Э. Р. Берроуз
Военный вождь
Глава 2
Шоз-дихихи
Шли годы — счастливые и весьма познавательные для маленького индейского мальчика. Он сидел у ног Утренней Звезды, слушая легенды своего народа, или изучая пути солнца и луны, звезд и бурь, или молясь. Древние знания апачей использовались для лечения, для силы, для мудрости; также - для защиты, или для бегства в безопасное место, когда враги атакуют. Погоня, битва, дикие пляски, суровые клятвы, любовные дела, дикая жестокость, глубокая дружба, ненависть, месть, жажда добычи, тяготы — горькие, очень горькие тяготы сначала пути— но зато намного легче потом; все это были факторы, формировавшие характер растущего ребенка.
Гоят-тлай рассказал ему о деяниях своих предков — о Мако, деде Гоят-тлая, который был великим воином и наследственным вождем нед-ни; о Дельгадито и Мангасе Колорадасе. Он научил его, как делать и использовать лук со стрелами и копье. Также от свирепого и ужасного Гоят-тлая – который, однако, никогда не был свирепым или ужасным для него самого - он узнал, что его долг как апача — убивать врагов своего народа. Ненавидеть их, мучить и уничтожать всеми возможными силами — и что из всех врагов они, шис-инде, (Shis-Inday), больше всего ненавидели мексиканцев, а уже после мексиканцев — начинавших все больше досаждать «американцев».
В восемь лет мальчик был более искусным в следопытстве и охоте, чем мог бы быть любой белый мужчина в зрелом возрасте; и при этом, он уже отлично стрелял из лука и умел обращаться с копьем. И он тогда уже страстно желал стать воином. Часто, пока Гоят-тлай разговаривал с ним, он сидел и гладил винтовку Спенсера, которую вождь отобрал у мертвого солдата, и его пальцы просто чесались, чтобы нажать на спусковой крючок, когда он представлял, как возьмет на мушку белоглазого солдата.
Весной 1873 года десятилетний мальчик, вооруженный луком и стрелами, бесшумно двинулся вверх по заросшему лесом каньону у истоков реки Гила (Gila). Он был почти голый, если не считать набедренной повязки и высоких мокасин. Полоска мягкой оленьей кожи, которую любящие руки Сонс-и-а-рей украсили цветными бусинами, обрамляла его лоб и поддерживала прямые черные волосы. В колчане из шкуры горного льва за левым плечом были стрелы. Он был высок для своего возраста и очень прям, его кожа была красновато-коричневой; все его движения были грациозны, как у пантеры.
В миле ниже него, на скалистом отроге гор, располагался лагерь его народа, апачей бе-дон-ко-е, а вместе с ними стояли лагерями и родственные общины апачей - чо-кон-ен и нед-ни. Мальчик играл, представляя что он разведчик, посланный великим Кочисом шпионить за врагами. Таким образом, подготовка к жизни во взрослом мире суровых реалий начиналась с детских военных игр – это в обязательном порядке практиковалось для всех будущих воинов.
Мальчик был один в горах, кишащих опасными животными, такими как пумы, медведи, и еще он был в стране, все больше наполнявшейся опасными врагами — белыми людьми. Но он не боялся. Страх – это была одна из тех вещей, которым его не научили Утренняя Звезда и Гоят-тлай.
Аромат пушистого кедрача ударял ему в ноздри, а разреженный, чистый горный воздух наполнял его легкие, будоража кровь и производя на его организм почти опьяняющее воздействие. Если когда-либо и была настоящая радость в жизни, то ей в полной мере владел тогда этот маленький сын вождя.
