Начало http://proza.ru/2023/07/07/829
В двадцатых числах сентября из Стольниково вернулся первый курс, навсегда сохранив в своих возвышенных душах отвращение к работам на земле. Вопреки мнению, что «совместный труд объединяет [1]», студентки вернулись такими же разобщёнными и отчуждёнными, как и до поездки.
Возможно, виной тому стал зороастрийский гороскоп, утверждающий, что люди, рождённые в год аиста, склонны к уединению и обособлению, а общительные студентки-«пауки», тотемная сторона которых стремится к объединению людей в группы, которых среди первокурсниц 1992 года было раз-два и обчёлся, столкнувшись с антитотемами обеих категорий – «жабами» и «мухами», предпочли прилагать усилия вне институтских стен.
Айлин и Снежана попали в разные группы. Айлин в лучшую, первую. Гнилушкина вместе с Рубцовой оказались в четвёртой, Бондарева, как и положено "ипсилон"-самке – в самой худшей, шестой. Совместными у обитательниц комнаты № 830 оказались только общие дисциплины – история, философия, теория русского языка и физкультура.
Айлин удалось погрузиться в учёбу красиво, легко и плавно, как входит в воду пловец, прыгающий с десятиметровой вышки, во многом благодаря советам более опытной подруги. Немецкий язык – не смотря на логичность и чёткость, тем не менее, взорвал мозг объёмом информации, которая отличалась от уровня школьной программы, как саженец отличается от столетнего дерева.
Слова, фразеологизмы, сферы их использования, Hochdeutsch и молодёжный сленг сотворили в девственных мозгах настоящую революцию, и тем, кто «цеплялся за старый режим», пришлось нелегко.
Одной из таких студенток, понимание к которым приходит после того, как два и два сложены в столбик, оказалась и Ангелина Бондарева, для которой изменения трёх родов существительных в падежной системе оказались самыми труднопостигаемыми вещами, но упорство у Бондаревой было такое завидное, что она, не щадя себя, занималась дополнительно.
От занятий страдала вся комната, так как начинались они с окончанием дня, когда большая стрелка часов ложилась на маленькую. Дотоле дремавшая первокурсница вдруг вскакивала, будто в желудке её головы, сварился, наконец, особенный сок для переваривания знаний, и принималась грызть гранит науки с воистину нечеловеческим остервенением.
На просьбы соседок прикрыть лампу плотной тканью, не хлопать громко дверью, не шаркать по-старчески по свежеокрашенному полу, не передвигать табуретку волоком и не подбадривать себя «Оранжевым галстуком», так как остальные не могут заснуть, Ангелина категорично заявила, что звуки и свет ночью должны стать для них «как для геолога карта и как для пилота штурвал», потому что это неотъемлемая часть студенческой общежитской жизни и продолжила долбить окончания существительных при склонении, как ни в чём не бывало.
Больше всех страдала Айлин, так как не понимала смысла этого приспособления, считая его ненужным для своей жизни. Её способности, которые она научилась держать в узде, невольно вырвались на свободу, но разрушительного действия больше не имели.
Она злилась и проклинала ненавистную Бондареву, она мечтала взять её за шею и бить головой об унитаз, она представляла, что зубрила спотыкается и ломает ноги, но представление обидчика во всех немыслимых злонамерениях не проецировалось в реальность, потому что утром Айлин становилось страшно оттого, что она способна на убийство ради собственного комфорта и находила в себе силы пожалеть эту "ипсилон"-самку, которая, обаяв Рубцову, сделала их двоих заложницами собственного упрямства.
Каждая пара жила своей собственной жизнью. Отец Снежаны соорудил из железных коек двухъярусную кровать, на противоположную стену прибил несколько книжных полок, где хватило места и учебникам и домашней утвари, тем самым высвободив пространство и сделав эту часть комнаты очень уютной.
Торец кровати закрыли самодельной книжной полкой высотой до потолка, и девушки оказались словно спрятанными за книжно-цветочной стеной.
Айлин часто готовилась к парам в комке, и одинокая Снежана становилась мишенью для остроумия фанатки Сюткина. Рубцова без Бондаревой была человеком, но стоило этой угловатой девице с тяжёлой нижней челюстью и бульдожьим взглядом появиться в комнате, как Таня превращалась в Табаки [3] при большом и грозном Шерхане [3].
Бондарева привезла из дома проигрыватель с пластинками, а Снежана – портативный телевизор, но приборы включались только при условии, что одна из пар отсутствует.
Когда Айлин была свободна, они со Снежаной проводили время в "Шишковке" - любимой библиотеке студентов, где в музыкальном отделе можно было одновременно слушать в наушниках музыку и готовиться к учёбе. Но окончательная пропасть пролегла между девушками, когда жительницы неуютной половины прознали про то, что Киндяйкина и Гнилушкина моются каждый день в нормальном душе.
Наверное, самой животрепещущей проблемой пятого общежития на Калачёвской была проблема гигиены. Чёртов душ ломался постоянно, сантехник бубнил, что бабы виноваты сами, засоряя стоки разными погаными вещичками, и если hatte er den Katzenjammer [2], то ожидание, пока душевая заработает, растягивалось на неделю.
Во время перемены в библиотечный зал Лингвистического института опасно было входить без противогаза и трудно было выделить, какой же запах омерзительнее: потных подмышек или дешёвых туалетных вод, которые заменили многим будущим педагогам воду и мыло.
Конечно, засранками были не все поголовно. Часть будущих учителей и переводчиков, которая проживала в часе-двух езды от города, по субботам ездила избавляться от ароматов домой. Часть студенток заводила полезные знакомства среди местных и ездила смывать грязь в городской ванне.
