«О други игрищ и забав, ужель вас больше не увижу...»
А.С. Пушкин
Если вам когда-нибудь посчастливиться побывать в Дубне, на «тридцатке», но проезжать не через мост, недавно построенный, а через тоннель, затем плотину, и ехать по главной дороге никуда не сворачивая, вы обязательно не минуете перекресток ул. Ленина с ул. Макаренко.
Слева; друг напротив друга стоят два дома в стиле сталинского ампира, поражающие какой-то мощью и основательностью. Дом который справа, если встать спиной к дк Октябрь, был старше и может поэтому выглядел более внушительным, с эркерами и вычурными балконами, оштукатуренный и покрашенный, на моей памяти, то в цвет небесной лазури, то салатовый, радующий глаз жителей поселка Подберезье, а в просторечьи просто «Тридцатки».
Но речь у меня пойдет про дом напротив: трехэтажный, такой же основательный, но без отделки, из белого силикатного кирпича, с редкими балкончиками на третьем этаже.
Это был (да он и по сей день есть) угловой дом, выходящий парадной своей стороной, с «дежурным» продовольственным магазином на улицу Ленина, а другим боком на ул. Макаренко, застроенную в лесном массиве финскими домиками, которые, по слухам, как и оба дома описанные выше, строили пленные немцы.
В те далекие 50-60-е годы «дежурный» магазин находился прямо под нашей квартирой и я просыпался утром от скрежета пружины и гулких ударов массивной входной двери, от которой казалось вот-вот разрушится стена, а вместе с ней и все здание. Но строили тогда на совесть, а человек ко всему привыкает, поэтому привыкли и мы, только Мурка, спящая у меня в ногах, чуть поводила ухом при каждом ударе.
Но зато в этом были и свои преимущества, так как продуктовых магазинов в поселке было раз-два и обчелся, а ходить за продуктами за тридевять земель кому охота. Кстати булочная была напротив, в доме описанном выше. Уже в новейшей истории название «дежурный» перекочевало через дорогу на место булочной и по сей день радует глаз своей рекламой.
Поселок превратился в современный город и там где раньше стоял березняк на болоте, и без труда можно было набрать грибов на хорошую сковородку, теперь раскинулась площадь Космонавтов и с колоннами на фасаде гордо встал дк.Октябрь.
Хрущевская оттепель в разгаре, где-то далеко на Кубе Карибский кризис, взрослые с тревогой слушают радио, в космос запустили Белку и Стрелку, в больших городах появились какие-то непонятные стиляги, на танцплощадке заводская молодежь зажигает твист, а другая молодежь с красными повязками на рукавах пытается им помешать, брюки-дудочки, узкие остроносые ботинки, красные или белые носки и мы — малые, забыв что каждого из нас дома ждет нагоняй, крутимся теплыми летними вечерами вокруг танцплощадки, впитывая в себя все эти новомодные мелодии и ритмы. Танцплощадок было две; одна возле клуба рядом с памятником Ленина (куда выходят нынешние Театральные проезды и где сейчас находится детский сад), другая; недалеко от заводской проходной, между фабрикой-кухней и гаражом.
Мой старший брат Борис, облачившись во весь этот модный «прикид», высунув голову из окна, чутко прислушивался; откуда сегодня доносится музыка. Вторая танцплощадка по видимому не пользовалась успехом и помню ее уже в запущенном состоянии, куда «детишки», набрав полные карманы окурков, залезали под деревянный подиум и дымили так, что из всех щелей валил дым как на пожаре. Естественно рабочие, проходя мимо на проходную как-то раз накрыли нашу дружную компанию, и поскольку в поселке все друг друга знали,то все это стало известно родителям. В голове тесно от воспоминаний, один эпизод цепляется за другой и много можно рассказывать о жизни родного города в те далекие годы, но вернемся к нашему дому на перекрестке.
Поскольку дом был угловой, то внутри раскинулся уютный дворик с вместительной площадкой на которую выходили три подъезда и железной дверью служебного входа продовольственного магазина, куда под разгрузку постоянно подъезжали машины с разнообразными продуктами, возбуждая нездоровый интерес у детворы.
На моей памяти было несколько удачных моментов когда грузчики, как я теперь думаю не всегда трезвые, роняли арбуз или коробку с карамелью, которая рассыпалась под машину, а уж подобрать неожиданный трофей для юрких пацанов было уже делом техники.
Зимой, иногда, продукты на смирной лошадке, впряженной в довольно вместительные сани, подвозил угрюмый неразговорчивый возчик. Животное, натужно шагом, тащило сани, груженые ящиками с вином и водкой, потом долго стояло понурив голову, ожидая пока этот ценный груз не перекочует в темное чрево дверей магазинного склада. Изо рта лошадки, на морозе, исходил пар, покрывая инеем ее мохнатую морду, и дети с рук кормили ее кто горбушкой, а кто кусочком сахара. Злой возчик орал на них и щелкал кнутом, отгоняя от животины, но как-то раз получил по шее от отца Валерки и Сашки Гулиных — здорового мужика, который очень любил детей. Зато потом, налегке, возница удалым посвистом, размахивая кнутом, стоя во весь рост, держась за поводья, пускал лошадку в галоп и и сани лихо выскакивали на улицу Ленина.
Итак, начнем с божьей помощью неторопливый рассказ об обитателях этого дома №13 по ул.Ленина...
50-е годы, начало 60-х. Еще не росли как грибы хрущевские пятиэтажки, создавая привычный нам облик с новыми улицами и кварталами. Народ — в основном рабочие ДМЗ, ютились в коммуналках и многочисленных бараках по улице Жданова (ныне Тверская).
В нашем доме располагались в основном коммуналки и я до сей поры помню в какой квартире, большого по тем временам дома, жили мои товарищи и подружки. И как-то, все это совместное житье по провинциальному было просто, дружно и, я бы даже сказал, уютно.
Два ряда сараев торцами выходили на заасфальтированную площадку двора и у каждого торца образовалась своя зона обитания разделенная по половому признаку.
Слева стоял вкопанный в землю стол с двумя скамейками по бокам. Это было сообщество мужчин, которые все поголовно с папиросками «Север», «Прибой», реже «Беломор-канал» во рту, с азартом и силушкой богатырскою лупили костяшками домино по поверхности стола из «нержавейки». Благо ДМЗ — завод связанный с авиационной промышленностью и такого добра как лист нержавеющей стали можно было добыть без особого труда.
С торца другого ряда сараев буквой П расположились аккуратные скамеечки со спинками, любовно сделанными все теми же мужиками для своих разлюбезных половин. Это уже было царство женщин. И наверное ничего нельзя было скрыть от их всевидящего ока, чтобы не быть потом обсужденным самим строгим образом в этом узком кругу женского актива дома.
Многочисленная детвора, устав от своих игр, иногда сбивались в кучки вокруг этих компаний и, раскрыв рот, слушали разговоры своих отцов, матерей, дедушек и бабушек. Естественно девочки терлись возле женской половины, ну а пацаны теснились, вдыхая клубы табачного дыма, вокруг игроков, внимательно слушая и впитывая в себя разговоры и байки, иногда скабрезные, бывалых мужиков. И если иногда случайно затешется в женский коллектив подросток, то кумушки сразу прогонят незадачливого соглядатая; дескать негоже настоящему мужику слушать досужие бабские сплетни.
Пейзажи вокруг этого островка начинающей урбанизации были вполне сельские в виде финских домиков как правило на две семьи, и бревенчатых изб бывшей деревни. Все они перемежались с уже городской застройкой в виде каменного здания школы№1 и улицы Ленина с основательными кирпичными домами. Так же была застроена ул.Октябрьская до стадиона, где на углу была аптека, а дальше магазин промтоваров, книжный, затем техникум и далее библиотека с читальным залом и совсем на отшибе баня, ясли по ул.Карла Маркса и детсад на перекрестке нынешнего 1-го Театрального проезда и ул.Центральной, и которые посещал ваш покорный слуга.
Еще не был построен кинотеатр «Юность» (ныне магазин Атак) и вся окрестная детвора, представленная сама себе, осваивала чистый сосновый лес в котором мирно уживались кладбище и пионерский лагерь, а чуть в стороне, ближе к Южной канаве и снт-Заря, очистные сооружения. Сразу за ними подсобное хозяйство с яблоневым садом, а еще дальше, вдоль левого берега Волги, открывались бескрайние пойменные поля, засеянные кукурузой на силос или сладким как дыня кормовым турнепсом.