Он обогнул скалистый выступ поперек узкой тропы, и внезапно столкнулся лицом к лицу с шоз-дихихи, черным медведем! (shoz-dijiji – в испанском произношении шоз-дихихи, в англ. – шоз-диджиджи). Хоть страху его и не обучали, но осторожность и чувство самосохранения у апачей пока еще никто не отменял. И он конечно знал, что только дурак рискует своей жизнью там и тогда, когда от этого не может никакой пользы. Но возможно, этого не знали те древние каледонские воины, от которых и проросло его семя? Во всяком случае, мальчик даже не подумал искать спасения в бегстве. Он остановился и наложил стрелу на тетиву своего лука в левой руке, одновременно вставив еще две стрелы между пальцами правой, подготовив их тем самым к быстрому использованию.
Медведь остановился как вкопанный и стоял, не сводя глаз с мальчика. Он собрался было уйти в сторону, но уже зазвенела тетива и кусок заточенного кварца вонзился ему в шею там, где она соединялась с левым плечом. Зверь взревел от боли и возмущения, мигом превратившись в беспощадную машину мести, и издавая громоподобные рыки, бросился с разинутой пастью на мальчика!
Юный стрелок видел, что медведь совсем не убит, и понял, что отступать уже слишком поздно. Его вторая стрела, последовавшая за первой, вонзилась медведю в шею еще глубже, а третья, как раз в тот момент, когда шоз-дихихи резко поднялся, вонзилась ему прямо между ребер, под передней лапой.
Яростно рыкнув, черный медведь в последнем рывке подмял под себя мальчика, и они вдвоем покатились с узкой тропы вниз по склону, кувыркаясь среди деревьев. Они откатились не очень далеко — футов на пятнадцать, наверное — пока их не притормозил ствол большого кедра. Мальчик при этом сильно ударился головой и потерял сознание.
Прошло несколько минут, прежде чем парнишка открыл глаза. Рядом с ним лежала явно неживая туша черного медведя - шоз-дихихи; видимо, последней стрелой ему удалось пронзить его свирепое сердце. Сын Гоят-тлая сел у ствола, и широкая радостная улыбка озарила его лицо. Затем он вскочил на ноги и исполнил боевой танец вокруг своего поверженного врага, извиваясь вправо и влево, назад и вперед, подпрыгивая высоко в воздух или ступая размеренной поступью, он снова и снова в бесконечном счастье крутился вокруг лежащего зверя. Яростный победный клич сорвался было с его губ, но здесь он сдержал себя, ибо вспомнил, что белые солдаты охотятся за его народом.
Внезапно он перестал танцевать и посмотрел на мертвого шоз-дихихи, а затем обратил свой взор вдоль тропы в сторону лагеря, который был скрыт из виду за многочисленными поворотами извилистого каньона. Затем он наклонился и попытался приподнять медведя, но его молодые мускулы явно были еще не готовы к такому испытанию. Вытащив стрелы из туши и подобрав свой лук, он выбрался на тропу и бодрой рысцой посеменил к лагерю. Он был весь побит и хромал, а еще у него сильно болела ушибленная об ствол кедра голова, но какое сейчас все это это имело значение?! Ему казалось, что он летит как на крыльях, потому что никогда еще в своей маленькой жизни он не был так счастлив!
Когда он ворвался в лагерь, его сразу увидели играющие дети.
-- Сюда, сын Гоят-тлая! -- замахали они ему руками -- Иди играть с нами!
Но сын Гоят-тлая только сбавил темп, и с гордым видом торжественно прошествовал мимо них. Далее, вертя головой по сторонам, он направился прямо туда, где несколько воинов сидели на корточках и курили апачские самокрутки. Остановился недалеко от них и стал поджидать, когда на него обратят внимание. Когда же они его наконец рассмотрели, он важно спросил:
-- Где Гоят-тлай?
Один из воинов ткнул большим пальцем вниз по каньону.
-- Гоят-тлай охотится на антилоп в долине -- ответил он мальчику.
-- Я, сын Гоят-тлая, убил черного медведя - шоз-дихихи. Я один, шис-инде, сделал это; но один я не могу принести свою добычу. Поэтому не мог бы ты, Натч-ин-илк-кисн, помочь мне притащить сюда шоз-дихихи, yah-tats-an?