И по пальцам можно было пересчитать тех, кто, подавляя природную стыдливость, каждый день мылся в тазике до пояса, в комнате при свидетельницах и наводил чистоту интимных органов в туалете.
Бондарева и Рубцова очищались дома и начиная со среды, в комнате стояла такая вонизма, что слёзы наворачивались на глаза. Вонючка Бондарева, как умела, мстила «чистюлям»: подбрасывала в их кастрюли дохлых тараканов, нарочно вешала свои потные свитера на спинку кровати и брызгала туалетной водой даже свои «стоячие» носки.
К середине первого семестра жизнь в комнате стала невыносимой. Айлин всё чаще скрывалась у Лили Танчук или у Дэна Нерисова, правда, с Дэном у неё сложились странные отношения: и не дружеские, и не любовные. Он не предпринимал попыток сблизиться, Айлин тоже держала дистанцию, считая для себя унизительным бегать за парнем, но и не видеть его больше двух-трёх дней она тоже не могла, становясь непривычно раздражительной и вспыльчивой.
Поэтому, когда однажды у Лили случились гости из родного города, фанаты группы «Алиса», у Дэна она была накануне, где он опять варил ей кофе и включал Queen, альбом 1984 года The Works, до субботы было ещё далеко, неделю в комке работала другая студентка со своей протеже, а в "Шишковке" объявили санитарный день, Айлин решила, что пришло время воспользоваться приглашением её июльских знакомых из медицинской общаги «заходить в любое время».
– Снежана, одевайся, мы идём в гости.
– Куда? – встрепенулась напряжённая Гнилушкина, которой два месяца жизни в общежитии изрядно потрепали нервы, и которая до сентября 1992 года не знала, что такое изжога, головная боль от голода и не могла показать, где у неё та самая «ложечка», под которой сосало от страха перед злыми, несговорчивыми преподавателями и от гнетущей амбры соседки Бондаревой.
– У меня голова болит, – капризно пожаловалась Снежана, глядя в окно.
В ноябрьском небе толкались чернильно-грозовые тучи, резкий ветер вздымал сухую листву и мусор, метеорологи обещали снег с дождём и понижение температуры.
– Там, куда мы идём, тебя вылечат! – засмеялась Айлин. – Ну, не хочешь морозиться, я могу и одна!
– А краситься надо?
– Вообще-то мы идём к девочкам, но если хочешь, можешь накраситься, кто знает, вдруг ты сегодня встретишь свою судьбу! – пошутила Айлин.
Снежану будто подстегнули плетью. Бросив качать ногой и хмуро тереть переносицу, она наложила на веки яркие тени, щедро извозила скулы румянами, а губы помадой. Надев широкую юбку в клетку и красную кофту с рукавом «летучая мышь», Снежана оставила очки на тумбочке.
Одна из линз, к ликованию Бондаревой, вылетела у неё в душе месяц назад и Снежана к своему огромному неудовольствию, вернулась к очкам, считая, что именно из-за них парни не хотят с ней знакомиться.
Стесняясь уродливой оправы с толстыми стёклами, которые делали её похожей на учёную крысу, студентка пользовалась очками в крайних случаях и в обстоятельствах, исключающих присутствие парней, из-за чего близорукой девушке казалось, что все мужские глаза обращены на неё.
Идти им пришлось довольно долго, но Снежану обрадовало, что на пути их следования лежала знаменитая Фонтанная площадь, где, как утверждали старшекурсницы, стоило только присесть на лавочку под витым бронзовым фонарём, как перед желающей познакомиться девушкой выстраивалась очередь брутальных и жилищно обеспеченных самцов, но в это время «тетеревиный ток» был пуст, как необитаемая планета. Когда они добрели до ЦУМа, Снежана взмолилась:
– Ну долго нам ещё тащиться? Я вся на фиг промёрзла!
– У меня с собой есть две бутылочки ликёра, хочешь согреться?
– Ого! Я ещё ни разу в жизни не пила ликёр, только шампанское и домашнюю наливку из красной смородины. А он вкусный? А я от него не опьянею?
– Неля говорит, от этого ликёра ноги сами раздвигаются, – смачно пошутила Айлин.
Снежана икнула и неуверенно, но, загораясь от любопытства, рассмеялась.
– А вкуса я не знаю, я не пью пока. Но ликёр – крутой, "Кюрасао", преподши его лакают, - добавила Айлин.
– Ой, давай хлебнём чуть-чуть за углом, а то у меня мандраж!
– Ты чего боишься-то?
– Ну, вдруг нас медики изнасилуют!
– Тебя за углом скорее трахнут, – опять не удержалась Айлин от грубого замечания, но, перейдя улицу, свернула именно «за угол», во двор Главпочтамта.
– Какой вкус! Будто этот ликёр создала сама природа! – восхитилась Снежана, пригубив напиток и слегка закашлявшись. – А ты почему не пьёшь?
– Этот ликёр делают люди из плохого спирта и дешёвых ароматизаторов, – рассмеялась Айлин. – А мне нужен повод, чтобы выпить, ведь всё бывает когда-то впервые, и я хочу, чтобы мне это запомнилось.
– То есть, выпить с лучшей подругой в подворотне ниже твоего достоинства? – обиженно вскинулась Снежана, подняв воротник утеплённого плащ-пальто.
– Э, лучшая подруга, притормози, – снова рассмеялась Айлин, наблюдая, как Снежана вновь приложилась к бутылочке, на этот раз делая большие глотки и сдерживая кашель.
