Проснулась Ольга до будильника, сама, привыкнув за эти десять дней вставать до рассвета. Тихо, чтобы не потревожить соседей, накинула полотенце, ещё влажное с вечера, на купальник, поёжилась и вышла за калитку. Море было не видно и не слышно с улицы, но оно тянуло к себе, ровно и сильно. Местные научились сопротивляться этому притяжению, только вздыхали время от времени: мол, опять не до того, никак не выбраться. А приезжие — они для того и приехали. Два дома до поворота, крутая лестница, выложенная плоскими булыжниками, колючие плети ежевики на склоне, и вот оно — море... Можно прямо здесь спуститься к воде, но на берегу ещё лежат холодные, почти осенние тени, и виднеется тёмная фигура рыбака, тянущего лодку на берег. Ольга пошла на холмы, лицом к востоку, навстречу солнцу. Сандалии оскальзывались на мелких камешках, сталкивали их с опасной тропинки. Мелькнула чужая залётная мысль: хорошо бы упасть нечаянно туда, вниз, на большие камни. Упасть и лежать сломанной куклой, какой уже не поможет никто...
Сухие метёлки колосков, унизанные белыми конусами улиток, кивали на ветру. На холме вчера опять кто-то сидел: у кострища валялись бутылки и забытая, а может выброшенная, мужская майка. Ольга даже отшатнулась, разглядев её. Почти такая же была на Андрее, когда он сердясь, сбивчиво разъяснял, почему не сможет поехать к морю. Тогда в воздухе висело высокое напряжение лжи, — вот-вот закоротит. Но обошлось, убедила сердце поверить, уговорила глаза не плакать, Андрей не любит слёз. Мужчины все не любят слёз. Большие девочки не плачут. А что не вышло выбраться к морю вдвоём, — бывает, форсмажор на работе, это не смертельно...
Ольга шла и шла выше, пока не увидела на своём любимом месте, где не раз встречала рассвет, чёрную собаку. Собака лежала не двигаясь, её сторожкие уши были выжидательно направлены к девушке. Ольга бросила полотенце на камень и села. Собака успокоилась, но у её бока завозился кто-то круглый и рыжий. Щенок? Это из-за него собака не уходит с холма? Рыжий поднялся и оказался взрослой собакой, совсем другой породы, мелкой и задиристой. Чёрная собака — к разлуке, а рыжая к чему? К надежде, — мелькнуло в голове. Рыжий принялся было облаивать Ольгу, та миролюбиво два раза ответила: «Тихо». Собаки ещё постояли и ушли в сторону пляжа. Того самого пляжа, где хорошо было валяться с книжкой по утрам или на закате, утомив ноги и сердце аккуратностью тенистых бульваров приморского городка.
Солнце уже выглядывало огненным краем, делая море не густо-тёмным, а серо-серебряным. По самому центру залива резал воду катерок, на глазах становился из чёрного белым, с замершими на нём фигурками. Привычная уже картина рассвета казалась настолько родной, что прощаться со всем этим не было сил. Остаться бы, снять квартиру, найти работу, никогда не возвращаться назад...
Ольга почувствовала, что замёрзла, поднялась с камня. В этот момент из-за горизонта совершенно вышло солнце и тут же занялось своими обычными утренними делами. Девушка на холме солнцу была неинтересна, как случайный здесь человек, сам не знающий, что ему нужно. Что ж, справедливо... После разговора с Андреем Ольга действительно не могла больше вписать себя в прежнюю жизнь, её вышибало в вакуум опустошения. А ведь всего лишь позвонила узнать, встретит ли он в аэропорту. Столько недобрых и несправедливых обвинений она ни разу не слышала. Только и спросила: «У тебя кто-то есть?» Ведь чувствовала давно, мысли отгоняла. Андрей долго и сердито говорил какими-то чужими словами, летящими мимо. Стало понятно одно: больше не будет того «мы», с которым Ольга и у моря жила ежеминутно. Носила «мы», как дитя под сердцем, тихо улыбалась ему, делила всё на двоих: солнце, волны, чаек, смешных сердитых крабиков, ежевику, пачкающую пальцы, уличных музыкантов и ледяной лимонад в маленькой кондитерской... А выходит, не было уже никакого «мы». Отныне всё целиком принадлежит только ей, да и прежде принадлежало. И этого всего оказалось ошеломляюще много, широко и богато отмерено. Взрослая порция, щедро приправленная самостоятельностью. Принимать решения отныне тоже придётся самой. Почему-то эти мысли принесли успокоение. Как будто выросла из старой тесной одёжки, наконец скинула её.