-- Ты не мог убить шоз-дихихи, ты лжешь! -- сказал смеясь Натч-ин-илк-кисн -- Ты всего лишь мелкий Иш-Кей-Най! (ish-kay-nay, мальчик).
Мальчик вытянулся во весь рост, стараясь казаться повыше.
-- Сын Гоят-тлая, вождя, не лжет своим друзьям! -- Он указал на царапины и кровь на себе и спросил -- Думаешь, это после игры с другими детьми? Мясо шоз-дихихи очень вкусное. Неужели Натч-ин-илк-кисн предпочел бы, чтобы волк, койот и стервятник съели его, чем съесть самому?
Воин, вздохнув, все-таки поднялся.
-- Пойдем, маленький Иш-кей-най! -- сказал он, улыбаясь -- Натч-ин-илк-кисн просто пошутил. Он пойдет с тобой.
Та ночь была ночью гордости для сына Гоят-тлая, ибо в возрасте десяти лет он самостоятельно убил такого крупного и свирепого зверя, и тем самым, кроме прочей доставшейся ему славы, завоевал себе настоящее имя. Отныне он должен был быть известен всем людям племени как Шоз-дихихи, а не просто как обычный иш-кей-най — то есть, маленький мальчик. Конечно, у него уже давно было имя, но также известно и то, что никто никогда не упоминал его в его присутствии, поскольку, если бы злые духи вдруг узнали его настоящее имя, они могли бы - и несомненно, что сделали бы это обязательно - причинить ему множество всевозможных неприятностей, вплоть до болезни и даже смерти.
Гоят-тлай тоже не был Гоят-тлаем как таковым, потому что и у него, как и у всех других апачей, было тайное имя, которое принадлежало только ему, хотя он никогда им и не пользовался; он прожил намного больше восьмидесяти лет, и был известен во всем мире больше, чем любой другой индеец Америки, возможно, за исключением лишь только шамана племени сиу, Сидящего Быка. Однако и по сей день ни один белый человек не знает, как его звали на самом деле, мало того, даже имя Гоят-тлай известно не многим. Он был известен под другим именем - именем, которое дали ему мексиканцы. Это имя держало в тихом ужасе территорию, на которой можно было бы легко разместить вместе бывшую Германскую империю и всю Грецию, и все еще оставалось бы достаточно места, чтобы добавить к ним какой-нибудь Род—Айленд. И имя это было - Джеронимо! (Geronimo, так называли его в США. В Мексике, на испанском, его называли Херонимо - Jeronimo).
В ту ночь Гоят-тлай тоже был горд, ибо Шоз-дихихи проявил себя так, как только мог бы мечтать любой отец их народа, а согласно обычаю апачей, мальчик был таким же сыном Гоят-тлая, как если бы он был его родным ребенком.
Прежде чем мальчика отправили спать, он залез на колени к суровому вождю, и тот погладил сына по голове.
-- Ты очень скоро станешь храбецом, Шоз-дихихи! -- сказал он -- Ты станешь воином, и великим. Тогда ты пойдешь и посеешь ужас среди белоглазых - пинда ликкойи, уничтожая их везде, где только встретишь!
-- Ты так ненавидишь белоглазых. -- сказал Шоз-дихихи -- Они такие же люди, как и мы; у них есть руки и ноги, как и у нас, и они так же ходят и разговаривают. Почему они сражаются с нами? Почему мы их ненавидим?
-- Много лет назад они пришли в нашу страну, и мы хорошо к ним относились. -- ответил мальчику Гоят-тлай -- Среди них были плохие люди, но и среди апачей тоже были плохие люди. Не все мужчины хороши. Если мы убивали только ихних плохих людей, то они убивали нас всех. Если кто-то из наших плохих людей убивал кого-то из них, они пытались наказать всех нас, не выискивая только плохих, которые причинили им неприятности. Они убивали нас всех, поголовно: мужчин, женщин и детей – на месте, там где находили. Они охотились на нас, как на диких зверей!