Турнепс — это такой корнеплод, кажется помесь репы с сахарной свеклой, вырастал на этих заливных лугах с голову ребенка. И когда вытащишь из земли эту дулю, прополощешь ее в Южной канаве или речке со странным названием Суглинок, то шкурка легко, лентами снималась, обнажая девственно-чистую, белую как сахар, сладкую со вкусом репы, сердцевину. Кукуруза к сожалению не вызревала, но ели и ее — зеленоватые мелкозернистые початки, с травянистым вкусом и белым молочком на изломе.
Пусть у читателя не создается впечатление будто мы голодали, конечно нет, просто маленький человек, вступая в жизнь, открывал новый для себя мир не только глазами, но и на вкус. И мы-дети, оставив за спиной лес с его тайнами, зарослями мелкого березняка и осины меж стройных, бронзовых в лучах солнечного света сосновых стволов и, секущих голые ноги, жестких листьев папортника, выходили на этот простор пойменных лугов левого берега Волги.
Перед нами расстилалась ровная как стол равнина и только на горизонте чернела полоска леса — околица деревни Крева. Было много попыток зачем-то дойти до этой опушки, но все время что-то мешало: непогода, какие-то препятствия в виде незнакомых водных потоков, да и вообще детский мозг мог отвлечься от поставленной цели на какие-то более интересные и захватывающие события.
Секция городских авиалюбителей испытывала здесь, на равнине, свой планер. Группа взрослых парней умудрялась поднимать в воздух настоящий самолет (как нам тогда казалось) с человеком — одним из них. Техника этого дела была проста до примитива; за крюк под днищем аппарата надевалась скоба с привязанным к ней длиннющим резиновым тросом и детвора (человек двадцать, а то и более) изо всех сил натягивала этот трос, покуда он не начинал валить всю эту ватагу в обратную сторону. Планер спускали с тормозов и он взмывал ввысь вместе с летчиком, скоба слетала с крюка и тот пролетал довольно приличное расстояние. Затем все повторялось заново.
Как же мелким пацанам хотелось быть на месте этого летчика. Парни поочередно занимали место пилота и все повторялось. Помню у одного из них, единственно обладающего летным шлемом, и от этого казавшегося очень крутым, никак не получалось оторваться от земли. Планер юзом шел по траве, вилял из стороны в сторону и, завалившись на крыло, разворачивался на девяносто градусов.
Товарищи горячо объясняли горе-пилоту как при наборе скорости давить на себя рычаг, чтобы поднять закрылки, но юноша в который раз скоблил днищем свежую траву. Тогда я впервые услышал сакраментальную фразу: - «Рожденный ползать, летать не может». Кажется я переживал за этого парня, тем более он был обладателем такого великолепного шлема, но сейчас думаю; он просто трусил.
Игрища и забавы
Как было уже сказано выше, у каждой группы жителей дома было свое место и это создавало некую гармонию, где веселая компания мужиков находилась на безопасном расстоянии от степенных дворовых кумушек, ну а детвора в своих играх осваивала лабиринты, щели и закоулки межсарайного пространства.
Естественно мальчики рубились в войну, а девочки, копируя взрослых, обихаживали какой-нибудь закуток и играли в стандартные дочки-матери или устраивали представление, приглашая сопливых пацанов посетить их концертную площадку, где занавесом служил пыльный мешок из под картошки или побитая молью скатерть.
«Братва», посмеиваясь и ехидно переглядываясь, чинно рассаживалась на траве перед «сценой», встречая громкой овацией очередную «звезду» с торчащими в разные стороны косичками, которая старательно с выражением читала стишок, следом другие исполнители дуэтом пели незамысловатую песенку и с серьезным видом танцевали, разученный в детском саду танец. Если игры были обоюдоинтересные, как например салки или прятки, то иногда мальчики снисходительно допускали к участию в них девочек. Короче жили дружно.
Но конечно, по своей природе интересы были разные, и пацаны возвращались к своим рогаткам, самопалам, походам в соседний лес и довольно жестким играм.
Жизнь детворы мужского пола была разнообразной и очень насыщенной. Увлечение или игра могла длиться неделю, а то и больше, затем резко надоедала и коллектив находил себе другое занятие, более увлекательное. Например; на пустыре, за холодильником, который представлял собой основательное деревянное сооружение, мы решили выкопать землянку или блиндаж. Рьяно взялись за работу и к вечеру яма в легком песчаном грунте была готова. Сверху натаскали какие-то бревна, доски и даже кем-то выброшенная кровать с панцирной сеткой пошла в ход. Укрепили чем можно вход в эту нору и наконец «штаб» был готов.
Эта затея захватила нас целиком; утром, только позавтракав, мы стремились туда, чтобы облагородить украсить наше, своими руками созданное, жилище. Смастерили внутри скамейку, подобие стола из ящиков, которые выкладывал магазин у черного входа, пока не пришли мужчины-наши отцы. Они долго с усмешкой ходили вокруг, качали задумчиво головами, пока не пришли к выводу, что эта игра в партизаны до добра не доведет. Несмотря на наш рев сооружение, построенное с такой любовью и энтузиазмом, было порушено. Вообще-то старшее поколение никогда не вмешивались в наши игры, иногда довольно опасные, но в этом случае почему-то взрослые дяди поступили именно так.
Иногда кто-то из нас появлялся с рогаткой и метко пулял из нее по бутылкам. Мгновенно народ бежал в лес, и в мелком березняке срезались раздвоенные ветки и уже во дворе доводились до ума, принимая вид удобной для руки рогатки. Для резинки к ней, чаще использовали велосипедную камеру, но лучше всего шел аптечный резиновый бинт (конечно у кого он был). Незаметно от матери я отрезал нужный длины кусок, с тайной надеждой, что мой проступок пройдет незамеченным. В качестве пращи использовался кожаный язычок от старой ненужной обуви или снаряжалась экспедиция на городскую свалку (непременно далее расскажу о ней) на которой можно было найти все что угодно.
Все! Рогатка готова! Оставалось дело за «патронами». Лучше всего стрелкам подходила галька определенной величины, и в поисках этой гальки мы шастали по всей округе, ковыряясь в полотне отсыпанной грунтовой дороги, даже добирались до Волги, где разгружались баржи с этим строительным материалом.
Наконец, с набитыми камнями карманами, мы стреляли во все что движется. Охотничий азарт овладевал детскими душами и мы, по своей неразумности, целились в птичку, пробегающую мимо кошку или собаку, хотя очень любили животных. Но слава богу; гораздо интересней было с десяти шагов попасть в стеклянную посуду и она эффектно со звоном разлеталась на сотни осколков.
С противоположной от ул.Ленина стороны наш двор подпирал частный сектор и прямо за сараями стеной стоял штакетник, охраняя огород от жителей дома. Насколько я помню это было хозяйство Клюевых с рубленой избой в глубине. На их заборе было удобно выставлять батарею из бутылок и стрелки, встав в ряд как солдаты, в течение пяти минут, с поразительной меткостью превращали все эти мишени в груду осколков.
Когда надоедали рогатки, приходило время более серьезных вещей; это конечно самопалы и бомбочки. Самопал — практически настоящий пистолет, любовно сделанный своими руками по всем стандартам оружейной науки. Вначале на подходящей доске рисовался карандашом сам пистолет, затем аккуратно ножовкой выпиливался. Затем ножом срезались и сглаживались острые углы и наждачной бумагой шлифовалась рукоятка. Пол дела сделано; деревянный пистолет сидел в руке как влитой.
Далее начиналась работа самая ювелирная и ответственная. Надо было найти трубку, обязательно стальную, так как медную, а еще хуже алюминиевую, могло разорвать. Эту трубку с одного конца, молотком на наковальне, сплющивали и загибали. Далее, запихивали в отверстие кусочек свинца и на огне расплавляли. Это делалось для того, чтобы внутри расплавленный свинец заполнил все поры и щели образованные от сплющивания. Затем шомполом отмерялось расстояние до «дна», и отступив пару миллиметров (не более) трехгранным напильником делался надпил в стволе, пока не появится чуть заметная дырочка.
Ну вот и все, самопал готов! Эта трубка-ствол крепилась к деревянному пистолету, все это туго обматывалось изолентой, и далее как и положено по схеме: порох, пыж, (чаще забивали кусочек бумаги) дробь, при ее отсутствии шарики от подшипника или резаные гвозди, затем снова пыж, и оружие к стрельбе готово. В пропиленное напильником углубление крепилась спичка, головкой к дырочке, и оставалось только чиркнуть по ней коробком, и зажмурив глаза, направив пистолет в какую-нибудь мишень, ждать оглушительного выстрела.
