Дорога в один конец

               
Цикл "Донбасские истории"
                Здесь всегда беспокойно,
                Здесь дует ветер всегда,
                Течёт целебная
                В горных ручьях вода.
                Здесь каждый день идёт война
                Из года в год, из века в век –
                И слёзы по щекам текут
                Из-под закрытых детских век.
                Автор неизвестен

                Тихий хутор, вишнёвый сад,
                Шепот речки за дальним курганом
                День проходит, и я бесконечно рад
                Над полями плывущим туманом.
                Из интернета

                1

    С минимальным комфортом мы расположились втроём на маленькой кухне у стоящего в углу старого кухонного стола с дверцами. Хозяин квартиры мой друг Сашка Н., его брат Андрей и я. Сашка и Андрей похожи на небольшую разницу в возрасте. Оба невысоки, щупловаты на вид, у каждого синие выразительные глаза и единственное небольшое различие, Сашкино лицо покрывает небольшая седая двухдневная щетина, Лицо Андрея полностью скрыто рыжеватой растительностью с редкими ниточками седины. Себя же обрисовывать не буду, каждый читающий человек может легко себе представить, при явно развитом воображении, как смотрится со стороны человек, пишущий беллетристику.
    Мы пьём чай. Аромат щекочет ноздри. Я пью медленно. Сашка совмещает с курением, заядлый курильщик, со смехом говорит, что его родили вместе с зажжённой сигаретой во рту. Андрей пьёт чай степенно, мелкими глотками и мелкими же затяжками курит, сбивает наросши столбик сиренево-серого пепла в банку из-под шпрот, игнорируя массивную хрустальную пепельницу.
    С Андреем прежде не был знаком, отношусь к большинству остальных, кто не может убедительно подтвердить, что знаком со всей роднёй своего друга. Если таковой находится, верить нельзя – бессовестно врёт. В свой очередной приезд я собирался наведаться к другу и не ожидал встретить его брата, знал, что он живёт где-то там и редко наведывается домой. По понятной причине мой вояж по городу откладывался, как и прогулки по парковым аллеям и дефиле по знакомым улицам. Весна располагает к уличным прогулкам, особенно если весенний воздух пропитан сотнями ароматов цветов и трав, зеленью листьев густеющих крон и прогрет первым весенним теплом. Сашка нас представил. Затем сообщил, брат находится на реабилитации после полученного тяжелого ранения.
    Говорил Сашка. Андрей показался, и не зря, неразговорчив и немногословен. На мои вопросы отвечал кратно и, как-то, неохотно.
    Но я не будь я со своим природным и приобретённым беллетристским любопытством. Поэтому начал сразу плести вокруг Андрея, наполняя атмосферу кухни, пропитанную чайным ароматом и сигаретным дымом, паутину ничего якобы не значащих, отвлечённых вопросов. Хотя давал себе отчёт, могу нарваться на культурное пожелание идти подальше в известном направлении. Человеку свойственно ошибаться, и я в этот раз ошибся.
    Я настраивался на развитие сюжета по своему сценарию. Приготовился слушать, впитывая каждое слово. Задавать уточняющие вопросы. Меня распирало любопытство, как разогретый газ воздушный шар. Уже мысленно рисовал в голове перспективы…
    - Ты никогда не пел хором матерные частушки? – будто разорвав без треска плотную ткань, поинтересовался у меня Андрей.
    Признаюсь, немного растерялся: ни хором не пел матерных частушек, ни соло не исполнял, конечно, что-то подпевал, слушая концерты или мурлыкал любимые мелодии, но вокальные данные полностью отсутствовали.
    - Забавно звучит, - усмехнулся Андрей, закуривая новую сигарету от выкуренной почти до фильтра старой. – Если слушать стороны – прикольно. – Он затянулся и далее говорил, выпуская дым, - ещё прикольнее петь с парнями. Кто как может, так и поёт: кто хрипит, кто визжит, кто гундосит, главное, чтобы шло от души и сердца и было громко.
    Не знаю, какие эмоции ощущал Сашка, но я обалдел.
    - Не, а чо, - Андрей нервно скривился и схватился за правый бок, - сидишь в окопе, над головой пули свистят, осколки снарядные гостинцами от щирых хохлов залетают, а двенадцать здоровых, взрослых лбов, прошу заметить, совершенно трезвых, исполняют матерные частушки!   
    Боль у Андрея прошла, и он покрутил осторожно туловищем, табурет под ним заскрипел. 
    - Окопное творчество, - поясняет Андрея, продолжая кривиться, усмешка тонет в густой растительности бороды. – Каждый внёс свою лепту. Один слово красивое вспомнил, второй два, третий целую строку выдал на гора. Что поделать, поэтами не рождаются, ими становятся, особенно на войне. И вот что примечательно, в каждом бойце просыпается творческая жилка, будто ждала именно этого острого момента. А вообще, на войне много дерьма и очень мало эстетики. Моё наблюдение. Могут возразить, но… каждый имеет право на свой взгляд.
    Андрей замолчал также внезапно, как и разговорился, и выразительно посмотрел мне в глаза, ища в них сомнение в правдивости своего высказывания.
    - Воевали в ополчении. Поначалу, чем придётся, - снова заговорил он, выдыхая сигаретный дым, - веришь? – это он мне.
    - Отнюдь. По телеку смотрел репортажи.
    Рука с сигаретой внезапно описала сложную геометрическую фигуру и сам жест говорил, нашёл, чему верить.
    - То-то и оно, репортажи. Они не раскрывают сути. Показали эффектный кадр, потрындели для зрителя и всё готово. Хочешь, скажу, как себе первое оружие заполучил?
    Собираюсь внутренне выслушать интереснейшую историю из первых уст, когда такая оказия ещё выпадет!
    - В Славянске было в 2014. Сформировался отряд сопротивления. Вручили мне охотничью двустволку – трофей и пожелали: «Воюй, солдат!» Много ею навоюешь, козлу понятно. Мы к тому времени уже отступали. Где-то на окраине, в частном секторе напоролся на двух «укропов». Вскидываю ружье, давлю на курки – осечка! Хана тебе, думаю. И мои противнички, хлопчики птицы необстрелянные, затворы на автоматах дёргают туда-сюда, руки дрожат, в глазах страх. Беру ружьё за ствол и орудую как дубиной. Одному бац по черепу, приклад в щепки! Готов! Бросаю ненужный ствол. Вспоминаю занятия карате, кричу – киай! – и раскрытую пятерню второму в глаза! Он орёт, бросает автомат, хватается за лицо, кровь через пальцы течёт. Хватаю автомат и прекращаю боль короткими очередями сперва одного, затем другого. Вот так два «калаша» были моим первым боевым трофеем вместе с небольшим арсеналом.
    Сижу и вижу въяве описанное, будто находился лично в том маленьком дворике.   
    - Мой комвзвода выслушал, похвалил за находчивость, мол боец со смекалкой воюет и палкой!
    Смотрю на рассказчика и понимаю, ни к каким хитростям прибегать не придётся. Необходимые данные и подробности для задуманной работы о войне на Донбассе узнаю из первых уст. Андрей понемногу входил в роль рассказчика и откровенно, смею судить, делился пережитым, допускаю, некоторых моментов, не касаясь даже вскользь.
    - А где он, комвзвода?
    - Погиб Славка. Первое ранение получил, подорвавшись на противопехотной мине. Ампутировали две ноги по колено. Всей ротой собирали деньги на протезы, не думали, что он вернётся. Вернулся, говорит, мол, как я без вас?
    - Подробности расскажешь гибели Славки?
    Андрей нахмурился.
    - Правду люди говорят, от судьбы не уйдёшь. Второй раз подорвался на противотанковой мине.
    - Она не реагирует на давление человека.
    - Ещё как реагирует! Что-то там внутри меняют, говорили сапёры, и готово – что человек наступил, что танк наедет, - конец! Вот Славка и наступил. Бах! – одни протезы от человека и остались. Качество немецкое. Впрочем, как и мины.
    Минуты две-три висела выразительная тишина. В заклеенные солнцезащитной плёнкой окна царапались солнечные лучи, обдирая в кровь свои золотые пальцы. Затем в зале прокуковала кукушка в настенных часах, и квартира снова наполнилась узнаваемыми земными звуками.  Чайник выдал очередную часть чайной симфонии и Сашка заварил новую порцию чаю. Ветер распахнул форточку. Свежие уличные струи ворвались в узкое маленькое помещение и сизые табачные слои дыма под потолком перемешались и в воздухе образовался подвижный замысловатый орнамент.