– Ну, у меня должна же быть мечта! – нехотя призналась она, видя, как дрожат тонкие, закушенные губы. – Я мечтаю, чтобы моя первая выпивка, как и первый поцелуй, были с любимым мужчиной!
– Ты ещё ни с кем не целовалась? – выкруглила Гнилушкина беззащитные, как у большинства очкариков, глаза. – Не поверю! Это надо как-то переварить!
Гнилушкина задрала голову и снова присосалась к ликёру.
Айлин засмеялась и отобрала у Снежаны бутылку.
– А придётся! Полегчало?
Снежана кивнула, и они двинулись вдоль проезжей части улицы дальше. Походка Гнилушкиной стала увереннее, она выпрямила спину и пронизывала рентгеновским взглядом-лучом редкие проезжающие машины.
– А не подумают, что мы снимаемся? – надрывно захихикала она, когда рядом с ними остановился белый автомобиль.
– Может, про тебя и подумают, – подколола Айлин.
Они остановились и долго ржали, показывая друг на друга пальцами, как две молодые, здоровые, не заезженные ещё, по выражению Матрёны Афанасьевны, лошицы. Автомобиль, вздохнув, как человек, двинулся дальше.
– Всё, сейчас перейдём улицу, и мы у цели, – сообщила Айлин возле пешеходного перехода, поддерживая Гнилушкину под руку.
– Какой отпадный столб! – восхитилась Снежана. – Это он нам подмигивает!
– Вижу, что стеснение прошло, – хмыкнула Айлин. – Когда будем проходить мимо вахтёрши, смотри прямо перед собой и не разговаривай.
Предъявив студенческие билеты, девушки поднялись на третий этаж. Общага медиков представляла собой, в отличие от Лингвистического общежития с секциями по четыре комнаты, длинный гостиничный коридор дверей с отбитыми кое-где номерными знаками, или написанными крупно мелом, с туалетом, умывальником и кухней в самом конце.
Айлин постучала в бордовую дверь без опознавательных знаков, открыла ей высокая точёная блондинка, выглядевшая такой свежей и отдохнувшей, словно вчера вернулась с морского побережья. Подозрительно оглядев незваных гостей с головы до ног, она, напрягая лоб воспоминаниями, недружелюбно поинтересовалась:
– Вам кого?
– Привет, Лена! Я – Айлин. Я жила в этой комнате летом и писала за тебя сочинение в мед, – выпалила Айлин, начиная жалеть, что припёрлась, да ещё с полупьяной подругой.
– А, точно! – заулыбалась Елена Пустырникова, но её глаза по-прежнему смотрели с недоверием. – Как дела?
– Дела будут ништяк, когда будет с кем бухануть! – выдала Айлин, цитируя Барби и вытаскивая из сумочки целый "Кюрасао".
– Это тема, – оживилась Лена. – А то я сижу одна, как клушка, скучаю, девки эту тупую «Санта-Барбару» у соседей смотрят, вернее, дружно кончают, когда на экране появляется этот латинос Круз!
– А он хорошенький! Мне бы такого парня! – захныкала Снежана, забывая наставления подруги о молчании. – А где у вас туалет?
Пустырникова жестом показала в конец коридора.
Когда Айлин разделась, сняла шапку и распустила волосы, которые упали ниже спины, Лена, наконец-то, ослепительно улыбнулась, обняла её и чмокнула в щёку.
– Ты извини, что я тебя сразу не узнала, – зазмеился её высокий, звонкий голосок. – Я подумала, ко мне из третьей медовской общаги две чувырлы на разборки притащились.
– Я у одной парня увела! – заговорщицки подмигнула она, увлекая гостью вглубь комнаты. – А это что за чебурашка с тобой? Подружайка твоя?
Айлин кивнула, доставая из сумки набор конфет «Рафаэлло».
– Ну, ничего, мы её в божеский вид приведём! – пообещала красавица. – А ты классно выглядишь! У тебя такая попка, просто персик!
Айлин звонко рассеялась, а потом серьёзно сказала:
– У меня есть один знакомый, который мечтает познакомиться с длинноногой блондинкой с золотыми волосами.
– А он кто? – заинтересованно спросила Лена. – Учителишка?
– Нет, он бандит, а по мелочи крышует ларьки.
– Гонишь! – Пустырникова взволнованно схватила июльскую знакомую за руку.
– Нет, это чисто в натуре! Он, правда, не красавец и немного толстоват, но сердце у него, как у рыцаря Айвенго!
– Да по фиг, какое у него сердце и какое пузо! Лишь бы кошелёк был толстый!
– Он вообще щедрый мужчина! Я дам твой адрес, если ты не против.
– А нельзя ему сейчас позвонить?
– Может и можно, но лучше, если он сам к тебе приедет и без предупреждения. Он человек деловой.
– Скажи, что у меня все вечера свободные!
Пустырникова ущипнула Айлин, захлопала в ладоши и закружилась по комнате, напевая. Вернулась Снежана, а потом и остальные девочки, которые Айлин вспомнили сразу: Галя Сычёва – невзрачная горбоносая шатенка со стрижкой «как у Матье» и Алёна Кораблёва, полная подслеповатая брюнетка с лицом, отсылающим к дымковской игрушке: носом-пуговкой, ровными коромыслами бровей и ярким болезненным румянцем.
Последние достали из холодильника незамысловатую закуску, придвинули стол к кровати и только наполнили голубой жидкостью чайные кружки, как в дверь постучали.
– Открыто! – призывно крикнула Пустырникова, хлопая себя по щекам и прикусывая губы.