Они отняли земли, которыми одарил нас Усен. Нам сказали, что мы не можем охотиться там, где охотились наши отцы с сотворения мира – там, где мы охотились всегда. Но сами они охотились всегда и везде, где хотели. Они заключали с нами договоры и нарушали их. Белоглазые люди не выполняют своих обещаний и они очень вероломны. Я расскажу тебе сейчас только об одном случае, чтобы ты не забывал никогда про вероломство белого человека и возненавидел его еще больше. Это случилось много лет назад, когда наш великий вождь Мангас Колорадас был еще жив.
Вожди белых солдат пригласили нас на совет у Перевала Апач (Apache Pass). Мангас Колорадас, как и многие другие, пошел, веря в добрые намерения белых вождей. Незадолго до полудня всех их пригласили в палатку, где им сказали, что им дадут поесть, но вместо этого на них напали белые солдаты. Мангас Колорадас вытащил свой нож и прорезал себе путь через стену палатки, как и несколько других воинов, но все же многие были тогда убиты и взяты в плен.
Среди убитых тогда бе-дон-ко-е были Сан-за, Кла-де-та-хе, Ни-йо-ка-хе и Го-пи. Запомни эти имена, и когда увидишь белого человека, вспомни их и отомсти за них!
Наступил новый день. Скво, во главе со старой Нализой варили тизвин (tizwin, tiswin - слабоалкогольный кукурузный напиток). Рядом сидели воины и вожди, курили и наблюдали. Гоят-тлай все еще хвастался подвигом своего маленького Шоз-дихихи.
-- Из него выйдет великий воин! -- обратился он Кочису, наследственному вождю чо-кон-ен и признанному военному лидеру всех апачей -- Я знал это с самого начала, потому что, когда его вытащили из фургона его родителей, он не плакал, хотя Ху и держал его вниз головой за ногу. Тогда он не плакал, и с тех пор он тоже никогда не плакал!
-- Он сын белого человека! – все-таки не выдержал и недовольно проворчал вождь Ху -- Его следовало убить.
-- Он выглядел совсем как один из нас, как шис-инде -- ответил Гоят-тлай – Только спустя много времени я узнал в агентстве - когда мы уже вернулись из Соноры - что его мать была наполовину белой женщиной.
-- Да, теперь ты это знаешь! -- злорадно хихикнул Ху.
Ярость внезапно исказила жесткие черты лица Гоят-тлая. Он вскочил на ноги, на ходу выхватывая нож.
-- Ты слишком много говоришь, Ху, об убийстве Шоз-дихихи! – промолвил он тихим рокочущим от гнева голосом. -- Десять раз уже шли дожди (10 лет) с тех пор, как ты впервые хотел убить его, и ты все еще говоришь об этом. Теперь ты можешь убить его! Но, сначала ты должен убить Гоят-тлая!
Ху нервно отодвинулся назад, нахмурившись.
-- Я не хочу убивать Шоз-дихихи – с трудом выдавил он.
-- Тогда не двигайся и молчи. Ты слишком много болтаешь — как старуха Нализа; даже когда Нализа говорит, она говорит по делу!
Гоят-тлай вставил нож в ножны и снова присел на корточки. Серебряным пинцетом он начал неспешно выдергивать волоски у себя на подбородке. Кочис и Нализа расхохотались, но Ху сидел нахохлившись. Да уж! Этот ужасный человек сидел тихо, хотя тогда уже, с обеих сторон границы, он имел страшное прозвище «Мясник»!