    - Страшно было хоть раз? – интересуюсь у Андрея.
    - А то нет! – хмыкнул он и махнул рукой, - иногда ноги будто в дно окопа врастают, корнями переплетясь с землёй. Нужно вперёд двигаться – сил нет. Переборешь себя и в атаку. Но… - он сделал паузу, - … опасен не сам страх.
    - Тогда что?
    - Паника. Как только она овладела, тогда пиши пропало. Начинаешь дёргаться, метаться и тебе точно хана. Или под снайпера подставишься, или осколок мины словишь, будь здоров. Погоди, ты журналист?
    - Похож? – пытаюсь сохранить нейтральный вид лица.
    - Вопросы задаёшь такие…
    - Беллетрист, - отвечаю Андрею.
    Он с пониманием кивает, улыбка снова тонет в густой бороде, взгляд становится сосредоточенно-цепким.
    - Почти одно и то же. Сань, ты знал? – обращается он к брату.
    - О чём?
    - Что он писатель.
    - Ну, да.
    - Чо не предупредил?
    - Ты не спрашивал.   
    Прерываю диалог братьев.
    - Стоп! Андрей, мы только сейчас познакомились. Так?
    Он молча кивает. Саня предусмотрительно молчит.
    - Саня не экстрасенс, мысли5 не читает. Не мог он знать о моём приходе. Саня, не молчи!
    Саня усмехается и разводит руками.
    - Дальше, - продолжаю в том же темпе, - я выведываю какие-то тайны? Нет. Из того, что ты, Андрей, рассказал, ясной картины не сложишь.
    - Потеря бдительности, - важно заявляет он.
    - Ничего ты не потерял. Тебя огнём жги, клещами слово не вытянешь. Это же чувствуется!
    - А из тебя?
    Поиграл я лицевыми мышцами и ответил:
    - Честно, не знаю, огнём не прижигали. Но… Ты можешь спокойно делиться воспоминаниями без деталей и тем, что посчитаешь нужным.
    - Прозорлив!
    Саня разливает чай.
    - Сахар? Конфеты?
    От сладостей отказываюсь. Андрей наливает в чашку практически одну заварку.   
    - Ты можешь сказать про себя, я храбрый воин?
    Андрей наклонил голову к правому плечу и, прищурясь, посмотрел на меня. Сизая тонкая струйка дыма попала ему в глаз. Он заморгал.
    - По определению Платона храбрость – это знание того, чего нужно и не нужно бояться.
    Отмечаю для себя его начитанность. Не каждый встречный сразу в ответ начнёт цитировать классиков марксизма-ленинизма, тем более греческих философов.
    - А давай-ка пойдём, - Андрей встал со стула и жестом руки предложил следовать за ним.   
    В узком коротком коридоре тихий сумрак лежал на стенах и потолке кляксами, они ещё помнили то время, радостное и весёлое, когда в стенах квартиры звучали детские голоса, мелодичный перезвон гитары, приятный тенор отца, звонкий зов мамы, приглашающий к обеду. Всё осталось в прошлом.
    Перед входом в зал Андрей обернулся.
    - Остатки былых знаний, много чего забылось за ненадобностью. Сейчас такой напор информации…
    Андрей переключился на Санька.
    - Ты ему показывал?
    Саня ответил отрицательно. Он шёл за мной. Я спиной почувствовал его недоумение, дескать, что он должен был показать?
    Вот так, гуськом, и вошли в зал. Справа от входа до окна югославская «стенка», большущий дефицит в советское время. Все свободные полки заставлены книгами. Солидные тома произведений классиков русской и советской литературы, мощная подборка «ЖЗЛ», яркие корешки всемирной детской литературы, двухтомник редкого издания произведений Тараса Шевченко. Книги на русском, украинском, польском.
    - Дед с бабкой выходцы из Польши, - пояснил Андрей, поймав мой заинтересованный взгляд. – Батя чесал так по-польски, завидки брали. Нас учили. Да что толку, чтобы хорошо знать язык, нужна постоянная практика.
    - Всемирной детской было двести томов, - Поясняет Саня и указывает на противоположную пустую стену в выцветших обоях. – Вся была в книгах. В шкафах остались любимые. С ними расстаться ну никак невозможно. Все остальные проданы. Когда понадобились деньги на лекарства.
     Сашкиных родителей давно нет: заболел и быстро ушёл отец, следом слегла мать с тяжёлой хворью. Понадобились дорогие лекарства. Запас денег катастрофически таял. Выход остался один – продавать книги. Саня ездил в Донецк, возил попять-шесть книг. Продавал. Вырученных средств с трудом хватало, едва сводили концы с концами. В одну из поездок повезло. Наткнулся на покупателя из Ростова-на-Дону. Он заинтересовался, какие книги в домашней библиотеке преобладают. Взял адрес. Через неделю приехал, забрал почти все книги и щедро рассчитался. Сказал, ему здорово повезло.
    - Эти книги, - он указал на книжные шкафы, - помнят прикосновение родительских рук…
    Незаметно голос Сани дрогнул.
    Андрей, между тем, прошёл к окну, запустил руку за шкаф, отодвинув тяжёлую штору. Послышался металлический звук. Андрей повернулся: в каждой руке металлический блестящий предмет, зловеще сиявший в полутёмной комнате.
    - Вот, смотри, - тихо и как-то торжественно произнёс он.
    Быстро сопоставил сказанное о командире и догадался, что он держит. Вспыхнула в голове картинка: по поселковой улице идёт осторожно военный, осматривается… Грохот разорвавшейся мины прервал человеческую жизнь, оглушил меня и выброшенной землёй засыпало мне глаза…
    - Всё, что осталось от Славки. Крепкие, титановые протезы, качественно изготовлены. Его нет. А они – вот – пожалуйста. Нас не будет, им хоть бы что, ни ржа их не возьмёт, ни… короче, идём пить чай. Застыл, поди…
    В кухне посвежело. Вперемешку с солнечным светом в помещении тонко оттенялся тающий аромат отцветающей сирени – огромные, разросшиеся кусты росли под окном.
    По хрустальной волне любопытства всё быстрей и быстрей скользит челн моей беллетристской дотошности.
    Внутреннее чутье определённо подсказывало: на сегодня откровений больше не ждать. И всё же, я не будь я, если не попытаюсь исправить кем-то написанный сценарий этого дня. Аккуратно завожу разговор о первых серьёзных боях.
    - Андрей, ты говорил, в первое время приходилось воевать чуть ли не палкой.
    - Да. И одеты были кто во что горазд. Ополчение формировалось из гражданских. И камуфляж приходилось добывать самим, помогали гражданские и волонтёры.
    - Как в пословице: с миру по нитке – голому рубашка?
    - В той ситуации она звучала иначе: с миру по нитке – ополченцу амуниция. Большая часть оружия попадала в наши руки благодаря щедрым «укропам», хвастливые «западенцы» при отчаянной схватке драпали с поля боя так, что пятки сверкали. Склады с боеприпасом оставляли, боевые машины пехоты, танки, пушки. Да, - грустно протянул Андрей, - как вспомнишь первые дни столкновений, оторопь берёт, как сумели переломить ситуацию, сломать хребет регулярным подготовленным силам ВСУ, как победили?
    - На вашей стороне была правда, - говорю ему.
    - За нами был Донбасс, наша Родина, наша земля, семьи, дети, жёны, родители. А правда с кривдой – понятия относительные. Как монета: смотря с какой стороны её разглядывать.
    Андрей помолчал.
    - Потом пошла помощь из России. Ну, вдаваться в подробности не хочу.
    - Не надо, - соглашаюсь с ним, и так много чего выведал, и задаю новый вопрос: - Почему наголо выбрит?
    - Неужели не ясно, Вить? – он впервые за всё время назвал меня по имени.
    - Нет.
    Андрей шумно отхлебнул чаю.
    - В целях гигиены. Чтобы вши не завелись.
    Куда уж яснее ясного, и я с подковыркой спрашиваю:
    - А в бороде вши не заведутся? Если следовать твоей логике.
    Саня чему-то усмехнулся. Я заметил он не очень внимательно, отстранённо слушает и вопросы не задаёт.    
    - Не заведутся. Мы их выкуриваем вот так, - Андрей затягивается, поджимает нижнюю губу, слегка выпячивает верхнюю и пускает дым. Он исчезает в бороде.
    Ловко выкрутился, хвалю его про себя.
    - Или садимся друг против друга, - продолжает Андрей, - и пускаем по очереди дым друг другу в бороды. Дезинсекция в полевых условиях.
    Он бы может много ещё чего рассказал. Заиграл мобильник. Андрей посмотрел на экран. Встал.
    - Пока, Витя, - произнёс он. – Ко мне пришли.
    Выйдя, он закрыл дверь на кухню. Раздался звук открываемой входной двери. Неясный разговор. На витраже двери промелькнули две тени и свет в коридоре погас.