Порох был в дефиците и в ход шла сера от спичек, благо коробок стоил всего 1копейку.
У меня в сарае, сколько себя помню, валялось без дела железное корыто и я, не долго думая, направил в него, для пробы, свой самопал, заряженный шариками от подшипника, и после выстрела с удовлетворением отметил четыре аккуратные дырочки. Только через некоторое время понял что натворил: мама до преклонных лет все допытывалась; зачем я гвоздем пробил хорошее корыто.
Не менее интересным было изготовление бомбочек. У моего друга Сани Гусаренко на Заре был участок, а его мама кажется была агрономом, поэтому в сарае, принадлежащем их семье, складировались большие запасы желтой серы, селитры, медного купороса и всякой, неизвестной нам, химии.
Где-то мы прочитали, что порох состоит из этих компонентов, правда с добавлением еще угля. Детский пытливый ум заставлял нас смешивать это все в разных пропорциях и поджигать. Мы, как древние алхимики, мололи в ступе кусок антрацита, превращали в пыль, похожий на сахар, такой же кусок селитры, добавляли желтой серы и смесь действительно вспыхивала и горела как порох, хотя по отдельности все эти компоненты просто плавились.
В сарае находился мотоцикл Сашкиного отчима, вокруг стояли канистры, пахло бензином и как нас уберегло от большого пожара, одному богу известно.
Короче эту адскую смесь надо было плотно упаковать в бумажный или целлофановый пакетик, как можно плотнее перемотать изолентой, чтобы получился твердый аккуратный комочек, затем расковырять дырочку и вставить туда охотничью спичку, которая горела медленно, и которую так же можно было приобрести в магазине. Спичка поджигалась, бомбочка бросалась и происходил шумный хлопок с пламенем как у настоящей «лимонки». Впоследствии, узнав как ярко горит стружка магния, добытая все на той же городской свалке, в смесь добавлялись опилки от магния, наскребенные напильником. Эффект от взрыва удваивался, особенно в темное время суток. Догадываюсь, что на этом принципе работают многочисленные фейерверки и петарды.
Еще проще было устройство из двух болтов и гайки, размер не имел значения, чем больше болты и гайка тем мощнее взрыв. Вот такие игры действительно были опасны. Наверное все таки есть какая-то всевидящая сила, которая защищает детей пока они входят в жизнь. Ведь во все эти игрушки играли мальчуганы всего поселка и я не припомню каких-то трагических моментов, связанных с этими шалостями.,
Бралась гайка, в нее наполовину вкручивался болт, в углубление крошилась сера от спичек, с другой стороны гайки вкручивался такой же болт до упора и эти два болта затягивались как можно туже. Дальше кидалось это устройство в кирпичную стену дома или бросалось из окна подъезда во двор на асфальт, главное, чтобы болт своей шляпкой упал на жесткую поверхность (асфальт, кирпич..). Взрыв был оглушительный, но здесь уже металлические болты разлетались в стороны как осколки от снаряда. Наверное мы уже что-то понимали и эту игрушку испытывали в местах безлюдных.
Конечно были игры общепринятые: футбол, зимой хоккей, благо двор очищали от снега, лапта, прятки, салки, все та же война, но все равно, даже такая безобидная игра как «ножички» превращалась в тяжелое испытание для проигравшего. Бралась спичка и «счастливчики», которым удалось выиграть, рукояткой ножа поочередно забивали ее в землю и проигравший должен зубами вытащить ее оттуда, - это называлось «зубарики».
Магазин иногда выкладывал в коробке сухой лед и он парил в жаркие летние денечки. Что мы только с ним не делали; бросали в чистую воду, иногда добавляли туда сахар или варенье. Лед входил в реакцию, вода бурлила, выделялся углекислый газ и получалась настоящая газировка. Кусочки льда просто клали себе в рот, перекатывали там, чтобы не обжечься, он парил и мы пускали изо рта струйки этого пара, как-будто сказочный дракон или курящий человек. Но самое интересное это когда в пузатую бутылку из под шампанского набивался этот лед, затем заливалась водой и крепко эта посудина затыкалась пробкой. Бутылка ставилась в отдалении, мы садились в кружок и ждали выстрела, когда пробка улетала высоко в небо.
Не забуду один конфуз, который произошел со мной в ходе этой забавы. Мама мне сшила новую рубашку и я в обнове вышел во двор. Там как раз, на пустыре, все за тем же холодильником шло приготовление этого стреляющего устройства. На помойке была найдена нужная бутылка и даже пробку не надо было изготавливать из подручного материала; там же нашлась и она. Но вот незадача; где набрать воды? Дело близилось к вечеру и уже давно из разных окон раздавались призывы: - «Саша, (Миша, Дима, Сережа...) домой!». Поэтому бежать домой, чтобы набрать воды, было неразумно; обратно бы не пустили. Нет ничего невозможного для детского изворотливого ума и мы, кто мог, просто пописали в этот сосуд. Крепко забили пробку, поставили на траву бутыль и рассевшись в кружок стали ждать пушечного выстрела.
Ждать пришлось долго. Дети стали отвлекаться, а издалека снова раздались призывы, уже более грозные, наших мамочек к своим неразумным чадам. Бутылка все не стреляла. Черт меня дернул подойти к ней и с любопытством склониться, словно можно было там что-нибудь разглядеть. Ну и конечно, по закону подлости как это всегда и бывает, раздался громкий хлопок, пробка попадает мне прямо в кадык, но не это меня испугало, я даже в горячке не почувствовал боли, а то, что все содержимое бутылки выплеснулось мне в лицо, а главное на новую, только что сшитую красивую рубашку. Я стоял растерянный мокрый, с разведенными в стороны руками, а вокруг весело хохотали мои товарищи.
Конечно был суровый нагоняй от матери, которая отмывала меня в нескольких водах над тазом, затем также стирала рубашку пока не исчез запах, но зато это был очередной урок на всю жизнь.
Не могу пройти мимо, чтобы не рассказать про другой, более жестокий урок, правда в котором виноваты взрослые. Как-то во двор пригнали дизель-генератор для каких-то строительных целей, и он весь день тарахтел, привлекая внимание детворы. На вентиляторе почему-то не оказалось защитного кожуха и мой друг Сашка Волнухин зачем-то сунул туда руку... Два пальца как не бывало! Так он и остался в моей памяти беспалым.
Еще пару эпизодов расскажу, чтобы не обращаться больше к этой ужасной теме.
Уже в подростковом возрасте у меня было ружье. Да, настоящее охотничье ружье! (как оно попало ко мне расскажу позже). Это была старая одностволка 16-го калибра, с разбитым прикладом, который мы стянули все той же изолентой, без бойка, и мы, не долго думая, приспособили вместо него гвоздь, который постоянно вываливался если оружие надо было поднимать стволом вверх. Естественно были частые осечки, но бронзовые гильзы были многоразовые и их можно было использовать по новой.
С моим другом Сашкой Юдиным, сидя на завалинке возле его сарая, выковыривали из гильзы использованный пистон, чтобы потом вставить новый и зарядить гильзу снова. Сашка сидел с молотком, наставлял в пистон гвоздь, пробивал его и легко извлекал из гнезда. Я находился рядом и подавал ему эти использованные гильзы. Как было сказано ранее бывали осечки, и я не заметил как подал ему патрон, который не выстрелил. Саня наставил на пистон гвоздь и тюкнул молотком, раздался выстрел. Слава богу дробь прошла вскользь по ладони, между ног. Кровь текла ручьем. Кое как обмотав рану, мы побежали в поликлинику, где ему все благополучно обработали и перевязали.
Еще одна нехорошая забава, которую нельзя пропустить. Один из нас вставал прямо, по стойке смирно, десять раз глубоко вдыхал в себя воздух как на приеме у врача. На одиннадцатый, поглубже вздохнув, задерживал дыхание, сзади кто-нибудь из нас обхватывал его и крепко сдавливал грудную клетку. Мальчик валился на траву и где-то с минуту лежал без чувств в глубоком обмороке. Затем вставал как ни в чем не бывало и наши игры продолжались дальше.
Помню свое, довольно приятное состояние, когда такую процедуру проделали со мной. Вначале было головокружение, потом ощущение покоя и затем, когда открывались очи, видел голубое небо и устремленные на тебя внимательные глаза товарищей. Прекратилась эта игра, когда Сережка Серов упав, дергался в конвульсиях и долго не приходил в себя, но в который раз все обошлось.