Что ж, никуда не деться, надо прощаться с морем, лежащим внизу. Осторожно заглянула за край осыпи, и страх высоты поёжил плечи, оттолкнул назад, к тропинке. Падать расхотелось. Далеко впереди виднелись раздумчивые собаки. Казалось, чёрная хочет пойти вверх, к домам, а рыжую тянет на пляж. Ольга подошла, не зная, как разминуться с собаками. Чёрная всё так же молча и выжидательно смотрела в упор, рыжая же не смотрела вовсе. Они наконец определились и потрусили вверх, оставив Ольге спуск к воде. Она долго смотрела вслед собакам, думая, кто они друг другу — приятели или, может быть, пара. Такие хорошие южные собаки. Её собаки.
Море оказалось тёплым, когда девушка тронула его рукой. Тёплым и нежным, как ребёнок спросонья. Вода, словно воздух, лёгкая и спокойная, подхватила, обняла. Вот бы плавать в ней бесконечно далеко и долго, не думая ни о чём... Море, по обыкновению, забирало все тревоги, смывало их, как песок с ладони. Казалось, это не просто солёная вода, а что-то единое, пластичное, способное растворить и принять в себя и человеческое тело, и камни, и самое небо. Ольга легла на спину и раскинула руки, в памяти зазвучали слова песни: «растворят изменчивые воды облик мне наскучивший земной. Средь дельфиньего народа обрету тогда свободу мчаться наперегонки с волной...»
Дельфины в залив заплывали редко, но она всё равно поискала глазами тёмные спины, наткнулась на плавающую невдалеке обёртку, опечалилась и окончательно вышла из сонного оцепенения этого странного утра. Несколько сильных гребков, брызгами окатывающих лицо и волосы, и вот уже вокруг только море, только вода, со всех сторон. Ольга нырнула, не выпуская воздух изо рта, попыталась задержаться в глубине, но море вытолкнуло её наружу, мягко и настойчиво, как большой спасающий дельфин. «Вечно буду плыть дельфином, вечно буду в море синем в салки с бесконечностью играть»... Или нет ничего вечного в этом мире?
В полдень самолёт. Прошлая, такая чужая, жизнь — без моря, без бесконечности, без южной неги, щедрой роскоши ленивых дней и без Андрея...
Пора выходить из тёплой баюкающей воды. Воздух холоднее моря, полотенце холоднее воздуха, а жизнь куда холоднее мечтаний и стремлений. Обернувшись во все свои холодные коконы, Ольга медленно поднималась по каменистой тропке, не оборачиваясь. Наверное, что-то она не смогла разгадать за эти десять дней драгоценного лета, не расслышала, иначе не томило бы так внутри. Не рассыпалось бы на осколки то, что казалось прочным и надёжным. Снова застучало внутри: остаться, никуда не уезжать, найти себя здесь, в этом нежданно родном краю. Разгадка таилась где-то близко, лишь протяни руку.
Два кота, чёрный и песочный, шли по недостроенной каменной стене и остановились, с глубокой укоризной глядя на девушку. «Я вернусь», — молча сказала им Ольга. До вчерашнего дня всему, что она встречала, говорила мысленно «я вернусь сюда с Андреем», а теперь вот одна «вернусь». Сама себе не поверила и повторила уже вслух: «Я вернусь». Тогда замерший было мир задвигался, зашумел, запел. Белый катерок поплыл дальше, коты неторопливо спустились со стены, шумный самолёт пролетел над головой, солнце заглянуло в проулочек и коснулось загорелых плеч, а сердце наполнила спокойная, немного печальная благодарность.
"Всё будет хорошо" — это же не всегда про радость? — спросила Ольга у солнца. Наверное, нет. Но это всегда про шаг от чего-то ушедшего к чему-то грядущему. Вот сделать шаг, и всё будет хорошо.
Наперегонки с волной,
То под солнцем, то под луной,
Мне не надо больше выбирать, я знаю путь.
И уходит с каждой волной
То, что было раньше со мной,
Ведь дельфин не знает слова «забудь»...
*в тексте цитируется песня Ирины Богушевской «Наперегонки с волной».
2019