                2

    Прошедшая ночь выдалась для меня тревожной.
    Сон мой обыкновенно крепок, коснулась голова подушки и всё. И пробуждение быстрое. Вскочил, растёр голову круговыми движениями рук, помассажировал тело и готов.
    Но не в этот раз.
    Никак не мог уснуть. Пил кофе, он часто выручает в бессонницу, выпил чашку и уснул. Сейчас же ни кофе не помогал, ни счёт баранов. Накатывала душная волна. Хотелось выйти на улицу. Ближе к полуночи разыгралась непогода. Завыл ветер, сотрясая стены и стёкла. Затем утробно и звучно, вальяжно пророкотал гром, как разгневавшийся на челядь барин. Напоследок, праздничной иллюминацией осветила яркими вспышками лохматые подбрюшья туч молния. По стенам после каждой вспышки появлялись уродливые и жуткие тени, и они убегали подальше от ослепляющего света по искривлённым поверхностям стен или пытались вцепиться мне в горло острыми кривыми зубами, схватить за руки и ноги, впиться в уста и высосать жизнь из моего тела.
    Разыгравшуюся, как вулкан, фантазию остудил дождь. Крупные капли со звоном – дзинь-дзинь-дзинь – ударили по подоконнику и размеренно замолотили, будто кровельщики молотками по шляпкам гвоздей – бух-бух-бух – по черепичной крыше.
    Незаметно мелкий дождь перерос в ливень. Он отгородил водяной завесой мой мир моего внутреннего я, разделил территорию пространства от окружающей среды со всеми её радостями и печалями, будто втиснул в узкие границы несуществующей стихийной темницы. И ни света, ни тьмы, только серое удручающее шуршание, гипнотически загоняющее внутрь, в самую скрытую ипостась интроверта.
    Окончился ливень с первыми лучами солнца. Робкие голоса птиц переплетались с длинными молочными лентами тумана.
    Стоя на крыльце, я улыбался, смотрел в чистый хрусталь поднебесья. Радовался утру. Солнцу. Теплу. Туману. Птичьему гаму. И много чему ещё. Счастье накрыло меня, будто цунами, и выходить из этого состояния я не спешил.   
    Затем спрыгнул с крыльца, десять раз присел, помахал руками, имитируя упражнения утренней гимнастики, отжался от стены и на подъёме внутренних сил, под пение медное фанфар вошёл в уютный мир летней кухни.
    Когда-то, с высоты прожитых лет это видится отчётливо и кажется гипертрофированно далёким, в годы золотого детства, пришлось вместе с родителями поездить по нашей необъятной родине. Многое повидал, но многое и забыл. Выветрилось из памяти подчистую, будто сквозняком пыль с сарайных полок. Одно ясно запомнил, нигде и никогда не ощущал этого щемящего чувства какой-то умиротворённости, как дома, когда с приходом весны и до самой осени все кухонно-стряпанные дела переносятся в летние кухни. У бабушки в летней кухне всегда было прохладно, даже в самый жаркий летний полдень и вкусно пахло готовящимся борщом. «Построено из самана, - объясняла бабушка, отвечая на мой вопрос, - в таких домах летом прохладно, зимой - тепло». Просто и доходчиво.
    Сейчас я в другой летней кухне. Но те же эмоции и впечатления так и забирают до сердечного сжатия. Кипит кофейник, аромат свежесваренного восточного напитка вырисовывается в невидимую арабеску с тонким оттенком дорогого табака. Через окно проскальзывает солнечный луч и начинает выводить мягкой шелковой кисточкой золотые вензеля на стене, покрытой кафелем. Временами он исчезает – крона старого абрикоса едва заметно двигается, качаются ветви, раз – и луч снова с увлечением начинающего мэтра кисти неуверенно выводит на стене замысловатые узоры, творить чудеса, до которых я в своём детстве был падок. Всё верилось, вон из той вечерней тени, умело замаскировавшейся в тёплом сумраке, раздастся восхитительный серебряный звон хрустального колокольчика и грациозно шагнёт, обутая в хрустальные туфельки в богатом наряде маленькая принцесса.
    Детство проходит со свойственными ему непосредственными детскими фантазиями. Редко кому удаётся сохранить эту непосредственность и умиляющий инфантилизм. На смену приходит взросление. Оно безжалостно отметает шелуху детской впечатлительности и восприимчивости. Будто проводит демаркационную линию – всё, назад пути нет, только вперёд, в светлое, чистое, солнечное или тёмное, грязное, сумрачное будущее.
    Впрочем, будущее не обязательно будет или таким, или сяким. Природа не любит пустоты однообразия. Она с большим мастерством и энтузиазмом мешает всё в одном бокале и получается яркая, насыщенная, наполненная томностью и негой, вспыльчивостью и куражом, а также приключениями жизнь.
    В поиски приключений пускаться не хотелось. Небо снова затянуло тучами. Пронзительный ветер из диких степей, бывших когда-то сельхоз-угодьями, привёл в замешательство листья старого абрикоса. Что-то поблизости громко и сухо выстрелило, послышался шум падения. Представился густой дремучий лес и валящиеся под напором шквального ветра многовековые могучие деревья, ломающиеся посередине, опрокидывающиеся с вывороченными корнями и травой. Так оно и было. Только не в каком-то призрачном лесу – у соседа. Старенькая слива, плодоносящая год от года всё хуже и хуже расщепилась пополам в стволе, будто некий шалун и буян рассёк её ножом и более тонкая часть ствола, осыпав цвет, завалилась на теплицу. Сосед виртуозно крыл матом непогоду и метеорологов, адресуя инвективы в небо: вчера он высадил в теплице чувствительные к перепаду температур какие-то особенные томаты; семена ему привезли дети из Владивостока. Они занимаются коммерцией с китайскими партнёрами, часто ездят в Поднебесную на отдых. Семена этих расчудесных и одновременно чувствительных томатов приобрели в какой-то лавчонке у страшненького продавца-китайца за очень большие деньги. О заоблачной цене поведал сосед, хвастался тем, что он единственный в городе и районе владелец иностранной аграрной диковинки и экзотики. И точно, цену он преувеличил, равно как и приукрасил урожайность с одного куста до сбора урожая. Теперь он орал благим матом, гонял пасущихся курей палкой, выгонял тупых птиц из теплицы, равнодушно клюющих ценные кусты и звонил по телефону кому-то, жалуясь и печалясь о своей беде.
    Заприметив меня, он стремительно переменил вектор разговора, буркнул неразборчиво в трубку, отключился и устремился на меня.
    - Ви-итя-а-а! – разнеслись стенания в атмосфере весеннего воздуха, - за что-о, за-а что-о такие страдания и му-уче-ени-ия! И всё на мою бедную голову! Ви-итя-а! ты не можешь представить…
    Разбрасываясь ламентациями Генка остановился возле забора, не решаясь войти во двор.
    - Я же, наивная и скромная душа, люди свидетели, думал, как положено, вот, выращу новые культуры, не свойственные в нашем климате, не распространённые у нас на Донбассе, соберу урожай… Похвастаюсь, угощу соседей. Что мне жалеть какие-то помидоры…
    Генка врал и импровизировал на ходу: он из той породы, у кого зимой снега не выпросишь. С чего бы это ему так резко поменяться. Ну да, я новый сосед, нужно представить себя в лучшем свете передо мной, показать отличительные стороны, опровергнуть слухи о его скупердяйстве. Слов, успокаивающих не нашлось. Промолчал, иногда красноречивое молчание предпочтительнее неудержимой диареи болтовни.
    - Ви-итя-а! – тянул сосед, выдыхая в лицо свежие пары домашнего вишнёвого самогона, - ведь есть же справедливость на этом свете?
    Не проронив слова, многозначительно киваю. Это Генку вдохновляет.
    - А почему меня она обходит за десять вёрст?
    Пожимаю плечами, стараюсь придать лицу сострадание и понимание.
    - Потому, что сам я от природы справедливый. Да! Ты этого не знаешь, человек ты новый, хоть и родился здесь, в городе.
    Двигаю бровями удивлённо, изумляясь Генкиной осведомлённости, хотя из своего происхождения секрета не делаю.
    - А справедливость на справедливость, как плюс на плюс у магнита, отталкивается, - сосед умолкает, думая, поразил меня своими знаниями физики.   - Вот, недавно машину мне…
     На выручку пришёл случай – зазвонил мой телефон. Прикладываю руки к груди, извиняюсь, надо ответить. Заверяю Генку, что в следующий раз обязательно выслушаю его триллер с машиной и о том, что с ней случилось.
    Ошиблись номером. Разговор продлился две секунды. Дождинки снова начали выбивать тайное послание азбукой Морзе по стеклу. Сосед снова кому-то плаксиво жаловался по телефону на несправедливость и так далее.
    Идти куда-либо не хотелось. Запланированная послеобеденная прогулка в городской парк, 70-летие которого планировали отпраздновать в начале осени, откладывалось в виду известных причин. Конечно, появились сомнения о верности пришедшего решения. Когда матросу мешал дождь? В «учебке» старшины не уставали повторять, для матроса дождь – это пыль. И ещё замечу, когда мной овладевают сомнения, я вспоминаю вычитанные где-то умные слова о том, что в себе нужно иметь хаос, чтобы родить танцующую звезду. А чтобы этот перформенс длился вечно, нужно добавить в вечерний напиток, настоянный на свете звёзд, немножко яду, он навевает приятные сны.
    Хаос в себе уже чувствую. Ободрился даже. Спасибо погоде, чтобы делал, наверняка, томился в размышлениях. Беру вечерний напиток, вернее, утренний самогон, настоянный на свете звёзд, на шуме дождя и отражениях в луже низкого неба, добавляю немного яду – игра слов. И выпиваю. Зубами разгрызаю грушу прошлогоднего урожая. Сок течёт по щекам, подбородку. Сладкий вкус оттеняет аромат самогона. Это угощение соседа, живущего через дорогу, выше по улице; он мужчина моих лет, из-за пристрастия в военной форме, все его называют почтительно-насмешливо Милитари. Он и забор выкрасил пикселями, где-то раздобыл такое же постельное бельё, ума хватило не перекрасить машину. В общем, человек не наигрался в детстве в солдатики, несмотря на то, что служил сверхсрочную и демобилизовался в звании старшего прапорщика. Привычные ему образы Милитари привнёс в гражданскую жизнь. Чтобы не свихнуться от скуки и безделья, он увлёкся самогоноварением. Купил выгоночный аппарат, и домашняя винокурня заработала в полную силу. Яблоки, груши, вишня, абрикосы, малина и крыжовник и прочие дары земли Донбасса шли на производство фирменных напитков. Если бы это была одежда, то её называли бы от «кутюр». А так, прижилось импортное словечко – «крафтовый» в отношении алкоголя. Сам Милитари за рюмкой душистого самогона поделился, что эти новомодные словечки ему не по душе. Отдаёт от них стойко ненашестью, им любимое слово. «Самогон – это самогон, без всяких крафтовостей, - заключил он свой спич, - или более народно – горелка!»
    Домашним вишнёвым самогоном угостил Милитари и заверил: «Витя, первак, ручаюсь!» От совместного распития отказался, сослался на занятость. Вечером спиртометр показал 67 градусов. Сразу стала ясна причина отказа, настоящий первак сравним по крепости со спиртом. Вот поэтому закралось подозрение, что Милитари схитрил, нужно за руль. Насколько сумел его изучить за короткое время, две стопки самогона не останавливали его от желания прокатиться с ветерком на своём джипе.
    Вишнёвка развеяла хандру. Просветленно-восхищённым взором посмотрел на стопу бумаги и сел за работу. В черновике отражаю всё, пришедшее на ум, всё услышанное вчера, внося каждую деталь и мелочь.
    Дождь, самогон – в приемлемо-разумных пропорциях только способствуют активности работоспособности. Писалось легко. Далеко не каллиграфический почерк усеивал листы бумаги, строки иногда расползались, чаще набегали одна на другую, при внимательном рассмотрении можно прочитать и разобраться в написанном.
    Приятно сбрасывать неприятности, как капли воды с зонтика! Приятно исписывать листы, не жалея чернил. Вдвое приятнее почувствовать приятную усталость от проделанной работы!
    Смотровая площадка на вершине горы с двух сторон уходила отвесно в глубокое ущелье. Над головой прозрачное, до космической черноты небо. Ветер свистит стаей голодных злых стрел, пронизывает до костей, лижет ледяным языком подошву площадки. Иногда из ущелья с необычайной силой летят восходящие потоки. Они несут сырость и запахи чего-то необъяснимого. От вдыхания их тело покрывает липкий пот. Смотрю вперёд: горные гряды расходятся радиально, блестя жемчугами вершин, сверкая каплями озёр и искрятся серебряными нитями ручьёв и рек.
    Делаю осторожный шаг к краю площадки. Бездна манит. Хочу вглядеться в сиреневый мрак. Наклоняюсь. Сильная струя ветра срывает панаму. Уносит ввысь. Неведомая сила впивается в глаза и тянет вниз…
 
