Дешёвенькие пластиковые туфли издалека выглядели ещё вполне прилично, но вот подошва на одном из них стала предательски отходить от носа. И надо же было этому случиться непосредственно в день эфира! Я подтащила доставшийся мне в подарок от мамы элегантный чешский стул поближе к зеркалу и, усевшись на него, закинула ногу на ногу. Впившись глазами в своё отражение в зеркале, я старалась убедиться в том, что подлая подошва не покажет зрителям свою щербатую улыбку, купаясь в лучах телевизионных софитов. Молодая блондинка из зазеркалья дружески улыбнулась мне, словно посоветовав не париться из-за таких ничтожных мелочей. И в самом деле, кто станет рассматривать мои скромные чёрные лодочки в то время, когда новая малиновая блузка буквально притягивает взгляд цветом нездешней яркости и изящными кружевными прошивками? Вот за это чудо цвета «вырви глаз» я вчера и отдала практически всю имеющуюся наличность, оставшись на полной мели. Денег не было от слова «совсем», ну разве что только на проезд троллейбусом на вечерний эфир в Государственную Теле-Радио Компанию «Ока» и обратно домой. А подвигли меня на эту непосильную трату строгие требования телеоператоров, категорически запрещавших приходить на эфир в чёрном, бежевом или белом. Экрану нужны были яркие краски!
Я была телевизионной «звездой» местного масштаба в ельцинской России и бремя славы становилось непосильно тяжёлым для моих плеч. Мне давало силы только то, что я сама зажигала «звёздочки», которыми могли стать любые дети из Рязани и Рязанской области, победившие в конкурсе моей телевикторины «Заморочка». Для этого им надо было просто отправить мне по почте письмо с ответами на вопросы конкурса. Письма доставлялись по месту моей основной работы, в Областную детскую библиотеку. И если ответы были даны правильно, да ещё и красиво оформлены, то победители становились участниками следующей программы, которая всегда шла в прямом эфире. Спонсоров мне приходилось искать самой и отчитываться за каждый потраченный рубль. В качестве призов я чаще всего покупала дорогие и красиво иллюстрированные книги, которые простым людям в то время были не по карману. А детские письма-мечты, слетавшиеся ко мне словно бабочки, я бережно хранила. И тепло детских рук, навсегда оставшееся в ярких рисунках и старательно выведенных строчках, согревало мне сердце в самые безрадостные дни.
Крики голодной кошки вернули меня в суровую действительность. Соне не было дела до моих проблем, она отказывалась есть пустую гречневую кашу. Зверьку нужна была рыба! Пришлось облачиться в старенькую шубу и, надев на тщательно уложенные волосы потёртую, но почти невесомую шапку из пожелтевшей чернобурки, отправиться на расположенный через дорогу Полетаевский рынок. Как и любой рынок в постсоветской России, он был не просто местом торговли, а полем битвы за выживание. Мы, бывшие граждане Советского Союза, шли словно рыцари с поднятым забралом к сияющему граду на холме, над которым пламенели слова «Счастливое Будущее». А дикий капитализм, притаившийся на пути, выбивал нас по одному. Когда патронов не хватало, он шёл на самые подлые уловки, подсылая к нам «Чебурашку». За этим ласковым именем мультипликационного зверька скрывалось омерзительное бутылочно-зелёное рыло дешёвой водки. «Чебурашка» уводила людей в другую реальность, где не надо было думать о том, чем завтра кормить голодных детей и как дожить до зарплаты, которую и так уже не выдавали несколько месяцев. В одном из затянутых серым туманом лабиринтов созданной водкой реальности затерялся и мой муж. И как я не старалась, мне так и не удалось найти его следы, чтобы помочь выбраться наружу…
Иногда капитализму и этого оказывалось недостаточно. Он требовал от нас коллективного жертвоприношения. Тогда к «Чебурашке» присоединялись другие напасти в лице приватизации или девальвации рубля 1998 года, когда за одну сентябрьскую ночь курс рубля на бирже упал в три раза, оставив нищими миллионы людей. Начинающие бизнесмены, взявшие валютные кредиты в банках, были не в состоянии их вернуть. Тех, кто занял деньги в долларах у теневых дельцов, за которыми стоял криминал, ставили «на счётчик». Для многих единственным выходом из этой ситуации стал добровольный уход из жизни… Ряды бывших советских мужчин стремительно редели в этой битве за выживание. И тогда их места в нестройных цепочках, с боями продвигающихся к сияющему граду на холме, занимали женщины. Учителя и инженеры становились торговками и челночницами. Те, кто торговать не умел, мыли подъезды в вечернее время, а ранним утром подметали тротуары. А затем спешили на основную работу, где уже по полгода не платили зарплату, свято веря в то, что свет в конце тоннеля скоро забрезжит.
Я подошла к крытому ряду, где продавали селёдку и мороженую рыбу. За одним из прилавков стояла Лиля, когда-то работавшая в администрации Педагогического института. Лиля в совершенстве владела английским и, что самое главное, умела его преподавать. Будучи одним из лучших репетиторов в Рязани, она когда-то имела множество учеников, которые в очередь записывались, чтобы к ней попасть. Теперь заработок этот стал слишком нестабильным, чтобы им можно было заработать на жизнь и, тем более, прокормить дочь, которую Лиля воспитывала одна. В лучшие времена Лиля, обладавшая яркой внешностью грузинской княжны, элегантно одевалась и носила бархатные береты, которые ей удивительно шли. Теперь же, облачённая в штаны на вате и буквально завёрнутая в брезентовый фартук, она ловко нарезала селёдку маленькими кусочками, покупателям на пробу. Почувствовав приближение потенциального клиента и не отрывая глаз от рыбьей тушки, Лиля привычно завела: «Селёдка астраханская «залом», тает во рту, попробовать дам!». Мне удалось прервать зазывалу, деликатно кашлянув пару раз. Обрадованная моим появлением, Лиля охотно поделилась со мной информацией о наличии рыбы на рынке. Оказалось, что салаки, на которую у меня хватило бы денег, в тот день в продаже не было. А минтай мне был не по карману.