Дверь заскрипела, и в комнате нарисовался невысокий и плюгавый молодой человек в модной дублёнке и кепке, из-под которой вилась кольцами буйная шевелюра очень густых чёрных волос, вблизи – ну, просто копия знаменитого сериального латиноса.
– Добрый вечер, девушки, – поздоровался он низким, бархатным голосом, улыбаясь ослепительно и нагловато. – Галина, я конспект по анатомии принёс. Прости, что задержал.
Сычёва вскинула голову, пожевала губами, как суслик, коротко кивнула и отвернулась. Пустырникова откинула волосы назад, выхватив периферийным зрением открытый рот и глаза «по семь копеек» Гнилушкиной и подмигнула непроницаемой Айлин. Будто случайно халатик её сполз с плеча.
Галина хмуро скосила глаза на незваного гостя и пробурчала:
– Кондратий Филистович, мой одногруппник.
– Вы же составите компанию одиноким девушкам? – начала заигрывать Лена.
– Это не тебе решать! – вдруг резко ответила Сычёва, оправляя песочного цвета свитер на худощавой, ребристой фигуре. – У нас здесь не трактир!
– А Лина не против! – улыбнулась Пустырникова ****ской улыбкой.
Вообще-то Айлин была очень даже против. Такой тип парней – пижонистых, вежливых, умеющих говорить не коверкая язык, но витиевато, почему-то её раздражали. Как раздражали тщедушность и малый рост, и широкие плечи при узких бёдрах. Но Снежана смотрела на неё так умоляюще, с такой надеждой в широко распахнутых лазурно-пьяных глазах, а Сычёва своим необоснованным высокомерием не понравилась ей ещё на абитуре, что Айлин заставила себя согласиться.
– Я не против!
Сычёва сквасила морду и сощурив и без того зауженные глазные щели, дала понять Айлин, что они враги навек.
Кондратий разделся, собрал шикарные волосы в хвост и отнюдь не робко присел на предложенную табуретку рядом с Айлин. Кораблёва поставила перед ним чайную чашку, в которую плеснули алкоголя. Пустырникова развязно попросила его произнести тост.
– За прекрасных дам!
Кондратий поднял чашку, и все девушки, кроме Айлин, последовали его примеру.
Похожий на Круза из «Санта-Барбары» студент, в отличие от девушек, слегка пригубил напиток, в то время как женская половина выпила "Кюрасао" залпом.
– Вы не любите ликёры? – поинтересовался он у Айлин, не сводя с девушки чёрных масляных глаз.
– А у вас в кармане белый кайф [4]? – насмешливо спросила она, игнорируя вопрос о ликёре.
Кондратий запрокинул голову, так что его огромный кадык выступил вперёд, как гильотинный нож, и громко, как конь, вывалявшийся на полосе, заржал.
Девчонки не поняли прикола про "белый кайф" и, пожав плечами, разлили ультрамариновую бурду по второму кругу.
Оторжавшись, Филистович насильно пожал Айлин руку, будто боевому товарищу и пригласил на ближайший концерт местной «Рок-сессии». От предложения Айлин отказалась, мотивируя отказ тем, что уже приглашена.
Филистович выразил сожаление и надежду, что если по какой-то причине тот, кто его опередил, не оправдает её ожиданий, то он всегда готов подставить своё дружеское плечо. Айлин сочла молчание за лучший вариант вынужденного общения и больше разговор не поддерживала.
Ей не понравилось, что Филистович, ничуть не стесняясь, пил предложенный drink [5], закусывал халявными кокосовыми, как он выразился, «фрикадельками», не отказался ни от жареной картошки, в приготовлении которой с виду неповоротливая, как медведь, «дымковская» барышня отказалась настоящей докой, ни от солёных помидоров. Но, к примеру, чтобы, как Барби, который перестал бы себя уважать, если бы ел за счёт дамы, встать и сбегать в комок за угощением, Филистович не считал для себя приемлемым.
Взгляд латиноса, скучающе-небрежно скользнув по прекрасной Елене, не замечая совсем одногруппницу, у которой одалживал конспекты, обойдя вниманием косолапую стряпуху, покровительственно и насмешливо оглядев, как какое-то животное, раскрасневшуюся Гнилушкину, остановился на Айлин.
Филистович буравил её глазищами, облизывая губы после крохотного глотка ликёра и поигрывая языком, от чего в ней поднималась нечеловеческая, необъяснимая, нетерпимая злость.
После выпитой бутылочки неловкость прошла, и разговор завертелся вокруг пар, стипухи, преподов-козлов, практики, морга, бухла, сигарет, музыки, девчонок, мальчишек и прочей лабуды, о которой любят потрещать первокурсники. Но когда Кондратий игриво поинтересовался у Айлин, какое у них, лингвисток, хобби, Снежана, словно кто-то дёрнул её за ниточки, выпалила:
– У нас есть предмет ФДПП, факультет дополнительных педагогических профессий, мы изучаем фотографию, и у нас в конце второго семестра будет выставка!
Естественно, следующий вопрос Филистовича звучал так:
– О! Фотография – это концептуально! А могу я взглянуть на ваши снимки? Наверняка они монументальные!
И не успела Айлин отшить его раз и навсегда, как Гнилушкина опять её опередила:
– Конечно можно! Приходите к нам в гости, мы живём в пятом общежитии «Лингвы», на Калачёвской, комната восемьсот тридцать!
– Я знаю, где это! – покровительственно улыбнулся Филистович. – У вашего общежития громкая слава.
– Лена, не угостишь сигареткой? – обратилась Айлин к блондинке, вставая.
Пустырникова, словно ждала сигнала, встала и потянулась к тумбочке.