                3

    - Ты не пожарным работал?
    - А что?
    - А то, - говорит, передразнивая, Андрей. – Не успел выйти, как ты сразу придавил массу.
    - Саня где? – спрашиваю Андрея.
    - Ушёл за сигаретами.
    - Когда придёт?
    Андрей пожал плечами.
    - Как купит. Вить, ты куда-то торопишься?
    - Нет, - отвечаю подумав, - я на пенсии. Куда надо опоздал, куда не нужно успел.
    - Вот и ладушки, - Андрей колдует над запарником. Из разных коробочек насыпает по щепотке помимо чая, какие-то травы. – Ромашку пьёшь? Аллергия есть? А шалфей? Как к мяте относишься?
   - К матэ?
   - Мяте!
   - Она на мужиков плохо влияет.
    - В плане чего? – замирает Андрей, уставившись удивлённо на меня.
    Показываю рукой ниже пояса. Он смеётся.
    - Представить трудно, сколько нужно выпить мяты, чтобы повлиять на него!
    - В одной брошюре вычитал.
    Андрей поднимает указательный палец и мне вдруг показалось, встань он на цыпочки, проткнёт потолок ногтем.
    - Меньше, Витя, нужно всякую бздуру читать… Бздура – это…
    Перебиваю его:
    - Я знаю значение.
    Андрей крутит головой, ну, раз так и тонкой струйкой вливает кипяток в запарник.
    - Тогда… тогда… - он не прерывает процесс заваривания, - не будут в голове… роиться разные мысли.
    - Хорошие или плохие?
    - От тех и других в равной степени вред пропорционален…
    - Чему?
    Он не слышит.
    - Вот, красотища какая! – Андрей улыбается, разведя ладони, - Витя, чувствуешь аромат? Сила то…
    Хлопает входная дверь. Раздаётся голос Сани. Он кому-то выговаривает по телефону.
    - О, пьёте чай! – улыбается, войдя в кухню Саня и втягивая носом витающие в воздухе ароматы. – Не соскучились? Душицу забыл положить, - обращается к брату. – Как к травяным чаям относишься? – это уже ко мне.
    - В гостях пью, - отвечаю уклончиво, - потому как… - делаю паузу и после ферматы заканчиваю: - В чужой монастырь и так далее.
    - Тогда не будем толкаться на кухне и идём в зал, - командует Саня. – Чаёвничать будем под тихое шуршание видеосюжетов по телеку.
    Тишину нарушало наше присутствие и мелькание по телевизору видеорядов: Саня искал музыкальный канал.
    Я с видимым равнодушием смотрел на мелькающие кадры, пил мелкими глотками чай. Андрей тоже с какой-то философской отрешённостью, только бегали глаза, следил за происходящим на экране. Санька сквозь зубы тихо комментировал увиденное. Внезапно Андрей напрягся.
    - Саня, верни картинку назад.
    Саня выполнил просьбу.
    - Ещё… ещё… Стой, нет, ещё!.. Погоди…
    Оператор показывал разрушенные дома посёлка Н, журналист рассказывал об очередном обстреле покинутого жителями посёлка. Затем оператор перевёл камеру. В прицел объектива попало подворье, разрушенный дом, поваленный кирпичный забор, поклёванные пулями и снарядными сколками выкрашенные в синий цвет металлические ворота.
    В объектив камеры попал сад с посечёнными ветвями деревьев, журналист, беседующий с единственным жителем, владельцем подворья. Потом объектив камеры остановился на косо торчащих из земли неразорвавшихся снарядах «Града».
    - Сейчас к Михаилу Остаповичу придут сапёры и обезвредят смертоносные…
    Громкий выдох. Быстро перевожу взгляд на Андрея. 
    - Повезло мужику, - едва слышно произнёс Андрей. – Рвани один, мокрое место от него осталось бы…
    Саня покачал головой.
    - Почему это происходит? – спрашиваю, обращаясь к Андрею, но и адресую вопрос к Сане – интересно мнение. – Почему не разрываются снаряды?
    - Причин много. От заводского брака, саботаж рабочих или на передовой… - Андрей глубоко затянулся сигаретой. – Всяко бывает.
    - Андрей, у меня вопрос к тебе.
    - Давай.
    - Щекотливый.
    Андрей хмыкает. Выбрасывает облако сизого дыма.
    - Хорошо, хоть не интимный.
    - Как посмотреть, - говорю я.
    - Задавай, - соглашается Андрей. – Смогу – отвечу. Я ж не бог войны, на все вопросы ответов не знаю.
    - На этот ответишь.
    - Ты интересно рассуждаешь, Витя. Будто наперёд знаешь, на что отвечу, на что нет.
    Тут решаю промолчать. Иногда молчать выгоднее.
    - Нельзя наперёд знать и быть уверенным, - послышался скребущий звук, ногтем указательного пальца Андрей почесал в густой бороде.
    И – тишина. Нарушаемая работающим телевизором. Наверху надрывается перфоратор, штробят стену ремонтники. Саша листает каналы.
    - Задавай свои щекотливые вопросы, - разрешает Андрей и обращается к брату: - Сань, никогда в жизни не давал интервью.
    Саня ответил:
    - Никогда не поздно.
    - Тогда совсем убери звук, оставь картинку. Для атмосферы.
    Саня выполнил просьбу брата. Встал возле стенки, закурил, пуская дым в форточку. Ветер с улицы загоняет его обратно. Никто не обращает на это внимание.
    - Можно немного предыстории? – интересуюсь у Андрея, я не знал, любит ли он пространственные вопросы.
    - Как тебе удобно.
    - У нас в ресторане работал электрик… Имя назвать? Наш земляк, из Донецка.
    Отрицательный мах рукой.
    - Он с 14 по 16 годы был в ополчении.
    - Ничего удивительного. Но интересно.
    Следом за Андреем и Саня проявляет заинтересованность.
    - Он привёл один пример. Сидели в окопе. Прилетает с той стороны мина. – Замолкаю, от сигаретного дыма першит в горле. – Плюхается и не взрывается. Мы, говорит, с другом застыли, считаем минуты последние наших жизней. Позже сапёр сообщил, мол, хлопцы, вы родились в рубашке. Протягивает листок бумаги. Разворачиваю и читаю: «Хлопцы не держите зла. Как могли помогли удачи».
    - Ты что хочешь услышать от меня? – спрашивает Андрей. – Подтверждения? Правда или нет?
    - Ну да, - соглашаюсь, - потом ещё не раз слышал от других. Истории почти точь-в-точь похожи. Слухи обрастают подробности, переходя из уст в уста.
    - Похоже на фронтовые байки, - отзывается первым Саня.
    - Доля правды есть в любом вымысле, - мягко и доверительно говорит Андрей. – Как у Пушкина: сказка ложь да в ней намёк, добрым молодцам урок.
    Чую, Саня непроизвольно помогает брату уйти от ответа и возвращаю лодку беседы в прежнее русло.
    - Ну, так как, Андрей, было в твой фронтовой жизни подобное?
    Андрей пускается в пространные высказывания: «передок» и «крайний раз», фронтовой сленг так и кишит в речи, как у некоторых слово-паразит – «говорю», употребляемое людьми с нешироким лексиконом.
    - Уходишь от конкретики, Андрей.
    - А? что? Да я вообще не любитель травить байки.
    - Понятно. Прямо скажи: был у меня такой случай или не был.   
    - Вот, не надо, Витя…
    - А что тогда надо?! – вскрикиваю я от деланного возмущения. – Что?!
    Андре откашлял и закурил. Два брата оказались заядлыми курильщиками. Сигареты не исчезали из рук, иногда новую прикуривали от старой выкуренной до фильтра автоматически.
    - Легче станет, если скажу- было?
    - Не удивлюсь, - после непродолжительной паузы отвечаю ему.
    - Было.
    Внутренне ликую!
    - Не только со мной.
    Не выдерживаю:
    - Не тяни! Что нельзя – не говори. Понимаю.
    - Крайний раз произошло это на передке осенью позапрошлого года. Тот раз мы накрепко сцепились с нациками. Свинец с обеих сторон лил дождём. Голову из окопа не высунешь. Про прилёты от артов и минарей – молчу. Земля тряслась от разрывов мин, казалось начался природный катаклизм. Мы с Рябым решилисменить позицию. Выбежали из окопа, а нас будто ждали. Бежим, лавируем между разрывов и между пуль, ни о чём не думаем, двор почти такой, как вот был в новостях впереди. Где укрыться, хрен знает! Видим, впереди яма глубокая от разрыва. Ныряем туда. Переводим дух. Улыбаемся, мол, ещё раз костлявую обманули. И тут – бабах! С причмокиванием как раз между нами в с землю входит мина. Хвостовик дымит. Хитро так, мол, всё, хлопцы, добегались. Рябой говорит, дескать, Андрюха, жить-то так хочется, зубы сводит, а высраться ещё сильнее! Молчу, как заворожённый смотрю на хвостовик. Страшно? Конечно! Чувствую, как бы самому личинку в штаны не выпустить. В страшные минуты утверждают перед глазами что-то проносится. Брехня, ничего не пронеслось. В голове одна мысль: когда взорвётся. Тут сползает к нам Детонатор, сапёр, смеётся, что хлопцы зажурились. Мин никогда неразорвавшихся не видели? Киваем. Он пуще прежнего ржёт. Жёлтые зубы от никотина показывает. Так посмотрите, смеётся, и резко смолкает. Брови сдвинуты. Губы сжаты. Смех прошёл, остался профессионал. Ободряет, всё обойдётся. Потом высретесь. Поддевает грунт вместе с миной и лыбится. Что ждём, идите в сортир. Кина не будет.
    Андрей внезапно сильно икнул, переменившись лицом, затем ещё два раза подряд.
    - Кто это меня вспоминает незлым тихим словом? – красное лицо постепенно приобретает прежний цвет. – Никак парни на «передке»?
    Снова приходится возвращать беседу в прежнее русло. Андрей стремится уйти от расспросов.
    - Андрей, давай вернёмся к фронтовому фольклору о неразорвавшихся минах.
    Он даже поперхнулся сигаретным дымом.
    - Это ты здорово сказал – фронтовой фольклор. Сразу видно – писатель.
    - Беллетрист.
    - Хочу сказать одно: когда говорят другие, не знаешь как к этому относиться. Повторюсь, Витя, война выявляет в человеке самые скрытые возможности, она как лакмусовая бумажка показывает, чего ты стоишь на самом деле. И заострю лично про себя, пока сам не увидел, не пощупал, не поверил. Бездоказательно что угодно можно говорить, одни пересказы, как скандинавские саги, путешествуя от одного скальда к другому обрастают в геометрической прогрессии новыми подробностями и необычайной силой, ловкостью и умом главного персонажа – вожака. – Андрей указал на книжный шкаф. – Вон стоит том саг. Почитай, отмети пятьдесят процентов. Затем оставшееся повторно раздели пополам. Получится не красивая повесть с символическими россказнями, украшенная вязью фиоритур и метафор, сравнений, а обычная скучная сказка, мол, такой-то вождь с дружиной встретился с другим вождём и его дружиной и накостыляли друг другу по шее. После пили пиво, драли пленных баб и жрали забитый скот. Никакой романтики!
    Андрей остановился.
    - Сапёр, Детонатор, после принёс весточку с той стороны. Листок. Написано коряво: «Звиняйте хлопцы як смогли помогли».
 
                4

    Предложи кто мне охарактеризовать себя, то с полной уверенность сказал бы, что я не перфекционист и вовсе уж не трудяга, вкалывающий за столом от зари до зари, от темна до темна. Скорее всего я приписал себе ранее не свойственные качества: лень и прокрастинацию. В мире, полном соблазнов, так легко уверить себя, что вот сегодня ещё отдохну, а завтра с большим азартом и воодушевлением возьмусь за перо. Или умышленно затянуть, начало работы откладывая по вымышленным причинам и придумывая оправдательные отговорки.
    Если с ленью и прокрастинацией более-менее всё ясно, то намного труднее и туманнее обстоит с кипучей деятельностью или перфекционизмом. В те судьбоносные минуты, когда мантия лени смахивается с плеч порывом трудолюбия, быстро хватаюсь за перо – образно – и начинаю творить нетленку.
    Творить нетленку – любимая присказка моего собрата по перу Семёна З.; стоит ему позвонить в любое время, он в трубку с некоторой раздражительностью тянет, мол, занят очередной нетленкой. После, остынув, пространно с охотой витийствует о продолжении серии, том восьмой или девятый. Сеня свои труды весьма успешно продаёт в интернет-издательствах, о чём не скупится хвалиться всякий раз и между делом, поучает меня, рекомендует забросить подальше, лучше вообще забыть мою лабуду, так он называет мои опусы, дескать, от неё ничего, окромя геморроя не приобрету. Утверждает, что мне пора взяться за ум и писать то, что успешно хавает непритязательный читатель и приводит себя в пример – как успешного сетевого писателя.
    Всегда в ответ на его выпад отвечаю вербальным пируэтом, подкреплённым мулине оппонентской трезвости. Тоже привожу пример из жизни: в одно время в Голландии с Рембрандтом жил и успешно продавал картины его друг художник. Рембрандт всегда восхищался его работами, его востребованностью, его состоянием, успехом. На что друг с печалью отвечал, мол, моя пошлятина после моей смерти никому не будет нужна, меня забудут на следующий день после похорон. Твои картины только вырастут в цене, будут распродаваться, их будут экспонировать знаменитые музеи. Так что, неизвестно кому повезло.
    Сенька отмахивался, это байки неудачников, ты, Витя, не чуди, когда это было и что Рембрандту с того, что он знаменит сейчас, а не при жизни. Что ж, у каждого своя философия…
    Как всегда, наши споры заканчивались скромным писательским застольем, если случалось объединить усилия и пересечься где-то в городе. Во время пьянки Сеня тоже исхитрялся похвастаться своей работоспособностью. «Вот, Витя, сколько ты можешь написать за день?» - «Иногда ни строчки. Если нет вдохновения». – «Ерунда всё это – вдохновение! Есть оно, нет, пару авторских мне начеркать плёвое дело!» Слабость Семёна визитки, их он раздавал направо-налево. «Пропагандирую своё творчество!»
    Уже с ним не споря, я мысленно отвечал ему, что всё делаю медленно и к процессу писательства не отношусь как к бумагомарательству, предпочитаю идти a minima ad maxima. В конце концов – поспешишь людей насмешишь!
   