Хочется вспомнить всех обитателей этого дома, особенно моих товарищей и подружек. Возможно кто-то из ныне живущих узнает себя, вспомнит и махнет мне рукой из того далекого детства, когда счастьем было то, что мы не заморачивались этим определением: - «что такое счастье», а просто жили в своих детских победах и неудачах, обидах, которые можно смыть только «кровью», затем таких же искренних примирениях, с осознанием того, что самое лучшее будет не сейчас, а обязательно впереди.
Наш двор включал в себя так же детей и их родителей из соседнего дома, такого же кирпичного, только двухэтажного, торцом примыкавшего к нашему крылу с «дежурным» магазином. Между домами был узкий проход с асфальтовой дорожкой, утопающей в зарослях сирени. Дом был двухподъездный.
В первом подъезде на первом этаже с матерью и старшим братом жил Сашка Волнухин. Во втором, так же на первом этаже, другой товарищ — Сашка Юдин с сестрой отцом и матерью. Были там еще дети, которые участвовали в наших играх, но к сожалению фамилии подзабылись, а имена разнообразием не отличались — сплошные Сашки и Сережки.
Как было уже сказано выше: со стороны Школьного проезда к нашему двору примыкал частный сектор, где проживали наши подружки Шура и Нина Исаевы, у них был старший брат Кирилл — Керя. Обитали они на месте нынешнего АТС, в небольшом деревянном доме барачного типа, на три семьи. Помню их отца — очень здорового мужика, большого любителя выпить. Почему-то с этой стороны были одни девчонки. Соседи Исаевых были четыре сестры, но помню только Любу и Лиду, может потому что подходили по возрасту.
Саня Гусаренко жил в первом подъезде на первом этаже, на втором, с отцом, матерью и маленьким братишкой, Андрей Шевчук, потом почему-то поменявший фамилию на Голанов. Прекрасно помню его гостеприимную маму; по украински яркую в вышитой блузке. Она всегда усаживала меня за стол и я обедал вместе с ними. На третьем этаже этого подъезда проживал Володя Ушибышев — крупный и сильный мальчик, который впоследствии получил прозвище Геракл. Этот пацан рос без отца и уже в детстве был с криминальными замашками и мастеровитыми руками.
У меня было старое, даже древнее пневматическое ружье — подарок дальнего родственника по отцу из г.Мончегорска, когда он со своим многочисленным семейством гостил у нас. Так вот это ружье стреляло через раз и Вовка разобрал его, поменял сальник на поршне, смазал и собрал обратно. Помню как я тогда удивился схожести внутреннего устройства этого ружья с велосипедным насосом. «Воздушка» постреляла неделю, затем снова начались осечки. В конце-концов Вова притащил откуда-то настоящую одностволку 16 калибра и предложил обмен. «Детки» ударили по рукам и я стал обладателем настоящего охотничьего ружья, правда с разбитым прикладом и без бойка, вместо которого использовался гвоздь, но все равно это было уже настоящее оружие и нам удавалось подстрелить галку или голубя, которые кормились возле многочисленных скирд на пойменных лугах левобережья. Ощипанный и приготовленный на костре голубь был вполне съедобен.
Однажды Вова пришел ко мне спозаранку и вытащил из-за пазухи бутылку вина, которую якобы нашел в ящиках, возле служебного входа магазина. Сейчас думаю (да нет уверен), что он конечно стянул ее при разгрузке.
У моей матери было большое количество пузырьков из под одеколона, которые она зачем-то собирала и, свернув из бумаги воронки, мы аккуратно перелили вино в эти маленькие сосуды.
Флаконов получилось штук десять, и поделив их по братски, пять штук в портфеле я зачем-то притащил в школу. Кажется это был 5-й класс. В кино я видел как лихо опрокидывают в себя плоские фляжки с ромом многочисленные ковбои и пираты разных мастей, поэтому и предложил товарищу разлить вино в такую красивую тару. Вином, кажется это был кагор, я угощал своих приятелей в школьном туалете.
Что касается ружья; как-то на улице ко мне подошел наш участковый — Цаплин Александр...(к сожалению отчество запамятовал) с вопросом: - а где ружье на которое ты обменял свою «воздушку» у Вовы Ушибышева?
Участкового Цаплина знала вся «тридцатка» и даже дети. Между собой мы его называли дядя Саша цап-царап. Я что-то невнятно заикаясь ответил: - дескать знать не знаю и ведать не ведаю, хотя одностволка лежала завернутая в мешковину под застрехой в сарае. Наверное вид у меня был довольно жалкий и он оставил меня в покое.
Там же, на третьем этаже проживала Нина Смирнова, пионервожатая в школе, старше нас, но иногда принимавшая участие в наших играх. Отец ее плел корзины на продажу. Он сидел на порожке своего сарая в ворохе ивовых прутьев, и пожевывая мундштук папиросы, на глазах создавал чудо а не корзинку.
Да, кто еще из первого подъезда..? Совсем ранние воспоминания... Сережка Куликов — лидер местной детворы, и мы гордо называли себя куликовцами. Через два дома, ближе к ул.Карла Маркса обитали наши «враги» - коныгинцы. Странно; дошкольный возраст — пять-шесть лет, но почему-то запомнил это противостояние.
С первого этажа были Василий и Юра Кондратьевы, отец у них пил и покончил собой. Поговаривали, будто он принес домой зарплату, спрятал под матрац, а утром не мог найти.
Удивительное свойство памяти; человек не может вспомнить события ближайших суток, но в то же время досконально помнит имена и фамилии из далекого раннего детства, тем более все эти персонажи: Сергей Куликов, братья Кондратьевы, Ведихины - Николай и Александр (с Колькой дружил мой средний брат Миша) рано покинули наш дом и растворились в сутолоке лет. В череде воспоминаний мелькают полузабытые лица, которых помню только по прозвищам: Чмур, Мясо, Паленыч — шебутной парень, который после длительных тренировок садился на руль своего велосипеда и спиной по ходу нарезал круги по площадке нашего двора.
В следующем, угловом подъезде, на первом этаже жили дядя Сережа и тетя Даша Акишины — близкие знакомые нашей семьи. В середине 50-х у них первых появился телевизор КВН с линзой, и в их тесную комнатку набивалось полдома, чтобы посмотреть художественное кино. Фильм «Добровольцы» и «Карнавальная ночь» я впервые увидал у них. Кажется в этой квартире обитал так же Сережка Серов.
К сожалению дядя Сережа злоупотреблял спиртным и на моей памяти его парализовало. Он не двигался, еле поднимал руку и плохо говорил. Скоро они переехали в однокомнатную квартирку в конце улицы в угловой дом, который одной стороной выходил на ул.Ленина, а другой на ул.Центральная. Я частенько пробегал, чтобы срезать угол по двору этого дома и на первом этаже, в окне, как кукла сидел дядя Сережа, при виде меня улыбался и приподнимал правую руку в приветствии. Иногда я бывал у них и тетя Даша угощала меня чаем.
Были там еще дети с которыми наша ватага мало общалась, но фамилии и имена память сохранила. Это Сергей Антонов, Саша Закусилов, Стас, которого я звал Стасенок, Марина Строганова красивая девушка с братом Сергеем, ну и конечно Толян.
Толя Носов для дворовой мелюзги был чем-то средним между пионервожатым и уголовным авторитетом, и конечно хочется остановиться на нем поподробней. Парень после армии, боксер, рыбак, охотник с задатками педагога. Мы все вместе вкопали турник на пустыре за холодильником, где когда-то был вырыт пресловутый блиндаж и там же оборудовали небольшой «стадион».
Толян работал на ДМЗ и поэтому мог себе позволить покупку гирь, гантелей; короче организовал «качалку» и почти каждый день подростки бегали прыгали, осваивали приемы самбо, тягали пудовые гири, висели на перекладине. Между этими занятиями метали ножи, ходили с ружьем в лес, из которого он давал стрелять всем, жарили на костре дичь. Он пробил в домоуправлении теннисный стол, который мы на ночь убирали в подъезд. Так что настольный теннис быстро освоили все обитатели нашего двора обоего пола.
Парень был читающий и поэтому иногда давал почитать книгу, которая ему понравилась. Как-то он предложил мне книжку «Один год» Ю. Германа по мотивам которой были сняты фильмы «Верьте мне люди» и «Мой друг Иван Лапшин». Толян был «ходок» и подрастающее поколение с интересом следило за его романами. Кстати, он не был в любовных делах циником, а скорее романтиком и созревающий подросток ценил это.
