Люди, не обладающие приятной внешностью, просто обречены быть высоконравственными.
Слава Богу, я не был отягощён необходимостью блюсти пуританство. Да и склонности к этому не имел никогда.
Я получил блестящее образование и воспитание. Уверенности в своих силах мне было не занимать, а благодаря природной привлекательности, благоприобретённым знаниям и дару красноречия я имел всё, чтобы покорить свет. К чему и приступил с вящим удовольствием, едва покинув родовое гнездо.
Я прожил удивительную жизнь, полную приключений. Я не был ангелом, но в вопросах чести был щепетилен и не поступал против совести. Noblesse oblige.*
В возрасте, ещё далёком от преклонного, я умер. Это случилось в 1888 году. Участвуя в спасении выживших при крушении Императорского поезда**, я подхватил простуду и всё кончилось для меня довольно быстро. Та осень в Малороссии выдалась ветреной, наши действия затянулись допоздна, а до ближайшего жилья была добрая сотня вёрст.
Но в тот злополучный день никто не думал о себе. Мы благодарили Бога за то что Государь и его семья остались живы. Увы, никто не распознал тогда в этой катастрофе первое знамение грядущего падения дома Романовых. Также непо;нятым останется второе знамение, через три года в Японии***, и даже третье, на Ходынке, сразу после коронации****.
Я мог лишь наблюдать, не в силах никого спасти.
Но моя история не об этом.
После моих похорон, за которыми я наблюдал с удивлением, но как-то бесстрастно (если даже не сказать, безучастно), я попытался упорядочить все изменения, происшедшие со мною.
Я по-прежнему осознавал, кто я, точнее кем был при жизни, потому что помнил о себе практически всё. То, чего я о себе не помнил, вполне мог забыть о собственной персоне и живой человек. Меня не тяготил сам факт моей смерти, хотя несколько удручала её причина. Русскому офицеру, коль не суждено умереть от старости, надлежало бы пасть в бою за Отечество. Или хотя бы на дуэли... Но никак не от инфлюэнцы! Словно курсистка какая-то, право слово! Вспоминалась старая армейская шутка об унтер-офицере, умолявшем лейб-медика в лазарете указать causa mortis***** люэс****** вместо диареи, т.к. он желал умереть мужчиной, а не, прости Господи, засранцем. Но, будь я даже больше раздосадован, всё равно - мне умолять было некого.
Никто не попадал в поле моего зрения, никто не общался со мной. Никто меня не звал в рай, никто не тащил в ад. Я каким-то образом остался в этом мире, имея возможность к наблюдению за происходящим, но не к воздействию на события.
Некоторое время спустя, правда, я научился небольшим трюкам, как то скрывать из поля зрения окружающих какие-то предметы, перенаправлять ветер в другие стороны, проходить сквозь любые преграды, не огибая их и прочим мелочам. Всё это были лишь проделки от скуки, мелкие шалости, не более. Хотя прятать шпильку от шляпки из виду, доводя барышень до ярости, оказалось не таким уж забавным занятием. Даже наблюдение за их купанием не вызывало прежних чувств. Увы, как оказалось, все чувства были исключительно прерогативой тела. Любовь, страх, ненависть, тоска - всё это не то чтобы исчезло, но притупилось до совершенной неважности. Основным ощущением в моём новом состоянии была лёгкая скука.
Я предположил, что это и есть то, что называется у католиков чистилищем. Моя деятельная натура требовала чего-то большего, но я положительно не знал, что предпринять в этакой ситуации.
Для всех я оставался незамеченным. Представьте, каково было свыкнуться с нынешним моим положением! Мне, обладателю довольно привлекательной внешности, которая всегда была залогом успеха в свете. Ещё недавно наружность была моим оружием (простите за каламбур), а ныне я был лишён этого преимущества. Теперь меня видели только кошки. Одни пугались и убегали, другие шипели, забившись в угол, но были и вполне миролюбиво настроенные. Я их даже защищал от собак, которые видеть меня не могли, но ощущали моё присутствие. Однако, и эта забава мне скоро наскучила.
Наконец, о чудо, я понял, что маленькие дети, лет до пяти, могут иногда меня видеть! Но и тут меня ждало разочарование - они все как один при виде меня начинали истошно орать и заходиться слезами. Эти существа оказались глупее кошек...
Продолжая попытки найти с ними общий язык, я перепугал множество младенцев, чем расстроил ещё большее число нянечек и матушек.