                5

    Ранее утро. Свежо до дрожи.
    Туман на ресницах рассвета висит белыми клочками сновидений и быстро тает под первыми лучами солнца, осыпаясь на траву мелким бисером росы с мелодичным ангельским перезвоном, услаждающим непритязательный слух даже тех, кому медведь в детстве наступил на ухо и не удосужился снять лапу.
    С Андреем столкнулся нос в нос возле продуктового магазина «Приди и купи». В советское время он имел порядковый номер, и сейчас горожане в разговоре упоминают не новое название, а просто – была в пятнадцатом.
    - Ба, на ловца и зверь бежит!
    - Смотря, кто ловец и, кто зверь, - рукопожатие Андрея крепкое, будто тисками сдавил мою ладонь.
    - Я к вам.
    - Санька после ночной отсыпается. Потом ему в поликлинику, медосмотр.
    - Не беда, - отвечаю, - поговорим с тобой.
    - Хорошо. Сначала куплю чаю.
    С дневной уличной жары и слепящего солнца внутри магазина оказалось прохладно и сумрачно.
    Выбирая товар, Андрей поинтересовался, шёл ли я целенаправленно или… Ответил – или. Вышел, дескать, прогуляться, подышать дождями и туманами (это в летнюю жару-то удивился буднично Андрей), ноги сами привели куда надо.
    По-моему, Андрей чересчур живо отреагировал:
    - Опасное дело выходить за порог – дашь волю ногам и неизвестно, куда тебя занесёт…
    С покупками вышли из магазина на поздне-весеннюю жару под яркое солнце, почти в полный штиль. В тени дома остановились и прямо в лоб спросил Андрея, есть ли ему что мне рассказать.
   - Конечно, - спокойно ответил он. – Кстати сказать, Витя, посетил вчера твою страницу. Познакомился с некоторыми произведениями. Не скажу, что в восторге. Некоторые мысли понравились. Просто почувствовал, читая отдельные строки, вибрирующее мыслями пространство. Даже не знаю, как доступнее объяснить. Да ты и сам должен чувствовать это, когда голова полна дум, ты полагаешь наивно, они твои. Нет, тебе посчастливилось отворить зелёную дверь в тайный мир заколдованного сада.
    Сашкин храп доносился из спальни и был единственным источником шума.
    Чтобы не мешать отдыху брата, Андрей включил телевизор без звука. Ещё в прошлый раз заметил, ему так удобнее говорить. Или раскрыться.
    - Начал работу? – не конкретизируя, спросил Андрей.
    Киваю, мол, да.
    - Так и думал, - усмехнулся Андрей, попивая чай, - не удержался?
    Снова киваю.
    - Это хорошо. Хорошо – есть увлечение. Полезное. Есть просьба, Витя, будешь писать, измени имена и не указывай фамилии. Вообще не нужно никакой привязки к местности, город, улицы, без названий.
    Заверяю, поступил именно так, он может не сомневаться.
    - Ты пойми, Витя, события даже годичной давности настолько свежи, что, вспоминая их, тревожишь память, она кровоточит как незажившая рана.
    Сжато постарался обрисовать свой замысел. Андрей согласился, услышанное его устраивает и сказал, чтобы я начинал. Расположившись удобно в кресле приступил.
    - Было страшно, там на передовой?
    - Повторяешься, но отвечу. Страх – оковы рабства. Внутреннего рабства. Его не переборешь, попадёшь в рабство внешнее. Мне повезло. Некоторые мои однополчане не справились, за что и поплатились. Всё дело в вере.
    Меня будто пронзило иглой от макушки до пят – вот оно, началось!   
    Следующий вопрос просто-таки вертелся на языке:
    - Ты веришь в бога с детства или поверил на войне?
    - И так, и так.
    - Очень уклончиво. Точнее.
    - До известных трагических событий веру в бога воспринимал как яркий светлый праздник. Цветы, религиозные песнопения, зажжённые свечи, запах воска, аромат ладана, бас диакона, сотрясающий церковные своды. Прежняя жизнь напоминает комфортное движение по шоссе, где нужно, остановился, полюбовался достопримечательностями. Потом всё переменилось. Сейчас моя жизнь – движение по острой грани. Случилось осознание этого в один миг, когда внутренним чутьём понял, если не встану на защиту своего дома, то никогда себе этого не прощу. Этот путь выбрал добровольно и продолжаю по нему двигаться, потому что у меня нет другого пути, чтобы идти.
    Новый вопрос:
    - Так понимаю, ты увидел некоторое знамение, подтверждающее верность принятого решения? Знак свыше?
    - Витя, никогда не задумывался о том, что такое жизнь? – Андрей не ответил на мой вопрос, задал свой.
    - Жизнь есть жизнь. Разве не так?
    - На «передке» задумался. И вот к какому пришёл заключению: жизнь – это постепенное отмирание белковых тел. У одних процесс постепенный. У других идёт с небольшим ускорением. Третьи срываю джек-пот, и они мгновенно исчезают. Будто некто ластиком стирает информацию о них из генетической памяти разных там РНК и ДНК, зачастую этот процесс происходит в момент нарушения биологической оболочки белкового тела маленьким кусочком свинца, мягкого для обработки металла. Последнее происходит случайно. Случайность как палка о двух концах. Везёт тому, кто эту палку держит. А знак… - Андрей помедлил, - знак свыше… Знаешь, был. Вот, смотри, чем не знак! – Андрей вскочил с кресла, задрал футболку. – Смотри, Витя, на знак!
    Заголённая грудь и живот, перечеркнуты ужасным рваным шрамом, сине-бардового цвета, от середины в стороны тянулись мелкие искривлённые шрамы, следы хирургического вмешательства и мелкая сеточка почерневших капиллярных сосудов по сторонам.
    - Впечатляет? Знак? Знамение? Явление? Чем не отметина свыше? – запальчиво спросил Андрей.
    Что я мог сказать? Да и смог бы? спазма схватила горло. Вид изуродованного тела магнитом притягивал взгляд. Нервное напряжение сковало мышцы. Дикая, ужасная рана, собранная из сохранившихся кусочков плоти в полевых условиях военными хирургами, пытавшимися сохранить искорку жизни в израненном теле бойца, производила неизгладимое впечатление. Холодное покалывание от макушки разошлось до пят, изнутри у меня всё полыхало обжигающим ледяным пламенем.
    - Впечатляет, - констатирует спокойно Андрей. – Вижу, Витя, молчи.
    Он одёрнул футболку. Подошёл к шкафу. Открыл дверцу. Во всю высоту двери прикреплено зеркало. Немного посмотрел на себя. Затем поднял футболку снова и внимательно рассмотрел своё отражение.
    - Видок – закачаешься. Но мне не ходить по пляжу с голым торсом и не снимать молодых девок. Никому нет дела до моей боли, правда, Витя?
    - Правда.
    Андрей ткнул пальцем в зеркало.
    - Вот оно доказательство истинности принятого решения. Мне повезло. В больше или меньшей степени, тем не менее куда больше тем, вернувшимся на щите...
    В комнате резко потемнело. На солнце нашла туча. Мир на короткое время посетила богиня мрака. Она шла, проливая из сосуда бессмертия чёрную, остро пахнущую лавандой жидкость перед собой…
    Природе свойственна игра света с тенью. Также ей не чужды полутона. Полусвет. Полутень. Отчётливее видится предмет, расположенный в тени на видном месте, нежели оброненная габаритная вещь на солнцепёке.
    Андрей снова утонул в старом разбитом кресле, радостно скрипнувшем под телом хозяина, мол, узнал и не серчаю. Снова струи табачного летят в потолок. Одна растворяется среди теней, другая – теряется в бороде. Получается, два дела выполняются разом: метафизическое наблюдение за нестабильностью поведения табачного дыма с открытом пространстве и детальная дезинсекция бороды.
   
                6

    Лавиной их назвать трудно. Десять-пятнадцать человек в военной форме с прикреплёнными желто-синими опознавательными знаками на рукавах шли в полный рост. Они не обращали внимания на пули и осколки снарядов. Летящих по перекрещивающимся траекториям. Воины с желто-синими повязками напоминали сказочных чудо-казаков, обожравшихся сказочных галушек, густо политых волшебной сметаной и поэтому под впечатлением съеденного, они возомнили себя бессмертными Кащеями, хотя нет, в украинских сказках нет места таким персонажам. Даже Бабам Ёжкам. Громко смеясь и сгибаясь пополам от смеха, махая руками с якобы зажатыми в них казацкими вострыми саблями, они пёрли напролом через кусты крыжовника и смородины, проламываясь через ветви яблонь и вишен, разбивая сильными телами кирпичные заборы – они ничего не видели и не разбирали перед собой и дальше собственного носа, они ощущали необычный волшебный подъём сил и относили все эти волшебные действия на их организмы волшебным галушкам, густо сдобренными волшебной сметаной.
 
                7

    В комнате с низким потолком витали недосказанное, недослушанное, незавершённое. Звучали они безмолвным набатом в непроизнесённых словах и в паузах.
    - Хочешь узнать, Витя, как получил этот знак от бога войны? Приготовься слушать. Это не индульгенция, она не гарантирует защиту от смерти. Это всего лишь шанс ещё немного пожить – вот что это. Неопровержимое существование Бога!
 
                8

    Первый снег выпал на Покрова. В ночь. Пушистые белые шапки украсили ветви деревьев и предметы обихода и напоминали сладкую помадку на пасхальных куличах, которые на Пасху выпекала бабушка с мамой. Для эстетики и праздничности белые шапки на куличах посыпали крашеным пшеном. «Господи! Как же это давно было! – с тоской подумал Андрей, - почти целую жизнь назад! Её не вернуть, как не вернуть родителей и бабушку». Андрей вдохнул морозный свежий утренний воздух и зажмурился. Мысли текли плавно, подобно лодке, плывущей по воле течения. Перед взором возникали цветные картинки из прошлого: вот он с отцом ремонтируют мотоцикл, сняли колёса, разобрали двигатель, отец разложил детали, Андре протирает их ветошью, Санька по малости лет в роли зрителя; очень ему хочется вымазаться с головы до ног в машинное масло, как брату; вот мотоцикл собран; отец садится на кресло, давит на педаль газа, двигатель работает, как швейцарский хронометр – тук-тук-тук. Андрей стиснул зубы до скрипа. Отца очень не хватает. Хочется обратиться к нему за советом, узнать его мнение, выслушать как в детстве с открытым ртом; отец скажет в заключение смеясь: «Зарой рот, сынок, не то муха залетит!» Не к кому обратиться, хоть тресни. В душе, в сердце многолетняя пустота и холод. Никто не заменит отца и мать.
    Мысли текут плавно, словно воды реки. Андрей немного расслабился, но бдительности не теряет. Светает, уходит ночная тьма, утренний сумрак ложится на землю, вливается в окна, плывёт по комнате вместе с ароматом выпекающихся куличей: восхитительная, ароматная смесь сдобы, ванили, ещё каких-то мудрёных специй. В ночь на празднование Пасхи все родственники собираются у бабушки, чтобы затемно отправиться в церковь. Праздники советская власть любила. Устраивала пышные и величественные торжества, с песнями колонны митингующих шли мимо трибун с партийными и государственными руководителями. Совершенно иначе в силу причин советская власть относилась к праздникам религиозным. Давно уже перестали считать религию опиумом для народа. Это утверждение, навязшее в зубах, благодаря Карлу Марксу, потеряло актуальность. Советская власть разрешила открытую церковную деятельность и держала её под строгим контролем. Не доходя в этом критическом вопросе, как в первые годы после революции, до крайностей. Считала, если население хочет причаститься к религиозным ценностям, пусть прикасается. В случае перекоса всегда можно восстановить пошатнувшееся равновесие в пользу государства. И народ ходил в церкви. Высокие и красивые помещения с богатой росписью фресок и иконами, внутри восхитительно пахло ладаном и мирро, всё вместе это настраивало прихожан на правильные думы о добром и вечном.
    Бабушка, насколько помнил Андрей, всегда наряжалась в церковь. Одевала праздничные одежды, приготовленные для этого торжественного случая, повязывала голову новым цветным платком. В эти дни она становилась строга к себе и к родственникам. И она сама менялась внешне, лицо, глаза, общий образ будто освещались неким волшебным внутренним тайным светом. Вся бабушкина натура распространяла вокруг себя волны любви и доброжелательности. К этим особенным дням она тщательно готовилась, постилась, молилась, научала внуков, что, идя к богу нужно очиститься от скверны в мыслях и хорошими поступками подтверждать доброту христианской души. Загодя бабушка собирала мелочь, копейки, двушки и трояки. «Для нищих возле церкви на паперти», - объясняла она. Андрей и Саша брали копеечки, зажимали в маленьких кулачках, исполненные передавшимся от бабушки неким духовным подвигом. Поэтому мальчики без робости клали в дрожащие ладони нищенок и нищих, калечных и инвалидов, слоенные лодочкой, монетки.    
    Подаяние – особый ритуал. Делясь монеткой со страждущим, ты помогаешь человеку. Бабушка всегда упоминала про старушку, внесшую лепту на строительство храма. «Денежка малая, копейка или три, - напоминала бабушка внукам, - но она сродни маленькому ручейку, много их сливается, получается многоводная река». Андрей безоговорочно верил бабушке, но хотел дознаться, каким образом может помочь одна копейка, про ручьи и реку было слишком образно и непонятно. Вопросы терзали детскую душу, однако задавать беспокоить бабушку не решался, дабы лишний раз не гневить.
    Снежинка попала в глаз. Андрей часто заморгал. Затем высунул язык, несколько снежинок кольнули холодом. Андрей закрыл рот и посмаковал вкус наступающей зимы.
    - Вкусно? – ротный «Бугор» подкрался тихо.
    - Попробуй сам, - предложил Андрей. Командир шахтёрской роты ему нравился как грамотный руководитель и как человек.
    - Не спится? – «Бугор» тоже пытался поймать на язык снежинки.
    - Спится, но отлично высплюсь потом.
    - Размечтался, - усмехнулся «Бугор», - если дадут.
    - Я не имею ввиду именно сегодня. В общем плане.
    - В общем смысле нужно дожить до победы.
    - Доживём, - убедительно сказал Андрей, вынул из пачки сигарету и прикурил. – И победим.
    Он понимал командира и его слова были правдой. Обычной мужской правдой человека, привыкшего смотреть в глаза смерти много лет подряд. Вот уже пять лет Андрей служил в шахтёрской роте, сменив до этого два подразделения. Одно перестало полностью существовать после знаменитого кровопролитного сражения, во время которого он получил лёгкое ранение. Второе постигла та же участь. Выживших распределили, пополнив ряды убывших.
    Новая рота называлась «Шахтёр», как и известная футбольная команда. «Бугор» со всей сменой решили отложить на время кирки и отбойные молотки и взять в руки оружие, когда в злополучный год после майдана и в результате государственного переворота к власти в Киеве пришли неонацисты и решили истребить население Донбасса.
    Из первого состава шахтёрской роты много погибло отличных ребят и прекрасных бойцов. Рота пополнялась исключительно горняками, таково было условие. Кого благодарить, что ему не отказали, Андрей не знал и лишний раз вопросы не задавал. Все бойцы шахтёрской роты носили позывные, связанные с шахтёрским трудом.
    Заныло плечо. Дала знать старая рана. Она ныла постоянно. Боль обострялась перед резкой сменой погоды. Об этом предупреждал хирург Иваныч; как позже узнал Андрей, он тоже был в Славянске в одном взводе вместе с Гиркиным. Когда вернулись в Донецк, Иваныч вернулся к прежней работе – в военном госпитале заведовал хирургическим отделением. «Воевать есть кому, - объяснил своё решение командованию, - а вот лечить и латать могут единицы». Голубоглазая брюнетка, медсестра Любочка, затая дыхание нашептывала с вдохновением Андрею на ухо во время перевязки: «Знаешь, Андрюша, скольких безнадежных ребят со страшными ранениями, - рассказывая медсестра округляла красивые серые глаза, - ужас с какими! С того света вытянул. Как вам это удаётся, восхищались его талантом и интересовались у него. Иваныч протягивал руки: вот эти руками выдирал хлопцев из хватках лап смерти. Вылечатся и в строй вернутся и на их свадьбах погуляем».
    Это то было давно, почти девять лет назад, почти целую жизнь…
    