Шоз-дихихи, находясь внутри викиапа своего отца, хорошо слышал громкие слова взрослых, и когда Гоят-тлай вскочил на ноги с ножом наготове, он подумал что сейчас прольется кровь и быстро вынырнул наружу, держа готовый к бою мескитовый лук со стрелой с кварцевым наконечником. Его прямые черные волосы ниспадали на плечи, коричневая кожа была загорелой даже сильнее, чем у многих его чистокровных соплеменников-апачей. Тренированные мимические мышцы его мальчишеского лица не выдавали даже намека на то, какие эмоции бушевали в нем, когда он смотрел на оскорбившего его Ху.
-- Ты лжешь, Ху! – отчаянно выкрикнул он - Я не белоглазый! Я - сын Гоят-тлая! Скажи, что я не белый, Ху! -- и он направил стрелу на уровень груди воина -- Скажи, что Шоз-дихихи не белый, или он убьет тебя!
Кочис, Нализа и Гоят-тлай, довольно ухмыляясь в предчувствии грядущего зрелища. Они поворачивали головы, глядя по очереди сначала на Ху, а затем на Шоз-дихихи. Они видели, что мальчик уже натянул тетиву, но тут неожиданно представление прервал Кочис.
-- Довольно! -- сказал он. -- Возвращайся к женщинам и детям, где твое место.
Мальчик опустил оружие.
-- Кочис – вождь. -- сказал он - Шоз-дихихи слушает своего вождя. Но Шоз-дихихи сказал свое слово; когда-нибудь он станет воином, и тогда он все равно убьет Ху!
Он повернулся и ушел.
-- Не говори ему больше, что он белый! – примирительно обратился Кочис к Ху -- Скоро наступит день, когда он станет воином, и если он будет думать что он белый, это помешает ему хорошо воевать с врагами нашего народа!
Шоз-Дихихи не вернулся к женщинам и детям. Все вокруг стало вдруг ему противно. Вместо этого он в одиночестве вышел из лагеря и направился вверх по нагретому солнечными лучами каньону. Он двигался так же бесшумно, как и его собственная тень. Его глаза, уши и нос были как всегда настороже, потому что Шоз-дихихи снова играл в игру, в которую он играл всегда, даже когда, казалось бы, был поглощен другими занятиями — в мыслях он постоянно охотился на белых солдат. Иногда с другими мальчиками он играли в имитацию набегов на мексиканские ранчо, но этот вид войны не доставлял ему такого же удовольствия, как преследование вооруженных людей, которые сами охотились на апачей.
Он живо представлял, как перепуганные пеоны прятались в своих хижинах или пускались в бесполезное бегство, спасаясь от свирепых раскрашенных воинов, которые нападали на них с яростью демонов. Он видел, как женщин и детей расстреливали, кололи пиками или забивали дубинками до смерти вместе с мужчинами. Своим мысленным взором он наблюдал эти картины как наяву, без каких-либо угрызений совести или жалости. Но все это не волновало его так же сильно, как предполагаемые стычки с солдатами Мексики или Соединенных Штатов — ах, только в этом он видел что-то по настоящему достойное отваги великого воина!
С младенчества он слушал рассказы о подвигах воинов своего народа. Он, затаив дыхание, следил за подвигами Викторио, Мангаса Колорадаса и Кочиса. Более трехсот лет его народ воевал с белыми; их земли были разграблены, их воины, их женщины и их дети были безжалостно убиты; с ними обращались вероломно; их повсеместно предавали ложными обещаниями.
Шоз-дихихи учили смотреть на белого человека не только как на смертельного врага, но и как на труса и лжеца и даже как на предателя своих же белых собратьев, ибо этому маленькому мальчику-апачу было известно, что многие белые мужчины зарабатывают на жизнь продажей оружия и боеприпасов апачам - в то самое время, когда их собственные войска сражаются против этих же апачей на поле боя. Неудивительно, что Шоз-дихихи презирал и ненавидел белых всем своим существом, и тем обиднее было для него слышать, что его самого обозвали вдруг белым – это было самым горьким оскорблением, которое только можно было ему нанести!