– А вы знаете, что говорит Антон Павлович [6] по этому поводу? – снисходительно улыбаясь, заметил Филистович. – «Целовать курящую женщину, всё равно, что облизывать пепельницу»!
– А мне в натуре по***! – нахамила Айлин, осознавая, что знакомство с Барби и Рембо, от которых она научилась разным похабным словечкам, принесло ей ценный жизненный опыт.
Натягивая на ходу курточку, она выбежала из комнаты. Лена крикнула вслед, что подойдёт через минутку. В туалете Айлин облокотилась о подоконник и, ковыряя пальцем замазку, попыталась сдержать рвущиеся из глаз горькие солёные ручейки.
Почему какой-то низкорослый чмошник смеет говорить ей пошлости, когда она всем своим видом показывает, что они ей противны? Почему Дэн держится на расстоянии, он её боится, как необитаемую планету, что ли? Почему Евгений Степанович, который преподавал у них фотографию, навязчиво уговаривает сняться её обнажённой? Почему Ворона и Джонни таскаются к Лиле Танчук, а не к ней, только потому что она отказывается «словить кайф»? Зачем всё это?
– Лина, ты чё, правда, куришь? С тобой всё нормально? Ты чё? Ты плачешь?
Рука Пустырниковой, одетой в длинную модную дублёнку и с рассыпанными по плечам волосами, протягивая сигарету, остановилась на полпути.
– Нет, Лен, пока не вижу повода. Просто не могу уже видеть эту противную рожу!
– А твоя чебурашка глаз с него не сводит! – облегчённо засмеялась Пустырникова, закуривая. – Только это, он на тебя свой прибор положил, я в этих делах разбираюсь!
На лице Айлин отобразилось неподдельное отвращение.
– По этому Кондратию два первых курса сохнут, – сообщила Пустырникова. – Но только он, как бы это выразиться, гнилой какой-то, ущербный. Вроде не пидор, не гопник, не шаромыга, а меня лично от его манер тошнит!
– Что ты имеешь в виду? – Не поняла Айлин.
– Ну, девками он избалован, они ему прохода не дают, вешаются на него гроздьями, то батончиком шоколадным накормят, то списать дадут, то в столовой без очереди пропустят, так-то в этом ничего особенного нет, но он при этом ведёт себя как-то странно, не как нормальный красавчик.
В столовке за столик подсядет и начинает городить разную дичь, и всё на тему перепихона, ну, типа, по женской походке он сразу видит, спит ли она с мужиком или ещё девственница, что по глазам определяет, готова ли женщина к коитусу – это его словечко, он никогда не ругается, и все эти понятия называет как по учебнику. И девушек-студенток он называет "шабли", а преподавательниц "сивушное масло", как в каком-то рассказе у Чехова, название забыла [7].
Ну, девки, конечно, краснеют, хихикают, как идиотки, но при этом глаза у них начинают гореть, как уличные фонари, сами не замечают, как сиськи выпячивают, спину выравнивают, губы покусывают, волосы поправляют. А он, как маньяк какой-то, от этого свой экстаз имеет. А потом – девка по уши влюблена, а он её к себе близко не подпускает. И как-то брезгливо даёт понять, что она его недостойна, будто ноги вытирает о коврик.
– Откуда он такой? Местный?
– Нет, из какого-то Г. Он комнату на Восточном снимает в малосемейке. А в это время обычно шарится по этажам, типа, лекции заносит или какую-то фигню спрашивает, расписание там, или учебник, и, в одном месте пожрёт, в другом поспит, как кот.
У нас тут одна тетеря позвала его на день рождения, так он подарил ей книгу! И ладно бы, купил новую, а то из своей библиотеки принёс хрень какую-то, с рваным корешком, про каких-то хоббитов. И посвящение написал, чтоб она не забывала, что она – ангел! Ты такое себе можешь представить? Мы третий месяц всего учимся, ещё толком не познакомились, а уже "ангел". Овца эта на «Амаретто» потратилась, к столу всё самое лучшее покупала, наивно полагала, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. А мы-то знаем, через что на самом деле!
Айлин сделала непонимающее лицо.
– Через … – прошептала в ухо опытная девушка. – Этому Кондратию просто повезло, что раньше "шабли" по Д’Артаньяну прибивались, а сейчас по Крузу, Мейсону и Луису Альберто! А твоя Снежана на него конкретно запала. К тебе он клеиться, может и будет, но так, безобидно. От сильных и уверенных женщин, вроде нас с тобой, он держится подальше.
А Снежана твоя, как раз в его извращённые представления об оргазме вписывается. Только, между нами, ты как-то вразуми её, что ли. Она, конечно, дура дурой, но подруга – это святое. Как говорит моя бабушка, она его не переговорит. Он её выбросит, как использованный презик. Адрес-то она ему дала, он обязательно придёт, своего не упустит!
Даже если его шизоидные фантазии у вас не прокатят, вы всё равно его чаем напоите, а чай у нас – это картошка, огурцы или суп. Так что, когда припрётся, угостите его бледными помоями без сахара! Ладно, я в гости к одним девахам зайду, а ты, смотри, не забудь про рэкетира! И не теряйся, забегай!
Лена бросила окурок в раковину и, тряхнув волосами, ушла.
Айлин кивнула, хотя понимала, что Гнилушкина её не послушает. Они были знакомы меньше полугода, а Снежана уже выплеснула на неё всю свою чувственную подноготную, и поначалу Айлин не могла разобрать, где в откровениях подруги вымысел, а где сильно приукрашенная действительность.
Оказалось, что целовалась она один раз с неким В., на выпускном вечере, и поцелуй был «пионерский», хотя этот же В. в другой версии рассказа страстно целовал её взасос.