У Толяна была сестра Галя — наша ровесница, обычная девчонка, но умеющая постоять за себя; чувствовалось воспитание старшего брата.
Ну и наконец, 3-й подъезд, в котором проживал я с отцом матерью и двумя братьями. В этом подъезде первого этажа не было так как за стеной находился пресловутый «дежурный» магазин. На площадку второго этажа выходило четыре квартиры. Слева по ходу жили Челпановы, затем мы, а прямо напротив располагались коммуналки. Из детей моего возраста кажется там жили: напротив Виталик, в другой квартире Сашка (фамилии к сожалению не помню).
Больше всего любознательных пацанов привлекала площадка 3-го этажа, потому что там был выход на чердак, а из большого окна, выходящего во двор с вместительным подоконником, можно было пускать бумажные самолетики или кидать на асфальт бомбочки упомянутые выше.
Слева по ходу, прямо над моей квартирой, обитал Лешка Чегодаев с отцом, матерью и кажется со старшим братом, почему-то он избегал нашей компании. А вот напротив - в коммуналке, жили мои друзья; это Валерка и Сашка Гулины, Димка Шляпников и девочка Люба Майорова.
Вечерами, особенно зимой, я заходил к ним в гости и мы колесом ходили по большому (как тогда казалось) общему коридору. В старых домах много было таинственных чуланов, где можно было спрятаться, сундуков и разных интересных вещей, которые выставлялись из жилой комнаты за ненадобностью. Взрослые никогда не гоняли нас и как мне сейчас кажется жили дружно.
У Валерки и Сашки отец держал в сарае кроликов и мы перед школой должны были надергать травы, чтобы их покормить. Помню их маму — высокую стройную женщину.
Димка Шляпников — добрый неконфликтный мальчик. Когда родители были на работе мы, предоставленные сами себе после школы в начальных классах, заводили у него в комнате радиолу и слушали пластинку с популярной тогда песенкой бродяги из одноименного индийского фильма. Родителей его тоже помню — хорошие добрые люди. Люба Майорова — симпатичная девчонка, почему-то вспоминаю ее отца, когда он выходил в коридор в синих галифе и папироской в зубах.
Следующая квартира была на одну семью, в которой жила Маринка Панкова с отцом — военпредом на заводе и мамой.
Ну вот и все, кажется никого не забыл. Теперь пора рассказать о самых интересных эпизодах, которые зачем-то отложились в памяти достаточно ярко.
Тайны нашего двора
В угловом подъезде, прямо на входе, под лестницей, находилась странная дверь, всегда закрытая мощным навесным замком. Эта дверь вызывала жгучий интерес у детворы. Магазин находился рядом с другим подъездом, и куда вела эта таинственная дверь вызывало много догадок и слухов, вплоть до того, что там обитают привидения и чем черт не шутит несметные сокровища, которые они охраняют.
По мере того как мы подрастали менялись и наши мифы с легендами, но любопытство все равно заставляло нашу компанию искать способ, чтобы попасть в эту «пещеру Алладина».
Не помню каким образом, но замок был вскрыт, и наконец мы туда проникли. В темноте ступеньки вели куда-то вниз, было сыро и душно, сбоку в темноте в трубах журчала вода, и запалив свечу, к нашему сожалению мы не увидели ничего необычного, пока не уперлись в еще одну дверь — мощную из бронированной стали.
На этой двери не было замка, а только торчали две массивные рукоятки тронутые не то плесенью, не то ржавчиной. Но тут уже дело техники — любознательные пацаны стали дергать их вверх, потом повиснув на них вниз, и о чудо! Стальные рычаги поддались и тяжелая дверь начала со скрипом открываться. Впереди был мрак кромешный и неизвестность.
Естественно, готовый ко всему с опаской, отряд, вооруженный самодельными мечами и со свечой, переступил высокий порог.
Свеча осветила низкие бетонные своды в качественной побелке, стены мерцали масляной краской. Странно, но в помещении было прохладно и сухо.
С замиранием сердца отряд двинулся дальше; в большой проем в стене. Перед нами открылся большой зал, тоже пустой, и только в дальнем углу до самого потолка были свалены в кучу деревянные скамейки. Здесь же находилась еще одна дверь, только обычная, какие мы привыкли видеть в наших квартирах. Открыв ее, мы обнаружили туалет с унитазом. Тайна, которую мы так взращивали в наших детских душах, рассеялась и перестала быть тайной, и уже веселою гурьбой, с гомоном и шутками продолжили свое исследование дальше.
Лабиринты комнат, коридоров, больших залов завели нас наконец в зал откуда больше не было других выходов, и только в углу, над полом оказалась такая же как и на входе железная, похожая на люк небольшая, примерно метр на метр, дверь.
Как мы не пытались сдвинуть тяжелые рычаги, дверь не поддавалась. Ничего! Коллектив воодушевленный тем, что никакой тайны тут нет, решил в следующий раз прийти к этому злополучному люку уже с ломиком и кувалдой.
Свеча догорала и надо было возвращаться. Но не тут-то было; комнатки, коридорчики были настолько похожи друг на друга в своей аккуратной побелке и покраске, что дети конкретно заблудились. Каждый спорил и доказывал, что его маршрут и направление самое верное, но как это часто бывает заблудившийся человек начинает метаться усугубляя этим еще больше свое положение.
Упершись в стену очередной комнаты, мы поспешно покидали ее, чтобы через некоторое время оказаться в точно такой же. Свеча догорала. По ходу открыли еще два туалета, кто-то уже начал хныкать и попискивать, пока не наткнулись на дверь очередного туалета, на полу которого валялся пустой спичечный коробок, выброшенный мной час назад за ненадобностью. Ну здесь уже ориентир в коллективном мозгу сработал четко и мы вышли в зал с наваленными в углу скамейками и наконец увидели дневной свет через приоткрытую железную дверь.
Не забыв все за собой закрыть, отряд с облегчением вышел на такую родную площадку своего двора и долго после этого, рассевшись на лавках доминошного столика, строили планы как в будущем использовать в своих играх такой неожиданный, а главное необитаемый, подарок в виде подвала. Конечно это было бомбоубежище на случай очередной войны, но поскольку оно было как бы ничейным, а войны в обозримом будущем не предвиделось, то конечно мы стали завсегдатаями этих хором, особенно зимой, когда на улице мороз, а в подвале тепло и сухо.
Вскоре обнаружился электрощиток со множеством рычажков. Методом «тыка», включая и выключая их поочередно, подвал осветился ярким электрическим светом, и конечно остатки тайны исчезли окончательно.
Люк, про который было сказано выше, мы все таки вскрыли. За ним открылся коллектор вполовину человеческого роста, который привел нас к колодцу, выходящему прямо в центр заасфальтированной дворовой площадки. Вот это было действительно интересно — значит в подвал можно было попасть и через колодец.
И все таки подвал с его однообразием быстро наскучил. То ли дело чердак! С выходами на покатую кровлю, где можно было принимать солнечные ванны на нагретой солнцем черепице, с пожарной лестницей, по которой пацаны, превозмогая страх, забирались на крышу.
Конечно попасть на чердак можно было и через подъезд, где в потолке имелись специальные люки, но взрослые закрывали их на замок, хотя это противоречило технике безопасности. Правда потом, вездесущее домоуправление снимало замки, открывая свободный доступ пытливой и дотошной детворе.
И все таки, чтобы не быть пойманным за шиворот в подъезде случайным соседом, пожарная лестница использовалась чаще. Нужно было только не смотреть вниз, хотя все равно глаз предательски косил в сторону, замечая верхушки сосен, которые были с тобой на одном уровне, а внизу сквозь листву просматривались крыши финских домиков. Холодело «под ложечкой», и усилием воли, уставясь только в кирпичную стену, судорожно перебирая руками, малолетка выползал на крышу, переводил дух и уже сидя у слухового окна чердака, которых было множество, с интересом озирал открывшуюся ему панораму.
Также с крыши хорошо незаметно стрелять рябиной из трубочки по прохожим, а главное, в многочисленных отсеках чердака, где пахло деревом от перегородок, можно было обустраивать очередной штаб.
В первом подъезде, на третьем этаже, в отдельной квартире проживала странная по нашим детским понятиям семья — мама с двумя взрослыми дочерьми. И если старшая сестра ничем особенным не выделялась, то младшая вызывала интерес у детворы, порождая невероятные слухи. Она была какая-то не наша; не советская.