Бесшумно продвигаясь вверх по каньону, он беспокойно размышлял обо всех этих вещах и слушал, слушал, все время слушал. Возможно, он услышит отдаленный стук подкованных железом копыт, лязг сабли в ножнах и первым предупредит свой народ о приближении врага. Он знал, что вокруг лагеря находятся разведчики — люди с орлиными глазами, мимо которых даже клих-литзог (klij-litzogue), желтая змея, не смогла бы проскользнуть незамеченной; и все же он продолжал мечтать дальше, потому что был еще маленьким мальчиком.
Короткий сон Шоз-дихихи не притуплял его чувств; напротив, в этом состоянии он становился еще более бдительным, ибо он жил своими мечтами даже во сне, постоянно репетируя будущую роль великого воина, которую он надеялся когда-нибудь сыграть на сцене жизни, завоевывая громкие аплодисменты своих собратьев.
Вдруг он увидел что-то подозрительно знакомое за небольшим кустом в сотне футов от себя, хотя оно не двигалось и никак иначе не выдавало своего присутствия. На мгновение Шоз-дихихи превратился в бронзовую статую, затем очень медленно поднял свой мескитовый лук и вынул из колчана стрелу с кварцевым наконечником. Отзвенела спущенная тетива и стрела улетела вдаль, а за ней сразу последовал и стрелок. Он не стал ждать и смотреть, попадет его стрела в цель или нет, потому что знал, что так оно и было. Также он знал, что именно пряталось за кустом, и поэтому он не был ни удивлен, ни особенно обрадован, когда поднял за уши крупного ка-чу, «зайца-антилопу», со стрелой в сердце; но в его детских грезах это был совсем не заяц ка-чу! Он представлял, подстрелил и держал сейчас за уши не зайца, а большого вождя белых солдат! Вот, в такую игру играл Шоз-дихихи, маленький мальчик-апач.
Аризонский антилоповый заяц (Antelope Jackrabbit)
Придя в лагерь ближе к вечеру, он увидел Кочиса, сидевшего на корточках в тени своей хижины с несколькими мужчинами из деревни. Там были и женщины, и все они смеялись и разговаривали. Это не было похоже на совет, поэтому Шоз-Дихихи осмелился подойти и обратиться к великому вождю.
В голове мальчика сидело что—то, непрестанно его беспокоящее, и он хотел, чтобы оно исчезло раз и навсегда, и все же он немного дрожал от возбуждения, приближаясь к компании взрослых. Как и все другие дети, он благоговел перед Кочисом и в то же время опасался насмешек со стороны мужчин и женщин. Он подошел и молча стоял, как ему казалось, очень долго, глядя прямо на Кочиса, пока стареющий вождь не обратил на него внимание.
-- Шоз-ихихи - маленький мальчик -- начал Шоз-дихихи -- а Кочис - великий вождь; он отец своего народа; он полон мудрости, и слова, которые он произносит, правдивы. Ху сказал, что Шоз-дихихи белый. Шоз-дихихи предпочел бы быть мертвым, чем белым. Великий вождь может сказать, что Шоз-дихихи настоящий апач, чтобы после этого вождь Ху держал язык за зубами?
Кочис встал, положил руку на голову мальчика и посмотрел на него сверху вниз. Свирепым и властным был этот великий военный вождь апачей; однако по отношению к своему собственныму народу, а тем более к детям, его сердце было мягким, и кроме того, он хорошо разбирался как во взрослых мужчинах, так и в маленьких мальчиках.
Он видел, что этот мальчик обладал в такой же степени, как и он сам, гордостью за свою кровь, которая сделала бы из него стойкого защитника себе подобных, непримиримого борца с их общими врагами. Год за годом боевые силы апачей сокращались, и потеря даже одного воина всегда считалось катастрофой. Он оторвал взгляд от мальчика и перевел его на притихших мужчин.