И вот однажды крохотная годовалая барышня в чудном маленьком капоре с лиловыми цветочками просияла, увидев меня и протянула навстречу пухленькие ручонки.
Я готов был расцеловать это бесценное создание! Но, во-первых, я боялся напугать и её, как других прежде, а во-вторых, мне попросту нечем было её целовать, ведь губ у меня больше не было.
Отступая здесь от своего рассказа, должен поведать о том, что я назвал парадоксальным ощущением. Я по-прежнему мыслил о себе в категориях "я услышал, я увидел, я почувствовал и прочее", несмотря на то, что у меня отсутствовали органы чувств. Не было ни ушей, чтобы услышать, ни глаз, чтобы увидеть, ни всего остального, что прекрасно служило мне долгие годы. Отныне моё восприятие мира было скорее осознанием и осмыслением происходящего, нежели ощущением. Но, если с отсутствием рецепторов ещё можно было смириться и как-то объяснить, успокоив себя, то что было делать с мыслями, непрестанно приходившими ко мне? Ведь у меня больше не было ни мозга, ни головы, в которой он когда-то находился. Так где же появлялись эти мысли, которые я с полной уверенностью считал своими? Или КУДА они приходили? И откуда, если, всё-таки, это чужие мысли? Когда я пытался позвать этого кого-то, возможно думавшего за меня, докричаться, спросить, что мне делать, я слышал лишь самого себя.
Опять же... слышал... чем и как? От этих раздумий мне становилось не по себе. При жизни я имел репутацию человека не робкого десятка, но тут... пожалуй, любой на моём месте испугался бы. Я старался не поддаваться панике и держать себя в руках. Чёрт! Ну вот опять! В каких руках?! Одним словом, я начинал твердить самому себе, что есть вещи непознаваемые и нечего ломать себе... В общем, вещи, "что неподвластны нашим мудрецам"*******. И лучше не тратить время и пощадить нервы... Проклятье! Или что там у меня ещё можно отыскать и пощадить! Хватит! Не думать!
Я тщательно избегал угнетавшие меня мысли, но несмотря ни на что, возвращался к ним раз за разом, погружаясь в тревожное волнение.
Иногда мне казалось, что я стою на грани какого-то понимания. Что ещё чуть-чуть, одно последнее усилие и мне откроется правда. Я увижу всю картину целиком и сразу всё станет ясно... Но, к сожалению, мои потуги были напрасны. Мне каждый раз не удавалось приоткрыть завесу. И всё начиналось сначала...
Итак, девочка видела меня. Синеглазый ангелочек с розовыми щёчками радовался каждому моему появлению. Опекавшие малышку женщины не могли понять, почему ребёнка не интересует игра в прятки, когда взрослый прикрывает себе лицо руками, потом отнимает их от лица и гнусавит дурным голосом: "Агу!" Разве могли они все сравниться с моим фокусом появления сквозь стену? Я исчезал в соседней комнате и снова проникал в детскую, то над зеркалом, то из-за канделябра, то поднимался на этаж выше и потом спускался сквозь потолок. Вы бы видели ее! Это был подлинный восторг! И это была наша тайна.
Её звали Алёнушкой. Точнее она была Елена Владимировна, но няня звала ее по деревенски, Алёнушка. Домашние подхватили и скоро вся семья звала её так. И для меня она навсегда осталась Алёнушкой, даже когда повзрослела. Даже когда состарилась.
Трудно описать мою печаль, когда я понял, что она меня не слышит. Когда она начала говорить, я предпринял первые попытки беседовать с ней. Она слышала всех, но не меня, отвечала всем, но не мне. Она сама говорила со мной, когда рядом никого не было. Стоило нам остаться наедине и она поверяла мне все свои тайны, страхи и надежды.
Но я видел, что ни слова из сказанного мной она не понимала. Я даже не знал, каким она видит меня, в каком образе я предстаю перед ней. Когда она бывала грустна, когда тосковала и безутешно плакала, я пытался её развеселить и, как в детстве, играл с ней в прятки. Должно быть, она считала меня не слишком умной сущностью - говорить не говорит, только играется. Словно кошка или какое иное домашнее животное.
Как всё же легко нам считать других существ глупыми, если не найден общий язык.
Я не обижался на неё. Но иногда представлял, как бы она удивилась, если бы узнала мою подлинную историю.