Всегда в умопомрачительных нарядах, которым могли позавидовать кинозвезды 50-х, бледная, я бы даже сказал худосочная, с ярким макияжем она, с гордо поднятой головой, проходила по двору к своему парадному. Наверное девушка была нездорова и мы замечали как бережно и любовно мама и старшая сестра относились к ней.
Жили они замкнуто и ни с кем не общались, что еще больше возбуждало к ним наш интерес. Кто-то из пацанов пустил слух, будто у младшей сердце на правой стороне и естественно это нелепое утверждение закрепилось в наших умах мгновенно.
Как-то во дворе я столкнулся с одним школьным приятелем. На мой вопрос — что он тут делает, тот ответил, что берет у их мамы уроки французского. Ну а мы, с каким-то нездоровым любопытством, перегнувшись через ограждение на крыше, подсматривали как младшая сестра в купальнике загорала на своем балконе.
Правда в последствии, через много лет, мой старший брат обронил, что был знаком с этими девушками и ничего необычного в отношении их припомнить не может. Обидно; еще одна тайна нашего двора рассыпалась в прах.
Про кино
Сказать, что все дети в конце 50-х любили кино, ничего не сказать. В своих играх пацаны снимали пальтишки, просто накидывали их на плечи, а верхнюю пуговицу застегивали под горлом. Получалось точь в точь бурка как у Чапая, и с деревянной саблей в руке, с криком «ура», бесстрашно шли в атаку на врага. Взахлеб пересказывали эпизоды из кинофильма «Подвиг разведчика», который смотрели не один десяток раз и знали наизусть.
Наша советская киноиндустрия в те времена разнообразием народ не баловала, а уж детей тем более,поэтому одни и те же фильмы просто пускали по кругу. «Чапаев», «Подвиг разведчика», «Смелые люди», «Застава в горах», «Васек Трубачев и его товарищи» «Илья Муромец»... и тд. шли с завидным постоянством и периодичностью. Хотя репертуар взрослого кино тоже не отличался разнообразием.
Дк. Октябрь к тому времени только заложили, кинотеатра «Юность» не было еще даже в проекте, поэтому кинозал был в клубе на окраине поселка. Во дворе этого клуба, обнесенного штакетником, стоял гипсовый Ильич с вытянутой, как и положено, рукой. Рядом довольно вместительная танцплощадка с небольшой сценой для оркестра.
Детский киносеанс проходил в воскресение в 10часов утра, но надо было попасть к кассе заранее, хотя бы за час. На улице, перед кассой, стоял гвалт от поселковой детворы. Каждый старался пробиться к заветному окошечку, чтобы протянуть в узкий лаз зажатый в кулаке гривенник-10коп. и получить взамен вожделенный билетик.
Сколько было слез и трагедий, когда окошечко закрывалось с механическим голосом из его чрева: - билетов нет! Но слава богу было два детских сеанса и через час продажа билетов возобновлялась.
В те далекие годы повсеместно существовали так называемые агитпункты в разных частях, разрастающегося на глазах, поселка. Ближайший от нашего дома агитпункт находился напротив школы№1, через дорогу, в деревянном домике с крыльцом - «офис» нашего домоуправления.
Во дворе рядами стояли скамейки перед которыми возвышался деревянный помост для лектора, там же стоял стол со стандартным графином.
В силу своего возраста уж не помню про что были эти самые лекции, думаю скорей всего про международное положение или про азы медицины. Но главное; после лекции обязательно показывали художественный фильм.
Ближе к концу выступления лектора этот маленький дворик набивался людьми из ближайших домов, да и не только. На сцене вешалась белая простыня, народ занимал места на скамьях, а кому не повезло располагались прямо на траве. Как пулемет из окошка стрекотал киноаппарат, гудели комары, женщины отмахивались ветками, а мужчины почти все поголовно курили, и снисходила на этот табор благоговейная тишина перед великим чудом, которое неслось с экрана лихой тачанкой или лилось задушевной песней «кубанских казаков».
По ул. Макаренко проезжали редкие автомобили, совершенно не мешая, а как бы даже дополняя это человеческое единение. Жалко только, что агитпункты работали только летом.
Каждое утро воскресного дня я получал свои законные десять копеек, потом бежал к Андрею Шевчуку и он с такой же суммой на кармане, уже одетый, выходил, чтобы отправиться через занесенный снегом поселок в клуб, в кино.
Несмотря на свой малолетний возраст, коммерческая жилка предпринимателя уже билась в нашем сознании. На десять копеек в «дежурном» покупался кулек подушечек (самая дешевая карамель с начинкой), а на другую сумму приобретался только один билет на киносеанс. Вид у меня был постарше чем у Андрюхи и со словами, что это мой младший брат совал строгой билетерше на входе синий билетик. Та равнодушно отрывала контроль и зычным голосом старалась утихомирить, растекающийся от входа к пронумерованным деревянным креслам, поток детворы. Андрюшкина задача была выглядеть как можно жальчее и он, втянув в себя зеленую струйку, жалобно подтверждал, что он конечно мой родной брат.
Наконец, мы свободные и довольные, что наша затея удалась, в этом шуме и гаме бежали к своему законному месту. В силу своего возраста мы с Андреем вполне умещались в деревянном кресле и скинув свои пальтишки, сложив их одно на другое, восседали как короли на троне, с превосходством озирая сверху остальных недогадливых. Наконец гас свет, невообразимый гвалт прекращался мгновенно и дети замирали перед экраном.
Птичка
У моего товарища Сани Гусаренко отчим был охотник. Он любил нас удивлять неожиданными сюрпризами; то притащит с охоты живого зайчонка, то цаплю со сломанной ногой. Мы их пытались приручить, прикармливая в Сашкином гараже. Но зайчик убежал, а цапля, когда ее вытащили из темноты гаража, улетела.
И как-то раз появился в нашем ковчеге настоящий орел. Это был болотный лунь с ястребиным взглядом немигающих глаз и грозным крючковатым клювом. Птенец в коричневом оперении, еще не вставший на крыло, был довольно приличного размера. Когда мы заходили в гараж он хлопал крыльями; видимо возмущался на своем птичьем языке и пускал мощную струю белого как мел помета.
Уж не помню чем мы кормили этого хищника, но через пару недель птичка при виде нас по голубиному ворковала и встречала без всякой агрессии. Скоро она превратилась в настоящего ястреба и мы понимали, что дикой свободолюбивой птице пора на волю.
И вот наконец, из темноты гаражного помещения, болотный лунь был вынесен на свет божий.
Он сидел на плече у Сани и гордо озирал вокруг незнакомое ему пространство. Пора было приучать птицу к полетам. Чисто интуитивно, не зная и не понимая каким образом проходит дрессировка таких птиц; я встал чуть поодаль и выставил вперед локоть. Саня, взяв ястреба в руки, аккуратно подкинул его в мою сторону, и о чудо! Тот, сделав несколько мощных взмахов, угнездился на моей руке.
С десяток раз мы таким образом перекидывали птичку друг другу и ястреб, привыкший к нам, послушно перелетал это небольшое расстояние пока нам не пришло в голову пустить его из окна моего подъезда на третьем этаже. Саня стоял внизу; в прямой видимости, а я, подхватив птицу подмышку, поднялся по лестнице к распахнутому настежь окну. Опыт прошел идеально; ястреб четко приземлился на Сашкиной руке.
Потом мы поменялись местами и вполне уже дрессированный лунь отлично повторил этот трюк. Мы, гордые собой, решили усложнить задачу. Открыли для пущей видимости настежь ворота в гараж и выставили на табуретке посуду из которой птица кормилась, поднялись в очередной раз, уже вдвоем, на третий этаж и пустили ее в нужном направлении.
Гордая птица не пошла как обычно плавно вниз, а взмыла над верхушками сосен и перелетела на соседнюю улицу. Мы прекрасно видели как хищник спланировал и сел на раскидистую яблоню частной территории, за высоким штакетником. Мы бросились вслед за птицей.
Не хочу описывать что произошло дальше. Мужик, увидев на своем участке редкую птицу, зашел в дом, вернулся с двухстволкой и прямо с крыльца выстрелил. Болотный лунь свалился на землю, путаясь в густых ветвях. Кажется мы плакали.
Лодка
Сколько я себя помню, детский коллектив двора с завидным постоянством пытались построить лодку. Пока наш возраст был относительно юным все сводилось к мечтам и сбору всякого хлама который, как нам казалось, должен обязательно пригодиться в этой грандиозной стройке. Натаскав в кучу гнилых досок, довольно крепких брусков через некоторое время мы теряли всякий интерес к этой затее, пока через год, может два, уже повзрослев, подходили к этому делу более осмысленно.
