Одну из створок двери при входе в наш подъезд кто-то снял с петель и унёс в неизвестном направлении. Была она высокой и неловкой, слегка скособоченной и чем-то напоминающей очертаниями крышку гроба. По крайней мере, у меня лично она вызывала именно такие ассоциации. Но ведь любят не за красоту! Неизвестный обожатель так сильно полюбил нашу дверь, что уже не мыслил и дня без предмета своей страсти. И одной из зимних ночей растворился с ней в темноте, изрезанной светом уличных фонарей и расчерченной траекториями падающих снежинок.
Пропажу двери я обнаружила на следующее утро, когда, уходя на работу, с трудом спустилась по заметённым снегом ступенькам. Подивившись в очередной раз изобретательности народа, находившего многоцелевое применение, казалось бы, самым банальным вещам, я ушла на работу. Легкомысленно выкинув из головы мысли о пропавшей подъездной двери, я и не подозревала, какими бедами мне лично грозит её исчезновение. В нашей жизни есть много простых и незаметных вещей, важность которых мы осознаём, только теряя их. Неуклюжая дурнушка-дверь была как раз из их числа. Много лет она защищала квартиры первого этажа от порывов ветра, струй косого дождя и зимней стужи. Без её угловатого силуэта в дверном проёме стена подъезда, за которой находились мои ванная и кухня, промёрзла насквозь и покрылась мерцающими кристалликами голубоватого инея. В квартире, которая и до этого тёплой никогда не была, воцарился арктической холод. А на следующее утро у меня замёрзла вода в кране.
За годы проживания в «нехорошей квартирке» (да простит меня за плагиат великий Михаил Афанасьевич Булгаков, но лучшего определения я найти не могу!) я свела тесную дружбу со слесарями, работавшими в нашем домоуправлении. Друзей моих звали Толя и Вова. Нет, не подумайте, что я пренебрежительно относилась к ним, не обращаясь по имени-отчеству. Они сами попросили меня так себя называть. Вероятно, им, зрелым мужчинам, было приятно, когда молодая женщина разговаривала с ними, как с ровесниками. Толя и Вова были моей палочкой-выручалочкой. Я обращалась к ним за помощью напрямую, без звонков дежурному по ЖЭУ. Вот и сейчас я быстро привела себя в порядок и помчалась к четырёхэтажному дому, стоявшему по соседству с детским садиком «Ромашка», где по будничным дням регулярно в семь тридцать утра проходила планёрка работников домоуправления.
Спустившись в чистенький и уютно обустроенный подвал, служивший командным пунктом для начальника нашего жилищно-эксплуатационного участка, я огляделась вокруг в поисках знакомых лиц. Заметив Толю, я сложила ладони в умоляющем жесте, как католичка на исповеди, а затем жестами показала, что буду ждать его снаружи у входа в подвал. Взгляд разгневанного начальника домоуправления почти прожёг мне дырку в спине, пока я старалась поскорее покинуть чужое служебное пространство. Выбравшись наружу, я спряталась за высокой голубой елью, растущей у забора детского садика. Здесь, обозревая окрестности из-под одной из её пушистых, одетых в нарядные снежные тулупчики лап, я и стала дожидаться моего друга, вспоминая историю нашего знакомства.
Толя и Вова были одними из тех Атлантов, на плечах которых держался груз стремительно ветшающего коммунального хозяйства города. Я никогда не видела их пьяными, и мой чуткий нос ни разу не уловил исходившего от слесарей запаха похмельного перегара, хотя в качестве вознаграждения за труд они принимали не только денежные суммы, но и их эквивалент в стеклянной таре. В последний раз друзья-сантехники за сходную цену заменили две секции отопительных батарей в моей квартире. Но вот теплее от этого у меня в доме, к сожалению, не стало. Эти печальные раздумья прервал Толя, возникший словно из ниоткуда по другую сторону ёлочного ствола. Я в двух словах рассказала ему о замёрзшей в кране воде, и мы вместе отправились её отогревать.
Толя долго колдовал у раковины в ванной, вытаскивая из своей брезентовой сумки всё новые и новые инструменты, словно фокусник в цирке, извлекающий бесконечные связки атласных платков и бумажные букеты из недр бездонного цилиндра. А потом сказал, что нам необходимо прогреть стену. Я прикатила мощный обогреватель, похожий на отопительную батарею на колёсиках, на котором любила отдыхать моя кошка. Дело пошло быстрее: работа исходящего жаром обогревателя вкупе с Толиными манипуляциями принесли желанный результат. Твёрдая субстанция, бывшая ещё десять минут назад льдом, сковавшим кран умывальника, вновь обрела плавную текучесть жидкости. Утерев вспотевшей лоб, Толя стал укладывать инструменты в сумку, собираясь на вызов. Подарив мне на прощание полный сострадания взгляд своих дымчато-серых глаз, он посоветовал оставлять воду течь тонкой струйкой, даже уходя из дома. Денег за труды Толя с меня не взял.
Вернувшись вечером домой после рабочего дня, я не смогла вставить ключ в отверстие дверного замка. Стужа, которую нам с Толей удалось изгнать из ванной, превратила тёплый воздух, всё ещё остававшийся в квартире, в конденсат, осевший на поверхности двери. Влага, попавшая в замочную скважину, очень быстро стала куском льда, намертво её запечатавшим. Окаменев от отчаяния, я стояла у двери, которая, взирая на меня хрусталиком отливающего радужным светом глазка, словно ждала похвалы за проделанную работу. Ещё бы! Ведь её поставили для охраны жилища от проникновения посторонних лиц. И с этой задачей она успешно справилась, преградив доступ в личное пространство даже мне самой. Я представила, как снова бегу за помощью к Толе и Вове, и они, придя мне на выручку со сварочным аппаратом, сдирают обивку с драгоценной двери, словно мундир с отварной картофелины. А затем начинают резать автогеном её отливающую серебром стальную поверхность. Раздавленная реалистичностью этого видения, я на отяжелевших ногах потащилась на второй этаж, где в квартире, расположенной прямо над моей, жили Зоя с Лёней.