                9

    Галушки, действительно, были волшебными. Отчасти, они стали такими благодаря усердию повара Остапа и того мелкого, как меловая пыль, белого порошка. Его он добавил в муку при замесе теста. А потом по своему усмотрению щедро сдобрил сметану. Чтобы бойцам вкуснее было. Белый порошок, обладающий волшебными качествами, Остапу вчера вечером дал врач, иностранный советник по медицине и обстоятельно, подыскивая нужные и правильные слова, - откуда ему нехристю знать настоящую мову! – коверкая знакомые, объяснил, куда и сколько добавить. Остап с детства слыл исполнительным малым и свято верил любому, кто положительно отзывался об его «незалежной» батькивщине и поносил гнусными словами далёкую и ненавистную Рашку, виновницу всех без украинского народа.
    Утром бойцы сильно удивились завтраку, - ого, галушки, расстарался наш Остап, - и спросили стеснительного повара, кто надоумил его на этот гастрономический подвиг, по нынешним меркам, богатый завтрак. Заикаясь от волнения, Остап косноязычно, школу для особенных детей он окончил с трудом и ни одной книги не прочёл за короткую жизнь, расписал, как хотел устроить настоящим «захыстникам» родины небольшой праздник. Безусловно, Остап не стал распространяться об одном очень интересном ингредиенте, не входящем в рецептуру блюда, так как иностранный врач доступно объяснил, что этого делать не стоит. Нехай будет для гарных хлопцев-воинов неожиданный во всех отношениях сюрприз.
    Сытые и довольные хлопцы, обвешанные автоматами и гранатомётами, что тот твой Терминатор из знаменитого фильма, уселись в кузов грузовика и укатили громить клятых «ватников», решивших покуситься на его, Остапа, прекрасную родину и заодно оттяпать приличный кусок территории.
    Проводив повеселевших хлопцев, Остап решил подзаправиться и сам. Он отчётливо знал, повар никогда не умрёт с голода. Вытянул из схрона горячие, парящие, галушки, полил сметаной и… Вытащил пакетик с волшебным белым порошком. Долго Остап не думал, добавить себе чуть-чуть или высыпать весь остаток. Сметана при перемешивании стала на взгляд гуще. Остап наколол галушку на вилку, обмакнул в сметану, отправил в рот. Экономным хлопцем был Остап и временами смекалистым. Он сумел обменять кое-что из консервов на пляшку домашней горилки. Не размениваясь по мелочам, он влил в себя половину бутылки и закусил очередной галушкой, обмакнутой в жирную сметану. С его сознанием тотчас стало происходить что-то невероятное. Он ощутил небывалый прилив сил и внезапно, о чудо, понял, что обрёл некие способности, которыми владеют только люди-Х. Остап уже мог свободно силой воли, как Пацюк, поднимать галушку и обмакивать в сметану и отправлять в щербатый рот. Допив горилку – не пропадать же добру, – он заметил, что может даже больше, чем Пацюк. Силой взгляда он поднял из миски оставшиеся галушки, и они повисли в воздухе, подвластные его воле, крутясь и покачиваясь. Затем, с прокручиванием каждая входила в сметану, подняв небольшой всплеск, и быстро летела в рот Остапу. Это его не удивило. Его распирало от собственной мощи и умения. Ему, обладавшему максимальным минимумом лексикона, показалось это очевидным.
    Внезапно Остапа проняло до пота и дрожи конечностей. «Да-да-да! Как же так, как смелые и отважные хлопцы справятся с ненавистными ватниками без него, без его способностей. Он немедленно отправляется на помощь землякам!» Недрогнувшей рукой он нащупал боевой топор для рубки мяса, вогнанный в колоду. С необыкновенной лёгкостью вытащил сей боевой артефакт из плена древесных волокон, с чем ранее справлялся с трудом. Прикинув топор в руке, Остап снова ощутил некое энергетическое воздействие на организм. Некто в его голове вдруг заговорил знакомым голосом батьки: «Чего чекаешь, сынку? Хлопцам без тебя важко приходится. А ну, гайда, им на помощь!» Вздохнув полной грудью, с изменившимся окаменевшим лицом Остап вышел из столовой.
    В курилке офицерского состава группа иностранных офицеров поначалу не обратила внимания на странный персонаж, местных вояк они вообще за боевую единицу не считали, а уж за людей тем более, поэтому продолжали увлекательную беседу о скорой military victory и не прервали курения.
    Изменённым белым порошком сознанием Остап вдруг разглядел в группе иностранных офицеров замаскированных москалей. Проморгавшись, увидел на их месте трехглавого змея бело-сине-красного цвета. Остап поднял над головой боевой топор для рубки мяса, издал воинственный клич и бросился на супостата.
    Пронзительный нечеловеческий крик заставил офицеров прерваться и внимательно посмотреть на источник звука. Продолжая пребывать в иллюзии собственной безопасности, они с презрением смотрели на несущегося на них с занесённым топором паренька. Беззаботность стекла с лиц офицеров и сменилась испугом. Он приковал их к месту.
    И тут же послышались громкие истеричные испуганные крики:
    -  Was ist ihm los? Do something! Wer ist das? Stop this fucking madman!
    Чем ближе змей трёхглавый, тем больше ощущал себя Остап лыцарем, не каким-то там сказочным Катигорошком или Казаком-Мамаем, бренчавшим от скуки на бандуре. Рука Остапа держала не простой боевой топор, ладонью он сжимал рукоять грозно сверкающей сабли. Взмах – покатилась первая белая голова змея! Ещё взмах – упорхнула в кусты синяя голова змея! И ещё один взмах – третья красная голова подкатилась к ногам Остапа.
    Пули разрывали тело Остапа. Вгрызались в него, пытались остановить. Но разве могут остановить смелого и отважного украинского хлопчика какие-то кусочки свинца! Под воздействием белого порошка Остап и на последнем дыхании продолжал размахивать топором-саблей, рубить головы змея, которые почему-то вырастали на месте срубленных…
 