Даже доходило дело до скелета будущей лодки с торчащими по бокам шпангоутами и гордо вздернутым носом. И все равно; отсутствие строительного материала, новых, не менее важных дел, вначале отвлекали от стройки, потом все как-то забывалось и сколоченный с таким первоначальным энтузиазмом остов судна мирно догнивал где-нибудь в межсарайном пространстве.
Где-то, ближе к классу седьмому, я понемногу стал отходить от дворовых дел и приятелей. Появились школьные друзья, спортивные интересы в одной из городских секций, но друзья детства Саня Гусаренко и Сашка Юдин все таки довели, начатое еще в младенчестве, это дело до конца.
Как-то придя из школы я увидел, что на пустыре за холодильником горит костер. Подростки варили на нем смолу-битум и заливали ей днище перевернутой и тщательно проконопаченной настоящей плоскодонки.
Естественно энтузиазм с новой силой захлестнул меня и я, проклиная себя, что не помогал ребятам, бросился очертя голову в работу, которая практически закончилась и осталось самое простое — как дотащить лодку до реки.
На дворе стоял февраль — конец месяца. Лодка оказалась довольно маленькой и кое как взгромоздив ее на салазки мы втроем тронулись в путь. Кстати саночек было двое и скрепив их длинными жердями, процессия пересекла ул.Макаренко и двинулась по ул.Ленина в сторону Волги. По накатанной дороге лодка шла ходко без проблем. Один из нас впрягся впереди — в поводья, двое других толкали сзади.
Прошли справа дом моего одноклассника Толи Бурлака, затем слева родную школу№10, где я учился, и наконец улица закончилась продуктовым магазинчиком в виде деревянной избушки и дальше началась целина с узкой тропинкой протоптанной в снежных сугробах. Вот тут-то мы поняли по чем фунт лиха.
Салазки постоянно сваливались то в одну то в другую сторону, зарываясь в глубокий, слежавшийся за долгую зиму, снег. Сползающую лодку приходилось в который раз затаскивать на «платформу» и уже чуть ли не волоком тащить к воде до которой было рукой подать.
Наконец процессия выползла на пологий берег с ледяной коркой припая и темной водой. Азарт двигал нами, и не дав себе отдышаться, сразу спустили наш дредноут в воду и лодка закачалась на спокойной воде. Подтянув ее к берегу я, не долго думая, запрыгнул в нее и...! Что-то по малолетству, а скорей всего по незнанию, юные судостроители не рассчитали; суденышко мгновенно кувыркнулось и я полетел в воду.
И смех и грех; у берега было мелко и я стоял весь мокрый по пояс в воде, лодка верх днищем плавала рядом. Выбравшись на берег, кое как отжав воду, трусцой побежал в город, а мои товарищи остались на берегу, решая что же делать с этой посудиной дальше.
Этих ребят первая неудача не смутила. Через год мать Сани Гусаренко, где-то по дешевке приобрела для него настоящий деревянный баркас с маломощным мотором «Казанец» и они стали довольно удачливыми рыбаками. Ребята сами плели сети, ловко работая «челноком» в тесноте сарая, и как-то даже взяли меня с собой на рыбалку с ночевкой, на острова Московского моря.
Рыбалка
Близость большой воды обязывала и почти все мужское население поселка поголовно промышляло рыбалкой, и где-то к десяти годам, а может и раньше, не обошло это увлечение и нас — детей.
Свою первую рыбалку помню на упомянутой выше речке Суглинок. Кстати для такого дела не требовалось особых затрат. Срезав в ближайшем березняке удилище, поплавок вырезался из куска пенопласта с воткнутой в него спичкой, грузилом служил кусочек свинца, имевшийся в хозяйстве у каждого уважающего себя пацана. Три метра тонкой лески и крючок тоже проблемой не были.
И вот, накопав в консервную банку червей, мы гурьбой спозаранку направились через лес, мимо очистных сооружений, ст. «Заря», вдоль Южной канавы к речке Суглинок, которая из небольшого ручейка, зародившегося в лесном массиве северной части нашего района, на исходе, перед впадением в Волгу, превращался в приличную речку, в которой можно купаться и ловить рыбу.
Мы были наслышаны, что по весне, когда открывают щиты на плотине и большая река превращалась в бурлящий поток с сильным течением, рыба заходит в спокойные воды небольшой речки, чтобы подкормиться. Народу в этот период собиралось много и топкие берега были усыпаны фигурками рыбаков с ощетинившимися удочками от самых дорогих магазинных, до самоделок вроде наших.
Тогда я впервые поймал своего первого подлещика. Поплавок ушел под воду, я подсек как учили и потянул на себя удилище, чувствуя в руках упругую дрожь живой рыбы попавшейся на крючок. Это небывалое ощущение охотника — азарт смешанный с гордостью; видимо это мужской врожденный рефлекс обретенный еще на заре человеческой цивилизации.
Потом, спустив воду, створ плотины перекрывался и весь рыбацкий народ перекочевывал в места на самой Волге, а это «бугры», «кольца», «плиты», «старое русло» или как его называли «аппендицит». Рыбалка это как наркотик, особенно если первый опыт оказался удачным. Были забыты рогатки, самопалы и прочие игры.
Как-то в один из дней мы договорились встать пораньше чтобы отправиться на «бугры». Червей накопали заранее, еще с вечера. Хотели выйти на рассвете — часа в четыре, но поразмыслив, перенесли на более позднее время — пять часов утра.
Утром, ежась от холода, во двор вышел я один. Немного подождав и посвистев для порядка в спящие окна, уже без энтузиазма направился в сторону Волги. Выйдя на безлюдную ул.Ленина, пересек ул.Макаренко и оставив позади строящуюся школу №10 уперся в продуктовый магазинчик, представлявший собой бревенчатую избушку с резным крыльцом. Дальше по переулку между частными домами вышел на огороды, уклоном спускающиеся к реке. Это место называлось «бугры».
Холмы искусственного происхождения ежегодно подмывались стремительным потоком воды, падающей с приоткрытых щитов на плотине и поэтому с вертикальными откосами свежей красноватой глины.
Когда строили плотину, огромные массивы грунта беспорядочно валили на левый берег реки, образовав живописные холмы на которых любили проводить соревнования, вплоть до республиканских, мотокроссмены и куда приходил весь город чтобы поболеть за своих мотогонщиков.
ГЭС понемногу спускал из водохранилища воду, но уже не с таким весенним задором как в марте, когда полностью открывались все четыре створа. Тогда вода водопадом низвергалась в русло реки, создавая грандиозную картину с ревущим, в белой пене, водным потоком, который всей своей многотонной массой падает на бетонное ложе нижнего бьефа гидроузла, разбиваясь в водяную пыль и образуя под ярким весенним солнцем причудливую радугу.
Спуск воды из Московского моря ранней весной был настоящим праздником для поселкового браконьера. Оглушенная рыба уходила от этого катаклизма ближе к берегу в более спокойную среду и здесь уже; с «плит», со «стены» «парашютом» азартные мужички поднимали в больших количествах крупную рыбу, мелочь не брали.
Так вот, выйдя к реке; к «буграм», я угнездился на небольшом выступе. Прямо у моих ног вода стремительно, с заворотами, несла прибрежный мусор и пену; видимо спуск воды продолжался, правда не такой агрессивный.
Раннее утро или комфортные для рыбы условия в виде сильного течения, только поклевка началась сразу. В основном шел окунь и ерш, я только успевал закидывать удочку и менять червя. Закинув удилище вперед по течению, поплавок проходил возле моих ног, и вот когда надо было перебрасывать, рыба хватала наживку и я вытаскивал очередного окушка, чтобы через жабры одеть на какун из толстой лески. Часа через два клев также внезапно прекратился. Все мои последующие действия в виде перемены места успехом не увенчались, рыбалка закончилась.
Пойманный улов в тазике, который дала мама, я пересыпал солью и на следующий день вывесил в сарае. Получилось просто классно! До сих пор помню как ходил с набитыми карманами этой сушеной мелочью и угощал приятелей. К сожалению во мне видимо отсутствовал этот зов предков к добыванию охотничьих трофеев, поэтому впоследствии ходил на рыбалку от случая к случаю и то за компанию.
Назад в СССР
Следующий мой рассказ мало стыкуется с домом№13 по улице Ленина, но все таки хочется показать картинку той Дубны (тридцатки) начала 60-х годов. Каждого человека с годами одолевает ностальгия и желание хоть на мгновение вернуться в детство, когда солнце светило ярче и трава была зеленее, а память в своей избирательности зачем-то оставляет в своих закромах только хорошее.