Как родного брата, Айлин знала некоего М., первую «серьёзную» любовь Гнилушкиной. Этого М. Снежана встретила прошлой зимой на олимпиаде по немецкому языку. Высокий, чернявый очкарик, занявший второе место, готовясь к ответу, почему-то всё время смотрел на Снежану, и, когда его вызвала комиссия из трёх учителей, как-то особенно прошёл между рядами школьных парт и даже коснулся рукой парты, на которой сидела взволнованная отличница, а, покидая класс, М. бросил на неё взгляд, полный грусти.
Через несколько дней Снежана встретила его в троллейбусе, он занимал место у замороженного окна и смотрел сквозь протёртую ладонью дыру, но, внезапно повернул голову и посмотрел на Снежану, узнав её. Она сокрушалась, что на ней нет очков, и что она не смогла разглядеть его лучше, а потом он отвёл глаза, а потом снова глянул прямо на неё, да так неожиданно, что Снежана испугалась и спряталась за спину одноклассницы.
Но «роковая» встреча произошла в ДК, на концерте, посвящённому международному женскому дню. М. тоже там был! Снежана выглядела в вестибюле, как он сдаёт в раздевалку полушубок, как наискось зачёсывает волосы, как поправляет зелёный шарфик.
Первое отделение концерта Гнилушкина просидела, как на иголках. Её кидало то в жар, то в холод, она находила множество предлогов, чтобы, обернувшись, ловить на себе его грустный взгляд, а о том, что М. не сводит с неё полных любви глаз, ей сообщала верная подружка, уже посвящённая в эту тайну.
В перерыве Снежана кинулась в фойе, сбив с ног классную руководительницу. Её востроглазая наперсница высмотрела М. в очереди возле книжного прилавка, и влюблённая школьница кинулась в водоворот старшеклассников, и даже пролезла на несколько человек вперёд, что оказалось делом несложным, так как книголюбы интересовались только книгами, хватая всё подряд.
Когда Снежану отделяло от него всего два читателя, она, имевшая в своём распоряжении деньги только на булочку и сок, увидела, что книги в мягкой обложке, с косоглазой девушкой в шляпе, на которую она нацелилась, уже не осталось.
- «Мастер и Маргарита» закончились! – громовым голосом закричала продавщица, а Снежана, прекрасно видя, что М. взял два таких романа, решила, что наступил подходящий момент для знакомства и, тронув М. за рукав вязаной кофты, умоляющим голоском пропищала:
- Пожалуйста, уступите мне «Мастера», я всю жизнь мечтала его прочитать!
М. улыбнулся и протянул ей одну из книг. Снежана поблагодарила и с того момента считала, что если бы он не был страстно в неё влюблён, то не поделился бы изданием в мягкой обложке.
Её навязчивой идеей после прочтения романа стали жёлтые цветы, которых почему-то в Г. было не сыскать, но именно цветы должны были подстегнуть М., когда он, выходя из своей школы, увидев её с букетом, понял бы, что она – та самая светловолосая голубоглазая принцесса, в которую он тайно влюблён, показали бы ему, что их чувства взаимны.
Так, цветочницы города Г. оказались косвенно виноватыми в том, что М., парта которого располагалась у окна, наблюдая в окне парочку хихикающих дылд, не смог идентифицировать в одной из них свою судьбу.
Снежана вбила себе в голову, что М. будет поступать в Лингвистический и чтобы быть к нему ближе, стала усиленно заниматься, подкармливая свой мозг во время течки химерами о том, как они вместе будут ездить домой, как всю ночь просидят на нижней полке плацкартного вагона, держась за руки и нежно воркуя, как будут готовиться к занятиям, лёжа на кровати одетыми, как где-нибудь в библиотечной тиши М. украдкой поцелует её, а к концу последнего курса, встав на колени, попросит быть навек его женой. Но, М. поступил в какой-то другой ВУЗ.
Верность, которую Гнилушкина хранила отличнику олимпиады, не мешала ей влюбляться во все мужские объекты, которые попадали в поле её зрения. Любовь, как бабочка-подёнка, оглушала её, и она и думать забывала про М., жалуясь, что её никто по-настоящему не любит, а она всего лишь хочет стать для какого-нибудь человека дороже всех благ и удовольствий.
Бабочка, махнув на прощание крылышками, умирала, и Снежана упивалась другой своей любовью, номер два: кооператором за тридцать. Она вспоминала, как в последнем классе школы она подрабатывала в зоомагазине, клея коробки для птичьего корма, по тридцать рублей за штуку, и заказчик С., вечно пьяный мужик, принимая у неё картонные изделия, не просто смотрел на неё, а обсасывал, как леденец, горячими глазами, и звал покататься за город.
Снежана утверждала, что глаза этого С., похожие на чистое лесное озеро, притягивают её непостижимой силой. Продавщица из зоомагазина утверждала, что он женат, но жена у него мегера, и поэтому он изменяет ей с молоденькими девочками, но Снежану всё равно тянуло к С. каждой клеточкой. В пользу того, что они созданы друг для друга послужил факт, что оба носили одинаковые значки с флагом страны и надписью: «Виват, Россия!»
Потом её опять словно оглушали и начинались новые излияния, действующими лицами которых являлись молодые, симпатичные парни и она, испепеляющая мужские сердца, роковая женщина.