Соседи мои работали на одном из старейших заводов Рязани, сумевшем пережить крушение Советского Союза. Лёня, умеренно пьющий рукастый работяга, трудился в инструментальном цехе завода тяжёлого кузнечно-прессового оборудования, ныне превратившегося в акционерное общество «Тяжпрессмаш». Бойкая и общительная Зоя была кладовщицей в одном из других цехов. Выслушав рассказ о моих злоключениях, Лёня, вооружившись набором отвёрток, пошёл пробивать замочную скважину, оставив меня с чашкой горячего чая в обществе заботливой Зои. Его попытка открыть мою заледеневшую дверь успехом не увенчалась.
К счастью, у соседей был домашний телефон. До появления мобильных телефонов в нашей жизни оставался ещё целый год. Я прекрасно помню, что первым мобильником, сверкающим неоновыми огоньками кнопок «Бенефоном», мне довелось попользоваться только в двухтысячном году. Он был устрашающе огромным и пугающе непонятным. Этому событию ещё только предстояло произойти в недалёком будущем, а пока я по обычному телефонному аппарату советского производства позвонила своей близкой подруге. Сообщив, что история замёрзшей в кране воды получила продолжение в виде заледеневшей замочной скважины, я попросилась на ночлег. Подруга этой просьбе очень обрадовалась и сказала, чтобы я ехала к её родителям, у которых как раз гостил приехавший в Рязань из Феодосии дядя Аркаша, папин брат. Новость эта моментально вернула мне радость жизни, ибо одно только упоминание имени человека-праздника, которым был Аркадий Иванович, способно было прогнать прочь любые тревожные мысли, не говоря уже о банальной скуке. Позвонив на работу своему любимому мужчине, заступившему на ночное дежурству по области, и договорившись встретиться на следующее утро у Лёни с Зоей до их ухода на работу, я словно на крыльях полетела в центр города.
Дом родителей подруги, близкого и родного мне человека, был и моим домом. Тепло её большого сердца и сейчас согревает каждый новый, подаренный мне Господом день жизни. А в тот далёкий день родительский кров подруги стал для меня островом спасения в ледяном океане зимней стужи. В этом наполненном любовью уголке пространства меня встретили как долгожданную гостью. И был чудесный вечер у празднично накрытого стола, и безумно вкусная шарлотка из антоновских яблок с корицей, которую никто не умел печь так, как моя подруга. И удивительные истории, рассказанные нам весельчаком и балагуром дядей Аркашей, который, вдобавок ко всему, был ещё и большим учёным.
Будучи научным сотрудником Института высшей нервной деятельности в Москве и работая в составе творческой группы из трёх ученых, Аркадий Иванович был удостоен Государственной премии за открытие в области биофизики. А потом лёгкой на подъём богемной семье дяди Аркаши надоела жизнь в шумной и пыльной Москве. Семья поднялась на крыло и улетела в сторону Чёрного моря, приземлившись в Феодосии. В этом славном городе всё ещё ярко сияли краски с палитры художника Айвазовского, а порывы степного ветра иногда доносили летящий из Старого Крыма негромкий голос великого мечтателя Александра Грина. Нашлось здесь место и биофизику из Москвы: дядя Аркаша очень быстро приступил к работе в Институте исследования южных морей. И сейчас мы с открытыми ртами с упоением слушали рассказы учёного об умнейших морских существах – дельфинах и скатах, его подопечных.
Семейный праздник закончился совместным пением под гитару далеко за полночь, когда старинные часы уже отсчитывали минуты нового дня. Я спала, как убитая, а один из добрых дельфинов из рассказов дяди Аркаши, примостившись у моего изголовья, изгонял тревожные мысли из пространства комнаты лёгкими движениями своего серебристого хвоста. Проснувшись рано утром, я точно знала, что всё будет хорошо. С этими мыслями я и вернулась в свой дом на улице Гагарина, который наблюдал окнами-глазами за пробуждающейся после холодной ночи торговой суетой Полетаевского рынка.
Когда я поднялась на второй этаж в квартиру Зои и Лёни, мой любимый мужчина был уже там. Глядя на его осунувшееся после бессонной ночи лицо, я ощутила неловкость за переполнявшее меня со вчерашнего вечера чувство счастья. Посоветовавшись, мужчины решили попробовать отогреть дверной замок пламенем свечи. Спустившись на первый этаж, они приступили к осуществлению плана, а меня отправили на работу. И это было справедливо, ведь помочь я им своим присутствием не могла, а в моральной поддержке они не нуждались.
Уходя, я неожиданно для себя обернулась, как будто кто-то резко развернул меня за плечи. Мужчины, стоя плечом к плечу у замёрзшей двери, бережно защищали ладонями пламя свечи от случайных порывов зимнего ветра. Они словно отогревали кого-то близкого и родного, спасая от неминуемой гибели. С того самого дня символом возрождения России для меня стали именно они - заводской рабочий и правоохранитель, которые светом, рождённым из терпения и веры, не дали сгинуть стране, в потёмках пробирающейся через ледяной хаос девяностых.