Ещё совсем маленькой Алёнушка рассказывала обо мне взрослым, но они считали меня
ami imaginaire******** и не обращали внимания на её весёлый лепет.
Единственным, кто верил в то, что я существую, была её закадычная подружка Тонечка. Она была дочерью друзей семьи Алёнушки, которые жили по соседству. Девочки были вместе с детства, вместе поступили в гимназию в самый канун последней революции, вместе пережили обе войны, вместе взрослели и вместе состарились.
Тонечка не видела меня. Мне хватало её веры в то, что я существую.
Шли годы. Я наблюдал, как гибли империи в страшной войне, которая не должна была повториться. Но война повторилась и была ещё ужаснее. Я видел, как на обломках моей родины выросло нечто новое, поначалу кровавое до омерзения и с виду нежизнеспособное, но постепенно крепшее и принимавшее облик государства. Я был свидетелем прогресса человечества, развития его технических идей и, к сожалению, в гораздо меньшей степени, идей духовных. Я радовался новым достижениям учёных и инженеров, в то же время сетуя на деградацию культуры общества, толкавшую цивилизацию на гибельный путь.
После революции семья Алёнушки переехала во флигель их дома. Бывшего их дома. С Тоней приключилась та же беда, от их огромной квартиры им осталась в пользование лишь одна комната. Зато с балконом, выходившим на тихую улицу. Над балконом возвышался огромный платан. На ветке, спускавшейся прямо к окнам, каждый год вили гнёзда голуби и надо было осторожно выходить на балкон, чтобы не спугнуть их.
Если повернуть от её дома направо и пройти сотню шагов, начинался спуск к морю. Только там, на пляже, долго ещё всё было как раньше, когда мир не знал потрясений.
Тонечка вышла замуж первой. У неё родились чудные дети. У Алёнушки своих детей не было, но она с радостью возилась с отпрысками подруги и любила их, как любила бы собственных. Когда они выросли и разъехались кто куда, она привязалась к сыну одной знакомой, которая когда-то жила у Тонечки на квартире ещё будучи студенткой. Она вернулась из эвакуации и училась в университете. Потом вышла замуж и переехала к мужу. У них родился сын. Мальчишка с серьёзными глазами, однажды он увидел меня. Испугался, но не заплакал. Я пробовал заговорить с ним, представился и стал рассказывать о себе, но он, кажется, не слышал меня, как и другие. Я решил, на всякий случай, больше его не беспокоить.
Алёнушка умерла, когда ей было уже за восемьдесят. Её похоронили на Втором Христианском кладбище, на главной аллее, неподалёку от церкви. Тонечка, теперь уже давно Антонина Яковлевна, бабушка Тоня, сильно сдала. Её сын увёз её к себе в Кишинёв. Когда они уехали, в комнату вселились чужие люди. Голуби никогда больше не прилетали на их балкон.
Тогда Молдавия уже считалась отдельным государством. Какие только глупости ни творились в мире!
Империя снова переживала падение и раскол. Из всех щелей повылезали тёмные силы, доселе копившие ненависть и ждавшие своего часа. За короткий срок всё было кончено, поделено и растащено по углам.
И всё же не тьма смутного времени тяготила меня больше всего. Ничто так сильно не ранило, как расставание с единственным существом, которое радовалось мне все эти годы и радовало меня. Родная, близкая, эта девочка не была мне ни дочерью, ни крестницей, ни любимой. Но она была близким человеком. Таким близким, какого я прежде не имел. И никого другого у меня не было. А теперь я остался один и осознал своё одиночество в полной мере. Если моя собственная физическая смерть не особо расстроила меня, то её уход я не мог вынести. Я сам удивлялся, как мне, бывшему некогда душой компании, находившемуся в центре внимания общества, у всех на устах, столько лет хватало её одной. Даже без полноценного человеческого общения, ведь она никогда не слышала меня!..
И всё-таки я был счастлив с ней. И вот всё кончилось.
Мои парадоксальные состояния, так угнетавшие меня, случались всё чаще и усилились чрезвычайно. Я словно падал в бездну, разрываемый противоречивыми идеями, отрицавшими саму возможность моего существования. Только сейчас я удивился тому, что за всё время ни разу не встретил кого-то себе подобного. И никогда не пытался их найти. Я пробовал было поискать мою Алёнушку, вдруг она тоже стала такой как я. Но я не знал, где и как тебя искать...