Места разыгрываемых в воображении плохо видящей девушки драм были вполне будничными: медпункт, где усевшийся рядом с ней студент навсегда покорил её сердце, потому что рукавом своей кожаной куртки касался рукава её пальто; гаражи, где копающиеся в деталях машин автомобилисты сигналили проходящей девушке и не сводили с неё глаз; фотолаборатория, где второкурсник Серёжа, которого Евгений Степанович обязал научить девушек пользоваться фотоувеличителем, сразу же влюбился в Снежану, а своим сосредоточенным молчанием и серьёзным, в свете красного фонаря, неземным лицом, в большом и прохладном помещении ему удалось создать неповторимую романтическую атмосферу; трамваи, в которых парни и мужчины, сидящие и стоящие с ней рядом, обязательно испытывали к Снежане пламенные чувства, выделяя из разнаряженной девичьей толпы именно её кроткое лицо и умные глаза, и лишь природная стыдливость, по мнению Гнилушкиной, мешала мужчинам реализовать свои намерения относительно такой же стеснительной барышни.
Калейдоскоп имён и лиц крутился в её голове подобно вечному двигателю и Айлин стало бесить, что подруга вываливает на неё эти подробности, хотя ничего похотливого в них не было, возможно, если бы любимой книгой Снежаны была «Эммануэль», а не «Графиня Рудольштадт», то и её рассказы содержали бы другие штрихи.
Как глупый бездомный котёнок Гнилушкина кидалась под ноги всем без исключения прохожим, и Айлин с удивлением обнаружила, что, оказывается, существует вид любви, когда важно само чувство и этапы его реализации, а партнёром становится тот, кто гладит, кормит и забирает к себе домой.
Разубеждать Снежану, что котёнок – животное, и отношение к нему соответственное, было бесполезно.
– Вот она где! – послышался радостный визг. – Ich sagte, wir finden sie sicherlich (Я говорила, что мы её обязательно найдём)!
В проёме появилась счастливая Гнилушкина. Она едва держалась на ногах. За ней, усмехаясь, горбился одетый Филистович.
– Давай будем собираться, девочкам надо к парам готовиться, а у Кондратия в десять последний автобус! Der letzte Bus! Если ты ещё не поняла!
– Если я опоздаю, мне придётся ночевать у вас на Калачёвской, – флиртующим голосом обрадовал извращенец.
Айлин, не отвечая, зашла попрощаться с Алёной и Галей, которые кисло, без воодушевления, пригласили заходить ещё. Снежана кричала из-за плеча Айлин на немецком, чтобы они обязательно приходили в восемьсот тридцатую комнату, и что студенты разных ВУЗов братья навек.
Втроём – первокурсница висела на руке Кондратия, Айлин, засунув руки в карманы курточки, шла следом – они дошли до остановки в центре города, где Филистович распрощался таким образом:
– Провожать меня дальше не надо, я уже большой мальчик. Ожидайте моего визита!
Снежана кинулась ему на шею и поцеловала пьяно в губы, после чего Айлин тащила её на себе до общежития, мрачно выслушивая счастливую подругу, которая, наконец-то, встретила свою судьбу.
Через два дня в субботу вечером, Снежана, которая вылизала комнату до блеска, которая купила торт "Прага" и свечи, тщательно закрутила волосы щипцами, надела своё единственное нарядное платье из фиолетового сатина в тонкую чёрную полоску и, напевая Цоя «Но, может, будет хоть день, может, будет хоть час, когда нам повезёт!», вдруг остановилась, как вкопанная.
– Айлин! – закричала она. – Это же мне магия помогла! Das Messer hat mir geholfen (Нож мне помог)!
После визита к медикам её словно прорвало, и Снежана завела привычку либо сразу говорить по-немецки, либо переводить только что сказанное на русском, что в пределах комнаты звучало терпимо, а в обществе за эту хвастливую болтовню Айлин хотелось настучать подруге по голове.
Киндяйкина посмотрела на неё волком. С Дэном она виделась семьдесят два часа назад и хотя и понимала, что так быстро Филистович их не посетит, всё же надеялась, что он заявится, и она автоматически станет третьей лишней.
– Помнишь тот ножик с голубой рукоятью, который мы в колхозе нашли? Ein Maedchen erzaehlte mir, wie man mit einem Messer ein Zauber auf die Heranziehung der Mаеnner machen kann (Одна девушка рассказала мне, как с помощью ножа привлечь мужчину). Представляешь, я всё сделала, как надо, когда домой недавно ездила, и у меня получилось! Получилось! Geschafft!
Она кинулась к своей сумке, стоящей под кроватью.
– Вот, бери, теперь он твой!
Снежана протянула подруге созданный преступником нож.
– Я не верю в заклинания, – тихо сказала Айлин, не сводя с холодного оружия тёмных глаз.
– Но у меня же всё получилось! – Не сдавалась счастливица. – И у тебя всё получится! Я знаю!
– Ничего ты не знаешь, – разозлилась Айлин, ясно вдруг понимая, что этот вечер они проведут вдвоём, что было не так и плохо, но через какое-то время, когда подруга поймёт очевидное, у неё случится истерика, и она выплеснет ещё один бессвязный поток слов об одиночестве и проклятости.
Снежана остановилась посреди комнаты, как вкопанная.
– Ты не хочешь, чтобы у меня появился парень? – обвинительно произнесла ещё мгновение назад излучающая счастье девушка. – Не хочешь, чтобы я была счастлива? Только потому, что ты вбила себе в голову, что где-то есть твой единственный, которого ты решила дождаться и, значит, я тоже должна вбить себе в голову этот бред?
– Снежана, остынь, – попыталась прервать подругу Айлин. – Я…
– Нет, послушай теперь ты меня!
Снежана упёрла сжатые кулачки в едва выступающие бёдра.
