С годами боль утраты становится меньше?.. Да, пожалуй, хотя… Завтра маме исполнилось бы девяносто три. Она ушла тринадцать лет назад, наутро после своего дня рождения. Папа пережил ее почти на четыре года. Остались фотографии, книги, кое-какие вещи, в основном мелочи, записные книжки, папины стихи, письма… Остались в прошлом и все реже преследуют меня в моих снах их последние месяцы-годы – немощь, болезни, боль, собственное отчаяние из-за невозможности помочь, что-то изменить, остановить… Я почти согласилась с тем, что, вероятно, ни в чем особо не виновата… и сделала все что могла и должна была сделать... Может даже больше… Впрочем, неважно. Ведь теперь можно вспоминать только хорошее... а сколько было хорошего! И оно, хорошее, вспоминается, не часто, в основном в связи и по случаю…
Но иногда, безо всякой явной связи, просто зацепившись за место, звук, картинку, а нередко и вовсе без того, воспоминания накрывают с головой… И время сдвигается, трансформируется пространство, прошлое оживает… Погружаться в эту измененную реальность радостно и… страшно, и… не то что бы больно, совсем нет… Больно становится потом, когда в буквальном смысле силком, за волосы, за уши вытаскиваешь себя обратно, в сегодня, где в прошлом все – и плохое, и хорошее… Это не острая боль, нет… Просто щемящая… с годами все более щемящая…
Вот, кажется, зайдешь сейчас на кухню, а там мама в очках, на своем любимом, самом уютном, месте у плиты штурмует очередной кроссворд…
Выглянешь в окно и на мгновение задержишься взглядом на лестнице – не поднимается ли она по ней, держась за поручень, с палочкой на перевес…
Посмотришь в сумерках на окно на 12-ом этаже в доме, где некогда квартировал папа – есть ли в нем свет, неяркий, от настольной лампы на полке возле кресла... В кресле папа с книгой… или с ручкой и тетрадью… а может смотрит футбол по телевизору…
А в сырой промозглый осенне-зимний день нужно просто сесть в теплый тесный «лазик»… или в холодный, просторный, скрипучий и унылый «икарус», без разницы… И выйти в сосновом лесу... И по скользкой обледенелой дороге, балансируя и рискуя, дойти через этот лес до пустующего дачного поселка… И увидеть дымок из трубы, и открыть старенькую калитку, и не менее старенькую дверь на веранду… И там можно остановиться на минуту, в предвкушении счастья, потому что за следующей дверью топится печь-голландка, уютно трещат дрова, работает все тот же телевизор… или проигрыватель, и звучит Моцарт… и на круглом дубовом столе чашка крепчайшего черного чая с малиновыми ветками… и папа, конечно же папа… Кстати дача давно продана и дом снесен… В поселок курсируют другие автобусы, и, по большей части, в нем живут другие люди… и живут по-другому, и он больше не пустует зимой… Но там, в измененной реальности, все осталось прежним… и нет ничего проще, чем вернуться туда… и ничего тяжелее, чем вернуться потом обратно…