Тогда, в попытках найти тебя и тщетно стараясь избавиться от мучительных парадоксов или хотя бы заглушить, унять боль ими причиняемую, я стал разговаривать с тобой. Конечно, я понимал, что это всего лишь диалог с самим собой, ведь ты и раньше меня не слышала, а в нынешних условиях надежды на успех было и того меньше. Но всё же она была. Я не смог бы вынести всего, навалившегося на меня, если бы не осталось надежды.
Я подробно рассказываю тебе свою историю, и то, что ты знаешь, что мы пережили вместе, и то, что было ещё до твоего рождения, о чём хотел поведать тебе, но не мог. Я говорил о том, как устроен этот мир, точнее, как он видится мне, описывая всё то, что живому человеку увидеть не дано. Всё то, что я узнал во время своих мучений.
Например, теперь ты знаешь (я надеюсь, ты меня слышала), что причинно-следственные связи работают несколько по иному. Не так, как трактует наука. Каждую секунду нашей жизни мы делаем выбор, как поступить дальше. Порой кажущийся неважным, этот выбор может изменить все последующие события. Пойти ли на перекрестке направо или налево? Взять ли с собой зонт, выходя из дому? Повернув направо можно встретить того, кто станет лучшим другом на всю жизнь. Пойдя налево можно попасть под машину и умереть в больнице. Но, если какой-то другой выбор задержит тебя хоть на секунду, машина не собьёт тебя. Ты будешь глупо выглядеть с зонтом в солнечную погоду, но без зонта промокнешь, если пойдёт дождь. На самом деле, выбирая одно из двух (как тебе кажется), ты не выбираешь ничего. Ты создаёшь два полноценных пути, которые продолжат существовать независимо друг от друга.
Как это объяснить?
Это словно ты читаешь книгу перед сном или смотришь историю, теперь это называется "фильм". В момент засыпания, когда ты проникаешь сквозь сумерки сознания в другие миры, ты начинаешь читать то, что не было написано и видеть то, что не было снято. Потом, просыпаясь, ты возвращаешься в свой мир и начинаешь читать или смотреть этот эпизод сначала, чтобы узнать, как было на самом деле. А на самом деле все варианты развития истории правильные - каждый раз ты создаёшь новый отпечаток мира и в нём события происходят по-своему и живут своей жизнью. В этот отпечаток мира ты можешь уже никогда не вернуться или можешь остаться в нём на какое-то время или навсегда. Или можешь создать новый отпечаток, перебраться в него и так до бесконечности.
Сколько раз было, что проснувшись, видишь за окном погоду, резко отличающуюся от вчерашней и даже от вчерашнего прогноза на сегодня? А новости в то утро звучат и вовсе сюрреалистично. А тот, кто ещё вчера был кристально честен и чист, вдруг совершает подлость по отношению к тебе. И ты начинаешь рассуждать о том, что "время идёт, люди меняются..." Не меняются. Ты просто в другом отпечатке мира и перед тобой совсем другой человек. И время никуда не идёт. Есть только механические приборы, где с помощью шестерёнок движутся стрелки. А времени вообще не существует. Равно как и пространства. Есть лишь воображаемые отпечатки мира, которые отслаиваются друг от друга, потом либо движутся в разных направлениях, либо переплетаются снова и снова и снова. Это похоже на движение водорослей в воде. Или на слои луковицы, если сжать её пальцами. С той разницей, что нет ни пальцев, ни луковицы, ни воды, ни водорослей.
А иллюзию времени можно описать так: есть разные пути развития событий, словно огромный пучок нитей или того, что вы называете проводами. Представь срез этих нитей, будто пучок перерубили топором. На срезе каждой нити видна картинка. На одной женщина на кухне достаёт что-то с полки. На соседних срезах предыдущие и последующие моменты её движений: вот она ещё не подняла руку, вот уже тянется, вот взяла то, что нужно, вот опустила руку...
А на других срезах рядом картинка с той же женщиной, но она берёт нужную вещь с другой полки, дальше изображение, где полка та же, но вещь другая. На одном срезе она в платье, на другом в свитере и брюках. На каком-то из срезов она и вовсе без одежды. Или нужная вещь не на полке, а в ящике. Или это уже не кухня, а столовая. На одних картинках это твоя жена, на других кто-то знакомый, на третьих совсем чужой человек. И можно бесконечно перескакивать с одного среза на другой, даже не замечая, что перескакиваешь. Помнишь, была детская песенка: "...а может быть ворона, а может быть собака..." Так вот представь, что все варианты возможны одновременно и каждый в своём отпечатке мира.