                10

    - А потом… - Андрей умолк, лоб покрылся морщинами, будто он хотел вспомнить то, что вспоминать не хочется. - … потом был приказ. Была вылазка на хутор. Разведка донесла, хутор пустой, боевики ВСУ оставили его прошлой ночью. С того дня запомнил одно – данным разведки полностью доверять нельзя.
    - Почему?
    - Потому, что кончается на «у», Витя, - усмехнулся Андрей уголками губ. – Доверяй, но проверяй.
    В глазах Андрея заплясали черти и мне подумалось, он сейчас задаст вопрос с подковыркой.
    - Вить, ты веришь в привидения?
    - Как материалист – нет.
    - А как не материалист?
    - Приведу пример: есть опера «Призрак оперы» с красивейшей вокальной партией. Слушаю и каждый раз мурашки по коже. Вот в такие привидения верю. Если серьёзно, доводилось не раз выслушивать всякие бредни вполне серьёзных мужчин и женщин с громкими именами в науке, что они были свидетелями. Из области баек и бабушкиных страшных сказок. Вот мое мнение про привидений. Встречаться лицом к лицу не приходилось.
    - А если бы пришлось?
    Отрицательно машу головой.
    - Не сподобилось и вряд ли в ближайшем будущем такой контакт состоится. Хотя существование тонкого мира не отрицаю.
    Смешно пошевелив бровями, Андрей утопил в бороде и усах улыбку.
    - Мне сподобилось… - протянул он со странной интонацией и в ней же продолжил: - Мне сразу эта затея с оставленным противником хутором не понравилась. Предложил «Бугру» выйти на артов, пусть поработают по хутору. На всякий пожарный. Объясняю ему, мол, сам посмотри, странное там молчание, будто вымерло всё: ни деревья не шевельнутся, ни калитка не скрипнет, захудалая собака должна по любому остаться и тявкать, подавать голос о своём существовании. Он отказывается: «Нет данных не доверять разведке». Тогда предлагаю выслать пару ребят, пусть осмотрятся осторожненько. «Бугор» стоит на своём, посмотри, говорит, ночью выпал снег, следы отсутствуют. Продолжаю настаивать, или арты пусть поработают, или вышли группу. Он в ответ: «Не сей панику». Я ему: «Какая паника! Предчувствия у меня нехорошие». Он смеётся: «Отставить предчувствия, Андрей. Мы люди военные и такими понятиями как предчувствия не оперируем. Артам позвоню».
    - Дозвонился или как всегда?
    Андрей развёл руки.
    - Как всегда, Витя. Он позвонил, попросил поработать по хутору. С БКП ответили у них причин не доверять данным разведки и посоветовали свои предчувствия запихать себе куда поглубже.
    Со знанием знатока говорю:
    - Ну, да, ни в одном уставе нет и слова о предчувствиях, но чётко прописано, что ждёт за невыполнение приказа.
    - То-то и оно! – выкинул вперёд руку с зажжённой сигаретой Андрей. – «Бугор» так и сказал. Слово в слово.
    Андрей затянулся и закашлялся. Лицо побагровело.
    - Вот… точно, блин, - с усилием подавив кашель, произносит он. – Дан приказ, говорит «Бугор», надлежит исполнить. Мне после этих слов ещё жутче стало. Чувствую, воздух загустел, вязким сделался, будто кисель и искорки маленькие в нём вспыхивают. Посмотрел на ребят, думаю, они тоже самое ощущают, эту сгустившуюся тревогу. Нет, стоят как ни в чём не бывало, курят, смеются, в военные шашки играют.
    Поймав мой недоуменный взгляд, Андрей пояснил:
    - Половина гильз использованные, половина с пулями. Так вот, нет, думаю, этого быть не может, они же не толстокожие, в самом-то деле! Неужели не ощущают лицом ледяное дыхание смерти. Самого всего сковало, не кровь, чувствую, бежит по венам, какая-то мелкая студенистая масса.
    - Шуга, - поясняю, - мелкий лёд идёт по реке перед ледоставом.
    - Думаю, да. Замечание точное. Итак, стою и не решительно не понимаю, что делать. Отказываться от выполнения нельзя. Сразу трибунал. Нужно отсрочить этот налёт на хутор. Необходима веская причина. Где найти, ума не приложу! Время летит. Стрелка секундная на часах будто с цепи сорвалась. «Бугор» отдаёт команду. Двигаемся вперёд мелкими перебежками к хутору.
    Снова пауза. По лицу рассказчика вижу, нелегко даётся ему описание прошедшего события.
    - Значит, бежим вперёд. В полной тишине. Стук подошв раздаётся в утреннем воздухе. Кошу взгляд. Перемен нет. Всё, как обычно; ребята двигают умело. Пока одни перебегают, другие контролируют. Неужели пронесёт, думаю, и начинаю молиться, чтоб господь сжалился над нами. Откуда-то сверху обрушивается новая волна необъяснимой обречённости. Уже не бегу, даже не иду, еле-еле передвигаю ноги, руками будто невидимые заросли раздвигаю. Ты, Витя, спрашивал о боге, - неожиданно аффектация сменяется обычной спокойной речью. – В тот момент именно он предстал предо мной в образе покойной мамы. Смотрю на неё и думаю. Откуда она тут и почему одета не по сезону, на улице почти зима, а на ней лёгкий ситцевый сарафан и не обута. Смотрит мама строгое, словно что сказать хочет. Иду к ней. Она ближе и ближе и вдруг резко начинает качать головой; потом скрестила перед собой руки, не ходи, дескать, сынок; голову поворачивает налево… Меня точно в спину ударило и сразу справа, в глазах темнеет. Открываю их, там, где недавно стояла мама три снаряда взрываются подряд. Земля вибрирует. Комья вперемешку со снегом сверху падают. Я лежу в ложбинке. На миг теряю сознание; прихожу в себя, надо мной отец склонился, так и сверлит умными синими глазами. На нём рабочая одежда, в которой он всегда возился с мотоциклом. Грешным делом, носом втягиваю воздух и ощущаю устойчивый запах машинного масла. Кричу ему: «Папа, что с мамой?» Он хватает меня за ворот куртки и волочит по земле, я ему сопротивляться не могу. В голове пусто. Папа падает рядом и указывает лицом, смотри туда. Ноги сразу отнялись от увиденного: в приютившей меня ложбинке двух моих товарищей «Копера» и «Лаву» разорвало взрывом на части. Внутри всё трясётся. Откидываюсь на спину. Ищу папу. Нет его и мамы. Дикая усталость вдруг навалилась, что-то чужое, горячее вспарывает внутренности, боли нет, одно разочарование. А по низкому небу плывут медленно серые тучи. Снежинки из них просыпаются. Контроль теряю – глаза закрываются. Протяжное тягучее пение доносится издалека. Прежде чем сокрыла пелена мир увидел стоящих рядом родителей и машущих кому-то руками…   
 
                11

    - «Колдун» потом рассказывал…
    - У вас были штатные колдуны в подразделении?!
    - Наш медбрат. Сам себе выбрал позывной. Расскажу позже. Потерпи. Немного осталось.
    Что ж, потерплю, сам чувствую – осталось немного.
    - … слышу зовут меня. Откуда зов идёт не врубаюсь. Смотрю по сторонам, слышны обычные звуки войны, разрывы и свист пуль. Потом кто-то аккуратно берёт меня за ухо, так бабушка в детстве поступала, когда проказничал, поворачивает голову. Сначала показалось глюк словил, ну, не могут сейчас здесь находиться гражданские, да ещё в летней одежде, какими бы закалёнными ни были. Женщина мне рукой машет. Мужчина жестами подзывает. Ухо освободилось от хватки, и я ползком, где ужиком, а где перебежками… Короче, говорит «Колдун», смотрю, ты лежишь. А вот гражданских нет. Начинаю осмотр. Ты без сознания, стонешь, брюхо у тебя разворочено. Матом кого-то кроешь и зовешь родителей. Ну, думаю, говорит «Колдун», хана Андрюхе. Кишки вывалились, парят, землёй присыпаны. – Андрей остановился. Пальцы рук сжаты, косточки побелели. Подышал чуточку, закрыв глаза. Дыхание стало ровным.
    - Сам-то я этого, конечно, знать не могу, - продолжает Андрей. – Однако, было состояние полёта, будто я стал птицей и парю над полем боя, вот он, хутор, бегут ребята, стреляют, с хутора раздаются выстрелы. И так мне хорошо, радостно. Мысли светлые в голову полезли, мол, в той, земной жизни для меня всё кончилось. Пикирую вниз, вижу себя, «Колдуна» с перекошенным лицом, он манипулирует надо мной. И тут некая сила впихивает нагло меня обратно в тело, такое создалось впечатление, отвесили подзатыльник. Открываю глаза и кричу «Колдуну», перевязывай, наши нуждаются в помощи. «Колдун» в ответ, мол, нет бинтов. Ты уже не помощник. Я ему кричу, вон, видишь, кусок плёнки, заправляй кишки обратно, сверху её, и чем есть, перевязывай. «Колдун» качает головой, бубнит что-то об антисанитарии, но делает. Наложил на живот плёнку и перевязал вокруг клейкой лентой. «Не жилец ты, Андрюха». – «Поживём - увидим», - отвечаю ему. – «Сдохнешь ведь», - не унимается он. – «Коли антибиотики, обезбол, промедол, - всё, что есть коли!»

                12

    Ни с того, ни с сего, Андрей внезапно приободрился и изменился в лице. Вытянулся в кресле, постучал себя по груди, живот погладил.
    - Вопреки заверениям «Колдуна» остался жив всем врагам назло! Залатали как смогли, но на передке иначе не получилось бы. Конечно, изумлялись, как ума хватило наложить на обнажённую рану грязную плёнку, перевязать скотчем затем… Но особая заслуга в том, что, жив «Колдуна». Он своими способностями на каком-то там экстрасенсорном уровне остановил кровь. Он многим помогал даже тогда, когда лекарств катастрофически не хватало, а помощь оказать нужно экстренно.
    - Как? – удивлённо вскрикиваю я.
    - Кто его знает, как у него это получается, говорю же, он «Колдун», - поясняет Андрей. – Когда он к нам пришёл, обрадовались. Стали сразу позывной ему придумывать. Много перебрали. Он ни в какую, дескать, не отражает сути его характера. Кто-то шутя предложил – лепила. Он вскипел, я, что, на зоне, что ли. Подсказала сама ситуация. Невдалеке послышался крик. Побежали туда, смотрим, «Пика» руку поранил ножом, тот любитель с ножом поиграться; порез зажимает рукой, сквозь пальцы кровь течёт. «Колдун» разогнал нас, взял его руку, положил свою поверх, пошептал что-то и кровь остановилась. «Вот и всё, сейчас обработаем рану и наложим повязку», - говорит «Колдун». «Пика» вертит перевязанной рукой: «О, и не болит и кровь не течёт. Да ты колдун». С тех пор и пошло, где «Колдун», его зовут туда-то. Поинтересовался как-то у него, откуда такие способности. Отвечает, от деда передалось, по мужской линии первенцы обладают умением лечения.
    - Бой на хуторе чем закончился?
    Настроение Андрея испортилось.
    - Смертью, чем ещё… - зло прошептал он. – Накололи ВСУшники, как щенят, сделали вид отступления, укрылись в складках местности, вернулись ночью и устроили засаду. Хитрость им не помогла. Всех отправили к их идейному папе Бандере. Хотя, скажу так, самих хохлов было мало, в основном наёмники поляки и румыны. – Снова передышка, Андрей шумно вдыхает и выдыхает. – Дышу по системе йогов, Витя. «Колдун» научил и советовал при малейшем признаке беспокойства три-четыре упражнения дыхательных сделать, достаточно, вернуть самообладание. И советовал зря не волноваться. А как тут не волноваться!.. – Андрей набрал ртом воздуху в грудь и медленно стравил носом, поочерёдно зажимая то левую, то правую ноздрю.
    - Помогает? – интересуюсь ради любопытства, сам давно практикую дыхательные упражнения не методично, от случая к случаю.
    Андрей рассмеялся.
    - Конечно, помогает. Но не так эффективно, как стопарь спирта натощак.
    Тут рассмеялся и я. Атмосфера в комнате понемногу оттаивала. Свистел на кухне чайник, Саня проснулся и занялся приготовлением обеда. Неким шестнадцатым чувством беллетриста почувствовал, моё общение подходит к концу. Нужно, следовательно, как можно больше выпытать информации. В ближайшее время, подсказывало чутьё, встретиться с Андреем не получится.

                13

    - Спирт проблем не решает, - возражаю ему.
    - У молока те же свойства, - парирует Андрей. – Забавно…
    Он умолкает, предоставив додумать мне, что забавно и в чём забавность заключается. Вскоре это прояснилось.
    - Забавно то, с какой лёгкостью и видимым удовольствием делюсь с тобой, Витя, тем, о чём с другими откровенничать меня под пытками не заставишь. Очень это забавно.
    Молчу, тоже нахожу в этом не одну забавность, но и прекрасное расположение планет в моём астрологическом календаре, хотя в эту чушь не особо верю.
    В нынешнее время появилось много «правильных» и озабоченно бдительных граждан, они так и спешат, сбивая пятки в кровь, настучать в органы на подозрительных лиц. Эти записные диванные патриоты в эти списки вносят всех подряд, кто не так поздоровался, рассказал историю, анекдот с бородой, прошёл мимо, не взглянув их сторону. По этому поводу вспомнилась беседа двух старушек, не божьих одуванчиков, вполне себе такие корпулентные женщины в возрасте. Одна громким шепотом советовала товарке меньше болтать и совсем ничего не слушать, огрести можно по самое не хочу, время сейчас нестабильное. Та, к кому относилось предостережение, охнула, открыла рот и перекрестила, побожилась, что за последнее время общалась откровенно только с ней, подругой. Подруга отрезала, со мной тоже меньше болтай, мало ли в этой жизни разных поводов испортить настроение.
    - Раз уж ты испытываешь ко мне нечто вроде доверия и ощущаешь некоторую духовную близость, может доведёшь своё повествование до логической концовки? – говорю Андрею и ничуть не сомневаюсь, что моё везение на этом закончится. – Если конечно больше нечего рассказать.

