В первый же день Нового года по решению вице-премьера Егора Гайдара были отпущены цены. Я отправился на экскурсию по магазинам; эффект был поистине шоковым: все полки, много лет до того пустовавшие, были заполнены товарами: бери не хочу! Но за первым шоком следовал второй: все цены были в среднем примерно в 2,5 раза больше тех, которые были фиксированы в течение последних тридцати лет.
Каждый пришедший в этот день в магазин смог оценить степень падения своего уровня жизни. Конечно, эти товары были не доступны из-за их перманентного отсутствия, но я при старых ценах теоретически мог бы их купить в случае везения; зашел случайно в магазин, а там телевизоры «выбросили». А теперь –телевизоров навалом, но по ценам бывшего «черного рынка», а я отродясь на «черном рынке», ничего, кроме книг, не покупал.
И народ возроптал; реформу не приняла даже «прогрессивная» интеллигенция. Мой приятель - участник августовской 1991 года защиты Белого дома – художник Андрей Петрилин с рыданием в голосе причитал:
- Да разве так можно? Ведь, я, как житель центра Москвы, знающий места, мог покупать сардельки по 14 рублей за килограмм, а теперь они – по 40!
Волна народного возмущения заставила власти в спешном порядке увеличить зарплаты; напечатанные деньги обесценивались, и отпущенные цены подскакивали вновь, и так далее. В результате годовая инфляция составляла сотни процентов. Мои накопления, которых было достаточно для первого взноса за кооперативную квартиру, через год хватило лишь на оплату перевозки с квартиры на квартиру холодильника.
29 января Ельцин подписал закон о свободе торговли, и все население Москвы высыпало на улицы, торгуя всем, что имели. Помню, как в Столешниковом переулке импровизированные торговцы стояли в четыре плотных ряда.
В связи с этим вышло из употребления слово «спекулянт», и вообще рушилась вся идеологическая надстройка «развитого социализма», меняя облик страны. Эти изменения неизменно вызывали у меня приступы эйфории. Как то, идя по Новому Арбату, я вдруг обратил внимание, что все множество прохожих идут не к коммунизму, как раньше, а каждый по своим частным делам, и ущипнув себя за руку, чтобы убедиться, что это – не сон, я произнес про себя с пафосом:
- Коммунизм кончился; нет больше коммунизма!
Ликвидация коммунизма происходила не только на пространстве бывшего СССР, но и в сфере его влияния; тут и там разгорались кровопролитные войны: в Югославии, в Приднестровье, в Нагорном Карабахе, в Южной Осетии, в Абхазии, в Таджикистане, в Афганистане.
В связи с ухудшением уровня жизни в России усилилась левая оппозиция, ставящая своею целью прекращение реформ и возврат к социализму. В декабре на Съезде народных депутатов вспыхнул конституционный кризис – борьба за власть между Президентом и Верховным Советом, закончившийся компромиссом:
-вместо Гайдара премьером был выбран Черномырдин;
- на 11 апреля 1993 года был назначен референдум по форме государственного устройства России.
На «Цикламене» я сохранил свое положение. Корабль, для которого был предназначен разработанный мною электронный прибор «Сколопендра», был предложен Россией для включения в перспективную глобальную международную систему контроля космического пространства, а сам прибор выдвинут на Государственную премию. Несмотря на гиперинфляцию, мне удавалось сводить концы с концами, сохраняя человеческое достоинство.
Большое удовольствие мне доставляло кино. Мне нравилось смотреть антисоветские фильмы: «Комедию строгого режима» с Сухоруковым в роли Ленина, «Чекиста» Александра Рогожкина – о кровавой бане, устроенной ЧЕКА русскому народу, «Прорву» Ивана Дыховичного про кошмарные 30-е, «Небеса обетованные» Эльдара Рязанова о том, что негоже «сказку делать былью».
Но особое внимание привлекали артхаусные фильмы, например, «Веселые дни» по повести Беккета. Когда после премьеры фильма я в роли представителя публики пытался приписать ему политические смыслы, его создатель – молодой Алексей Балабанов – дал мне решительный отпор, заявив, что в данном произведении он решал исключительно эстетические задачи.
А в Музее кино Наума Клеймана можно было знакомиться с мировым кинематографом: например, я отсмотрел всю ретроспективу Райнера Вернера Фассбинера.
Так 1992 год сочетал, и радостное, и страшное, - в том числе и в личном плане:
8 сентября, попав по неосторожности под электричку, погибла мама, и я лишился самого близкого человека.