Но на деле нет ни отпечатков миров, ни того, кто перепрыгивает между ними. Даже мысль об этом не существует, потому что нет головы, в которой она могла бы появиться. Или для этого не нужна голова? И кому я всё это говорю? И кто я?
Меня кто-нибудь слышит?!
Снова... Я устал, не сейчас... Не надо опять... За что это мне?..
Нет сил вынести и нет сил противиться...
Бог с ним, пусть лучше всё кончится, чем терпеть эту муку! Чтобы там ни было, я не боюсь.
Господи Всевышний, я готов к встрече с Тобой, прости душу грешную! Прими раба Твоего на суд Твой праведный! Весь я Твой, раскрываю объятия! Но не смею поднять очей на лик Твой грозный и падаю ниц к стопам Твоим...
Произошло ли это на самом деле или почудилось мне, но я наконец получил ответ. Вначале это напоминало далёкий, еле слышный птичий щебет. Потом я слышал тихий нежный голос, сначала лишь повторявший мои слова. Голос этот успокаивал, вселяя в меня новые силы. Но, чем дальше, тем яснее становилось, что я говорю уже не сам с собой. Таинственный собеседник не только утешал, уменьшая мои страдания, но и наставлял и просвещал меня. Теперь я уже не рассказывал кому-то об устройстве мира, я сам слушал и много узнал нового. Я узнал то, что не доставало мне для понимания меня самого. Новое знание залечивало раны, заполняло пробелы, ставило всё на свои места.
Голос говорил:
- Ты был сгустком света, но когда то;, что ты считал своей сущностью, перестало существовать, ты распался на множество частей, словно зеркало на осколки. Эти осколки разнесло по разным мирам или, если хочешь, по отпечаткам мира. Каждый из осколков отражал свет, перекликаясь с другими, посылая свет от одного отпечатка мира к другому. Эти отражения и были мыслями, которые тебя беспокоили. Осколки тянулись друг к другу, но как только ты пугался своих прозрений, их тяга ослабевала. И вот, наконец, ты собрал свой свет воедино, все твои осколки снова слились с тобой и заняли свои места. Теперь ты можешь воплотиться в новую вспышку.
- А что потом?
- Вспышка когда-то закончится и рассыплется на осколки, которые потом снова сольются вместе и свет усилится. В твоём прежнем мире ты ощущал распад вспышки, как прекращение существования твоей сущности.
- Смерть... Значит, задача в том, чтобы не допускать вспышки, а гореть ровно, всё время притягивая новые осколки, чтобы свет усиливался?
- На самом деле нет никакой задачи, ни того, кто её задаёт, ни того, кто её решает. Есть только свет.
- Но ведь я теперь знаю...
- Нет ни тебя, ни знания. Воплотившись в новую вспышку, ты не будешь ничего помнить.
И это уже не голос, который я слышу, это моя мысль. Это моё слово, что-то такое, с чего всё начинается.
Это точно моя мысль и она у меня в голове.
И у меня уже есть голова. И меня за неё тащат, вытягивают откуда-то.
Больно!
Свет!
Что происходит? Я что-то забыл. Сейчас думал о чём-то и не помню...
Кто я?...
Что вы делаете?!
Да отпустите же!
Я вам покажу! Я вам устрою!
А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!
Ребёнок родился здоровенький, активный, много кричал. Девочку назвали Алёнушкой. В честь бабушкиной подруги.
ПРИМЕЧАНИЯ
*Noblesse oblige - положение обязывает (фр.)
**Крушение Императорского поезда - железнодорожная катастрофа, произошедшая 17 (29) октября 1888 года у станции Борки под Харьковом. Александр III и члены его семьи остались живы.
***Инцидент в Оцу — покушение на жизнь цесаревича Николая Александровича во время его визита в Японию 29 апреля [11 мая] 1891 года.
****Ходынская катастрофа — массовая давка, произошедшая ранним утром 18 (30) мая 1896 года на Ходынском поле на окраине Москвы в дни торжеств по случаю коронации 14 (26) мая императора Николая II.
*****Causa mortis - причина смерти (лат.).
******Люэс - сифилис.
******* «...что неподвластны нашим мудрецам» - Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам — Цитата из трагедии Шекспира "Гамлет" , д. 1, сц. 5, слова Гамлета.
********Ami imaginaire - воображаемый друг (фр.).