– А если я того самого единственного в сорок лет встречу? Я теперь должна в монашки записаться? Жизнь идёт мимо меня, я с ума схожу от того, что я никого не люблю!
– Снежана, – перебила Айлин, – буквально неделю назад ты твёрдо сказала: «Чем дольше я живу, тем больше начинаю любить М.»
Три дня назад ты ездила на рынок и в трамвае сидела рядом с мужчиной лет тридцати шести, с небесно-голубыми глазами, которому ты якобы ужасно понравилась. Вечером того же дня ты заявила, что кто-то из третьей английской группы к тебе неравнодушен, потому что ты пришла в лингафонку слушать плёнку, а этот мистер Х занял соседнюю кабинку.
А два дня назад вы с Рубцовой в библиотеке вместо Бибина читали «Анжелику», а рядом с вами сидел Л. и разгадывал кроссворд. А когда народу прибавилось, Л. подвинулся к тебе ближе, и вы чем-то там соприкоснулись. И ты замерла, у тебя сердце перестало биться, и ты поняла, что любишь его! А вчера ты заявила, что тебе нужен только Филистович! Снежана, это ужасно!
– Что ужасно? – всхлипнула нарядная девушка. – Что я кого-то полюбила? Я не могу одна, как ты не можешь этого понять? Без мужчины я совершенно не чувствую ничего, в душе до того пусто, что для пустоты уже нет места, и она давит. Та жизнь, которой я живу, нельзя назвать жизнью. Это бесполезное и никчемное существование. Все говорят, что я должна учиться, что у меня должно быть какое-то дело! Но я не могу, у меня ко всему безразличие! Я живу, как в аду! На мне будто какое-то проклятие лежит! Знаешь, почему я такая злющая, такая некрасивая, ужасная, противная? Потому что меня никто не любит!
Последняя фраза далась Гнилушкиной с трудом. Слёзы брызнули из глаз, в каком-то отчаянном порыве она швырнула свои некрасивые очки в угол, закрыла накрашенное лицо ладонями и опустилась на колени. Айлин закрыла дверь комнаты на замок и села рядом, хотя не представляла, как её утешить, и просто гладила вздрагивающие, худые плечи, чувствуя и жалость, и презрение к любвеобильной подруге.
– Он обязательно придёт, – наконец, выдавила Айлин из себя то, что Снежана хотела услышать. – Просто ещё слишком рано для визита. Он считает, что ты можешь подумать, будто ему не терпится. Вам надо проверить свои чувства. И будет лучше, если ты будешь ждать его в обычном халате, и этих дорогих сладостей тоже не надо, чтобы он не подумал, будто его здесь каждый день ждут. Это может пролиться бальзамом на его гордыню. Пусть всё идёт своим чередом. Давай сейчас ты умоешься, мы поедим, посмотрим телевизор…
– Хорошо, – сквозь слёзы пролепетала Снежана. - Я тебе верю. Ты же не шутила, когда заставила меня накраситься. Ты будто знала, что я встречу свою судьбу. Ты как этот ножик из зоны, меня к тебе также притягивает.
Перед сном она вдруг заговорила о вечере для первокурсников «Лингвы», где каждая группа либо представляла короткую костюмированную сценку, либо читала стихи, либо пела. Снежана вспомнила, как хорош был «англичанин» В., играющий трактирщика, и О. в роли путешественника-вельможи, исполняющий в этой же пьесе гитарную инструменталку. Гнилушкина отметила, что О., отбив последний аккорд, странно на неё посмотрел.
Айлин сделала вид, что спит и ничего не ответила. Сунув руку под подушку, она обнаружила там нож. Видимо, Снежана подложила его незаметно. Айлин, которая занимала верхнюю койку, обречённо рассматривала его в свете горящих окон соседней общаги.
При этом она вдруг вспомнила о соседке по комнате Бондаревой, и мысли её на этот раз были спокойными, будто она примирилась с ночными вылазками Ангелины. Айлин подумала о поклоннице Сюткина с жалостью, как думают об убогих, не осознающих своей ничтожности людях, как думают о злобном животном, угодившем в клетку и не способным забыть о той среде, где оно было свободно.
«Бедная Ангелина», – с грустью констатировала Айлин. – «Ты не будешь счастлива, пока не вернёшься в свою нору».
В воскресенье из дома вернулась только Рубцова. Через несколько дней в город приехал родитель Бондарев и, оглядывая соседок дочери шныряющими глазками, словно это они были виновны в несчастье, сообщил, что Ангелина сломала коленную чашечку, и на полгода уходит в академический отпуск. Адвокат собрал вонючие вещи своей дочурки и укатил домой.
Филистович пришёл в гости 1 декабря.
Примечание:
1 совместный труд объединяет – цитата из мультфильма «Зима в Простоквашино». Фраза принадлежит коту Матроскину.
2 den Katzenjammer haben (нем.) – страдать похмельем.
3 Табаки, Шерхан – шакал и тигр, персонажи книги «Маугли» Редьярда Киплинга.
4 «Ах, куда подевался Кондратий, минуту назад ведь он был с нами, в чёрном кафтане, в розовых джинсах, с белым кайфом в кармане!» – текст песни гр. «Крематорий», альбом "Кома", 1988г.
5 drink (англ.) – напиток
6 А.П. Чехов – русский писатель, драматург, врач.
7 "Женщина с точки зрения пьяницы" А. П. Чехов. Герой рассказа сравнивает женщин в зависимости от возраста с разными алкогольными напитками. Шабли - 17-20 лет, сивушное масло - от 40 до 100 лет.
Продолжение http://proza.ru/2023/07/07/963