-- Если есть какие—то сомнения, -- сказал он - пусть слова Кочиса развеют их навсегда - Шоз-дихихи такой же истинный апач, как и сам Кочис. Пусть больше не будет разговоров на эту тему! -- и он посмотрел прямо на Ху -- Я сказал.
Ни один мускул на жестком лице Ху не дрогнул, ничто в его облике не выдало и намека на ярость и злобу, бушевавшие в его дикой груди, но Шоз-дихихи, Черного Медведя, его смиренный вид не обманул. Он хорошо знал, какую беспощадную ненависть питал к нему военный вождь с того самого дня, когда Гоят-тлай помешал ему размозжить его младенческие мозги о колесо фургона убитого отца, хотя парнишка и не знал обо всех деталях той первой встречи, и часто возвращался к этому в мыслях и никак не мог понять, за что же все-таки Ху так его ненавидит?
На самом деле, ненависть Ху к мальчику была более или менее безличной - в том, что касалось Шоз-дихихи - и представляла собой скорее общую неприязнь к самому Гоят-тлаю, которого он побаивался, а славе и престижу которого втайне завидовал. К Гоят-тлаю, который в один прекрасный день стал известным благодаря своему мексиканскому имени Джеронимо и часто пользовался авторитетом в военных советах апачей; кроме того, самая молодая и красивая из его скво также была желанной для Ху. Именно она воспитывала Шоз-дихихи; именно она, Утренняя Звезда, расточала свою любовь этому мальчику. Чтобы нанести удар женщине, которая отвергла его, и мужчине, который разжег в нем чувство нездоровой зависти, Ху терпеливо выжидал момента, когда можно будет безнаказанно обрушить свою месть на бедного мальчика.
Но сейчас ни у кого не было времени думать о гневе или мести, потому что сегодня должна была быть великая ночь в лагере Кочиса, военного вождя. В течение двух дней воины почти ничего не ели, готовясь к долгожданному празднеству; женщины сварили тизвин; барабаны были готовы.
Наступила ночь. Перед входом в свой викиап стоял Гоят-тлай со своими женщинами и детьми. Из расшитого бисером кожаного мешочка он достал щепотку священной пыльцы-ходдентина, и бросил ее вверх, в сторону луны.
-- Gun-ju-le, chil-jilt; si-chi-zi, gun-ju-le; inzayu, ijanale! Будь добра, о Ночь; Twiligh, будь хорошей; не дай мне умереть! — воскликнул он, и женщины вслед за ним взмолились:
-- Gun-ju-le, klego-na-ay — будь добра, о Луна!
Темнота сгущалась. Привлеченные мерцающими кострами апачей-чирикауа, мириады звезд выползли из своих укрытий. Пурпурные холмы засеребрились под их сиянием. Из темноты раздался крик койота, и ему тявкая ответила стая собак в лагере. Барабан низко загудел. Обнаженный воин, весь в мазках краски — желтой, ярко-красной, белой, синей — начал медленно танцевать. Вскоре к нему присоединились и другие, двигаясь все быстрее в такт постепенно усиливающегося темпа барабанов. Отблески огня отражались на потных телах. Скво, наблюдая за происходящим, невольно тоже начали слегка раскачиваться, магия танца овладевала ими.
Той ночью воины напились тизвина, сваренного ранее женщинами, и когда маленький Черный Медведь лежал на своих одеялах, он слышал крики, дикий смех и характерные звуки драки и борьбы. Он мечтал о дне, когда сам станет воином и будет так же сидеть и пить тизвин, танцевать и бороться; но больше всего он хотел бороться с белыми людьми, а не со своим народом.
Тизвин крал мозги воинов до тех пор, пока их действиями не стал руководить только совершенно звериный первобытный инстинкт самосохранения. Так случилось, что Ху, наткнцувшись взглядом Гоят-тлая, вспомнил о Шоз-дихихи и его ненависти. Оставив свет костра и друзей, Ху тихонько двинулся к шалашу Гоят-тлая.