Да, наверное, был недостаток в самом необходимом и с нынешней жизнью сравнивать некорректно. Например: одежду донашивал за братьями, клюшку для игры в хоккей мастерил сам и мечтал о магазинной, которая стоила 1руб. 40коп. - немыслимые для подростка деньги. Питались однообразно, но зато чистыми, с точки зрения экологии, продуктами. За молоком мать посылала с бидоном и поллитровой банкой под сметану, которую я на обратном пути ополовинивал (не мог удержаться).
Во дворе большого углового дома, по улицам Центральная и Октябрьская (где сейчас «пятерочка») находилась детская библиотека, куда я сразу же записался как только постиг грамоту. Там же проживал мой школьный товарищ Володя Лабызнов с матерью.
Довольно быстро детская библиотека, где давали читать только «Васька Трубачка», рассказы Гайдара, сказки и произведения детских писателей, наскучила и мы, еще в начальных классах, с моим одноклассником Сергеем Кудрявцевым записались в библиотеку взрослую, которая находилась в соседнем дворе по ул.Октябрьская. Кстати Сергей был круглым отличником и закончил школу с золотой медалью, за что и получил в последствии прозвище - «башка».
В помещении библиотеки, с отдельным входом, находился читальный зал, возбуждавший наше любопытство. Перед входом в него была раздевалка, где посетители оставляли верхнюю одежду, и я помню как из читального зала вышла группа ребят, общавшаяся между собой на каком-то птичьем языке. Мой более образованный спутник объяснил мне что это «эсперанто» - искусственно созданный язык еще в 19-ом веке.
Любопытство двигало нами и мы набравшись храбрости, а может нахальства, переступили порог этого загадочного помещения под названием «читальный зал».
К чему это я все рассказываю? Наверное, чтобы в который раз показать как тогда все было просто и опять же бесплатно.
Записаться туда было проще пареной репы, что мы с Сергеем незамедлительно и сделали. От библиотеки читальный зал отличался только тем,что книгу или журнал нельзя было забрать с собой.
Рядами стояли столы, на каждом настольная лампа, под ногами мягкая ковровая дорожка. В помещении стояла тишина и полумрак, сквозь приспущенные шторы пробивался мягкий свет фонарей с ул.Октябрьская, было тепло. Все разговаривали шепотом и я, в потертом свитере и валенках с которых натекло, чувствовал себя будто в церкви.
К сожалению посещал я этот храм культуры всего раза три, так же как и последующие кружки и секции, но вот эта доступность привлекала детей и подспудно заряжала уверенностью, что всего в этой жизни можно добиться, стоит только захотеть.
Конечно все было по другому, наверное хуже и строже, но страна все делала чтобы ребенок шел не на воровскую «малину», а в читальный зал, библиотеку. Помню нашу городскую баню, где было тесно от «синих» тел, расписанных куполами, змеями и кинжалами. Тогда это казалось обыденным и само собой разумеющимся.
«Блатняк» был в моде и мы, мелюзга, с некоторым уважением смотрели на парней с воровскими повадками, их языком, а уж, если тот вернулся «оттуда», вел себя независимо, то конечно сразу становился кумиром. Были такие персонажи и в нашем дворе.
Вся государственная политика в отношении детской и молодежной преступности свелась к тому чтобы заинтересовать детскую неокрепшую душу спортом, увлекательными занятиями. Спортивные секции и кружки были на любой вкус, а главное все это было бесплатно.
Мой школьный друг Толя Кислухин еще в начальных классах записался в духовой оркестр, который находился в одном из помещений старого клуба, описанного выше. Он играл на альте и уже выступал в составе оркестра на праздниках. Идея пойти и записаться в этот кружок завладела мной окончательно после того как Толя поведал мне, что можно незаметно проникнуть в зрительный зал и бесплатно посмотреть взрослое кино.
Руководитель — молодой мужчина в очках, кажется его звали Юрий Алексеевич, окинув взглядом мою щуплую фигуру, предложил учиться играть на кларнете, и начались усердные занятия 3-4 раза в неделю.
В этом коллективе было действительно интересно. Старожилы в составе оркестра репетировали очередное музыкальное произведение, а малышня осваивала нотную грамоту, играла гаммы, и через пару месяцев я уже довольно уверенно дул в кларнет начало гимна СССР. Инструмент можно было брать домой и я гордо, с чемоданчиком в руке, шагал через весь город в свой двор.
Удивительно, но задержался я в духовом кружке почти год и всю жизнь был благодарен, что освоил азы нотной грамоты, научился отличать звук трубы от валторны или кларнета от саксофона.
Но секций и кружков на «тридцатке» было так много, что детский разум просто терялся перед соблазном упустить что-то важное. Хотелось всего, а выбор был огромен. «Станция юных техников», что находилась со двора в полуподвальном помещении дома по ул.Октябрьская включала в себя кружки художественного выпиливания лобзиком, радиотехнический, ракетный, авиамодельный..., да чего там только не было.
И конечно большинство детей, к которым причисляю и себя, «вихрем» прошли по всем этим кружкам, задерживаясь в них на два, максимум на три, занятия, искренне считая, что самое главное и интересное разумеется впереди. Но кто там задерживался, в будущем получал на всю жизнь настоящее ремесло.
Поскольку мои старшие братья очень любили спорт, то конечно и я, рано или поздно, подсел на этот «наркотик», и начиная с 12 лет обошел наверное все спортивные секции.
Секции были не только городские, но и в каждой школе; доска на входе пестрела объявлениями, что проводится набор в волейбольную, баскетбольную, драмкружок, кружок английского, французского... Но конечно городские спортивные организации были более престижны и я вслед за средним братом пришел в лыжную секцию, где меня почему-то принял молодой парень Олег Комаров (кажется тренер там в начале 60-х был другой). В лыжах я не задержался и вслед за своим другом Володей Лабызновым перешел в стрелковую секцию, где немного пострелял по мишеням из «мелкашки» и пистолета. Затем была легкая атлетика, бокс, пока на долгие годы не задержался в велосекции. Кстати в боксе, на территории Дубны, в мое время блистал Гена Прохоров из параллельного класса, достигший успехов и на российском ринге, но к сожалению рано ушедший из жизни, трагически.
Дорогие велосипеды, форма, соревнования, велопробег Дубна-Ленинград; ведь все это стоило денег. А какая экипировка была у хоккеистов! Много у меня там было друзей и приятелей. Только сейчас понятно чего это стоило стране, которая всего-то пятнадцать лет жила мирной жизнью.
Футбол! Ну это вообще отдельная тема. Мой школьный друг Миша Филимонов играл левого полузащитника в городской команде за юношей и мы не пропускали ни одного матча если игра проходила на родном стадионе. Наши земляки: Анатолий Пискунов, Толя Коровкин, Ваня Кузнецов попали даже в высший дивизион страны.
Футбол в конце 50-х, начале 60-х любили также как и кино. Деревянные трибуны заполнялись полностью и рев многотысячной армии болельщиков был слышен даже во дворе нашего дома. Вход на стадион был платным и вдоль забора были прислонены велосипеды, взгромоздившись на которые стояли мужики, яростно болея за свою заводскую команду.
Детвора пролезала под забором и попадала прямо под трибунное пространство, и если малый не попался в лапы бдительного дружинника, то наравне со всеми вливался в этот праздник жизни.
Велосипедной секцией командовал в те времена Анатолий Иванович Петров, ему помогал на общественных началах Георгий Александрович Степанов, из-за небольшой разницы в возрасте мы все его звали Жора. Механиком был колоритный парень Жора Седов. Мои товарищи: Коля Смирнов, Валя Михайлуца, Леша Быков, Валера Киселев, Володя Лабызнов, Слава Токмаков, Слава и Сережа Чупрынины, Володя Михайлов, Катя Зайцева (впоследствии вышла замуж за Жору Степанова). Были там еще девчонки, но к сожалению имена и фамилии забылись.
Ну вот и все. Конечно, это повествование рассчитано на моих земляков — жителей г.Дубны и его левобережной части (тридцатки), поэтому так много имен и фамилий, многих из которых уже нет среди нас и мне предлагали описать уже более зрелые годы, не менее бурные и интересные, с новыми друзьями, про которых можно рассказывать часами, но задумывалась эта повесть о детстве в небольшом рабочем поселке, так что не обессудьте если кого не упомянул.