                14

    - Рассказать много чего есть, - на удивление быстро ответил Андрей, - да не всё оно может тебе пригодиться в твоём писательстве, - быстро поправляется: - беллетристском поприще.
    - Делись тем, что пригодится.
    - Откуда мне знать, что тебе пригодится!
    - Когда начал рассказ, ты не задумывался, пригодиться или нет. Резонно?
    Андрей соглашается.
    - Удовольствуюсь тем приключением с «Колдуном».
    Андрей вскрикивает:
    - А! Вспомнил! Остановил кровь! Как же!
    Ну, думаю, плохо же ты играешь роль забывчивого человека.
    - «Колдун» признавался, ещё с детства лечит друзей. Наложением рук на проблемную зону, только по воде не ходит.   
    Заинтересованность можно излучать глазами, лицом, движением или положением фигуры. А можно полным отсутствием оной.
    - М-да… То приключение точно подпадает под такое определение. Значит, залетаем с «Колдуном» на хутор. Наши ребята зачищают дома от оставшихся противников. Нахожу «Бугра». У него глаза по пятаку. «Ты жив?!» - «Как видишь», - отвечаю ему. – «Лично видел, как тебя взрывом накрыло». – «Спасибо «Колдуну», вернул к жизни, как Лазаря, впору имя менять». «Бугор» тычет пальцем: «У тебя кишки свисают…» - «И что, - отвечаю, - до медпункта как-нибудь дотяну. «Колдун» пять кубарей промедола засадит, будут выглядеть огурцом». Машет рукой «Бугор», иди уж, огурчик. Будь внимателен. От домов мало что осталось ещё до нашего штурма хутора. Одни руины. Захожу в одни, стены угол образуют, вокруг мусор, черепица под ногами скрипит звонко. Осматриваюсь и замираю на месте: в углу, чудом сохранившись в этом вареве войны висит икона Николая Чудотворца, раскачиваясь, тлеет еле-еле лампадка. Таким неугасимым огнём. Перекрестился. Слышу тихое дыхание за спиной. Оборачиваюсь, стоят «Врубель», «Забой» и «Кирка». Глаз с иконы не сводят. Молятся еле слышно. Моё внимание привлекла вещица, припорошенная строительным мусором под иконой. Разгребаю мусор, поднимаю, - книжка. Раскрыл и чуть дар речи не потерял – Евангелие! Посмотрел на дату издания – 1914 год! Более сотни лет! Мать твою, думаю, сколько бурь над миром пронеслось, сколько войн, сколько катаклизмов терзали матушку-землю, а обычная книжица, ширпотреб, изданная на простенькой посеревшей бумаге, сохранилась. Ни исторический артефакт, ни исторической уникальной ценности. Ценность у этой книжицы иная – духовная! Тут же начал в голове складываться какой-то узор мыслей, неспроста господь вывел меня на неё. Друзья взяли, листают страницы, читают с трудом, всё-таки, орфография дореволюционная с ятями и ерами. Кто-то, кажется «Врубель», говорит, мол, как же повезло Андрюхе. Таких книг единицы остались не то что в Донецкой области, наверное, во всей России десятка не наберётся. Береги, говорит «Врубель», этот ценный экземпляр. Возвращаю себе книжицу, кладу в нагрудный карман куртки: «Тогда по праву первооткрывателя, икона тоже моя». Посмотрел на суровый лик святого, попросил прощения за беспокойство, снял икону и засунул под бронежилет. Сразу что-то во мне переменилось. Не скажу, что именно.

                15

    Внимательно слушаю Андрея. Полагаюсь на память. Намного удобней фиксировать на диктофон, но это уже расслабление ума. Нужно тренировать память. Вот и тренирую.
    Я, видимо, замечтался-задумался, со мной такое частенько случается, и только после полчка в плечо увидел стоящего рядом Андрея.
    - Замечтался?! – глаза хитро так горят.
    - Есть немного.
    Указывает головой на выход:
    - Пойдём.
    - Куда?
    - Увидишь, - отвечает Андрей.
    Раз это не приглашение сваливать подобру-поздорову, отчего не переменить временно дислокацию. Ноги размять. Кровь по венам разогнать.
    - Не за тридевять земель идти?
    Андрей усмехнулся.
    - Ноги в кровь по камням не изобьёшь.
    В свою комнату меня Андрей пропустил первым – гость всё-таки. С порога окидываю взглядом жилище отшельника, по-другому не назовёшь. Строгое спартанское жилище. Слева направо старый диван под старым покрывалом, местами сильно выцветшим, над ним настенное панорамное фото, очень знакомый ландшафт, огромное куполообразное здание, угадать сразу не получается, видел, допускаю, с другого ракурса и в другом месте, но точно в Донецкой области, велотренажёр сияет новизной красок, даже запах чувствую, заводской смазки, вместо штор жалюзи мягко-зелёного цвета, одежный шкаф-пенал, полка с книгами и…
    Поворачиваюсь к Андрею. Он разгоняет мои сомнения.
    - Та самая икона, с хутора, Николай Чудотворец.
    - Сохранил?! Как?
    - Она меня сохранила. Возьми, рассмотри внимательно. Бери-бери, Витя, она не укусит.
    Далеко не каждый сможет с гордостью сказать, мол-де, была возможность и ею воспользовался не только лицезреть религиозную реликвию, даже подержать в руках с трепетом, ощутить исходящий от неё аромат красок и старания иконописца, силу и энергетику, ощутить запах столетий, услышать отдалённый неразборчивый шепот молитв.
    Беру икону… Первое впечатление размазано то ли сверх ожидания чего-то сверхъестественного, то ли чего-то другого, мистического, что ли. Затем накатило, с головы до ног, перебирая косточки и хрящики, промывая каждое кровяное тельце обдало какой-то неземной энергией, почудилось, икона по краям заиграла мелкими щекочущими кожу рук искорками и по лику святого прошлись мелкие молнии. По прошествии шока, этой огромной эмоциональной встряски, замети при более внимательном рассмотрении две отметины на лице святого, они точно были лишними. Андрей подтвердил.

                16

    - «Бугор» после освобождения хутора приказал повторно осмотреть руины с целью обнаружения трупов хозяев. Разбились на тройки и пошли. Бдительности не теряем, мало ли, растяжка уцелела, мина незамеченной осталась, чтобы избежать лишних жертв. Я, «Держак» и «Коногон» отправились к удалённому от основных строений, подвалу. Подходим, ничего подозрительного. Дверь закрыта, висит навесной замок. С опаской осматриваемся, полная тишина не сулит ничего хорошего. В мирной жизни всё иначе. Хоть боль и перекашивает внутренности, но «Колдун» не пожалел промедола и обезбола, поэтому держусь. Внимательно смотря под ноги, подхожу вплотную. Втягиваю воздух. Он должен быть морозным, свежим, с ледяными нотками, а в нём, продырявленном пулями и осколками витают смрадные, гнилостные эманации смерти. Смотрю на ребят, они на меня. «Что будем делать?» - «Надо осмотреть подвал», - говорит «Держак». – «Он же закрыт», - с неохотой произносит «Коногон». – «Приказ нарушать не будем, - констатирую я, - откроем дверь. Позовём. Если что…» - «Если что, пару гранат бросим», - предлагает «Держак». – «Идёт», - закругляю прения. Открываю дверь. Оттуда тянет сыростью, старыми овощами, плесенью. Пусто. Поднимаю ногу и замираю. Из подвала доносится еле слышимый человеческий то ли стон, то ли зов. Не один я услышал. «Какие предложения?» - «Вряд ли это хозяева», - это «Коногон». – «Призраки?» - не понятно, шутит или нет «Держак». Не успел сделать шаг, нам навстречу шквальный огонь в лицо. Из подвала молотят так, что пули повисают в воздухе и сталкиваются друг с другом. «Броник» помогает относительно, от ударов падаю на спину. Затем на месте подвала вспучился огромный земляной горб. Позже, после разбирательств данных разведки и прочей положенной армейской волокиты, установили, в подвале ожидали в засаде три отъявленных отморозка из числа наёмников. Там же в подвале обнаружили останки хозяев хутора. Что заставило наёмников само-подорваться, никогда не узнать. Меня взрывной волной отбросило и второй, думал, спастись не удастся. Соратникам повезло больше, они стояли сбоку от входа. Теперь самое главное…

                17
      
    Андрей попросив посторониться, вынул из-за иконы небольшой матерчатый свёрток. Посередине ткань слегка топорщилась. Развернул свёрток. Книгу пронзал металлический тонкий осколок.
    - Смотри, Витя. Николай Чудотворец в моей жизни в очередной раз явил чудо. На лице святого пули, их остановил он своими очами, остановил смерть. Евангелие показало торжество жизни над смертью. Оно остановило осколок, едва выйдя с противоположной стороны, пробив обложку.
    Осмотрев книгу и осколок легко представил с какой скоростью, он летел, не будь книги, - да и книга не удержала бы несущий смерть кусок металла, летящий с огромной скоростью, - эта блестящая игла прошла бы сквозь Андрея.
    - Затем был госпиталь. Было три сложных операции. Медперсонал удивлялся, как я остался жив после этой варварской перевязки и полной антисанитарии. Врач возмущался. Шёл утренний обход. Я лежал весь в бинтах и трубочках, капельницы в обеих руках, слушал хирурга. Смотрел на «Колдуна», он, пострадавший и заштопанный лежал на соседней койке. «Колдун» - мой спаситель на поле боя. После госпиталя реабилитация в Таганроге. В феврале этого посетили с «Колдуном» святые места. В поездку с собой взял икону и Евангелие. В одном монастыре открылось мне, нужно показать священнику свои мои святые трофеи. Отец Никанор долго и с интересом, большим почтением рассмотрел икону и Евангелие. Выслушал мой рассказ. К твоему вопросу, Витя, о существовании бога, кстати. Отец Никанор сказал: «Можно до бесконечности долго спорить есть бог или нет. Представленные вами вещи поставили точку». Затем наша беседа перешла в иное русло. Отец Никанор поделился своей историей. Оказалось, он пришёл к Господу после войны в Афганистане. Честно признался, ни разу не пожалел о принятом решении. «В мире много зла и его поборников. Должно быть и воинство Христово для борьбы с ним». Беседа затянулась до позднего вечера. Нам разрешили остаться на ночлег. После вечерни потрапезничали вместе с монахами. Утром отец Никанор проводил нас, напутствовал и благословил. Ещё сказал слова, которые врезались мне в сердце: «Война – дорога в один конец, даже если посчастливится вернуться домой живым и невредимым».

                Глебовский, май-июль 2023 г.

    
Примечания:
 
1 Вспоминают незлым, тихим словом – перефразирование строки «Помянуть не забывайте незлым тихим словом» из стихотворения Тараса Шевченко «Завет».
2 От зари до зари, от темна до темна – строка из одноименной песни.
3 Пошёл дышать дождями и туманами – вольная трактовка строк из стихотворения «Незнакомка» Александра Блока: «дыша духами и туманами она садится у окна».
4 Авторский лист – понятие а.л. используется для учёта объёма произведения, составляет 40000 печатных знаков с пробелами.
5 A minima ad maximus – от малого к большому (лат.)
6 Нет другого пути, чтобы идти – индусское изречение.
7 Опасно выходить за порог и т.д. – слова волшебника Гендальфа из х/ф «Властелин колец. Братство кольца».
8 «Зелёная дверь» - рассказ Герберта Уэллса «Дверь в стене», название умышленно изменено автором для данного произведения.
9 Комната с низким потолком – в оригинальном тексте «в комнате с белым потолком», песня группы «Наутилус Помпилиус».
10 Was ist ihm los? Wer ist das? – Что с ним? Кто это? (нем.)
11 Do something! Stop this fucking madman! – Сделайте что-нибудь! Остановите этого грёбаного безумца! (англ.)
12 Пацюк – персонаж рассказа «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н. Гоголя.
13 Религия – опиум для народа – эту фразу в виде афоризма использовал Чарльз Кингсли, идеолог христианского социализма, англиканский сященник.
13 Две лепты вдовицы – притча из Евангелия о вдове положившей в сокровищницу храма две лепты, медных монеты; Христос сказал, что она положила всё своё пропитание, какое имела, в то время как богатые кладут меньше, чем имеют.
14 Обезбол – обезболивающее, сленг.