Черный Медведь лежал без сна, прислушиваясь к манящим, диким звукам, которые доносились до него через открытый вход, который так же открывал его детским глазам и некоторые моменты происходящего снаружи действа. Внезапно на фоне мерцающего огня возник силуэт человека. Шоз-Дихихи мгновенно узнал в нем Ху, и кроме того, смог даже рассмотреть блеснувший клинок ножа, сжатого в жилистой руке вождя. Мальчик сразу понял, что задумал злобный вождь.
Рядом с ним лежали игрушки, характерные только для первобытного мальчика — сегодня это игрушки, а завтра — оружие грозного воина! Он протянул руку и схватил свои лук и стрелы. Ху, вышедший из тьмы снаружи, стоял перед входом, привыкая к полумраку, царящему внутри жилища.
Чуткий слух дикаря, каковым он и являлся, не уловил ни единого подозрительного звука, потому что Шоз-дихихи тоже был дикарем, и затаив дыхание притаился — ровно до того момента, пока не зазвенела тетива его лука. Было слишком поздно, чтобы Ху воспользовался этим звуком, выдавшим месторасположение мальчика, так как древко с кварцевым наконечником уже вонзилось в его правую руку, а нож выскользнул из онемевших пальцев на землю.
Со свирепой апачской руганью он прыгнул вперед, но все еще плохо видел в темноте, поэтому Черный Медведь проскользнул под его расставленными руками и выскочил из хижины до того, как Ху успел сгрести его в охапку. В дюжине шагов мальчик остановился, и повернулся к врагу лицом.
-- Выходи, Ху! - закричал он -- И Шоз-дихихи убьет тебя! Выходи, кишка койота, и Шоз-дихихи скормит твое сердце собакам!
Шоз-дихихи произнес еще пару апачских ругательств, но Ху промолчал, потому что верил, что мальчик хвастается не напрасно.
Время шло, и Ху напряженно размышлял, потому что действие тизвина ослабло из-за стресса, вызванного этим его провальным нападением на ребенка. Предположим, скво вернутся и обнаружат, что его держит здесь в плену какой—то мальчишка - над ним бы не только посмеялись, но даже и выгнали бы из лагеря! Эта мысль полностью отрезвила его.
-- У Ху не было намерения причинять вред Шоз-дихихи! -- сказал он примирительным тоном -- Он всего лишь хотел пошутить.
-- Уфф! - проворчал Черный Медведь -- Ху говорит неправду!
-- Пусть Ху выйдет, и он больше никогда не причинит вреда Шоз-Дихихи! -- предложил вождь.
-- Ху еще и не причинил никакого вреда Шоз-Дихихи! -- насмехался мальчик, в голове которого медленно пробуждался коварный план, подсказанный ему предложением Ху. Почему бы не извлечь выгоду из затруднительного положения своего врага? -- Шоз-дихихи отпустит тебя! — сказал он -- если ты пообещаешь не только никогда больше не причинять ему вреда, но еще и подаришь ему трех хороших лошадей!
-- Да никогда! – ужаснувшись, воскликнул вождь.
-- Все женщины и дети будут смеяться над тобой хлопая в ладошки, когда узнают об этом твоем позорном рейде! – добрым голосом напомнил мальчик злодею, непрестанно держа его на прицеле своего лука.
Какое-то время Ху хранил гробовое молчание.
-- Все будет так, как говорит Шоз-дихихи – обреченно прорычал он -- никто, кроме Ху и Шоз-дихихи не узнает о том, что здесь что произошло. Ху сказал — все на этом!
-- Тогда выходи, Ху, и иди своей дорогой! -- сказал мальчик -- Но учти, это должны быть хорошие лошади!
Он отошел в сторону, когда воин высунулся из шалаша, и принял меры предосторожности, держась вне досягаемости его рук и не опуская свое оружие, ибо он не сильно-то и поверил в искренность намерений коварного Ху.