно мне для счастья? Я думал, что хватит того, что есть. Но, простите, ошибался.
Поначалу была мысль вернуться в свой домик, но как я, опекун, мог своих подопечных оставить? Узнает опека, быстро детей отберут, опять в детдом отправят, не имел я права уходить. А жизнь у меня такая славная началась. Приду со смены - Вера меня вкусно накормит и детей угомонит, когда ложусь после суток спать, в доме тихо.
Весной на моем участке вместе сажали овощи, дети тоже при нас, на зиму заготовок наделали множество - тоже вместе. Меня сменщики мои подкалывать начали, намекать на Веру. Я сердился, кричал, мол, типун вам на язык, будет чепуху молоть. Да-а... Чепуху.
А мне-то на седьмой десяток только три годочка, не старый я еще. А Вера-то после колонии и поправилась, и похорошела, и повеселела. Да-а.
Замечаю, поглядывать на меня стала, смеется. Однажды вечерком и высказалась наконец, дескать, женись на мне, Костя, я семьи хочу, настоящей семьи, детей хочу, эти уж выросли, маленького хочу. Будет у меня семья, тогда меня и в родительских правах восстановят, а то живу как привидение — вот я -есть, а вроде меня и нету, ты добрый, любить тебя буду.
Я растерялся, отказываюсь, говорю ей, подумай своей головой, что люди о нас скажут, а она смеется в ответ, мол, люди о нас давно уже сказали все, чего еще и нет, так что не бойся молвы.
Отправил я Веру спать без моего ответа, а сам стал раздумывать. Что, разве моя жизнь закончилась? Кто это сказал? Настрадался я достаточно, может, могу надеяться получить ласку и даже любовь? Да-а...
Короче, сама Вера пришла ко мне в комнату, а так и осталась. К моему удивлению, девочки встретили это событие даже восторженно. Через год у нас Машенька родилась, пятая девочка в нашей семье, такая прелестная толстушка на радость всем.
Дашенька между тем поступила в колледж, учится швейному делу, повзрослела, видная такая, симпатичная - залюбуешься. Но вдруг стала прибаливать. Когда заметил я это, сердце зашлось, испугался, но виду не подал.
Сам пошел с любимицей своей по врачам. Страшно сказать, но нашли у Дашеньки ту же наследственную болезнь, но подали надежду - теперь можно вылечить ее в таком молодом возрасте, для этого делают операцию только в Москве, потом лечат лекарством и вылечивают окончательно. С тех пор одной надеждой и живу - спасти хочу Дашу.
Вот поэтому мы с ней здесь, в Москве. Обследуют девочку, потом операция, так врачи говорят и сроки не называют. Гостиницу нам не осилить, а вам мой низкий поклон за приют. Добрые люди и здесь нам встретились, в таком большом городе, где, как мне говорили, слезам не верят. Ан верят людским слезам, если слезы эти в душе.
Ну ладно, спасибо, что выслушали меня, поделился с вами и радостью и горем тоже, такой вот я придурок и есть, так и живу. И думаю я, что и Рай, и Ад есть здесь, у нас на земле. Не знаю, за какие грехи и достоинства, но побывал я и там, и там, всюду успел побывать за свою жизнь. Не знаю, есть ли что подобное на том свете, но на этом - точно есть. Я-то ладно, а вот Дашенька, невинная детская душа за что страдает и почему? Как Вы думаете?
- Да если бы знать, - ответила я Косте, - но вот что я тебе могу сказать. Ты точно решил, что Варвара не по злобе тебя назвала придурком-то, а жалеючи. Твою бы добрую душу да каждому из нас иметь, мужество и милосердие твое хоть по капельке внедрить бы людям, жизнь бы настала замечательная, просто прекрасная жизнь. Иди отдыхать, Костя, ты устал. Будем ждать Дашиного выздоровления. Раз взялись доктора, помогут.
Костя ушел в свою комнату, забыв на столе телефон. Заставка еще светилась, на снимке шеренгой стояли четыре прелестные девчушки и на руках у старшей, я узнала в ней Дашу, была курносенькая толстощекая малышка.
Костины внуки и дети. Не обуза, а счастье.