Для очистки совести я прошлась по пёстрым рыночным рядам, стараясь оттянуть время встречи с голодной кошкой. И тут произошло чудо: мои глаза, лихорадочно шарившие по торговым закоулкам, обнаружили брезентовую палатку с надписью «Приём стеклотары объёмом 250 мл». В переводе с казенного языка на разговорный это означало следующее: «приём баночек из-под майонеза». Тех самых баночек, которые давно перестали принимать в молочных отделах гастрономов, но было жалко выбросить. Я бросилась домой за банками, опасаясь, что сотрудники импровизированного пункта могут в любую минуту прекратить приём стеклотары у населения в связи с её переизбытком.
В советские времена майонез в основном выпускали в стеклянных баночках с закатанными крышками. После употребления продукта по назначению, изобретательный народ находил таре самое широкое применение, особенно после того, как в стране был налажен выпуск подходящих по размеру пластмассовых крышек. Чаще всего, майонезные баночки служили для сбора мочи для анализа. Наиболее ответственные граждане наполняли импровизированные сосуды до краёв, а затем бережно просовывали в специальное окошко в поликлинике. Если вы рисовали акварельными красками, то уж тут без баночки вам было просто не обойтись. Ведь именно в них было так удобно полоскать и хранить колонковые кисточки! Очень часто эти многоцелевые ёмкости трансформировали в стаканы для зубных щёток, а рачительные хозяйки выращивали в них зелёный лук. Да всего и не перечислить!
Вернувшись домой, я первым делом бросилась на кухню, где в недрах мойки, когда-то сооружённой моим теперь уже бывшим мужем, ждали своего часа несметные ряды пустых баночек из-под майонеза. Зачем они мне были нужны в таких количествах, я объяснить не могу. Но в тот момент, извлекая на белый свет один миниатюрный сосуд за другим, я благословляла своё скопидомство. Радость моя поумерилась, когда я обнаружила, что не все баночки были чистыми: некоторые изнутри покрывала плёнка засохшего майонеза. Пришлось, засучивши рукава, начать мыть и вытирать насухо драгоценную стеклотару, прежде чем поместить её в большую дорожную сумку. Примерно через час этой монотонной и утомительной работы я прокляла и баночки, и скупавших их продавцов мёда, и в первую очередь – саму себя за дурацкую затею. Но отступать было поздно, дело требовалось довести до конца, а время до начала телеэфира неумолимо сокращалось.
Выбиваясь из сил, я, как муравей гусеницу, тащила огромную сумку по обледеневшему асфальту. И, все-таки, донесла её до желанной цели! Буквально впихнув драгоценную ношу в уютно обустроенные недра брезентовой палатки, я, с трудом переводя дыхание, поздоровалась с приёмщиками стеклотары. Покупателями баночек были мужчина и женщина приятной наружности, одетые в новые, с иголочки, овчинные полушубки и пушистые серые валенки. Как оказалось, банки нужно было выкладывать на крышку из-под обувной коробки, где помещалось определённое количество звонко-стеклянных изделий. Таким образом, приёмщики узнавали точное число ёмкостей, не прилагая для этого ни малейших усилий. Пришлось мне сесть на корточки и начать перекладывать сверкающие чисто вымытыми боками майонезные баночки из сумки на картонную крышку. Скупщики, удовлетворённые качеством принесённого товара, одобрительно следили за моими манипуляциями.
В палатке было не по-зимнему тепло. В результате утомительного перекладывания баночек я вся взмокла, а шапка съехала мне с макушки на нос. Больше всего мне хотелось поскорее закончить со ставшими ненавистными банками из-под майонеза, а затем снять шубу и хоть на пять минут отдохнуть на одном из раскладных стульев по соседству с дружелюбной парой. Когда силы мои были уже практически на исходе, сумка наконец-то опустела. С трудом выпрямившись и утерев пот со лба, я старалась размять затёкшие ноги в ожидании желанного вознаграждения.
И оно не заставило себя ждать. Вручая мне несколько бумажных купюр и горстку мелочи, мужчина-приёмщик обратился к напарнице со следующими словами: «Валя, а ты поняла, кто к нам пришёл? Это же наша любимая телеведущая Наталья Самохина!». Думаю, что меня не хватил удар только по молодости лет. Больше всего в тот момент мне хотелось, чтобы промороженная земля Полетаевского рынка, на которой располагалась палатка, разверзлась под моими ногами и укрыла от позора. Но этого не произошло. На помощь пришла профессиональная выучка, благодаря которой мне удалось собраться и, ослепительно улыбнувшись, дать почитателям таланта автографы на протянутых клочках бумаги.
Вернувшись домой, я несколько минут приходила в себя. На более длительную реабилитацию времени уже не оставалось. В голову начали лезть неприятные мысли, а воображение нарисовало картину того, как я в старости собираю бутылки по помойкам, чтобы выручить мелочь на кусок хлеба. Приводя себя в порядок перед дорогой на телевидение, я, глядя в глаза молодой женщине из зазеркалья, поклялась страшной клятвой, что больше никогда не подвергну себя такому унижению. Обещание это я сдержала. А вырученных от продажи майонезных баночек денег хватило на зубную пасту и минтай для кошки.