Постель в каюте спрятана в нише. Перед глазами потолок, пластик под дерево. Мутит. Шум в голове. Вечером выпила полстакана белого вина. Фу, кажется, древесный узор потолка слегка шевелится, полосы то наплывают друг на друга причудливо, то расходятся. Нет, вино не могло быть таким плохим. Неужели отравились кальмарами? Почему шторка так отклонилась? Ведь нет сквозняка. Неестественно, как при замедленной съемке, занавеска возвращается на место и примыкает к перегородке кровати. Привидится же такое. Хорошо, что занавесь однотонная. Бордовая, тяжелая. Еще не хватало, чтоб на ней узоры извивались червями.
Там за шторой штурманская каюта. Довольно уютная. Кровать и душевая кабина утоплены в ниши. Если занавески у кровати закреплены липучкой, а раздвижная дверь в душевую закрыта, то создается впечатление, что находишься в строгом минималистичном кабинете. Мягкий угловой диван, бордовый в тон штор, плавно вырастает фигурным выступом из стены. В тумбе под ним удобно размещаются мелкие вещи. Шкаф для одежды и наклонные полки для обуви также скрыты за частью раздвижной стены. Небольшой полуовальный стол, выступающий из-под иллюминатора, легко увеличивается в случае необходимости. По краю стола аккуратный барьер. Все линии интерьера мягкие плавные без острых углов.
Если ни к чему не прикасаться, можно подумать, что все сделано из добротного тяжелого дерева, диван обит жаккардовой тканью в тон драпировки штор. Но на самом деле это пластик и плотный синтетический терможаккард.
Натурального в каюте не так много. Пожалуй, мы сами, вполне себе натуральные, наше хлопковое постельное белье и два льняных пледа. Закутавшись в них уютно сидеть на диване.
Так, шторки опять отклонились под невероятным углом. Что происходит?
***
Я приподнимаюсь, выглядываю в щель между барьерчиком кровати и отклонившейся шторой. Почему пледы валяются на полу в углу каюты? Ничего не понимаю. Мутит. Надо взять себя в руки. Сажусь на кровати. По центру в барьере кровати мягкий разрез, только так можно сесть и спустить вниз ноги, а не выпрыгивать, как это обычно делает мой муж. У него сейчас четырехчасовая вахта с восьми утра.
Ничего себе. Без четверти двенадцать. Соскакиваю с высокой постели. И, не понимая почему, бегу к противоположной стене каюты, еле успевая выставить руки, чтобы не шмякнуться о стену и не размазаться по ней как муха от удара в лобовое стекло автомобиля. Мама! Что это? Меня магнитом тянет обратно к кровати. Не сопротивляюсь. Разворачиваюсь в полу-полете, бегу семенящими шагами к кровати. Уцепившись за бортик, чувствую: качает. Так это не в голове шумит. Работают машины. Мы же не должны были выходить в море. И… у меня вечером самолет.
Я забираюсь под одеяло. Почему-то кажется, что в нише кровати, как в маленьком домике, безопасней.
Ура. Дверь открывается, и свежим ветром в каюту врывается мой любимый штурман:
— Ты как? – спрашивает он.
— Нормально. Песни детские, про море. Мурлычу себе под нос. Это шторм?
— Да, штормит в проливе. Ночью срочно снялись с якоря. Не рискнул тебя оставлять одну в порту. В гостиницу не успел бы проводить. Поднимайся, помогу тебе одеться, идем обедать.
— Нет я не смогу ничего съесть.
— В шторм надо есть обязательно, — говорит, и я понимаю, сопротивление бесполезно.
Вот оказывается, для чего, коридоры на судне такие узкие. Можно одновременно держаться за перила с обеих сторон. То подтягиваться на руках, то пробегать вперед, стараясь удержаться и не стукнуться головой то об одну, то о другую стену.
Наконец добрались до трапа. Как хорошо, что папа в детстве учил меня правильно спускаться. Зависаешь на двух руках в воздухе и переставляешь ноги вниз сразу через несколько ступенек. Вот этот короткий миг пока висишь на руках – самый устойчивый. Ты висишь, а гигантский сухогруз плавно качается вокруг тебя. Сладостные мгновения, когда чувствуешь себя в равновесии. Будто ты стержень, вокруг которого хаотично и плавно качается мир.
— Добрый день, — бодро приветствую я команду, не отцепляя рук от открытой двери кают-компании.
Улыбки сползают с лиц.
— Тебе так плохо? – участливо спрашивает старпом.
Вот так. Иллюзия моей показной бодрости разбилась о сочувствие.
— А вы все хорошо себя чувствуете?
— Нам нельзя себя плохо чувствовать, у нас работа, — старпом встает, уверенно подходит, будто и не качается пол совсем. Отрывает меня от двери и, плавно перетягивая, усаживает к столу.
Мне подали очень глубокую тарелку, наполненную наполовину, чтоб не расплескалось. Я не успеваю ее придержать, и тарелка едет по столу.
— Горячий борщ обязательно, — сдвигая тарелку в мою сторону строго говорит старпом.
Как они тут все умеют вежливо командовать, думаю я.
Удивительно, борщ и особенно горячий душистый хлеб, только из печи, оказались невероятно вкусными и реально от такой еды становится легче.
— В каюте не сиди, — советует старший механик, — выходи на верхнюю палубу, поймай взглядом линию горизонта. Зацепись за нее глазами, и тут же станет легче. Потом и в каюте будешь чувствовать себя лучше. Не знаю, как это работает. Может мозгу спокойней знать, что где-то есть устойчивая линия.
***
На верхней палубе от свежего ветра и пойманной в фокус линии горизонта, а может быть от убедительного внушения, становится легко. Не мутит.
— Ничего не понимаю. Такие маленькие волны, обычные белые барашки, а так качает, — кричу я. Из-за шума волн и ветра можно только кричать, чтобы было немного слышно.
— Хочешь спустимся на нижнюю палубу посмотришь на барашков? – кричит в ответ мой муж, улыбаясь, — ты видишь с высоты девятого этажа. На самом деле волны большие.
Удивительно. Море. Оно действительно черное. Никакого намека на синий или зеленый цвет. Черное.
Все краски померкли. Практически нет никаких цветов кроме черного, белого, серого. И ведь это не ночь, а день. Черное море, серо-свинцовое небо. Ни одной тучи или облака, гладкое ровное тяжелое металлически-серое небо. Кажется, что ты маленькая хлебная крошка на блюде. Смотришь вверх и понимаешь, что накрыта железным куполом-колпаком. И только щель, слегка изогнутая дугой, подсвеченная извне линия горизонта, дает надежду. Впереди свет.
Нет, думаю, я не безмолвная крошка. Все совсем наоборот.
Стою на верхней палубе по-капитански расставив ноги. Вцепилась в перила как попугай в перекладину и представляю, что это я за штурвалом. И это я, то в один бок склоняю нос гигантского судна, то медленно перетягиваю в другой, то задираю его вверх, перекрывая часть горизонта, то резко с грохотом роняю в черную воду с белыми барашками.
В шуме ветра, моторов и бьющихся волн не мурлычу себе под нос, а в полный голос кричу-пою:
Цепи якорей
Гремят в порту
Верят корабли
В мою мечту
И сквозь сизый купол, сквозь ветер и время пробивается и вторит мне из прошлого мой детский звонкий голос:
Море, подари
Свои шторма
Пусть до самых звезд
Летит корма
Палубу качай,
С ног сбивай меня,
Брызгами холодными звеня…