— Так ты уже уходишь? — Френсис Фергюсон ещё раз попытался осмыслить последнюю фразу своего приятеля.
— Угу, — Роберт кивнул, подошёл к лифту. В отличие от большинства одноклассников — и от Френсиса — Роберт не задерживался надолго в школе; подросток проходил программу, на которую у других детей уходил год, за полгода или меньше. Однажды он и встретился с Френсисом.
— А он не мал для этого класса?
— Мистер Смит же сказал, что он сдал все экзамены...
— Тихо! — спорящие замолкли, услышав окрик учителя. — Роберт будет учиться здесь. Кажется, с Френсисом место свободно.
— Угу... — подросток прошагал к пустующему столику, не обращая внимания на тихие голоса и косые взгляды в его сторону. «Его дома кормят?» «Взгляд такой дикий...» «Зато милый такой...» Наверно, только его сосед, Френсис, как сказал учитель, не присоединился к общим сплетням.
Класс этот готовился к выпускным экзаменам; так что для Роберта этот семестр оказался последним в Школе этической культуры — и первым, где он нашел человека, который стал ближе прочих приятелей. И вот теперь Оппенгеймер, отучившись пару месяцев, заявил, что «школы с него уже хватит».
— Понятно... А зачем лифт? Нам же на один этаж подняться!
— Не вижу причин ходить по лестнице, если есть более удобные средства, — отмахнулся Роберт, так и не полюбивший за всё время обучения хоть какие-то физические упражения. Во всяком случае, учитель физкультуры так и не видел хоть какой-то интерес у скучающего ученика к его предмету. Френсис, уже знавший это, усмехнулся и тут же нахмурился.
— Но все равно не понимаю... В университет все равно только осенью поступать, а сейчас лишь февраль... Зачем спешка?
— Но тут скучно... С мистером Смитом и мистером Клоком я и так общаться могу, мистер Клок проект по химии предложил на лето, а остальные...
Остальные учителя Школы этической культуры Роберта не интересовали — как и их настрой, который года с четырнадцатого царил в школе и от которого Роберт не знал, куда деваться. Хорошо хоть сейчас уже года два всё закончилось...
— ...Германская империя вероломно опустошает британские и французские земли! Мы должны помогать нашим союзникам!.. — Если бы можно было заткнуть уши, Роберт бы это и сделал. Америку, ставшую домом для его родителей и для него, подросток любил; но ненавидеть Германию... Вместо того, чтобы думать о них как о врагах, Роберт вспоминал тихий городок Оппенхайм со светлыми улочками, с двухэтажными домами с островерхими крышами, куда до войны, году в тринадцатом, он ездил вместе с родителями; вспоминался простоватый дядя Бенджамин, подаривший тогда ещё пятилетнему Роберту набор минералов — надо будет поискать новые образцы... Неужели его надо тоже ненавидеть?..
— ...Эй, ты опять меня не слушаешь!
— А? Извини, отвлекся...
Роберт и не заметил, как они уже пришли к кабинету английского. Сочинение — для Оппенгеймера последнее...
— А вы почему не пишете?
— Я закончил, мистер Уилберн, — Роберт улыбнулся, отдал листок учителю. Тот все более озадаченно вчитался в строчки.
«Мы видим, нет у нас врагов.
Страшнее не найти оков,
Чем зла убийственная ложь...»
— Это... Неплохое... Подражание Шекспиру, — наконец выдавил учитель, выставляя оценку. «А» с минусом, надо же — наверно, опять запятую случайно пропустил...
— ...Мистеру Уилберну не очень понравилось, — Фрэнсис усмехнулся, глядя на сверкающие после дождя крыши; в них отражалось солнечное теперь небо. На удивление февраль выдался теплее, чем обычно; вместо снега под ногами хлюпала весенняя слякоть. Оба подростка уже покинули школу и теперь по этим слякотным дорогам неспешно брели к дому, где жил Роберт. Френсиса туда раньше не приглашали, так что Фергюсон, иногда бросая взгляды на одноклассника, пытался прикинуть, каким окажется его жилище.
— Вот я и дома, проходи.
— Ну ладно... А...
— Что? — Френсис Фергюсон, не слыша друга, лишь молча открывал рот, глядя на стены, украшенные картинами. Ван Гог? Это подлинники? Нет, Фергюсон догадывался, что родители Роберта не из бедных, но...
— Отец купил когда-то, — Роберт заметил взгляд друга. — Но в этом больше мама понимает.
— Здорово... — Френсис с сомнением покосился на диван, из прекрасного черного дерева, обитый тканью, которую, кажется, до этого видел в каком-то дворце; но глядя, как Роберт вольготно там развалился, Фергюсон — хоть и с опаской — последовал его примеру.
— Куда ты там собрался?
— Гарвард, химия, — Роберт зевнул. — Весной и летом ещё с мистером Клоком как раз поработаем...
Френсис хмыкнул; он с трудом представлял себе, что этот Оппенгеймер сменит Ван Гога, Моне, камин с вычурной решеткой и Манхэттен за окном на убогость студенческого кампуса.
— Как знаешь...
...Роберт в самом деле покинул Школу в феврале, благополучно сдав выпускные экзамены с высшими баллами. Друзья виделись реже; Оппенгеймер работал только с Августом Клоком по химии, Френсис продолжал учёбу. Но летом, как закончились занятия, друзья смогли видеться чаще; в одну из этих встреч Роберт предложил покататься на лодке.
— Это будет супер!
Френсис Фергюсон лишь хмуро посмотрел на Роберта. «В такую-то погоду — под парусом?» Перед ними находился залив Грейт-Саут-Бей, где родители Роберта снимали летний дом. Моросил дождь, небо было затянуто тучами, ветер нагонял волны.
— Для прогулки то, что надо! — Роберт приволок лодку — «Тримети», как гласила надпись на борту.
— Ты что, её сам поведёшь?
Френсис помнил, насколько Роберт был неловок в школьных занятиях спортом; Оппенгеймер не любил его — и спорт отвечал ему тем же. А тут целая лодка, да с парусом... «Точно утопит!»
— Конечно я, кто ещё? — Роберт пожал плечами. — Я тут уже все пути знаю!
Френсис неверяще хмыкнул. «Что он может знать? Да ему сил не хватит даже с гантелями справиться, не то что с парусом! Да и когда бы он успел? Он же кажется из дома не выходит...»
— Ну-ну... Утопишь, больше никуда с тобой не пойду.
— Да ладно... Даже Фрэнку не страшно...
Фрэнк, младший брат Роберта, в самом деле не отказывался прокатиться — хоть Джулиус и настоял, чтобы такие прогулки были не слишком далеко от берега.
— Может, он просто такой же чокнутый, — Фрэнсис всё ещё с сомнением глядел на лодку.
И всё же они оба оказались на борту. Удивительно, но лодка не потонула, не села на мель; куда делся тот вечно неуклюжий школьник? Тщедушный паренёк, которого даже директор их школы не мог заставить ходить по лестнице (зачем она, если есть лифт?), казалось, был единым целым со снастями и парусом — и волны, норовившие опрокинуть лодку, и дождь, все также моросящий, были нипочём для синеглазого моряка.
— А по тебе и не скажешь, что ты так умеешь, — наконец усмехнулся Френсис, когда они оба ступили на землю.
Роберт лишь улыбнулся.